Глава 1

— Мадам! Белье сдавайте! — буркнула за ее спиной проводница. — Через час санитарная зона, закрою все туалеты! — Последняя фраза напрямую не относилась к Надежде. Проводница проорала ее для остальных пассажиров вагона скорого поезда, следовавшего из Москвы в Белогорск, которые тотчас потянулись по узкому проходу и покорно выстроились в очередь в обоих концах вагона.

Не обращая внимания на перемещения за спиной, Надежда продолжала стоять возле окна и наблюдала, как мелькают мимо перелески и низкие холмы, поросшие редким лесом. На полях зацветала гречиха, начинали колоситься рожь и пшеница. Сквозь открытое окно долетали медовые запахи трав, цветов, молодого сена, которое косили на полянах крепкие, голые по пояс, мужики, с вздернутыми на лоб сетками накомарников.

Она намеренно не обратила внимания на слова проводницы. До прибытия поезда на конечную станцию оставалось два часа, чтобы сдать белье потребуется пять минут, не больше. Не надо ей напоминать, она сама привыкла решать, что и когда надо сделать. И терпеть не могла, когда ей указывали, как в этом случае, высоким и пронзительным голосом.

В проводники им досталась явно истеричная особа. На редкость вздорная и мелочная тетка, чье приближение угадывалось по тошнотворному запаху дешевых польских духов. Она нагло присваивала себе крохотную сдачу за постель, экономила туалетную бумагу и мыло, чай подавала жидкий, даже туалет в вагоне поначалу функционировал только один, пока сосед Надежды по купе, моложавый капитан первого ранга в отставке, не возмутился и не сделал ей замечание. Туалет заработал, сдачу вернули, чай, несомненно, стал крепче, а капитану выдавали с тех пор три кусочка рафинада. Но Надежду проводница моментально зачислила в стан своих врагов, и не иначе, как «мадам» к ней не обращалась, хотя та как раз в конфликты не вступала, разве только намеренно игнорировала ее желание поставить всех на место, и один раз вежливо напомнила, что в русском языке есть очень хорошее слово «пожалуйста».

Причина была проста, как тот же кусочек рафинада. Отставной капитан первого ранга, не скрываясь, ухаживал за своей соседкой: принес ей постельное белье и одеяло, вдвоем они обедали в ресторане, прогуливались на перроне во время стоянок поезда. А к концу вторых суток, Николай, так звали капитана, подарил ей букет из полевых ромашек, которые с виду беспризорные дети продавали по вагонам. По этому случаю, они тоже на пару распили бутылку армянского коньяка, которая, весьма кстати, оказался у него в чемодане.

Конечно, если ты едешь в купе один на один с симпатичным мужчиной, который положил на тебя глаз, и вдобавок распиваешь с ним вино и принимаешь цветы, ничего не остается, как лечь с ним в постель. Впрочем, Надежда, не слишком препятствовала традиционному развитию событий, но проводница была другого мнения. Женщина яркая, и судя по взгляду и манерам, одинокая, не привыкшая ограничивать себя в связях, она повела себя с бывшим моряком напористо, выказав явный к нему интерес еще в момент посадки Николая в поезд.

Но в этот раз ей не повезло. В соседках у капитана оказалась более молодая и красивая женщина, и проводница тотчас возненавидела ее всеми фибрами своей неприкаянной души. В тот момент, когда капитан готов был уже перейти от слов к делу, эта злыдня в форменной пилотке МПС постучалась в двери их купе, и через минуту несостоявшиеся любовники оказались в компании двух молодых киргизов, возвращавшихся в родной Бишкек через Белогорск. Конечно, они оказались весьма милыми молодыми людьми, хорошо говорившими по-русски, и угостившими их отличной дыней и великолепным виноградом, но разочарование, которое испытали капитан и Надежда, уже нельзя было подсластить даже хурмой.

