- Смотри, какая маленькая дубинка, со стёклышком... ой, светится...
      - Ай-ай-ай! - запрыгал на одной ноге Балагула. - Зуб сломал!
      И он отбросил в сторону укушенную консервную банку.
      - А написано - "Завтрак туриста"! - возмущался он. - Так бы сразу и сказал, что вы, туристы, ненормальные, железные банки на завтрак едите!
      - Смотри, смотри, какое одеяло! С молнией, с капюшоном!
      - Это спальный мешок, - пояснил я. - В нём спят.
      - Будет врать-то! - обиделся Кондрат. - Кому ты сказки рассказываешь? Я что, мешков не видал, что ли? У нас в погребе их знаешь сколько? Мы с Балагулой спим на мешках, но спать в них какой дурак полезет?
      Я приподнял спальник на вытянутой руке, расстегнул молнию и показал, как в него залезают. Балагула тут же, отпихнув в сторону Домового, полез пробовать. Встал в спальник и сообщил:
      - Залез. А дальше что?
      - А дальше - тяни вверх молнию, до самого подбородка...
      Не успел я досказать, как Балагула уже старательно потянул молнию, выпятив от усердия живот и наклонив голову.
      - Да чего ты возишься? - подскочил Кондрат.
      И не успел я его остановить, как он дёрнул молнию до самого подбородка Балагуле. Тот взвыл, запрыгал, пытаясь вернуть молнию на место, но Кондрат заорал:
      - Надо вверх-вниз!
      И принялся дёргать молнию. Уж как вопил Балагула!
      - Ты же мне мой любимый пупок чуть не оторвал! - орал он на Кондрата, с трудом выбравшись из спальника.
      - Но открыл же... - оправдывался приятель.
      Мешок и правда сполз к ногам Балагулы.
      - Я же говорил: вверх-вниз надо, - проворчал Кондрат.
      - Самого тебя вверх-вниз надо! - огрызнулся Балагула, почёсывая пупок.
      - Я же говорю, что эти туристы - ненормальные, - ругался Домовой. Завтракают железом, спят в мешках...
      Балагула после этого инцидента как-то потерял интерес к вещам, извлекаемым из рюкзака. Он отошёл к печке, прижался к ней животом и грел свой пупок, ворча на всех.
      Внимание Кондрата привлёк компас.
      - Это едят? - спросил он.
      - Нет, на это глядят, - ответил я. - Глядят и видят, куда надо идти.
      - Ну дааа! - протянул недоверчиво Кондрат.
      - Конечно. Эта стрелочка - на юг, а эта - на север...
      - А чего она вертится? Она что - дура?
      - Это очень умная стрелочка, а крутится она так потому, что где-то близко много железа...
      - А это - едят? - потеряв интерес к несъедобному компасу, спросил вернувшийся к столу Балагула.
      Он показывал на две майонезные баночки, в одной из которых я держал джем, а в другой была горчица. Я открыл обе, сняв полиэтиленовые крышечки.
      - Это едят. Можешь попробовать. Это - джем, он сладкий. А это горчица, её берут по чуть-чуть, она горькая.
      Не успел я объяснить до конца, как Балагула поспешно обмакнул палец в джем и облизал. Довольно хрюкнув, он так же лихо макнул палец в горчицу, лизнул, сморщился и плюнул. Потом потянулся огромной своей лапищей к маленькой баночке с джемом. Я поспешно отодвинул её в сторону.
      - Ты полегче, полегче. Мне в дорогу ничего не останется.
      Балагула отвернулся, выражая полное презрение к этому джему, к этой баночке, а заодно и ко мне, за мою жадность. Я, увлёкшись укладкой вещей, совсем не обращал внимания ни на него, ни на его ужимки. И, как оказалось, был очень даже не прав, выпустив этого прохвоста из поля зрения.
      Видя, что я отвернулся в сторону и оставил стол без присмотра, Балагула, не спуская с меня глаз, нащупал на столе баночку, открыл крышечку, все так же, не пуская с меня глаз, взболтал, и запрокинул её содержимое в раскрытую пасть. Ковш захлопнулся. Он булькнул горлом, поспешно проглатывая добычу, и...
      Стены Сторожки затряслись от дикого рёва, он перепутал баночки, и вместо джема выпростал в глотку горчицу.
