По словам Патанджали, подвижник должен отвратиться от "жажды предметов видимых и слышимых" (25). Человек, не осознавший своего сверхприродного величия, остается в рабстве у материи. "Неведение,-говорит Патанджали, есть принятие того, что неверно, нечисто, мучительно и не является Я,-за вечное, чистое, блаженное, Атмана" (26).
      Таким образом, ясна первая задача йогина: борьба против заблуждений, мешающих изолировать его дух от всего, что на самом деле им не является. Только достигнув полного очищения, йогин сможет в гордом одиночестве вкушать никем не замутненное блаженство мокши. Учение Патанджали, в отличие от йоги ранних Упанишад и Мокша-Дхармы, представляет собой уже не путь к слиянию с Абсолютом, а - порыв, усилие отдельного духа освободиться от уз.
      Тем не менее практика, отраженная в "Йога-сутре", не настолько сильно отличалась от прежней, как ее доктрина - от философии Упанишад. Поэтому даже для тех, кто не разделял взглядов Патанджали, его руководство стало "высшим авторитетом и настольной книгой" (27).
      Одно из исходных положений йоги заключало в себе универсальную и глубоко верную мысль о том, что человек в своем обычном состоянии не подготовлен к высшему духовному познанию.
      Эту мысль мы встречаем и в других религиях. Не ее ли подразумевал пророк Исайя, когда, застигнутый видением в Храме, счел, что он обречен на гибель как "человек с нечистыми устами и сердцем"? Не на этом ли настаивали платоники, когда требовали очищения "внутреннего ока"? О необходимости духовной подготовки будут впоследствии говорить учители и подвижники христианства, которые выработают методы аскезы и созерцания, в чем-то сближающиеся с йогой. Это сходство, впрочем, не следует преувеличивать. Отличаясь от Упанишад, йога Патанджали тем более отличается и от христианской мистики, ибо последняя лишь готовит человека к воздействию благодатной силы (28). В "Йога-сутре" же все начинается и кончается человеком. В этом ключ к пониманию места йоги в мировом духовном наследии.
      Много препятствий усматривает мудрец на пути йогина. "Болезнь, леность ума, сомнение, вялость, остановка, ложное восприятие, неудачное сосредоточение и падение с высоты суть мешающие преграды",-говорит он (29). Зато тернистая дорога приводит человека к величайшему могуществу. Поэтому йога Патанджали именуется Раджей, т. е. царственной, властительной йогой. Это роднит его с авторами Мокша-Дхармы, которая вся проникнута пафосом силы и победы.
      Как слабосильный человек уносится потоком...
      Так по воле предметов уносится слабосильный йогин.
      А могучий слон выбирается из того великого потока;
      Подобно и йогин, достигший силы, противостоит потоку предметов...
      Ни Яма, ни страшная мощью смерть, ни гневный Губитель...
      Над безмерно великолепным йогином не властны (30).
      По славам Патанджали, покоритель плоти "не погружается в воду или в болото и может ходить по остриям" (31). И действительно, хорошо известно, каких невероятных результатов достигают многие люди, посвятившие себя йогическим упражнениям. Самопроизвольная каталепсия, неуязвимость в состоянии транса, ограничение пищи до ничтожного количества, исчезновение пульса - все эти документально подтвержденные явления у йогов показывают, насколько велика власть духа, укрепленного тренировкой, и какое большое влияние способен он оказывать на тело (32). Правда, Патанджали предостерегает от "искушения" придавать этому могуществу большое значение. Йогин, который совершит такую ошибку, рискует никогда не продвинуться дальше к цели. И все же основная внутренняя интонация Патанджали и других учителей йоги - вера человека в свои и только свои силы.
      Важнейшим условием успеха при занятиях йогой Патанджали считает "великую любовь" к конечному освобождению.Безвсепоглощающей жажды высшего состояния все останется тщетным. Один из комментаторов йоги сравнивает этот порыв с импульсивным движением человека, чье лицо насильственно погружено в воду.
