1915 год
      ОПАСНОЕ СОСЕДСТВО
      12 апреля 1915 г.
      Когда давление пара в котле перейдет известный предел, котел взрывается, и ему, и окружающей обстановке при этом приходится плохо. Подобным котлом с беспрерывно растущим внутренним давлением была Германия. Война 1914-1915 гг. не что иное, как взрыв целой расы, запертой в слишком тесных границах. Этот взрыв предсказывался многократно. В числе недавних пророчеств укажу на доклады известного генерала Вендриха в собрании армии и флота. За несколько лет до войны он в качестве инженера прекрасно изучил железнодорожную сеть в Германии, и в частности колоссальный берлинский железнодорожный узел, дающий возможность перебрасывать бесчисленные поезда на запад и восток империи. Живя за границей подолгу, генерал Вендрих чутко присматривался к подготовке немцев к войне. Он сообщал в своих докладах многое драгоценное, что, к сожалению, или не находило достаточно внимательных слушателей, или не "тех, кому ведать надлежит". Вспоминая некоторые доклады этого генерала, на которых мне довелось быть, я только теперь оцениваю, насколько он был прав. Одно из утверждений ген. Вендриха состояло в том, что немцам непременно надо воевать, ибо население Германии слишком сгустилось, слишком переросло территорию, и что уже вся Германия пропиталась этим стихийным чувством - необходимости расширения.
      Еще до времен Бисмарка Германия уже была тесна для немцев, но тогда паровой котел этой страны имел, как и в Англии, широкую отдушину американскую эмиграцию. Военные успехи Пруссии свели с ума семью Гогенцоллернов, и сумасшествие это, к сожалению, передалось нации; следствием этого было то, что естественную отдушину заткнули, а стали мечтать о расширении объема котла, стали накапливать в себе силы для взрыва, ну и... наконец, лопнули. Обвал немецкой расы в сторону России, Бельгии, Франции и Англии, конечно, наделает бед этим странам, но в результате, как надо думать, на месте катастрофы останется разбитый котел с выпущенным в пространство паром. Потерпевшие соседи отремонтируют границы, примут серьезные меры против повторения бедствия, и одной из серьезнейших будет восстановление немецкой отдушины по направлению за океан. В Соединенных Штатах, говорят, имеется уже 18 миллионов немцев. Великая республика в состоянии вместить в себе еще десятки миллионов прежде, чем завяжется смертельная борьба - какой быть Америке - англосаксонской или немецкой. Чрезвычайно обширны Канада, Аргентина, Бразилия. Если бы вместо глупого плана - покорить Европу немцы последовали умному примеру англичан и забирали бы себе пустые земли на земном шаре, и если бы они в этот план вложили все те чудовищные миллиарды, что потрачены ими на милитаризм, то, подобно Англии, Германия уже была бы колониальной империей во всех пяти частях света и ее положение было бы прочнее, чем теперь. Тогда имел бы какой-нибудь смысл и грандиозный флот, ныне сидящий в карцере, в Кильском канале, имело бы смысл и соперничество с царицей морей.
      Глупый план основать немецкую империю на развалинах всей Европы всего, более угрожает России, как стороне наименее населенной и уже тщательно подготовленной для немецкого нашествия. Подготовка велась не годы, не десятилетия, а целые столетия, и началась еще до Петра Великого, как бессознательный осмос, проникновение более напряженной народной стихии в менее напряженную. Если хотите познакомиться с этим, довольно древним у нас процессом, вам придется перечитать чуть ли не всю русскую историю со времен варягов, историю нашей обороны от Швеции, Ливонского ордена и Польши. Что касается мирного внедрения немцев, то вам придется прочесть сочинения профессора Дм. Цветаева. Он, кажется, отчасти специализировался на этом предмете. Известны его труды "Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразования" (М., 1890. Ц. 6 р.), "Литературная борьба с протестантством в Московском государстве", "Первые немецкие школы в Москве", "Медики в Московской России", "Обрусение западно-европейцев в Московском государстве", "Памятники к истории протестантства в России" и проч. и проч. У нас одна беда - пишут много, а читают мало, - особенно те, "кому ведать надлежит", кто делает политику и влияет на судьбу народную. Как и в позднейшее время, так и в древности не столько правительство защищало народ от внедрения инородчины и иноземщины, сколько сам народ. Правительство с давних пор, еще допетровских, скорее поощряло наплыв иноземцев, оно первое подчинялось всевозможным заграничным культурам византийской, татарской, польской и немецкой. Более или менее успешно отражая военный напор, московское правительство (и раньше - киевское) охотно поддавалось мирному завоеванию и сдавало без боя те позиции, которые ни за что не уступило бы открытой силе. Но народ в стихийной массе делал поправки на эту слабость своей власти. Народ выработал одну великую предохранительную прививку против порабощения иноземцами. Этой прививкой служило православие, та особенная русская вера, которая политически всегда спасала Россию. В православие ушла вся личность народа русского, все его национальное чувство, его философия и поэзия. Понятие "мы" сделалось тождественным с понятием "православные". И вот об эту твердыню долгие века разбивались, как о некий Гибралтар духа, все чужеземные волны, приливы и разливы...