      Что с ним было! Челюсть его непрерывно щёлкала, из пасти валил дым, когти на ногах отстукивали по полу непрерывную дробь, оставляя на половицах глубокие борозды. Морда поменяла все цвета радуги, туда и обратно, пока не остановила свой выбор на фиолетовом. Он метался по всей избе, не зная, за что ухватиться.
      Как назло на глаза ему попался котелок на печке. Кондрат попытался преградить ему дорогу, но Балагула смёл его с пути, как пушинку, отмахнув его к другой стенке лапой.
      - Не трогай отвар! - завопил Кондрат.
      Но было уже поздно: Балагула вылил в ковш всё содержимое котелка с изрядными остатками отвара, которым меня напоил вчера Домовой...
      Лицо Балагулы стало приобретать нормальный оттенок, он вытирал уже слезы на глазах, когда что-то забулькало у него внутри. Балагула наклонил голову к животу, с интересом прислушиваясь к происходящему там. Лицо его стало менять цвета в обратном порядке, а самого его затрясло, как стиральную машину, основательно перегруженную. Из пасти повалил пар, сам он трясся, булькал и тарахтел...
      И опять Балагула метался по Сторожке, сшибая всё на своем пути.
      - Открой! - останавливаясь напротив двери, заорал он Кондрату, героически преградившему ему путь.
      Кондрат в отчаянии замотал головой.
      Балагула обернулся вокруг себя, потом бросился к печке и запрыгнул в неё, подняв тучу сажи и копоти. Домовой подбежал к печи и заглянул в трубу.
      - Выскочил! - сказал он не то с осуждением, не то с восхищением. - В трубу выскочил. И как пролез? Вот каналья!
      В этот момент, совсем некстати, раздался стук в дверь. Домашний такой стук, вежливый. Я, совсем забыв, где нахожусь, привычно сказал:
      - Войдите...
      И тут же прикусил язык.
      Но было поздно - дверь со скрипом стала отворяться...
      Я бросился на эту дверь с разбега, пытаясь исправить чудовищную свою ошибку.
      На помощь мне поспешили все Домашние. На мгновение показалось, что мы пересилим, дверь стала медленно, словно нехотя, закрываться.
      Но тут, в маленькую щёлочку, которую осталось дожать, чтобы закрыть дверь целиком, просунулась трёхпалая лапа с огромными загнутыми когтями. Когти эти вцепились в косяк, кто-то навалился с той стороны, и дверь медленно поползла в нашу сторону, открываясь, несмотря на все наши усилия.
      - Трёхпалый! Трёхпалый!!! - зашумели в ужасе Домашние.
      Я, конечно, не знал, кто такой этот самый Трёхпалый, но глядя на эти безобразные пальцы с чудовищными когтями, глубоко впившимися в дерево, как-то не хотелось знакомиться с ним ближе.
      Мы упирались в дверь как могли, но тщетно...
      Я чувствовал, как скользят мои ноги по полу, как неведомая и невидимая сила отодвигает нас все дальше и дальше...
      - Топор давай! Быстрее!- прохрипел я, показывая Кондрату за печку, туда, где вчера был топор.
      Он метнулся к печке, дверь сразу же ещё немного подалась в нашу сторону. Мне казалось, что от напряжения лопнут мышцы.
      Кондрат подбежал, протягивая мне топор. Я выбрал момент, когда давление с той стороны ослабело, отскочил в сторону, взмахнул топором, и, примерившись, опустил его изо всех сил на страшные пальцы...
      С улицы послышался вой и звериное рычание, на пол хлынула чёрная кровь, но нам удалось захлопнуть дверь, и запереть засов.
      Вой повторился, и в двери что-то ударило.
      Удары посыпались буквально градом. Дверь ходила ходуном, но держалась, хотя и трещала. И словно для того, чтобы нагнетать еще больше жути, на улице началась гроза.
      Затрещал от дикого напора и треснул по самой середине брус засова. Мы сбились в кучу посреди Сторожки, не зная, что предпринять. Я сжимал в руках топор. Кондрат взял ухват с одним рогом. Все остальные вооружились, кто чем смог.
