Парочка тем временем миновала фонтан и свернула на глухую, упиравшуюся в забор аллею. Свет звезд сюда не добирался, теряясь в густых кронах тополей. Дама уже не хохотала во весь голос, лишь иногда тихо взвизгивала и что-то торопливо шептала, на что кавалер ее отвечал не менее быстро и частью взволнованно.
      Ближе к полуночи на главную аллею парка въехала черная, блестевшая свежим лаком карета. Из нее с трудом вылез мужчина на костылях и, поминутно чертыхаясь, заковылял к фонтану... Через некоторое время он вернулся к экипажу...
      Дворник проводил карету взглядом, засмолил цигарку и, подхватив под мышку метлу и совок на длинной ручке, направился к летней читальне. Устроившись на одной из соседних с ней скамеек, он вытащил из-за пазухи початую бутылку мадеры, которую обнаружил на сцене Зеленого театра.
      Пить пришлось из горлышка, но подобное неудобство дворника не смутило. Минут через десять он принялся насвистывать "Камаринскую" и даже притопывать и прихлопывать в такт изрядно повеселевшим мыслям.
      Прошло еще некоторое время. Угас шепоток на укромной аллее. Откинувшись головой на спинку скамьи, умолк дворник... И только ленивый брех собак да жестяной шелест тополиной листвы иногда прерывали тишину и покой августовской ночи.
      От реки наползала зябкая сырость, пахло водорослями и лягушками, а с запада накатились вдруг рваной пеленой тучи, и заморосил мелкий дождь. Дворник чертыхнулся и залез под скамью, где вскоре и захрапел, примостив под голову крепкий кулак. Но дождик, так и не пробившись сквозь кроны тополей, прекратился так же неожиданно, как и начался.
      И, судя по тому, что кавалер с дамой не покинули своего убежища, дождя они даже не заметили...
      Где-то вдалеке несколько раз быстро процокали копыта, вероятно, разъезжались последние гости ресторана "Бела-Вю", который находился в двух кварталах от парка. Собачонка непонятной породы выскочила из кустов, шумно почесала задней лапой за ухом и припустила рысцой по аллее.
      Добежав до спящего дворника, она некоторое время покрутилась возле него, обнюхала пустую бутылку и шарахнулась в сторону, когда та звонко ударилась о камень и покатилась.
      Собачонка деловито шмыгнула в кусты и через пару минут объявилась уже у фонтана. Доли секунды она сновала у его подножия... И вдруг громкий хлопок, а следом оглушительный взрыв слились в одно с истошным собачьим визгом.
      Собачонка сиганула в кусты. А над фонтаном взметнулись вверх один за другим четыре огненных столба и рассыпались с треском и шипением на множество ярчайших звезд и звездочек, расцветив небо великолепным фейерверком.
      Из-под скамьи выбрался очумевший дворник и, схватив лопату наперевес, бросился к фонтану. Из кустов выскочила дама. Высоко подхватив юбки, так, что стали видны длинные голенастые ноги без чулок, она рванула следом, на два корпуса обошла дворника и остановилась напротив груды кирпичей. Их незадолго до наступления сумерек привезли и сгрузили с телеги два мрачных мужика в грязных армяках.
      Чаша фонтана явно нуждалась в ремонте. Мужики обошли ее несколько раз и попинали ногами, проверяя на прочность старую кладку. Она не поддалась, но отвалились несколько кусков штукатурки. Мужики задумчиво покачали головами и уехали. Но даму интересовала как раз куча кирпичей. Именно оттуда взлетели в небо столбы огня, оставив после себя сильный запах пороха: кисловатый и едкий.
      - Ну, елки точеные, зеленая тайга! - выкрикнула в сердцах дама неожиданно мужским голосом и с досадой посмотрела на подбежавшего дворника. - Вот же сучья порода! Такой спектакль нам провалила! - Она оглянулась на кусты. - Что у тебя?