      Когда Олеарий с голштинским посольством в 1634 году из любопытства заходил в стоявшие по пути русские церкви, - их тотчас же выводили назад и выметали за ними пол. То же свидетельствует Мейерберг в 1662 г. Иностранцев выводили вежливенько, "взявши за плечи", но настойчиво. Иноземцам в Москве не разрешалось иметь православных икон. Когда немецкий купец Карл Моллин купил в Москве у одного русского каменный дом, то прежний хозяин вынес все иконы, тщательно соскоблил с внутренних стен священные изображения и захватил с собою соскобленные остатки. Некоторые немцы для своей русской прислуги стали было приобретать православные иконы. Патриарх Филарет Никитич велел эти иконы отобрать, а русским у иноземцев не жить. Это был вовсе не фанатизм, ни политический, ни религиозный, а просто вполне здоровое чувство национальности и потребность оберечь эту святыню во всей ее чистоте. "Чтобы христианским душам осквернения не было и без покаяния не помирали бы", уложение царя Алексея Михайловича не только запрещает русским жить у иноземцев, но тех, кои учнут жить по крепостям или добровольно, велит сыскать и чинить им жестокое наказание, иноземцам же предписывает держать у себя одних иноземцев. Так как государству приходилось обращаться к услугам иностранцев, а денег иногда не было, чтобы платить им, то им давали поместья, однако за стеснение крестьян в вере Алексей Михайлович в 1653 году велел имения отбирать и "иноземцам всяких чинов людям вотчины свои продавать русским людям, а иноземцам некрещеным не продавать". Закон мудрый, отмененный впоследствии на погибель России. При Алексее Михайловиче помещиками могли быть только православные. Некрещеный иноземец не мог ни жениться на русской, ни дочь свою выдать за русского.
      Пойманный Левиафан
      Следует удостоверить, что московское правительство до Петра Великого, само проникнутое народным чувством, неизмеримо мудрее действовало в отношении инородцев, чем правительства последующих веков. Практичные москвитяне, говорит Цветаев, наблюдали, чтобы все отрасли, где применялся иноземец, оставались в русских руках, или, по крайней мере, под русским контролем и наблюдением, чтобы мало-помалу подготовлялись умелые лица из природных русских. За скрывание от русских, например, железоплавильного мастерства потерпели даже такие надобные и сильные люди, как известные устроители тульских оружейных и железоделательных заводов голландцы Марселис и Акема. За эксплуатацию в торговле пострадали англичане, Алексеем Михайловичем они были высланы из Москвы и других городов и ограничены в праве торговли лишь у Архангельска. Безоглядочного надевания на себя петли иностранного капитала, как в некоторые позднейшие эпохи, и в помине не было. Уважая многие полезные знания и деятельность иноземцев, тогдашняя русская власть была высокого мнения о народе русском и о Государстве: последнему иноземцы приглашались служить, а вовсе не властвовать над ним. Так называемое "немецкое засилье", от которого Россия теперь стонет, не было безызвестно и в старой Москве. В Москве, отстраивавшейся после Смутной эпохи, как пишет Цветаев, иноземцы захватывали русские дома в лучших и наиболее покойных частях города, перебивая у русских покупателей. Иные, нанимая себе квартиры у своих и русских, продавали всякие товары, оптом и в розницу, даже беспошлинно. Москвичи роптали, иногородние купцы не раз жаловались правительству. С купцами иноземцы, раздававшие взятки по приказам, справлялись легко. Тогда выступила та народная предохранительная прививка, о которой я говорил выше. Выступила церковь. Причты одиннадцати церквей, в пределах приходов которых расселились иноземцы, подали Михаилу Федоровичу (1643 г.) челобитную на "Немцев". "Они-де в их приходах на своих дворах вблизи церквей поставили ропаты (т.е. кирки, молельни) и чинят всякие соблазны и убытки. Они, немцы, русских людей у себя на дворах держат, и всякое осквернение русским людям от тех немцев бывает. Не дождавшись государева указа, покупают они дворы в их приходах. Вдовые немки держат у себя в домах всякие корчмы, и многие прихожане хотят свои дворы продавать немцам, потому что немцы покупают дворы и дворовые места дорогою ценою, пред русскими людьми вдвое и больше, и от этих немцев приходы их пустеют".
