От автора

Этот роман – фантастический, а посему на стопроцентную историчность он не претендует. Отрицательные персонажи, например Конрад Мазовецкий и его сын Казимир Куявский или коварная супруга малопольского князя Лешко Белого Грымыслава Луцкая, в реальности могли и не быть таковыми. Да чего уж там – скорее всего, и не были. А магистр Тевтонского ордена Конрад Тюрингский, возможно, вовсе не мечтал о широкомасштабном крестовом походе на Восток.

Замок Освальда Добжиньского Взгужевежа – авторский вымысел, как и многое другое, в том числе и княжна Агделайда Краковская. Казимира Куявского не убивали в битве при Легнице.

А хан Кхайду (по разным источникам – Кайду и Хайду) был не единственным предводителем татаро-монгольских туменов, вторгшихся в Польшу. Вместе с ним войска кочевников вел хан Байдар. Но вот участие в походе на Запад русичей, действительно, подтверждают некоторые косвенные данные. Как и то, что в Легницкой битве было применено пороховое и, возможно, примитивное отравляющее оружие.

Пролог

– Наш информационный выпуск продолжит криминальная хроника…

Пока на экране мелькала заставка новостей, Василий Бурцев успел набросить куртку и спрятать в карман подарок для Ворона – «Моторолу» последней модели с фотокамерой и прочими весьма занимательными прибамбасами. Пора идти. Бурцев потянулся к телевизионному пульту.

Ведущая местного канала – псевдоблондинка с глупо-восторженными глазами начинала отчет о бурной криминальной жизни их небольшого, но и отнюдь не маленького городка:

– Сегодня ночью совершено дерзкое ограбление краеведческого музея…

«Дерзкое ограбление музея»? Бурцев хмыкнул. До сих пор на его памяти дерзко грабили только банки, инкассаторов и крупных бизнесменов. Надо бы досмотреть сюжет.

Налетчики действовали, в самом деле, круто. И профессионально. Грамотно взломанная система видеонаблюдения, грамотно отключенная сигнализация, грамотно ликвидированная охрана… А из музея пропала одна-единственная вещица.

Бурцев присел в кресло. Любопытно! Исчезла башенка на керамической подставке в виде небольшого холмика. Миниатюрная модель некоего древнего укрепления, выложенная из аккуратно склеенных камешков. Башенка – полая, внутри высечен то ли узор, то ли письмена. В общем, миленький такой сувенирчик. В прозрачной коробочке со свастикой. На футляре надпись по-немецки: «Малая башня перехода №2».

Экспонат пробыл на стенде «Трофеи Великой Отечественной войны» менее суток. Лишь вчера утром башенку торжественно передал музею внук скончавшегося ветерана. Да, Бурцев краем глаза видел тот телерепортаж. Даритель говорил, будто башенка принадлежала самому рейхсфюреру Генриху Гиммлеру. Может, именно это и привлекло грабителей? Музейный стенд разбит, стеклянный футляр «башни перехода» расколот, его содержимое исчезло, а уцелевшая свастика вызывающе лежит посреди зала.

– Это обстоятельство наводит на мысль, что к похищению причастна организация нацистского толка, – взахлеб вещала псевдоблондинка, восторгаясь собственной прозорливостью. – Не исключено, что ограбление краеведческого музея – дело рук городской молодежной банды мистиков-неоскинхедов, именующих себя «тевтонами»…

Ну, а кому еще мог понадобиться такой экспонат? Не торговцы же антиквариатом пошли на мокруху (в музее, между прочим, убито два охранника) ради башенки из простых камешков. Те, добравшись до фондов, начали бы с золота скифов. Но в золотом зале ничего не тронуто. В остальных залах тоже.

Ну-ну. Бурцев задумался. За пару-тройку месяцев сектанты-«тевтоны» подмяли под себя все местные группировки скинов, установили строгую дисциплину, наладили организованное управление. Каким образом? Поговаривают об эмиссарах и денежных потоках из Германии, о психотропном зомбировании рядовых членов тевтонской организации, даже о таинственных магических обрядах при обращении неофитов.

Так или иначе, но вместо разрозненных буйствующих тусовок «кожаных голов» в городе появилась сплоченная структура неоскинхедов под руководством некоего магистра и четырех помощников-медиумов. Назвалась тевтонами. И… затихла. Город, уставший от погромов и уличных драк с участием бритоголовых, облегченно вздохнул.

Увы, судя по оперативной информации, это лишь затишье перед бурей: неоскинхеды тщательно готовятся к выполнению чрезвычайно важной для них миссии. Правда, в чем именно она заключалась, не знали толком ни рядовые тевтонские бойцы, ни их бригадиры. Да и вообще сведения о деятельности странной группировки были необычайно скудными. Доподлинно известно только, что тевтоны помешаны на мистике Третьего рейха. И, слава богу, пока не скупают стволы на черном рынке. К чему бы ни стремились отмороженные неоскины, вооруженный переворот явно не входит в их первоочередные планы. И то ладно!.. А с другой стороны… Неужто похищение музейного экспоната, помеченного свастикой, и есть та самая сверхмиссия полузомбированной секты? Мелковато как-то.

– Дальше в нашем выпуске новости спорта и погода…

Бурцев глянул на часы и ругнулся. Выключил «ящик». И забыл о «тевтонах».

Глава 1

Василий Бурцев терпеть не мог опаздывать. И вот пожалуйста – опаздывал. Причем опаздывал здорово: штрафной рюмки у Ворона точно не миновать, а рюмочки у именинника – не дай бог!

Он уже свернул с освещенной улицы в Нижний парк – темный и мрачный, забытый богом и муниципальными властями. Место регулярных утренних пробежек сейчас производило гнетущее впечатление.

Поговаривают, будто в годы войны где-то под центральной аллеей находился бункер с разветвленной системой ходов, охранявшийся элитным подразделением «СС». Немцы, захватившие город в 41-м, располагались здесь всерьез и надолго. Пленные рыли землю сутки напролет, потом их расстреливали. Обычная практика при возведении секретных объектов. А во время наступления Красной армии наши бомбардировщики поработали тут от души.

Среди воронок, обломков бетона и искореженного металла обнаружилось разбитое основание какой-то башни. Кладка древняя, очень древняя. Возможно, представляла интерес для археологов. Но шла война… Да и в послевоенные годы было не до раскопок.

Перепаханную взрывами землю кое-как выровняли, засадили деревьями, закатали в асфальт. Появился парк культуры и отдыха «Нижний». Парк стоит до сих пор, только прежней культуры и отдыха в нем уж нет. Зато есть ржавая ограда, смахивающая на кладбищенскую, фонари-кобры с пустыми зевами разбитых плафонов, едва различимые дорожки потрескавшегося асфальта. Нижний парк пользовался в городе дурной славой как место сосредоточения шпаны всех родов и мастей. Вот, пожалуйста!.. Крики и глухой стук ударов доносились с центральной аллеи. Вмешаться? Ну, хотя бы посмотреть, что там и кто кого…

Трое бритоголовых с ожесточением пинали армейскими берцами двух тщедушных скорчившихся на земле волосатиков. Частые темные кляксы на асфальте уже размазывались в сплошные полосы.

Бурцев не сразу сообразил, что жертвы – парень и девушка. Только когда один из «хиппарей» вдруг звонко – по-девчоночьи – вскрикнул от особенно сильного удара, все стало ясно. Трое амбалов против двоих хлюпиков – уже нехорошо, а чтоб ногами да девчонку – вообще беспредел.

Этим вечером Бурцев был без формы. Не идти же на день рождения к Ворону – Лехе Воронцову, сослуживцу по десантуре и лучшему другу – в омоновском прикиде? Значит, рассчитывать на отрезвляющее действие, которое частенько оказывал вид униформы на шпану, не приходится. Что ж, у него и без того есть на что рассчитывать.

Бурцев хрустнул костяшками пальцев. В армии он считался одним из лучших бойцов-рукопашников, да и теперь, в ОМОНе, при спаррингах редко кому удавалось достойно противостоять ему. Правда, на гражданке Бурцев старался применять свое зубодробительное мастерство как можно реже, но сейчас, похоже, никуда не деться.

Бритые продолжали остервенело обрабатывать ногами своих жертв. Длинные волосы, в крови и грязи, дергались под ударами, словно диковинные метелки.

Честно говоря, Бурцев недолюбливал хиппообразных неформалов, что вечно скитались в дешевых плацкартных вагонах и электричках по своим невнятным делам. Заросшие, встрепанные, грязные, не всегда трезвые… Его, привыкшего к армейской дисциплине и порядку, воротило от демонстративной расхлябанности, маек навыпуск, рваной джинсы и неухоженных косм. Выпендриваются друг перед другом, шокируют окружающих, а ради чего? Мартышкино самовыражение! Когда же они устраивали уличные «концерты», плавно переходящие в банальное попрошайничество, и вовсе становилось тошно. Плохо настроенная гитара, кепка с мелочью, прокуренные голосистые, но отнюдь не музыкальные глотки…

Но этот народец был хотя бы безобиден. В драки не лезли, не дебоширили, скандалов не устраивали – пацифизм-пофигизм. А вот бритоголовые боевики тевтонов…

Еще один удар. Еще крик.

– А ну, стоять! – рявкнул Бурцев.

Бритоголовые в изумлении оглянулись. Мало кто решался вмешиваться в их дела. Да еще и в одиночку. Да еще и на безлюдных аллеях, куда нынче не заглядывают даже милицейские патрули.

Щуплый паренек, воспользовавшись замешательством противников, вскочил на ноги. Но не задал стрекача, а с нехарактерной для волосатиков яростью вдруг бросился на самого здорового скина, прижимавшего ногой к асфальту девушку. Пацан успел нанести два или три неумелых тычка, но тут же повалился навзничь, сшибленный мощным апперкотом. Хрусткий звук теменной кости о бордюр тротуара – и тишина.

– Ты че, крутой, да?

Слова были обращены вовсе не к поверженному неферу, а к Бурцеву. Амбал убрал ногу с девчонки, стал неторопливо приближаться. Остальные насмешливо скалились. На «хиппарей» бритые внимания пока не обращали. Да те и не предпринимали никаких действий. Парень лежал без движения. Девушка всхлипывала, размазывая по лицу кровавую юшку.

– Да ты знаешь, с кем свя…

Бурцев ударил. Противников слишком много, чтобы предоставлять право первого удара им. А в отличие от волосатика, Василий бил точно. И бил сильно. Бритоголовый здоровяк повалился на асфальт, словно куль с желе.

Один готов!

С остальными пришлось повозиться дольше. Тренированные ребята… Но избитая и зареванная девица неожиданно набросилась сзади на одного из скинов. Нет, она не играла в киношную супергерл, а просто схватила тевтона за ноги. Девчонка жмурила глаза и оглушительно визжала от страха, однако рук не расцепляла целых две или три секунды. За это время Бурцев двумя мощными ударами пробил защиту противника, еще двумя – окончательно разделался с ним. Неоскинхед упал грузно и нелепо. Глубокий нокаут. Бритый череп стукнулся об асфальт подобно огромному бильярдному шару.

Второй готов!

Бурцев успел уйти с линии атаки последнего еще стоявшего на ногах тевтона. Затем сам перешел в наступление. В схватке один на один у скина не было шансов. Вскоре и третий громила распластался поперек парковой аллеи.

… Девчонку била дрожь. Не прекращалось непрерывное скулящее «У-у-у».

– Хватит, хватит, успокойся, – Бурцев легонько похлопал ее по плечу. – Ты была молодчиной. Перестань реветь.

– У-у-у… Я… мы… эти козлы… у-у-у…

Хоть какое-то подобие членораздельной речи – уже хорошо.

Он отошел от девушки, склонился над ее длинноволосым дружком. Парень все еще находился в отключке. И весь затылок в крови. А вот это совсем нехорошо.

– Как он? – девица словно прочла его мысли.

– Нормально, – соврал Бурцев. – За что это вас так?

Оказалось, за глупость. Влюбленная парочка безденежных волосатиков выбрала для уединения безлюдный парк и задержалась там дольше, чем следовало. Ну, и поплатились ребятки…

Оба стали невольными свидетелями тайного сборища тевтонов на центральной аллее. Случайно подслушали из кустов, как скины готовятся к… «Обряд перехода» – так они это называли, если верить девице. Даже назначили время – ближайшее полнолуние, полночь. Словом, триллер – Хичкок отдыхает.

– Тут, в парке, вроде какие-то древние развалины были, – сморщила разбитый носик девушка. – Их еще фашисты откопали.

– Были развалины, – машинально кивнул Бурцев.

– Они, эти бритые, говорили, что это основание башни вымершего языческого племени. Ариев, что ли… И если на том месте поставить точную копию другой башни – малую башню перехода, обряд пройдет успешно. Правда, я не врубилась, в чем он заключается. Но у этих уродов такая копия есть. Своими ушами слышала: немцы ее в Польше еще в войну раз добыли. Потом привезли сюда. А эти лысые козлы прошлой ночью ее где-то достали.

Ага, вот и всплыл музейный экспонат из спецхрана Гиммлера. Значит, трофей имеет польские корни и потребовался он скиновской секте для магических изысков.

– Про башню их вожак рассказывал, – всхлипывая, бормотала девушка, пока Василий пытался про щупать пульс ее патлатому ухажеру. – Он не лысый, как остальные, – с нормальной такой прической, аккуратной. И сам вроде немец. Ну, акцент у него. Его магистром называли. А он всеми здесь командовал – кому где стоять во время обряда, что делать. Бред какой-то нес про четырех медиумов, про заклинания, про сорок первый год, про эти башни перехода. Типа, раньше такие башни были понатыканы всюду, и до сих пор еще они связаны друг с другом в пространстве и во времени. Ну, как магические порталы в книжках… Чтобы попасть из одной башни в другую, нужна только малая башня перехода, открывающая этот путь. Фашисты даже собирались их как-то в войне против нас использовать, но что-то у них там не получилось или просто не успели. А этот, который магистр, грозился весь мир, на фиг, перевернуть при помощи арийских башен…

Бурцев окончательно убедился, что избитый парень не подает признаков жизни.

– Потом магистр приказал кому-то еще раз проверить все собранные материалы о войне. Ну, той, когда Гитлер и Сталин… Кажется, он должен кому-то показать эти документы, кого-то о чем-то предупредить… – в голосе девчонки вновь прорезались истерические нотки. – Мы испугалась… Думали, они обкурившиеся психи-сатанисты… Короче, побежали… А у, них по кустам охрана. Ну, и поймали. Магистр приказал нас убрать. Так, чтобы было похоже на обычную драку. Оставил этих трех козлов, а потом…

Девушка осеклась, разглядев в темноте лицо Бурцева.

– Он… – сглотнула слюну, – он…

– В коме, – еще раз солгал Бурцев.

– Так нужна же «скорая»! Срочно!

– И милиция бы не помешала, – буркнул он.

Новенькую «Моторолу» пришлось вытряхивать из нагрудного кармана по частям. Мобильник восстановлению не подлежал: Бурцев все же пропустил пару мощных ударов. Девушка беспомощно хлопала ресницами, глядя на останки телефона.

– Там вон, в паре кварталов от парка, есть бар, – сказал Бурцев, – оттуда можно позво…

Она сорвалась с места, не дослушав. Нырнула в кусты, побежала, прихрамывая, в указанном направлении.

– Куда?! Да стой ты!

Несколько секунд он разрывался между желанием броситься вслед за девчонкой и необходимостью остаться сторожить неоскинхедов. Потом тишину нарушил пронзительный женский вскрик. Где-то у выхода из парка.

Она лежала навзничь под аркой сорванных решетчатых ворот. Нож вошел в подреберье. Рана – глубокая, рана – опасная.

– Кто? – Бурцев склонился над девушкой, из глаз которой уже уходила жизнь.

– Ма… гистр… – прошептала она. И начала захлебываться собственной кровью.

На день рождения к Ворону Бурцев в тот вечер не попал.

Глава 2

– Ну, и какого тебя понесло в Нижний парк, Василий?

Басовитый голос. Красное лицо с неподъемным подбородком и таким же тяжелым взглядом. Почти пустая пачка сигарет. Переполненная пепельница. Все знакомо. Командир отряда милиции особого назначения при областном ГУВД майор Виктор Пацаев, опершись на громоздкий покоцанный стол, смотрел ему в глаза – сурово, устало и раздраженно, как всегда смотрел на провинившихся подчиненных. Вот только Бурцев никакой вины за собой не чувствовал.

– Просто самая короткая дорога, – пожал плечами он. – Я опаздывал и…

– Понятно, – отмахнулся Пацаев. – А знаешь, куда может завести самая короткая дорога?

Бурцев промолчал, но и взгляда не отводил. Командир небрежно смахнул в ящик стола бумаги, нервно закурил.

– М-м-да, история… Волосатика твоего, Бурцев, убили. Затылком о бордюр – и готово. Девицу в реанимацию уже мертвой доставили. Скины исчезли. Пока ты девчонку в больницу сопровождал, ППС-ники[1] весь парк прочесали. Нигде никого.

– Я собственноручно трех амбалов уложил! Это ж не иголка в стоге сена, можно было и найти.

