Мардж увидела его, едва вошла. Для нее встреча была неизбежной – он владел ее мыслями не один день. Отдохнув во время круиза и прокатившись меж двух рядов пальм по Пасео-Маритимо – улице, которую они впервые увидели, когда были здесь вместе, она даже не очень удивилась этой встрече. Все выглядело в высшей степени естественно. Мардж мечтала о нем, и вот ее мечты стали реальностью. Она ожидала увидеть его и сейчас, направляясь к нему через гостиничный холл, думала о том, что он неплохо выглядит.
      Кто-то получал ключи от номеров, кто-то расплачивался, покидая отель. Суета, царившая у стойки администратора, несколько приглушила любопытство Мардж. Она не спрашивала себя, что он делает в отеле и где та женщина. Клэй присел на зеленый диван. Секунды, которые понадобились ей, чтобы приблизиться к нему, превратились в вечность. На это время все вокруг куда-то исчезли, гудящая толпа будто осталась за рамками действительности. Она выходила из длинного туннеля к яркому свету – туда, где, читая газету, сидел он.
      Мардж встала рядом, и поток мыслей, связанных с прошлым, пронесся в ее сознании. Клэй хотел развода, а ей сказали, что он мертв. Она была в круизе, немного поправилась, очень беспокоится из-за дочери. Спала с Майком. Все это так, но сейчас перед ее глазами был только он. Ей не терпелось обнять его, остаться с ним наедине. Мардж Уэйн-Тернер вновь превратилась в невесту, полную ожиданий. Хотелось, чтобы он трогал, изучал ее. То, что случилось у каждого из них, когда они не были вместе, кануло в прошлое, и теперь он принадлежал только ей. Только это и было реальностью сейчас, когда она стояла, глядя на него.
      Клэй казался немного потерянным и грустным. Лицо его осунулось, будто было иссечено ветром. Мардж жаждала обвить руками это длинное тело, но вместо этого неподвижно стояла и смотрела. С каждой минутой нетерпение росло, сердце рвалось к нему.
      Едва она собралась заговорить, Клэй, оторвав взгляд от газетной страницы, поднял глаза. Ему показалось, что это сон. Чудилось, что в его тело вселилась душа другого человека, и этот чужой смотрел сейчас на Мардж. Он ничем не выдал своего потрясения. Закрыл глаза и открыл вновь, но Мардж никуда не исчезла. Она была перед ним – живая, из плоти и крови.
      Клэй иной раз задумывался, о чем они будут говорить, если встретятся вновь, и вот этот момент наступил. Тогда это были мечты, теперь – реальность. Он попытался что-то произнести, но первой заговорила Мардж.
      – Как дела, Клэй? – спросила она так, будто речь шла не о нежданной встрече, а о рандеву, назначенном в этот же день именно здесь. Как если бы перед ней был мужчина, с которым она завтракала утром и для которого теперь собиралась готовить ужин. – Что пишут в газетах?
      – Все в порядке, Мардж, все в полном порядке. Прекрасно выглядишь. А загар, как и раньше, к тебе не очень липнет. Ах, газеты… Ничего интересного. Где-то на востоке все еще идет война.
      Он ничего не спросил ни о дочери, ни о ее учебе, ни о доме. В его распоряжении был еще по меньшей мере час до назначенной встречи с Бернадетт в кафе «Ориенталь». Он знал цену времени. Знал, что на истребителе за шестьдесят минут можно преодолеть тысячу миль. Одного часа человеку достаточно, чтобы родиться и умереть. Так что времени вполне хватало на то, чтобы вместе с Мардж во всем разобраться, но ведь разбираться-то было не в чем. Все было спокойно.
      – Присаживайся, Мардж. Закажи себе кофе и апельсиновый сок. А я быстренько сбегаю на террасу за рогаликом. Получается что-то вроде второго завтрака.
      – Я откушу у тебя кусочек.
      – Хорошо, дорогая. – Он произнес «дорогая» так обыденно, словно повторял это слово тысячу раз на дню. Но Мардж не было дела до того, предназначалось ли это обращение именно ей, той, другой женщине или же просто вырвалось по привычке.
