Антик с гвоздикой

— О, cher ami, — протянул с веселым изумлением Аркадий, — да ты, оказывается, поэт? Откуда вдруг такая nostalgic? Неужто и вправду вздумал помирать во цвете лет? На тебя это вроде непохоже.

— Нет, помирать я пока не собираюсь, — сухо сказал Григорий и вернулся в свое кресло. Сцепив пальцы, он обхватил ими колени и внимательно посмотрел на приятеля. — Видишь ли, Аркаша, надумал я жениться. Пора уже обзаводиться наследником. Как ты полагаешь, это стоящая мысль?

Аркадий поперхнулся, закашлялся и принялся разгонять скопившийся возле лица дым. Потом отложил недокуренную сигару в пепельницу и только тогда произнес с искренним удивлением в голосе:

— Жениться? Неужто подыскал себе кого?

— Нет, не успел пока, — по-прежнему сухо ответил Григорий. — Поисками подходящей невесты займешься ты. Но учти, мне бы не хотелось иметь в женах стерву вроде княгини Завидовской, поэтому девица должна быть воспитанной, спокойной, рассудительной, неглупой, достаточно милой, а если еще красивой и неболтливой, то я тебе непременно выставлю пару дюжин шампанского за усердие.

— C'est formidable! Cela me plait![4] — расхохотался Дроздовский. — Только учти: из подобных робких девиц самые непотребные стервы и получаются. Пожалуй, смотр надо начинать с маменек. Помнится, нянька мне говорила: хочешь выбрать себе жену, непременно на маменьку посмотри. Сразу поймешь, что вскорости в своей постели обнаружишь.

— Ладно, отбросим эти милые подробности, — поморщился князь и отхлебнул вина из бокала. — Скажи, есть ли у тебя на примете парочка-другая девиц, что проживают поблизости и страстно желают выскочить замуж? Учти: богатство роли не играет, но только уволь меня от поповен и купчих. Они после родов жутко толстеют.

— За кого ты меня принимаешь? — произнес рассеянно Аркадий. — Мы тебе непременно дворяночку найдем и с родословной не хуже, чем у твоего Мулата.

Глубокомысленно уставившись в камин, он принялся скептически хмыкать, морщить презрительно нос и смотреть сквозь князя туманным взором, делая всякий раз очередной глоток вина. Видимо, перебирал в памяти имена возможных невест, и, судя по количеству сделанных Аркадием глотков, недостатка в них не было.

Они помолчали некоторое время, ознаменовав затраченное на размышления время пустой бутылкой мадеры. Первым заговорил Аркадий. Повертев в руках потухшую сигару, он с сожалением произнес:

— Крепкая, зараза! Почище деревенского самосада пробирает!

— Что ж ты, выходит, куривал деревенский самосад?

— Rien du tout![5] — усмехнулся Аркадий. — Только разок и попробовал. Мне лет десять было, когда сын нашей кухарки Селетеи Колька предложил курнуть тютюну. Его у нас шнуровым прозвали, оттого что лист не ножом рубили, а шнуром резали. Самое, скажу тебе, бесовское зелье, хуже гремучей змеи. Но я про то позже узнал, а тогда по дурости пристроились мы за оранжереей, я только дыму глотнул и сразу же на землю — брык! Потом дояго спина чесалась после маменькиных розог, а Колька полмесяца в камышах отсиживался, от возмездия спасался. Потом помиловали его, когда он лисицу отловил, что кур из птичника таскала. Хороший малый был Колька. Крепко мы с ним дружили, хотя он и старше года на три был. В доме с ним не разрешали играть, но во дворе, на скотном, на конюшне, на реке, в лесу сколько проказ мы с ним измыслили, за что нас и пороли нещадно… Сгинул бедолага в турецкой кампании лет этак пятнадцать назад…. Еще под Измаилом. Ну, да ладно, мертвое — мертвым, живое — живым. — Он повеселел взглядом и посмотрел на помрачневшего приятеля. — Не бойся, подберем мы тебе девицу, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Есть у меня на примете несколько славных семейств, завтра же начну предварительную разведку.