      Йога бескомпромиссна и требует всего человека, ждет от него полной отдачи. Он никогда не выберется из хаотического состояния мысли, именуемого "читта", пока привязан к суетному миру.
      Для начала нужно укротить смятение читты, прибегая к светлым, умиротворяющим эмоциям. Нужно непрерывно упражняться в распознавании того, что есть истинное Я, а что - его оболочки и маски.
      Раджа-йога спускается в сумрачное подземелье скрытых чувств и подсознания, создавая искусство изощренного самоанализа. Ее знание всех оттенков внутренней жизни можно сравнить не только с буддийской психологией, но и с мудростью византийских подвижников, исихастов.
      Патанджали не ограничивается лишь областью мысли, для овладения всеми уровнями человеческого существа он предлагает методы, взятые им из древних традиций. В результате он формулирует учение о восьми ступенях, или аспектах, йоги, которые призваны рассечь узы, связующие дух и плоть, и вывести Я за пределы "проявленного бытия" с его тревогами и смятением. При этом Патанджали подчеркивает важность "постепенности", охлаждая нетерпение тех, кто хочет слишком быстро продвигаться по стезе освобождения.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Глава вторая
      "ЦАРСТВЕННАЯ ЙОГА" ПАТАНДЖАЛИ
      1. Мы цитируем "Йога-сутру" по английскому переводу Вивекананды, озаглавленному им "Афоризмы Патанджали". Перевод приложен к кн.: Тhe Complete Works of S. Vivekananda. Calcuta, 1962, V. I, р. 200-304.
      2. Патанджали, составитель трактата "Махабхашья", жил ок. 180 г. до н. э. Большинство исследователей считают его автором "Йога-сутры". См.: М. Мюллер. Шесть систем индийской философии. М., 1901, с. 272; J.Farguhar. An Outline of Religious Literature of India, р. 131. Радхакришнан полагает, что "Йога-сутра" не могла быть написана позднее 300 г. до н. э. (С. Радхакришнан. Индийская философия. М., 1957, с. 300). По мнению другого известного специалиста, Дасгупты, датой составления книги был 47 г. до н. э. (S. Dasgupta. A History of Indian Philosophy. Cambridge, 1922, v. I, р. 212).
      3. См.: Б. Смирнов. Санкхья и йога, с. 192. Дасгупта указывает, что в ранневедическое время слово "йога" было связано с понятием об упряжке, что опять-таки говорит об усилии и напряжении (S. Dasgupta. Idem, I, р. 226).
      4. О мане как сверхъестественной силе см.: Ф. Леман. Мана. Пер. с нем. - В кн.: Происхождение религии в понимании буржуазных ученых. М., 1932, с. 94 ел. См. также наш т. II "Магизм и Единобожие".
      5. См.: Л. Грин. Последние тайны старой Африки. М., 1966, с. 42 сл.; Л. Шапошникова. Тайна племени Голубых гор. М., 1969, с. 200 сл.
      6. Примечательно, что некоторые исследователи ставят шаманизм едва ли не выше всех религий именно потому, что он как бы уравнивает людей и богов, признавая за человеком возможность достигать своими силами сверхъестественного могущества. См.: J.М.Lewis. Extatic Religion. An antropological Study of Spirit Possesion and Shamaism, 1971, р. 205.
      7. Махабхарата, Анугита, 25, 15. Пер. Б. Смирнова.
      8. Майтри, VI, 20; ср.: Мундака, Ш, 2, 6.
      9. Катха, II, 3, II. Пер. В. Шеворшкина.
      10. Шветашватара, 1, 3. Пер. В. Шеворшкина.
      11. Там же, II, 9.
      12. Там же. VI, II.
      13. Бхагавад-Гита, VI, 2. Пер. Б. Смирнова. Вивекананда подчеркивает, что хотя Карма-йога и ориентирована на деятельность в мире, но в основе своей построена на самоотречении (С.Вивекананда. Карма-йога. Рига, 1930, с. 57).
      14. Бхагавад-Гита, VI, 10-14.