      Внезапно в висках у Клэя застучала кровь. Свежий аромат ее духов, платье от Холстона и точеные ноги вызвали к жизни прежнюю страсть. Вспомнились давно забытые вечера в Джорджии, когда они вместе сидели у нее дома на веранде и он страстно желал ее. Все это вернулось и было свежо, как в первый раз. Свободный час можно было растянуть, а для Бернадетт потом придумать какое-нибудь объяснение. Она, конечно, разозлится, но он уже знал, как совладать с ее гневом.
      – А может, пообедаем? Вообще-то еще рано, но ведь, черт возьми, сегодня воскресенье.
      До него дошло, что она все еще стоит, и он поднялся.
      – Дай отдых своим прекрасным ножкам, Мардж, – услышал он собственный голос как бы со стороны.
      Мардж села. К ним подошел официант и сказал, что заказ Клэя уже на столе. Ну, и где же землетрясение, тот самый внезапный взрыв, который должен был сопровождать эту встречу? Вслед за официантом они вышли из холла, Клэй открыл перед Мардж дверь.
      – Записать на ваш счет? – спросил официант.
      – Нет, я заплачу.
      – Так ты не в этом отеле остановился? – поинтересовалась Мардж.
      – Я просто пришел полюбоваться видом, который открывается отсюда.
      – Ты в самом деле замечаешь такие вещи?
      – Любоваться видами – это все, что я могу себе позволить. Позолота, мрамор, кожа – все это стоит денег. Положить тебе масло на рогалик?
      Мардж терялась в догадках. Так, значит, он не живет в этом отеле. Но где же? Самолет в Париж вылетает сегодня ближе к вечеру. Однако нужно ли ей спешить на этот рейс? Она в любой момент могла позвонить Майку и сказать, что ее планы изменились. С Клэем можно провести несколько восхитительных часов или – остаться навсегда. Как он пожелает.
      – Почему бы и нет? – нежно ответила она, наблюдая, как Клэй разрезает рогалик. Масло тут же впиталось в хлебную мякоть.
      – У меня куча денег, – сказала Мардж. – Я позабочусь о тебе.
      И тогда впервые перед ним предстал образ Бернадетт. Девушка, которую нарисовало его воображение, сжимала в руке пистолет.
      – Только в том случае, если позволишь мне заплатить за твой обед, – ответил Клэй.
      Ничто не ограничивало его. Он делал именно то, что хотел. Правда, сейчас был возможен лишь совместный обед и ничего более. Но почему? В конце концов Мардж была его женой, она улыбалась, и он хотел быть с ней. А Бернадетт, если и хватится его, то не раньше второй половины дня. Коррида начинается лишь в шесть вечера.
      Мардж взглянула на мужа. Ни его лицо, ни голос – ничто не вызывало неприятных воспоминаний. Она чувствовала себя легкомысленной и шаловливой, будто в голове шумело вино. Мардж думала о том, как бы предупредить администратора отеля, что она пока не собирается освобождать номер, а потом заманить туда Клэя. Она чувствовала легкость. По его глазам она поняла, что с ним творится то же самое. Этот взгляд был ей знаком по годам их молодости, его глаза хотели ее. Клэй уже несколько раз назвал ее «дорогая» и ни разу не упомянул о другой женщине. Возможно, между ним и той, которая до сих пор была рядом, все было кончено. Как бы то ни было, сейчас друг против друга сидели мужчина и женщина, испытывающие взаимное влечение. Он набегался по свету, она была свободна и могла взять его, потому что чувствовала свою силу.
      Вкус рогалика был изумителен. Она отхлебнула кофе из его чашки. Все дышало умиротворением, но под внешним спокойствием скрывалась ее тяга к нему. Она до боли хотела, чтобы он прикоснулся к ней. Боги улыбались, и никому не было дела до того, откуда взялись эти двое.
 
      Удушливая жара окружала Бернадетт. Она вышла из тени бульвара и направилась к кафе «Ориенталь». Белые алюминиевые стулья, выставленные на улицу, были по большей части не заняты. Клэя нигде не было видно. Бернадетт овладело легкое раздражение. Ведь она, казалось, просидела под сушилкой несколько часов. Обеспокоенная, она заглянула внутрь. Там сидели лишь несколько местных обитателей и никого больше. Она отыскала свободный столик под деревом и уселась, кипя от бешенства. Уж она выскажет ему все, что накипело на душе. Наверное, торчит в порту, глазея на какую-нибудь дурацкую яхту, или несет вздор, болтая со случайным прохожим. Она ему все скажет, пригрозит уйти. Не будет тебе никакой корриды! Как он мог оставить ее сидеть в одиночестве, будто какую-нибудь искательницу легких приключений? Что он о себе возомнил?