      - Сбежала, шельма! - Кавалер вынырнул из зарослей, отряхнул колени от прилипшего к ним мелкого мусора, сорвал с рукава колючую гроздь репейника и удрученно покачал головой. - Все насмарку!
      Дворник подошел к фонтану, пошарил у его основания, достал сверток, завернутый в темную тряпицу, и передал его кавалеру.
      - Забирай, теперь это без надобности.
      Дама неприлично выругалась, задрала юбки еще выше и, нисколько не тушуясь, потянула свой наряд через голову, явив свету мужскую исподнюю рубаху и закатанные выше колен брюки. И голосом Вавилова угрюмо произнесла:
      - Начальство на подходе...
      Кавалер и дворник дружно оглянулись. От ворот парка стремительно приближался Тартищев. Бежал он молча, но троица у фонтана вдруг нервно переглянулась, и бывшая дама обреченно пробормотала:
      - Определенно полный завал!
      ***
      - Может, вам в актеры податься? - ехидно справился Тартищев. И это были первые приличные слова, которые он произнес за те полтора часа, что миновали с момента взрыва петард. - Ишь как складно получилось, Дездемоны, мать вашу... - Начальство вновь перешло на непечатный лексикон. Алексей посмотрел на Вавилова и вдруг вообразил его белокурой красавицей, а Тартищева разъяренным мавром.
      И так ярко это себе представил, что даже закрыл глаза, чтобы не рассмеяться.
      Его приятель с размазанным по лицу гримом и прячущей усы полоской пластыря над губой сидел, понурив голову, и Даже не пытался возражать Тартищеву, хотя, по правде, вовсе не был виноват. Кто ж мог предвидеть, что весь их план взлетит в воздух вместе с китайским фейерверком из-за блохастой собачонки, в чью пустую голову взбрело вдруг пробежаться по ночному парку?
      - Ладно, - вдруг вполне спокойно сказал Федор Михайлович и хлопнул ладонью по столу, словно поставил точку в конце неприятного всем разговора. - Криками и бранью здесь не поможешь! Давайте решать, что дальше делать?
      Ведь жулики наверняка поняли, что им ловушку готовили.
      - Да уж! - произнес тоскливо Вавилов и удрученно покачал головой. Ведь каждый шаг просчитали, все как по нотам расписали...
      - Прекрати сопли пускать! - прикрикнул на него Тартищев и неожиданно миролюбиво добавил:
      - План твой, Иван, и вправду был замечательный, но глупые случайности порой губят великие дела.
      Вавилов поднял голову.
      - Купцу сообщили, что ничего не получилось?
      - Сообщили, - скривился Тартищев. - Разгневался шибко Никодим Корнеевич. Он ведь ждал, что к утру мы всех жуликов переловим.
      - "Амур" уже грузится и вечером в Тесинск уходит, - подал голос Корнеев, так и не снявший фартук и бляху дворника. - Как бы чего не вышло...
      - Я не думаю, что кто-то осмелится напасть на пароход у причала. Я еще с вечера договорился с исправником, что он даст команду речной полиции выставить караулы у сходен и на самом пароходе, - пояснил Тартищев.
      - Надо убедить Кретова, чтобы усилил охрану парохода на время плавания. За трое суток, что "Амур" будет добираться до Тесинска, всякое может случиться, - сказал Вавилов и посмотрел на Алексея. - Как ты считаешь, жулики успеют что-нибудь предпринять?
      Тот пожал плечами.
      - Как можно рассуждать о планах преступников, если мы абсолютно ничего о них не знаем? Возможно, они гораздо хитрее и осторожнее, чем мы о них думаем. Нам слишком хотелось, чтобы они появились сегодня, вот они и появились, и вывели нас на чистую воду.
      - Ты думаешь? - произнес растерянно Вавилов. - Ты думаешь, собака была неспроста?
      - Я ничего не утверждаю! - Алексей снова пожал плечами и снял с сюртука сухую травинку. - Возможно, она просто охотилась на сусликов или вспомнила про кость, которую когда-то закопала у фонтана.