Правда, в час ночи они ушли в тамбур, где всласть нацеловались, но это было как-то несерьезно, и Надежда чувствовала себя неловко. К тому же хождение из вагона в вагон продолжалось, хотя и менее интенсивно, в ночное время. И все, проходившие мимо них через тамбур в соседний вагон, окидывали парочку или многозначительными взглядами, или весело подшучивали, иногда, то были проводницы соседних вагонов, неодобрительно фыркали. В конце концов, появились два сопровождавших поезд милиционера и вежливо попросили предъявить документы. Правда, ознакомившись, взяли под козырек, пожелали счастливого пути и ретировались в направлении штабного вагона.

Капитан при этом крайне удивился, потому что милиционеры отнеслись к Надежде с большим почтением, и документы вернули с улыбкой, его же просмотрели крайне небрежно, словно он был рядовым пассажиром.

— Совсем молодые ребята, — сказал он, заталкивая удостоверение в карман спортивного костюма. — Еще не потеряли уважение к учителям.

Надежда уставилась на него.

— Причем здесь учителя? — спросила она, недоумевая. — Или ты принял меня за учительницу?

— А что? Разве не так? — поразился Николай. — С характером, милая, неглупая! Настоящая учительница литературы, или истории. Математички они жестче, а химички те вообще форменные зануды. — Капитан явно начитался Конан Дойла, а то Александру Маринину.

— Господи! — она закрыла лицо руками и спросила, задыхаясь от смеха. — Николай! Ты когда в последний раз встречался с учителями?

Тот пожал плечами, абсолютно ничего не понимая.

— Лет двадцать назад, если не больше. А что?

— Дело в том, что я как раз не учительница, — она вытерла выступившие от смеха слезы на глазах. — Но, честно скажу, ты мне очень польстил. Учительница литературы… — она вновь рассмеялась. — Истории… Знал бы ты, какие истории мне приходилось выслушивать.

Тогда, наконец, до капитана дошло, и он с некоторым сомнением в голосе спросил:

— Так ты милиционер? Следователь? Или судья?

— Нет, — покачала она головой, — не следователь. И не судья… Но более двадцати лет отпахала в уголовном розыске. А последние семь лет служила его начальником…

Моряк на мгновение потерял дар речи. Но очень быстро нашелся и обнял ее.

— Что ж это только подбавило перца в кровь! Надеюсь, мы встретимся в Белогорске? Никогда еще не влюблялся в начальника уголовного розыска.

— Тебя потянуло на экзотику? — весело осведомилась Надежда.

— Отнюдь, — неожиданно серьезно ответил моряк, — я сразу почувствовал, что ты необыкновенная женщина…

— Необыкновенная учительница литературы? — снова рассмеялась Надежда.

— Врать не стану, мне очень хотелось узнать, чем ты занимаешься. Но ты молчала, а я никак не мог выбрать подходящий момент, чтобы спросить об этом. — И тут же, без перехода справился, глядя ей в глаза. — Скажи серьезно, ты замужем?

— Нет! — ответила она быстро, и отвела взгляд в сторону. — Но это ничего не значит. В Белогорске я проведу не больше суток, а затем уеду в Прохоровку, это село в предгорьях Алтая. Я не была дома тридцать лет. Меня там мало кто уже помнит … Затем я снова вернусь в Путиловск… Через несколько часов мы с тобой расстанемся, а через пару недель вовсе забудем друг о друге. И, скорее всего, никогда больше не встретимся. Ни мне, ни тебе это стопроцентно не нужно. Видишь, я даже не спросила тебя о семье, потому что у меня нет никаких иллюзий в отношении тебя.

