21

Доктор Карвалью, я пять раз пользовался вашей чековой книжкой, вот общая сумма, вы можете вычесть ее из моего гонорара. Мне очень нравится ваш дом, и я захотел осмотреть комнаты, я открыл ящик ночного столика, там лежала кредитная карточка и чековая книжка, вдруг вошла Габриэла, и я испугался, что она решит, что я вор, я запихнул карточку и чековую книжку в карман, я собирался их вернуть, но так вышло, что я ушел и не вернул. Эти слова крутились у меня на языке, я как раз собирался их произнести, когда вошла горничная, неся на подносе кофе, это была новая горничная, а где та девушка, что у вас раньше работала? спросил я. Я уволил ее, сказал доктор Карвалью, она украла мою чековую книжку. А заодно и кредитную карточку.

Это было несправедливо, я должен был пожалеть девушку, я был обязан сказать, что это моя вина, мне следовало вернуть чековую книжку, но в последнее время все шло наперекосяк: что-то внутри меня вопило, но что-то другое, гораздо большее, чем первое, было глухо. Бессильная волна поднималась у меня из желудка и стихала на губах, не оставив пены. Кто-то заметил, что ненависть рождается на устах. И эта волна, я даже не понимал, что это, не видел, что это моя смерть, первые ее отголоски, затихала у меня на губах, не оставляя пены.

Теперь мне звонят из банка, продолжал доктор Карвалью, говорят, что чеки опротестованы, звонят из ресторана, из магазина детских вещей, у нее недавно родился ребенок, наивная дурочка, я хотел ее попугать, ты мог бы оказать мне и эту услугу, но моя жена была против, она говорит, что горничная ни при чем, ну а кто же тогда? Это она, сказал я, конечно, она, согласился доктор Карвалью, и на какое-то время у нас иссякла тема разговора, нам обоим стало неловко, он посмотрел на меня как-то странно, даже не знаю, как сказать, эти ребята умеют смотреть по-особенному, богачи, я имею в виду, шантрапа глядит по-другому, я опустил глаза; я убил Педру по кличке Телевизор, тсс-с, не кричи, Майкел, ты что, с ума сошел? Это тебе, доктор Карвалью протянул мне коробочку, которую производитель шампуней передал для меня, я открыл ее, мобильный телефон, твой гонорар, сказал он. Он будет оплачивать все счета, но ты не увлекайся, сказал доктор Карвалью. Говори по телефону только по делу. Используй его для работы.

Мне было очень скверно, я чувствовал себя разбитым, часто нюхал кокаин, плохо спал, а когда

спал, мне снилось, что я бодрствую, я опять ширялся, и совершенно не обращал внимания на свою дочь, я каждый день ходил на работу, я принимал душ, я нюхал кокаин, я орал на старину Умберту, я плакал, я слушал радио, я ругался с Кледир, я болтал с девчонками из службы секса по телефону, я снова ширялся, «Майкел любит Эрику», «Эрика любит Майкела», я писал наши имена в сердечках на столиках всех кафе, на указателях, на деревьях и на собственной ладони, я плакал, я встречался с какими-то женщинами, но все женщины одинаковы, они стонут в постели, а я не люблю, когда женщина стонет в постели, я не люблю, когда женщина начинает говорить о том, как она потрахалась после того, как она потрахалась, я не люблю, когда женщина называет меня «мой миленький», какой я к черту миленький, я матадор, я убийца, я душегуб.

В один прекрасный день, когда я был на работе, вошла Эрика, белые брюки, белая футболка, мокрые волосы; привет, я приехала. У меня челюсть отвисла. Язык проглотил? поинтересовалась она. Она была красавица, а я выглядел как старая развалина, она в белом, а у меня внутри все горит, я вне игры, выдавил я, все кончено, она положила ключи от дома на прилавок и сказала, что ей больше не нужна квартира; я буду жить в церкви и работать буду там же. Меня словно ударили по лбу, я стоял оглушенный. Я ездила вместе с Марлениу, в Парана был съезд последователей нашей церкви. Еще один удар, теперь в челюсть. Ты не представляешь, как это хорошо – познавать Бога. Удар в живот. Я попытался рассмеяться, засунь своего Бога в задницу. Марлениу был добр ко мне, я не хотела тебя расстраивать, ты знаешь, просто мне необходимо хоть немного спокойствия и мира в душе, я повернулся к ней спиной и начал расставлять корм на полках, корм для собак, мне нужна какая-нибудь религия, говорила она, корм для лошадей, ты же сам говорил, что когда ты думаешь, что умрешь, что твоя дочь умрет, что деревья умрут, то у тебя нет сил встать с постели и ты начинаешь плакать, корм для рыб, ты плачешь по ночам, когда ложишься на землю, в лесу, и видишь звезды, и понимаешь, что ты умрешь, ты видишь бесконечность, ты плачешь, Майкел, ты плачешь, когда просыпаешься среди ночи и думаешь, что ты умрешь, что в один прекрасный день все это закончится, и ты плачешь, ты плачешь, потому что не знаешь, что именно Бог укажет тебе правильный выход, Бог – это путь к небесам. Иди ты на хрен, Эрика. Я поняла, что люди могут умирать с песней на устах, продолжала она, корм для ослов, корм для кретинов, ты можешь сделать так, что твое сердце смягчится, Майкел. Корм, корм, корм. Ты так и останешься идиотом на всю свою жизнь? Да, но только не тем идиотом, который поселился в церкви, огрызнулся я. Корм для кроликов. Она развернулась и ушла, а я остался расставлять корма, и слезы текли из моих глаз до самого вечера.