      - Прямо-таки она и вспомнила, - проговорил с досадой Корнеев, - вам случайно не кажется, что собачонка натаскана на запах купца? Не зря ж ему велели самолично принести деньги и заложить их в тайник.
      - Вполне резонно, - согласился Тартищев, - но почему ж тогда она сперва к тебе подбежала, а не к фонтану?
      Корнеев показал в улыбке крупные белые зубы:
      - Да не ко мне она подбежала, а к бутылке. Мне ее как раз сам Кретов и дал, когда мы с Потехиным ему объясняли, как себя вести у фонтана, чтобы веревку случайно не задеть.
      Он молодцом себя повел, все точно, как мы его учили, исполнил. Со стороны я даже не заметил, что на самом деле он ничего в тайник не заложил...
      - Вы что ж, вино у него пили? - нахмурился Тартищев.
      - Да нет, он пустую дал. Я в нее крепкого чаю налил под цвет мадеры.
      - Ерунда все это, - махнул рукой Вавилов, - ты небось так ее залапал, что весь запах купца перебил. Но допустим, что собаку все-таки натаскали на запах Кретова, тогда выходит, что это сделал кто-то из его близких?
      - Из близких, друзей, врагов, соседей, приказчиков, сторожей и еще бездны народа, кто с Кретовым более-менее близко общается! - махнул рукой Тартищев. - Проще пареной репы украсть сапог или штиблеты купца, даже не украсть, а взять на время, на ночь, к примеру, дать умной собаке хорошенько обнюхать, и она непременно найдет любую вещь с подобным запахом.
      Вавилов крякнул и провел ладонью по лицу, еще больше размазав по щекам грим, но не обратил на это ровно никакого внимания. Пятна румян ярко выделялись на покрытом белилами лице, глаза лихорадочно блестели.
      Тартищев окинул его взглядом и приказал:
      - Все, расходимся по домам! В десять утра общий сбор!
      Отоспитесь, и на свежую голову обсудим, что нам дальше делать.
      Через четверть часа они вышли на улицу. Занимался невзрачный рассвет. Город заволокло туманом. И не успели сыщики сделать первый десяток шагов до поджидавшего их экипажа, как разорвали тишину далекие выстрелы. Стреляли со стороны реки и несколько раз подряд.
      - "Амур"? Они напали на "Амур"! - выкрикнул Иван и рванул с губы кусок пластыря. Рванул сгоряча и, зашипев от боли, яростно выругался - часть усов осталась на пластыре.
      - Не гони коней! - одернул его Тартищев и прислушался.
      Выстрелы не повторились. Но через некоторое время навстречу экипажу, в котором Тартищев и его агенты поспешили к пристани, выехал верховой - рослый унтер-офицер в форме речной полиции. Завидев Тартищева, он спешился и взял под козырек.
      - Здравия желаю, ваше высокоблагородие! - рявкнул он во весь голос. Велено вам передать, что совершено вооруженное нападение на пароход "Амур". Никто не пострадал, только злоумышленникам удалось облить часть груза керосином и поджечь. - Он кивнул головой в сторону, откуда раздавались выстрелы. - Пожар, правда, успели потушить, но самое главное в этом пакете. - Он вытащил из кармана измятый конверт и протянул его Тартищеву. Никодим Корнеевич велели вам лично передать.
      - Он, что ж, на пароходе?
      - На пароходе, на пароходе, - согласно закивал головой унтер-офицер. Говорят, он сразу же после взрыва в парке на "Амур" приехал со всей своей охраной.
      Тартищев хмыкнул, достал из конверта листок бумаги и прочитал несколько корявых строк, выведенных рукой не слишком привыкшего к писанине человека.
      - Ну вот, - сказал он с досадой и посмотрел на агентов. - Никодим Корнеевич сообщает, что во время драки с разбойниками одному из его сторожей удалось сорвать маску с предводителя. Сторож точно не утверждает, но говорит, что разбойник сильно смахивает на младшего Кретова - Михаила.
      - Еще не легче, - вздохнул Вавилов и поинтересовался:
      - Они его схватили?
