Через десять дней старику стало плохо. Он хватался за грудь, скрипел зубами и надрывно стонал. Чиркудай не знал, как ему помочь. Но Худу, пережив очередной приступ, сам его успокаивал, говорил, что с ним такое уже бывало, только Чиркудай не замечал. Говорил – и это пройдет. Действительно, через два дня старику стало лучше.
      Чиркудай так привык к вони, что перестал ее замечать. А Худу, после приступов, стал больше молчать. Мрачно сидел, прислонившись спиной к влажной глиняной стене, и о чем-то напряженно думал. Чиркудай, же с самого начала старался совсем не двигаться, часами рассматривая одну точку, пытаясь медитировать, как учил Бошу. Он ни о чем не вспоминал, выгоняя из головы все мысли.
      Старик заволновался, испугавшись, что паренек может потерять разум и поэтому, косясь на него, говорил:
      – Хорошо быть молодым: вся жизнь впереди. И ничего тебя не тревожит. Но я надеюсь, что смогу дожить до освобождения. А тебе даже надеется не нужно, следует чуть-чуть подождать, и все. Только не знаю, что они еще с нами сделают, если мы не уплатим штраф, – он повздыхал и добавил: – Неплательщиков уйгуры бьют палками, и хорошо, если по спине, а если по пяткам?.. Будет очень больно и можно умереть.
      Но Чиркудай молчал, завернувшись внутрь себя, как юртовая собака морозной зимней ночью на снегу.
      Прошло еще десять дней. Худу рисовал палочки в конце каждого прожитого дня на плотной глине, отполированной спинами десятков узников. Но однажды ночью Чиркудай услышал, будто его кто-то зовет. Худу тоже встрепенулся и прислушался. Нет, им не показалось, наверху кто-то был.
      – Сочигель! – догадался старик и тихо спросил: – Как ты сюда попала?
      – Я дала охраннику медную монету, и он разрешил ненадолго подойти. Я принесла вам еду и короткие стрелки, которые Назар выкинул на помойку.
      – Это дротики, – начал объяснять Чиркудай, но его остановил Худу:
      – Подожди. Сочигель, ты поможешь нам выбраться отсюда?
      – Я не знаю, как, – сокрушенно сказала девочка.
      Чиркудай прищурился и разглядел ее голову на фоне звезд.
      – Прижмитесь к стене, я брошу сверток.
      Они расступились, и к их ногам шмякнулся кулек.
      – Сочигель, – продолжил Худу: – Ты походи к нам каждый день. Пусть охрана привыкнет. А потом, через несколько дней, принеси крепкую палку и веревку. Привяжи веревку к палке. Но до этого найди водку и отдай стражнику, – и неожиданно Худу перебил сам себя: – А у тебя деньги есть?
      – Немного есть, – тихо отозвалась Сочигель.
      Худу тяжело вздохнул и продолжил:
      – Когда он напьется, выберешь момент, положи палку поперек ямы, а нам опустишь веревку. Поняла?
      – Да, – ответила девочка, – я постараюсь. А сейчас ухожу. Стражник идет меня прогонять.
      – Мы тебя ждем, Сочигель, – негромко крикнул ей вслед старик.
      И они стали ждать. Худу заметно повеселел.
      Сочигель приходила к ним каждую ночь и однажды сказала, что отдала стражнику водку и принесла веревку.
      – Сегодня вас сторожит пьяница. Я его знаю. Он живет рядом с нами, – она положила палку поперек ямы и бросила канат вниз, продолжая говорить: – Он сразу же выпил. А сейчас лежит на своей подстилке и храпит.
      Первым полез Чиркудай, нащупав руками сплетенную из конских волос веревку. Ловко перебирая ногами по стене, он легко выбрался из ямы. Сказалась жесткая тренировка у монахов. С Худу было труднее. Сказитель несколько раз срывался, пока ребята не стали тащить веревку наверх. Старик только перебирал ногами по стене. Отдышались и крадучись пошли за девочкой. Но неожиданно Худу остановился и тихо сказал:
      – Подождите. Ты же с нами не побежишь? – обратился он к Сочигель.