На той неделе доктор Карвалью звонил мне пять раз по мобильному телефону, да еще Гонзага оставил для меня кучу деловой информации, людям требовались мои услуги, но я был не в состоянии ничего делать, я страдал. У Эрики появился новый парень, Иисус, они, наверное, часто трахаются.

Однажды я не выдержал, проследил за Марлениу до самой церкви и выяснил, где она живет. Большой зал, крытый черепицей «Этернит», белые и синие полосы, это было похоже на дансинг, «Бог есть свет» – красовалась надпись, сделанная красной краской, ежедневная служба: в семь ноль-ноль и в девятнадцать ноль-ноль. Прихожане на входе должны были предъявлять пропуска, и Эрика ставила в них печать. Я каждый день приходил и следил за ней. Она подметала пол в церкви, собирала деньги прихожан и ставила печати, а я нюхал кокаин и страдал. Марлениу ушел домой, в тот вечер они не трахались. Ни на следующий день, ни после, они не трахнулись ни разу, они подолгу беседовали, но она всегда ложилась в постель одна, а засаленный попик возвращался ночевать домой, к своей мамочке. Блин! У меня прямо гора с плеч свалилась!

Нам надо поговорить, Эрика. Я просил ее вернуться.

Она отказалась. Сказала, что хочет остаться рядом с Богом. Майкел, мне не хватает чего-то, но я не знаю, чего, должно быть, это Бог, я пытаюсь найти его, ведь должно же что-то быть; я встал перед ней на колени, умолял ее, плакал, встань, сказала она, не надо стоять передо мной на коленях, она сказала, что не надо стоять перед ней на коленях, что она не достойна этого, ты достойна всего, что только есть на свете, я готов все для тебя сделать, но она сказала, что ничего не хочет, она хочет только вырвать эту боль из своего сердца, какую боль, Эрика? Что за боль гложет твое сердце? Она ушла обратно в церковь, так и не объяснив мне, что это за боль.

Меня охватило отчаяние, я побежал, я буду бежать, пока не упаду замертво, подумал я, пока меня не разорвет на части, пока я не поднимусь к облакам, и я бежал; я влетел к себе домой, заперся в спальне и вдохнул дозу кокаина, Кледир начала колотить в дверь, открой! Я придвинул комод, чтобы забаррикадировать вход. Открой! Открой дверь! Открой дверь, я тебе говорю! Открой немедленно дверь! Открой дверь! Открой сейчас же дверь! Я открыл, она начала орать на меня, я все слышал, все понимал, она была очень напугана, ненависть, зародившись на устах, взорвалась у меня в мозгу, взрывная волна ударила в руки, я схватил Кледир за горло и стал сжимать, я сжимал и сжимал до тех пор, пока не услышал хруст ломающегося кадыка.

22

Как-то отец рассказал мне историю, которую он вычитал в детективном романе одного очень известного писателя, я запомнила ее на всю жизнь, обрати внимание, это важно. Некая женщина обращается к частному сыщику, ее муж вышел с работы перекусить, и больше его никто не видел. Муж ее был человек порядочный, честный, никогда ни с кем не скандалил, особенно дома, денег, кстати говоря, у семьи особых не было, так что предположение о том, что он сбежал с чемоданом, набитым долларами, отпадает. Было еще одно предположение, что он попросту бросил семью, однако все указывало на то, что жили они дружно, не ссорились, человек этот был хорошим мужем и хорошим отцом, причин уходить из дома у него не было. Его искали повсюду: в больницах, в полицейских участках, по всей стране, везде, где только можно, история в самом деле абсурдная, – парень словно испарился, ни мотивов, ни объяснений этому поступку не было.