– Не иголка. Но, значит, плохо ты их укладывал. Встали твои амбалы и ушли. Или помог им кто-то. Может быть, пришел колдун-магистр, дунул-плюнул, тевтоны и поскакали зайчиками, не приходя в сознание?

Бурцев уже жалел, что поведал Пацаеву о рассказе девчонки. А ну как и правда, после побоев она умом тронулась? Магические обряды в полнолуние на месте древних развалин с плясками вокруг загадочного артефакта Третьего рейха… Звучит диковато.

– Нужно попытаться найти тевтонского магистра, – угрюмо проговорил Бурцев.

– Уже ищут. Как всегда – без толку.

– А что насчет тевтонского шабаша? Полнолуние, если не ошибаюсь, не сегодня завтра.

– Сегодня. Этой ночью. Я уже обо всем доложилкому надо. Народ смеется, но обещали послать к парку усиленный патруль для наблюдения. Только сейчас не о том речь. А о тебе, Вася. Меня вот что интересует. На кой ты попер против тевтонов в одиночку? Тоже мне благородный рыцарь! Что, трудно позвонить и подмогу вызвать? Мобильник ведь при тебе был.

Да, тут, пожалуй, прав Пацаев. Надо было сначала сделать один-единственный звонок, а уж потом… Хотя оставалось ли у него время на этот звонок?

– Вообще-то там людей убивали, товарищ майор, нужно было действовать…

– Головой прежде всего нужно было думать! Людей-то ты все равно не спас.

Бурцев сник. И в этом майор тоже прав. Теперь уж на все сто… Блин, жалко девчонку. Да и парня тоже. Молодые ведь совсем, хоть и дурные.

– Или ты кавказец с рынка, чтобы так скинов не навидеть? – продолжал тираду Пацаев. – Лезешь в драку, как…

Майор вдавил куцый окурок в грязную пепельницу, потянул из пачки последнюю сигарету.

– Вообще-то в моих жилах течет русская и польская кровь, – пробурчал Бурцев, – и татарской тоже накапало немало – отец специально по архивам лазил, родословную восстанавливал.

– Ну, так уйми свой азиатско-европейский коктейль, пока служишь под моим началом. Корректнее нужно действовать, осмотрительнее.

– Как можно вести себя корректно и осмотрительно с отмороженными беспредельщиками? Ну как?!

Тяжелая майорская ладонь хлопнула об исцарапанную столешницу.

– Значит, так, Василий. Сейчас сядешь писать бумажки. Укажешь все до мелочей. Но впредь… – Палец Пацаева поднялся до уровня его нахмуренных бровей. – Я тебя предупреждаю первый и последний раз: в ОМОНе мне герои-одиночки не нужны. Геройствовать только на службе, только всем подразделением и только по приказу, понял? А не понял – топай обратно в конную милицию.

… Из кабинета Бурцев вышел смурной. Неплохой человек майор, но чересчур осторожный. Оно понятно: когда пенсия не за горами, рисковать не шибко-то и захочется. А история в парке – очередная головная боль для Пацаева. Драка с участием омоновца, два трупа. Начнутся, блин, рапорты, отчеты, объяснительные…

– Как дела, командир?

Все отделение в сборе. Ну прямо как на разводе. Лица – насупленные, озабоченные, встревоженные. Переживают.

– Чего майор говорит, Вась?

– В конную милицию гонит.

Лица бойцов поплыли в улыбках. Если речь заходит о конной милиции, значит, не все так скверно. Шутит командир.

Служба в отряде конной милиции, куда после армии занесло Бурцева, долгое время была объектом дружеских насмешек. Да и сам он не мог о ней вспоминать всерьез. В конники пошел по какой-то самому себе неведомой прихоти. Из-за неосознанных детских фантазий. Красивой романтики захотелось после армейских будней, что ли… Но романтика быстро кончилась.

Всадников в форме никто всерьез не воспринимал. Использовалась милицейская кавалерия больше для парадного антуража. Те, кому хотелось реальной работы, а не праздничной мишуры, уходили один за другим. Ушел и Бурцев – благо приглашали в ОМОН. «Хоть в седле сидеть научился – и то дело, – усмехнулся майор Пацаев при первой встрече. – Авось где-нибудь да пригодится».

Омоновцы оживленно галдели, обсуждая стычку в парке.

– Ты это, командир, – услышал Бурцев. – Если скины наезжать станут – только скажи. Руки-ноги переломаем. И шеи тоже. И пусть Пацаев дурака не валяет.

– Все нормально, парни, – успокоил своих бойцов Бурцев. – Все будет нормально.

Тогда он еще не знал, как сильно обманывает их и себя.

Первая тревожная информация о неоскинхедах поступила около одиннадцати вечера. Патруль, дежуривший у Нижнего парка, сообщил о десятке бритоголовых молодчиков, кучкующихся перед входом. Через четверть часа патруль наткнулся на группку побольше. Эти тоже направлялись к парку. Несколько минут спустя в парк вошли еще два десятка тевтонов. Потом еще… Дело начинало принимать дурной оборот. Поступил приказ подтянуть ко входу в Нижний парк силы ОМОНа.

Оружие Пацаев брать запретил: к парку примыкали жилые кварталы и стрельба здесь крайне нежелательна. Да и не верилось майору, что взвод омоновцев не сможет без табельных стволов разогнать молокососов-неоскинхедов. Пацаев вообще сомневался в том, что дойдет до серьезной стычки. Ну, а если все-таки дойдет, для пресечения беспорядков хватит проверенных спецсредств – резиновых дубинок «РД-73», щитов, наручников и старой доброй слезоточивой «черемухи».

Большинство бойцов были полностью согласны с начальством. В титановых бронежилетах и касках-«скатах» с прозрачными ударостойкими забралами омоновцы казались себе неуязвимыми и даже радовались возможности наконец-то как следует обработать «демократизаторами» бока зарвавшимся скинам.

К парку они мчались в ЗИЛе с кунгом и забранными защитной сеткой окнами. Весело мчались – под вой сирен двух милицейских машин сопровождения. По пути возбужденно переговаривались, шутили. Только Бурцев хмуро отмалчивался. Слишком явственно стоял перед глазами тот парень с проломленной головой. И зарезанная девчонка тоже. Похоже все это на объявление войны. Не понятной пока никому, кроме загадочного магистра, но бескомпромиссной и беспощадной, результатом которой будет… Что?

Возникло тревожное предчувствие, что все идет не так. Не так, как представлял себе майор Пацаев. Не так, как представляли эти сидящие в омоновской амуниции ребята. Не так, как представлял он сам. Да еще эта дурацкая башня перехода из гиммлеровской заначки. И полнолуние. И полночь. И непонятный языческий обряд…

Ровно в полдвенадцатого, громыхая обувью, они посыпались из автофургона под бледный лик луны и свет разбуженных сиреной окон многоэтажек. Успели разглядеть проем раздолбанных парковых ворот, густые тени прирученного и вновь заброшенного леса за воротной аркой, хлипкую оградку.

А потом начался ад.

Глава 3

Тевтоны их ждали. А дождавшись, начали действовать. Быстро, решительно, безжалостно. Несколько человек, словно по команде, выскочили из проломов парковой ограды. На бегу распахивали куртки, выхватывали что-то из карманов и сумок, чиркали зажигалками. Секунда, две… В окна и баки милицейских машин полетели бутылки с горючей смесью. Смесь приготовлена грамотно: автомобили – все до единого – мгновенно полыхнули в ночи гигантскими факелами. Раздались крики обожженных. Начали рваться бензобаки. Взметнувшееся пламя осветило пространство за воротами и оградой парка. И людей. Десятки, может быть, сотни бритоголовых молодчиков двигались на омоновцев.

– Ну ни фига ж себе! Откуда их столько?! – прошептал кто-то совсем рядом.

– Взвод, вправо, сомкнись! – рыкнул Пацаев.

Ошеломленные, обожженные омоновцы едва успели перегородить щитами улицу позади горящих машин. Мегафонные призывы к тевтонам немедленно разойтись действия не возымели. Майор срывал голос, матюгальник ревел и хрипел в ночи, толпа приближалась. Молчаливая, плотная, насупленная, готовая громить и убивать.

Нет, не толпа. Мало ЭТО напоминает бестолковое человеческое стадо. Опытный глаз Бурцева различал четкие действия слаженных команд. Скины наступали организованно. Пугающе организованно. Определенно, сегодняшняя вылазка не являлась обычными массовыми беспорядками. Уж очень много здесь порядка.

Передние шеренги неоскинхедов были вооружены небольшими дубинками, резиновыми шлангами со свинчаткой внутри и легкими короткими стальными прутьями. Оружие это вовсе не походило на те устрашающие арматурины, которые прежде доставались омоновцам после разгона групповых молодежных драк в спальных районах. Оружие скинов – много короче. Зато действовать в тесноте им сподручнее, да и рука устает меньше. Впрочем, кое-кто из тевтонов умело поигрывал нунчаками, а кое-где поблескивали кастеты и ножи.

Скины перестраивались на ходу. Вперед выдвигалась ударная группа из амбалов-штурмовиков, завалить которых будет ой как не просто. Бритоголовые качки образовали подобие клина, выискивая перед атакой уязвимое место в сплошной стене омоновских щитов.

«"Свиньей" идут, – усмехнулся Бурцев. – Тевтоны – они и в Африке тевтоны». Но вообще-то сейчас не до шуток. Если скиновский клин пробьет брешь – с ними уже не совладать.

Головы штурмовиков защищали мотоциклетные шлемы и строительные каски. Некоторые нацепили на себя хоккейные щитки – тоже неплохая защита от резиновой дубинки. Чем вооружены задние шеренги – не разглядеть. Наверное, там к бою уже готовятся команды метателей. Если с камнями-кирпичами – не страшно, а если опять бутылки с зажигательной смесью? Бурцев мельком взглянул на командира. Пацаев был сам не свой.

Ну, еще бы! Это тебе, майор, не демонстрации престарелых коммунистов разгонять. Тут заварушка посерьезнее будет. И удастся ли справиться с тевтонами без оружия – большой вопрос.

Почти все пространство перед парком заволокло густым дымом от горящих машин. По милицейской цепи пробежала дрожь. Монолитная стена омоновских щитов зашевелилась.

Не дойдя двух десятков метров до оцепления, толпа остановилась. Неужто обойдется?

Не обошлось.

Первый камень, вылетевший из дымовой пелены, упал неподалеку от Пацаева. Прогремел взрыв, и майор с перебитыми ногами рухнул на асфальт. Матюгальник откатился в кусты. Рядом повалились еще два бойца ОМОНа.

Так это не камень?! Граната? Вряд ли. Тогда осколками выкосило бы как минимум отделение, да и самим скинам тоже хорошенько досталось бы.

Еще один снаряд вылетел из толпы. Еще взрыв… И опять люди падают, словно кегли… Самодельные бомбы!

Пацаев, которого вместе с другими ранеными ребята пытались оттащить подальше, кричал и матерился. Да, скины умели воевать, раз первым делом вывели из строя майора. Толковая, блин, пошла нынче молодежь. Омоновцы, оставшись без командира, отступали. Еще немного – и строй сломается окончательно. Кто-го пальнул из обреза. В самом центре оцепления упал навзничь еще один человек с щитом и резиновой дубинкой. Ударопрочное прозрачное забрало «Ската», не выдержав прямого попадания картечи, разлетерось вдребезги. Лицо под ним превратилось в кровавую кашу.

Острие скиновского клина нацелилось в образовавшуюся брешь.

– Мужики, стоим! – заорал во всю силу легких Бурцев. – Стоим!

Вовремя закричал: дрогнувшая было цепь сомкнула щиты. И тут же в них ударила бритоголовая толпa. Стена щитов прогнулась, но сдержали натиск: тевтонская «свинья» разбилась о преграду, остановилась… И стала медленно пятиться обратно!

Бурцев без устали лупил дубинкой – по строительным каскам, мотоциклетным шлемам, лысым головам, по плечам и рукам противника. Тех, кто оказывался слишком близко, просто сшибал щитом, добавлял ногой в голову… Тяжелым берцем – как те трое, что топтали девчонку, только сильнее и профессиональнее. Перешагивая через распластанные тела, шел дальше. Рядом блаженно работали дубинками ребята из его отделения.

Сейчас главное – не останавливаться, не терять контакт ближнего боя, не давать противнику возможности опомниться и перестроиться, иначе – беда. Очухаются, забросают своими бомбочками и бутылками с коктейлем Молотова, расстреляют из обрезов, и уж со второго захода сметут обязательно.

– Дави! – кричал Бурцев. – Дави их!

Омоновская цепь постепенно возвращалась к начальным позициям. Дубинки и щиты оттесняли неоскинхедов за горящие автомобили. Толпа бритоголовых теряла былую организованность, раскалывалась, отступала. Все быстрее, быстрее…

Бурцев вбежал в плотное облако дыма, не переставая молотить дубинкой. Действовать теперь приходилось почти вслепую, задыхаясь от гари. Пара ударов наугад достали кого-то. Кто-то еще налетел на щит. Бурцев отпихнул живое препятствие, опрокинул его и наподдал ногой под ребра.

С хриплым кашлем он вывалился из дыма возле парковых ворот, жадно глотнул чистого воздуха. Скины отступали, а омоновцы гнали их в глубь парка. Но недолго. Деревья уже разорвали сплошную цепь щитов, монолитный строй распадался.

– На-зад! – в горле першило, крик обратился в хрип, Бурцева скрутило в очередном приступе кашля.

Его не слышали. Увлеченные атакой, жаждущие мести бойцы ОМОНа перли вперед. Линия щитов взломалась, начался хаос. Лысые черепа, мотоциклетные шлемы и каски-«скаты» смешались друг с другом. Увы, милицейских «скатов» было слишком мало. Разрозненные, отбившиеся друг от друга, они теперь выглядели жалкими островками в бритоголовом море. Вновь решающим фактором стало численное преимущество. Уравновесить его могло только оружие, но – спасибо майору Пацаеву – отбиваться приходится дубинками и…

Едкий запах «черемухи» ударил в нос. Эх, поздно, ребятки, поздно. Уже не поможет… Судорожными пшиками из газовых баллончиков ничего теперь не добьешься. Только своих потравите вместе с чужими.

– Пре-кра-тить! – прохрипел Бурцев. И его опять нe услышали.

Кто-то самый сообразительный отчаянно вызывал по рации подмогу. Но когда она еще прибудет, эта подмога? Смогут ли омоновцы, разбросанные по кустам и заросшим клумбам, продержаться? Или сейчас главное вовсе не продержаться, а прорваться? Нет, не назад, а туда, к центральной алее, где за деревьями мелькнул слабый огонек. Там вокруг костра стоят люди. Немного – с полдесятка. Странные смутные тени вкачиваются в трансе и не обращают ни малейшего нимания на бедлам у парковых ворот. Бурцев оскалился. Ох, не просто так встали скины живой стеной у входа в парк. Что-то они защищают, что-то оберегают, подставляя под удары «демократизаторов» бритые черепа. Что именно? Языческие пляски на месте древней магической башни – вот что! Ну ладнонько, тогда и мы потанцуем! Тем более что ублюдка магистра наверняка следует искать сейчас именно на этих танцульках.

Глава 4

В десантуре и ОМОНе учили не только со свистом рассекать воздух руками и ногами, но и быстро передвигаться в тяжелой амуниции. Сжав зубы – все равно от хриплых криков толку уже не будет – Бурцев кинулся вперед. Через кустарник, через клумбы, через разбитые остовы скамеек… Бежал к огню на центральной аллее, уворачиваясь, пропуская удары, не отвечая на них.

Скины не успели должным образом отреагировать на этот внезапный маневр – они слишком уверились в своей победе. Рассеянные омоновцы либо занимали круговую оборону, встав спинами друг к другу, либо пятились прочь из парка.

Несколько неоскинхедов бросились наперерез Бурцеву, но поздно… Он отбил щитом дубинку одного боевика, вырвался из цепких рук другого, уклонился от схватки с остальными. У него сейчас другая цель. Гораздо более важная. Магистр, мать его так!

Запущенные заросли боярышника, окаймлявшие центральную аллею, он даже не перепрыгнул – просто перекатился по ним, смяв кусты бронированной спиной. Сзади – в темноте – дико взвыли, но вой этот потонул в общем гуле паркового сражения. Бурцев мельком оглянулся. Странно – его больше не преследовали. Тевтоны стояли в нескольких шагах и не предпринимали никаких попыток остановить одинокого омоновца.

Непосвященным рядовым членам странной группировки запрещено приближаться к ритуальному пространству, на котором творит свой дурацкий обряд гуру-магистр? Пресловутое табу в действии?! Что ж, мракобесие скиновской секты весьма кстати.

За боярышником вдоль центральной аллеи выстроились декоративные ели. Декором от них, правда, давно не пахло, но обломанные ветки были еще достаточно пышными, чтобы укрыть в своей тени человека, так что Бурцев незамеченным добрался туда, где происходило главное действо этой ночи.