      Ее гнев не знал границ. Подошел официант, и она заказала холодный напиток. А может быть, дело не только в Клэе? Теперь она злилась и на саму себя. Как все-таки она слаба, насколько зависима от других! Все время стремится к самоутверждению, словно маленькая девчонка в том далеком монастыре, ждавшая кого-нибудь, кто полюбит ее. Как могла она быть столь податливой? Все разочаровывали ее, потому что она слишком многого от них ждала. О, Господи, она могла быть в тысячу раз лучше любого из них. Если бы только удалось стать тверже, использовать хотя бы часть той скрытой силы, которой она наверняка обладала.
      Бернадетт была взбешена, но в то же время чувствовала себя свободной. Было воскресенье, ей хотелось пить. Скоро подойдет официант с запотевшим бокалом, и она тут же закажет второй. Мимо шли безмятежные прохожие. Сегодня вряд ли кто-то преследует ее. В конце концов, могло оказаться, что все эти кошмары просто привиделись ей. Бернадетт могла бы добиться большего успеха и в одиночку. Тогда ей не было бы нужды часами дожидаться его.
      Она могла бы вернуться в Париж, чтобы начать жить со старой точки отсчета, вновь обретя то, что оставила там. Пришла мысль о том, что причиной такого поступка мог служить не только гнев. Она обладает незаурядным умом, недурна собой, возможно, даже красива. Продолжать свои рассуждения дальше у нее хватало духа. Совсем не обязательно оставаться до скончания века чьей-то любовницей. Она представляет определенную ценность, иначе не было бы этой нескончаемой погони. За пустышкой в такую даль не погнались бы. В общем, она могла бы выжить и без посторонней помощи – удавалось же ей это раньше. Бернадетт способна на решительные поступки. Она знает, что может быть сильной, а значит, сможет утвердиться и найти собственный путь в жизни. Но нужно добиться независимости без гнева и горечи. Надо перестать перекладывать на других вину за собственную слабость. Время – лучший помощник.
      Все мужчины в ее жизни оказывались предателями. Отец умер, когда она еще не успела как следует узнать его. Профессор использовал ее себе на потребу. Минь Хо мог бы быть настоящим помощником, но был слишком фанатичен. А Клэй? Нет… Конечно, он добр и признает ее силу, но слишком погружен в собственное прошлое. Он плохо знает самого себя и что ему нужно. Вот откуда у него потребность в том, чтобы рядом все время был кто-то еще. Ее присутствие пробуждало в нем чувство вины. Сейчас она была ему нужна, а закончится все тем, что он будет использовать ее в своих целях или где-нибудь бросит. Или же он видел в ней кого-то, кто может заменить ему дочь? Но ей не нужен был отец. Вообще-то о Клэе ей следовало думать, будучи спокойной. В противном случае в ее размышлениях будет много несправедливого.
      Старый китаец-травник говорил ей, что она прирожденная медсестра. Возможно, ей и в самом деле стоило изучать целебные свойства диких трав или стать медсестрой. Ну да, конечно, она могла бы кое-чего добиться собственными силами. Требовалось лишь еще немного времени. Она уже была на пути к цели. Она закажет целое море холодных напитков, купаясь в котором, можно все обдумать. Так, чтобы, мирно размышляя, можно было изгнать гнев, а не хоронить его, как это обычно бывало, в глубине души. Успокоить, задобрить его, прежде чем он впитается в сердце. Выманить его, прежде чем он превратится в черного зверя депрессии. Может быть, пробуждение ее было слишком запоздалым, но теперь она знала, что для нее где-то светит огонь надежды. Настало ее время.
 
      У киоска на противоположной стороне улицы, разглядывая французскую газету, стоял Минь Хо. Он видел, как Бернадетт пришла и села за столик, и его поразило выражение ее лица. Она выглядела гордой и решительной, к тому же было видно, что ее захлестывает гнев. Такой он ее еще не видел.