      Я посмотрел на старушек со скалками в трясущихся руках, и на отрубленные огромные чёрные пальцы со страшными когтями в луже такой же черной крови, и вздохнул, понимая, что серьёзного сопротивления мы не сможем оказать.
      По крайней мере, в открытом бою с такими страшилами, как обладатель этих пальчиков, нам было точно не выстоять.
      - Что делать будем? - я растерянно оглянулся на Домашних.
      - Надо сообщить Фомичу, - отозвалась Кукушка.
      - И как это сделать? - спросил её я. - Открыть двери и покричать его на улице? Или сходить за ним?
      - Зачем выходить? Я могу слетать, если меня отковырнут от этой жёрдочки. Мне и двери не нужны, я в печку вылечу, как Балагула...
      Думать было некогда. Я достал нож и освободил птицу. Она тут же вылетела в печь.
      - Что будет, если эти твари ворвутся? - спросил я у Кондрата.
      - Плохо будет. Они теперь не отступятся. Ты разрешил им войти. У тебя был шанс остаться целым. Живого они не должны были трогать... Но теперь ты пролил мёртвую кровь, и запрет не действует.
      - Долго мы не сумеем выстоять. На Фомича надеяться сложно. У него самого тяжелый бой. А у нас даже оружия нет. Они только ворвутся, разом нас посекут да порубят...
      И тут я вспомнил о странном поведении компаса.
      - А что, если в доме спрятаны где-то ещё доспехи? Компас показывает, что железа много, стрелка вертится как юла.
      Вытряхнув рюкзак прямо на пол, я поискал компас, походил с ним по избе, мне показалось, что в правом углу стрелка вращается быстрее всего. Мы все дружно бросились отрывать половицы и увидели под ними сундук в большом углублении.
      В сундуке, к нашему неописуемому восторгу, оказалось около дюжины мечей, и даже один шлем.
      Мечи разобрали те, кто посильнее. Теперь мы чувствовали себя хотя бы не такими беззащитными. Кондрат, напяливший на голову шлем, сделал несколько воинственных выпадов мечом, потом взмахнул им над головой и остановился, раскрыв рот и рассматривая пустые ладони, не понимая, куда делось оружие, которое только что было в руках.
      И только подняв голову, увидел меч прямо над собой: он воткнулся в потолок. Кондрат попрыгал, попрыгал, но меч так и не достал.
      Тогда из угла вышла огромная молчаливая фигура и, не говоря ни слова, достала меч, легко вытащив его из бревна, проделала им несколько умелых финтов, осмотрела внимательно холодную сталь и протянула меч Домовому.
      - Нет уж! - замахал тот руками. - Я лучше ухватом, мне привычнее. А ты, Оглобля, раз такой ловкий, владей. Оружие должно быть в умелых руках.
      Оглобля уважительно положил меч на вытянутые вперёд ладони, и поклонился, коснувшись лбом стали.
      Тяжёлые удары в двери не прекращались, но мы теперь ждали спокойнее, сжимая в руках оружие.
      - Как там Фомич? - спросил просто так, ни у кого, Балагула.
      И словно отвечая ему, зашелестело Радио, про которое все забыли, увлечённые подготовкой к отражению возможной атаки.
      - Пора, Время - Полночь. Новости.
      Сегодня все новости и события вокруг Кладбища. Последнюю ночь защищает Ночной Воин Фомич это Кладбище от Нечистой Силы. И чтобы ему отомстить, собралось воинство черное со всех сторон: из Чёрного Леса, из Гнилого Болота, с Мёртвой Горы. Отовсюду.
      Фомичу помогают, как могут. Вылезших из Омута загнали обратно Лесные: Лешие, Кикиморы, Ведуны, Ведуньи. На Лесных напали Чёрные Воины, и в свою очередь загнали Лесных в болото. Но из Омута помощь не пришла, да ещё и часть Черных Воинов осталась болото сторожить.
      На помощь Фомичу вышли из могил Павшие Воины, те, кто на поле брани убит был. Идут к нему Воины из курганного захоронения. Напали было на них Твари Болотные из Гнилого Болота, но посекли их Воины, и теперь приближаются к Кладбищу. А там идёт страшная сеча. Фомич и Воины сражаются у дальней ограды, трудно им. Но мы все будем надеяться...