— Постой, — прервал его князь. Он вновь поднялся с кресла и, подойдя к окну, отдернул штору. Сквозь низкие тучи пробилась луна и залила цветники и ближние деревья мертвенно-свинцовым светом. Григорий некоторое время вглядывался в темноту, стараясь определить, в какой стороне находится озеро. И ему даже показалось, что глаза различают далекие огоньки на противоположном берегу, то ли деревни, то ли усадьбы. И память тут же, в долю секунды высветила вдруг изящную женскую фигурку, почти слившуюся с лошадью… Там, на холме, за которым она исчезла через мгновение. Он вздохнул и повторил уже более устало:

— Постой, время еще терпит. Надо поначалу познакомиться с делами в имении. А то видел, у лакеев сквозь ливреи локти светятся. У Елистрата лаковые сапоги, а пальцы наружу торчат.

— Да это не от бедности, а по недомыслию, — поморщился Аркадий. — Молодой князь лет десять, если не больше, в имении не появлялся. Заправляла всем его старшая сестра Людмила, тут ее все Милю-шей звали. В детстве она со стула упала и осталась на всю жизнь горбатой. А в прошлом году она от лихорадки померла, вот и осталось имение бесхозным. Братец ее морским атташе служит в Испании, там же и женился, чуть ли не на самой племяннице короля. Он и так богат, как Крез, зачем ему лишние хлопоты? Вот и решил по этой причине от имения избавиться.

— Это я уже слышал, — проговорил недовольно Григорий. — А что ж соседи? Такой лакомый кусок, по твоим словам, а упустили!

— Я им просто свободы маневра не позволил, — проговорил хвастливо Аркадий. — Да и желающих было — раз-два и обчелся. Вернее, всего один покупатель. Графиня Изместьева. Ну, та самая! — кивнул он головой в сторону окна. — Представляешь, как она сейчас бесится! Я ведь ей сделку расстроил!

— Ей что, своих земель мало?

— Кто ж ее знает? У нее тут поблизости еще две деревни имеются. В одной, в Матурихе, у нее каменные скотные дворы, а земли не обрабатываются, поэтому отличные условия для летних выпасов. Я в конце апреля, когда купчую на имение оформлял, видел, как ее скот выводили на выпаса. Прямо целое представление получилось. Коровы ревут на все голоса, свиньи на телегах визжат, пастухи кнутами щелкают, скотницы орут истошно… Думаю, осенью, когда назад возвращаться будут, вдосталь потешимся над подобным folie[6].

— А тебе это folie каким образом удалось лицезреть? Или сквозь кордоны сумел проскользнуть?

— Почему же? — улыбнулся Дроздовский. — Я забыл сказать: по границе твоего имения идет дорога, которая по бумагам всегда принадлежала Завидовским, но по обоюдному согласию испокон века ею пользуются Изместьевы. И в благодарность исправно ее подсыпают галькой, песком… Так что на деле дорога хоть и твоя, но теперь об этом мало кто помнит. И графиня в первую очередь.

— Что ж, она по этой дороге верхами катается? — спросил сквозь зубы Григорий и торопливо отвел глаза, чтобы приятель не заметил вспыхнувший в них интерес. Но кого он собрался провести? Шельму, каких свет не видывал?

— Э, братец мой! — весьма ехидно воскликнул Аркадий. Похоже, он и понятия не имел о деликатности. А может, и нарочно ею пренебрег, зная из личного опыта: ходить вокруг да около — удел зеленых юнцов да неоперившихся барышень. — Неужто успел разглядеть вдовушку? И как она тебе? По мне, так очень даже хороша, чертовка! — Он мечтательно закатил глаза. — С этой бы соседкой да закатиться в «Храм любви» на пару дней. — И вновь с ухмылкой посмотрел на князя. — Представляешь, каково ей без мужской ласки и внимания? Считай, лет восемь уже прошло, как князь с лошади сковырнулся. Небось ночью подушку зубами рвет и рыдает, как любая простая баба, а днем бесится и лютует без меры. И никому невдомек, чего ей на самом деле не хватает. Может, попробуешь возвратить графине интерес к жизни? С вдовушками ведь не возбраняется грешить, да и благое дело совершишь. И себе в удовольствие, и соседям в радость, если укротишь эту строптивицу.