      – Нет, – вздохнула она, – я не могу. У меня на руках больная бабушка. Хотя она и чужая мне, но очень добрая...
      – Понятно, – пробормотал старик. – Вот в этом-то все дело. Наш побег неудачен. Завтра охранник сразу же покажет на тебя. И ты займешь наше место, хотя женщин уйгуры в ямы не бросают, но... Тебя накажут.
      Сочигель испугалась, представив, что ей грозит.
      – Что же делать? – тихо спросила она.
      – Сейчас... – забормотал Худу, разыскивая что-то на земле. Он пошел назад к яме. Ребята с нетерпение ждали его.
      – Я сейчас... Вот. Нашел. Мы так обрадовались, что бросили палку с веревкой. И я, старый дурак... – начал он ругать себя, подтаскивая палку с канатом к соседней яме, – совсем голову потерял от радости, – наклонившись над ее краем, Худу тихо спросил:
      – Здесь есть кто-нибудь?
      – Я здесь. Я!.. – донеслось из ямы.
      – Не кричи, – осадил узника Худу: – Держи и выбирайся, – он бросил веревку вниз. По ней довольно быстро выбрался молодой парень, и чуть было не стал плясать от радости.
      – Тише!.. – зашипел на него старик: – Пошли к следующей яме, освобождать других.
      – А вы кто такие? – срывающимся голосом спросил парень.
      – Мы... Мы... – начал мямлить Худу, но тут же нашелся и ответил: – Мы – южные араты. Враги уйгурских судей и палачей.
      – Понятно, – неуверенно пробормотал парень, но с расспросами больше приставать не стал.
      Из другой ямы выбрались четыре человека, которым Худу сказал, что нужно освободить побольше людей, и тогда стражники запутаются и их не поймают. Люди с ним согласились. А Худу, подхватив под руки ничего не понимающих Чиркудая и Сочигель, крадучись пошел к выходу мимо храпящего сторожа.
      Когда они отошли от тюрьмы довольно далеко, Худу спросил:
      – А теперь куда?
      – Я спрячу вас в старом доме. Приду утром. Каждый день я вывожу на тележке за город мусор, а назад возвращаюсь с хворостом. Меня знают у ворот и выпускают, – сказала Сочигель.
      – А дырка в городской стене?.. – спросил Худу, торопливо пробираясь вдоль темной стены дома за Сочигель.
      Чиркудай замыкал шествие.
      – Дырку заделали. Придется идти через ворота, – вздохнув, ответила девочка.
      – Тележка с лошадью? – поинтересовался Худу.
      – Нет. Я ее сама тащу. Но вы на ней поместитесь. Я вас прикрою тряпками, как мусор. Меня не проверяют.
      – Если нас до утра не хватятся, то... – Худу замолчал и недовольно бросил: – Размечтался – старый дурак! – и вновь обратился к Сочигель: – Однако тебе будет тяжело.
      – Ничего. Я привыкла. Один раз вывезла сдохшую корову.
      Старик сокрушенно покачал головой. Чиркудай увидел это в темноте.
      На их счастье на безлюдной улице было темно. Паренек уже давно обнаружил у себя способность хорошо видеть впотьмах. Но не придавал значения этому умению, думая, что для всех людей ночь не помеха.
      – Нам даже нечем тебе заплатить, – заметил Худу, – только и можем сказать спасибо. Возможно, когда-нибудь с тобой рассчитается за это спасение Чиркудай, – грустно произнес старик. – В нашем мире все возможно. Но я столько, наверное, не проживу.
      – Мне ничего не нужно, – тихо ответила девочка и опять вздохнула.
      Чиркудай не знал о чем говорить. Он молча шел следом, озираясь по сторонам, чтобы заметить опасность раньше, чем они наткнутся на нее. В правой руке паренек держал один из дротиков. Для себя решил убить любого встречного, если начнет приставать, пробив главную жилу на шее, как учил Бошу. Шестерым уйгурам в эту ночь повезло: никто из них не попал Чиркудаю на глаза.