Их было пятеро – четверо в мешковатых черных балахонах и один – в мундире офицера Вермахта с папкой, распухшей от бумаг. Их светловолосых голов, в отличие от гладких черепов рядовых скинов, не касалась бритва. Глаза закрыты, лица сосредоточенны.

Между четырьмя в черном и одним в мундире горел огонь.

Вблизи костер, разложенный на асфальте, выглядел весьма странно. Лунную ночь жгла не беспорядочная куча дров, а некая надпись, аккуратно выложенная из палочек-факелов, пропитанных горючим расгвором. Буквы… Нет, скорее, цифры. Точно – цифры! Квадратные, угловатые, словно на электронном табло: 1941, потом багровела точка и снова цифры: 03. Опять точка. И еще две цифры, выведенные пламенем: 15. Что бы это значило? 15 марта 1941 года?

Четыре балахонистые фигуры, выстроившись в линию, невнятно бормотали заунывный речитатив. Покачивались в такт словам. Зомбированные, загипнотизиро-ванные или просто вконец обкурившиеся, они не намечали ничего и никого вокруг.

«Четыре медиума, магистр, заклинания…» – Бурцев вспомнил рассказ зарезанной тевтонами девчонки. Еще она говорила о выкраденной из музея «башне перехода»…

Башенка – тут. На асфальте у ног униформиста в немецком мундире. Она то ли отражала свет огня, то ли сама светилась изнутри… Может ли склеенное каменное крошево что-либо отражать? И тем более, может ли камень светиться?

– Мы готовы, магистр… – слаженно и глухо, будто команда чревовещателей, проговорили четверо в черных одеяниях. Медиумы не вышли из транса, не подняли век, не перестали покачиваться.

– Открыть глаза! – приказал тот, кого они назвали магистром. – Смотреть в огонь!

Голос тихий, но повелительный. Действительно, чувствуется легкий немецкий акцент. Кстати, и внешне бросается в глаза явное подражание Гитлеру: маленькие усики, вылизанный пробор, аккуратная метелка недостриженных волос на лбу. Да, сходство было, но какое-то гротескное, карикатурное, что ли. Типаж у магистра не тот. Впрочем, команда новоявленного фюрера этой комичности, похоже, не замечала.

– … в огонь!

Глаза медиумов послушно распахнулись. Бурцеву было хорошо видно, как в расширенных зрачках бьются языки пламени-цифры. Глаза застывшие, оцепеневшие, невидящие. Никто даже ни разу не сморгнул.

– Смотреть в огонь! – повторил тевтонский магистр. – Отстраниться от всего, что происходит за вашими спинами, выбросить из головы суетные мысли и образы, отринуть желания, сосредоточиться на дате обратного перехода. От вашей ментальной силы в момент моего прикосновения к башням зависит и прошлое, и настоящее, и будущее. Только цифра, которую вы видите сейчас, должна гореть перед вашим взором. Только она и ничего более. Мы слишком долго шли по следу малой башни, мы слишком долго ждали, чтобы сейчас упустить свой шанс. Магия огня, чисел, полной луны и древние знания племени ариев, строивших на своем пути башни перехода, да помогут нам. Хайль!

Медиумы замерли. Только чуть качнулись в последний раз складки их длинных черных одежд – и люди обратились в живой камень.

Теперь глаза открыл сам магистр. Но он смотрел не на огонь – на башенку. Свет от нее расходился по старому треснувшему асфальту, будто круги на воде. Или на самом деле сияние шло из-под земли – от древних развалин? Светящаяся окружность напоминала люк, готовый вот-вот распахнуться.

Магистр тевтонов медленно опустился на колено, нагнулся, протягивая одну руку к светящемуся асфальту, другую – к таинственному артефакту. По мере приближения его дрожащих пальцев в черной перчатке свет пульсировал все сильнее.

А вот этот фокус Бурцеву не нравился. Чем бы там ни тешился магистр в гитлеровском мундире, пора ему помешать. Когда Бурцев выскочил из укрытия, ни один из медиумов не шевельнулся. Все четверо по-прежнему тупо пялились на огненные цифры. Отстраниться, выбросить, отринуть… Дисциплинированные люди в черном выполняли приказ вожака.

Одним прыжком Бурцев перемахнул через костер. Чуть-чуть не рассчитал – правая нога все же угодила в огонь. Что-то хрустнуло под подошвой, вверх взвился сноп искр. Молодчик в мундире оглянулся. Лицо под высокой тульей эсэсовской фуражки скривилось от ненависти и ужаса. Отдернув руки от башенки, магистр пятился прочь из сияющего круга на асфальте. Бурцев уже выдернул ногу из огня. Штанина, к счастью, не занялась, а вот аккуратно выложенная цифирь – растоптана. Досталось второй конструкции слева – девятке. Горящая палка, составлявшая нижний край ее «кольца», откатилась к самому основанию. Забавно… Бурцев, сбив один огненный узор, тут же невольно создал другой, превратив «девять» в «два». На застывших в трансе медиумов эта перемена, впрочем, не произвела ни малейшего впечатления. Они глазели на огонь все так же сосредоточенно, не моргая.

Зато человек в мундире взвыл, яростно взмахнул руками, истерично дернулся и вот теперь действительно стал похож на беснующегося фюрера. Толстобокая папка с бумагами выпала из пальцев магистра, раскрылась, на асфальт посыпался ворох документов. Мелкий печатный шрифт, кажется, немецкий, карты, схемы боевых действий…

Ладно, потом разберемся! Сейчас Бурцева куда больше занимала миниатюрная башенка и светящаяся под ней окружность. Он, между прочим, находился в самом центре странного круга. И желал поскорее покончить со всей этой чертовщиной. Хоть и музейная вещичка перед ним, но… Бурцев взмахнул дубинкой.

– Найн! – отчаянный крик магистра сорвался на визг.

Под упругим увесистым концом «демократизатора» сияющая башня разлетелась на куски. И взорвалась вместе с асфальтом. «Люк» не открылся – он рассыпался, ударил этой россыпью в лицо. Еще одна бомба, раложенная в похищенный экспонат?!

Бурцев инстинктивно прикрылся щитом. И оглох. И ослеп окончательно. Яркая вспышка, взрывная волна и туча осколков сбили его с ног. Последнее, что он видел, была трещина, пробежавшая по прозрачному забралу «Ската».

Глава 5

Очнулся Бурцев в ту же секунду. Так ему показалось. Где-то на периферии сознания промелькнуло сожаление о разбитой башенке. Все-таки музейный экспонат, как ни крути. Наверное, уникальный, наверное, представляет какую-никакую ценность, а он ее так вот лихо – дубинкой, да вдребезги. Потом Бурцев открыл глаза. Смутное чувство вины пропало. Возвращались другие чувства.

Да, пожалуй, не секунду он был в беспамятстве. Отключился в полночь, а сейчас над ним дневное небо.

Бурцев лежал на спине. В антрацитово-черной, щедро разбавленной лужами жирной грязи. Редкие облака плыли по изумительно чистому небосклону. И что же не так? Что?! Облака необычайно красивы. Взбитый зефир, залитый в причудливые формы. Жаль, нельзя так вот лежать и восторгаться ими всю оставшуюся жизнь. Пора спускаться на грешную землю.

Проклиная неудобный броник и рискуя глотнуть ненароком отвратительной жижи, Бурцев тяжело перекатился на бок. Внизу хлюпнуло, чавкнуло. Ну и мерзость… В Нижнем парке ничего подобного не было.

Он встряхнул головой. Вроде все на месте – и голова, и шлем с треснувшим забралом. Руки-ноги тоже в порядке. Правая кисть все еще судорожно сжимает дубинку. Потребовалось некоторое усилие, чтобы расцепить собственные пальцы. На левой руке, как и прежде, болтается щит. Только вот в ушах шумит. И ощущение – странное, неприятное. Незнакомое.

Все-таки случилось что-то… Что-то особенное, чего быть не должно. И не с кем-нибудь, а именно с ним случилось – с Василием Бурцевым.

Контузия?

Блуждающий взгляд вырвал деревянное колесо, чуть ли не по самую ось увязшее в чавкающем киселе. И еще одно колесо… Такое же перепачканное. Всего колес было четыре, а над ними возвышалась заляпанная… повозка, что ли? Ну и бред! Не на телегах же их атаковали скины! И куда подевался асфальт, о который его чуть не размазало взрывом. И почему в голе зрения до сих пор не попали парковые деревья. Где ребята из его отделения? А непроглядный дым, от которого было не продохнуть?

Он вновь – обессиленно и со смачным плюхом откинулся на спину. Таких «куда», «почему» и «где» казалось много, слишком много. Достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И Бурцев их сделал.

– Нет, Васек, не надейся, никакая это не контузия. Тут дело посерьезнее будет. Психическое расстройство чистой воды – вот в чем фишка. Галлюцинации. Реактивный психоз или что там еще… Хорошенько же тебя шандарахнуло. В город, наверное, уже войска вводят, а ты лежишь посреди Нижнего парка да блаженствуешь – облачка считаешь. Дослужился, блин… Уж лучше бы на парадных лошадках катался в конвой милиции.

Откуда-то доносился отдаленный гул, похожий на шум голосов. Слабое эхо реальных событий, которое кце улавливает его травмированный мозг, или очередная галлюцинация – слуховая? Выяснить можно только одним способом. Ухватившись за ближайшее колесо, Бурцев начал подниматься.

Получилось не сразу: руки срывались с осклизлого дерева, жирное чавкающее месиво облепляло ноги. Отвратительная правдоподобность – совсем уж не по-галлюциногенному. Но придать себе вертикальное положение сейчас наипервейшая задача. Валяться в луже, как ни крути, – занятие, более подходящее для свиней.

Ноги наконец обрели былую крепость – он встал. И едва удержался от соблазна немедленно плюхнуться обратно. Бр-р-р! Ударивший из-за телеги свежий ветерок тоже не казался плодом больного воображения.

После влажной грязевой ванны он студил вполне ощутимо. До слез из глаз.

Бурцев поежился. Прямо скажем – не Африка. Но когда успело похолодать? Или пока он был в отключке, его зачем-то переправили в другую климатическую зону? Что тут за странный сезон? Слякотная зима? Поздняя осень? Или… Бурцев проморгался, смахнул вышибленные бодрящим ветерком слезы и смог наконец как следует оглядеться вокруг. Весна! Причем в полном разгаре.

Ничего хотя бы отдаленно напоминающего Нижний парк. Все иначе. Больше, чем просто иначе. Справа – речушка. Слева – набухшая почками рощица, переходящая в густой лес. Сзади – холм, там сквозь стаявший снежок уже пробивается молодая травка. Впереди – еще холмик, поменьше. Идиллическую картину портила только расквашенная множеством колес дорога. Жирной черной змеюкой она сползала с одной возвышенности и, мудрено извиваясь, поднималась на другую.

На обочине валялись камни, скатившиеся в незапамятные времена с какого-то из холмов. Нет, не камни даже – огромные выщербленные глыбы, этакие неподъемные кубики для неведомого циклопического сооружения. Или все-таки ведомого? Опять пресловутые башни перехода?

Бурцев стоял аккурат меж двух холмов, на краю пестрого притихшего табора. Повозки, брошенные на дороге, сгрудились в беспорядочную кучу. Неказистые груженные каким-то барахлом крестьянские телеги. Впрочем, выделялась среди них одна – в авангарде изломанной колонны. Крытая, яркая с высокими деревянными бортами, расшитая и размалеванная невесть чем. Орлы, что ли? Или грифы? Нет, все-таки орлы – с короной и распростертыми крыльями. Белые коронованные орелики на красном фоне.

Сзади – опущенный полог медвежьей шкуры, спереди – место для возницы. Нет, не карета, конечно, но явно побогаче остальных повозок. И лошадки впряжены – загляденье – не то что полудохлые клячи вокруг. Целых четыре здоровых ухоженных и сытых коняги. Двух из них – пегую и гнедую – можно хоть сейчас под седло ставить.

Кстати, это средство передвижения, в отличие от других телег, охранялось: Бурцев приметил пару вооруженных стражей. Но чем вооруженных! Диковинные топоры на длинных рукоятях и с широкими лезвиями. Дрова такими рубить – замаешься, а вот голову снять с плеч – запросто. Прямо-таки музейные боевые секиры. Но если б только они…

Оба охранника в кольчугах. На головах – стальные шлемы-шишаки, вроде «Ската», только без матерчатой обшивки. У каждого – по большому четырех угольному щиту в левой руке: добротная деревянная основа, обитая толстой кожей и усиленная металлическими полосами. Такой щит мало в чем уступит омоновскому.

Стоп… Топоры? Кольчуги? Шлемы? Щиты? Это что же такое получается, господа хорошие?! Кино тут снимают, что ли? Или в самом деле… тихо шифером шурша, едет крыша не спеша? В киношную версию происходящего хотелось верить больше. В собственное сумасшествие не хотелось верить совсем. Но все шло к тому. Или к башням перехода? Мысли о них настойчиво лезли в голову. Бурцев так же настойчиво гнал из памяти дикую сцену в парке. Подумаешь, полная луна! Подумаешь, бормочущие медиумы! Подумаешь, светящийся круг на асфальте…

Глубокий вдох. Помогает от паники – проверено, а сейчас главное – не запаниковать. Второй вдох, третий… Дышал он до полного кислородного одурения.

Потом как следует ущипнул себя. Больно! Страх перед осознанием своего безумия ушел. Вопросы остались.

Самый важный из них: если все это действительно затеяли киношники, то на кой им понадобилось вывозить из Нижнего парка потерявшего сознание милиционера? Чтобы в качестве декорации бросить в грязь под колеса допотопной телеги? Хороша, блин, декорация: боец ОМОНа в историческом фильме. Или тут «Янки при дворе короля Артура» на новый лад снимают? Сейчас и не такие извраты в моде. Но все равно… Киношники, даже самые что ни на есть авангардные, не рискнули бы топить сотрудника милиции в грязи. Дождались хотя бы, когда он придет в себя, объяснили, что к чему…

Бурцев с трудом оторвался от ряженых стражников. Нет ли тут граждан в более приличной и привычной глазу одежде? Должны же где-то поблизости ошиваться режиссеры, ассистенты, операторы, осветители, девочки-мальчики на побегушках и прочая суматошная братия, без которой не обходится ни одна съемка.

Братии не было. Нигде. Не было и камер. И машин с горделивыми кинокомпанийскими надписями вдоль бортов. Зато массовочку сюда нагнали – не хухры-мухры.

Кроме двух воинов со старинными боевыми секирами, в поле зрения то и дело попадался убогий народец. В телегах среди замызганных тюков тихонько копошились женщины с детишками, которых Василий по ошибке тоже принял поначалу за невзрачные баулы. От поклажи веяло нищетой, от детей – болезнями и голодом, а худые изможденные женщины в перепачканных драных одежках глядели заплаканными невидящими глазами. Притихшие, настороженные, испуганные, выжидательно молчаливые статисты в телегах – все, от мала до велика – играли свою роль великолепно, правдоподобно. Даже холодок по коже. И не в гриме, не в актерском мастерстве дело. Никакой гример и никакое сценическое искусство не способны заставить актеров преобразиться в такое. Особенно детей.

Бурцеву стало тревожно. Есть подозрение, что вовсе не киношное лицедейство его окружает, а кое-что пореальней. Удручающе-давящая атмосфера странного табора слишком осязаема. Жутковатое здесь снималось кино. Кино без камер и режиссеров. Кино, где даже за кадром актеры играют ТАК… живут ТАК… Кино ли?!

Но какого тогда, спрашивается, здесь происходит? Не толкиенисты же и не члены клуба исторической реконструкции довели своих жен и детей до такого состояния, чтобы создать соответствующий антураж для очередных игрищ. И еще вопросик: куда подевались мужики? Кроме тех двух грозных типов с топорами, Василий пока их не видел. Но слышал отдаленный гомон мужских голосов.

Он обошел несколько телег. Ага, вот они, голубчики! Столпились у реки, обступили какого-то всадника и орут, орут почем зря. Приветствуют, что ли?

Простолюдины – вероятно, крестьяне-землепашцы, составляли подавляющее большинство шумного собрания. Но изредка среди грязных овчинок и волчьих полушубков мелькало железо: кольчуги, кожаные рубахи с нашитыми бляхами, стальные шлемы, копья, щиты, топоры, боевые цепы…

«Башня перехода», «Башня перехода», «Башня перехода», – упрямым дятлом стучало в голове. Бурцев начал догадываться о сути произошедшей перемены.

И догадки эти ему не нравились.

Глава 6

Бред! Сумасшествие! Безумие!

Отнюдь… Все не так уж и неправдоподобно, если спокойно, без паники и материалистической предвзятости осмыслить то, что с ним произошло. Итак, таинственное сборище тевтонской секты. Светящаяся аномальщина в парке, посреди которой он оказался. И не просто оказался, а прикоснулся к ней, пусть даже не руками, а дубинкой…

Что еще? Магистр неоскинхедов, вырядившийся в форму гитлеровского офицера с охапкой бумаг. Если верить подружке хиппаря, это было полное досье о ходе Великой Отечественной войны. И горящие в ночи цифры, еще на аллее парка, вызвавшие у Бурцева ассоциацию с 1941 годом…

Все случилось там, где некогда возвышалось древнее строение. Большая башня перехода, надо полагать, основание которой раскопали гитлеровцы? И на этом самом месте Бурцев разнес «демократизатором» малую гиммлеровскую башенку, похищенную сектантами из музея. Вот и открылся портал, способный перенести человека не только в пространстве, но и во времени.