      Разве это не картина уже широко развернувшегося немецкого засилья? И где же, - в самой Москве, в твердыне русской государственности и православия! Но тогдашняя власть вняла голосу церкви. Последовало повеление: "Ропаты, которые у немцев поставлены на дворах близко русских церквей, сломать". "На Москве, Китае, в Белом-городе и за городом в слободах дворов и дворовых мест немцам и немкам вдовам у русских людей не покупать, и купчих, и закладных на то в земском приказе не записывать". Тем русским, которые соблазнились бы и после этого продавать немцам дома и дворовые места, объявлена была царская опала. Что это был не каприз одиннадцати московских храмов, а борьба, поднятая против серьезнейшего зла, показывает то, что названный закон был принят "Соборным Уложением". Тем не менее немецкое засилье, основанное на подкупе и соблазне, все-таки продолжалось, и через несколько лет в это дело пришлось вмешаться уже патриарху, этому первому, после царя, чину тогдашней государственности. По словам проф. Цветаева, "все иноземцы, как эксплуатирующий элемент, были высланы из Москвы в особую Ново-Иноземскую или немецкую Слободу".
      Это была первая "черта оседлости", которую - увы! - постигла участь ее знаменитой тезки в XIX столетии. И материальный, и моральный соблазн, вносимый иноземцами, был так велик, что в борьбе с ним Москва изнемогала. Не она переварила немцев, а немцы съели Москву. В лице завоеванного их влиянием Петра на Москву и древнее православное царство наше надвигался чуть не единственный в мире переворот, в котором власть государственная лично как бы открыла шлюзы для наводнения своей страны враждебной стихией.
      Следует заметить, что наряду с онемечением верхних русских слоев шло и обрусение приезжих немцев. Вначале на это русские смотрели неодобрительно. Патриарх Никон как-то заметил немцев, переодевшихся в русское платье, при одной церковной процессии. Последовал приказ - иноземцам скинуть русское платье и носить одежду своей страны. Плачевная ошибка! Она впоследствии разрешилась тем, что самим русским пришлось скинуть русское платье и облачиться в немецкое. Иноверцев московская власть не допускала ни в Боярскую Думу, ни в начальники приказов, ни в администрацию по областному управлению. Начался переход немцев в православие - настолько обильный, что в московских монастырях были заведены для этого особые крещальни с большими купелями. Выкрестам полагалось государево жалованье,- простые люди получали от казны рублей 10-30, одежду, материю, - знатные же по нескольку сот рублей и им дарились поместья. Менялись имена и фамилии. Наибольшие массы выкрещивались из пленных. Иван Грозный в Ливонии начисто вычерпывал немецкий элемент. Полон отводился в Россию громадными партиями, иногда по тысячам; переводили по преимуществу молодых, красивых и знатнейших. Главные массы их селили в подмосковных предместьях, но пленных можно было видеть кроме Москвы в городах Владимире, Нижнем Новгороде, Пскове, Великом Новгороде, Угличе и в глухих местах по поместьям. Значительная часть пленных обращалась в крепостных. Такие принятием православия сильно улучшали свою участь.
