Только пророки, жившие в эпоху духовных и социальных катаклизмов, накануне гибели их отечества, перед лицом торжествующей тирании, узрели это Царство. Их проповедь была "безумием" в глазах мира, даже самих пророков изумляла открывшаяся им тайна. Но внутренняя достоверность побеждала очевидность внешнюю. И в наши дни, когда мир снова содрогается в кризисе, когда люди ищут смысла в хаосе обездушенной цивилизации, они должны обращаться не к искаженным отзвукам библейского профетизма, но к духовному видению самих пророков и к тому, что в окончательной полноте было раскрыто Божественным Пророком из Назарета.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Глава седьмая
      ИСПЫТАНИЕ ВЕРЫ
      1. Ис 39; 4 Цар 20, 12 сл. В Книге пророка Исайи этот эпизод помещен после описания похода ассирийцев на Иерусалим. Но как мы знаем, составитель книги располагал материал не в хронологической последовательности. Посещение послов Мардук-Палиддина (в Библии Меродах Баладан)-самостоятельный эпизод. Это событие могло произойти только до 702 г., в котором Синахериб окончательно разбил силы халдейского властителя и тот больше не фигурировал как царь Вавилона (см.: Jesterly and Robinson. Нistогу оf Isrае1. Охfоrd, 1932, I, р. 338). Иосиф Флавий прямо утверждает, что Мардук-Палиддин (у Иосифа- Валада) "отправил к Езекии посольство с дарами и предложением заключить с ним дружественный союз" (Древности, X, 2). См.: еп. Платон. Древний Восток при свете Божественного откровения. Киев, 1898, с. 236.
      2. Ис 22, 15-19. По-видимому, гробница, найденная Клермоном-Ганно в Иерусалиме, принадлежала Шебне. Имя владельца в надписи не сохранилось, но можно прочесть титул, совпадающий с тем, который носил Шебна до 701 г. (см.: J.E. Wright. Вiblicа1 Аrchaeology, р. 171).
      3. 2 Пар 32, 5, 30. Канал Езекии был обнаружен археологами в конце прошлого столетия. На стене туннеля сохранилась надпись: "[О] проломе. Вот что было при проломе: когда [проходчики еще поднимали] кирки друг против друга и когда оставалось пройти три локтя, [стал слышен] голос одного, кричащего другому, так как трещина образовалась в скале справа [и слева]. А в день [завершения] пролома проходчики ударили друг против друга, кирка против кирки, и потекла вода из источника в пруд на расстоянии 1200 локтей. И сто локтей была вышина скалы над головою проходчиков" (пер. И. Винникова. ХДВ, с. 302). Историю открытия надписи см : И. Троицкий. Силоамская надпись. ХЧ, 1887, Э 7-8, с. 161-176; ). W. Ке11еr. Тhе Вible as History, р. 256.
      4. Анналы Синахериба, пер В. Белявского. ХДВ, с. 222. Кроме Библии и ассирийских рельефов, этот текст - единственный источник, сообщающий о походе Синахериба в Сирию в 701 г.