      Они пришли к развалинам и, попрощавшись с девочкой до утра, закопались в старой соломе. Хотели уснуть, но им не спалось. А Худу, некстати, стала бить лихорадка. Чиркудай опять не знал, чем помочь старику. Сказитель успокоил его, сказав, что он не заболел, его трясет от волнения. Сонный город окутала тишина. Тревогу еще не подняли.
      – Мне кажется, что узники убили стражника, – предположил Худу. – Поэтому шума пока нет. Но скоро побег обнаружат, – и, помолчав, с надеждой добавил: – Хоть бы они спали подольше.
      Как только небо посерело, и звезды стали гаснуть, послышался скрип. Чиркудай выглянул из-за развалин разрушенного дома и увидел Сочигель, тащившую телегу. Он потрогал Худу рукой и выбрался из соломы.
      Тихо, чтобы не шуметь, они улеглись на дно повозки. Сочигель укрыла их старым тряпьем и потащила скрипучую колымагу к городским воротам. Чиркудай слышал, как ее окликнули стражники. Переговорив с девочкой, они стали отворять надсадно заскрипевшие ворота.
      Удалившись от города на приличное расстояние, беглецы осмелели и стали выглядывать из-под тряпья. Только сейчас кто-то громко завопил за высокими стенами. Девочка налегла на оглобли и побежала. Дорога была ухабистая. Чиркудай и Худу скрючились на досках, немилосердно подскакивая на выбоинах. Наконец Сочигель остановилась, сбросила с них тряпье, и они обнаружили, что находятся посреди огромной свалки мусора. Девочка устала, но ей прохлаждаться было некогда. Часто дыша, она сказала прерывающимся голосом:
      – Я побегу назад. А вы схоронитесь где-нибудь и до ночи не выходите.
      – Беги, беги, Сочигель, – уже ей вслед сказал Худу. – И пусть тебе повезёт.
      Девочка скрылась за кучами хлама, между которых петляла тропинка.
      – Бежим вон туда, – показал рукой старик на край свалки, подальше от города. – Там старый мусор. Туда давно ничего не вывозят.
      Чиркудай помчался между куч мусора, подальше от городских стен, но вскоре приостановился и снизил темп – старик за ним не поспевал. Наткнувшись на какой-то хлам, смешанный с полусгнившей соломой, они без колебаний зарылись в мусор. Внутри этой кучи затаился тяжелый дух. Хуже, чем в яме зиндана. Но они решили все стерпеть, лишь бы вырваться на свободу. Да и выбирать им было не из чего.
      Весна только-только отбирала свои права у зимы. Утренние зори еще дышали холодом. А куча тряпья прела, обогревала с боков и снизу. Чиркудай даже уснул, слушая сквозь дрему, как по дороге, пролегающей около свалки, проскакали всадники. Очевидно, разыскивали их. Вороны подняли шум, подравшись из-за чего-то, громко каркая над их убежищем. Чиркудай слушал и разделял звуки, как его учил Худу-сечен в лесу, где они останавливались на отдых во время странствий.
      – Слышишь шум? – спрашивал старик.
      Чиркудай кивал головой.
      – Это шелестят листья, то ли от ветерка, то ли лесные духи забавляются. А вот скрипнуло дерево. Сорока стрекочет вдали. Слышишь?
      – Слышу, – подтвердил Чиркудай.
      – Привыкай слушать сразу все звуки, и каждый в отдельности, – учил Худу. – Тебе это пригодиться в жизни. Учись разделять звуки.
      И для Чиркудая открылась целая вселенная звуков. Он стал постоянно прислушиваться к окружающему миру и старался отделить разные звуки друг от друга.
      По дороге опять проскакали всадники, что-то надсадно выкрикивая. Но на свалку никто из них заглянуть не догадался. Позже они услышали далекие голоса мусорщиков, но слов не разобрали.
      Вечером, когда темнота уплотнилась, беглецы осторожно выбрались на воздух. Пригнувшись, поминутно озираясь, они пошли еще дальше от города, обходя совсем старые кучи, древней свалки. Но у самого выхода на чистое место их неожиданно остановил окрик:
      – Стоять! Куда это вы направились?
      Чиркудай резко повернулся и увидел в десяти шагах кривого старого уйгура, сидевшего на холмике из разбитых горшков.