      С первого взгляда трудно понять, что заставило наше древнее правительство, глубоко народное, натаскивать в свою страну иноземцев и инородцев, - но причина, я думаю, была та же, что заставляет проделывать то же самое Америку, Африку и Австралию. Россия была очень богата землей и крайне бедна работниками на земле. В те века по населению Россия далеко уступала Франции, Германии, даже Испании, превосходя их пространством почти как теперь. Москве нужны были всякие люди, особенно культурные, и между ними особенно военные. За крещение в православие иноземные поручики получали 15, 20 и 25 рублей, - капитаны, майоры еще больше. Получали плату и их семьи. Заслуженный полковник Александр Лесли за крещение с многочисленной семьей получил большие деньги, - одной жене его уплачено было 100 руб. (сумма по тому времени громадная). Давались сверх того поместья, камка, сукно, прибавка жалованья, увеличенные порции вина, меду и пива. Огромные слободы под Москвой (Басманная, Панская) были населены такими выкрестами, и они свободно селились между русскими, сливаясь с ними. Это слияние было той наживкой, которую забрасывала Европа и проглатывала Россия - далеко не без вреда для себя. В конце концов Левиафан европейского материка был захвачен на крюк европейской, преимущественно немецкой эксплуатации. Именно этой неизмеримой и неисчислимой эксплуатации Россия обязана тем, что, богатейшая по своей природе, она через 200 лет после Петра остается все еще беднейшею по культуре.
      Если скажут, что иноземцы кое-что сделали для русской культуры, я спорить не буду. Еще Олеарий встретил в Астрахани православно-русского монаха... из австрийских немцев, занимавшегося разведением винограда. Чего не бывает на свете! Но искренно претворившихся в нашу плоть и кровь немцев было немного. Миллионы же немцев теперешней колонизации и всевозможного засилья и не думают об ассимиляции с нами. Обрусевшие немцы были гатью, по которой шло мирное нашествие других, не желающих слияний и неспособных на него. Это авангард завоевателей. Такими считает их германское правительство, такими считают они себя и сами. А мы-то все колеблемся, а мы-то церемонимся с ними, а мы-то за ними всячески ухаживаем!
      Р. S. Прошу читателей поддержать сегодняшний кружечный, сбор всероссийского национального союза, предназначенный в пользу уже действующих на войне питательных пунктов. Заведует ими член Г. Думы Г. В. Ветчинин, что одно уже ручается за полную добросовестность и полезность дела.
      СИЛЬНЫЕ ЛЮДИ
      13 сентября 1915 г.
      Как красиво начинает свою карьеру молодой моряк флигель-адъютант Вилькицкий! Он уже два года назад сделал громкие географические открытия в Ледовитом океане, он нашел новые острова и даже "земли", - он только что завершил блестящее путешествие от Владивостока через Берингов пролив, вдоль сибирского побережья до Архангельска. Не путешествие, а феерическая поэма. Правда, полярное плавание длилось что-то 16 месяцев, как это бывало в парусные времена Кука и Магеллана. Маленькую эскадру г. Вилькицкого не раз затирало льдом. Заходила речь уже о возможности гибели, о необходимости идти на помощь и т.д. Но неожиданно ледяные поля расходились, и прекрасно оборудованная эскадра тотчас пользовалась случаем, чтобы продвинуться дальше к западу, из ледовитых объятий поближе к теплой океанической струе. Я не имею чести знать лично знаменитого моряка. На докладе его в главном гидрографическом управлении я любовался его сильною и представительною наружностью, обещающею долгий век. Флигель-адъютант Вилькицкий - сын моего сослуживца в молодые годы, тоже известного ученого моряка, скончавшегося недавно в чине полного генерала. Как жаль, что Андрей Ипполитович не дожил до триумфов своего сына-героя! Говорю - героя, ибо помимо других прекрасных качеств, чтобы путешествовать вблизи полюсов, нужно иметь именно это свойство - героизм.