      15. Мы имеем в виду главным образом часть Махабхараты, именуемую Мокша-Дхарма, или Основа освобождения. См.: Р. Deussen. Allgemeine Geschichte der Philosophie. Abt. 3, В. I, S. 63.
      16. Мокша-Дхарма, 308, 47. Пер. Б. Смирнова.
      17. Там же. 196, 21.
      18. Там же, 302, 47, 48, 49, 62.
      19. Там же, 215, 49-50.
      20. Там же. 237, 25.
      21. Санкхья-Карика, 57. Этот трактат Ишваракришны, относящийся к первым векам н. э., является основополагающим документом классической санкхьи Капилы. Толкованием на него является "Таттва-Каумуди" (русск. пер Р. Грабе и Н. Герасимова). См.: S. Dasgupta. A History of Indian Philosophy.I, 218, 222 ff.
      22. Мокша-Дхарма, 317, 1-5.
      23. Там же, 352, 1-3. См.: М. Мюллер. Шесть систем индийской философии, с. 222.
      24. Лейбниц развивал концепцию, согласно которой весь мир состоит из элементов, или монад, в число которых входят бесчисленные души (Г. Лейбниц. Монадология, 19). Эта идея была развита позднее Ш. Ренувье и, особенно, Н Лосским (см. его кн.: Мир как органическое целое. М., 1917, с 48 сл).
      25. Yoga-Sutra, I, 15.
      26. Там же, II, 5.
      27. С. Вивекананда. Философия йога. Сосница, 1911, с. IV. С.Дасгупта видит значение Патанджали именно в том, что он сумел "объединить различные виды практики йоги и систематизировать различные идеи, которые были или могли быть связаны с йогой" (S. Dasgupta, V. I, р. 228).
      28. Уильям Джеймс сделал первую попытку сопоставить практику йоги с правилами медитации в других религиях. Но он исходил не из классической йоги, а из неоведантизма, возникшего под сильным западным влиянием (В. Джеймс. Многообразие религиозного опыта. Пер. с англ. М., 1910, с. 389). В православной литературе единственным опытом сравнения йоги и христианского подвижничества до сих пор остается книга М. Ладыженского "Сверхсознание" (Пг., 1915). Опыт этот, несмотря на известные его достоинства, трудно признать удачным, т. к. автор, по существу, не делал различия между йогой, теософией и всякого рода оккультизмом. Другой подобной работой, касающейся уже индийской мистики в целом, является исследование Б. Вышеславцева "Сердце в индийской и христианской мистике" (Париж, 1928). На вопросе о сходстве между методами йоги и христианской мистики (в частности, афонских чсихастов) останавливается известный современный религиовед Мирча Элиаде. Он показывает, насколько различны цели йога и православного созерцателя. "Но тем не менее,-замечает он,-верно и то, что обе "техники" достаточно схожи, чтобы могла быть поставлена проблема влияния индийской мистической физиологии на исихазм" (М. Еliаdе. Раtаnjali et le Yoga. Burges, 1970, р. 68).
      29. Yoga-Sutra, I, 30.
      30. Мокша-Дхарма, 302, 22, 23, 25. Яма-бог смерти.
      31. Уоеа-8и1га, III, 39.
      32. См.: , например, Б. Мергаут. Учение индуизма.-ББЛ, с. 69 сл ; М. Степанянц. Логос на ладонях. Заметки о духовной жизни Индийцев. М., 1971, с. 45 сл. : М. Элиаде был поражен прекрасным состоянием здоровья гималайского отшельника, который питался лишь горсткой риса в день. Этот отшельник умел сокращать число вдохов до 10 в день (М. Еliаdе. Images and Symbols. New York. 1961, р. 86).
      Глава третья
      ОДИНОКОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ
      Кто оставил все, счастлив, как змей, сбросивший кожу.
      Изречение санкхьи
      "Йога-сутра" написана в форме лапидарных, неразвернутых тезисов и многое оставляет неясным. Она подобна костяку, плотью которого являются йогические правила, рассеянные в Ведах и Махабхарате. Руководствуясь этими источниками, мы обрисуем (разумеется, в самых кратких чертах) путь подвижника, как он изображен у Патанджали и его предшественников.