— Понимаю, — кривая усмешка скользнула по губам моряка. Он пожал плечами. — Как я мог принять тебя за учительницу? У тебя же ментовский взгляд, и рассуждаешь ты цинично, как и подобает сотруднице милиции. Одного не понимаю, ты ведь была готова переспать со мной? Ведь все шло к тому, и если бы к нам не подселили киргизов…

— Чему ты удивляешься? — изумилась Надежда. — Тому, что я называю вещи своими именами, или тому, что хотела прыгнуть тебе в постель? Но разве мы не взрослые люди, чтобы позволить себе поступать против устоявшихся норм?

— Мне кажется, ты слишком часто поступала против устоявшихся норм, — бросил с досадой капитан и закурил.

— Ты имеешь в виду, что я спала со всеми подряд? — вкрадчиво спросила Надежда. Бывший каперанг не знал, что хорошо знали ее сослуживцы и бывшие подчиненные. Подобные нотки в голосе полковника милиции Надежды Карасевой означали одно: приличную головомойку, но в этот раз она сдержалась. Все-таки Николай был ей симпатичен, и не стоило омрачать скорое расставание банальной ссорой. — Хотя, какое мне дело, что ты считаешь? Сказала она небрежно и посмотрела на часы. — Третий час… Пора спать… Ты идешь?

— Нет, я еще покурю, — сдержано ответил капитан, и Надежда поняла, что он не на шутку обиделся.

Но извиняться не стала. Что такое особенное она сказала, чтобы он принялся на нее обижаться? Озвучила то, что понятно при любом раскладе. Все, как есть на самом деле! Не прибавить, не убавить!

— Спокойной ночи! — беззаботно попрощалась она и направилась в купе, хотя знала, спокойной ночи для нее лично не предвидеться. Чего скрывать, капитан ей понравился больше, чем следовало. И она искренне жалела, что им придется расстаться. Но ни при каких обстоятельствах не призналась бы в этом. Зачем подвергать себя соблазнам? Мужчины, как правило, быстрее забывают о мимолетных связях, и не воспринимают легкий дорожный флирт, как повод для продолжения знакомства. Она уже не в том возрасте, чтобы мечтать о великой любви и неземной страсти. Была в ее жизни и великая любовь, и неземные страсти. И что из того? К сорока пяти осталась у разбитого корыта, и рада, если на нее обратит внимание какой-нибудь стареющий ловелас.

Конечно, она несколько преувеличивала, бывший капитан первого ранга никак не смахивал на ловеласа, тем более стареющего. Но легче быть безжалостной, чем обманутой в своих лучших ожиданиях…

Надежда всегда считала себя сильной женщиной. Она многого добилась в жизни, правда, не обошлось без потерь, порой весьма горьких и болезненных. Но в отличие от большинства своих знакомых, она никогда не превращала их в трагедию. «Все хорошее не может длиться вечно, — привычно утешала она очередную приятельницу бедолагу, — а плохое — это урок, который научит нас ценить и беречь то хорошее, что мы обычно не слишком ценим и бережем!».

Да, она обычно умела найти слова утешения, которые не смахивали на соболезнование. Впрочем, она могла и отругать, как следует, когда понимала, что надобно изрядно встряхнуть зареванную жертву мужского коварства, вернуть ей здравость рассудка и понимание, что ни один мужик на свете не стоит того, чтобы из-за него топиться в пруду, забывать о полугодовом отчете или ребенке в летнем лагере.

Она всегда вела себя достойно, отчасти к этому обязывала профессия, мужская, по сути, профессия сотрудника уголовного розыска. Следует заметить, что женщин в оперативных службах не любят, и при случае всяческими способами пытаются от них избавиться. С Надеждой Карасевой это не получилось даже у самых крутых начальников. С первых дней своей службы в милиции она добилась того, что с ней считались. И, когда через четыре года после окончания Саратовской средней школы милиции, наконец, смогла уйти в декрет, то уже через три месяца вернулась в свое подразделение, которое занималось грабежами и разбоями. После рождения дочери Надежда не помнила ни одного дня, чтобы ей не позвонил домой кто-нибудь из начальства или из сослуживцев, и не справился бы, каково ее самочувствие, и не могла бы она на часок объявиться на службе, дескать, возник очередной вопросик.