— Прекрати зубоскалить! — произнес недовольно князь и взглянул на каминные часы. — Ого, уже второй час ночи. Давай-ка, Аркаша, отправляться спать, если хотим проснуться с рассветом.

— Пошли, — согласился Аркадий, но отметил для себя, что на его разглагольствования князь не рассердился, а просто уклонился от ответа. Вывод напрашивался сам собой, но Дроздовский решил не торопить события. По прежнему опыту он знал, что первейший способ навредить делу — уподобить себя сметающей все на своем пути боевой колеснице.

ГЛАВА 3

— Ксения, что случилось? — Наталья обеспокоенно посмотрела на младшую сестру. — Что с твоим лицом и платьем?

Ксения сморщила нос, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

— Павлик залез на березу и ни в какую не хотел спускаться вниз. Вот пришлось ему помогать… — Она подтянула сползший с плеча разорванный рукав платья и все-таки не выдержала, рассмеялась. — Нижняя ветка обломилась, и мы шлепнулись прямо в грязь.

Наталья уставилась на нее с недовольным видом:

— Надеюсь, с Павликом ничего не случилось?

— Если не считать порванных штанов и царапины на руке. Сейчас он в детской. Марфуша пытается его отмыть и починить ему штаны.

— Ума не приложу, что с ним делать? — вздохнула Наталья. — Ни дня не обходится без проказ. Мне не хочется его наказывать, но, кажется, пришла пора взяться за розги.

— Этим ты ничего не добьешься, Таша, — покачала головой Ксения. — Павлик — мальчик, и мужское постоянно берет в нем верх. Ему хочется бегать, прыгать, драться с мальчишками, скакать верхом, и если ты начнешь его наказывать, все равно он не избавится от своего желания.

— Опять ты за старое, Ксюша? — рассердилась Наталья. — Ты хочешь, чтобы он превратился в грубое, потное животное, курил этот отвратительный табак, играл в карты и напивался до бесчувствия?

— Я не хочу, чтобы по твоей воле он превратился в кисейную барышню.

— Павлик — мой сын, и я сама решаю, каким он должен вырасти. — Наталья окинула сестру сердитым взглядом. — Иди переоденься и не смей больше указывать, как мне воспитывать собственного сына.

Ксения укоризненно посмотрела на нее:

— Ты пытаешься вырастить из него цветок, но в конце концов из него получится чертополох, о который можно очень сильно уколоться, Таша. Помяни мое слово.

— Не пугай меня! Я не хуже твоего знаю, что может получиться из Павлика, если не заниматься его воспитанием. Но каким образом добиться его послушания — решать мне, а не тебе! — Наталья нервно ударила плеткой по ладони. — Ладно, ступай. Мне тоже надо переодеться. Встретимся за ужином. А с Павликом я поговорю перед сном. Тебе больше не придется снимать его с деревьев. И я, пожалуй, разрешу вам выезжать за территорию усадьбы, правда, пока только на коляске. А если он перестанет озорничать, позволю кататься верхом. Но при условии, что ты, — она строго посмотрела на сестру, — перестанешь покрывать и защищать его проказы.

Через час они встретились за ужином, и Ксения отметила, что сестра едва притронулась к еде. Проделки Павлика ни в коей мере не влияли на аппетит его матери, и Ксения отважилась спросить:

— Наташа, что случилось? Ты почти ничего не съела, а повара сегодня по-особому старались. Твой любимый паштет и…

Наталья оттолкнула от себя серебряное блюдо с паштетом из гусиной печени, которое всегда ставили рядом с ней, и недовольно посмотрела на сестру.

— В наблюдательности тебе не откажешь. — Она вытерла губы салфеткой и бросила ее в руки стоящему справа лакею. — Ты права, я действительно огорчена.