      – Я знал, где вас искать, – самодовольно сказал он, вытаскивая из кармана потрепанного халата блестящий металлический свисток. – Сейчас за вами прибежит стража, – и уже хотел свистнуть, но Чиркудай, проследив в уме полет дротика, резко метнул снаряд в шею шпиона.
      Тот не успел свистнуть. Схватившись за горло, кривой старик медленно завалился на бок, судорожно дергая ногами. Из-под его пальцев закапала кровь. Посучив немного сапогами и похрипев, соглядатай затих.
      – Вот так вот... – неопределенно пробурчал Худу-сечен, вытирая со лба пот. – Теперь нам надо его спрятать, – он медленно подошел к сражённому и осторожно потрогал его ногой. Тот не подавал признаков жизни. Старик присел к нему и, уцепившись за рукав, перевернул на спину.
      У уйгура разжались пальцы, и Чиркудай увидел, что попал правильно, в яремную вену. Паренек наклонился и вырвал застрявший в шее убитого дротик. Из раны брызнула темная кровь. Худу-сечен поморщился, покосился на Чиркудая. Парнишка спокойно осмотрел испачканный дротик, вытер его об одежду убитого и сунул оружие в петлю на поясе.
      Худу с отвращением порылся в карманах уйгура, нашел там три серебряных слитка и положил в карман своего халата.
      – Как раз то, чего нам не хватало, – заметил он, разгребая кучу глиняных черепков.
      Чиркудай подобрал на земле свисток, выпавший из руки шпиона.
      Они быстро завалили уйгура мусором и побежали в сторону гор под быстро темнеющим небом, на котором зажглись первые звезды. Но не в ту сторону, где был Тибет, а в противоположную, ближе к Великой степи.
      К подножью гор, заросших редким кустарником с торчавшими там и сям деревьями, усталые странники добрались под утро, с треском прорываясь через какой-то бурьян, проваливаясь по колено в вязкую почву. Им никто не встретился, никто их не видел. Углубившись в чащу, растущую на склоне горы, Худу-сечен упал от изнеможения под огромной сосной, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Немного отдышавшись, решил переждать день здесь. Чиркудай молча кивнул головой.
      – Хорошо, что наступила весна, – заметил старик. – Время для нас удобное, чтобы скрываться: люди еще не ходят за черемшёй и ягодами, поэтому нам никто не встретился. И одновременно плохо: нечем будет питаться.
      – Сочигель в спешке забыла собрать узелок на дорогу. Но она и так сделала большое дело, – Худу-сечен осуждающе покачал головой: – И я еще осмеливаюсь говорить плохие слова о добром человеке, – начал он ругать себя, с кряхтением вставая на колени. Повозившись с одеждой, он снял старый кожаный пояс, повесил его на шею, и стал молиться, по древнему аратскому обычаю:
      – Великое Синее Небо, сжалься над доброй девочкой, не допусти, чтобы ей сделали плохо...
      Во время этой просьбы, Чиркудай тоже снял свой пояс, а вернее – кусок волосяной веревки, и тоже, встав на колени, повесил ее на шею. И впервые в жизни, в уме, попросил у Неба добра человеку. Ему не показалось это странным, просто он почувствовал, что на земле появился еще один человек, которому он обязан своей жизнью.
      На следующий день они почувствовали, что идти дальше не могут: сидение в яме зиндана высосало из них все соки, да и постоянное недоедание отняло последние силы. А дорога предстояла нелегкая: через колючие кусты на крутых склонах предгорья, через отвесные скалы. В степи их могли выловить за один день, а в этих диких глубоких ущельях и трещинах можно было прятаться до скончания света. И даже умереть безвестно, сорвавшись в пропасть, или сломав ноги на круче.
      Чиркудай доверял Худу-сечену и не спрашивал, как он определяет, куда нужно идти в этом глухом лесу и чуждом степняку каменном однообразии.
      – Если мы не поймаем птицу или зверя, то можем ложиться и умирать, – устилая вечером на сырой холодной земле еловые ветки, сделал вывод Худу, заключив: – Нужно искать звериный водопой.