Спустя несколько лет тот самый частный детектив – дело происходило в Соединенных Штатах – находит этого типа в каком-то Богом забытом городке, не знаю уж, как он его нашел, знаю только, что нашел. Слушай, парень, ты исчез несколько лет назад, жена твоя чуть не помешалась от горя, какого черта ты это сделал? А у него уже другая жизнь, другая семья, новая работа. Вот что он ответил: в тот день я шел перекусить, когда я проходил мимо стройки, цементный блок или что-то очень похожее на него, не помню точно, свалился сверху и упал мне под ноги, он мог бы упасть мне на голову, но он упал рядом, у меня было такое чувство, словно кто-то открыл крышку у котла, где бурлит вся наша жизнь, засунул мою голову внутрь и сказал: посмотри на то, как варится это дерьмо.

Человек сунул голову в котел, и все сразу потеряло для него смысл. Жена, дети, работа – все это уже не имело никакого значения, потому что, когда ты заглядываешь в этот котел, ты понимаешь, что жизнь в этом и заключается: в том, чтобы жить, и в том, чтобы умереть. Человек этот развернулся и ушел, ушел навсегда.

Я рассказала тебе эту историю, чтобы ты понял – люди исчезают. Не важно, есть у них мотивы, нет у них мотивов, они бросают детей, деньги, да что угодно. Очень много людей пускается в бега, достаточно заглянуть в газеты. Человек идет в булочную на углу и не возвращается. Ребенок играет перед домом и убегает. Уходит в школу и не приходит обратно. Если женщина исчезла, это вовсе не значит, что ее убил муж. Я просто хочу внушить тебе одну простую мысль: люди исчезают.

Вот в этом вся Эрика, как на ладони. Ты, ты, ты саранча, ты бич Божий, ты изуродовал мне жизнь, как ты мог так поступить со мной, идиот несчастный? Я думал, что она скажет что-нибудь в том духе, когда я в отчаянии стучался на рассвете в двери ее церкви и признался, что убил Кледир, я думал, что она начнет кричать на меня, станет говорить про Иисуса и про Марлениу, все так и получилось, в точности как я себе это представлял, однако потом она села на кровать, перестала плакать, и в голове у нее сложился план моего спасения. Мы сидели в комнатке, где она жила, тесная келья с одной кроватью, одним столом и одним стаканом для воды. Саманта спала у меня на руках.

Дальше будет вот что: ее станут искать, родственники, подруги, соседи, полиция, но ты всем скажешь одно и то же: она меня бросила. Сбежала и не оставила даже записки. Их это не удивит. Полиция, конечно, будет подозревать тебя, все будут тебя подозревать, ну и что с того? Подозрение – всего лишь подозрение. Они должны будут найти труп, найти свидетелей. Ты говоришь, что тебя никто не видел. Или видели? Нет, ответил я.

Я сделал все, как она сказала. Одолжил у Маркана машину, и мы поехали ко мне. Саманта всю дорогу плакала, и это сильно действовало мне на нервы. Мы ликвидировали все улики, положили тело Кледир в багажник и пустились в путь.

Саманта лежала на заднем сидении и спала, ехали мы довольно долго, забрались на холмы Кантарейра, я хотел похоронить Кледир в лесу, в густом-густом лесу. Мы остановились на обочине, и в тот самый момент, когда я доставал тело Кледир, на дороге показался грузовик. Поравнявшись с нами, он остановился, Эрика выскочила из машины. Что случилось? спросил водитель грузовика. Колесо лопнуло, ответил я. Помощь нужна? Нет, мы уже поменяли его, сказала Эрика. Грузовик уехал, мне казалось, что сердце у меня сейчас взорвется. Я вошел в лес, таща на себе тело Кледир, выкопал глубокую двухметровую яму, бросил Кледир на дно и аккуратно забросал ее землей.

На обратном пути мы не разговаривали. На полпути я вспомнил про саранчу, а почему ты назвала меня саранчой, спросил я. А у тебя такие же антенны, ответила Эрика. Саманта готова была вот-вот проснуться, и Эрика сделала мне знак, чтобы я замолчал.