Она помолчала мгновение, устремив взгляд в сторону стеклянных дверей столовой, из которых просматривалась зеркальная гладь озера. В этот вечерний час, когда солнце вот-вот коснется горизонта, все вокруг словно замерло в ожидании ночи, притихло, затаилось… Дождевые тучи уползли за холмы, умерил свой пыл ветер, присмирели и улеглись волны, лишь одинокая птица изредка вскрикивала в глубине парка, тоскливо и протяжно, как и подобает одинокой птице.

Младшая сестра выжидательно смотрела на старшую, и та с явной неохотой пояснила причину своего дурного настроения:

— Сегодня в Завидово прибыл новый хозяин.

— Ты его видела? — быстро спросила Ксения.

— У меня нет в том нужды и желания, — сухо ответила Наталья. — По мне, вообще бы с ним не встречаться. Но, боюсь, без этого не обойтись. — Она тяжело вздохнула, взяла в руку бокал с вином, однако, сделав маленький глоток, с еще более тяжким вздохом отставила его в сторону. — Думаю, кончились для нас спокойные времена, Ксюша. Судя по обозу, князь намерен жить на широкую ногу и пользоваться всеми радостями жизни. Я заметила несколько фур с лошадьми, а из нескольких кибиток раздавался лай собак. Наверняка он любитель псовой охоты, так что повода для радости нет никакого.

— Как ты думаешь, он молод? — Ксения покраснела. — То есть я хотела сказать, может, он слишком стар и ты напрасно опасаешься?

— Меня не интересует его возраст, — произнесла Наталья сухо и посмотрела на младшую сестру с укоризной. — Пусть бы его лучше скрючило от подагры, тогда уж точно не стал бы носиться по полям за облезлыми лисами и тощими зайцами. Но я повторяю: если судить по его обозу и карете, до старости ему еще далеко.

Ксения быстро перекрестилась и виновато посмотрела на сестру.

— Не сердись, Таша, но нельзя желать зла ближнему в угоду собственному спокойствию. Возможно, следует познакомиться с князем…

— Я никогда и никому не желаю зла, — произнесла сквозь зубы Наталья и сердито хлопнула ладонью по столу. — Но и потворствовать кому-то в глупейших забавах не собираюсь. С сегодняшнего дня удвою, нет, утрою охрану на всех дорогах и проселках, чтобы даже мышь не проскочила, а не то что князь с ордой своих собутыльников. И не перечь мне! — сверкнула она глазами на пытавшуюся открыть рот Ксению. — Я не потерплю, чтобы мои земли топтало это гнусное и подлое отродье, пусть оно будет даже самых что ни есть голубых кровей! И стараюсь я единственно ради Павлика и твоего благополучия. Пойми, я не хочу, чтобы ты прошла сквозь те унижения и издевательства, которые мне пришлось пережить в замужестве.

— Но ведь не все мужчины такие, как твой Федор!

— Откуда ты знаешь? — Наталья посмотрела на нее с презрением. — Мужчины — отвратительные свиньи! Ради удовлетворения своей похоти они готовы на любую низость. Это совершенно никчемные негодяи, чье вожделение не знает границ! Вонючие, потные создания с липкими руками и слюнявыми губами! — Наталья брезгливо сморщилась и прикрыла нос надушенным платочком. — Давай прекратим эти разговоры, ma bonne, иначе мне станет дурно!

Она поднялась из-за стола и направилась к дверям, выходящим на террасу, с которой открывался удивительный по красоте вид на озеро.

— Посмотри, Ксюша! — Наталья даже не повернула головы в сторону младшей сестры. Она и без того знала, что та не посмеет уйти без ее позволения. — Какой чудесный закат! Завтра наверняка окончательно распогодится. Я думаю до обеда побывать в Матурихе. Сегодня управляющий сказал, что один из племенных быков занемог. Надо будет решить, что с ним делать дальше, а вы с Павликом после завтрака отправляйтесь погулять. Я велю Антипу заложить коляску, только не уезжайте далеко от усадьбы. Возьми с собой Марфушу. Девка она ловкая и быстрая. Павлику от нее не сбежать. И охрану возьми. Егора или Семена. А лучше сразу двоих. Так мне спокойнее будет.