Пока она разбиралась с вопросиками, а их порой набиралось под дюжину и больше, кто-нибудь из коллег катал по коридорам управления коляску с Женькой, пел прокуренным басом «Наша служба и опасна, и трудна…», или «Таганку», под которую она засыпала с большим успехом. «Мурка» же и «Гоп со смыком» приводили малышку и вовсе в полнейший восторг, особенно если сопровождались треском погремушек и ударами в детский бубен. Всех сослуживцев матери она с малолетства числила в своих друзьях, и только к годам пятнадцати научилась понимать, что улыбки и ласковые речи отнюдь не показатель доброжелательности и искренних отношений.

С младенчества Женька привыкла созерцать окрашенные в унылые тона стены уголовного розыска и постоянно протекающий, в желтых пятнах потолок. Привыкла к круглосуточному садику и школе с продленным днем, научилась спокойно воспринимать частые отлучки матери, порой, на двое-трое суток, и поэтому оказалась более приспособленной и подготовленной к взрослой жизни, чем ее сверстники.

Дочь и мать вместе посещали спортзал, и в шестнадцать лет Женька уже играла в волейбол за сборную управления в одной с матерью команде. Она безропотно сносила полтора месяца летних спортивных лагерей, (другие просто не выносила), потому что знала, следующие полтора месяца они проведут с мамой на море или в турпоходе. Женя росла славной девочкой: послушной, заботливой, ласковой, и при кажущейся нежности и даже хрупкости умела постоять за себя. А в девятом классе вдруг увлеклась дзюдо, и призналась матери только тогда, когда выиграла молодежное первенство области, и ее направили на зональные соревнования, на которых, Женька, к слову, тоже победила.

Вероятно, по этой причине Надежда не впала в столбняк, когда ее единственная дочь, закончив с золотой медалью элитную городскую гимназию с уклоном в экономику и иностранные языки, заявила о том, что намерена поступать в юридический университет МВД, так как жаждет служить в милиции, и только в милиции. Мать пыталась ее уговаривать, но Женька уперлась, и ни о чем, более престижном и перспективном даже слышать не желала. Причем, служить она намеревалась исключительно в угрозыске, в крайнем случае, в УБЭП. Ее доводы подтверждали, что дочь неплохо разбирается в обстановке, ведь, что ни говори, но борьба с экономическими преступлениями в тот, да и в данный период была, как никогда, злободневна и важна для общества.

В июле-августе Путиловск потрясли серийные убийства, затем объявилась заезжая банда, поэтому Надежда, как ни хотела того, не сумела поехать с дочерью на вступительные экзамены в областной центр, где находился университет, бывшая школа милиции, которую закончили многие ее сослуживцы. Женя, как медалистка, сдавала всего один экзамен, справилась с ним на «отлично». И вот-вот должна была перейти на пятый курс, по-прежнему, не доставляя Надежде забот и огорчений. Вероятно, она понимала, что у матери хватает неприятностей на службе, но, скорее всего, Надежде просто повезло с дочерью. Она давно уже смирилась с мыслью, что оперативная работа не совместима с удачами в личной жизни. Смирилась, и не верила, что в будущем что-то уже изменится.

Полтора года назад в ее жизни произошло самое неприятное, что может произойти с полной сил, здоровой, красивой, и как ей всегда казалось, довольно молодой женщиной. Ее отправили на пенсию. Для Надежды этот приказ начальника областного управления милиции оказался сродни удару молнии. Ее взяли, как паршивого щенка за шиворот, и выбросили на обочину жизни. У нее хватило бы сил, здоровья, опыта и сноровки проработать еще, лет пять, как минимум. Но побудил мужской шовинизм. В областном управлении на нее уже несколько лет посматривали косо, но придраться ни с какой стороны не могли. У Путиловского угрозыска всегда был самый высокий показатель раскрываемости преступлений, даже таких безнадежных, как карманные кражи, воровство электропроводов и хищения домашнего скота.