      Чиркудай больше молчал, потому что ни разу не был в подобной ситуации. Он неимоверно устал, но не жаловался, понимая, что старику еще тяжелее.
      На следующий день в полдень им улыбнулась удача. Огибая крутую скалу из коричневых пластинчатых камней, старик остановился и замер. Чиркудай притаился за его спиной. Тихо повернувшись к пареньку, Худу приложил палец к губам и поманил его к себе. За каменной осыпью, в двадцати шагах от них из мокрой стены, тихо журча, вытекал ручеек, собираясь прозрачной лужицей в каменной чаше. Вокруг озерка суетилось с десяток серых горных куропаток, кекликов.
      Чиркудай вытащил из веревочной петли на поясе дротик, но Худу-сечен остановил его и, отступив за скалу, тихо сказал:
      – Дротиком их не пробьешь. Только испугаешь. У них твердые перья. Здесь нужна хитрость, – и он стал уходить от водопоя подальше. Чиркудай пошел следом, не понимая, почему человека можно убить дротиком, а птицу нельзя.
      Усевшись под деревом, Худу порылся у себя в карманах, но ничего не обнаружив, спросил у Чиркудая:
      – Посмотри, может быть, ты найдешь какую-нибудь веревку.
      Чиркудай, не раздумывая, размотал свой пояс из тонкой волосяной веревки, который ему посоветовал носить с собой Бошу.
      – Слава Вечному Синему Небу, – обрадовался старик, – это нас спасёт, – и он стал расплетать пояс.
      К водопою они пошли вечером, когда стемнело, с силками, изготовленными умелым стариком.
      – Сегодня поспим голодными, – с тяжелым вздохом сказал Худу, устанавливая ловушки, – а завтра... Но не будем загадывать, что будет завтра.
      На следующий день рано утром в их снасти попались три кеклика. Худу сразу же оторвал им головы и стал с жадностью пить живую кровь, протянув Чиркудаю вторую птицу. Желудок у паренька заныл от горячей крови. Его свело спазмой. Но он перетерпел боль, не срыгнул выпитое. Однако, попробовав сырое, хотя и теплое, мясо, после того, как ощипал перья, с отвращением сплюнул.
      – Нам много есть нельзя, – посмотрев на Чиркудая, сказал повеселевший старик, пояснив: – Желудок ссохся и может умереть от обильной еды. Так что достаточно одной крови. А сейчас пойдем подальше в лес, я разведу огонь, и мы их зажарим.
      – У нас нет огнива, – напомнил старику паренек.
      – Ничего, – хитро подмигнул Худу, – я покажу тебе, как без огнива добыть огонь.
      Они нашли ровный клочок земли на склоне, и уселись там. Худу-сечен взял у Чиркудая дротик и принялся выстругивать острым наконечником две палочки из сухих веток, пока они не стали плоскими. Потом он из дырки в своем уйгурском халате выковырял кусочек ваты, положил его между палочками и стал их тереть друг о друга. Но быстро устал и остановился. Чиркудай забрал у старика необычное приспособление, недоверчиво осмотрел и начал тереть вату между дощечками. Через некоторое время он ощутил слабый запах гари и с удвоенной энергией заширкал палками. Потянуло едва видимым дымком. Чиркудай поднес вату к губам и осторожно раздул слабенький огонек.
      Худу-сечен останавливал Чиркудая, требуя, чтобы тот ел поджаренное мясо кекликов маленькими кусочками. Паренек сдерживался, отщипывал по чуть-чуть и долго жевал. Он верил своему учителю.
      За последние дни они впервые уснули без сжимающего желудок голода.
      Больше месяца беглецы шли через оползни и лесные завалы рядом со скалами. За это время Чиркудай научился ловить куропаток силками, выискивать в редкой траве съедобные корешки и черемшу. Он каждый день залезал на какое-нибудь дерево и смотрел, не видно ли степь. Но вдали за деревьями расстилались только желтые пески. В конце второго месяца путешествия Чиркудай увидел в далеком мареве родные просторы.