      5. Главные аргументы в пользу того, что в Библии речь идет о двух походах Синахериба в Палестину, сводятся к следующему: 1) Фараон Тахарка, или Тирхака, вступил на престол только в 890 г , тогда как в Ис 37, 9 он упомянут как царь. 2) Пророк предсказывает, что Синахериб не будет осаждать город (Ис 37, 33), а между тем из надписи Синахериба явствует, что осада была. 3) Речи пророка относительно борьбы с Синахерибом распадаются на две явно несходные группы: обличительные и утешительные. И именно утешительные речи перекликаются со словами пророка, сказанными во время неудачного (второго ?) похода Синахериба (гл. 37). 4) Библия говорит о смерти Синахериба, последовавшей вскоре после похода в Иудею. Но известно, что Синахериб умер спустя двадцать лет после кампании 701 г. Если же второй поход отнести ко времени около 690-688 гг., то это гораздо ближе по времени к насильственной смерти Синахериба в 681 г. 5) Текст анналов Синахериба, повествующих о походе в Иудею (так называемая "Призма Тейлора"), полностью совпадает лишь с первой частью библейского рассказа и кончается так же, как и он, посылкой дани Езекией (4 Цар 18, 13-15). Эта часть библейского повествования, взятая, вероятно, из летописи, не была внесена в Книгу пророка Исайи. Книга включает лишь эпизод с переговорами и чудесным спасением Иерусалима. Предположение о том, что в 18-й гл. 4-й Книги Царств с 16-го стиха речь идет уже о втором, неизвестном из надписей походе, решает сразу несколько трудных вопросов как хронологического, так и психологического характера. См.: W. Rиdolf. Sanherib in Palestina.-"Раlestine Jahrbuch", Веrlin, 1929, S. 25-29; W. А1lbright. -"Вulletin of the American Schools of Oriental Research", 1953, 130, р.8; I. Вright. А History оf Isrае1, р. 282, ff.
      6. Египетская легенда приведена у Геродота (История, II, 141), где Синахериб назван арабским царем. Иосиф Флавий, который был знаком и с книгой Геродота и с сочинением вавилонского жреца Бероса, говорит прямо о том, что в лагере ассирийпев свирепствовала "смертоносная язва", как именовали чуму (Древности, X, 1, 5). См.: Р. Киттелъ. История еврейского народа, с. 444; А.Лопухин. Библейская история, т.2, с. 585.
      7. Большинство библеистов признает, что пророчество 11, 1-9 принадлежит самому последнему периоду жизни Исайи (см., например: А. Gеlin.- RFIВ, I, р. 503). Мартин Бубер подчеркивает, что Исайя не упоминает здесь даже имени Давидова, не называет Грядущего ни царем, ни помазанником. Во всем этом он видит следы того разочарования, которое Исайя испытал в отношении царей дома Давидова. См.: М.Виber. Тhе Ргорhеtic Fаith, р. 148.
      8. См М. Поснов. Идея Завета Бога с Израильским народом, 1902, с. 149.
      Глава восьмая
      ЯЗЫЧЕСКАЯ РЕАКЦИЯ. СОКРОВЕННАЯ ТОРА
      Ниневия - Иерусалим, 687-640 гг.
      Свет во тьме светит.
      Иоанн 1,5
      Вера, построенная только на чуде, чуде явном, неопровержимом, по существу перестает быть истинной верой. Знамение, в котором скептик уже не мог бы усомниться, несет посягательство на свободу человека, как бы принудительно навязывает ему спасение. Но в таком случае что же должна обозначать эта подавляющая грандиозность библейских богоявлений, всех этих пламенных смерчей и грозных вестников небесного гнева? Они были как будто столь очевидными, что трудно понять, почему весь мир, взирая на деяния Ягве, не склонился перед Ним. Между тем недоумение это рассеивается, едва мы вспомним, что символика Писания, метафорический язык пророков отображают не столько видимые явления, сколько открывшуюся им глубину метаистории. Картины богоявлений с бурями, карающими ангелами и гибелью врагов Божиих имеют целью выразить смысл исторических событий (1). Он познается верой, но отнюдь не той рабской "верой", которая может быть исторгнута силой демонстративного чуда. Такое чудо иной раз способно даже "ожесточить" человека: тому пример реакция фараона на "казни египетские". Подлинная вера имеет свои критерии и свои оценки. Именно тогда, когда внешне, казалось, более всего проявлялись безумие и бессмыслица жизни, пророки выступали со своим парадоксальным благовестием: хотя Бог и пребывает вне мира, погруженного в стихию зла, в то же время Он тайнственным образом присутствует в нем, исполняя в земной истории Свою волю. Пророки VIII столетия: Амос, Осия, Михей и Исайя, призывая людей прислушаться к шагам Ягве в истории, сами целиком находились под впечатлением открывшейся им реальности Богоприсутствия. В их видении частности отступали на задний план перед лицом этой священной тайны. Конечное торжество "Суда", или полноты правды Господней, было для них настолько неоспоримым, что все временные промедления становились несущественными. Еще не наступило то время, когда перед учителями Израиля во всей мучительности встанет вопрос о зле и страдании. Такие монолитные и цельные натуры, как Исайя, были еще настолько устремлены к единой, дарованной им истине, что даже загадка посмертной участи человека не тревожила их. Вера поглощала все их существо, иным, необъяснимым путем разрешая вопросы, которые рождаются в тревожном и расколотом сознании.