      Впрочем, тысячью громов современная действительность кричит, что для совершения крупных дел мало одного героизма. Разве мало моряков-героев поглотил хотя бы тот же арктический океан! В течение столетий оба океана, таящие в себе оконечности земной оси, являются двумя наиболее трагическими театрами на земле. Одно поколение героев-путешественников за другим шло на осаду неприступных тайн, обвеянных ужасами холода и полярной ночи. Долгое время гибель была тут правилом, благополучное возвращение - исключением, но наконец оба полюса открыты - и почти одновременно. И оба они были открыты не простым героизмом, а сочетанием его с современной техникой. Секрет разрешается необыкновенно просто. Для больших целей нужны большие средства, вот и все. "Как-нибудь" да "кое-как" никогда не делалось ничего великого, и особенно невозможно подобное великое теперь, когда наши предки "кругом обобрали свое потомство в отношении открытий и изобретений". Подите-ка, поищите на земной поверхности квадратный фут земли, "на который никогда не ступала бы нога европейца!" Вы его найдете с величайшим трудом и с затратою лишь целого капитала на экспедицию. Вспомните недавнюю охоту Рузвельта в центральной Африке. Небогатые деньгами правительства России и Китая еще могли бы сдавать в аренду для богатых globtrottero'ob 25 уголки, "которых не касалась нога европейца", - но в общем с прокурорской подозрительностью обследованы и весь свод небесный, и земная суша, и глубина морей. Флигель-адъютант Вилькицкий один из тех немногих, что имеют счастье закончить паспортные приметы земли и поставить под наукою географии заветное слово: "Конец". Или никогда не будет конца пытливости человеческой? Или географы, заключив инвентарь поверхности земного шара, зароются в пещеры, пропасти, пучины морей, в потухшие жерла вулканов, чтобы добавить еще одну, хотя бы крохотную подробность?
      Восхищаясь героизмом, распорядительностью и морским талантом флигель-адъютанта Вилькицкого, мне кажется, мы должны отдать дань благодарности и тому учреждению, которое снарядило эту экспедицию. Отмечая дальность и меткость снаряда, долетевшего до славной цели, не грех помянуть и пушку, откуда он вылетел, и главного пушкаря. Таким пушкарем является, по моему мнению, нынешний начальник главного гидрографического управления генерал М. Е. Жданко. Сам ученый моряк и старый гидрограф, он, кажется, открывает новую эру в области наших гидрографических исследований, а именно: для крупных задач он употребляет достаточно крупные средства. Прежде это делалось у нас не так. Прежде гидрография русская, как, впрочем, и все отрасли морского, военного и вообще государственного дела, пребывали в полупараличе вследствие одной ужасной вещи: денег не было. То есть деньги-то были, но каким-то чудом они таяли в воздухе и исчезали, оставляя на производительные нужды иногда смехотворно малые суммки. Поэтому все наши производительные нужды и обслуживались всегда "на скромных началах", т.е. в условиях сокращенности и дешевки. Там, где нужна бывала экспедиция, назначали партию, где нужен был хороший паровой крейсер, давали старинную шхуну или давно выслуживший свой век тихоходный транспорт. Поэтому то обследование, которое можно было сделать в год, ухитрялись растягивать на десятки лет, причем сама описываемая природа успевала изменить свои очертания и формы. Насколько я знал покойного А. И. Вилькицкого и некоторых других гидрографов, они обладали достаточным героизмом, чтобы пройти по пути Норденшельда, Нансена и даже Пири с Шекльтоном и Амундсеном, только... у них не хватало средств этих счастливых иностранцев. По народной пословице у нас на грош хотели купить пятаков, но это очень плачевная хитрость. Экспедиция храброго Седова доказала еще раз, до чего опасна грошовая экономия, а экспедиция г. Вилькицкого-сына доказала, как выгодна роскошь хорошей подготовки. Для открытия Северного полюса мы ничего не придумали лучшего, как купить старую и слабую шхуну "Foca" (что значит по латыни "тюлень"), перекрестить ее в "Св. Фоку", кое-как снарядить на скудные общественные пожертвования и пустить к полюсу. Коротко и просто! Покойный Вилькицкий-отец был против такой постановки дела. Когда ко мне в Царское Село приезжал два раза Седов, а также после его памятного доклада в зале армии и флота я откровенно высказывал ему, что не верю в успех его путешествия. И супруге его я говорил то же самое: не отпускайте мужа. И в "Нов. Времени" писал тоже: сочувствую, но не верю, ибо путешествия к полюсу совсем не так делаются, не так подготовляются.
      К глубокому сожалению, наши с А. И. Вилькицким предчувствия оправдались. Экспедиция Седова кончилась трагически, а экспедиция молодого Вилькицкого кончилась блестяще. Почему? Потому только, что на первую экспедицию пожалели средств, а на вторую не пожалели. Послали не одно судно, а целый небольшой отряд, и суда дали хорошие, со специально полярными обводами, с сильными машинами и ледоломами, и команду подобрали превосходную, и припасов захватили с избытком. Не пренебрегли даже такими тонкостями, как радиотелеграф и гидроплан. Именно эти-то новшества и оказались спасительными, оказывая ни с чем не сравнимые услуги. Уже одна возможность сообщаться с отечеством и не чувствовать себя потонувшими в пространстве несказанно должна была бодрить наших моряков. Героизм их был вооружен. О, какое это волшебное сочетание! О, какая трагическая разница герой, надеющийся на свой меч, или лишенный его!