Та девица из парка говорила, что магистр собирался кого-то о чем-то предупредить. Теперь можно догадаться – кого и о чем. Если предположить – просто предположить в порядке бреда, что некий посланец из будущего, знающий все нюансы неудачной для Германии военной кампании в России, сообщит обожаемому фюреру о предстоящих сражениях во всех подробностях… И если слова такого «пророка» будут приняты на веру… Елки-палки, да ведь подробная информация стоит дороже всей шпионской сети Вермахта. Она действительно способна изменить ход истории. Но главарь сектантов-скинов в прошлое так и не попал. Вместо него туда отправился случайный хрононавт из ОМОНа.

Все сходится, кроме одного. Ведь, по идее, его, Василия Бурцева, тоже должно было забросить в 41-й!.. Так ведь и забросило! Только не в 1941-й, а в 1241-й. Забыл, что ли, как ногой «девятку» на «двойку» исправил? Забыл, что медиумы – помощники магистра – даже глазом не моргнули. Вот и обживайся теперь, Васек, в тринадцатом веке.

Захотелось взвыть. Эх, правильно говорил Пацаев: головой сначала надо думать, а уж потом действовать. Бурцев шагнул вперед – к возбужденной толпе, которая казалась ему сейчас пострашнее скинов. Никогда раньше он не передвигал ноги с таким трудом. И дело вовсе не в грязи, облепившей омоновские берцы. Не только в ней.

С телег на Бурцева встревоженно поглядывали женщины и дети, а вот мужики у реки его пока не замечали. Когда люди стараются переорать друг друга, они редко замечают, что происходит вокруг. А ор над речушкой Стоял несусветный.

– … Хенрик Побожны!.. Хен-рик По-бож-ны!.. – с трудом разобрал Бурцев отдельные слова. – … Ксьяже Вроцлава!

Язык похож на русский. Видно, братья славяне глотки дерут. К болгарам, что ли, попал? Или нет, скорее к полякам. Да, точно к ним. Музейная башенка-то была из Польши. Если он что-нибудь в чем-нибудь понимает, то похищенный скинами экспонат представлял собой уменьшенную копию того самого сооружения, останки которого лежат теперь выщерблен-ными и вросшими в землю глыбами вдоль дороги.

Польша, значит? Вот так сюрприз! Особенно для того, кто по польски кроме «пся крев» ничего и не знает, даром что в роду у Василия поляков – не намного меньше, чем русских.

И тут произошло нечто.

– Слава Генриху Благочестивому! – провопил кто-то. – Слава сиятельному князю Вроцлава!

У Бурцева перехватило дыхание. Это невероятно, но он начинал понимать кричавших. Теперь не было нужды напрягать слух, вычленяя отдельные слова и догадываясь о смысле остальных. Пробуждение генетической памяти? А почему бы и нет? Кому известно, что происходит с человеком, угодившим в далекое прошлое? В прошлом он ведь не совсем тот человек, что был прежде. Точнее, позже… Тьфу, голова идет кругом. Фантастика! Да, генетическая память – вещь сильная. Бурцев даже не ощущал забавного инородного акцента, будто сам всю жизнь говорил исключительно по-польски. Говорил? Кстати, хорошая идея… Не мешало бы проверить.

На всякий случай он прикрылся щитом и слегка похлопал резиновой дубинкой по спине человека в простеньком крестьянском тулупе. Только-только извлеченная из лужи «РД-73» оставила на чужой спине отчетливые следы гуталинового цвета. Крестьянин не рассеялся, как подобает бесплотному призраку, но и не отреагировал на приглашение к беседе – слишком уж надрывался криком, сердечный. Бурцев тряхнул его за плечо – хорошенько тряхнул, украсив тулупчик незнакомца отпечатком грязной пятерни. Тот наконец соизволил повернуться. Рыжие волосы, раскрасневшееся веснушчатое лицо, туповатые, но и хитрющие глазенки, щербатый рот, распахнутый в дурацкой улыбке… Ох, и рожа!

Улыбка, правда, уползла в раззявленную от удивления пасть, как только рыжий взглянул на Бурцева. Ну, не вписывался боец ОМОНа в местный колорит, что поделаешь. Вспомнился непристойный анекдот об омоновце, который поутру случайно увидел себя, родимого, при полном вооружении в зеркале и обгадился. Сюрпризы ассоциативного мышления, однако…

Мужичок менялся со скоростью хамелеона, почуявшего опасность. Шапка – долой. Спина – в три погибели.

– Чего желает пан?

А приятно, когда тебя величают паном, да еще с таким подобострастием. Совсем не то, что полупрезрительное «гражданин начальник» от уркаганов и дебоширов. Но больше Бурцева обрадовало другое. Понимает! Он их в самом деле понимает! А вот уразумеют ли они его?

– Кто этот Генрих, из-за которого здесь столько шума?

У крестьянина челюсть отвисла до совсем уж невообразимых пределов. М-да, для членораздельного ответа такая варежка явно не годится.

Он повторил свой вопрос еще раз – медленно и по слогам. Без особой, впрочем, надежды на успех: – Кто-есть-Ген-рих?

Гримаса глубочайшего недоумения не покидала лица поляка.

Не понимает. Жаль. Не такая уж крутая штука эта енетическая память, раз действует в одностороннем орядке. Бурцев уже отвернулся от мужичка, когда розвучал запоздалый ответ.

– Генрих Благочестивый, – озадаченно пробормотал поляк, – князь Вроцлава, властитель Силезии[2], сын Генриха Бородатого и добродетельной Ядвиги, самый могущественный из всех польских князей. Пан Генрих собирает войска для защиты христианских земель от набега язычников, а мы его славим как можем. Мы ведь всего-навсего мирные землепашцы, несчастные беженцы. Воевать не обучены, но если ужно воздать хвалу благородному пану, так это завсегда пожалуйста.

Бурцев попытался растормошить память. Увы, безупешно. История Польши никогда не была его коньком.

– И от каких же язычников вы спасаетесь?

– Известно от каких – от богопротивных тартар, – поляк закатил глаза и затараторил, как по писаному. – Народ сей выпущен из адовых пещер на далеких островах нам на погибель, за грехи наши. Сами они подобны диким зверям и питаются человечиной. А кони их быстры и не знают усталости. А доспехи прочны настолько, что…

Достаточно. Пока достаточно. Главное уже известно.

«Генрих Благочестивый, самый могущественный из польских князей…» Значит, сто пудов – Польша. «Тартары», надо полагать, – это татаро-монголы, дорвавшиеся до старушки Европы.

– Какой нынче год? – оборвал Бурцев бесконый словесный поток говорливого собеседника.

– Чаво? – глаза рыжего чуть не выкатились изорбит.

– Год, спрашиваю, какой?

– Так это… тысяча двести сорок первый от Рождества Христова. Или если пану угодно – шесть тысяч семьсот сорок девятый от сотворения мира. Подумав немного, поляк добавил: – Весна у нас нонче, март месяц.

Глава 7

– Тяжкое испытание, лихая година… – снова скулил крестьянин, но его вдохновенный экстаз плакальщика-одиночки уже иссякал. Теперь в глазах поляка появилось ответное любопытство. Что ж, все естественно: нечасто, наверное, на местных слякотных дорогах встречается грязный по самые уши тип с резиновой дубинкой «РД-73», в бронежилете, помеченом надписью «ОМОН», и потерявший к тому же во времени.

Бурцев глянул поверх голов. Среди столпившихся землепашцев и воинов он выделялся высоким ростом. Людишки в Средние века все же мелковаты для бойца отряда милиции особого назначения из третьего тысячелетия.

Как он и предполагал, оркестром многоголосых глоток дирижировал всадник в самом центре взбудораженного собрания. Уверенная посадка выдавала в нем прекрасного наездника. А пятна свежей грязи которой верховой был заляпан сзади по самую верхушку куполообразного шлема с железной полумаской свидетельствовали о недавней быстрой скачке. Бурцев не расслышал толком слов всадника, но прекрасно видел, как взметнулась вверх рука в кольчуж перчатке, – и тут же очередная волна славословя адрес Генриха Благочестивого прокатилась по толпею

– Это и есть тот самый князь Генрих? – поинтересовался Василий у своего рыжего гида.

Как-то не очень вязалась с княжеским титулом одинокая фигура всадника в неброских доспехах и грязном плаще.

– Нет, конечно! – почти возмутился крестьянин.

Былое благоговение к незнакомцу с щитом и дубинкой сразу улетучилось. Бурцев вдруг осознал, что и паном его уже не называют. Наверное, рыжий вовсе не так прост, как кажется, – у поляка хватило смекалки сообразить, что Бурцев не местный. Чужакам здесь, видимо, почет и уважение оказывать не привыкли. По крайней мере, простолюдины. А без почета-то какой же ты пан?

Ладно, мы люди не гордые. Потерпим, лишь бы этот конопатый продолжал говорить. Информация сейчас нужна, как воздух.

И конопатый продолжил, кивнув на всадника:

– Это один из посланников Генриха Благочестивого. Предлагает нашему обозу укрыться во Вроцловской крепости, а людей зовет в ополчение при княжеском войске. Только зря старается. Глотку подрать во славу князя – это одно, а биться с племенем Измайловым – совсем другое. Никто ни свою семью, ни скарб сейчас не бросит. Крепостям мы не доверяем – их тартары берут одну за другой. Авось, в лесах поспокойней будет. Тягаться же с язычниками на поле брани никак невозможно. Уже усвоили по Малой-то Польше. Из тех земель ведь бежим в Силезию. Нет, мил человек, если Панове хотят – пускай сами свои головы кладут. А я отойду да в сторонке обожду. Никогда оружия в руках не держал и впредь брать не намерен. Не для того рожден.

– А эти, – Бурцев указал на редких вооруженных воинов в толпе, – тоже не пойдут за князя биться?

– Кнехты-то? – поляк пожал плечами. – Может, и пошли бы. Им, как и рыцарям, война – мать родна. Да только панночку свою охранять должны. Знатная, говорят, особа – она тоже от тартар спасается. Видишь повозку впереди – ту, что побольше и покрасивше, с орлами на бортах. Ну, где два кнехта с топорами пристроились. Вот там панночка и едет. Пока мы вместе с ней и с ее охраной, у обоза, почитай, тоже какая-никакая оборона, а имеется. В общем, молим Господа, чтобы и впредь благодетельница не отказывала нам в защите.

Про благодетельницу сейчас неинтересно. Бурцев сменил тему:

– И много у князя Генриха таких посланников?

Словоохотливый крестьянин уважительно присвистнул. Точнее, издал беззубым ртом неубедительную имитацию свистообразного звука.

– Цельная армия. Гонцы разосланы по всей Силезии и дальше – в другие княжества – в Великопольские и Малопольские земли, в Куявию и Мазовию. К Чешскому королю и Тевтонскому магистру – тоже посланцы отправлены. Ты что, даже этого не знаешь? И откуда ж ты такой взялся, мил человек? Чего-то не припоминаю, чтобы ты шел с нашим обозом.

– О-о-о, – насмешливо протянул Бурцев, – взялся я издалека. Ни тебе, ни твоему обозу туда ни в жизнь не добраться.

Прокол! Он осекся, взглянув на внезапно переменившееся выражение лица собеседника. Или с юмором у того были серьезные проблемы, или…

Теперь в глазах поляка – страх вперемешку с ненавистью. Страх и ненависть – гремучая смесь. Чрезвычайно опасный коктейль. Бурцев на всякий случай отошел в сторонку. Редкозубый землепашец с хитрыми злющими глазками ему совсем разонравился. Знал он эту породу – такие способны на любую пакость. Особенно когда чувствуют за собой силу. Сила же сейчас была как раз на стороне поляка. Он у себя дома, он среди своих, он в курсе всех дел, а вот пришелец из будущего пока мало что смыслит в происходящем. Так что ссора пришельцу ни к чему. Тем более ссора по пустякам.

Рыжий позабыл о проявлении верноподданнических чувств, коим с такой самоотдачей предавался до разговора с Бурцевым. Крестьянин вытаскивал из толпы таких же малоприятных, как и он сам, овчиннотулупных типов, что-то втолковывал им. Украдкой кто-нибудь из угрюмых землепашцев нет-нет да и бросал мрачный взгляд на чужака. Пожалуй, самым разумным в сложившейся ситуации – потихоньку, не спеша покинуть разгоряченное собрание.

Бурцев сделал шаг в сторону спасительной рощи. Прочь с этого крикливого базара!

– Куда?! – чьи-то пальцы вцепились в рукав. Давешний рыжий-конопатый знакомец!

– Пусти!

– Нет уж, тартарское отродье! Яцек своего не упустит! Я за тебя еще награду получу.

Тартарское отродье? Ну, и дурак же ты, Яцек!

– Пусти, говорю! – Резким ударом Бурцев сшиб с рукава цепкую пятерню. Бил рукой – не пускать же сразу в ход дубинку против безоружного. Удар не очень сильный, просто предупреждение. Поляк предупреждению не внял.

– Держи его, ребя! – завопил он благим матом. – Хватай пса!

«Ребя» налетели неуклюже, толпясь и мешая друг другу.

Щитом Василий оттолкнул одного, повалил второго… Но когда кто-то из нападавших повис на щите, а остальные попытались живым тараном завалить и затоптать противника, пришло время для доброго старого «демократизатора».

Бурцев старался не особо свирепствовать, и все же глухие смачные удары резиновой дубинки наверняка привели бы в ужас правозащитников всех мастей. Крича и стеная, землепашцы из ватаги Яцека один за другим отпрыгивали, откатывались, отлетали от крутившегося волчком одинокого противника со щитом и резиновой дубинкой.

Вообще-то в ОМОНе их обучали орудовать спецсредством «РД-73» в цепи или с напарником. Грубо, просто, но эффективно: взмах – удар, взмах – удар. Бить по очереди, только сверху вниз или чуть наискось. Поперечными ударами не увлекаться. Четких инструкций на сей счет не писано, но имелся достаточный опыт: неоднократно проворная жертва уклонялась от такого удара, и тогда резиновая дубинка сбивала с ног стоявшего рядом сослуживца.

Однако порой находились инициативные упрямцы, которые просто «из любви к искусству» или руководствуясь нехитрым жизненным принципом «авось пригодится» осваивали «демократизатор» в качестве оружия одиночного боя. Василий был одним из таких мастеров.

«Тебе, Бурцев, после конной милиции только фехтования не хватало», – неодобрительно ворчал Пацаев, наблюдая за его упражнениями.

Майор постоянно твердил подчиненным: омоновец, как и любой мент, силен только в строю, в группе. В одиночку – пропадет. Как бы искусно он ни рассекал воздух, все равно толпа затопчет. Правильно, наверное, говорил майор. Но Бурцев все равно не хотел пропадать. Ни в строю, ни в одиночку. Потому и научился выделывать обычной резиновой дубинкой такие выкрутасы, что иному каратисту-ушуисту с нунчаками и не снились. Выкрутасы пригодились. В тринадцатом веке от Рождества Христова.

Глава 8

Двое в овчинках уже валялись на земле. Еще двое ошалело сидели на «пятой точке», не в силах подняться самостоятельно. Никто больше к Василию не приближался. Но галдели вокруг громко. И достаточно грозно.

Надо бы вырубить зачинщика. Бурцев двинулся к рыжей голове, что маячила на безопасном расстоянии от места схватки. Яцек почуял опасность. Отступил, заверещал пуще прежнего:

– Убивают тартары!

Толпа изрыгнула подмогу. Теперь в руках у некоторых беженцев появились внушительные дрыны. Шустрые, блин. Когда только успели к телегам сбегать за оглоблями-то? Хорошо, хоть вооруженные кнехты пока не вмешивались. Воины озадаченно смотрели то на Бурцева, то на Яцека, то на повозку своей панночки. Без приказа в крестьянские разборки не полезут. Значит, есть шанс. Если начхать на рыжего и уложить тех двоих справа, путь к роще будет свободен.

– Прекратить! – повелительный голос прогремел над головой Бурцева.

Поляков как ветром посдувало. Только сухо стукнуло о землю брошенное дубье, да вяло заворочались на притоптанном пяточке поверженные бойцы. Остальные пугливо пятились за спины кнехтов, образуя широкий полукруг.

Бурцев обернулся. Сначала увидел лошадиную морду, потом – все остальное. Уставший человек на уставшем коне – гонец Генриха Благочестивого – взирал сверху вниз, недобро взирал. Шлем с полумаской всадник держал теперь в левой руке, так что Бурцев разглядел изуродованное лицо верхового. Застарелый шрам тянулся от перебитой переносицы до правого уха – память о давнем ударе чьего-то боевого топора или меча. А рубятся-то здесь – не дай бог!

– Что тут происходит? Кто таков?