      Худу-сечен так обрадовался, что даже прослезился. Они спустились вниз, к лесной опушке и вдоль нее дошли до любимых солончаков и выжженной жарким солнцем степи, где там и сям торчали кусты пожухлой травы и ленивый ветер катал колючие травяные шары перекати-поля.
      Им стало проще с пропитанием: несколько слишком любопытных сусликов распрощались с жизнью на их пути. Стоило только затаиться и резко метнуть дротик. А однажды, около набольшёго озера, Чиркудай увидел маленьких степных косуль. С вечера они залегли в скрат, сделанный из пучков травы и земли. А утром Чиркудай метко попал неосторожной самочке в шею. Она пробежала не более ста шагов и упала. В этот день они пировали.
      Этой ночью странников разбудил человеческий голос, прилетевший из тьмы. Это был мужчина. Он попросил разрешения подойти к их костру. Худу-сечен немного испугался, но разрешил, подкинув в красные угольки загодя собранную сухую траву.
      На свет костра вышел крепкий мужчина невысокого роста. Одет он был, как попало: китайский кафтан, аратские сапоги, меркитская шапка. Рассказчик и Чиркудай всегда внимательно рассматривали одежду незнакомых людей, определяя, кто тот и откуда. Хотя они сами носили разноплеменную одежду, как сказал Худу: «для маскировки», и поэтому чужаков, одетых как они, тоже подозревали в желании скрыть свою принадлежность. Они были мирными. А вот большинство бродяг прятали свое бандитское обличье для того, чтобы их не могли потом опознать случайные свидетели и уличить в воровских преступлениях.
      Но одежда Худе-сечена и Чиркудая так изодралась от тяжелого путешествия, что ее принадлежность уже невозможно было определить. А у незнакомца и халат, и сапоги, и шапка были почти новые. И это вызывало еще большие подозрения.
      По степному обычаю, Худу-сечен предложил мужчине мясо косули. Тот не отказался. А сам выложил перед ними вареный рис.
      Насытившись, незнакомец кратко рассказал про свою жизнь. Оказывается, он искал родичей. Еще ребенком его увезли в Китай. На их стойбище напал карательный корпус чжурчженей. Родителей убили. А его, с другими детьми, захватчики взяли с собой.
      – Я был в рабстве двадцать пять лет. Заработал денег и выкупился. Они меня отпустили. В Китае дали имя Хоу. Но я помню, меня звали Цзубей.
      Худу не стал рассказывать кто они, откуда и куда идут. Цзубей не спрашивал. Его это не интересовало.
      Уже днем, когда они вместе вышагивали под жарким солнцем по бескрайней степи к становищу ойратов, Худу приотстал и на ухо шепнул Чиркудаю, что он не верит этому Цзубею.
      – Он не наш, я это знаю, – добавил старик и пошёл дальше.
      Чиркудай тоже чувствовал, что незнакомец им врал. У него было какое-то второе дно. Но что там пряталось, паренек не понимал. Только видел что-то темное и нехорошее. Однако и раньше им попадались плохие люди. От некоторых прямо разило грязью. Чиркудай к этому привык и старался не обращать на такие видения внимания.
      Ойраты их встретили хорошо. Худу-сечен три дня рассказывал им разные истории. С ним расплатились едой. Затем старик купил на серебро уйгура лошадь и сказал, что они поедут на восток. Чиркудай понял, их путь лежал к китайцу, в Ляоян.
      И у Цзубея, оказывается, водилось серебро. Он тоже купил себе лошадь. А перед отъездом из стойбища бывший раб подошел к Худу-сечену и, вежливо кланяясь, стал просить сказителя взять его с собой. Жаловался на неудачу в поиске родичей. Узнал от ойратов: никого в живых из их селения не осталось. Говорил, что ему безразлично куда ехать. При этом странно пожимал плечами и прятал глаза. Считал – вместе веселее и безопаснее.
      Худу не хотел, чтобы Цзубей ехал с ними. Но традиционное уважение к попутчикам удерживало его от желания избавиться от назойливого незнакомца. И они поехали вместе: Худу с Чиркудаем на своей лошади, Цзубей – на своей.