      Исайе не нужны были ошеломляющие знамения; он и без них читал в событиях, как в книге. Бедствия Израиля были в его главах неизбежным следствием падения и отступничества, когда же в час испытания Святой Град был все-таки спасен, это явилось лишь подтверждением его веры в сохранение Остатка.
      Библейское сказание об ангеле, поражающем тысячи ассирийцев, - лишь эпическая форма, в которую пророки облекали веру в знаменательность события. Для обычного же наблюдателя все выглядело гораздо прозаичнее. Правда, избавление Иерусалима на какое-то время вызвало взрыв энтузиазма, но он быстро остывал. Народ ожидал чего-то большего: триумфов и новых чудесных вмешательств Ягве. Массы, как правило, ищут явных и осязаемых знамений, поэтому их так легко увлекали и увлекают лжепророки. Зримое могущество Бога или государства, полководца или императора во все века вызывало восторженное преклонение. Бог, который действительно ходил бы ночью по вражескому стану, поражая неверных направо и налево, обладает для многих гораздо большей притягательностью, чем Бог, распятый на кресте...
      x x x
      После ухода ассирийцев современники Исайи, вероятно, прониклись надеждой, что Ягве даст наконец последний бой Ассуру. Но скоро им стало ясно, что ангел Господень не довел расправу до конца. Мало того, что Синахериб на несколько лет пережил Езекию, но и смерть ассирийца от руки заговорщиков, казалось, совсем не отразилась на мощи его империи. Скорее наоборот, царствование его сына Асаргаддона стало апогеем могущества Ниневии. Когда Исайя выносил ей приговор, он не назначал никаких сроков, народ же Иудеи убеждался, что новому властителю Ассура сопутствуют успехи и удачи. Это приводило в смущение и сеяло соблазн. Невольно думалось, что какие-то непонятные силы содействуют тиранам.
      Асаргаддон старался исправить ошибки отца: он возвратил старые привилегии священным городам и стремился повсюду создавать проассирийские партии, чтобы править империей, опираясь на них. Он не отказывался от войн, но предпочитал политику союзов: заключил мир со скифами, угрожавшими с севера, и с греками-киприотами. Необходимо было успокоить Вавилонию, перенесшую величайшее унижение после гибели ее столицы. С этой целью Асаргаддон взялся за немыслимо трудное предприятие: восстановление Вавилона из пепла.
      Даже в наше время нелегко вообразить весь масштаб этой затеи. Вновь болотистую равнину прорезала сеть каналов, вновь вытянулись кварталы белых глинобитных домов; архитекторы проектировали новые дворцы и святилища, и их чертежи со сказочной быстротой претворялись в жизнь. Таким сверхчеловеческим усилием Асаргаддон приобрел верность Вавилона. В 671 году Асаргаддон осуществил мечту своего отца и утвердил владычество Ассура в дельте Нила. Однако и здесь царь действовал осторожно: после бегства фараона Тахарки в Эфиопию он оставил в Египте прежних князей, связав их лишь особой вассальной клятвой.
      Палестина и Сирия в который раз пытались было освободиться от ига Ниневии, но, разумеется, безуспешно. Надпись Асаргаддона перечисляет двадцать два покоренных сирийских царя, прибывших к нему с дарами. В начале списка стоят имена Баала Тирского и "Манасии, царя Иуды". Этот последний не кто иной, как Менаше, наследник Езекии на иудейском престоле (2). Если отец его вел постоянную борьбу против Ассирии, то Менаше полностью примирился с ее игом. И причина здесь была отнюдь не в том, что царь решил оставить бесплодную борьбу ради внутренних преобразований. Напротив, со смертью Езекии все реформы были приостановлены.