      Он не ожидал столкнуться с ней в то утро, и поэтому с трудом взял себя в руки, однако давняя выучка помогла ему справиться с эмоциями в считанные секунды. Ему предстояло незаметно перейти на другую сторону улицы и подкрасться к Бернадетт сзади. Минь Хо расплатился за газету и принялся спокойно наблюдать за дорогой. Большой сверкающий автобус, заскрипев тормозами, остановился перед светофором. Бернадетт посмотрела на часы. Минь Хо знал, что она ждет американца, но тот теперь мало его интересовал. Сейчас для него имели значение только двое: Бернадетт и он сам. Так лучше. В конце концов, с беглецами можно расправиться и поодиночке. Автобус медленно двинулся с места, и под его прикрытием Минь Хо совершил рывок. От выхлопных газов дизеля запершило в горле, и он закашлялся.
      Через пару секунд вьетнамец уже стоял за деревом, упершись взглядом ей в спину. Ее волосы спускались волной на оголенные плечи, на ней было дорогое платье. К столику подошел официант, однако девушка отрицательно покачала головой. Бернадетт держалась высокомерно, но в ней чувствовалась нервозность.
      Минь Хо неслышно подошел к столику и коснулся ее плеча. Бернадетт даже не повернулась. Его ноздрей коснулся аромат дорогих духов.
      – Если думаешь извиниться за то, что объявился только сейчас, то можешь не беспокоиться, – уверенно произнесла она по-английски. Ему никогда не приходилось слышать, чтобы она так разговаривала. Она была в бешенстве.
      – Мне не за что просить прощения, Бернадетт, – ответил он по-французски. – Не вздумай оборачиваться или поднимать шум. У меня в кармане пистолет.
      Бернадетт онемела. Все, что она только что собиралась сказать, испарилось. Все в ней умерло, по коже пробежал холод. Она трепетала от ужаса, который, казалось, с этого момента навечно вселился в нее. Все вокруг потускнело – всему конец. Звук его голоса вдребезги разбил ее мечты.
      – Мы здесь одни – ты и я, – прошипел он. – Никто тебе не поможет. Понимаешь?
      Она кивнула.
      – Хорошо, – продолжил Минь Хо. – А теперь встань и иди вон туда, к пальмам.
      Она встала без звука, даже не обернувшись, чтобы взглянуть ему в лицо. Ее гнев улетучился, а вместе с ним и решимость. Все минувшие месяцы ее независимости и сила воли обратились в прах. Она вновь стала маленькой девочкой, но девочке этой уже не было страшно. Снова кто-то берет ее за руку, говорит, что делать и куда идти. И они пошли. Минь Хо был совсем рядом, она чувствовала его дыхание на своем затылке и ощущала холодную сталь оружия, упершегося ей в бок. Выйдя на тротуар, он встал рядом и взял ее за руку. Она шла с опущенной головой, не осмеливаясь поднять глаза.
      – Мы не можем здесь разговаривать, – мягко произнес Минь Хо. – Тебе придется пойти ко мне в отель.
      Она не ответила – лишь склонила голову еще ниже. Минь Хо ощущал, что ею все сильнее овладевает страх. Бернадетт шагала безвольно, медленно, словно смирившись с судьбой. Маленькая послушная девочка, которую кто-то куда-то ведет – не важно куда. Он знал, что вновь стал ее поводырем. Они могли бы точно так же прогуливаться вдвоем по парижским бульварам. Она, должно быть, знала, что всему наступит конец. Для грешников нет спасения. Именно это она всегда говорила ему. Душа и тело ее нуждались в приказах, а не в спасении.

      Клэй находился в полумиле от того места, если идти через город вверх по склону холма. Он стоял на веранде, любуясь раскинувшимся внизу заливом. Взор его скользил от пальм к собору, перелетал на яхты и уходил в морскую даль. Он всем телом ощущал стоявшую сзади Мардж, ее груди, касавшиеся его спины, ее руки, обвившие его. Она сгорала от желания. Ее губы упивались его шеей. Потная кожа была сладкой, как вода, которая падала из фонтана в саду под верандой. Мардж прижалась теснее, ее пальцы заскользили по нему.
