Высокая, стройная, с темной гривой волос, внешне она очень выгодно отличалась от других курсанток, и когда шла в форме по городу, вся его мужская половина дружно поворачивала ей головы вслед, или чуть не вываливались из окон автомобилей. Но она ни с кем не дружила, сторонилась шумных компаний, подруг не заводила. Девчонки шептались и передавали друг другу на ухо истории об ее несчастной любви.

Вариантов было много, но ни один не совпадал с реальным. Курсантки были правы в одном: ее любовь и впрямь оказалась несчастной. Впервые в жизни ее предали, а в юном возрасте это смерти подобно. Надежде казалось, что она навечно умерла для любви, а тот огонек, который всегда в ней горел, который привел ее в милицию, словно накрыли колпачком, и от него остался лишь коптящий фитилек.

Училась она очень хорошо, старательно осваивала профессию оперативника, но тот энтузиазм, с которым она работала в народной дружине и в комсомольском оперативном отряде, ловила карманников и воевала с дебоширами и пьяницами на родной ткацкой фабрике и в общежитии, участвовала в рейдах по притонам, подвалам, малосемейкам, шефствовала над трудными подростками, он тоже остался в прошлом.

Она уже не плакала по ночам, как прежде, но все так же, ругая себя и обзывая «последней дурой», тайно ждала, что ее Женя вспомнит о ней, вернется, напишет… Ведь он несчастлив со своей Аллой, это оно доподлинно знала. Хотя никто не говорил ей об этом, а молва донесла, что Евгений служит в Москве, живет в шикарной квартире тестя и разъезжает на «Волге» последней модели. Но письмо так и не пришло, а на втором курсе за ней стал усиленно ухаживать Карасев.

Он был очень упорным в достижении цели, и если Надежда поначалу столь же упорно избегала его, то после Нового года, когда до итоговой практики оставалось два месяца, впервые согласилась пойти с ним в кино. Через неделю он сделал ей предложение, а через месяц их расписали. Домой из ЗАГСа они ехали на трамвае, а на скромном вечере присутствовали всего два человека — свидетели жениха и невесты. И, видимо, их брак был обречен с самого начала, потому что сразу после свадьбы они поселились в доме номер один на улице с подобающим названием Кладбище, а из окна их комнаты виднелась могила Чернышевского…

А через неделю появился Меньшиков… Надежду вызвали в дежурную часть, и сказали, что ее при въезде на территорию школы дожидается какой-то военный… Она бежала, не чувствуя под собой ног. И только у ворот перешла на нормальный шаг. И после поражалась самой себе, как не упала в обморок, как не разорвалось ее сердце, при виде того, кого она ждала до последнего, до упора, о ком думала постоянно даже теперь, когда стала замужней дамой…

— А форма тебе идет! — сказал он, как ни в чем не бывало, и протянул руку для приветствия.

Надежда не пожала ее, а лишь молча стояла и смотрела на него. Они не виделись более четырех лет года, а он совсем не изменился. И почему-то вдруг вспомнил о ней…

— Вот выбрался в Саратов, — Евгений старался говорить непринужденно, но она по-прежнему молчала, и его глаза приобрели настороженное выражение. — Специально в командировку попросился. Тут у вас в гарнизоне такие дела творятся!

— Как ты? — наконец, спросила она.

— Все прекрасно! — пожал он плечами. — Вот капитана на днях получил.

Но она и сама заметила четвертую звездочку на его погонах, и так как теперь кое в чем разбиралась, поняла, что получил он ее досрочно. Впрочем, немудрено, та же молва донесла, что его тесть перебрался недавно в Минобороны…

— Погуляем? — неожиданно робко предложил он. — Как ты сегодня вечером? Свободна?

И тогда она вздернула подбородок.

— Я — замужем! — сказала она. — И теперь моя фамилия не Забавина, а Карасева…

И ушла. А вечером впервые поссорилась с мужем…

Нет, как она себя не успокаивала, все-таки уснула только под утро. И с трудом оторвала голову от подушки, когда в окна поезда вовсю светило солнце. Капитан пил чай напротив и вежливо пожелал ей доброго утра. Выглядел он несколько помято, в глаза не смотрел, но переоделся в чистую рубаху, побрился… В купе витал запах его одеколона, благо, что киргизы куда-то улетучились, вероятно, отыскали своих друзей-соплеменников, которых потеряли накануне в суматохе при посадке.