      Вот почему, поздравляя от всего сердца наш флот с блестящим, хоть и мирным подвигом фл.-ад. Вилькицкого, я думаю, что следует помянуть добром и то учреждение, которое оборудовало эту экспедицию как следует. Пусть это "как следует" останется лозунгом и в дальнейшей карьере даровитого моряка, и в дальнейшей карьере флота. Ведь если бы наш флот одиннадцать лет тому назад был оборудован как следует, не было бы и тогдашней войны. Не было бы, вероятно, и теперешней. На вооруженную как следует Россию не отважился бы напасть ни один враг, ни с востока, ни с запада.
      МУЗЕЙ ВОЙНЫ
      3 октября 1915 г.
      Императорское общество ревнителей история основывает музей текущей войны. Мысль о нем, естественно, возникла из блестяще удавшейся выставки трофеев, устроенной тем же обществом в здании Адмиралтейства в течение этого лета. Зачатие музея уже положено в виде небольшой коллекции ружей, сабель, касок, предметов снаряжения и некоторых документов войны. Когда по России распространится весть об устройстве в Петрограде всероссийского музея войны, нет сомнения, в него будут направлены весьма значительные собрания разного рода предметов, имеющих то или иное прикосновение к войне. Затруднять будет, вероятно, не недостаток, а изобилие вещей. Нелегко будет разобраться в них и разместить в осмысленном порядке, отвечающем самой цели музея. Спрашивается, в чем же именно цель музея? И достаточно ли выяснены почтенным обществом необходимые средства?
      Судя по докладам и прениям на последних заседаниях общества (Симеоновская, 1, клуб общественных деятелей), не вполне еще определены ни цели, ни средства музея, и это вполне естественно. Я думаю, не следует даже и гнаться за точнейшим выяснением тех и других. Не следует забывать беспощадного свойства времени - почти мгновенно поглощать прошлое, как море поглощает следы всех происшествий на его поверхности. Чтобы убедиться в этом жестоком свойстве времени, зайдите в Суворовский музей у Таврического сада. Не поразительно ли, до какой степени мало сохранилось материальных остатков даже от этой эпопеи нашей военной истории, от эпохи бессмертной и неповторимой! Коллекции Суворовского музея изумляют нищетой и случайностью материала и явной недостаточностью его для того, чтобы иллюстрировать гений самого Суворова и героизм его чудо-богатырей. Почти то же можно сказать и о крайне бедном Севастопольском музее, хотя он, казалось бы, имел исключительную возможность быть богатым, ибо основан вскоре после войны среди самых развалин знаменитого города. Еще менее хорошего можно сказать о музее 1812 года, которого, кажется, еще не существует, ибо коллекции его пребывают в ящиках. До какой степени трудно собирать памятные материалы о великих событиях и людях, свидетельствуют крохотные коллекции вещей, оставшихся после Петра Великого, Пушкина и Лермонтова в Петрограде. Все мы помним последнего из наших великих людей - Льва Толстого, скончавшегося так недавно. Жива еще вдова его и дети, цела усадьба, где он жил. Музей его имени стал составляться, можно сказать, еще при жизни Толстого, ибо с каждого письма его, с каждой рукописи снимались копии, с каждой позы великого человека снимались фотографии и пр. и пр. И что же? Толстовский музей вышел все-таки очень жалким и малоговорящим в сравнении с личностью и деятельностью самого Толстого. Может быть, это участь всех музеев, ограждающих память прошлого: последнее слишком огромно в сравнении с настоящим и в, него невместимо. Но, зная это, необходимо еще в настоящем отбирать все характерное для нашей эпохи и сохранять для будущего.