      – Пойдем внутрь, – предложила она.
      – Не торопи меня, дорогая, – сказал он. – Ты же видишь, я весь горю.
      Мардж не перечила, и они остались стоять под палящим полуденным солнцем. Он был не уверен в себе, и ей пришлось взять его за руку.
      – Внутри прохладнее, – прошептала она.
      Не ответив, Клэй позволил ей увести себя в комнату. Мебель из испанского дуба и гравюры с изображениями старинных военных кораблей, как в зеркале, отражались на мраморной поверхности пола. С потолка свисала древняя медная лампа, у стены маняще вырисовывались контуры большой кровати под высоким альковом.
      Мардж легла, призывно раскинув руки. Он присел рядом и поцеловал ее руку, ощутив жар кожи. Надо было бы предупредить ее, что у него серьезные проблемы, но не хотелось портить сладость мгновения, которого он ждал всю жизнь. Мардж улыбнулась, он прильнул к ее губам. Позже, позже, прокричал внутренний голос, и все неприятные мысли ушли прочь. Он покусывал ее обнаженную руку и нежился от ее прикосновений.
      Они не произнесли ни слова. Дымка возбуждения наполнила прохладную комнату, повисла над их телами, дразня, заставляя томиться ожиданием. Он гладил ее руки и длинные ноги, целовал колени, живот, шею, медленно стягивая с нее платье. Время будто остановилось.
      Она купалась в мягкой истоме. Ею занимался ее мужчина. От его рук и губ исходили волшебные токи, они заставляли ее приподниматься, охватывать его. Постепенно, не спеша она раздела Клэя, ощутив, как крепнет его возбуждение, вонзаясь в ее мягкое тело. Она больше не владела собой, ей не хватало воздуха. Клэй остановился, улыбнулся и поцеловал ее в глаза. Он не спешил, его пальцы, скользившие по ней, производили божественное опустошение. Сейчас она ушла в мир грез, уже не помня, что в прошлом Клэй обычно действовал быстро и неумело. Теперь это был другой человек.
      Терпение подходило к концу, становясь невыносимым. Извиваясь, Мардж ждала, когда же он навалится на нее всей тяжестью. Каждый дюйм плоти изнывал от страсти, жаждал его прикосновений, просил его пронзить, разорвать, перемолоть ее тело. Казалось, теперь уже ничто в мире не заставит его спешить. Комната стала тесной для Мардж, когда Клэй стиснул зубами ее соски. Она зажала его между колен, но он выскользнул и, засмеявшись, поцеловал ее пупок, слегка прикусив кожу.
      Мардж захотелось с визгом разразиться непристойностями, потребовав от него перейти к делу. Она ласкала и сжимала его твердеющий член. Мардж вновь откинулась назад, наслаждаясь прикосновениями, а Клэй нежно поцеловал ее в губы, как если бы они только что начали свою игру. Его рот путешествовал по ее телу, всасывая и покусывая плоть, заставляя Мардж стонать. Он вновь сел, погладил ее брови, начал массировать плечи, гладить ее шею.
      Затем Клэй погрузился в нее, а она изогнулась дугой, стремясь к нему навстречу. Болезненное наслаждение забилось толчками внутри Мардж, и она поняла: в его тело вселилась новая душа. Он действовал мощно, но осторожно и медленно, предугадывая ее ритм и владея ею самой. Их тела поочередно воспламеняли друг друга. Мардж уже не могла ни о чем думать. Ее дыхание стало хриплым и прерывистым, а шепот перерос в крик. Сладостные вспышки завершения заставили ее тело содрогнуться, потом пронеслась последняя яростная буря, и голова ее откинулась в изнеможении.
      Но Клэй продолжал, и этому, казалось, не будет конца. Его движения ускорялись, и она стонала от великолепия происходящего. В конце концов он тоже упал с небес, так и оставшись в ней, отдыхая и расслабленно обнимая ее утомленное тело. Наступила тишина. Мардж осторожно уложила мужа рядом с собой, опустив его голову на подушку. Она прошептала, что ему надо немного поспать, и в ответ в его глазах засветилось доверие, которого раньше ей никогда не приходилось видеть. Все пороки прошлого оказались в мгновение ока смытыми из их жизни, которая засияла чистотой. А он по-прежнему лежал, и Мардж укрыла простынями его тело, к которому подступала прохлада. Казалось, безмятежный мир сомкнул своды, образовав над их ложем альков. Сейчас не имело значения, кем Клэй был в прошлом, кто и почему за ним гонится.