Когда мы приехали домой, Эрика уложила Саманту в кроватку. Мы тоже легли. Эрика сказала, что от подушки приятно пахнет. Это ее запах? Да, ответил я. Эрика начала ворочаться с боку на бок, она никак не могла уснуть. Мне тоже не спалось, я думал о Кледир, земля накрыла ее лицо, мне это особенно врезалось в память, как земля падает ей на лицо. Водитель грузовика. Эрика сказала, что ей непривычно спать в этой постели. Я спросил, переедет ли она ко мне. Она сказала да, вот только съездит завтра забрать свои вещи. Ты золото, сказал я ей. Мы начали целоваться, лицо водителя грузовика все время стояло у меня перед глазами. Он мог запомнить номер моей машины. Потом кто-нибудь мог найти труп. Газетчики. Водитель грузовика видел мужчину и женщину в «Додж Дарте» цвета коричневый металлик. Я встал с кровати. Я съезжу туда, сказал я.

Я приехал, выкопал тело, положил его в багажник и вернулся домой. Я решил, что небезопасно оставлять Кледир в машине, я был простужен и из-за насморка не чувствовал запахов, но, может быть, она уже начала разлагаться? Когда Эрика увидела, как я несу тело Кледир на руках, она расплакалась. Господи, до чего же она грязная! Ее надо завернуть, поищи какие-нибудь мешки на кухне. Какие мешки? переспросила Эрика. Она начала кричать, мусорные мешки что ли?! Ты собираешься засунуть свою жену в мешок для мусора?! Взгляни на ее лицо, посмотри, как она несчастна, мы с тобой оба в дерьме по уши. Перестань, Эрика. Не перестану. Эрика захотела вымыть Кледир, я сказал ей, что она с ума сошла, но у нее начиналась истерика, она кричала, и я, испугавшись, что нас услышат соседи, согласился. Мы отнесли Кледир в ванную, сняли с нее одежду, Эрика взяла в руки мыло, а я держал тело под душем. Она даже мертвая хороша, сказала Эрика, у нее красивое тело, тебе не кажется? Давай закончим с этим поскорее, ответил я. А ты трахался с ней, Майкел? Перестань. Трахался или нет? Я молчал. Эрика направила струю душа на меня, отвечай, кретин! Иногда, процедил я. Что значит иногда? Именно это и значит: иногда. Мерзавец, ты трахал ее каждый день, стоило только мне тебя бросить, как ты сразу взобрался на нее. Эрика толкнула меня в грудь и вышла из ванной, хлопнув дверью, я остался один, держа на весу намыленное тело Кледир, я взял полотенце, вытер его, потом перенес труп в комнату, Эрика сидела на диване злая как черт. Куда мы ее денем? Бросим посреди улицы, огрызнулась она. Эрика, ты ревнуешь меня к женщине, которой уже нет в живых, я не ревную, еще как ревнуешь, я спрячу ее на кухне, сказал я. Нет, возразила Эрика. Давай лучше положим ее под кровать.

Я не был уверен, что это правильно, но все-таки мы засунули тело Кледир под кровать.

Наконец, совершенно обессиленный, я лег в постель, чувствовал я себя отвратительно. К тому же меня охватило какое-то странное ощущение. Эрика забралась на меня, я не хотел, но мы потрахались. Потом она уснула, а я провел остаток ночи, рассматривая ее лицо.

Эрика так и не объяснила мне, почему она назвала меня саранчой. Я не был саранчой.

23

У нас хуже, чем в Балтиморе и Хьюстоне, хуже, чем в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, мы уступаем пока только Рио-де-Жанейро и Йоханнесбургу, в Йоханнесбурге по статистике случается сто убийств на сто тысяч жителей, вы только вдумайтесь в эту цифру, так что мы как раз на полпути, мы довольно быстро их догоним, если и дальше так будет продолжаться. Все это говорил здоровенный толстяк, чей огромный живот нависал над брюками, мы сидели и пили виски. Мы столкнулись в дверях, я как раз собирался уехать, чтобы похоронить Кледир, они застали меня врасплох, это было ужасно. Я специально заехал, чтобы представить вас друг другу, сказал доктор Карвалью, а еще он сказал, что толстяк давно хотел познакомиться со мной, вам обоим есть о чем поговорить, он не давал мне рта раскрыть, доктор Карвалью всегда себя так держал, все время я да я, никогда никого не слушал; он ушел, оставив меня на пороге моего дома в компании толстяка, который оказался комиссаром полиции. Я сказал, что мы можем поговорить в баре у Гонзаги, мне не хотелось звать толстяка к себе домой, Эрика могла до смерти перепугаться, я поеду за вами, предложил я, но толстяк ответил, что ему удобнее поехать на моей машине, у меня кончился бензин, заявил он и, не дав мне опомниться, залез в мою машину, вернее, в машину Маркана, залез и уселся на сиденье, а в багажнике лежало тело Кледир, а у меня насморк и я не знаю, начало оно уже разлагаться или нет.