      Переходя от общих соображений к практике дела, нельзя посоветовать ничего лучшего, как собирать все, что бы ни предложили со стороны, и затем, разобравшись, оставить лишь характерное. В будущем, несомненно, музей-должен быть организованным учреждением, а не просто кладовой старьевщика. Если органический план музея сейчас еще и не может определиться, то все-таки главные его координаты, или, так сказать, оси кристаллизации его, могут быть намечены. Я думаю, в самом же начале учреждения музея нужно поставить целью, чтобы он удовлетворял не только любопытству публики, но и любознательности ученых. Для Императорского общества ревнителей истории важно облегчить будущим историкам исследование и понимание столь колоссального исторического факта, какова эта война. Так как нельзя представить себе музея войны без трех необходимых отделений: архива, библиотеки и особого института, разрабатывающего содержание музея, - то вот уже сами собою намечаются четыре главных центра организации этого учреждения. Кроме учредительного комитета и администрации по сбору и охранению памятников войны, нужно в самом начале предвидеть необходимость группы лиц, занимающихся описанием и изучением этих памятников, необходимость особого издания и, может быть, особой аудитории для публики. Странно было бы собирать огромные средства, если не сводить их к основной цели. Целью же музея должно быть великое поучение, какое может дать эта война человеческому роду, и в частности русскому племени, на плечи которого легла главная тяжесть кровавого урагана.
      Один из грубейших предрассудков относительно истории тот, что изучение ее должно быть предоставлено внукам и правнукам изучаемой эпохи. Современники будто бы не в состоянии судить о совершающихся событиях беспристрастно. Чтобы охватить события всесторонне, необходимо отойти от них на значительное расстояние. Мне кажется, некоторая доля справедливого в этом требовании есть, но очень небольшая. Дело в том, что безопасно и даже полезно отходить на некоторое расстояние от предметов видимых и все время остающихся на виду. Так, силуэт огромного здания виден десятки верст, и идея его яснее издали, нежели вблизи. Но "можно ли применить это к предметам невидимым, исчезнувшим вместе со своей эпохой? Я думаю, что, чем дальше отходить от исторических событий, тем они становятся туманней, наконец, они совсем погружаются за горизонт, в забвение вечное. Остаются не самые события, а свидетельства о них, и чем непосредственнее эти свидетельства в смысле личного наблюдения, тем дороже. И на суде истории, как на суде уголовном, самые драгоценные свидетели - это очевидцы происшествия. Мы, наше поколение, живые свидетели и очевидцы совершающихся событий, и на наших впечатлениях будет базироваться потомство в приговоре о мировой войне...
      НАКОПЛЕНИЕ И УДАР
      14 ноября 1915 г.
      Если, как я писал недавно, современная война имеет машинный характер и всецело зависит от количества машинной энергии, вложенной в единицу времени, то этим объясняются некоторые важные особенности и немецкой тактики и стратегии. По самой природе машинной работы энергия должна накопляться непременно в достаточном количестве, прежде чем быть способной к заданному действию. Если, например, по мере образования пара выпускать его в пространство, то никакой полезной работы не получится. Вот почему у немцев, как у инициаторов и дирижеров чудовищной войны, на всем протяжении ее проходит основной принцип: сначала накопление сил, потом удар.
      Более или менее продолжительные затишья военных действий у немцев никогда не означают бездействия. За передовыми демонстративными боями, имеющими часто характер театрального занавеса, скрывается всегда кипучая подготовка к следующему акту драмы. Если и не всегда слышен стук плотников и декораторов, то можете быть уверены, что за кулисами ни один антракт не проходит праздно. Нынешнее сравнительное затишье по всему нашему фронту есть, конечно, затишье призрачное. Мы не знаем в точности, что делается у немцев в нескольких верстах от окопов, и в особенности трудно видеть общую картину их глубокого тыла, но и характер немецкой нации, и характер ею поставленной мировой трагедии таковы, что предполагать "зимний отдых" для их армии, вроде перерыва парламентской сессии, не приходится. Полезнее думать, что немцы работают, работают лихорадочно, с методическим, как всегда, но в то же время крайним напряжением сил. Что же они делают? Вопрос, не правда ли, интересный. С ним в теснейшей связи стоит другой вопрос: что мы должны делать, дабы использовать драгоценные месяцы зимней передышки с наивозможной пользой?
      "Корни явления лежат не глубоко", - сказал мудрец, и самые рациональные ответы всего чаще - наиболее простые. На вопрос о том, что делают немцы на зимнем положении, всего правдоподобнее ответить так: они готовятся.