      Многолетняя верность Менаше Ниневии объяснялась не только победами Асаргаддона, но и тем, что при нем возобладали сторонники проассирийского курса. Это был возврат к политики Ахаза.
      Ниневийские власти любили устраивать пышные приемы иноземным царям, чтобы те могли воочию убедиться в несокрушимой мощи державы-победительницы. Путешествие в столицу Ассура для принесения присяги должно было произвести на Менаше огромное впечатление и подтвердить правоту его советников.
      Уже один вид этого города внушал почтение к "царю народов". Позолоченные венцы зиккуратов и храмов еще издали возвещали о славе военной столицы Востока. К ней тянулись вереницы всадников, караваны верблюдов, нескончаемые потоки повозок; река всегда кишела лодками, кораблями, плотами: то везли дань, дары и товары из многочисленных стран.
      В самом городе все было рассчитано на то, чтобы поразить воображение чужеземцев: повсюду звучали боевые марши, блестели остроконечные шлемы солдат, они колоннами проходили по улицам, стояли на карауле, сопровождали колесницы Ниневия (была городом-казармой, но казармой роскошной.
      Менаше, как и его дед Ахаз, вероятно, пережил во время этого путешествия настоящее потрясение. Что такое Сион, могли думать он и его спутники, в сравнении с этим "логовом львов", держащих в своих когтях весь мир? Разве можно сравнить эти сказочные палаты, окруженные пальмами и цветниками, эти гордые изукрашенные стены с ветхим Иерусалимом, одиноко смотрящим на мир со своей горы? Разве не кажется дом Ягве жалким и убогим в сравнении с этими многоцветными башнями? Не говорит ли все это о величии богов Ассура?
      Во дворец прибывших проводили через ворота, охраняемые огромными быками, которые, чудилось, знали все мысли входящих В ожидании аудиенции Менаше мог гулять по прохладным залам и рассматривать раскрашенные рельефы на стенах В сущности, они и предназначались для таких гостей. Построенное на страхе, правление должно было уделять много внимания пропаганде, и все искусство Ниневии кричало о несокрушимости империи и ее властелина. Вот он скачет на коне, натянув тугой лук, вот борется со львом, вот теснит несметные полки врагов, а вот и леденящие душу сцены казней. Надписи должны еще больше усилить эффект. "Ни один не ускользнул, ни один беглец не ушел от моих рук. Я вырвал языки тех воинов, наглые уста которых говорили против Ашшура, моего бога, и которые против меня, князя, чтущего его, задумали злое. Изрубленные тела их я скормил собакам, свиньям и птицам ".
      Ослепительная роскошь, драгоценности, ковры, многоярусные рельефы с грозными надписями - все это служило одной цели: внушить посетителям чувство покорного страха и беспомощности перед Ниневийской державой. Кульминационным моментом в этой психологической подготовке союзников являлся допуск в тронный зал, где они, согласно обычаю, "падали на лица свои" перед повелителем мира.
      В те годы многим в Иудее, вероятно, казалось, что власти Ассура не будет конца, что нет ни на небе, ни на земле той силы, что могла бы ее обуздать и смирить. Неудивительно поэтому, что в Иерусалиме сторонники Ассирии ходили с высоко поднятой голог вой. Что можно было противопоставить им? Случай с чумой при Синахерибе? Но он не пошатнул колосса. Царь Менаше признал, что неудачи отца, пытавшегося сбросить иго Ниневии, есть лишнее доказательство в пользу ассирийской партии. Только подлинная, не за страх, а за совесть, верность великой державе должна отныне определять путь Иудеи.
      Но Менаше и его окружение пошли гораздо дальше этих политических выводов. Вассальную зависимость Иерусалима от Ниневии они распространили и на религиозную жизнь.