— Наташа, — сказала тихо Ксения, — ну зачем подобные предосторожности? Можно подумать, что на нас то ли янычары нападут, то ли разбойники в плен возьмут.

— Я знаю, что делаю, и не спорь со мной!

Ксения заметила, как забилась жилка на виске у сестры, первый признак надвигающейся ярости, и поспешила перевести разговор в другое русло.

— Как ты считаешь, Таша, может, нам прекратить на летнее время занятия чтением и арифметикой? Мне кажется, что Павлику нужно гораздо чаще бывать на воздухе, в лесу… Егор мог бы покатать нас на лодке по озеру, поучить его ловить рыбу…

— Оставь это! — Наталья крайне недовольно посмотрела на сестру. — Я сама буду решать, чему нужно и чему не нужно учиться моему сыну.

— Конечно, конечно, Таша, — Ксения покачала головой, — он прекрасно вышивает, рисует акварелью, изучает греческий, латынь, поет душещипательные песенки по-французски и итальянски и даже смирился с тем, что ему каждое утро завивают волосы. Но если б ты знала, как он все это ненавидит!

— Не преувеличивай! — оборвала ее Наталья. — Он еще слишком мал, чтобы понимать пользу того, что я делаю для него.

— Ты была чуть старше, Таша, когда вовсю нянчилась со мной, а после смерти маменьки ты вела наше хозяйство. И, как мне помнится, неплохо с этим справлялась.

— У Павлика нет надобности в девять лет вести хозяйство, для этого у меня хватает дворни. — Наталья высокомерно посмотрела на младшую сестру. — Можешь прогуляться перед сном, чтобы выветрить все эти глупости из своей головы, но не дальше беседки. Я приказала выпустить собак на ночь.

Ксения вздохнула:

— Нет, я посижу немного на террасе, а потом пойду в библиотеку и почитаю перед сном. Собаки всю ночь лают, и я долго не могу заснуть…

— Ну, как хочешь! — пожала плечами Наталья и удалилась, оставив сестру на террасе.

Ксения опустилась на деревянный диван и провела некоторое время в одиночестве. Вскоре она различила слабый шорох по другую сторону высоких перил, отделяющих террасу от зарослей недавно отцветшей сирени.

— Ты, Марфуша? — спросила она шепотом и, не дожидаясь ответа, протянула руку маленькой шустрой девушке в пестром сарафане, которая ловко перебралась через перила и спрыгнула на террасу.

— Я, барышня, я, — прошептала, слегка задыхаясь, Марфуша, горничная и первейшая подруга Ксении. Причем об этой последней роли Наталья не догадывалась, а девушки старались держать в тайне от чрезмерно строгой барыни свои дружеские отношения.

— Узнала что-нибудь? — прошептала не менее торопливо Ксения и испуганно оглянулась на чернеющие за спиной двери в столовую.

— Все, все прознала, барышня! — Марфуша почти прильнула к ее уху. — Евсей, как приказывали, поспрошал у ихнего старшего конюха, что к чему. И тот все обсказал, что ему самому известно… — Девушка смущенно хихикнула. — Только Евсейка, окромя вашего пятака, с меня тоже плату затребовал. Говорит, поцелуй в уста, а то ни в жисть ничего не узнаешь.

— И что ж, поцеловала?

Марфуша в деланом смущении отвела глаза.

— Пришлось, барышня, ведь он, идол проклятый, если сказал, что не скажет, то и взаправду не скажет, даже на дыбе молчать будет.

— Ну и как, сладко?

— Ой, сладко, барышня, дюже сладко! — Марфуша почти уткнулась носом в ее ухо и едва слышно прошептала: — Он потом меня на сеновал звал, но это уж совсем баловство! Я пригрозила ему, что непременно вам пожалуюсь, а он… он…

Девушка покраснела и отвернулась. Ксения взяла ее за подбородок и развернула к себе лицом.

— И что же он?

Марфуша закрыла лицо руками и смущенно выпалила:

— А он, собачий сын, заржал, что тот жеребец, и говорит, его, дескать, и на барышню, то есть на вас, хватит, конечно, если попросите. А то ему жалко, что такая краса на корню засыхает.