      - Предводителя? - уточнил Тартищев. - Нет, не схватили. - И вновь заглянул в бумагу. - Ловкий, негодяй, оказался. Перемахнул через борт - и был таков! Внизу его лодка поджидала ..
      - Михаил? - удивился Алексей. - Разве он в городе?
      - В том-то и дело! - вздохнул Тартищев. - Наш пострел везде поспел, только я думал, что он с актрисами кутит, а оно видишь как получилось. - Он снова вздохнул и приказал кучеру:
      - Давай на пристань, да поживее!
      Глава 5
      Длинный белый пароход, шумно ворочая колесами и оставляя после себя черный шлейф дыма, миновал Шалун-камень, за которым река делала крутой поворот, а Североеланск скрывался из виду. Отвесные каменистые сопки, поросшие глухим еловым лесом, нависли над рекой, отчего вода потемнела и сразу же ощутимо похолодало.
      Над верхней палубой летали цыганские песни, звучали веселый смех и звон бокалов. Там еще до отправления парохода вынесли из ресторана и расставили несколько столиков под пестрыми зонтиками. За ними устроилась шумная компания - гости и друзья Михаила Кретова, следовавшие с ним до Тесинска. В этот вечер всем было ведено появиться в азиатских одеждах, назавтра ожидался африканский день, а послезавтра - в последнюю перед завершением путешествия ночь - готовился бал-маскарад, где каждому дозволялось появиться в том, в чем его душа пожелает.
      Правда, все эти развлечения касались только пассажиров первого класса. Те, кто ехал вторым и третьим, были предоставлены самим себе и лишены хозяйского внимания.
      И слава богу - слишком уж это внимание смахивало на самодурство. Михаил Кретов щедро поил и кормил своих приятелей и гостей, но взамен требовал полнейшего повиновения и исполнения всех своих прихотей.
      Встретиться с Михаилом Алексею не довелось. Тартищев решил, что до поры до времени Кретову-младшему не стоит знать, что его персона заинтересовала полицию. Поэтому, отправляясь в Тесинск на пароходе "Амур", Алексей поставил себе цель не лезть на рожон и держаться подальше от шумной компании и ее забав, то есть вести себя так, как подобает скромному горному инженеру, следующему по делам на железоделательный завод.
      Поднимаясь на пароход по деревянным сходням, он услышал за спиной непонятный гвалт, оглянулся и увидел несколько экипажей с откинутыми, несмотря на мелкий дождь, верхами. Весело галдящая толпа цыган в разноцветных костюмах, с бубнами, гитарами и скрипками под мышками вывалила из них на набережную.
      - Ну опять веселье будет! - подмигнул своему напарнику матрос, проверяющий билеты. - Как бы только кого не пришлось из реки вылавливать. Помнишь, как в прошлый раз?
      Матросы весело загоготали.
      Цыгане, приплясывая и горланя, приблизились к сходням, и в это время на набережной показалась вишневая с золотыми вензелями карета. Цыгане расступились, а карета подкатила почти к самому краю причала, и из нее вышел крепкий темноволосый человек, в цилиндре и мягких сапогах.
      Длинный сюртук его был распахнут, из-под него виднелась кумачовая косоворотка, подпоясанная шелковым кушаком с кистями. В руках он держал трость, которую по спирали обвивал золотой узор в виде причудливых, удерживающих друг друга за хвост змеек.
      - Хозяин! - враз выдохнули матросы. Подтянувшись и выгнув грудь колесом, они приняли молодцеватый вид, точь-в-точь как у человека на набережной. Помахивая тростью, тот слегка вразвалочку прошелся вдоль причала, затем Оглянулся и оглушительно свистнул. Из открытых дверей кареты скользнула огромная полосатая кошка, в два прыжка догнала хозяина и принялась тереться головой о его колени.