      В каком-то смысле лояльность по отношению к языческим культам диктовалась Иудее необходимостью. Вассалы были всегда обязаны выставлять в своих святилищах религиозные эмблемы патронов. Так, в частности, поступил и Ахаз, когда признал над собой власть Тиглатпаласара III. Его внук, однако, насколько можно судить по скудным сообщениям Библии, не ограничился этими формальными знаками подчинения. Мало того, что он приказал поставить в храме статую языческой богини, он еще учредил при ней культ и жреческий штат. Очевидно, это была Венера (Иштар, Астарта), особенно чтимая ассирийцами покровительница плодородия и войны. Ее служительницы изготовляли священные покрывала для идола и возродили ритуалы культового разврата (3).
      Проассирийская партия сумела, видимо, внушить молодому царю, что и в саму религию Ягве следует внести изменения. Его убедили, что советы Исайи толкали Езекию к кощунственным
      действиям и повредили государству. Было решено упразднить все "новшества".
      Скоро по распоряжению Менаше восстановили все старые жертвенники, священные обелиски и рощи. Вновь их стали окружать благоговейные толпы. Суеверия, лишь оттесненные усилиями пророков, с удвоенной энергией вырвались наружу.
      В кругах иудейской знати большое распространение в то время получил культ астральных богов. Звезды, или "Воинство небесное", израильтяне нередко отождествляли с ангелами; в Ассирии же, как и в Вавилоне, светила считались богами, властителями человеческих судеб. Все события земной истории проходили для восточного человека под знаком созвездий. Сражения и перевороты, престолонаследия и набеги определялись движением небесных тел. Ассирийские цари ничего не предпринимали, не справившись с оккультными книгами и не посоветовавшись с астрологами. Сложная наука наблюдения неба служила тому, чтобы вырывать у Судьбы ее тайны (4).
      При Менаше "Воинство небесное" превратилось, по примеру Ассирии, в объект поклонения. Во дворе храма воздвигли два жертвенника в честь дневных и ночных светил. В особом зале при храме поместили богато украшенную колесницу, предназначенную для процессий в честь солнца. В Иерусалиме быстро расплодились всякого рода заклинатели мертвых, маги и знахари. Но самым страшным был возврат к культу Молоха. В долине Генном (Геенне) у юго-западной стены Иерусалима были поставлены жертвенники, на которых все чаще стали совершать чудовищный обряд детоубийства.
      Язычество справляло свою последнюю, но самую бурную вакханалию на Святой Земле.
      При всем том официально считалось, что Израиль не отрекся от своей национальной веры. Ягве по-прежнему оставался его верховным Богом, боги же язычников получили, как во времена Соломона, место подле Его трона. Такая перемешанная с суевериями религия простому народу была понятней строгого монотеизма пророков. Для людей же образованных астральная философия как бы дополняла ягвизм. Следует напомнить, что вавилонский оккультизм был принят культурной элитой многих стран того времени (следы этого сохранились в нашем современном календаре, астрономии и математике). Фатализм и вызванные им к жизни гороскопические предсказания привлекали тем, что сулили уверенность в будущем.
      x x x
      Пророк Исайя не дожил до этих мрачных дней отступничества. Правда, позднейшая легенда утверждает, что он был убит по приказу Менаше, но достоверность этой легенды ничтожна (5). Единственное, что можно сказать: возникла она не случайно. Библия содержит несколько кратких, но весьма красноречивых свидетельств о трагических событиях, разыгравшихся в Иерусалиме в результате политики Менаше.
      Из этих свидетельств явствует, что ученики Исайи открыто выступили на защиту религии Ягве. Один из пророков выразил чувства всех ее поборников в гневной речи прогив царя.
      "За то, что Менаше, царь Иудеи, сделал такие мерзости, которые хуже всего, что делали прежде амориты, и ввел Иуду в грех идолами своими, за это, так говорит Ягве, Бог Израилев, вот Я наведу такое бедствие на Иуду, о котором, если кто услышит-зазвенит в ушах у него. И протяну над Иерусалимом измерительную веревку Самарии и отвес дома Ахава, и вытру Иерусалим, как вытирают чашу,-вытрут и опрокинут ее. И отвергну Остаток удела Моего, и отдам в руки врагов их, и будут преданы для расхищения и грабежа всем врагам их"
      (4 Цар 21, 11-14).