      Имя человеческое – всего лишь описание, ярлык, присваиваемый обществом, но не Богом. Когда-то давно ему дали имя люди, которых уже нет в живых. То, кем он был, абсолютно не меняло происходящего, размышлял Клэй. Душой и телом он оставался мужем Мардж, а все остальное могло подождать до завтра. Ощущая все большую усталость, Клэй думал над тем, как все объяснить Бернадетт, военно-воздушным силам и всем остальным, кому до всего было дело. Особенно Бернадетт – женщине, которая была так мила, добра и которую он никогда не забудет. Позже он докажет, что мир может принадлежать и ей. Но это позже. А сейчас Клэй чувствовал, что устал и время для него остановилось. Мысленно он был на яхте Говарда, бороздившей воды Южно-Китайского моря. Клэй видел зыбь и ощущал килевую качку. Скоро он встанет и вместе с Мардж отправится к Бернадетт, но сейчас его веки слипались. Он заснул.
      На улице, ярко отражаясь в воде, сияло солнце. Мардж поднялась и бросила взгляд на спавшего мужа. На его волевом лице застыло выражение детской невинности. Нельзя было терять ни минуты. С этого момента ей предстояло бороться за Клэя. Она знала, что делать. Потихоньку одевшись, Мардж выскользнула из комнаты и на лифте спустилась в вестибюль. Поскольку ее багаж до сих пор находился у портье, Мардж обещала чуть позже позвонить по телефону и дать соответствующие распоряжения. Заодно она сообщила, что пока остается в отеле и просила не беспокоить ее в ближайшее время. Помимо багажа, сообщил портье, ее также ждет букет цветов от капитана корабля и шампанское от администрации отеля. Хорошо, позже она позвонит, чтобы все это подняли к ней в номер. Мардж знала, что Майк ждет ее звонка, и сама хотела сообщить ему, что наконец-то все уладилось. Он оставался ее другом, и она знала, что теперь Майк поможет ей.
      Наверху проснулся Клэй и, увидев, что Мардж исчезла, вскочил с кровати и стал торопливо одеваться. Часы показывали почти половину четвертого. Господи, ведь его ждет Бернадетт, лихорадочно думал он. Он должен сию же минуту идти к ней, но что ей сказать? Ну ладно, по дороге что-нибудь придумает. Если Мардж до сих пор в отеле, он попросит ее пойти с ним.

      Я видел, как это было. Я стоял и видел, как он крался за ней. Я чувствовал овладевший ею страх, и тем не менее, как пришпиленный, продолжал стоять на своем посту за пальмой. Я следил за ним в то воскресное утро. Именно я первым увидел ее, но я не должен был мешать Минь Хо. Он все еще читал свою французскую газету, а я уже заметил ее, хотя и ничего не мог поделать. Я был вынужден ждать, пока он вступит в игру. Мне было известно, куда он поведет ее, и я решил схватить его в тот момент, когда он меньше всего будет этого ожидать. Я собирался спасти ее, но не здесь и не сейчас.
      В то утро вьетнамец без предупреждения вошел в мою комнату и заявил, что уходит и вернется позже. Я получил свободу действий. Я услышал, как он, как всегда, запирает дверь, соединявшую наши комнаты, и выходит из номера.
      В то воскресенье, когда я стоял и наблюдал за ней, мне пришлось использовать весь свой запас выдержки – до последней капли. До конца жизни я не забуду чувств, обуревавших меня в тот момент. Каждый раз, когда внутри себя я снова переживаю эту сцену, они вновь и вновь охватывают меня. Я видел, как она вошла и села. Я видел, как она это сделала – ее горделивую позу, сквозивший в ней гнев. В ее движениях читалась энергия и решительность, она была прекрасна в своем гневе и походила на нетерпеливую богиню мщения. Она, казалось, могла противостоять сейчас всему миру.