      Мужчина ласково потрепал ее за шею, подошел к сходням, взялся за веревочные поручни и весело выкрикнул:
      - Яшка, песню! - и, ухватив тигрицу за ошейник, быстро взбежал на пароход. Цыгане грянули что-то разудалое и, сопровождая пение ударами бубнов и звуками скрипок, поднялись следом и скрылись на нижней палубе в каютах третьего класса...
      Алексей прошел на среднюю палубу. Каюта у него была на двоих, но он откупил ее полностью, справедливо полагая, что чем меньше пассажиры парохода будут знать о его личной жизни, тем легче будет выполнить задание, которое поручил ему Тартищев...
      ***
      - Но у него полнейшее алиби, - сказал устало Тартищев и отхлебнул остывший чай из стакана в серебряном подстаканнике. - Всю ночь они кутили в Кавказских кабинетах, ели шашлыки и пили кахетинское, да еще купали певиц в шампанском. Владелица русского хора это подтвердила. Она сама отвозила барышень на ужин по заказу вашего брата, Никодим Корнеевич. Ко всему прочему, в пятом часу утра, за полчаса до нападения на пароход, в одном из кабинетов случилась драка между близким приятелем вашего брата Драповым и актером Ферапонтовым. Михаил лично их разнимал, при этом многие из гуляющих присутствовали и утверждают, что после примирения он в компании тех же Драпова и Ферапонтова вернулся к себе в кабинет. Там его дожидались две певицы, с которыми они затянули "На Муромской дорожке", а через полчаса Михаил заказал в ресторане омаров и затолкал одного из них за шиворот Глафире Зазнобовой, - Тартищев прищурился и сверился с записями на листе белой бумаги, - да, затолкал ей за шиворот... Ваш брат сильно рассердился, когда Зазнобова отказалась петь перед его гостями в неглиже... - Он поднял глаза на Никодима Кретова, восседавшего перед ним в одном из кресел пароходной кают-компании. - Вот полный расклад похождений вашего младшего братца в ночь нападения на пароход "Амур".
      - Получается, что сторож ошибся? - Кретов смерил Федора Михайловича мрачным взглядом.
      - Выходит, ошибся, - подтвердил Тартищев и вздохнул. - Утро только занималось, туман, суматоха...
      - Если б не туман, они бы черта с два к "Амуру" сунулись! - Кретов сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, и опустил их на колени. Подплыли на лодке из-за острова и на пароход взобрались по якорной цепи... Он крякнул от досады. - Мои орлы растерялись только потому, что двое из них были в полицейской форме... Иначе пристрелили бы на месте.
      - От чего ушли, к тому и приехали, - произнес удрученно Иван, успевший избавиться от грима и переодеться.
      Темные круги под глазами и посеревшее лицо выдавали его с головой: несмотря на приказ Тартищева ехать домой и отоспаться как следует, Иван полдня мотался по городу, пока не собрал воедино доказательства непричастности Михаила Кретова к нападению на пароход. Хотя с большим удовольствием сделал бы обратное: его усердие привело к тому, что вновь вопросов оказалось больше, чем ответов. И Тартищев понимал, что дело зашло слишком далеко за рамки внутрисемейных раздоров и склок.
      Вечером следующего дня Тартищев пригласил в свой кабинет на Тобольской Алексея и Ивана. Почти шесть часов провели они, обсуждая план действий, которые помогли бы обнаружить неизвестных злоумышленников, досаждающих Никодиму Кретову.
      Полицмейстер отвел на все про все месяц сроку. Прежде он не был так суров, но взрыв петард в парке пожарного общества вызвал такой поток злословия и насмешек в адрес полиции, что Батьянов не выдержал, накричал на Тартищева и велел ему ежедневно докладывать о ходе дознания.
      Сам Никодим Кретов публично пообещал вручить золотые часы тому из полицейских чинов, кто особо отличится при поимке предводителя разбойников, но прошло уже два дня, а сыщики не продвинулись даже на вершок в разгадке преступлений.