Бурцев и рта не успел раскрыть, как к всаднику подскочил Яцек. Рыжий цепко ухватился за стремя:

– Пан рыцарь! Тартарский лазутчик это! Высматривает, выспрашивает, вынюхивает. Я сразу понял, что за птица. Хотел схватить пса с ребятами из нашего ополья[3], а он – в драку.

– Лазутчик?! – брови всадника сдвинулись. Шлем в его руке дернулся. Звякнула кольчужная бармица. – Кто-нибудь знает этого человека?

А в ответ – тишина. Лишь недружелюбные лица вокруг. Да откуда они Бурцева могут знать-то? Больше чем за семь веков до появления на свет! Зловещее молчание длилось недолго.

– Вздернуть, – распорядился гонец. – Жаль, но у меня нет времени допрашивать татарских соглядатаев.

Кнехты подняли оружие. А против этих резиновой дубинкой много не навоюешь.

– Да разве ж я похож на татарина?! – Бурцев был скорее изумлен, чем испуган.

– Может, и не похож, – проговорил княжеский гонец, – только этого никому наверняка не ведомо. Тот, кто видел богопротивных язычников воочию, уже мертв.

Железная логика!

– Но так зачем же сразу…

– Вздернуть, – повторил приказ всадник. Он уже утратил интерес к случившемуся. Повинуясь воле хозяина, конь обратил в сторону Бурцева грязный круп.

Прощальный взмах патлатого хвоста, и неспешная рысь сквозь расступившуюся толпу. Потом людская масса сомкнулась вновь.

С полдюжины вооруженных воинов подступали к Бурцеву. Медленно, осторожно перенося вес с ноги на ногу. Походка опытных бойцов. Блики весеннего солнца играли на пластинах лат, отточенных остриях копий и лезвиях секир. Поскрипывал в тишине боевой цеп – этакие шипастые нунчаки устрашающего вида и веса.

Воин с цепом выдвинулся чуть вперед – такому оружию нужно пространство для замаха. Пригнулся, по-бычьи смотрит из-под натянутого до бровей железного шлема-шляпы с широкими полями. Качает отвлекающий маятник. Тяжелый цеп на длинной – чтобы случайно не задел в бою хозяина – рукояти вот-вот захватит в зону поражения одинокую жертву.

Еще двое кнехтов заряжают арбалеты, обеспечивая прикрытие. Титановые пластины броника эти короткие тупорылые стрелы не пробьют – факт, но с ног свалят, и потроха с такого расстояния могут отшибить не хуже пули. К тому же омоновский бронежилет защитит лишь грудь, брюхо, спину, плечи и бока. А что, если грелки перебьют руку или ногу? Какой он после этого боец? А если кто-нибудь сообразит вогнать арбалетный болт под шлем? Или в пах? Или лупанет в лицо… И без тогo уже треснувшее забрало каски на такое не рассчитано – разлетится, как хрустальная рюмка. Кстати, сама каска – тоже не тяжеленная боевая сфера. Всего-на-всего «скат» первой степени защиты… Легкий слоистый пластик в чехле. Выстрел из арбалета или удар мечом расколет его в два счета.

Эх, будь под рукой автомат, совсем другой разговор бы с этими кнехтами получился. Или хотя бы Макаров. Или граната, что ли… Но – еще три недобрых словечка в адрес майора Пацаева – за место под солнцем, отсветившим семь столетий назад, придется драться без настоящего оружия, довольствуясь спецсредствами. Не плестись же, в самом деле, покорной овцой на виселицу?

Бурцев поднял дубинку, прикрылся щитом. Комедия, да и только! Трагикомедия! «РД-73» и омоновский щит хороши против демонстрантов с палками и арматурными прутьями. Сгодились они и для того, чтобы раскидать местное тупое быдло. Но сейчас-то его окружают профессиональные воины в железных доспехах с оружием, предназначенным рубить, колоть, корежить и пробивать это самое железо. Бурцев напал первым – на ближайшего воина. Не нападать было нельзя: цеп уже целил под щит – по ногам. Первым ударом он отбил цеп – это позволило сразу сократить дистанцию. Потом что было сил ша-рахнул по пальцам, сжимавшим длинное древко. Цеп упал, а через мгновение на землю рухнул и вопящий кнехт: заключительную подсечку Бурцев провел уже автоматически. Хорошо хоть, что на воине не оказалось металлических поножей.

Поверженный противник еще не успел распластаться, когда Бурцев краем глаза уловил метнувшуюся справа тень. Инстинктивно подставил под удар дубинку и щит. И… остался безоружным.

Лезвие тяжелого топора отсекло кусок «демократизатора». От щита тоже откололась добрая половина. Секира скользнула по краю каски, сорвала с нее изрядный клок матерчатой обшивки… Бурцев отпрянул назад, избавляясь от обломков щита и жалкого резинового обрубка.

Нового нападения не последовало. Арбалетчики, державшие Бурцева на прицеле, тоже не стреляли. Однако кольцо неумолимо сжималось. Его явно не хотели убивать в схватке. У дисциплинированных кнехтов четкий приказ: вздернуть. И кажется, они во что бы то ни стало намерены выполнить распоряжение «пана рыцаря».

Бурцев пошарил по поясу. Небогатый же арсенал у него остался. Наручники да газовая пшикалка. Ну, браслеты сейчас точно погоды не сделают, а вот баллончик может пригодиться. Что, господа поляки, не пробовали еще «черемухи»? Ну, так попробуете!

Крутясь на месте и выбирая подходящий момент для газовой атаки, Бурцев вдруг услышал зловещий свист, вспоровший свежий весенний воздух. Княжеский гонец нелепо взмахнул руками и повалился с коня, а кнехты разорвали свой круг, позабыв о намечающемся линчевании.

– Тар-та-ры! – пронзительно завопил кто-то…

Потом раздались другие крики. Дикие, страшные.

Глава 9

Небольшой отряд – десятка два всадников – уже добрался до оставленных без присмотра телег. Кто сноровисто вырубал в беззащитном обозе женщин и детей, кто, спешившись или прямо с седла, расстреливал толпу. Еще с дюжину верховых отсекали беженцев от реки – с той стороны тоже полетели стрелы.

Откуда конники? Вероятнее всего, спустились в низину с одного из холмов. Тихонько сняли часовых, если, конечно, кнехты и крестьяне вообще сообразили выставить охрану вокруг обоза, и атаковали…

Странные это были «тартары». Лица и шлемы каждого скрывали маски – не то из бересты, не то из холстины. Грубо размалеванные личины с гротескным оскалом полузвериных-полудемоновых морд. Но что любопытно – вооружение нападавших почти не отличалось от оружия польских кнехтов. Те же кольчуги, копья, секиры, мечи. Да и арбалеты, из которых били всадники, мало напоминали классические татаро-монгольские луки. Не так, совсем не так представлял себе Бурцев степных кочевников. Видимо, пора избавляться от некоторых стереотипов всемирной истории?

В первую очередь конные арбалетчики выбивали обвешанных железом воинов из охраны обоза. Ни кольчужки, ни кожно-металлические панцири не защищали от тяжелых коротких стрел. Да и не всякий щит выдерживал удар арбалетного болта, пущенного с близкого расстояния.

Впрочем, не только кнехты становились жертвами стрелков. Вокруг Бурцева падали и крестьяне, оказавшиеся на пути оперенных жал. Одна стрела чиркнула по его собственной каске. К счастью, не прямое попадание – вскользь.

Крики, стоны, проклятия. Где-то совсем близко верещал, прикрыв голову руками, Яцек. Почти вся немногочисленная обозная охрана уже перебита, бабы и детишки в телегах вырезаны. А среди уцелевших беженцев – паника, бессмысленное метание между рекой и табором на слякотной дороге. Никто и не помышлял о сопротивлении.

Всадники обстрел прекратили. Колчаны закрыты, арбалеты заброшены за спину. Началась другая потеха. Верховые в масках с улюлюканьем гонялись за беззащитными, ополоумевшими от ужаса землепашцами. Их даже не рубили – просто топтали копытами лошадей.

Остановить избиение? Как?! Да никак! Не кричать же: «Всем стоять! Милиция! Руки в гору!» Значит, план прежний – добраться до рощи, а там видно будет. Правда, убегать от конных на своих двоих – дохлый номер. Но почему обязательно пехом? Бурцев огляделся. Благосклонная фортуна скалилась ему в лицо огромными зубами лошадиной морды. Конь убитого гонца испуганно поджимал уши и мылился задать стрекача, однако был еще в пределах досягаемости. Вот где потребуются навыки, полученные в конной милиции. Оп! Он уже вставлял ногу в стремя, когда услышал пронзительный визг, от которого заложило уши. Звук доносился от повозки знатной полячки.

Визжала молодая девушка. Запуталась, бедняжка, в собственном платье с длиннющим – по самые туфли – подолом. Тугая лента слетела с головы, прическа рассыпалась, русые волосы упали на лицо, и все же Бурцев разглядел, насколько миловидной была встрепанная незнакомка.

Барышня отчаянно билась в чужих руках. Спешившийся налетчик в маске цвета сажи (непонятно, кого он хотел изобразить – то ли негра, то ли черта), в стальном шишаке и короткой кожаной рубашке с массивными железными бляхами, пытался вытащить девицу из повозки.

Уж, не об этой ли панночке-благодетельнице рассказывал Яцек?

«Благодетельница» оказалась девицей боевой. Вцепившись в повозку, полячка яростно молотила ногами. Каблучки сафьяновых сапожек сбили с головы чернорожего шлем, продырявили маску. Изящные ножки, мелькавшие под юбками, лупили так сильно, что нападавший вынужден был отпустить жертву. Он явно не ожидал подобного отпора. Панночка же угрем скользнула обратно в повозку, опустила за собой полог медвежьей шкуры и затянула его изнутри кожаным ремнем.

Ну и глупо! Сама загнала себя в ловушку. А куда смотрит охрана полячки?

Бурцев поискал взглядом секьюрити с топорами, дежуривших у повозки. Нашел… Охрана смотрела в небо. Безжизненными глазами. Оба кнехта неподвижно лежали у колес. Впрочем, не они одни. Чуть поодаль корчился третий – копейщик в маске, сбитый с коня арбалетным болтом. В окольчуженном животе торчал кончик измазанного кровью оперения. После таких ран не выживают, так что у непобедимых «тартар» сегодня тоже будут потери.

Воин с черной личиной, от которого вырвалась молодая полячка, взъярился не на шутку. Нахлобучив сбитый шишак, поправив смятую маску, он снова ломился в повозку. «Тартарин» остервенело полосовал кинжальным лезвием опущенный полог. Хлипкая преграда еще сдерживала безумный натиск. Но надолго ли?

Бурцев матюгнулся. Что прикажите делать?! Гнать коня в лес, спасая свою шкуру? Ладно, шкура подождет. Девчонку из Нижнего парка уберечь не удалось, так, может, хоть эту…

Нога вынута из стремени. Дальше он действовал, как и должно действовать на краю жизни и смерти, когда время сжимается, а ход мысли становится слишком медлительным. Сначала взгляд вырвал из царившего вокруг бедлама мертвого кнехта со стрелой в горле. Блеск металла, растоптанная лужа свежей крови, грязно-красные следы. Павший воин был одним из тех арбалетчиков, что совсем недавно держали его на прицеле. Бурцев поднял заряженный самострел убитого.

Он прицелился, как делал это уже много раз в тирах и на стрельбищах. Пистолеты, винтовки, автоматы, пулеметы, гранатометы – разное оружие перепробовано за время службы в армии и ОМОНе. Но вот со средневековыми арбалетами дело иметь как-то не приходилось. Ничего, расстояние до цели – не ахти какое, а стрела – та же пуля, только побольше.

Громоздкая конструкция из деревянного ложа и мощного лука с толстой тугой тетивой плетеных жил весила не меньше «калаша». Серьезный вес серьезного оружия. Правда, у допотопного самострела не оказалось ничего похожего на курок. Тетива спускалась изогнутым рычажком, на который следовало жать не одним указательным, а сразу четырьмя пальцами. Да и вместо приклада торчал чуть расширенный обрубок деревяшки. Непривычно, жутко неудобно, но что ж поделаешь – арсенал тринадцатого века. Зато отдачи не будет.

Ладно, поиграем в освобождение заложницы! Аккуратно, моля бога, чтобы не промазать и случайно не прошить навылет повозку панночки вместе с хозяйкой, Бурцев придавил спусковую скобу. Звонко звякнула тетива. Не промазал!

Стрела ударила воина, терзавшего закрытый полог, в спину, швырнула на угол заднего борта, пригвоздила к дереву, но тут же обломилась под тяжестью обмякшего тела. Человек в доспехах и черноликой маске грузно повалился на бок. Наконечник арбалетного болта остался в доске. А кровавая клякса, вспыхнувшая на заднем борту повозки, вызвала ассоциацию с включенным средь бела дня габаритным огнем. Только здесь огонь этот медленно потек вниз.

За спиной – лошадиное ржание. Бурцев резко обернулся. Проклятье! Конь убитого княжеского гонца – конь, в стремени которого уже побывала его нога, – уносил к спасительной роще другого всадника. Огненно-рыжая голова дергалась в такт галопу, словно у марионетки. Да, Яцек – не самый лучший наездник, но страх – лучший учитель. Землепашец вцепился в поводья и гриву коня мертвой хваткой, а ногами так сильно обхватил бока животного, что никакая сила на свете не смогла бы вырвать его из седла.

Два воина в масках поскакали вдогонку за Яцеком. Еще двое – к повозке панночки. Туда же со всех ног ринулся и Бурцев. Честно говоря, подгоняло его не только желание помочь незнакомой девице, но и последняя возможность спастись самому. Лошади в упряжке полячки-«благодетельницы» – сытые, здоровые, ухоженные… Способны скакать долго и быстро. Впрочем, долго не надо. Сейчас – главное, чтоб быстро. Главное, как можно скорее домчаться до леса. А уж там, в густых зарослях, преимущества конного перед пешим – менее очевидны. Там уйти от погони можно и на своих двоих. Если, конечно, очень постараться. И если очень повезет.

Глава 10

Одна из «масок» уже заметил его – всадник в блестящей кольчуге мчался наперерез, размахивая мечом. Не успеть! До повозки еще далековато, и схватки избежать вряд ли удастся. Бурцев отбросил теперь уже бесполезный арбалет. Перезаряжать – целое дело, нет времени.

В нескольких шагах – копье масконосца со стрелой в брюхе. Тот еще слабо царапал землю ногтями, но на свое оружие больше не претендовал. Рывок, перекат… Бурцев подхватил копье и через мгновение вновь стоял на ногах. Конного противника встретил не беспомощный арбалетчик с разряженным самострелом, а копейщик, готовый к поединку.

Бурцев успел тютелька в тютельку. Он был еще вне досягаемости для вражеского меча, но достаточно близко, чтобы самому нанести удар. В этот удар Бурцев вложил всего себя. Не стал колоть – сноровистый живчик на коне умело прикрывался круглым щитом. Он просто лупанул тяжелым древком наотмашь, будто оглоблей в деревенской драке. Получилось! Клинок конника улетел далеко назад, а сам мечник покатился по земле. Очухался «тартарин» сразу. Выхватил из сапога нож с широким и чуть изогнутым лезвием. Уже порывался вскочить на ноги.

Пришлось добивать все тем же копьем. Широко расставив ноги, Бурцев ударил. Так дорожные рабочие бьют ломом в старый асфальт. Сверху вниз, со всей дури, присовокупив к силе рук тяжесть тела. Наконечник копья пропорол и кольчугу, и то, что было под ней. Крик. Хруст. Что-то брызнуло на руки…

А земля вновь содрогнулась от топота копыт. Не оглядываясь, Бурцев ничком рухнул на труп. И в самое время! Над головой что-то прогудело и с треском срубило торчащее из мертвого тела древко копья – там, где только что находилась шея Бурцева.

Когда он поднял перепачканное в чужой крови лицо, новый противник в личине саблезубого беса уже разворачивался для повторной атаки. Клыкастый «тартарский» всадник с боевым топором и на черном как смоль коне. Норовистый конь плясал, не желая подчиняться поводу. Пока наездник совладает со скакуном, пройдет пара-тройка секунд. Немного, но все же…

Бурцев снова рванул к повозке полячки. Эта короткая перебежка значила куда больше, чем все былые полигонные учения и марш-броски вместе взятые. Может быть, только поэтому он и успел. Почти не ощущая тяжести бронежилета, Василий вскочил на место возницы и… И все.

До сих пор он стремился лишь поскорее добраться до упряжки. Это было самым главным. Остальное казалось простым и ясным, как божий день, – вожжи в одну руку, кнут – в другую, пара хлестких ударов – и вперед. Но теперь ясности поубавилось. Тут нет ни кнута, ни хлыста, ни нагайки, ни чего-либо другого, годившегося для стеганья. В суматохе массового избиения возница панночки сгинул вместе со своим рабочим инструментом. А как без помощи кнута сдвинуть с места старопольскую колымагу? Как заставить упряжку, которая не отреагировала даже на дикие шли нападавших, взять с места в карьер? Этому в конной милиции не учили.