      Через несколько дней показались развалины древнего, стоящего на границе Великой степи и Китая, города. Худу посмотрел на попутчика и сказал:
      – Нам нужно ехать по делам в Китай, в Ляоян. А ты приехал из Китая в степь. Тебе с нами не по пути.
      Цзубей криво усмехнулся:
      – Что мне делать в степи, если я привык к китайским порядкам. Прожил у них всю жизнь. Поеду с вами.
      Худу-сечен недовольно посопел, но больше отговаривать прилипчивого спутника не стал.
      К городку они добрались вечером следующего дня. Их узнали и впустили, открыв высокие ворота. Увидев юношу, который отвел их когда-то в отдельную комнату и принес еду, Чиркудай немного удивился. Ему показалось, что тот совсем не изменился. Ляо Шу сидел в своем кресле, все в том же ярком шелковом халате с веером в руках. И в комнате, с горящими светильниками у стен, ничего новенького не прибавилось. Будто они были в ней вчера.
      Ляо Шу поздоровался, посмотрел на Чиркудая и удивленно пошевелил бровями:
      – Как много времени минуло: ты нашел мальчика, а он скоро превратится в мужчину...
      – Да... – грустно согласился Худу. – Время летит. И тем быстрее, чем старше мы становимся.
      Худу-сечену понравилось начало разговора. Но Ляо Шу нахмурился, покончив с лирикой:
      – А теперь расскажи: кого ты, кроме Чиркудая, привел ко мне в этот раз?
      Худу-сечен виновато опустил голову и стал подробно рассказывать обо всем. И об их злоключениях, про зиндан, о блуждании в горах, и как к ним пристал незнакомец. Во время повествования юноша принес вареный рис и много зелени. Не прерывая старика, хозяин жестом пригласил Худу и Чиркудая к низенькому столу на ковре. Они не заставили себя упрашивать. Худу-сечен говорил и говорил, успевая одновременно есть. Ляо Шу недовольно морщился, посматривая на кочевника с набитым ртом, но обошелся без замечаний. Слушал молча с большим вниманием.
      В заключении Худу добавил:
      – Не нравиться мне этот человек без роду, без племени. Что-то в нем есть нехорошее.
      – А мы сейчас его проверим, – усмехнулся Ляо Шу, и хлопнул в ладоши. Сразу же в дверях возник юноша. Ляо Шу что-то сказал ему по-китайски и тот ушел.
      Через некоторое время в комнату, под конвоем стражников, ввели Цзубея. Ляо Шу встал с кресла и не спеша подошел к нему. Постояв немного напротив незнакомца, начал медленно ходить вокруг него, раскрывая и закрывая красивый веер.
      – Что тебя привело ко мне? – спросил он у Цзубея.
      – Я ищу работу. Могу сеять рис, выращивать... – кратко сказал Цзубей. – Я из степи, но всю жизнь провел в Китае.
      Ляо Шу сделал знак стражникам, и они отступили назад от непрошеного гостя.
      – Значит, ты крестьянин? – с иронией спросил Ляо Шу.
      – Да! – неожиданно громко рявкнул Цзубей и метнулся к Ляо Шу, прокричав: – И таких мерзавцев как ты, я закапываю в землю.
      Стражники не успели опомниться, как Цзубей выхватил откуда-то кинжал, стремительно замахнулся и прыгнул на Ляо Шу. Китаец мягко ушел в сторону. Чиркудай вскочил из-за низенького столика и выхватил дротик. Но ничего не сделал, заметив спокойные и уверенные движения Ляо Шу.
      Китаец качнулся в сторону и внезапно нанес молниеносный боковой удар ногой по руке нападавшего, в которой был нож. Оружие сверкнуло в воздухе и воткнулось острием в толстый ковер. В этот момент Ляо Шу сделал несколько обманных пассов руками и резко хлестнул уклоняющегося противника другой ногой по голове. Когда Цзубей стал падать, Ляо Шу одним движением подставил под его шею сложенный веер.
      Чиркудай увидел, как блеснувшие металлом спицы веера вонзились Цзубею в яремную вену. Вырвав неожиданное оружие из тела врага, Ляо Шу неприязненно сморщился и, сильно толкнул обмякшее тело Цзубея ногой, отбросил его к стражникам. Воины подхватили бившегося в предсмертных судорогах убийцу.