Надежда умылась, переоделась в джинсы, кроссовки и хлопковую рубашку с короткими рукавами. С капитаном она перебросилась едва ли десятком слов. Николай продолжал обижаться, но теперь ей были глубоко безразличны его обиды, и она уже с недоумением думала о том, как могла клюнуть на его комплименты и ухаживание. К счастью все обошлось, и она не сможет себя упрекнуть, что поддалась соблазнам и уступила едва знакомому мужчине…

Но эти мысли промелькнули и пропали, сегодня другое занимало ее голову. Впервые за многие годы, она этой ночью увидела Евгения во сне… Честно сказать, от его голоса она и проснулась. Он склонился над ней, поцеловал в голое плечо и сказал:

— Просыпайся, кошка! Пора вставать…

Он выглядел точно так же, как тогда возле КПП Саратовской школы милиции. Только во сне она с ним до одури целовалась, а не прощалась навсегда. И поцелуи эти не были поцелуями молоденькой неискушенной дурочки. Она целовала его до исступления страстно, как это делает искренне любящая женщина, выстрадавшая свою любовь, и воспринимающая ее, как заслуженную награду за годы вынужденного одиночества.

С детства она знала эту примету — поцелуи во сне к расставанию. И все-таки, почему-то он ей приснился. Давно уже Надежда не испытывала подобного душевного трепета. Она была почти счастлива. Почти… Потому что встреча произошла во сне, и у нее не было никаких оснований думать, что она когда-нибудь состоится наяву.

Лет двадцать назад она потеряла следы Евгения Меньшикова, и не предпринимала ни малейших усилий, чтобы узнать о его судьбе, собрать какие-то сведения. После школы она оказалась в Путиловске, родном городе Карасева, за тысячи километров от Саратова, (Белогорск и вовсе остался на краю земли) и, тем самым, казалось, навсегда вычеркнула его из своего сердца… Но в последние несколько лет вспоминала его все чаще и чаще, и поняла, наконец, что любовь никуда не ушла, лишь затаилась на время. Ведь и дочь назвала его именем, и единственную фотографию не уничтожила…

Неужели надеялась на чудо? Но что за чудо могло случиться, когда прошло почти тридцать лет, как они расстались? Он наверняка и думать о ней забыл в той гонке, которую выбрал взамен ее любви. Наверняка дослужился до высоких званий и постов, отрастил тяжелый подбородок и приличных размеров живот…

К тому же одна из приятельниц косвенно подтвердила ее догадки. Сетуя на то, что уехавший в командировку муж, редко звонит домой, она заметила: «Совсем во сне его не вижу! Забыл, чертяка, или кого себе нашел для постели…». Ее слова прочно угнездилось в голове Надежды. Забыл ее Меньшиков, не вспоминает, поэтому она не видит его во снах.

Правда, оставалась совсем уж крохотная надежда, что не стоит верить приметам слишком безоговорочно. Еще до развода Карасев ушел к своей любовнице, но она очень часто видела его во снах. Он тянулся к ней с поцелуями, пытался обнять, но она отталкивала его, отворачивалась от его губ и ловко увертывалась.

Даже во сне в ней продолжало жить отвращение, которое она испытала, когда узнала, что Александр встречается с молоденькой помощницей прокурора. Впрочем, тогда она не воспринимала ее молоденькой, потому что сама была всего лишь на два года старше своей соперницы. И, конечно, не тешила себя надеждами, что Карасев думает о своей бывшей жене дни и ночи напролет. Ему было чем занять свои дни, а ночи тем более…

Тогда она впервые подумала, что судьба ее наказала, только не понимала, за что? В течение семи лет ее бросили двое мужчин. Первый — ради карьеры, второй — ради уюта и покоя в доме. Чего-чего, но этого при своей службе Надежда Карасева никак не могла обеспечить.