      Так закончило Радио, грустно вздохнув.
      И словно в подтверждение его слов, раздался у дверей звон мечей, потом всё стихло и мы услышали уверенный голос Фомича:
      - Открывайте! Отогнали мы Чёрных Воинов, нам надо раны перевязать...
      Я замешкался у дверей, не зная, на что решиться, отученный горьким опытом впускать каждого.
      - Ты в щёлочку выгляни, - посоветовал Кондрат.
      Я так и сделал. Перед дверями стоял Фомич с перевязанной головой, и еще один Воин с рукой на перевязи. Опирались они на мечи, но у Фомича был не тот меч, с которым он уходил, а длинный, почти в рост, с извилистым лезвием.
      - Наверное, его меч в бою сломался, пришлось взять вражеский, подумал я, открывая двери.
      Фомич вошёл, щурясь после темноты. За ним вошёл второй Воин и встал за его спиной на пороге. Он стоял и, не отрываясь, смотрел куда-то вниз. Я посмотрел туда же.
      Он разглядывал плавающие в чёрной луже пальцы, отрубленные у Трёхпалого. Его лицо исказила страшная гримаса.
      Я догадался и закричал:
      - Оборотни!!! Трехпалый!!!
      Глава двенадцатая
      Поединок
      У Фомича странно съёжилась кожа на лице. Он протянул к нему руку и сорвал с себя это сморщенное лицо, словно резиновую маску, обнажив жуткую морду с горящим взглядом и свисающими на нижнюю губу клыками.
      Второй Воин мгновенно покрылся чешуёй: даже лицо его обросло чешуйками и приобрело змеиный вид. Левой, трехпалой рукой, больше похожей на клешню, он воздел над головой меч и бросился в Сторожку, оттолкнув Оборотня, а из-за их спин на нас волной накатывались Чёрные Воины, сверкая мечами, грозя трезубцами...
      В одно мгновение эта неистовая волна отбросила нас к стене. Сторожка наполнилась звоном мечей, глухими ударами, рычанием и руганью.
      Мы уступали Чёрным Воинам в умении владеть оружием, но защищались неистово и без страха. Страх ушёл сам собой. Я с удивлением заметил, что перестал бояться, как только мой меч ударил по мечу врага.
      В избушке у нас было преимущество в оружии: наши мечи были более короткими, чем у Чёрных Воинов. Тот выигрыш, который давала им длина мечей на Улице, здесь, в Доме, оказался помехой.
      Они не могли рубить на полном замахе: мечи задевали потолок. Им приходилось делать выпады, а в такой тесноте это было почти невозможно. Поэтому сражающиеся стороны больше отпихивали друг друга, чем обменивались настоящими фехтовальными ударами.
      Чёрные Воины, как более опытные бойцы, быстрее нас оценили ситуацию, и Трёхпалый скомандовал:
      - Чёрные - два шага назад!
      Если бы им удалось отойти на расстояние, на котором они смогли бы пустить свои мечи в ход по-настоящему, хотя бы колоть ими, они бы уничтожили нас...
      Но тут за нашими спинами раздался голос. Зычный, как боевая труба:
      - Домашние, вперед! Не давайте им отойти! Тесни их! Держитесь к Чёрным Воинам вплотную!
      Решительно растолкав всех Домашних, вперёд вырвался Оглобля, в руках которого тяжёлый прямой меч летал как игрушка. Он не замахивался им, ему не позволял рост, он вращал его перед собой по дуге от плеча до плеча, и меч сверкал, отбрасывая в сторону вражеские клинки, как огненный смертельный веер.
      Под таким яростным напором Чёрные Воины начали отступать, а мы обрушили на них град ударов, и в такой тесноте враги просто не успевали прикрываться длинными мечами. Видя, что ещё немного, и их воинство вылетит за двери, вперед бросились Оборотень и Трехпалый.
      Оборотень, отбросив с дороги ударом меча несколько Домашних, скрестил оружие с Оглоблей, а Трёхпалый почему-то пошёл прямо на меня. Вперёд смело выскочил Кондрат, попытавшийся ткнуть чудище однорогим ухватом, но Трёхпалый так пнул его ногой, что героический Кондрат улетел за мою спину, откуда и заканючил:
      - Это честно, да? Честно? Ногами драться - это честно?