      И тогда родился тот самый план, благодаря которому Алексей вновь натянул на себя сюртук горного инженера с желтыми латунными пуговицами и малиновыми петлицами и отправился на юг Североеланской губернии, чтобы на месте разобраться, откуда растут ноги тех происшествий, из-за которых потеряли покой и сон все чины сыскной полиции от младшего агента Алексея Полякова до ее начальника - Федора Михайловича Тартищева.
      ***
      Алексей добросовестно сутки не выходил из своей каюты: отсыпался, читал и вновь отсыпался. Обеды ему приносили из ресторана. Официант, веснушчатый и долговязый, оказался на редкость словоохотливым и, расставляя на столике доставленные им блюда или убирая грязные приборы, рассказывал о событиях, происходящих на верхней палубе. Там чуть ли не до утра играл оркестр ложечников и балалаечников, лились удалые цыганские песни, а лихой перестук каблуков с подковами частенько сменяли пьяные выкрики: "Пей до дна! Пей до дна!"...
      Но в первую ночь на пароходе Алексей долго не мог заснуть, и не оттого, что мешал шум и гам, душу его растревожил приятный мужской голос, который с невыразимой болью выводил в разлившуюся над рекой ночную тишину:
      Я не ведаю, не знаю,
      Где найду, где потеряю,
      Жизнь - сплошная маята,
      Все на свете - суета.
      Любовь изменит, будет больно,
      Закричишь во сне: довольно!
      Проснешься, вспомнишь, маята,
      Усмехнешься: суета!
      в этом месте певец сделал паузу, а публика тут же начала бить в ладоши и стучать ногами, повторяя, как заклинание:
      Проснешься, вспомнишь, маята,
      Усмехнешься: суета!
      А певец продолжал петь, и опять ему хлопали, кричали "Бис!" и "Браво!", а следом вступал цыганский хор, за ним ложечники, и все по старому кругу, только песню эту певец пел единственный раз за ночь, других в его исполнении Алексей не слышал...
      Первую ночь пароход двигался медленно, осторожно, словно на ощупь, то и дело посвистывая гудком. К августу река сильно мелела. И хотя вовсю уже шли дожди, а дальние горы посеребрил первый снег, капитан боялся посадить пароход на мель и вечером второго дня причалил его к длинному острову, заросшему черемухой и огромными, в два обхвата, березами.
      С парохода спустили на довольно крутой берег сходни, и пассажиры устремились на поляну. Низкое солнце окрасило все в золотистые тона, зачернив тени и приглушив цвета.
      Дамы, подобрав юбки, бродили по траве, переговариваясь и пересмеиваясь с кавалерами, а те, окружив черемуху, срывали с веток тяжелые кисти с матово-черными ягодами и отправляли их в рот. Но одна беда - комары оказались здесь злющими, кусали беспощадно и всех без разбора. Через полчаса раздосадованная публика вынуждена была спасаться бегством, и остров опустел. Но сходни не убрали, и Алексей решил сойти на берег.
      Отмахиваясь от комаров березовой веткой, он пересек остров, постоял некоторое время на противоположном берегу... Напротив острова возвышалась гора, поросшая редким лесом с проплешинами старых гарей, затянутых малинником.
      Три причудливых останца на ее вершине, освещенные лучами заходящего солнца, отбрасывали на лес длинные черные тени, и Алексею показалось, что это скрюченная трехпалая рука тянется к реке, словно чудище из детской сказки хочет зачерпнуть воды и напиться.
      Темные воды бились о скальные отвесы горы, свиваясь в тугие жгуты и порождая высокие волны с крутыми гребнями, которые, завихрясь в каком-то немыслимом танце, ныряли под утес, нависавший широким выступом над черной пучиной омута. Поток мчался с невероятной скоростью, и Алексей понял, почему капитан не решился провести пароход в этом месте, хотя здесь, судя по всему, было значительно глубже.
      Пароход двигался против течения, и вряд ли его машины смогли бы справиться со столь мощной противодействующей силой.
      - Дикий омут, - раздался за его спиной мужской голос, - Дикий омут.