      Первый этап - яма (воздержание) - представляет собой элементарную аскезу и соблюдение этических заповедей. Приступающий к йоге должен призвать на помощь все силы своей нравственной воли и прежде всего отказаться причинять вред живым существам. Мокша-Дхарма подытоживает это в классическом изречении: "Что самому неприятно, пусть не делает и другим людям" (1). Кроме этого завета, предвосхищающего библейский, йога говорит о правдивости, бескорыстии, терпении, особенно настаивает на целомудрии. "Должен сжигать внутреннюю страстную греховность рачительный мудрец, сердцем приобщенный к знанью. Вошедший в тело, связанный с телом осознавать себя должен как среди падали заключенный в нерасторжимые узы" (2).
      Йогин обязан быть стойким, верным долгу, благожелательным. Никакой духовный рост невозможен без предварительного упражнения в добродетели. Это одно из замечательных открытий йоги, выходящее за пределы не только учения Патанджали, но и вообще индийской мысли. В частности, христианские подвижники будут отличать ложную мистику от истинной по этому признаку: человек, который созерцает сверхчувственное, но не борется за очищение души от зла, неизбежно запутывается в "прелести" патологической псевдомистике.
      Вторая ступень - нияма (чистота) - сходна с первой и включает в себя дисциплину сердца, ума и тела. Основа ее: размышление над священными текстами, телесная и духовная чистота, овладение желаниями и тапас контроль над стихийной силой, присущей человеку. Перекликаясь с учением Бергсона о "жизненном порыве" и теорией Юнга о психофизической энергии, способной сублимироваться в творчество, йога отводит значительную роль глубинному потенциалу человеческого существа. Центр этого потенциала, или Кундалини, согласно йоге, находится в нижней части позвоночника. Энергия Кундалини символизируется в виде змеи, свернувшейся кольцом (древняя эмблема производительной мощи). Именно от нее идут энергетические вибрации через особые узлы, или чакрамы.
      Вся эта система вполне соответствует конструкции нервной системы, от ее вегетативных отделов до управляющего центра (3). Овладение силой Кундалини есть, согласно йоге, условие для высочайшего напряжения духа. Это аскеза не в смысле простого подавления жизненной энергии, но - в смысле претворения ее в созидательную активность. "Самообуздание,-читаем мы в Мокша-Дхарме,-развивает мощь" (4). Сутры, относящиеся к нияме, включают в себя слова о "преданности Богу", которые плохо вяжутся с философией Патанджали, но на них мы остановимся позже.
      Самую широкую известность получил третий этап - асана, потому что он тесно связан с Хатха-йогой, т.е. йогой, относящейся к телесной жизни человека. Асаны-это положения тела, в которых упражняющийся пребывает некоторое время, как правило, неподвижно. Позднейшие йоги разработали около 840000 асан, впрочем, они уже не относятся непосредственно к Раджа-йоге, а преследуют преимущественно медицинские, оздоровительные цели. Сам же Патанджали и его предшественники имели в виду лишь добиться власти над физическими процессами, которые, предоставленные сами себе, могут стать помехой для духовного восхождения.
      Огромную роль в йоге играет дыхание. Его упорядочение входит в четвертую ступень - пранаяму, т.е. овладение праной. "Слово "прана",поясняет Вивекананда,- не означает дыхания. Оно есть название энергии, пронизывающей всю Вселенную" (5). Чем-то оно напоминает библейское понятие "руах".
      С помощью дыхания человек "управляет жизненными токами", проходящими через чакрамы. Он способен воспринять и удержать в себе космическую силу, которая приобщает его к ритму, созвучному ритму Вселенной. Это помогает замедлять естественные процессы и освобождаться от разъедающего воздействия Времени. Есть достоверные сведения о йогах, которые, дожив до глубокой старости, выглядели совсем молодыми. Пранаяма приводит все существо человека в состояние полной гармонии, "как при безветрии горит светильник, наполненный маслом, неподвижным, устремленным вверх пламенем" (6).