Прокурорская помощница выглядела обыкновенной серой мышкой, с невыразительными, слегка выпуклыми глазами. Она была абсолютно безгрудой, но с аппетитной круглой попкой. И китель на ней висел как на вешалке, зато юбка, чуть не расходилась по швам на бедрах. И, видно, не только борщами-пирогами увлекла она Карасева, если увела его от красавицы жены, которую в тот год признали «Лучшим молодым оперативником области». По показателям она обставила даже более опытных сотрудников, тем более Александра, который пребывал в любовной эйфории и тайком бегал на свидания к Галине, так звали юную сотрудницу прокуратуры.

Конечно, ей было очень плохо в тот год, хотя свое очередное поражение она пережила более стойко, чем предательство Евгения. Может, потому, что никогда не любила Карасева столь же сильно: до потери пульса, до полного самоотречения, как это бывало с Меньшиковым. Когда он впервые поцеловал ее, Надежда чуть не потеряла сознание. С Сашей все было по-другому. И он чувствовал ее безразличие, когда обвинял в том, что у нее вечно холодные губы — первый показатель того, что женщина равнодушна к ласкам мужчины…

Через два месяца после развода Карасев перевелся в область. Галина оказалась дочерью заведующего идеологическим отделом горкома партии… Но Надежда старалась не думать об истинных мотивах этой пылкой любви. Слишком все смахивало на первый вариант, но не осуждала мужа. Он и вправду заслуживал большего, чем Путиловск. Уголовный розыск был его призванием, и сыщик из него получился смелый, азартный, бескомпромиссный… Он быстро пошел в гору. И после окончания первого факультета Академии МВД, возглавил сначала криминальную милицию соседней области, затем само УВД. После чего совершил и вовсе великолепный прыжок в Москву, усевшись в сорок четыре года в кресло начальника одного из ведущих Главков МВД.

Кого-то могла поразить столь стремительная карьера парня из глубинки, но только не Надежду. Она знала, о милиции Александр мечтал с шестого класса, еще тогда, когда бегал доить коров на колхозную ферму вместо больной матери. А фильм «Ко мне, Мухтар!» был его самым любимым фильмом, который он посмотрел более двадцати раз. Потом на смену ему пришел сериал «Место встречи изменить нельзя», и Надежда знала, что Саша тайно, но очень гордился, что внешне смахивает на Володю Шарапова.

К сорока он заматерел, потерял прежде пышную гриву волос, а взгляд стал жестче и беспощаднее, что ли. Женька даже заметила, наблюдая вместе с матерью по телевизору его пресс-конференцию, что Карасев смахивает на криминального лидера больше, чем те, с кем он обязан бороться по долгу службы.

Правда, дочь всегда относилась к отцу без особого пиетета: не могла простить ему, что он бросил мать на третьем месяце беременности. Надежда всячески старалась ее переубедить. Она сама виновата, при разводе не сказала Карасеву, что ждет ребенка. Но, когда он узнал, что она родила, и позвонил из области, чтобы прояснить ситуацию, Надежда очень лихо и очень весело объяснила бывшему мужу, что он здесь не при чем. И дочь у нее от любовника, ведь теперь она свободная женщина и вольна завести ребенка, от кого считает нужным.

Впрочем, о том, что Карасев ее отец, Женька узнала только после выпускного вечера в школе. Она, молча, с побледневшим лицом выслушала Надежду, и нельзя было понять, что Женька думает при этом. Затем она поднялась и ушла в свою комнату. Прошло два часа, за которые Надежда чего только не передумала. Но дочь снова появилась на кухне, где мать почти выкурила пачку сигарет. Она вытряхнула пепельницу в мусорное ведро, села напротив, погладила мать по руке и неожиданно улыбнулась:

— Знаешь, мама! Ты хорошо сделала, что не сказала ему! Он слишком легко согласился, что я не его дочь! И даже ни разу не приехал, чтобы посмотреть на меня. А вдруг я похожа на него?

— Не дай Бог! — улыбнулась в ответ Надежда. — Я бы не хотела, чтобы ты даже к пятидесяти стала такой толстой и лысой.

И они расхохотались, как сумасшедшие. После этого Женя никогда больше не спрашивала ее об отце, лишь выключала телевизор, если Карасев появлялся на экране. А когда мать отправили на пенсию, заявила:

— Я думаю, это он придумал тот приказ, что женщина не может быть начальником уголовного розыска. В пику тебе. Я знаю это, я чувствую…

— Женька, не болтай ерунду! — отмахнулась от нее Надежда. — Прямо у него других дел нет, как мне палки в колеса вставлять.