      - Иди сюда, я тебя мечом ударю! -- оскалился Трехпалый.
      Оборотень поднял вверх руку, опустив меч. Все притихли. Сражение остановилось. Он сказал, обращаясь к Чёрным Воинам:
      - Не мешайте нам, отойдите!
      - Поединок! Поединок! - радостно заурчали Чёрные Воины, отходя почти к дверям, прижимаясь к стенкам, освобождая место для поединка.
      Оглобля повернулся к Домашним и тоже велел им:
      - Не мешайте нам, отойдите...
      Домашние нехотя попятились к стене. Я, честно говоря, с некоторым облегчением тоже попятился, но меня остановил Трёхпалый. Он стоял, воткнув в пол меч, который раскачивался перед ним, как маятник. Он показал левой лапой на меня и произнёс:
      - А ты куда? Я тебя не отпускал. Он с ним, - указал он рукой на Оглоблю и Оборотня. - А мы с тобой сражаться будем. Что оглядываешься? Остальные лишние. Должок за тобой, вернуть надо...
      По поводу лишних и возвращения долга я был с ним категорически не согласен, но спорить не стал. Не мог я выглядеть перед лицом новых друзей трусом. А если бы я попытался объяснить этому чудищу, что пальцы я отрубил ему случайно, погорячился маленько, он мне всё равно не поверил бы.
      Домашние, разгоряченные битвой, стояли возле стен, и сами рвались в бой. Две старушки с трудом удерживали третью. Та отчаянно вырывалась и шепелявила:
      - Пушштите меня! Я его жагрыжу! Я их всех жагрыжу!
      - Да шем же ты их жагрыжешь? -- удерживали ее старушки. - У тебя же жубов нет.
      - Пуштите меня! - не унималась героическая и неукротимая старушка. Я их всех зажую нашмерть!
      Оглобля тем временем сказал:
      - Пускай Живой отойдет. Он - не Воин. Как ему в поединках драться? Я с двумя сражусь.
      - Не Воин, говоришь?! - забрызгал слюной, свирепея, Трехпалый. Пальцы из-за двери рубить он - Воин! А сразиться лицом к лицу - он не поединщик!
      - Я буду драться! - сказал я твёрдо, покраснев от обвинения Трехпалого.
      И тут же лезвие меча пропороло мне куртку, больно скользнув по рёбрам...
      Домашние засвистели, затопали ногами. Это Трёхпалый нанёс подлый удар, вскинув меч вверх от пола, не дожидаясь, пока я приготовлюсь к бою.
      Оглобля шагнул в нашу сторону, но ему преградил дорогу Оборотень, успевший обернуться Чёрным Рыцарем, в блестящих латах, в чёрном шлеме с красивыми пышными чёрными перьями. Впрочем, перья красовались на его шлеме недолго. Они тут же осыпались на пол, срезанные как бритвой, мечом Оглобли.
      Оборотень даже присел от неожиданности на корточки. Он явно просмотрел стремительный оборот меча Оглобли.
      Воодушевленный таким началом, я тоже бросился вперёд, размахивая мечом. Размахивал я им довольно бестолково, потому как после неуловимого финта Трёхпалый выбил у меня меч. Клинок упал прямо под ноги Трёхпалому, и тот наступил на него, насмешливо и зловеще улыбаясь.
      А что мне оставалось делать? Не спуская глаз с Трёхпалого, я стал медленно-медленно опускаться на корточки, протягивая руку за мечом.
      Трёхпалый с гнусной усмешкой наблюдал за мной, держа свой меч, как нож, лезвием вниз, немного приподняв его над полом.
      Дождавшись момента, когда я только коснулся кончиками пальцев рукояти своего меча, Трёхпалый с силой опустил свой вниз.
      Я еле успел отдернуть руку. Меч Трёхпалого вонзился глубоко в пол. Вытащить его, да ещё одной рукой, оказалось для него делом непростым. Возмущенный таким вероломством, я бросился к мечу, и оттолкнув Трёхпалого, подхватил свое оружие.