      Видимо, эта или подобная ей угрожающая речь послужила для властей сигналом к началу систематических гонений. Менаше, опираясь на ассирийцев, чувствовал себя на престоле прочно и решил беспощадно расправляться со всеми недовольными. По словам Иеремии, который в детстве еще застал эти репрессии, "меч пожирал пророков, как лев", а автор Книги Царств говорит, что "Менаше пролил столько невинной крови, что наполнил ею Иерусалим от края до края" (Иер 2,30; 4 Цар 21,16). И хотя никаких подробностей об этом темном сорокалетнем периоде до нас не дошло, приведенные слова ясно доказывают, что в Иерусалиме шла ожесточенная борьба. Да и в самом деле трудно представить себе, чтобы люди, слышавшие проповеди Исайи и Михея, могли сразу и целиком принять сторону Менаше. К тому же священники, пророки и "бедняки Господни", не привыкшие склонять головы перед царями, несомненно побуждали народ оказывать властям сопротивление, а те в свою очередь не останавливались перед самыми суровыми мерами.
      Но в конце концов гонения заставили умолкнуть свидетелей Божиих. Самые страстные обличители и непримиримые борцы были либо казнены, либо рассеялись по городам Иудеи. В Иерусалиме, возможно, осталась лишь небольшая горсточка анавитов, с отчаянием убеждавшихся в том, что Святой Град превращается в Содом.
      Вместе с реформами были отвергнуты и социальные требования пророков. Беззакония и произвол воцарились в стране. Процветали ростовщичество, незаконный захват земель, обращение должников в рабство. Менаше и его двор создавали маленькую деспотию по образцу, взятому у их ассирийских хозяев (6).
      О чувствах, которые вызывало все это у учеников Исайи, свидетельствует псалом, сложенный, вероятно, тайной пророческой общиной в годы бесправия и террора:
      Боже отмщенья, Ягве, Боже отмщенья, явись!
      Восстань, Судия земли, воздай гордецам по делам их!
      О Ягве, доколе злые, доколе злые торжествовать будут,
      Говорить наглые речи - дерзкие, полные беззакония?
      Народ Твой, Ягве, они угнетают, творят насилие над людьми Твоими,
      Убивают сироту и вдову, умерщвляют пришельца
      И говорят: Ягве не видит этого, Бог Иакова ничего не узнает!
      Опомнитесь, безумные, образумитесь ли вы, глупцы?
      Создавший ухо разве не услышит? Давший глаз разве не увидит?
      Не обличит ли вразумляющий народы, научающий человека познанию?..
      Но Ягве стал моим пристанищем, и Бог мой - скалой убежища моего.
      Он заставит пасть беззаконных, и погибнут их злодеяния.
      (Пс 93)
      Исповедников веры не могли поколебать ни шумная слава Ниневии, ни религиозная измена толпы, ни ослепление потомка Давида. Они твердо верили в то, что Господь рано или поздно свершит Свой Суд, и в трудный час обращались мыслью к Моисею. Образ боговидца был для них светочем, указывающим путь. В сущности, вся проповедь пророков шла как бы под девизом возврата к Моисею. Его чистое, лишенное пышности богопочитание, его требование чтить единого Ягве, его борьба за нравственную чистоту народа - все это составляло самое характерное в учении пророков. В дни гонений те, кто остался верным Богу, искали в преданиях Моисеева времени руководства и поддержки. Заповеди Моисея должны были стать для анавитов своего рода программой на будущее, законом, который раз и навсегда положит конец тяге к идолопоклонству и утвердит Синайский Завет навеки.