Всадник в клыкастой маске подъехал уже почти в плотную. Сейчас и подмога прискачет. Изрубят, блин, в капусту – ойкнуть не успеешь.

Бурцев судорожно схватился за неиспользованный баллончик с милицейской «черемухой». Слезоточивый газ, конечно, не автомат Калашникова, но сработать может. Условия-то идеальные: слабый ветерок, как по заказу, дует от повозки в сторону «тартар».

Долгий пши-и-ик… Бурцев щедро распылил густое аэрозольное облако, целя в морду вороного и под кзмалеванную маску воина с топором. Газ подействовал мгновенно! Конь взбесился, наездник выпустил вводья и через секунду вывалился из седла. Оглашая окрестности воплями ужаса и боли, захлебываясь в собственных соплях, он бился на земле, будто припадочный. Туман «черемухи» медленно оседал на одежду, доспехи, маску и шлем. «Саблезубый» орал все громче.

Кто-то еще, не успев придержать лошадь, сдуру вьехал в облачко слезоточивой взвеси. Глотнул полной грудью. И тоже с диким воем покатился по земле. Остальные «тартары» натянули поводья, придержав коней. В суеверном ужасе они наблюдали, как безумствовали два их соратника. Те уже не кричали – только хрипели, срывая с раскрасневшихся лиц шлемы и маски.

Странно, но пресловутые «тартары» оказались так же мало похожи на азиатов, как рыжий Яцек или ветловолосая панночка. Ни желтоватых, обветреных степными ветрами лиц, ни узких глаз-щелочек, ни жидких бороденок а-ля Чингисхан. Что-то тут не так. Однако удивляться некогда. Слезоточивый газ – преграда, увы, ненадежная. Прорваться через нее галопом – пара пустяков. Пустить арбалетный болт – еще проще. А если ветер вдруг переменится и родимая «черемушка» накроет повозку, тогда Бурцева и панночку можно будет брать голыми руками.

Но пока что потрясенные всадники в масках пятились назад, забыв об арбалетах. И жить становилось веселее. Настолько, что появлялись нужные идеи.

Нет кнута? Сделаем! Бурцев расстегнул ремень. Никчемные наручники – в карман. Остатки газового баллончика – в воздух, между повозкой и растерявшимися кочевниками. Да повыше, чтоб едкая аэрозольная взвесь провисела как можно дольше. На несколько секунд она обеспечит какое-никакое прикрытие. Ну, а после надо положиться лишь на быстроту панночкиных лошадок.

Бурцев раскатал широкий омоновский ремень во всю длину, взмахнул рукой, чуть наклонился – чтоб достать подальше.

И-и-эх, выноси залетны-я!

Тяжелая пряжка рассекла воздух, смачно врезалась в лошадиный круп. И еще раз!

Взбрыкнув задними ногами, лошади понесли-и-и! Да так, что Бурцев едва удержался в повозке.

С дороги они слетели почти сразу. Непаханая целина возмущенно сотрясала дерзкий шарабан, вообразивший себя гоночным болидом. Деревянные колеса убогого средства передвижения, впрочем, были сделаны на совесть, а оси – хорошо смазаны и держались пока молодцом.

Сзади, из повозки, сквозь несмолкаемый грохот прорывалось испуганное повизгивание. Панночка переживает! Не привыкла к этакой тряске? Не гонялась за уркаганами по бездорожью в милицейском уазике? Но ты уж потерпи немножко, «благодетельница наша».

Он подстегнул лошадей. Визг усилился. Да, пассажирке там несладко. Если уж сам Бурцев с трудом удерживался на месте возницы, можно представить, какие катаклизмы творились за его спиной. Ведь этот гроб на колесах лишен даже намека на рессоры. Наверняка все содержимое повозки знатной полячки сейчас ходит ходуном. Ну, и сама панночка тоже явно не наслаждается покоем. Если бы не высокие борта и исполосованный, но закрытый полог, девица давно бы вывалилась бы наружу.

Две или три стрелы запоздало просвистели над головой. Тем дело и ограничилось. Погони не было. Видимо, газовая атака произвела должное впечатление. Боятся, – «тартары»! То-то же! Знай наших! С ОМОНом вязываться – это вам не девок из телег таскать.

Бурцев правил к роще. Потом долго мчался вдоль нee, не решаясь на такой скорости свернуть в редкоколесье. К чему раньше времени гробить транспортное средство о колоды и пни, если преследователей все равно не видать? Лучше максимально увеличить отрыв, пока есть такая возможность.

Он не заметил, как это произошло. Просто стена геревьев вдруг выросла не только слева, но и справа. И вроде бы сзади. И кажется, впереди тоже. Въехали в лес как-то сразу, как-то вдруг.

Стало заметно темнее. И подтаявшего снега, прятавшегося в густой тени от весеннего солнца, здесь шло побольше. Лошади мчали по малоприметной тесной колее, проложенной, судя по всему, обозами беженцев. С колес слетели последние комья полевой грязи. На подстилке из опавшей хвои и сопревшей врошлогодней листвы было чище. Но и опаснее торже: коварный лесной ковер мог таить под собой маску неприятных сюрпризов. Однако скорость лучше не сбавлять – пусть лошади скачут, пока скачется.

Дважды или трижды упряжка благополучно пронееслась мимо развилок. Даже когда наезженная колея вдруг сменилась позабытой людьми и богом просекой, провидение еще оберегало повозку от неминуемого рассыпания на части. Но и просека становилась все уже и уже, превращаясь в стежку, для которой четыре колеса – слишком большая роскошь.

Глава 11

Колесо с оси все-таки сорвалось.

Хищный отросток коряги, присыпанной снегом, зацепил-таки правое переднее. Треск, скрежет… Дальше колесо продолжило свой путь самостоятельно.

– Тпру-у-у! Стоять!

Куда там! Кричать уже не имело смысла.

Повозка пошла юзом, едва не перевернулась. Разбитая и покореженная, она остановилась, лишь сбросив с себя мучителя-возницу. У-у-ух! Кочковатая земля и несвежий снег вдруг поднялись на дыбы, встретив падающего Бурцева смачным плоским ударом.

Взмыленные лошади хрипели. Бока тяжело вздымались. Пена падала на снег хлопьями, оставляя в грязно-белом покрывале еще более грязные проплешины. А тишина предвечернего леса после грохота и безумства скачки оглушила сильнее, чем само падение.

Он приземлился удачно. Относительно удачно – настолько, насколько это вообще возможно в увесистом бронежилете. Но все-таки снег смягчил удар. Повезло!

А вот о хозяйке повозки вряд ли можно сказать то же самое. Всю дорогу девица вела себя шумно, а теперь из нутра «кареты» не доносилось ни звука.

«Неужто угробил?» – встревожился Бурцев. Дурное дело нехитрое. Полячка – барышня хрупкая. А дикая скачка-мясорубка по бездорожью и заключительное столкновение с корягой запросто могли вышибить дух из изнеженной панночки. Стоило ли вообще спасать ее от татарей в масках, если в итоге девчонке был уготован такой конец?

Чуть прихрамывая на левую ногу (колену все-таки здорово досталось), Бурцев подошел к повозке. Выглядела она, конечно, плачевно. Однако и на совсем уж бесформенную груду обломков не походила. Нет, едва ли путешествие внутри этого тарантаса даже на самой максимальной скорости и по самой экстремальной трассе привело бы к летальному исходу. Скорее всего, от пережитых потрясений – как в переносном, так и в прямом смысле – несчастная полячка попросту лишилась чувств. Дамочки Средневековья, помнится, были особами впечатлительными сверх всякой меры.

Он раздвинул прореху в изрезанной медвежьей шкуре. И – тут же отлетел обратно от удара, который сделал бы честь боксеру-тяжеловесу. Удар пришелся в живот. Если бы не верный броник, Бурцеву пришлось бы сейчас лицезреть оперенное инородное тело в собственном брюхе. Но – честь и слава производителям надежных титановых пластин! – арбалетный болт, вылетевший из повозки, срикошетил в снег. Бурцев со стоном поднялся. Ну, дела! Он выжил, однако силу средневекового арбалета, что называется, почувствовал нутром. Нутро ныло – и весьма ощутимо. А блаженную тишину уже нарушили громкие вопли. Ха! Теперь не оставалось никаких сомнений в том, кто всадил стрелу в брюхо масконосцу-копейщику. Порезанный полог колыхнулся, открываясь.

– Бесово отродье! – Ворох измятого перепачканного тряпья пробивался через беспорядочный завал шкур и подушек. – Ты еще жив?!

Бурцев разглядел всклокоченные волосы и перекошенное от гнева лицо полячки. Это прелестное личико, кстати, заметно изменилось: на лбу красовался свежий кровоподтек, под левым глазом наливался фиолетовым синяк.

– Людоед богопротивного племени! Язычник, по которому плачет адова бездна! Татарский пес!

«Ну вот, опять! Судьба, видно, у тебя такая, Васька Бурцев, быть отныне татарином». То ли местные в самом деле чуяли в нем частицу степной крови, то ли здесь царит такая татарофобия, что за пришлого кочевника поляки готовы принять любого незнакомца. Девчонка уже вылезала из повозки. Барышня заметно пошатывалась. Хорошенько же ее поболтало – надолго благородная панночка запомнит сегодняшнее приключение. Мутить, небось, станет от одного вида колесных экипажей.

– Думаешь, полонил, презренный сын Измаилов?! – разорялась девица. – Думаешь, похитил, увез и можешь теперь делать со мной, что захочешь?! Не бывать этому! Никогда! Слышишь, никогда не бывать!

Истерика. Форменная истерика! Истеричных барышень Бурцев особо не жаловал, но сейчас невольно залюбовался спутницей. Очень даже ничего себе детка! Весьма и весьма привлекательная. Даже разбитое лицо ее не портит.

Растрепанные волосы, пылающие щечки, вздернутый носик, выразительные по-кошачьи зеленые глазки… А фигурка-то, фигурка! Все на месте, все при ней – ай да панночка! Вот только обтянутые длинными узкими рукавами ручки, которыми яростно размахивала полячка, не пустые. В левой – небольшой и такой, казалось, несерьезный арбалетец. Да уж, «несерьезный»: стрела, пущенная из этой «игрушки», здорово отбила потроха. Впрочем, могло быть хуже. Бурцев поблагодарил судьбу за то, что сознание девиц тринадцатого века не замутнено бредом воинствующего феминизма. Если бы эта полячка пустила стрелу не в живот, а чуть ниже – туда, где кончается бронежилет, последствия могли быть более печальными: паховой защиты на его бронике сейчас не было.

Однозарядный самострел для ближнего боя, однако, оказался не единственным оружием взбалмошной девицы. В правой руке она держала изящный кинжальчик. Изящество – изяществом, но по горлу таким полоснуть – мало не покажется. Бурцев поспешил перехватить запястье панночки, пока та не натворила глупостей. А то красивые глаза полячки уже вспыхнули нехорошим светом. Состояние аффекта… Если срочно не принять мер, точно кого-нибудь покалечит, дуреха, – не его, так себя.

Отработанным движением Бурцев изъял опасный колюще-режущий предмет. Не так грубо, конечно, как действовал бы с уркаганом из подворотни. Но девчонка все-таки взвизгнула от боли. И попыталась проломить каску Бурцева своим арбалетиком. Пришлось обезоруживать панночку полностью. Вслед за кинжалом на притоптанный снег упал самострел и пухленький заспинный колчан.

Разъяренная полячка старалась кулачками пробить титановый броник, царапалась, словно дикая кошка, норовила вцепиться зубами в руку. В конце концов он просто обхватил ее за плечи и крепко прижал к себе. Пародия на любовные объятья! Но иного выхода нет. Только так можно обездвижить агрессивную девчонку, не переломав ей кости. А теперь следует выждать, пока панночка перебесится и затихнет.

Панночка все не затихала – извивалась ужом, пиналась, елозила упругой грудью о бронежилет, размазывая грязь по своему платью.

– Да успокойся ты! – рявкнул Бурцев по-польски в раскрасневшееся лицо барышни. Встряхнул ее как следует – для пущей доходчивости.

Голова полячки мотнулась назад, потом уткнулась лбом в его бронированную грудь. Девушка взвыла от боли и возмущения, задергалась еще сильнее.

– Я не татарин!!! Ничего плохого тебе не сделаю! Ни-че-го! Дошло?!

Дошло! Панночка замерла, недоверчиво подняла глаза:

– А кто ж ты такой, если не татарин?

– Русский! Русский я, понятно?! Россия, Рашн, Русиш, Русь…

– Русь? Русич?

Кажется, поверила. Но до полного успокоения еще далеко.

– Как ты смеешь ко мне прикасаться?! – прошипела она. – Пусти! Немедленно!

Бурцев пожал плечами, отпустил. Нужна ему новая истерика? Не нужна.

Полячка отскочила к повозке. Воцарилось напряженное молчание. Девица дышала тяжело, часто, не отводя настороженного взгляда от Бурцева. Машинально оправляла измятое платье и брезгливо – одними ноготками – стряхивала грязь. Увы, одежда средневековой модницы испорчена окончательно и бесповоротно.

Бурцев терпеливо ждал.

Наконец к нему соизволили обратиться.

Глава 12

– Ты ведь не рыцарь? – Голос полячки все еще дрожал, но в нем проявились новые нотки. Холодная надменность знатной дамы или что-то вроде того…

Бурцев поморщился:

– И откуда ж такая уверенность?

– У тебя на доспехах нет ни герба, ни крестов воинов Христа. А надпись на твоем нагруднике не может быть геральдическим знаком или рыцарским девизом…

Бурцев взглянул на бронежилет. Сквозь грязные потеки и размывы отчетливо проступали четыре броские буквы «ОМОН». Без всяких там виньеток, единорогов, грифонов и львов на задних лапах. Да уж, геральдикой и не пахнет. На гордый девиз тоже не тянет. На латинице звучит как «ОМОХ». Полнейшая белиберда.

Нарукавная нашивка МВД тоже не произвела никакого впечатления на барышню. Видимо, настоящие гербы принято вышивать во всю грудь. Остальное воспринимается не более чем легкомысленные украшения.

– … И потом, ни один благородный рыцарь не стал бы так грубо обращаться с дамой, – продолжала гневаться полячка. – Благородный рыцарь на твоем месте преклонил бы колено и…

Он перебил ее совсем уж не по-рыцарски:

– Я, между прочим, тебя от татар спас, подруга. Могу вернуть обратно, если не нравится мое общество.

– Я тебе не подруга, хам! – От ее визга, кажется, даже что-то упало с еловых пап… К счастью, девица быстро перегорела пламенем оскорбленной невинности. Стоноподобный вздох – и тон панночки переменился: – Хорошо, русич… Твой поступок действительно заслуживает похвалы. За помощь, оказанную мне, ты получишь награду. Потом. А пока можешь поцеловать мою руку. Только не испачкай. Многие рыцари были вы счастливы, добившись такой чести, так что…

Тяжело же ей далось это решение! Сжав губки, полячка протянула Бурцеву ручонку, которой совсем недавно пыталась выцарапать ему глаза. Может, и выцарапала бы, не окажись на пути острых ноготков прозрачного забрала каски-«Ската».

– Спасибо. Премного благодарен, но я уж как-нибудь обойдусь.

Бурцев отвернулся от «благодетельницы», ища взглядом оброненный при падении с повозки ремень. Ага, вот он, родимый. Бурцев застегнул пряжку. Как раз на том самом месте, куда ударила стрела панночки.

– Твои манеры не оставляют поводов для сомнений в твоем происхождении, – резюмировала полячка. – Ты не можешь принадлежать к знатному роду. Но если будешь впредь служить мне верой и правдой…

– Ну, знаешь ли… – вскипел Бурцев. – Бить из самострела в своего спасителя – тоже не самая благородная манера. А кто кому послужит – это мы еще посмотрим. В твоей повозке есть что-нибудь пожрать? Полячка удивленно скривилась:

– Пожрать? В смысле – кушать? Разумеется, есть. Я не босячка какая-нибудь, чтобы путешествовать без припасов.

– Тогда, будь любезна, займись стряпней. Перекусим, и пора готовиться к ночлегу. Солнце-то садится. По темноте нас искать не станут. Так что переночуем в повозке. Зароемся в шкуры – и на боковую. Лучшего убежища в лесу все равно не найти, а под открытым небом околеем. У вас тут, я смотрю, еще прохладно, снежок вон лежит. Ну, а утром…

Он осекся. Округлившиеся глаза панночки пол ли на лоб, высокая грудь ходила ходуном.

– Кто?! Я?! Я должна готовить еду?! Тебе?! Mужлану?! Ты вообще знаешь, с кем разговариваем русич?!

– Хорошо, давай знакомиться, – усмехнулся Бурцев. – Меня зовут Вася.

Разгневанная девушка, казалось, вот-вот задохнется от волнения. Однако, когда очень хотела, панненка умела справляться со своими чувствами. Сделав в собой неимоверное усилие, полячка сглотнула клотавшую ярость и заговорила ледяным тоном Снежной королевы:

– Слушай внимательно, Вацлав…

– Вацлав?