— Твой Евсей дождется, что я самолично оттаскаю его за чуб или прикажу конюху солеными розгами по одному месту отходить. Тогда посмотрим, чья красота раньше времени засохнет.

— Да ну его, охальника! — махнула рукой Марфуша. — Лучше слушайте, чего я вам скажу…

Прижавшись друг к другу, девушки некоторое время о чем-то возбужденно шептались, изредка смущенно пересмеивались, а то вдруг прыскали в ладонь или, забывшись, принимались смеяться во весь голос, но тут же спохватывались, испуганно озирались по сторонам и опять переходили на шепот.

— Вот и все, что Евсейка сумел узнать, — Марфуша весело подмигнула Ксении. — Особливо, говорит, второй барин, приятель князя, ему показался. Резвый и веселый, а красавец из себя, каких поискать! Князь тоже ничего из себя, но суров и молчалив, верно, как ваша сестрица, барышня?

— Ну, ты и придумала, — рассмеялась Ксения, — нашла с кем Наташу сравнить! Он небось усатый да бородатый?

— Насчет бороды не ведаю, про то Евсей не сказывал. Усы, говорит, у князя есть, а у второго барина напрочь отсутствуют. Без усов-то, барышня, лучше, не колются, стало быть, когда целуешься! — Марфуша мечтательно закатила глаза, но не выдержала и прыснула в ладонь. — У Евсейки что усы, что боро-дища, как щетина у кабана, жесткие да колкие.

— Так не водись с ним, раз уколоться боишься.

— Так люб же он мне, барышня, хотя и варнак, каких еще поискать, — протянула жалобно Марфуша и сконфуженно улыбнулась. — Он меня сватать по осени хочет, ежели, конечно, барыня позволит. — Девушка с мольбой посмотрела на Ксению. — Как вы полагаете, не будет она противиться, если я за кузнеца пойду?

— Я попробую с ней поговорить заранее, конечно, если твой Евсей за ум возьмется. Наташа уже сама думала о том, чтобы женить его поскорее, а то слишком много воли ему дали, избаловался, нахальничает, насмешничает без меры.

— Непременно поговорите, барышня, непременно! — всполошилась Марфуша. — А то подберет ему барыня в наказание вдову с кучей детишек, а мне что ж, топиться тогда в озере?

— Ну, уж так сразу и топиться? — Ксения дернула подругу за косу. — Будто на твоем Евсее свет клином сошелся.

Марфуша сердито фыркнула и, освободив косу, перекинула ее на грудь.

— Когда сами полюбитесь, поймете, что значит сохнуть по дружку, на свиданки тайные к нему бегать… — Она порывисто вздохнула и обняла Ксению. — А как за руку-то друг сердешный возьмет, как в глаза глянет, про все на свете забудешь, за ним хоть на край свет пойдешь!

— Прямо-таки на край света? — рассмеялась Ксения.

— А вот посмотрим, барышня, что вы запоете, когда голову потеряете. И чует мое сердце, не уйти вам от этого, ни за что не уйти! Больно уж приятель у князя хорош! Голубоглазый, кудрявый! Евсей говорит, огонь, а не барин! И посмеяться всласть любит, как и вы, барышня! Вот бы вам познакомиться!

— Да куда уж мне! — вздохнула Ксения. — Наташа не позволит…

— А мы ей и докладывать не будем, — торопливо зашептала Марфуша, не забывая озираться по сторонам. — Завтра вроде вам позволено за ограду выехать?

— Позволено! — выдохнула Ксения. — Наташа в Матуриху на выпаса отправляется, так что до обеда ее не будет.

— А Евсей сказывал, князь с утра собирался объезжать свои земли, авось свидитесь и с ним, и с его приятелем. Семка нас в то место отвезет, где дорога недалеко от озера проходит. Там, правда, к воде не подъедешь, болота вокруг, но поляны очень уж красивые. Ромашки вовсю цветут, белоголовник… А барыне скажем, что решили цветов в комнаты набрать.