      Чиркудай по привычке поклонился в сторону мастера за оказанную честь видеть подобное искусство. Ляо Шу краем глаза заметил движение и быстро повернулся к пареньку. Не торопясь, осмотрел его с ног до головы. Остановил взгляд на дротике, который Чиркудай держал в руке. Немного помедлив, он развернул веер и, отстранив его на вытянутую руку в сторону от себя, властно приказал:
      – Бросай!
      Чиркудай поколебался и метнул дротик в веер. Ляо Шу с необыкновенной легкостью поймал его пальцами, спросив:
      – Еще есть?
      Чиркудай утвердительно кивнул головой.
      – Бросай! – вновь приказал китаец.
      Чиркудай метнул в веер все шесть дротиков. И все их Ляо Шу легко поймал.
      – Неплохо... – тихо сказал он: – Неплохо. Значит, на Тибете ты зря времени не терял? – он повернулся к стражникам державшим на весу тело Цзубея, и кивнул головой, приказывая его унести. Стражники повиновались.
      – А кто же был твоим учителем?
      – Бошу, – негромко сказал Чиркудай.
      Ляо Шу улыбнулся:
      – Этот слон еще ломает бревна руками?
      Чиркудай не понял, что такое слон, но утвердительно кивнул головой.
      – Неплохо, неплохо, – повторил хозяин и, подойдя к пареньку, отдал ему дротики: – Я понял, что ты решил защитить меня?
      – Я не знал, что вы мастер.
      – Спасибо, – кивнул головой китаец, и тут же помрачнел. – Каждый месяц чжурчжени подсылают ко мне двух-трех убийц. Не дает им покоя то, что есть еще на свете императорские потомки.
      – Сто лет назад Елюй-Даши увел на запад кара-киданей. Он ушел далеко и стал не опасен. А я – рядом! Открыто, им убить потомка императоров нельзя: вдруг жители бывшей империи Ляо признают меня мучеником? Под этим соусом легко устроить восстание. Желающих захватить власть в империи немало, – он прервал себя, тяжко вздохнул и резко сказал: – Ладно. Вы сыты? Можете идти.
      Худу-сечен и Чиркудай пошли к выходу.
      – Подождите! – остановил их Ляо Шу и обратился к Чиркудаю: – Ты хотел бы продолжить обучение воинскому искусству?
      – Да, мастер, – поклонился Чиркудай.
      – Но не со мной, – недовольно поморщился Ляо Шу: – Завтра иди на площадь и найди Бай Ли. Он командир сотни. Скажи ему, что я велел поучить тебя.
      – Спасибо, мастер, – вновь поклонился Чиркудай.
      – Ну, все, идите, – Ляо Шу махнул веером и отвернулся.
      Утром Чиркудай вышел на улицу, где уже занимались воины, одетые в короткие кафтаны и штаны. На одном конце поля лучники стреляли по мишеням из луков, на другом отрабатывали приемы фехтования с палками в руках, а посередине боролись без оружия. Чиркудай покрутил головой, не зная к кому обратиться. Ближние воины мельком взглянули на него и продолжили тренировку. Он сразу почувствовал неприязнь к себе. Но почему его сразу невзлюбили, не понял. Однако, не обращая внимания на косые взгляды, Чиркудай пошел к борющимся без оружия.
      – Ты кого ищешь? – услышал он строгий голос за спиной, привыкший отдавать команды.
      Оглянувшись, увидел приземистого широкоплечего китайца в кожаных доспехах. Воин говорил не совсем правильно и Чиркудай вспомнил, что такой же акцент он слышал у Джарчи в кузнице – так говорил Линь.
      – Я ищу Бай Ли, – ответил Чиркудай.
      Китаец помолчал, что-то обдумывая, изучающе осматривал паренька.
      – Зачем он тебе?
      – Меня послал Ляо Шу.
      – Причина? – коротко спросил китаец.
      И Чиркудаю это понравилось.
      – Он велел передать, чтобы меня поучили воинским искусствам.