      Алексей оглянулся. Пожилой человек в измятой шляпе и сером чесучовом костюме вглядывался сквозь подзорную трубу в противоположный берег. Опустив трубу, он улыбнулся Алексею и протянул ему руку:
      - Сергеев Владимир Константинович. Учитель истории тесинской мужской гимназии. Возвращаюсь в родные пенаты после летних каникул. - Он кивнул на водный поток. - Силища, а? Сколько людей здесь сгинуло, не счесть! - Он с интересом окинул Алексея взглядом:
      - К месту службы добираетесь?
      - Добираюсь, - улыбнулся Алексей. - Разрешите представиться. Подпоручик корпуса горных инженеров Полетаев Илья Николаевич. Следую на Тесинский железоделательный завод.
      - Похвально, весьма похвально, - покачал одобрительно головой Сергеев. - Рудное дело у нас в уезде ведется по старинке, все больше кайлом да лопатой машут, а ведь пора уже умные машины завозить, чтобы каторжный труд уничтожить А для этого потребуются не только деньги, но и знания таких молодых людей, как вы, Илья Николаевич.
      - К сожалению, я еду в Тесинск по печальным делам.
      Неделю назад на заводе вспыхнули волнения. Мы получили петицию доменных рабочих, в которой они жалуются на необоснованные увольнения, маленькое жалованье и притеснения, которые чинят мастера.
      Учитель достал из кармана очешник, надел очки, сквозь них посмотрел на Алексея и печально вздохнул:
      - Да, тяжелая вам миссия предстоит. Начальник завода - немец, фон Тригер. Человек жесткий, деспотичный, но тем не менее порядок на заводе изумительный. Волнений сроду не наблюдалось, а тут, видно, смутьян какой объявился.
      Воду мутит...
      - Так вы считаете, что претензии необоснованны? - изумился Алексей.
      - Почему же, дыма без огня не бывает. - Сергеев взял Алексея за локоть и развернул его в сторону парохода, чьи высокие трубы, увенчанные едва заметным дымком, виднелись из-за деревьев. Там опять гремела музыка, смеялись женщины, а эхо удваивало, утраивало эти звуки, они дробились о скалы и рассыпались, как горох, над притихшей рекой...
      - Давайте возвращаться на пароход, а то скоро стемнеет. - Сергеев оглянулся на скалу, увенчанную останцами, И перекрестился.
      Алексей с изумлением уставился на него, а учитель улыбнулся, снял очки и затолкал их в нагрудный карман.
      - Пойдемте, пойдемте, Илья Николаевич, а по дороге я расскажу вам и об этой скале, и об омуте, но сначала давайте свернем во-о-он к тем березам, кивнул он вправо на два огромных дерева, растущих, казалось, из одного корня.
      Они подошли ближе, и Алексей увидел, что все нижние ветви одной из берез увешаны разноцветными ленточками - белыми, синими, красными .
      - Это священная для местных жителей черная береза. - Учитель погладил ствол ладонью. - Смотрите, Илья Николаевич, кора у нее гораздо темнее, чем у соседки. Это достаточно редкое явление, поэтому тесинские татары, их еще хакасами называют, или хагасами, почитают ее, украшают ленточками челомами. Каждая ленточка - чье-то загаданное желание. Но чаще их завязывают, чтобы умиротворить злых духов или в благодарность добрым за то, что спасли или помогли в чем-нибудь. К примеру, благополучно миновать Дикий омут... - Сергеев вынул из кармана носовой платок, оторвал край и привязал ленточку на ветку.
      Затем весело улыбнулся Алексею и пояснил:
      - На удачу.
      Думаю, лишним не будет. Хотя это и языческий обычай, но определенно в нем что-то есть.
      Алексей молча достал из кармана платок. Сергеев проследил взглядом, как его новый знакомый совершает древний обряд, затем сорвал две березовые веточки - одну себе, другую подал Алексею.
      - Поставьте у себя в каюте, чтобы злые духи не водились, а лучше сухого чабреца поджечь, его дым любую нечисть выгонит. - Он взял Алексея за руку и провел между березами.