Она сама очень успешно работала по убийствам и особо тяжким преступлениям, и имела непререкаемый авторитет не только среди коллег, но и у тех, с которыми денно и нощно боролась. Она сбилась со счета, сколько раз ей угрожали, предлагали успокоиться, серьезно предупреждали и пытались подкупить, и каждый раз напрасно, отчего в определенных кругах ее прозвали Багирой. Возможно, за смуглость кожи и черные, как смоль волосы. Возможно, за особый талант раскалывать даже идущих в полный отказ преступников. Возможно, за умение в нужный момент показать зубы…

На первый взгляд, мало кто мог заподозрить в ней сотрудника милиции. Неудивительно, что капитан тоже не стал исключением. Она умела расположить к себе кого угодно — улыбка у нее была просто потрясающей. И глаза… На эти глаза покупались абсолютно все, кто ее видел впервые, и только потом, кое-кто воочию убеждался, что они могут отсвечивать сталью, наливаться гневом и темнеть, как темнеет грозовая туча, предвещая громы и молнии. И только по телефону она совершенно не научилась разговаривать, не сумев даже за двадцать лет службы выработать командирский голос. Вероятно, потому что так и не прибавила в весе, а форма была лишь на размер больше размера ее дочери.

— Это что за секс по телефону? — осведомился у ее зама Виктора Первушина новый начальник управления, когда она первый раз пыталась ответить на его звонок. Услышав в трубке по-девичьи звонкий голосок: «Полковник милиции Карасева…», генерал не понял, бросил в сердцах трубку, и накинулся теперь уже на Первушина. — Девок развели в оперативном подразделении? Бордель! Где Карасева? Почему не на службе?

Конечно, недоразумение тут же разрулили, но с тех пор генерал посматривал на Надежду с подозрением, и как только представился случай, нашел ей замену — сына своего однокашника по Омской школе милиции.

Надежда подозревала, вернее, почти не сомневалась, что существовал еще один подводный камень, о котором генерал не посчитал нужным упомянуть при последней встрече. Он старался быть деликатным, и объяснил Надежде, что это приказ высшего руководства не назначать женщин руководителями оперативных служб. Она и без него все знала, и все же было очень обидно, очень! Надежда действительно никогда не давала поводов, чтобы ее обвинили в слабости, неисполнительности, и в неумении управлять своевольной ордой молодых крепких мужиков. Рука у нее, как раз была железной, и вожжи она никогда не выпускала, правда, редко ругалась матом. И если вдруг взрывалась, то сослуживцы знали, дела обстоят, хоть святых выноси….

А в жизни случалось всякое! Однажды Надежда целый месяц спала с пистолетом под подушкой, потому что главарь одной из банд, по информации доверенного лица, заявил в близком кругу, что не успокоится, пока не поквитается с этой ментовской сукой. Начальник криминальной милиции, полковник Богучаров велел ей не подходить к двери, а если кто вздумает звонить в нее ночью, не задумываясь, стрелять сквозь дверь.

В тот раз все обошлось, но два раза ее и впрямь чуть не убили, трижды она была ранена при захвате особо опасных преступников, однажды — очень серьезно, после чего три месяца отлежала в госпитале. И всякий раз, подлечившись, возвращалась в угрозыск. Тогда ей казалось, что сослуживцы и начальство ни дня не способны прожить без нее, вопросики возникали даже тогда, когда она лежала в реанимации с простреленным легким.

Но бывали и радостные моменты, связанные обычно с успехами дочери, задержанием очередного преступника, ростом процента раскрываемости преступлений… Правда, она не слишком любила праздники. И не только потому, что в эти дни резко возрастала преступность. Тогда ее без лишних церемоний поднимали в ночь-полночь из постели или отрывали от духовки, в которой жарилась курица, или готовился любимый дочкин торт « Прага».