Дочь насупилась.

— Почему же он тогда за тебя не заступился?

— Посмел бы он это сделать! — Надежда засмеялась и обняла Женю. — И зачем ему это нужно? Твой отец и думать обо мне забыл. Небось, не узнает при встрече! Да и вряд ли она состоится!

— Как же! — дочка окинула ее скептическим взглядом. — Дожидайся! Во-первых, ты нисколько не изменилась, во-вторых, сейчас ты выглядишь гораздо лучше, чем в молодости. В третьих, — последнее заявление Женя сделала с особым торжеством, — когда меня в университете спрашивают, не родственник ли мне генерал-лейтенант Карасев, я отвечаю, что просто однофамилец…

И Надежда поняла, что нет, не так все просто с ее дочерью. Она оскорблена и унижена невниманием отца. И все-таки сама никогда не принижала Карасева в глазах Жени, хотя слышала о том, что он изменяет своей прокурорше налево и направо. Легенды о его подвигах проникали даже в глубинку, и обрастали такими подробностями, что им мог бы позавидовать иной известный сластолюбец.

У Галины от Карасева не было детей, хотя она лет пятнадцать подряд ездила по всяким, даже зарубежным курортам, лежала в престижных клиниках и к каким только целителям не обращалась за помощью, но все напрасно. Надежда не хотела думать, что Бог наказал ее соперницу гораздо сильнее, чем ее, отняв у той способность родить ребенка, а со временем даже прониклась сочувствием к Галине. Что ни говори, у нее есть Женька, а судьба вовремя избавила от мужа, который, кажется, не пропускает ни одной юбки, даже там, почти на Олимпе своей карьеры.

Что касается внебрачных связей генерала Карасева и его троих детей от молоденьких любовниц, эти слухи Надежду тоже не интересовали, как не интересовали скандалы, что были связаны с его именем: обвинения в коррупции, связь со спиртовой мафией, забеременевшая пятнадцатилетняя модель… Несмотря ни на что, Александр держался за Галину, видно, и впрямь любил ее. И это единственное, что заставляло Надежду относиться к нему с уважением. Что касается остального, она нисколько не сомневалась, Карасев своего не упустит, и будет брать от жизни все, пока не получит по рукам… И получил! Полгода назад его официально отправили на пенсию… Говорят, министр очень нелестно о нем отзывался, и даже не приехал на проводы…

Честно сказать, этих подробностей Надежда дочери не сообщала. Слишком грязные были подробности, не для нежных девичьих ушей. И Надежда тихо радовалась, что Бог сподобил ее вовремя расстаться с Карасевым, а все стрессы, волнения и обиды выпали на долю прокурорши. Теперь она не воспринимала развод, как наказание, а как подарок судьбы…

Но, признавшись Жене, кто ее отец, и почему она дала ей собственное отчество, она все чаще и чаще стала вспоминать другого Женю. Единственное, что она не объяснила дочери, так это происхождение ее имени. Но с того момента, еще усерднее, еще старательнее, с почти болезненным тщанием всматривалась в лица военных, если их показывали на экране, будь то Чечня, Таджикистан или зоны межнациональных конфликтов.

Один раз ей показалось, что она видит знакомое лицо. По телевидению шел репортаж из Косово, и журналист брал интервью у двух офицеров-десантников из группы российских миротворцев, но ведь Женька никогда не был десантником. Хотя в ВДВ тоже были политруки, и кому бы еще позволили дать интервью, как ни офицеру, знающему, что нужно ответить даже на самый хитрый и коварный вопрос…

Но она застала лишь конец репортажа, и потому так и не поняла, был ли худощавый подтянутый полковник с загорелым и обветренным лицом ее Женькой, или она попросту приняла желаемое за действительность…

Выключив телевизор, она достала фотографию Евгения, зажгла свечи и часа два сидела за столом, пила красное вино, смотрела на снимок, и плакала… Господи! Ей так ничего не удалось забыть! И после этого она стала вынашивать мысль непременно съездить в Белогорск, пройтись по зеленым улицам, по тем самым, по которым они бродили ночи напролет, и лишь под утро спохватывались, что ей к восьми на фабрику…

Вагон вдруг резко дернулся, пронзительно заскрежетали тормоза, Надежда едва удержалась за поручень… Кажется, кто-то на полном ходу сорвал стоп-кран? По коридору, с противоположного конца вагона бежала в свое купе проводница и отчаянно ругала пассажиров, которые повыскакивали из своих купе, толпились у окон и возбужденно галдели, строя догадки, что случилось на самом деле. Некоторые пытались высунуть голову в окно и разглядеть, что происходит в направлении движения состава.