      Заметим, что и христианская аскетика рассматривала правильное дыхание как важный способ "умиротворения плоти".
      Следующий шаг пратьяхара обуздание мира чувств. Человек отвращается от всего внешнего, от всего, что мешает самоуглублению. Он собирает дух как бы в фокусе, сосредоточив его на своем внутреннем круге. Ему нужно воспитывать в себе умение отключать чувства от привходящих впечатлений.
      Не должен воспринимать он звука ухом,
      Не чувствовать касаний кожей,
      Не воспринимать образ глазом,
      А языком-вкуса.
      Глубоким размышлением должен отогнать все запахи, знающий йогу (7).
      Приведенные пять ступеней роднят йогу со многими мистическими школами и учениями. Специфическими здесь являются лишь детали, основное же может быть приложимо как к брахманизму Упанишад или буддизму, так и к религиям Запада. Здесь запечатлен общечеловеческий опыт духовного самосовершенствования; между тем заключительный этап йоги - самьяма - уже несет на себе ярко выраженные черты философии санкхьи, ее понятия о спасении и высшей цели подвижничества.
      Если первые пять ступеней как бы переходят одна в другую и тесно связаны между собой, то еще труднее различить этапы самьямы. Она делится на три аспекта: дхъяну, или концентрацию сознания, дхарану*, или созерцание, и, наконец, сверхпознание - самадхи.
      --------------------------------------------------------------
      * Китайск. чань, японск. дзен.
      Концентрация сознания достигается посредством многих приемов. Среди них - длительное сосредоточение на какой-либо фразе, слове, части тела, например, на кончике носа, языка или на небе. Такого рода приемы заимствованы из йоги современным аутотренингом.
      Дхьяну и дхарану разделяют едва уловимые оттенки. Они уже не ограничиваются негативным отгораживанием от мира, но культивируют "удержание мысли на каком-нибудь определенном предмете" (8). Постепенно и этот предмет становится лишним и исчезает. Сохраняется одна незамутненная интуиция, превышающая разум, само сознание в чистом виде. Теперь лишь тонкая нить удерживает человека в царстве Пракрити. "Он ни к чему не стремится и столько же, сколько чурбан, размышляет" (9).
      Постороннему наблюдателю это экстатическое состояние, самадхи, кажется похожим на обморок или летаргический сон. Индийский святой XIX века Рамакришна был способен часто входить в самадхи. "У него,рассказывает очевидец,- не было ни малейших признаков внешнего сознания. Он даже не дышал, и все его тело было абсолютно неподвижно, как статуя. Он ушел куда-то в другое место из этого мира чувств" (10). Последователь Упанишад сказал бы, что он слился с Брахманом. Но для Патанджали это последний рывок перед полным бегством от всего, когда окончательно спадает пелена и истинное Я подвижника, его пуруша, парит, разобщенное с Временем, отягощавшим его. Так завершается путь йогина. Он остается блаженно одиноким на своем необитаемом острове духа.
      Даже из столь беглого рассмотрения "Йога-сутры" видно, что в своей классической форме йога есть прежде всего строго выверенная "техника" освобождения Я.
      Подобно тому как древний шаманизм в своей практике исходил из магического миросозерцания, родственного науке (см. Том II), так и Раджа-йога предлагала своего рода "научную методу" для жаждущих обрести просветление.
      В высшей степени знаменательно, что к исходу дохристианской эпохи "естественная мистика", достигнув апогея в порыве к Запредельному, завершила круг и замкнулась на человеке.
      Именно Патанджали, авторитетнейший гуру йогизма, учит о том, что в процессе медитаций и упражнений не Бог открывается людям, но - человек обретает лишь самого себя. Другими словами, "Иога-сутра" есть подтверждение тому, что к Небу нельзя подняться одними человеческими силами.
      Если природу (в том числе и собственную) мы исследуем сами, активно вторгаясь в ее пределы, то Богопознание есть встреча и взаимодействие двух начал, двух воль.