— Ты просто прелесть, Марфуша! — Ксения захлопала в ладоши. — А если они не посмеют к нам приблизиться? Ведь они наверняка уже знают, что Наташа не дозволяет на ее землях появляться.

— Ну, коли спужаются, то это их дело! Но смотреть-то им не запретишь? Думаю, они непременно вас заметят. Грех такую красоту не заметить! — Марфуша окинула Ксению придирчивым взглядом. — Платье свое голубое непременно наденьте и шляпку с лентами, ту, что из Парижу привезли…

— Зря ты, Марфуша! Платье это больше для бала подходит, чем для прогулки.

— А зачем его беречь, если барыня балы вовсе не проводит? — вполне резонно удивилась Марфуша.

— А как я объясню Наташе, зачем вырядилась в это платье?

— Так она ж ничего не проведает. Мы успеем вернуться до ее приезда из Матурихи.

— Но мне очень стыдно, — опять засомневалась Ксения, — они могут понять, что мы их нарочно дожидаемся. Это же неприлично! И не дай бог Наташа узнает!

— Опять вы всего боитесь, барышня! — рассердилась Марфуша. — Смотрите, так и просидите всю жизнь в девках в угоду своей сестрице. А она тоже хороша! Обожглась на молоке, теперь на воду дует. И вам никакой жизни не дает!

— Я не могу пойти против ее воли, — вздохнула Ксения, — потому что у меня нет ни копейки, а кому нужна бесприданница?

Марфуша недовольно фыркнула:

— Решайтесь, барышня, пока не поздно! За по-гляд на новых соседей никто с вас денег не возьмет. А случай этот упускать нельзя. Барышень в округе полно, а женихов приличных не хватает. Князь и охнуть не успеет, как окажется под венцом. А его приятеля наверняка еще раньше окрутят. Так что не зевайте, а то пожалеете.

— Хорошо, уговорила! — произнесла Ксения обреченно и перекрестилась.

ГЛАВА 4

Василий Ефимович Караваев не был красавцем. Очень плотный, круглолицый, он обладал двойным подбородком и красноватым, похожим на картофелину носом. К тому же он всячески пытался замаскировать лысину, зачесывая волосы на лоб, но это получалось у него не слишком удачно.

Судя по всему, он пытался выдавать себя за местного dendy, но с еще меньшим успехом. Сшитый по последней столичной моде сюртук с широкими отворотами и двумя рядами блестящих пуговиц вкупе с узкими панталонами делали его фигуру еще шире и массивнее. Наверняка здесь не обошлось без корсета из китового уса, с помощью которого Караваеву удалось втиснуться в сюртук, обтянувший его спину настолько, что Григорию невольно пришло в голову сравнение с немецкой колбаской.

Князь поднялся, когда сосед Караваев в сопровождении Дроздовского вошел к нему в кабинет. И хотя неожиданный визитер отвлек Григория от неотложных дел, тем не менее он предложил ему присесть и попросил Аркадия распорядиться, чтобы подали вина.

Караваев с трудом втиснулся в кресло. Лицо его побагровело, он через силу улыбнулся князю, и Григорий подумал, что его подозрения насчет корсета не лишены основания.

— Очень рад, очень рад! — Караваев прижал руку к сердцу и слегка склонил голову. — Мне только вчера сообщили, что в Завидове уже три дня новый хозяин. Простите великодушно за ранний визит, но, видит бог, я едва дождался утра. Не терпелось засвидетельствовать свое почтение.

— Весьма приятно с вами познакомиться! — любезно произнес Григорий и улыбнулся. — Поверьте, я не рассчитывал на столь пристальный интерес к моей персоне, Василий Ефимович.

Караваев слегка поерзал в кресле, пытаясь устроиться с большим комфортом, с трудом перевел дыхание и с не меньшей любезностью ответил:

— Только жизнь в нашей глуши заставляет по-настоящему осознать, что существование человека немыслимо без общения, дружеских бесед и философских споров по поводу важных исторических, так сказать, эпохальных моментов, ибо… — он поднял вверх толстый короткий палец и многозначительно посмотрел на князя, — ибо обустройство и законы Российского государства…

Григорий хмыкнул про себя. Не хватало ему в соседях доморощенного философа, которого хлебом не корми, а дай поразглагольствовать на темы, столь же пустые, как и его голова.