      x x x
      В 662 году, полвека спустя после гонений Менаше, в одном из тайников Иерусалимского храма была обнаружена рукопись Торы, или Книги Учения. Она стала манифестом наиболее решительной и серьезной религиозной реформы в Иудее (4 Цар 22). В настоящее время общепризнаны мнения бл. Феодорита и св. Иоанна Златоуста, что Тора, найденная в храме, соответствовала Пятой книге Моисеевой, или Второзаконию*. Написанная от лица Моисея, книга была пронизана его духом: она провозглашала единобожие, отвергала всякий компромисс с язычеством, устанавливала строгие нравственные законы, отстаивала права беззащитных и обездоленных. Иными словами, она отвечала всем требованиям, которые могли бы предъявить ученики пророков к столь нужному им программному документу.
      ----------------------------------------------------------------------
      * См. приложение "О книге Второзакония"
      Но кто был подлинным автором Торы? Моисей? Ученики пророков? Иерусалимское духовенство? Все три предположения издавна имели своих защитников. Но постепенно выяснилось, что история этой замечательной книги гораздо сложнее и что каждая из трех точек зрения справедлива лишь отчасти.
      x x x
      Самое понятие "торы" не было новым для Израиля. Буквально слово это означает наставление, поучение, но в течение веков оно приобрело совершенно определенный смысл торой стали называть заповеди и законы, исходящие от Бога. Пророк Михей говорил, чтоЯгве дал народу множество тор, которые тот забыл и нарушил.
      Одним из признаков Второзакония, отличающим его от других тор, является требование приносить жертвы только в одном богоустановленном месте (12,5). Историки, оспаривавшие древность Торы, ссылались на это требование и утверждали, что оно могло исходить только от иерусалимского дуловенства VII века, заинтересованного в монополизации культа. Таким образом, получалось, что священники храма сами составили Книгу Учения и инсценировали ее находку в 662 году.
      Но на самом деле идея централизации культа существовала задолго до VII и VIII вв. Она восходит еще к тем временам, когда Израиль, живя в пустыне, имел единого вождя-пророка и единую святыню - Ковчег. Только в Ханаане после утраты единства стало возможным возникновение многих святилищ. Как правило, то были старые языческие алтари, приспособленные для религии Ягве. Появление этих "святых мест" шло рука об руку с ее "оязычиванием". Ягве Бетэля или Дана стал, вероятно, казаться народу несколько иным, чем Ягве Хеброна или Иерусалима, к тому же предания, обычаи и мифы древнего Ханаана были неотделимы от традиционных мест богопочитания.
      Иисус Навин пытался было спасти ослабевающее религиозно-национальное единство, в городе Сихеме, лежавшем между горами Гебал и Гаризим, он воздвиг большой жертвенник и камни, на которых начертал заповеди. С тех пор во время обряда возобновления Завета с Богом левиты поднимались на вершины этих гор, провозглашая, как заповедал Моисей, благословения исполняющим Тору и проклятия ее нарушителям. И в дальнейшем Сихем надолго сохранил ореол священного центра. Левиты - носители традиции в Северном царстве, вероятно, связывали с Сихемом идею религиозного единства.
      Много веков спустя самаряне противопоставляли Гаризим Сиону как истинное и исконное святилище. Второзаконие, которое большое внимание уделяет левитам и проявляет о них заботу, по всей вероятности, под "богоустановленным местом" имело виду именно Сихем или какое-либо другое почитаемое святилище Севера. Следовательно, линия Моисей - Ковчег - Иисус Навин - Сихем-левиты приводит нас не к Иерусалиму, а к религиозным преданиям, хранимым северными коленами. Об этом видетельствует и упоминание во Второзаконии об обряде на горах Гаризим и Гебал, и общность его учения с проповедью Осии. Оно проникнуто пафосом борьбы против ханаанского язычества, а, как мы знаем, именно на Севере пролегали передовые линии битвы с Ваалами.