      И вот я стою перед ним с мечом в руке, а он всё еще выдирает свой из половиц, скрежеща зубами от ярости. Я честно, хотя и с трудом, дождался, пока ему это удастся, и, не давая ему начать фехтовальную атаку, взял свой меч двумя руками за рукоять и обрушил лезвие изо всех сил ему на голову...
      Громкий вздох раздался с двух сторон. Я видел, что промахнулся. Не хватило мне воинского умения владеть мечом, хотя я и занимался немного фехтованием. Стоял передо мной Трёхпалый, как и прежде, целый и невредимый, с головой на плечах.
      Я ждал ответного удара. Но его почему-то не было. Трёхпалый медлил.
      И только тогда я увидел, что не было меча в руке у него. Вернее, меч-то был в руке, но сама она лежала отдельно от туловища, в луже чёрной крови, рядом с пальцами, сжимая рукоять длинного меча...
      Чёрные Воины сделали шаг ко мне, а я поднял меч и рассёк Трёхпалого пополам. Он двумя половинами повалился на пол. Чёрная лужа крови закипела, вспенилась и испарилась вместе с рукой, пальцами и телом Трёхпалого.
      А по полу потекли, извиваясь, чёрные змеи...
      Вопль яростного отчаяния извергло Чёрное Воинство, а за моей спиной раздались крики радости и ликования.
      Оглобля сражался с Оборотнем. Там сошлись два воистину искусных бойца: искры от скрещенных мечей летели во все стороны.
      Оглобля наносил мощные, размашистые боковые удары слева направо, перед ним словно река из блестящей стали текла. Казалось, что такие удары не то что отразить, но и проследить глазами невозможно.
      Но, тем не менее, Оборотень умело отражал боковые удары Оглобли, вовремя подставляя меч навстречу разящим выпадам.
      - Оглобля! - подал голос Кондрат. - Он тебя выматывает! Ты мечом реже маши! Он ждёт, когда у тебя силы кончатся!
      - Долго ему ждать придётся! - почти весело отозвался Оглобля. - Я в юности при жизни в кузне молотом махал с утра до ночи, ничего, не уставал, силёнок хватало. А меч малость легче будет, мечом я могу и до утра махать. Посмотрим, у кого рука крепче!
      И, словно в подтверждение своих слов, снёс с головы Оборотня шлем. Тот испуганно завертел головой, и тут же со звоном переломился его меч.
      Кто-то из Чёрных Воинов мгновенно передал ему свой, но силы покидали Оборотня вместе с уверенностью.
      Удары его становились вялыми, он всё реже отражал удары мечом, все больше прикрываясь щитом.
      На этот-то щит и обрушил Оглобля очередной сокрушительный удар, от которого щит треснул посередине, а Оборотень, не устояв на ногах от такой встряски, полетел на пол, упав на спину.
      Так он и лежал, явно не собираясь вставать, выставив перед собой меч, и прикрываясь расщепленным щитом.
      - Лежачего не бьют! - истошно завопил он из-под щита.
      - Тьфу! - сплюнул Оглобля. - Тоже мне, Аника-воин! Лежачего и вправду не бьют. А жаль...
      И он повернулся спиной к Оборотню, который незамедлительно воспользовался этим и нанёс ему удар в спину длинным своим мечом.
      Как я успел отвести этот выпад, сам не знаю. Оглобля обернулся на звон, увидел что произошло, и двинулся к Оборотню, опустив меч клинком вниз.
      - Лежачего не бьют! - завопил тот опять, отбрасывая меч в сторону, прикрываясь щитом.
      - Лежачего не бьют, это верно, - согласился с ним Оглобля, - но тварь ползучую - очень даже давят!
      И опустил меч.
      Он пробил насквозь и щит, и чёрные латы, пригвоздив Оборотня к полу. Раздалось шипение, чёрная лужа крови закипела, как и под Трехпалым, но только позеленела и наполнила Сторожку страшным смрадным дымом, зелёным и едким. Дым этот потянуло в дверь, прямо на Черных Воинов. Те закашлялись и бросились на улицу, подгоняемые Домашними.
      Дверь захлопнулась, а когда дым немного рассеялся, все увидели около порога вытирающего слезы Балагулу.
      - Балагула! Балагула! - обрадованно бросились к нему Домашние.
      Но первым, растолкав всех, к нему подбежал лучший друг Домовой. Подбежал и... огрел ухватом по голове! и ещё раз! и ещё!...