— Надеюсь, вы не откажетесь позавтракать с нами, — очень учтиво вклинился князь в рассуждения гостя и, не дожидаясь ответа, приказал лакею: — Приготовь третий прибор для его милости.

— Право слово, не стоит беспокоиться, ваша светлость, — Караваев суетливо замахал руками. — Я сегодня встал спозаранку и уже успел позавтракать. Глазунья с ветчиной да пара чашек кофия со сливками… М-да, после утренней прогулки подобная пища идет за милую душу!

— Мы с князем тоже успели прогуляться, — возвестил с порога Аркадий, — еще по росе. Проехались вдоль озера, комаров накормили всласть, аппетит приличный нагуляли. — Он засмеялся и подмигнул князю. — Прямо-таки зверский аппетит! — И радостно потер ладони. — Стол накрыт, господа! Приступаем к трапезе…

После завтрака они направились в библиотеку, где выпили по бокалу вина, выкурили по сигаре и весьма приятно провели время, обсуждая местные новости, поразительно смахивающие на сплетни. Но, судя по огоньку, горевшему в его глазах, Караваев искренне верил, что все истории о жизни уездного общества, которые он поведал князю и его приятелю, — сущая правда и не подлежат ни малейшему сомнению. И, как заметил Григорий, Василий Ефимович намеренно или нет, но ни разу в своих рассказах не упомянул имени графини Изместьевой. А ведь ее эпатажное поведение и ссоры с соседями просто обязаны вызвать у них негодование и естественный поток слухов и домыслов.

— А что ж вы умалчиваете насчет хорошеньких женщин? — словно прочитав его мысли, с укоризной проговорил Аркадий. — Есть тут птички, способные скрасить одинокую жизнь двух холостяков? А как насчет молодых вдовушек и девиц на выданье? Все ли разобраны на сей момент или есть еще не просватанные?

Караваев пожал плечами и неожиданно сухо сказал:

— По правде, меня больше интересует тезис Руссо о том, что прежде должно учинить свободной душу, а потом уже тело. К тому же я занят составлением записки на имя Императора, в которой пытаюсь изложить свои взгляды на положение, которое сложилось в Российском государстве за последние годы.

— И что ж вас подвигло на сей замечательный труд? — с едва заметной иронией спросил Григорий. Но Караваев иронии не заметил, потому что с еще большим пылом стал объяснять суть своих занятий:

— Я понимаю, что не в моих силах убедить Государя отменить Табель о рангах. При Петре Алексеевиче она была необходима, тогда дворян просто-напросто не хватало ни для службы в армии, ни во флоте, ни в канцелярии, но сейчас надобность в ней отпала. И я в меру своих сил пытаюсь объяснить, что негоже раздавать дворянские дипломы налево и направо, тем более купцам и подрядчикам. Кроме корысти и пронырства, они ничего более в дворянское сословие не привносят.

— Вполне с вами согласен, — с готовностью закивал головой Аркадий, — эти новоявленные господа, первейшие казнокрады и мздоимцы, достойны прежде всего не дворянского звания, а виселицы. Сейчас в дворяне метит всякий разночинец, а мы потом удивляемся, откуда вдруг в обществе пышным цветом расцветают лесть, лицемерие, подхалимство, подлость.

— Вы абсолютно правы, — обрадовался поддержке Караваев, — наше дворянство вместе с привилегиями утратило былое значение в обществе. Будь моя воля, я б немедля изгнал из него всех, кто получил диплом благодаря Табели о рангах, и расширил бы права столбовых дворян.

— Поразительно! — воскликнул Аркадий и незаметно подмигнул князю. И Григорий понял, что его неугомонный друг откровенно забавляется над доморощенным мыслителем, осмелившимся поучать самого Государя. — А каковы ваши воззрения по крестьянскому вопросу?

— Я полностью поддерживаю идеи господина Щербатова[7].