– Так я тебя буду называть…

– Да хоть горшком! – Он пожал плечами. Вацлав так Вацлав. Пожалуй, с польским именем ему здесь даже проще будет.

– Я весь – внимание!

Девица, казалось, не уловила иронии:

– Перед тобой, презренный смерд, дочь покойного малопольского князя Лешко Белого. Имя мое – Агдлайда Краковская.

Слова эти панночка произнесла с таким видом, бу то ожидала, что он сию же секунду бухнется ниц. A не дождетесь, ваше княжеское высочество!

Бурцева за малым не стошнило от великосветской напыщенности собеседницы. Такой тон и такие реч уместны где угодно, только не в сгущающихся лесны сумерках. Эта Агда… ох и имечко – язык сломаеш. Эта изнеженная девица конкретно выводила его из себя. И в конце концов вывела. Пожалуй, не помешает сразу расставить все точки над «i». Во избежание дальнейших недоразумений…

– Значит, так! Теперь ты слушай внимательно, Аделаида, – так тебя буду называть я.

Она дернулась, но смолчала. Сочла ниже своего достоинства пререкаться с простолюдином? Ладно, лишь бы не перебивала.

– Во-первых, – продолжил он, – мне требуется твоя помощь. Поскольку никогда раньше в ваших землях я не бывал и о происходящих тут делах имею весьма смутное представление. Ты же нуждаешься во мне еще больше. В одиночку и без охраны такой расфуфыренной дамочке долго не протянуть. Тебя схватят татары или разбойники. Или сожрут… ну, например, волки.

Полячка стоически молчала, поджав губки.

– Или лесные крысы!

Агделайда-Аделаида вздрогнула. Ага, проняло! Бурцев понятия не имел, жили ли в старопольских лесах крысы и нападали ли они на людей, но сейчас это не важно. Главное – припугнуть молодую стервозную особу с замашками капризной поп-звезды. Страх обычно делает людей сговорчивыми и покладистыми.

– И во-вторых, что вытекает из «во-первых»… Здесь, в лесу, мы с тобой на равных, княжна. Твой титул в этой глуши – ничто. И поэтому, хочешь ты того или нет, но определенную часть работы выполнять тебе придется. И работы грязной. Так что лучше не упрямься, а займись ужином.

– Я лучше умру! – вскинула подбородок полячка.

– Валяй, – с деланным равнодушием махнул рукой Бурцев. – Одному мне будет проще, чем с паразитом на шее. Найду себе другого спутника.

Бурцев сделал вид, будто собирается уходить.

И вот тут Аделаида его удивила. По-настоящему. Она разревелась.

Только что перед ним стояла высокомерная гордячка, а теперь размазывала слезы по лицу обиженная девчоночка-тинейджер. Ну, и что с такой делать?!

Бурцев тяжело вздохнул. Ладно, проблемы лидерства и распределения обязанностей будем решать позже. За провизией в повозку княжны он полез сам. Распрягал и стреноживал лошадей Бурцев тоже в одиночестве – под непрекращающиеся всхлипы молодоq полячки.

Глава 13

Много времени на готовку не потребовалось. Миксер на колесах, в который Бурцев поневоле превратил княжеский «экипаж», уничтожил почти все запасы, смешав продукты с пылью и грязью. В пищу годились лишь несколько лепешек да головка сыра, удачно запутавшаяся в чистом платье Аделаиды.

Когда Бурцев вылез наружу и разложил перед княжной нехитрые харчи, полячка наконец перестала хлюпать носом. Но есть с земли наотрез отказалась. Пришлось изваять из слетевшего колеса, подушки и более-менее чистой тряпицы некое подобие стола.

Ели в полном молчании. За неимением воды закусывали лепешки и сыр снегом, который и растопить-то было не в чем. И что хуже – не на чем: с огоньком тоже возникли проблемы. Василий не курил, потому спичек и зажигалок в его карманах сроду не водилось. А походные костры для княжны разжигали кнехты и слуги.

Бурцев, правда, старался выбирать снежок почище. Но весной даже самый чистый снег достаточно грязен, чтобы на зубах неприятно похрустывало. Трапеза получилась явно не с княжеского стола. Аделаида поначалу воротила нос от скудного ужина, однако в итоге умяла большую часть уцелевших припасов.

Теперь полячка не выглядела расстроенной и повеселела настолько, что сама возобновила прерванную беседу:

– Я до сих пор ничего не знаю о тебе, русич Вацлав. – Она старалась говорить по-прежнему надменно, но скрыть любопытства не смогла.

«Женщины – они везде одинаковы», – глубокомысленно заметил про себя Бурцев.

– Что именно тебя интересует, княжна?

– Все то же. Кто ты такой? Я уже поняла, что не рыцарь. Может быть, дружинник? Нет, вряд ли… Воины из княжеских дружин тоже обычно придерживаются законов чести. По крайней мере, при общении с дамами.

Намек понятен. Опять начинаются лекции об этикете?

– Скорее всего, ты кнехт, отбившийся от отряда, – продолжала рассуждать княжна. – Или дезертир. А что, очень даже возможно!

Ее лобик, на котором уже вскочила небольшая шишка, хмурился от умственного напряжения. Высочество изволит думать вслух, причем ничуть не интересуясь реакцией объекта своих дум.

– Или ты разбойник? Много ведь сейчас лиходеев развелось. Или просто мужлан, вообразивший себя невесть кем?

Да, проницательностью дочь этого, как его… Белого Лешки явно не блистала.

– Не угадала, княжна.

– Так кто же ты?

– Отряд милиции особого назначения. Слыхала о таком?

– Милиция? Мужицкое ополчение, что ли? – поджала губки полячка. – Ну, конечно, я так и знала!

Бурцев раздраженно сплюнул:

– Все, хватит болтать, Аделаида, спать пора. Завтра подъем до зари, так что лезь-ка ты в свою телегу, княжна. Я чуть попозже лягу.

Это «чуть попозже» он намеревался растянуть часов до четырех утра. Бурцев не лгал, когда говорил Аделаиде, что преследователи не станут искать их ночью, – он действительно так думал. Переться вслепую по непроглядной тьме лесной чащи, рискуя сбиться с дороги и заблудиться, воины в масках не станут – авось, не идиоты. Но и беспечно завалиться дрыхнуть в незнакомом лесу тринадцатого века тоже неразумно. Мало ли кто здесь шастает кроме татар. Аделаида упомянула про разбойников-лиходеев. Эти могут знать местные дебри как свои пять пальцев. И опять-таки волки. Крысы…

Бурцев заметил, что Аделаида вовсе не спешит забираться в повозку.

– В чем дело?

– Ты тоже ляжешь спать, Вацлав?

– Лягу, конечно.

– В повозке?

– Да, да. Не переживай, княжна. И не жди меня – устраивайся поудобнее. Поверь, в твоей телеге опасаться нечего. Все татары уже баиньки. Волки туда не залезут, да и крысы не доберутся. Спокойной ночи…

Ну, что еще?!

– Как ты собираешься спать, если у тебя нет меча?

– Гм… Я же сказал, здесь безопасно. Можно спокойно ложиться даже без оружия и…

– А что же тогда будет разделять наше ложе?

– Не понял?

Бурцев удивленно захлопал глазами, а Аделаида вспыхнула так, что пунцовость ее лица можно было разглядеть даже в сгустившемся мраке.

Через несколько секунд Бурцеву пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расхохотаться. Ну конечно! Аделаида успела начитаться рыцарских романов или наслушаться бредней трубадуров. Помнится, странствующие рыцари, вынужденные ночевать под открытым небом со спасенными в походах красавицами, клали обнаженный меч между собой и своей спутницей. И тем самым якобы блюли верность даме сердца, а заодно – невинность случайной попутчицы.

– Не боись, княжна, малолеток не обижаю! – усмехнулся Бурцев.

«Хотя не такая уж ты и малявка… – Он еще раз кинул взглядом вполне созревшие формы девушки, шределенно, барышня уже вышла из возраста лолит.

– Малолеток? – недоуменно переспросила полячка. – Это что?

– Ну, дети. Или почти дети.

– Мне уже семнадцать лет!

– Рад за тебя. И все-таки детское время кончилось. Лора спать.

– У тебя нет меча, Вацлав, – снова заупрямилась Аделаида. – И спать с тобой на одном ложе я не стану.

– Предлагаешь заночевать мне в снегу и грязи? Здорово придумала!

– У-те-бя-нет-ме-ча… – отчетливо, с артикуляцией логопеда, повторила полячка.

Ох уж этот дурацкий рыцарский обычай! Если изголодавшийся по женской ласке здоровый мужик или баба, годами томившаяся в застенках какого-нибудь злодея-чародея, изнывают от страсти, то какой прок от клинка, пусть даже с бритвенно-острым лезвием? Перемахнуть через него на другую половину ложа – дело нехитрое. А если, к примеру, благородного рыцаря вдруг угораздило освободить из сарацинского плена целый гарем, то каким количеством колющего оружия он должен запасаться на ночь, дабы огородить каждую красавицу? Вероятно, меч на ложе имел исключительно символическое значение. Но почему бы для подобного символа не приспособить какое-нибудь подручное средство? Кинжал Аделаиды или стрелу из ее колчана? Хотя нет, оружие пока лучше держать при себе, не оставлять в пределах досягаемости взбалмошной девчонки. Мало ли что ей почудится спросонья. Тут нужно что-нибудь побезопаснее.

Затащить в повозку корягу или сломанную ветку? Хм, сомнительное решение проблемы… Он осмотрел себя. А вот это, пожалуй, сгодится! Бурцев расстегнул пряжку ремня. Из него недавно вышла такая замечательная плеть. Теперь же у поясного кнута появится еще одно предназначение.

– Вот! – Он сунул ремень княжне под нос.

Аделаида испуганно отпрянула. Блин! Девочка превратно истолковала его жест!

– Не бойся, – поспешил успокоить ее Бурцев. – Лупить тебя я не собираюсь. Хоть и следовало бы… Это у нас будет вместо меча. Смотри…

Он забрался в повозку, наскоро соорудил из разбросанных шкур подобие постели. И положил ремень посередине.

– Это – твоя половина, это – моя.

Для пущей убедительности Бурцев бросил на свою территорию каску и броник.

– Все ясно?

Аделаида обреченно кивнула.

– Да, и еще… – Он задержался под пологом измедвежьей шкуры. – Ты случайно про башни перехода ничего не слышала?

– Башни перехода? А кто там томится? Знатные дамы?

Бурцев безнадежно махнул рукой:

– Все с тобой ясно, княжна. Ладно, проехали. Спи, знатная дама.

Уснула она сразу. Не снимая верхнего платья и зарывшись в импровизированное ложе с головой.

Бурцев тоже запахнулся в длинное теплое одеяло, как в бурку, уселся на слетевшее с оси колесо повозки, задумался, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к всхрапыванию лошадей.

Итак, судьба и магические пространственно-временные парадоксы древних башен перехода забросили его в Польшу тринадцатого века. И что он здесь имеет? Броник, каска, омоновский прикид, наручники в кармане, ремень на постели… Небогатый арсенал. Пожалуй, Аделаида права. Нужно в самое ближайшее время обзавестись каким-нибудь оружием посерьезнее резиновой дубинки и баллончика с «черемухой». Есть основания предполагать, что оружие это потребуется не только для того, чтобы разделять ложе со строптивой княжной. Времечко-то смутное, неспокойное. Татары, лиходеи-разбойники… Да и вообще бродить безоружным по раздробленным феодальным княжествам – затяжное самоубийство. Особенно в компании с такой важной персоной, как ее высочество.

Эх, Аделаида… Княжну без вооруженной охраны кнехтов наверняка начнет отлавливать каждый встречный-поперечный. Знатная кровь – она ведь чем хороша: за нее выкуп можно выручить неплохой. Или, на худой конец, потешиться вволю и потешить свое самолюбие. Пропадет девчонка одна, как пить дать, пропадет. Жалко… А его, чего доброго, совесть замучает: сначала спас, потом бросил загибаться. Нет, пока он не сдаст Аделаиду с рук на руки каким-нибудь родственникам или покровителям, с ней придется повозиться.

Бурцев хмыкнул. Кого он пытается обмануть? Дело-то в другом. Просто нравится ему эта полячка! Несмотря на все ее великосветские выкрутасы. Честно говоря, понравилась с самого начала – когда яростно отбивалась от вооруженного мужика в маске. А теперь все сильнее западала в душу. Вот уже и до ночных терзаний дошло. Еще втюриться не хватало! Впрочем, вероятность этого невелика. Скорее всего, стервозный характер знатной спутницы сведет на нет зарождающееся не к месту и не ко времени чувство. Что ж, в принципе, Бурцева это устраивало.

Глава 14

Он позволил себе прикорнуть перед самым рассветом. Долго боролся с сонливостью, но в конце концов сдался. После всего пережитого выдержать «собачью вахту», а потом спозаранку бодренько отправляться в опасный путь было все-таки выше его сил. В ОМОНе тоже не роботы служат.

Мелькнула мысль разбудить Аделаиду, но полячка так сладко посапывала где-то в глубине повозки, что Бурцев пожалел девчонку. Какой из нее сейчас часовой – тоже, небось, намаялась. Пусть уж отсыпается, благородная панночка, а свое отдежурит завтра.

Бурцев поплотнее запахнул одеяло, привалился к изрезанной медвежьей шкуре, вдохнул свежий и прохладный воздух весеннего леса. Запах пробуждающейся жизни… А глаза слипались.

Дремал он, впрочем, чутко, то и дело просыпаясь от подозрительных шорохов, треска и хруста. Кто шумел в темноте леса – не понять. То ли дикий зверь, то ли ночная птица, то ли стреноженные лошади. «Лишь бы не человек», – думал Бурцев. И снова проваливался в небытие. Чтобы вскоре опять пробудиться. По сути, такой сон – и не сон вовсе, но лучше ведь, чем ничего.

Он очнулся от дремы относительно свежим и в меру бодрым. Отметил с удовлетворением, что внутренние биологические часы, несмотря на невообразимый скачок во времени, с ритма не сбились и работают исправно. Получили невидимые ходики мысленный приказ разбудить через пару часов, оттикали свое, и будто пихнул кто локтем в бок: вставать пора.

И в самом деле пора. В лесу еще темным-темно, а облака над деревьями уже розовеют. День обещает быть ясным.

Бурцев вылез из-под одеяла. Ж-ж-жух! Свежо – это еще мягко сказано. Он потянулся. Хорошо – до хруста в суставах. Потом зачерпнул из ближайшего сугроба снежка почище, обтер лицо. Холодные колючки, вонзившиеся в кожу, окончательно привели в чувство.

Под руку попалась какая-то застрявшая в сугробе ветка. Ветка? Стрела! Сжавшая было сердце тревога отступила. Он узнал короткий арбалетный болт. Не чужая стрела – своя, родимая, в его, Василия Бурцева, брюхо пущенная. Наконечник слетел, древко надломилось.

Вспомнилось, с каким остервенением набросилась него вчера панночка. А ну как убила бы его Аделаида. И что бы тогда? Куковала б одна в лесу? Влезла б с ногами на повозку и пряталась от лесных крыс, княжна, блин, Тараканова? Ну и ду… А впрочем, чего на нее взъелся? Собственно, полячка эта – просто-напросто несчастный потерявшийся ребенок. Ну а спесь – не столько ее вина, сколько издержки воспитания.

Благостное расположение к знатной спутнице, однако, продержалось недолго. Уже четверть часа спустя Бурцев мысленно крыл благородную панночку распоследними словами.

Растолкать ее оказалось делом непростым. Сначала пришлось откапывать из-под вороха шкур. Потом долго и без особого результата трясти за плечи. И в конце концов нарваться на «грубого мужлана». Не привыкла, видать, наша барышня подниматься в такую рань даже после полноценного ночного сна.

Пока сонная Аделаида приводила себя в порядок под прикрытием повозки и густого кустарника, Бурцев готовил к походу двух лошадок покрепче – гнедую и пегую. Седлать кобылок из упряжки было нечем – повозке не нашлось сбруи для верховой езды. Кое-как, при помощи кинжала полячки, Бурцев укоротил вожжи и соорудил из них некое подобие поводьев. Обрезки с петлями на концах превратились в стремена, шкуры и одеяла сгодились на попоны. Ехать на мягком все-таки комфортнее, чем на голом крупе, да и спать будет на чем, если путешествие затянется.

А может быть, и не затянется вовсе. Яцек, помнится, говорил о какой-то Вроцлавской крепости, где покойный посланец Генриха Благочестивого предлагал беженцам оставить обоз. Уж там-то знатной полячке должны помочь. Может, им снова выбраться на лесную колею, а та выведет прямиком к крепости? Или уж не высовываться, от греха подальше? В любом случае от разбитой повозки надо уходить.

– Эгей, княжна! Пора в путь. Что ты как сонная муха. Татар дожидаешься?