      Они остановились на берегу. На верхней палубе парохода вовсю гуляла веселая компания, но на палубах второго и третьего класса тоже виднелись люди - группами и в одиночку. Они стояли, облокотившись на перила, тихо переговаривались, смеялись и наслаждались неожиданно теплым вечером.
      Они ступили на сходни, и вдруг сверху послышался мужской голос:
      - Владимир Константинович! Вы что ж у меня в гостях не появляетесь? Али чем вас обидел?
      Алексей поднял голову. С верхней палубы на них смотрел самый настоящий африканец. Мощный торс и лицо отсвечивали черным рояльным лаком, на фоне которого особенно ярко выделялись белки глаз и ярко-красные губы. Африканец стоял рядом с капитанской рубкой, картинно подбоченясь.
      На бедрах - шкура ягуара с переброшенной через плечо когтистой лапой, во всклокоченных волосах - разноцветные перья, на шее - бусы из морских раковин, в ушах и носу - роговые кольца. В правой руке он сжимал настоящее копье из черного дерева, украшенное хвостами неизвестных животных, а другой призывно махал Сергееву и кричал на чистейшем русском языке:
      - Вот уж уважьте, Владимир Константинович! Выпейте чарочку на пару с непутевым Мишкой Кретовым!
      - Не надо так громко, Миша, - покачал головой учитель, - я все понял и сейчас поднимусь к вам на палубу.
      Негр тем временем переключил свое внимание на Алексея:
      - А это кто с вами, Владимир Константинович? Почему не знаю?
      - Подпоручик корпуса горных инженеров Илья Николаевич Полетаев, представился Алексей второй раз за вечер и сделал вид, что щелкнул каблуками.
      - Ишь ты, подпоручик... - весьма ехидно прокомментировал сверху негр и уже другим тоном приказал:
      - А ну-ка оба ко мне на палубу! Живо!
      Глава 6
      - Экий ты, Миша, черный да блестящий, - засмеялся Владимир Константинович, - того гляди свой парадный фрак о тебя измажу.
      - Ничего, - рассмеялся в ответ негр и обнял учителя, оставив на его сюртуке жирные черные следы - пятна гуталина. - Новый справим!
      Владимир Константинович отстранился от него, покачал головой.
      - Все хулиганишь?
      - Хулиганю, - преувеличенно тяжело вздохнул негр. - Планида у меня такая - жизнь весело прожить! - Он оглянулся на Алексея. - А ты что стоишь, как неродной? Вон сколько мест свободных, - кивнул он на столики. - Выбирай любое, а Федька тебе сейчас выпить поднесет и закусить как следует. Сегодня у нас баранина на вертеле и осетры...
      - Спасибо, я не пью. - Алексей, зная о непредсказуемости поступков Кретова-младшего, постарался отказаться самым вежливым образом, на который был сейчас способен, но, кажется, переусердствовал. Отказов здесь не признавали.
      Кретов отошел от Сергеева, крадучись, словно кошка, сделал несколько шагов в сторону Алексея и остановился напротив. Они были одного роста, но Алексею показалось, что над ним вдруг нависла черная скала с выпученными от бешенства глазами.
      - Ты кто такой, чтоб от моего предложения отказываться? - выкрикнула "скала" голосом Михаила Кретова. - Ты что ж себе позволяешь?
      - Я не пью, - произнес Алексей твердо и посмотрел в глаза Кретову. - Я могу себе это позволить!
      - Здесь только я позволяю и приказываю! - рявкнул Кретов и, повернувшись, окликнул коренастого, с опухшей физиономией субъекта, в табачного цвета жилете и таких же панталонах с болтающимися штрипками:
      - Давай, Федька, испробуй, сколько подпоручик водки сумеет вылущить!
      Федька (а Алексей знал по описаниям, что это и есть Драпов, первейший приятель Кретова, но и объект всех пинков и затрещин, на которые не скупился молодой баламут в моменты гнева) подошел к Алексею и окинул его внимательным взглядом.