Хочешь еще виски, спросил он, я не возражал, мы выпили еще по стаканчику. На, посмотри, сказал он, это газета, культурное обозрение, это самое крупное издание по вопросам культуры в нашей стране, взгляни сюда, знаешь, что это? Это реклама оружия. Реклама пистолета, продолжал он, сердясь все больше, тридцать восьмого калибра, это значит, что люди хотят носить оружие, каждый хочет обзавестись пистолетом, своей собственной дубинкой, все без исключения хотят защищаться сами, посмотри, что они тут пишут: «Важная информация: его использование требует навыка и душевного равновесия», ни фига себе! Душевного равновесия! Красиво! Люди перепуганы, люди уже покупают оружие чуть ли не по телефону, дальше будет еще хуже, я уже говорил, мы обогнали по криминальной статистике Нью-Йорк и Балтимор, а теперь у нас вешают плакаты «Не берите в руки оружия». Да как же его не брать. Всякий, кто посмотрит новости по телевизору, побежит покупать автомат. Читай, что здесь написано: «Мы продаем оружие». Покупайте оружие, не покупайте оружие, чего они хотят, в конце концов? Ты можешь мне сказать, чего они хотят? Не знаю, ответил я, а я знаю, перебил он, им нужны такие люди, как ты. Я давно слежу за тобой, мои парни только о тебе и говорят. Это я попросил доктора Карвалью нас познакомить. Жители нашего района тебя просто обожают, и ты это знаешь. Тебя уважают бизнесмены. Тебя уважают полицейские. Тебя уважают домохозяйки. А что ты, собственно, делаешь, Майкел? Я убиваю людей, но этого я не стал говорить, я ждал, пока он сам ответит на свой вопрос. Ты оказываешь огромную услугу полиции, вот что ты делаешь. Ты филантроп, в определенном смысле. Филантроп? переспросил я. Да, филантроп, повторил он, вот только в нашей стране ничего не надо делать бесплатно, ты должен получать деньги, всегда получать, мне платят, возразил я, тебе мало платят, заявил он, это хороший рынок, очень хороший рынок, здесь можно заработать настоящие деньги.

Мы выпили еще виски; у тебя есть что-нибудь мясное? спросил он у Гонзаги. Мясное, доктор Карвалью тоже был хищник, каждый день ел мясо, мне – мясо, говорил обычно доктор Карвалью, и обязательно с кровью, бифштекс для комиссара тоже был с кровью, в его тарелке плескалась целая лужа крови, ее было очень много, я хочу предложить тебе сотрудничество, Майкел, в одной фирме по обеспечению общественной безопасности.

Я почувствовал, как у меня в груди разливается тепло, этакое теплое спокойствие, не знаю даже, как это назвать, виски тут не при чем, это слова комиссара так на меня повлияли, я почувствовал гордость, комиссар предложил мне сотрудничество, все в нашем районе меня обожают, когда они проезжают мимо, то обязательно сигналят мне, приветливо машут рукой, на меня снизошла благодать, мне хотелось показать ему труп Кледир, но я этого не сделал, я решил, что это ни к чему.

Мы обеспечим нашему району безопасность, начиная с бедняцких фавел, прикинь, если с каждого барака брать по пять долларов, продолжал он, цена, конечно, должна быть в долларах, ведь, откровенно говоря, настоящие деньги – это только доллары, так вот, если каждый барак будет платить по пятерке, а у нас порядка пятисот таких бараков, то это две с половиной тысячи долларов. Но это ерунда, это мелочь, потому что есть еще мелкие торговцы, крупные торговцы, промышленники, транснациональные воротилы, миллионеры, мультимиллионеры, депутаты, враги депутатов, общественные деятели, любовницы депутатов и любовники депутатов, мужья, поколачивающие своих жен, жены, поколачивающие своих мужей, всевозможные компаньоны и напарники, «зеленые», защитники прав человека, короче, всем, всем нужна наша работа, сказал он.

Сантана, так звали комиссара, со своей стороны обеспечит офис, штат секретарш, телефон, табличку с названием фирмы, адвоката, ну и, естественно, добавил он, влияние и поддержку, короче, крышу. Я же должен обеспечить выполнение моей работы, которую я со своими парнями умею делать, сказал он. Его имени в уставе фирмы не будет, ты понимаешь, я все-таки комиссар, всегда найдется какой-нибудь штатский ублюдок, какой-нибудь адвокат или депутат, или защитник прав человека, в общем, кто-нибудь, кто обязательно захочет создать проблемы таким людям, как я или как ты, мы впишем туда имя какого-нибудь известного человека, ты не беспокойся, он не будет ни во что встревать, это наше с тобой дело.