Праздники она всегда проводила одна по той причине, что одиноких подруг не имела, а в кругу чужой семьи чувствовала себя неуютно. Особенно, если на вечеринку собиралось несколько семейных пар. В конце концов, начинались тихие недовольства, ревности и семейные разборки. Подвыпив, мужики принимались наперебой приглашать ее танцевать, что тут же пресекалось их сверхбдительными супругами. Поэтому Надежда раз и навсегда прекратила визиты в семьи женатых сослуживцев.

Правда, традицию «выставляться» по поводу присвоения очередного звания или получения награды, не пресекала, и от участия в подобных мероприятиях не отказывалась. Пару-тройку раз пригубив спиртное, она оставляла парней догуливать под их честное слово, что никаких дебошей, завтрашних прогулов и разборок с местными торговцами дешевой водкой они себе не позволят.

Но именно с этой традицией был связан тот самый «подводный камень», о который она так неосмотрительно споткнулась, поставив крест на своей карьере…

Начальник областного управления уголовного розыска, ее ученик Вадим Рубич получил звездочку полковника, и это знаменательное событие обмывали в популярном ресторане «Кутаиси». Она пообещала заехать на полчаса, поздравить, и вернуться в Путиловск. Ее ждали неотложные дела: ночью готовился захват банды налетчиков на элитные квартиры. Но так получилось, что впервые захват прошел без нее.

На торжествах присутствовал сам генерал, начальник управления. Выпив несколько рюмок коньяка, он вдруг проникся к Надежде теплыми чувствами, хотя поначалу посматривал на нее настороженно, если не подозрительно. И, может, второй или третий раз в жизни, Надежда показала, на что способна. Она еще со времен рабочего прошлого великолепно танцевала, особенно вальс и классическое танго, потому что занималась в студии бального танца ткацкой фабрики, где начинала трудиться сразу после окончания школы. Правда, об этом мало кто знал, но ее таланты заставили всех забыть о причинах и виновнике торжества, а она, редчайший случай, позволила почувствовать себя единственной и неповторимой, благо, что других женщин на вечеринке не было…

Надежда станцевала со всеми коллегами по очереди, и даже рискнула исполнить «лезгинку» на пару с толстым и неуклюжим замом по тылу Водопьяновым. Затем она пела дуэтом с Рубичем, а после с начальником штаба Захарьевым русские романсы под гитару и под фортепиано, и, в конце концов, поднялась на крохотную эстраду и спела уже одна: « Мне нравится, что вы больны не мной. Мне нравится, что я больна не вами…», при этом, спьяну, наверное, она в упор смотрела на генерала, и он, не выдержал, бедный, опустил взгляд…

Словом, она доигралась, допрыгалась, так сказать… Генерал предложил довезти ее до Путиловска. Что ж, сорок километров не расстояние, тем более, за рулем находился водитель начальника Гена… И она же опять под влиянием винных паров, а скорее, от чувства эйфории, что сумела смутит самого генерала, которого в управлении боялись не меньше шаровой молнии, согласилась…

А начальник, оказалось, был, как курок, на боевом взводе. Гене пришлось ночевать в машине на стоянке, а у Надежды случилась одна из лучших ночей в ее жизни. Они почти не разговаривали, но разве нужны слова, если мужчине и женщине хорошо вместе? Но утром генерал не смотрел ей в глаза, ретировался в пять утра, даже не выпив чаю, а через месяц нашел ей замену в лице молодого сотрудника.

Конечно, Надежда никоим образом не надеялась на продолжение отношений, но была потрясена их итогом. Она не привыкла жаловаться, да и кому можно было пожаловаться, что с ней обошлись, как с грязной ветошью: использовали и выбросили. В ту ночь она впервые плакала в подушку. По правде, в самом укромном, замкнутом от самой себя на огромный ключ уголке своего сердца, она хранила надежду, что генерал все-таки вспомнит о той ночи, и как-то объяснит свое решение.