      Пусть существует нечто общее у йогической практики с Библией или исламом - ее отличие от них глубоко и принципиально. Йога антропоцентрична. Действующим в ней является только человек, который может привести себя в состояние просветленности и экстаза, но не достичь Бога. Оно есть, с одной стороны, "бегство от Времени", а с другой - наслаждение полной отрешенностью. В этом смысле Патанджали близок к религиозным "атеистам" Будде и Махавире, которые в первую очередь были озабочены избавлением человека от уз жизни и тягостных перевоплощений.
      После всего сказанного поистине загадочно звучат слова "Йога-сутры" о "преданности Ишваре", то есть личному Богу(11). Они столь неожиданны, представляют столь разительный контраст с учениями санкхьи и Патанджали, что сутры об Ишваре нередко объявлялись чужеродной вставкой. Однако убедительных оснований для этого найдено не было.
      Каким же образом Бог оказался в доктрине Раджа-йоги? Откуда возникло это "механическое привнесение?"
      Если оставить в стороне гипотезу об интерполяции, можно прийти лишь к двум заключениям: либо Патанджали. осознав, насколько велико и неискоренимо в людях религиозное стремление, проявил неискренность ради снискания большей популярности, либо он действительно верил в реальность Ишвары. Первое предположение сомнительно. Оно противоречило бы всей нравственной установке йоги, осуждавшей любую ложь. К тому же Патанджали вовсе не стремился популяризировать свою науку, зная, чю она предназначена для немногих. Скорее всего, божественное Присутствие обнаружило себя с такой силой в духовном опыте мудреца, что он, рискуя нарушить стройность своей системы, принужден был включить в нее идею Бога (12).
      Впрочем, Ишвара Патанджали не есть Бог, создавший или породивший мир, единение с Которым может быть высшей целью подвижника. "Йога-сутра" определяет его как "особого Пурушу, непричастного страданию - результату действий и желаний" (13). Макс Мюллер справедливо называл Ишвару "первым среди равных". Он - всего лишь один из множества пуруш, но в отличие от них самый чистый и совершенный, ибо не опутан сетями материи. "В нем,говорит Патанджали, - становится бесконечным всеведение, которое у других - в зачатке. Он - Учитель самых древних учителей, Существо, не ограниченное временем" (14).
      Хотя Ишвара не в силах спасти человека, но примером своего блаженного бытия он ободряет тех, кто взбирается по крутизне в страну вечного света. Повторение его имени в древней священной формуле "Oм" способствует концентрации сознания и его отрыву от всего чувственного (15). Короче говоря, "преданность Ишваре" есть для Патанджали лишь служебное средство, а его Бог несколько напоминает богов Эпикура, которые, пребывая вне человеческого мира, являются для людей образцами гармонии.
      Этой странной теологией Патанджали пытался заполнить пустоту, которую санкхья оставляла на месте Бога. Но из-за очевидной искусственности этой попытки санкхъя была неспособна удовлетворить живое религиозное чувство. Поэтому со временем йогизм стал вновь связывать свою доктрину с пантеистической мистикой Упанишад. Характерно, что и все новые проповедники йоги: Вивекананда, Ауробиндо Гхош, Шивананда - строили ее уже не на санкхье, а на веданте. Однако это не могло устранить другого важного недостатка йогизма.
      Даже после того как последователи Патанджали вновь провозгласили йогу путем к слиянию с Мировым Духом, им пришлось сохранить за своим учением эсотерический характер. В самом деле, йога требовала длительных, многолетних упражнений. которые нужно было начинать едва ли не с детства. К тому же в своей чистой форме она предполагала столь же полный отказ от мира, как и буддизм. Хотя йога находила немало адепгов, склонных к созерцательности или проникнутых отвращением к жизни, но их круг всегда оставался узким.