      Балагула открыл свой ковш, икнул и сел на пол, разбросав в стороны лапы.
      Кондрат занёс над его головой ухват, чтобы ещё раз опустить на беднягу, но его перехватил в воздухе Оглобля.
      - Ты за что его бьёшь?! - возмущенно закричали на Кондрата со всех сторон.
      - Это Оборотень! Оборотень! - шумел Кондрат, показывая пальцем на приятеля. - Видите: он зеленый и непрозрачный?!
      - Окстись! Он же - Домашний, - попробоавл урезонить его я. - Он не может быть прозрачным. А зелёный он по твоей милости. Ты сам котелок своего отвара выхлебай, не такой зелёный будешь!
      - А я говорю, что это - Оборотень! - спорил упрямый Домовой. - Вот давайте в него кол осиновый загоним, увидите, что будет!
      - Давай мы в тебя кол загоним и посмотрим, что будет? - предложил Оглобля.
      - Я же не Оборотень!
      - А Балагула что, Оборотень?
      - Вот мы его и проверим!
      - Давай сначала мы тебя проверим! - замахнулся на него Балагула.
      - Што вы шпорите? - вмешалась одна из старушек. - Вы што, жабыли как оборотня в то, што он ешть, обернуть?
      - И верно! - воскликнул Кондрат. - Вот сейчас пошепчем над ним, и превратится он в какую-либо гадость...
      Он наклонился над Балагулой и стал шептать:
      Ты без спора-разговора,
      стань, кем был до заговора,
      стань таким, как в самом деле,
      покажи, что прячешь в теле.
      Если оборотень жуткий,
      подавись своею шуткой!
      Балагула дёрнулся, задвинул обратно свою челюсть, открыл глаза, увидел склонившегося над ним дружка, испуганно прикрыл голову руками и стал отчаянно икать.
      - Подавился! Подавился! - заорал Кондрат радостно. - Что я говорил?! Оборотень! Оборотень!
      Он запрыгал на одной ноге и потянулся за ухватом.
      - Погоди, погоди! - остановил его Оглобля. - Он тебя боится и икает от страха. Тебя бы по башке ухватом, не так икал бы!
      - Не надо ухватом! - завопил Балагула. - Я больше не буду на шелобаны играть! Зачем же ухватом?! Больно!
      - Нет, это не Оборотень, - разочарованно махнул рукой Кондрат, отбрасывая ухват в сторону.
      - Ты бы извинился перед приятелем своим, - подсказал я ему.
      - Вот ещё! - возмутился Домовой. - Я бдительность проявил, никто же не видел, как он в двери вошёл. А если бы и вправду - Оборотень?! Тут некоторые уже навпускали таких, не спрашивая, да не разбираясь...
      И он выразительно посмотрел в мою сторону.
      Я в ответ только головой сумел покачать. А что скажешь?
      Не знаю, сколько бы ещё разглагольствовал Кондрат, но постучали в двери. Мы все застыли, глядя друг на друга. Вперёд храбро вышел Домовой. Он подошёл к двери, наклонился, посмотрел в щелочку и попросил:
      - Дайте-ка мне ухват поскорее, опять Оборотень!
      Оглобля сам заглянул в щелочку.
      - Вот чудила! Это же Фомич! - он отвесил Домовому шелобан.
      - Ага! - хватаясь за лоб, подпрыгнул обиженный Кондрат. - Фомич сегодня уже заходил. Забыли?
      - Ладно! - подумав, согласился Оглобля. - Вставай за дверями. Как войдёт - по башке ухватом. Понял?
      - А чего тут не понять? Тоже мне, высокие технологии!
      - Готов? Только без команды не бей. Сначала разберёмся.
      - Открывай!
      Оглобля открыл двери, выставив перед собой меч.
      - Что в избу не приглашаете? - спросил Фомич.
      - Заходи, гостем будешь, - сухо ответил Оглобля.
      Глава тринадцатая
      Слово Георгия Победоносца
      Фомич переступил порог. От стены за его спиной отделился Кондрат, размахнулся ухватом, и... Фомич, заметив движение за спиной, мгновенно обернулся, и обрушил удар кулака на голову Домового.