Что скрывать, он ей понравился сразу, с первой встречи два года назад во время представления личному составу в зале коллегий областного УВД. В то время еще полковник, Михаил Викторович Лихоносов, был от природы светловолосым и кареглазым, высоким, широкоплечим и смуглым, но от загара, потому что много времени проводил вне кабинета в бесконечных поездках по области.

Через полгода он получил звезду генерал-майора, но на празднества по этому поводу Надежду не пригласили. За столом присутствовали лишь его замы, да областное руководство. Но тогда Надежда узнала, что у Лихоносова — молодая жена, лет на двадцать его моложе, паспортистка визовой службы в том городе, где Лихоносов до недавнего времени работал начальником криминальной милиции.

Тетки из канцелярии владели всей информацией, и рассказали Надежде, впрочем, как и всем, кто того пожелал, что ради паспортистки их новый начальник бросил жену с тремя детьми, а от новой имеет сыновей-близнецов, двух лет отроду. Тем более было непонятно, почему он вдруг так стремительно бросился в ее объятия, и любил, как человек, давно не знавший женщины?

А может, ей показалось, и она завысила его способности, потому что сама уже не помнила, когда в последний раз спала с мужчиной, хотя бы для здоровья, как любила говорить ее соседка Зоя. А вот последующая его реакция: слишком старательно делать вид, что ничего вообще не случилась, была как раз той самой, которую она ожидала. Но никак не думала, что от нее поспешат избавиться. Вероятно, чтобы не было повода вспоминать о своем недостойном поступке, чтобы забыть о проколе, который мог дискредитировать генерала перед лицом областной общественности, вызвать нежелательные слухи и сплетни.

Надежда даже не терялась в догадках, как это свойственно отвергнутым женщинам. Она сама строила свою карьеру, и понимала, каких усилий стоило Лихоносову пробиться наверх, а по слухам, он метил еще выше, в Москву, и никак не мог позволить себе запятнать мундир аморалкой. Впрочем, сейчас это называют «нескромным поведением», но в любом случае, даже если ты кристально чист и идеален, как руководитель, но у тебя нет мощного трамплина в лице влиятельных родственников или друзей, столичный Эверест не осилить, споткнешься еще на подступах к нему.

Правда, по тем же слухам, Лихоносов мечтал о менее высоких вершинах, порядка пика Победы или даже Эльбруса, но и туда путь мог быть заказан из-за пустяшной, казалось бы, ошибки…

Вот эту ошибку и подчистили… Вручили на память о боевом милицейском братстве стиральную машинку «Индезит», с пяток голландских роз, памятное письмо с благодарностью министра, а наутро Надежда сдала, куда следует, табельное оружие и удостоверение сотрудника милиции, пожала руку молодому наследнику, попрощалась с бывшими замами и вышла из здания городского ОВД в никуда…

Глава 2

Ночью она не спала, почему-то размолвка с капитаном ее огорчила больше, чем полагалось. В такие минуты сильнее всего чувствуются обиды и одиночество. Она лежала на полке, уставив глаза в темноту. Наверху похрапывали киргизы. В купе было душно, приторно пахло дыней… И резко, молодым киргизским потом, но ей не хотелось вставать, чтобы приоткрыть дверь и хоть на время избавится от подобных ароматов. В темноте, она чувствовала себя более защищенной, чем на свету, как истинная кошка, как Багира…

Николая долго не было. Наконец, он вернулся. Надежде показалось, что навеяло дешевыми польскими духами. Но не придала этому значения, лишь затаила дыхание, чтобы не выдать, что до сих пор не спит.

Капитан долго возился в проходе между сидениями, раздеваясь и шепотом чертыхаясь, когда задевал столик или верхнюю полку. Затем он лег, но тут же сел и потянулся за бутылкой с минеральной водой. Долго пил жадными глотками.