      Между тем трудно было поверить, что Бог открывается лишь одиночкам-аскетам, достигшим абсолютного бесстрастия и навсегда порвавшим с земной жизнью. Религиозное сознание не мирилось с мыслью, будто Бог полностью недоступен людям, находящимся в гуще событий, тем, кто страдает, любит и трудится. Если Он проявляет Себя во всем, то нужно ли бежать от мира, чтобы верить в Него и любить Его?
      Неверно изображать древнюю Индию только как страну монахов и отшельников. Ее поэзия и искусство проникнуты страстным жизнелюбием и благоговением перед природой и чувствами человека. Многогранный духовный облик Индии далеко не исчерпывается суровым аскетизмом. И вот мало-помалу в ней намечается поворот от мироотрицающей философии к той вере, которая вдохновляла народы Индии уже в самые отдаленные времена. В сознание людей вновь возвращаются образы Кришны и божественной Матери. В их очертаниях индиец силится угадать лик Бога-Спасителя, Который дарует жизнь и благословляет ее, освобождая мир от зла.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Глава третья
      ОДИНОКОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ
      1. Мокша-Дхарма, 260, 21.
      2. Там же, 214, 14-15.
      3. См.: Б. Смирнов. Санкхья и Йога, с. 223 сл.
      4. Мокша-Дхарма, 220, 6.
      5. С. Вивекананда. Философия йога, ч. 2 с. 48.
      6. Мокша-Дхарма, 318, 19-20. Примечательно, что образ безветрия родствен буддийскому понятию Нирваны, которая также означает безветрие.
      7. Там же, 6-7.
      8. Yoga-Sutra, III, 1.
      9. Мокша- Дхарма, 308, 17.
      10. (Махендра Нет Гунта). Провозвестие Рамакришны. СПб., 1914, с. 130.
      11. Yoga-Sutra, I, 23.
      12. Последователи Патанджали выдвигали ряд аргументов в пользу существования Бога. Прежде всего это свидетельство Вед (которые почитались всеми шестью философскими даршанами), затем - градация совершенства в мире, требующая высочайшей ступени, и, наконец, то, что идея Ишвары должна объяснить взаимодействие между Пурушей и Пракрити
      (см.: С.Чаттерджи и Д. Датта. Древняя индийская философия. М., 1954, с. 286-287; S. Dasgupta. A History of Indian Philosophy, I, р. 258).
      13. Yoga-Sutra, I, 24.
      14. Там же, I, 25-26.
      15. Там же, I, 27. Слово "Oм" (означающее Божество) распадается на три звука: А-У-М, произнесение которых подчинено особым правилам. Смысл его связывали с тремя Ведами и с тремя аспектами Божества. См.: Н. Gотрегz. Die Indische Theosophie, 1925, S. 254.
      Глава четвертая
      БОГИ И АВАТАРЫ
      Индия между II в. до н.э. и началом н.э.
      Какие бы образы с верой ни почитал поклонник, его нерушимую веру Я ему посылаю.
      Он ищет милости у образа, укрепляется этой верой.
      Бхагавад-Гита
      В центральной Индии, недалеко от Санчи, сохранилась колонна с любопытной надписью. Она гласит, что памятник воздвигнут Гелиодором, послом греческого царя, в честь Васудевы (1), "Бога богов". Васудева - это уже знакомый нам персонаж Бхагавад-Гиты Кришна (См. Том 3). В его лице надпись прославляет не просто героя-кшатрия, но воплощение бога Вишну.
      Почему же иноземец чтит как Высочайшего именно Кришну, а не Брахмана или кого-либо из богов ведического пантеона? По-видимому, ко II веку до н. э., когда была составлена надпись, культ Васудевы-Вишну получил широкое распространение и возвысился над прочими. А если учесть, что этот бог не играл никакой роли в традиции Вед, то следует заключить, что индийская религия вступила в какую-то новую фазу.
      "Брахманское возрождение", начавшееся при Шунгах, сводилось не только к реставрации учения Вед и Упанишад. В русло обмелевшей реки брахманизма влились иные потоки, которые сделали ее вновь широкой и полноводной.