Поезд окончательно замедлил ход. Прекратился отвратительный зубовный скрежет и лязг, зато хорошо стал слышен возбужденный говор пассажиров, и отдельные сердитые выкрики. Похоже, кто-то чуть не упал с верхней полки, а какой-то мужчина сетовал, что порезал руку, потому что в этот момент открывал бутылку пива… Проводница появилась из купе и громогласно заявила:

— Связалась со штабным вагоном. Машина застряла на переезде. Грузовик… Рванул через пути, думал успеет, а мотор, кажись, отказал.

— Жертвы, жертвы, есть? — ринулись к ней самые любопытные.

Она в недоумении пожала плечами.

— Про то начальник поезда ничего не сказал. Машинист вроде вовремя тормознул…

Проводница направилась к тамбуру, часть пассажиров, в основном, мужчины, за ней, и она грозно прикрикнула на них:

— Не смейте выходить из вагона. Никого назад не пущу, коли отстанете. Я только посмотрю и назад.

Надежда видела, как она спрыгнула на землю и, придерживая рукой пилотку, побежала вдоль состава к тепловозу.

— Смотри-ка, сколько машин у переезда скопилось, — сказал за ее спиной капитан и неожиданно положил ей руки на плечи. — Даже братки на рожон не лезут, с чего бы это?

Она не успела приказать Николаю немедленно избавить ее от своих объятий. Ее внимание привлекла группа людей, на которых как раз указывал бывший капитан первого ранга. Они толпились возле трех сверкающих джипов, которые съехали с дорожного полотна на обочину, но, судя по тому, что следующие за ними автомобили трассу не занимали, очереди своей уступать не собирались. Правда, и лезть вперед не старались. К переезду подъезжал огромный трактор, вероятно, он будет стаскивать грузовик с полотна.

Надежда некоторое время наблюдала за трактором, как он пятится задом, фырча и плюясь сизым облаком отработанных газов. Возле него суетились сотрудники ГИБДД, какие-то люди в железнодорожной форме и в оранжевых жилетах ремонтников. Самого автомобиля из окна не было видно, и Надежда вновь перевела взгляд на группу мужчин возле джипов. Это были крепкие молодые ребята в темных костюмах и светлых рубашках, с короткими, чуть длиннее, чем у бандитов, но короче, чем у нормальных граждан, стрижками и японскими рациями в руках. Смотрелись они вполне цивилизованно, и на бандитов походили не слишком, скорее, на телохранителей какого-нибудь богатея или партийного вельможи.

Но кто их знает этих богатеев и вельмож, вполне возможно, что сами они как раз из подобного спецконтингента. Обтесались, обтерлись, приоделись, глядишь и не отличишь от вполне законопослушных граждан. Правда, физиономия, как не скрывай, выдает былые пристрастия. И как тут не вспомнить старину Ламброзо с его откровенно буржуазной теорией. Но что поделаешь, если за спиной иного добропорядочного буржуа стоит пара поколений отпетых уголовников…

Надежда усмехнулась про себя. На ней, как не крути, тоже лежит печать прежних пристрастий, поэтому, видно, и привлекли ее внимание ребята с хорошо развитыми челюстями и мускулами. Оказывается, она не совсем потеряла профессиональное чутье, и не зря, наверно, всей своей закаленной боями милицейской шкурой почуяла вдруг опасность. Теперь она не отводила от этой компании взгляда, стараясь разглядеть, чем занимаются парни в темных костюмах.

Они стояли полукругом, загораживая широкими плечами и мощными торсами кого-то, явно не любителя посторонних взглядов, а, может, просто о чем-то совещались. И когда они вдруг расступились, Надежда не поверила своим глазам. В следующую секунду она уже мчалась к выходу из вагона, а еще через пару мгновений спрыгнула на усыпанную галькой насыпь…