      Тот хрюкнул. Мотнул головой и улёгся на пол, нежно обнимая ухват.
      - Вы что это надумали? Почему с ухватами кидаетесь?! - возмутился Фомич. - Я так и зашибить могу!
      - Мы думали, что ты - Оборотень, - пояснил я.
      - А что - был он здесь? - посерьёзнел Фомич.
      - Кого только здесь не было! - махнул я рукой.
      - Ну, видать не только у меня весёлая ночка была! - вздохнул Фомич, оглядывая разгром в Сторожке и оружие в наших руках. - Вы, я вижу, тоже повоевали? А что не послали ко мне за подмогой?
      - Тебе самому там лихо приходилось, - ответил Оглобля. - И мы посылали к тебе Кукушку.
      - Кукушка? - удивился Фомич. - Отпустили её всё же? Не прилетала.
      - Жаль птичку, - вздохнуло Радио.
      - Так я тебе и поверила! - Кукушка, как ни в чем ни бывало, села на свою жёрдочку.
      Все набросились на неё с вопросами и упрёками:
      - Ты где была? Что с тобой приключилось?! Почему Фомича не предупредила о том, что у нас творилось?! А если бы мы все погибли?!
      - Я летала, - оправдывалась Кукушка. - Я пыталась осмотреть поле битвы с высоты птичьего полета и рассказать все Фомичу...
      - Ну и что?
      - Меня чуть не затоптали! Там столько существ всяких было!
      - Зачем же ты так низко летала?
      - У каждой птицы - своя особенность, своя индивидуальность, своя высота полёта, - гордо ответила она.
      - А ты что же - повыше летать не можешь?
      - Потеря кукулификации, - невозмутимо сказала Кукушка.
      - Ты хотела сказать квалификации? - переспросило Радио.
      - Я сказала то, что хотела сказать, - моментально обиделась гордая птичка. - Я что, лягушка, что ли, квакать?
      - Надо её на место прикрепить, - проворчал Кондрат.
      - Самого тебя надо прикрепить! - возмутилась Кукушка. - В следующий раз понадобится, я и пешком ходить не смогу...
      - А что там, на Улице? - спросил я Фомича.
      - Там - порядок. Подошли вовремя Воины из Кургана, сами мы не справились бы. А так погнали Чёрных - только пыль столбом. Да ещё в самый важный момент у них куда-то пропали сразу Оборотень, а самое главное, Трёхпалый. А без Трёхпалого они не войско, а так. Толпа, стадо...
      - Они оба здесь были, - вставил Домовой.
      - Кто - они? - не понял сразу Фомич.
      - Ну, Трёхпалый и Оборотень...
      - Да ты что! А ну-ка, рассказывайте!
      И мы, ещё не остывшие от схватки, наперебой принялись рассказывать Фомичу про битву в Сторожке, и про гибель Оборотня и Трёхпалого.
      - Так мы, значит, вам жизнью обязаны. И тебе, Дима, и всем Домашним, и Оглобле особенно.
      - Какие мне благодарности, когда я сам и виноват, что они в Дом вошли? - застеснялся я такой, как мне казалось, незаслуженной похвалы. - Ты мне вот что объясни, Фомич, никак я разумом не пойму: сражаются давно погибшие и умершие люди, погибают мёртвые, как это так может быть? Они же мёртвые?! Вот ты говоришь: жизнью обязаны. Какая же у вас жизнь? Сколько же раз человек умирать может?
      - А сколько рождается, столько и умирает. Кто знает точно - сколько? И до смерти - жизнь, и после смерти - жизнь. Только, конечно, совсем уже другая, - грустно вздохнул он. - Зачем, ты думаешь, я жену свою хочу в царство живых вернуть? Не проще ли найти её в Царстве Мёртвых, и вместе в другой жизни быть? Не знаю. То, что ты видишь, это ещё не Царство Мёртвых. Это вроде как прихожая, промежуточное нечто...
      - А что - ТАМ, дальше? - у меня самого от одного этого, вроде бы простого вопроса, дыхание перехватило.
      - А ТАМ я пока не был... Давай мы как-нибудь потом об этом поговорим, ладно? Пойдём, надо Воинов поблагодарить, они затемно в Курган вернуться должны. Пойдём, сейчас можно...