Надежда лежала, притаившись, ожидая, чем это закончится. Ничем! Правда, капитан, отставив бутылку, склонился к ней через проход и спросил громким шепотом:

— Ты спишь?

Она не ответила, и Николай тотчас отвалился на подушку. Не прошло и минуты, как бывший капитан засвистел носом.

Но Надежда, как ни силилась, долго не могла заснуть. И лежала, подложив руки под голову, и смотрела в черноту перед собой…

После отставки она долго пыталась найти себе занятие, которое соответствовало бы ее прежнему темпу жизни, опыту и образованию. Ей предложили теплое место в одной из адвокатских контор, которую возглавлял бывший прокурор города, но Надежда не проработала в ней и полугода, хотя заработала за это время больше, чем прежде за три года вместе с премиями и тринадцатой зарплатой. Конечно, ее поступок выглядел донкихотством, но она отказалась защищать крупного банкира, который заказал двух своих конкурентов.

Их не успели убить только по той причине, что бывшие подчиненные Надежды очень оперативно сработали, и схватили киллеров на месте преступления, когда те закладывали мины под днища автомобилей своих жертв. Нет, это было не в ее правилах защищать тех, кого она всю жизнь старалась упрятать за решетку. Она так и заявила бывшему прокурору, и ушла, не дождавшись выплаты гонорара за последнюю работу.

Затем она пыталась организовать частное детективное агентство, и даже получила лицензию после долгого хождения по мукам, вернее, чиновничьим кабинетам. Но, в конце концов, следить за неверными мужьями и женами тоже оказалось выше ее сил. И Надежда, передав бразды правления соучредителю, решила все бросить, и за месяц до того, как ее дочь должна была сдать последний экзамен за четвертый курс университета, и приехать домой на каникулы, отправилась в утомительное путешествие на поезде, чтобы проведать могилы матери и отца в Прохоровке. К тому же она давно хотела побывать, и, если получится, провести несколько дней в Белогорске — в городе, где прошла ее молодость, где она встретила и потеряла свою первую любовь…

Они познакомились на танцах. Надежда — новоиспеченная студентка вечернего отделения техникума легкой промышленности, Евгений — курсант Новосибирского военно-политического училища. Он был в гражданском, выпил немного пива, но сразу выцепил ее взглядом из кружка девчонок, ее новых подружек. Тогда она абсолютно не умела танцевать, и застеснялась, когда высокий красивый парень подошел и пригласил ее на медленный танец. Со страха она потеряла дар речи, и лишь молча покачала головой, отказываясь от приглашения. Возможно, согласись она с первого раза, во второй раз он бы прошел мимо… Но она отказала ему три раза. И лишь на четвертый призналась шепотом:

— Я не танцую…

Надежда прикусила губы, чтобы сдержать слезы. Почему-то ночью они так легко просятся наружу. Почти тридцать лет прошло с тех пор, но она не забыла ни его лица, ни его голоса. Почти тридцать лет она хранила черно-белую фотографию, единственную память о своей первой любви. И сейчас она тоже была с ней… И не было дня, чтобы она не вспомнила его, не бросила, хотя бы короткий взгляд на довольно потертый уже снимок…

Именно с ней, с ее первой любовью были связаны самые горькие моменты в ее жизни. Первый, когда узнала, что он женится на дочери генерала, возглавлявшего Сибирский военный округ, второй, когда Евгений приехал в Саратов, нашел ее в школе, но он не знал, что Надежда уже неделю была замужем за Карасевым…

Карасев… Он был красивым, сильным парнем. Девчонки с обеих курсов средней школы милиции были влюблены в него по уши. А он мог выбирать, хотя претенденток на его сердце было не слишком много, человек двадцать на всю школу. И он, кажется, переспал со всеми подряд, прежде чем остановил свой выбор на Надежде.