      Произошло это не сразу. Индо-арийская религия существовала уже более тысячи лет; она знала периоды расцвета, пережила годы оскудения и кризиса, связанные с проповедью Махавиры и Будды. А тем временем в глухих уголках на юге страны и в Гималаях, где больше всего сохранилось коренных обитателей полуострова, незаметно жили старые культы и старинные обряды.
      Апофеоз Кришны в Бхагавад-Гите явился первым признаком того, что наряду с брахманизмом и реформаторскими доктринами в Индии продолжает существовать еще одно духовное течение, которое далеко не умерло и готово предложить свое решение проблем жизни и веры.
      Пока шел спор между брахманами и буддистами, это оттесненное в тень направление вновь заявило о себе. Верования, возникшие еще тогда, когда в Индии никто не слышал об арьях, обогатили брахманизм и отлили его в новую форму. Так появилась религия, получившая название индуизма.
      Индуизм трудно считать строго определенным учением, ибо он скорее образует пеструю амальгаму культов, что, однако, не мешает его устойчивости и жизнеспособности. Начало его восходит к доарийской древности, в то же время он и поныне исповедуется миллионами индийцев.
      Успех принесла ему приверженность жителей Индостана к древним верованиям. Подобно грекам и египтянам, индийцы были более склонны принимать веру в любых новых богов, нежели отвергать прежних. Брахманы великолепно умели совмещать в одной религии десятки направлений.
      Нет оснований, как иногда делают, видеть в индуизме только реакцию, реванш, который сумели взять над буддизмом полузабытые боги дравидов. Победа индуизма была обусловлена прежде всего тем, что он смог ответить на глубокую религиозную потребность человека.
      Философия Упанишад и Будды, по существу, убивала молитву как проявление непосредственного порыва души к Богу. Радость богообщения, которая порой чувствуется в гимнах Риг-Веды, сменилась созерцанием Абсолютного, отвечавшего человеку лишь загадочным безмолвием. Если отдельным возвышенным душам слово "Брахман" говорило о подлинных мистических переживаниях, то для обычного человека оно звучало достаточно абстрактно. Индуизм восторжествовал именно потому, что вернул людям "религию сердца", воскресил надежду быть услышанными и получить ответ, открыл богатство веры, устанавливающей взаимную связь Бога и человека.
      Выход индуизма на авансцену истории совершился почти без борьбы, как бы незаметно. Этому способствовала, во-первых, отмеченная выше склонность индийцев сближать различных богов, что создавало терпимость между их почитателями. Такая черта религиозного мышления отнюдь не была результатом агностицизма, вроде того, который классически выражен в "притче о трех кольцах" Лессинга. Отказ от возможности распознать, где Истина, родствен религиозному равнодушию. Индийский же пантеизм приводил к мысли о своего рода диффузной природе истины, пребывающей повсюду и в разных обличьях.
      Вторая особенность индуизма тоже связана с пантеистическим мирочувствием. Любая вера стремится найти средства преодолеть дистанцию между человеком и Высшим. Пантеизм же просто игнорировал эту дистанцию. Убеждение, что все миры пронизаны Божеством и тесно спаяны между собой, создавало чувство близости Священного. Поэтому религии древних, населявшие Вселенную сонмами духовных сил, всегда имели огромную притягательность.
      Вместе с архаическими богами неизбежно вернулись и многие доарийские обычаи. Первобытный тотемизм обрел "второе дыхание", хотя истолковывали его уже по-новому. Поскольку Бог может проявляться во всем, то горы, растения, животные должны восприниматься как Его воплощения. Нигде, кроме, пожалуй, Египта, культ животных не держался так стойко, как в Индии. Почитание коров, обезьян, змей и по сей день остается неотъемлемой чертой Индуизма.
      Не избежал он, однако, и воздействия реформаторских доктрин. По примеру джайнизма и буддизма индуисты, за редкими исключениями, отказались от кровавых жертвоприношений. Это же влияние сказалось и на религиозном искусстве. Первые известные нам храмы и статуи Индии - буддийские; но вслед за ними стали появляться и индуистские.