      В настоящее время возникновение Второзакония можно представить следующим образом. На равнине Моава перед вступением Израиля в Западную Палестину Моисей вновь совершил заключение Завета с Богом и дал последние наставления народу. По-видимому, речь его была исполнена предостережений и угроз. Моисей уже успел убедиться, как легко поддается масса соблазну идолопоклонства у порога Обетованной Земли, населенной язычниками, и его, должно быть, тревожили недобрые предчувствия. Он заклинал своих людей не забывать Ягве, Создателя и Хранителя Израиля, призывая на головы отступников небесные громы Эти взволнованные проповеди и легли в основу Второзаконнической Торы.
      После смерти пророка левиты повторяли их во время праздников, и таким образом Тора передавалась сначала в устной форме. Память древних народов с удивительной точностью способна была хранить такие почитаемые тексты. Мартин Бубер удачно сравнивает эту стадию в истории Торы с "Логиями"-словами Христа, сохранявшимися в устной традиции до написания Евангелия.
      Когда это священное Предание Торы стало Писанием- определить трудно. Оно впитало в себя и дух пророков (преимущественно Осии) и вместе с тем осталось не без влияния духовенства. В целом Тора как бы подвела итог нескольким эпохам в духовной истории Израиля.
      Но каким образом это левитское произведение попало в Иерусалим? Ответить на это нетрудно. Тора могла быть принесена туда левитами и книжниками, которые бежали из Самарии после ее захвата ассирийцами. Очень вероятно, что книга стала известна уже инициаторам Езекиевой реформы, однако уверенности в этом нет. Скорее всего в те годы Тора была еще достоянием лишь узкого круга людей и не получила распространения. В эпоху же гонений при Менаше Тора могла привлечь внимание тайных сторонников реформ. Вероятно, они переписали манускрипт, внеся в него свои дополнения.
      Таким образом, когда речь идет о Второзаконии, мы можем говорить о своеобразном синтетическом авторстве: Моисей заложил его основу, левиты записали и расширили его содержание, а иудейские пророки и священники переработали, чтобы сделать программой для будущих преобразований.
      Тора во многом отличается от прочих библейских кодексов и судебников с их суховатой бесстрастностью. Ее строки продиктованы пламенной убежденностью, в них слышится взволнованный голос трибуна, обращающегося к народу. Статуты и запреты прерываются мольбами, пророчествами, увещаниями. Проповедник часто повторяет одни и те же фразы, намеренно возвращаясь к уже сказанному, как это делают поэты и ораторы. Иногда его речи напоминают по стилю речи Амоса или Осии, порой же в них звучат интонации Илии и старых воинствующих ягвистов.
      Второзаконие -противоречивая и отнюдь не "сочиненная" книга; в нее как бы вливаются потоки, текущие с противоположных сторон. Эхо древних религиозных битв и языческого террора местами придает ей суровые и резкие черты, но в то же время она возвещает о любви и вере, человечности и сострадании.
      Говоря о важнейшей заповеди Писания, Христос приводит текст из Второзакония; оттуда же берет Он и три ответа искусителю в пустыне. Однако Второзаконие содержит и немало такого, что в корне противоположно евангельскому духу. Это не должно ни удивлять, ни смущать нас, ибо такова природа Ветхого Завета: небесное и земное, вечное и временное. Откровение Божие и проявление человеческой ограниченности стоят в нем рядом.
      x x x
      Сформировавшаяся в бурные критические годы. Тора пронизана духом борьбы. О единстве Божием и верности Творцу в ней сказано так, как говорят лишь перед лицом опасности, угрожающей вере. Эти слова, которые могут звучать с крестов и костров,-свидетельство, исповедание, призыв, реющий над историей как сигнал тревоги:
      "ШЕМА ИСРАЭЛЬ! ЯГВЕ ЭЛОГЕЙНУ, ЯГВЕ ЭХАД... Слушай, Израиль! Ягве-Бог наш, Ягве един! И возлюби Ягве, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими! И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем. И внушай их детям твоим, и говори о них, сидя в доме твоем, и идя дорогою, и ложась, и вставая. И напиши их знаком на руке твоей, и да будут они повязкою над глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на воротах твоих" (Втор 6, 4-9).