Аделаида наконец появилась из-за повозки. Вроде проснулась, а вроде и нет. Все еще помятая, чумазая (видимо, панночка так и не решилась на омовение снегом), но зато переодевшаяся в чистое – небесно-голубое с вышитыми золотыми узорами – платье из своих запасов. Новый наряд оказался столь же непрактичным и мало подходящим для путешествия, как и предыдущий. Широченные рукава просторной верхней одежды будут при скачке цепляться за каждую ветку, а красные рукавчики под ними – длинные, сужающиеся от локтя к самым кистям и крепко затянутые шнуровкой – наверняка здорово стесняют движение. Диковато смотрелся в лесу и расшитый поясок на осиной талии. И кошель, прикрепленный к нему. И серебряный обруч на голове. И огромная брошь с неограненной, но явно драгоценной каменюкой под горлом. Но хуже всего – длиннющий подол. Со шлейфом!.. Подол нелепо волочился за хозяйкой по грязи и снегу, открывая лишь носки сапожек.

На бал вырядилась, что ли? Бурцев поморщился. И далеко же он уедет с такой попутчицей!

– Я готова, – мученически вздохнула девушка. – Можем отправляться… Ой, что это? – По ее прелестному измазанному личику пробежала гримаска удивления. Остатки сонливости выморгались в два счета.

Потом в глазах возникла тревога.

– Что ты сделал с моими лошадками, Вацлав?

– Что надо, то и сделал! Верхом ездить умеешь?

– Меня опекун учил, но… Уж не хочешь ли ты, чтобы я…

– Именно. Хочу. Чтобы ты… Пешком мы далеко не уйдем. Поедем верхом.

– Как?! Как ты себе это представляешь?! Чтобы я без седла и в этом платье…

– Извини, но дамских седел у меня нет. А насчет платья… Могла бы надеть что-нибудь поудобнее.

Аделаида вспыхнула:

– Я, между прочим, дочь князя. Я не могу позволить себе путешествовать в нарядах служанок и куртизанок. А моим дорожным платье после той скачки, которую ты устроил вчера, побрезгует даже последняя нищенка. Видел, во что оно превратилось? Хотя какое тебе дело! Наверное, привык жить как свинья в хлеву.

– Хватит, княжна! Живо на лошадь, пока я сам тебя не забросил.

– Только посмей ко мне прикоснуться, мужлан!

Нет, Аделаида определенно обладала талантом в самый неподходящий момент становиться сверхнесносной особой.

– Лезь, кому говорят!

В правой руке Бурцев все еще держал кинжал, которым пользовался при сооружении сбруи. Но хищный блеск клинка ничуть не испугал девушку. Гордо выпятив подбородок, она прошипела ему в лицо:

– Сначала сам надень мое платье, а я посмотрю, как ты будешь взбираться на лошадь.

А ведь она права. Тут дело не только в тупом упрямстве. В наряде княжны невозможно ни закинуть ногу через лошадиный круп, ни удобно усесться верхом. Хотя… в принципе, довести роскошную одежду девушки до ума несложно.

– Аделаида, – осторожно проговорил Бурцев, – нужно сделать несколько разрезов. Вот здесь, здесь и…

– Каких разрезов?

– На платье. Чтобы было удобнее. Возможно, ехать нам придется долго, поэтому…

– Ты в своем уме, Вацлав? – Голос княжны прозвучал неожиданно спокойно. Словно она еще не верила, что собеседник предлагает ЭТО всерьез. – Думаешь, я соглашусь носить рванье? Ни-ког-да! Мы идем пешком, и больше никаких споров.

Аделаида резко отвернулась, давая понять, что разговор закончен. Шлейф, уже изрядно под пачканный, шелестнул по прошлогодней листве. Какой-то недопревший листик прилип к влажной ткани.

Вот на него-то Бурцев и наступил, припечатывая шлейф к земле. Стоп!

– Ладно, княжна, тогда я сам устрою тебе подходящий дорожный костюм.

– Что? Что-о-о?!

Глава 15

Бурцев подхватил длинный подол верхнего платья и… Кинжал оказался под рукой весьма кстати. Сначала на землю упал отсеченный шлейф. Потом с величайшей осторожностью – чтобы не поранить брыкающуюся (Ай да ножки! Ай да прелесть!) девчонку – он распорол негодные для верховой езды юбки. Затем пришел черед широких рукавов верхней одежды. Дольше всего пришлось повозиться со шнуровкой узких рукавчиков. Сложное переплетение ремешков он аккуратно надрезал у кистей. Для управления лошадью самодельным поводом ничто не должно стеснять руки.

– Безмозглый варвар! Мой плащ! Мое лучшее сюрко! Моя котта![4]

Визг стоял оглушительный. Потом оскорбленная до глубины души княжна захлебнулась в бессильных слезах. Полячка вела себя так, будто ее полностью оголили! Ну, так он готов и не смотреть. Больно надо…

Василий отвел глаза. Смотреть, действительно, было больно. Снова перед ним стоит не княжна, а разнесчастная девочка-подросток. Хоть по головке гладь. Правда, это чревато. Запросто может тяпнуть зубами за палец. И все же…

Жалкая, пунцовая, сопливая девица опять пробуждала в нем непрошенное чувство вины. Василий вздохнул. Когда княжна так вот ревела, вера в собственную правоту у него куда-то улетучивалась. Чего уж там говорить – грубо, конечно, вышло с этим дурацким платьем и неправильно совершенно.

Однако время, время! Сетка частых солнечных лучей оплетала покрытые почками ветви. Новый день все настырнее предъявлял свои права на лес. Утренний свет уже достаточно ярок, чтобы всадники в масках могли продолжить поиски беглецов. Ждать, пока княжна выплачется, – слишком большая роскошь.

– Ты это… извини, Аделаида, – неуклюже пробормотал Бурцев. – Ехать нам с тобой надо.

Княжна подняла на него заплаканные глаза.

– Когда все кончится, я первым делом прикажу тебя казнить, Вацлав, – негромко, но решительно произнесла она.

Бурцев пожал плечами: вчера его уже собирались вздернуть, так что не привыкать.

– Договорились! Теперь можем отправляться? Или будем ждать, пока на твои крики сбежится вся татарская орда?

Она молча подошла к пегой кобылке. Бурцев шагнул было следом – подсадить бы надо. Но зеленые глаза княжны окатила его таким презрением и ненавистью… Лучше пока держать дистанцию.

Аделаида вскочила на круп лошади не то чтобы лихо, но не без определенной сноровки. Можно сказать, с некоторой грацией. Амазонка, да и только. Только вот наряд подкачал. Распоротое в нескольких местах платье теперь годилось для конных прогулок, но растеряло былой шик. То ли модельер из Бурцева никудышный, то ли модель слишком сильно дергалась.

– Вацлав! – Княжна царственно повернула к нему свою милую головку.

Серебряный обруч слетел с нее во время отчаянной борьбы за платье, и ветерок теперь играл в рассыпавшихся волосах. Красиво… Даже эротично. Но тон Аделаиды Бурцеву не понравился – так разговаривают со слугами.

– Я не могу путешествовать только в этом. Мне нужно будет переодеться, когда мы выберемся к людям. Так что принеси, пожалуйста, еще какое-нибудь платье почище, а лучше два.

Это «пожалуйста» настороживало. Знатная дамочка вроде Аделаиды удавится, но не скажет «волшебного слова» простолюдину. Однако княжна права. Походная сумка со сменой одежды ей не помешает.

Конечно, следовало бы саму чванливую девчонку отправить к повозке за барахлом. Но водрузить княжну на лошадь стоило стольких усилий и криков, что Василий предпочел сделать то, о чем его просили. «Пожалуйста» все-таки…

Хоть время и поджимало, к повозке Бурцев шел не спеша. Пусть полячка не думает, что обзавелась мальчиком на побегушках. Флюиды ее ненависти он чувствовал спиной. Да, княжна вне себя от злости. Будь у нее оружие, без промедления ударила бы сзади. Но Бурцев со вчерашнего дня предусмотрительно держал и арбалет, и стрелы, и кинжал Аделаиды при себе. Лишь бы лошадью топтать не стала. Он бросил взгляд через плечо. Нет. В Багдаде все спокойно. Сидит полячка на попоне из медвежьих шкур как каменная, не шелохнется.

За изрезанным пологом в первых солнечных лучах повозки мельтешились пылинки. Да, здорово они с княжной подзадержались. И, видимо, еще придется. Бурцев растерянно перебирал вороха одежд. Он и в своем-то времени мало что понимал в нарядах противоположного пола, а тут и вовсе голова шла кругом. Сюрко какие-то, котты, – так она называла свои одеяния. Еще вот плащи дурацкие из одного огромного отреза ткани. Ладно, не до жиру… Он подхватил первое, что попалось под руки. И выронил, услышав стук копыт.

Из повозки Бурцев вывалился кубарем. Неужели бтали-таки «маски»?! Ага, как же! Ничего подобного. Это, пригнувшись к шее лошади и ожесточенно ротя пятками в бока несчастного животного, уносилась прочь княжна. В безлистном еще лесу Бурцев разглядел стремительную тень… нет, две тени! Полячка ловко сигала через кусты, объезжала деревья, пригибалась под низкими ветками и при этом не выпускала длинный самодельный повод второй лошади – той самой гнедой, что Бурцев приготовил для себя. Незамысловатая хитрость девицы – отправить надоевшего спутника подальше, а самой рвануть с места карьер удалась на все сто.

Бурцев ругнулся. Кажется, довел он барышню своей выходкой с платьем. Да и утреннее солнышко, видать, развеяло ночные страхи Аделаиды – вот и сорвалась дуреха. Неизвестно, какой такой опекун обучал стервозу верховой езде, но дело свое он знал. На лошади Аделаида держалась намного лучше рыжего Яцека.

Бурцев кинулся вдогонку. Бросил по пути арбалет, ссыпал в кустах стрелы из колчана. Исцарапался весь, взмок от пота и росы, но бежал, надеясь, что разабиженную княжну схлестнет-таки с лошади какая-нибудь коварная ветка или еловая лапа. Да куда там! Стук копыт стих, а сбитой полячки нигде не видать. Он выскочил на колею. Все ясно! Аделаида прорвать через густые заросли можжевельника и вылетела прямиком на лесную беженскую дорогу. Гнаться за ней дальше на своих двоих не имело смысла.

Сплюнув, Бурцев повернул обратно. Гнаться? Еще то! Может, и к лучшему, что они расстались. Славнного тандема из омоновца и княжны все равно не получалось.

Но неожиданное избавление от капризной попутницы не радовало. Наоборот, заставляло нервничать, от этого Василий злился. На самого себя. Да кто она, в конце концов, ему такая! Подумаешь, смазливая девчонка благородных кровей! Подумаешь, дочка князя. Но он-то не княжеский вассал и в телохранители к Аделаиде тоже не нанимался. Ну, нравится она ему. Да, временами. Когда спала зубами к стенке. А сейчас все, разонравилась. Прошла любовь, увяли помидоры. Почему он должен ей помогать, когда, по сути, ему самому требуется помощь. В чужом времени, в чужой стране. Все! Забыть! Плюнуть! И растереть!

Взвинченный до предела Бурцев возвращался по вспаханному четырьмя парами подков мшистому лесному ковру – к месту ночного привала. Достала же она его, ох и достала…

Но вдруг и злость, и раздражение, и обида ушли разом. Бурцев застыл на месте. На полпути к брошенной княжеской повозке. Чуть в стороне от нее, под раскидистой елью прятался подтаявший сугробик. А на самом его краешке – там, где снег смешивался с опавшей хвоей, – виднелись отчетливые следы человеческих ног.

Когда он сломя голову мчался за княжной, то не заметил этих отпечатков. Зато теперь есть возможность изучить следы досконально. Это явно не следы миниатюрных сапожек Аделаиды. И уж точно не его берцы сорок четвертого размера. Да и не подходил он к этой ели ни разу. А надо было… Не отсюда ли похрустывало ночью? Выходит, за ними все-таки наблюдали? И не напали? Судя по следам, наблюдатель был один. Но если сейчас его здесь нет, значит… Значит, отправился за подмогой?

Обувь топтавшегося возле их ночлега человека была странной. Похоже, сшита из одного цельного куска кожи и скроена абы как. Между правым и левым башмаком нет почти никаких отличий, словно незнакомец прыгал под елью на одной ножке. Не всадник в маске то был и не княжеский кнехт… Дешевую обувку, скроенную по одной колодке, здесь носили простолюдины, вроде беженцев из малопольского обоза.

Дальнейшие следопытские изыскания ему пришлось прервать. Со стороны лесной дороги донесся отчаянный крик, а не узнать звонкоголосую полячку было невозможно.

Глава 16

Сразу позабылись и доводы рассудка, и обиды на своенравную панночку, и данное самому себе слово навсегда выкинуть Аделаиду из головы! Он рванул сквозь можжевельник, пробитый тушами двух лошадей, а новый вскрик Аделаиды заставил его ускорить шаг. Бурцев перемахнул через стоялую лужу с шиками скукоженных листьев, выскочил на поляну с тремя соснами-великанами в центре и увидел… Уф! Все не так страшно. Уже хорошо, что перед яжной не разыгрывается второй акт «тартарских маски-шоу». На княжну напали либо беженцы, отбившие от обоза, либо лесные гопстоповцы смутного времени.

Их было трое. Широкоплечие мужики с пудовыми паками. Засаленные волчьи полушубки на голое тело, косматые шапки, домотканые штаны и обувь, по форме напоминающая обвязанные вокруг щиколотки лапти. Из оружия – только луки и стрелы. Впрочем, то, и другое сейчас закинуто за спину, чтобы освободить руки. А руки – все шесть рук – тянулись к Аделаиде. Спешившаяся и испуганная, она стреляла затравленным взглядом по сторонам. На щеке девушки – свежая царапина. Поранилась при падении? Стрела, пущенная из засады, сделала свое дело, пегая кобылка княжны лежала без движения. Запутавшаяся в длинном поводе гнедая стоит поодаль, раздувая ноздри. Увы, лучники уже отсекли Аделаиду от уцелевшей лошади.

Бурцев налетел на них внезапно и шумно. Словно иниий, сверзшийся с еловой верхотуры. Лесные стрелки, однако, оказались не лыком шиты. Не шарахнулись по сторонам, не застыли в ступоре, а сами пошли в бой. Причем правильно сообразили, что време хвататься за луки у них нет, а потому решили попытать счастья на кулачках.

Плечистых молодцев бог силой не обидел, но пустили свою силушку они не по уму: без толку pacceкли воздух широкими – от плеча – взмахами, мешая друг другу. Простая крестьянская логика – размахнуться поширше да влепить посильнее – имела существенный изъян. Слишком медленно, слишком неуклюже и слишком предсказуемо двигались бойцы. Увернуться от их ударов Бурцеву не составило труда, а об обороне эти трое не думали. То ли вообще не имели ни малейшего представления о правильной защите в кулачной схватке, то ли полностью полагали на численное преимущество. И Бурцев воспользовался их ошибкой.

Первым – как по заказу – подставился ближайший противник. Глупо подставился: слишком низко опустил руки, намереваясь поднырнуть и сгрести граблеобразными пятернями соперника под колени. A вот голову прикрыть не потрудился. Наоборот, вытянул шею, выставил свою беззащитную тыкву над плечам: Бей – не хочу. Ну, и поплатился, бедолага…

Взмах ногой! Боевой – не спортивный – удар хорошо набитой голенью, усиленный резким развороте корпуса, – и первый противник грохнулся наземь. Eще бы не грохнулся – аккурат под ухо ведь получил.

Второй мужичок напоролся на точную мощну «троечку»: в глаз, в дыхалку, а когда соперник подался вперед, жадно заглатывая воздух, – заключительный прямой – между носом и жиденькой бороденкой. Так-то! Не одному Яцеку теперь до конца жизни ходить щербатым. Поиск стоматолога-протезиста в средневековой Польше – дохлый номер.

Оставшийся противник успел-таки приблизиться почти вплотную. Навалился всем телом, но до настоящей борьбы дело не дошло. Бурцев изловчился, высвободил обхваченную медвежьими тисками руку… И – отменный апперкот. Нокаутированный сокрушительным ударом в подбородок поляк, конечно, не сгруппировался – шлепнулся на землю всей своей широченной спиной.

Все. Аут. Право слово, избиение младенцев какое-то! Неоскинхеды из Нижнего парка бились гораздо профессиональнее.

Бурцев повернулся к Аделаиде. Та смотрела на него широко распахнутыми глазенками и… и качала головой. Молчаливый ответ на незаданный вопрос.

Вот как? Ну конечно, не в правилах отпрысков благородных семейств менять принятое единожды решение. Раз уж надумала княжна сбежать, то уговорить ее упрямое высочество продолжить совместное путешествие будет непросто.

И все же он попытался:

– Послушай, княжна…

– Не желаю ничего слушать, Вацлав!

Она резко отвернулась, выставив на обозрение испачканную юбку со срезанным шлейфом. Аккурат на пятой точке красовалось свежее пятно. Видимо, падая с подстреленной лошади, княжна приложилась не только щекой. И притом здорово приложилась.

Бурцев вздохнул. Хорошо же, блин, устроилось, панночка… Как только запахло жареным – сразу в крик. А стоило ему примчаться на зов и раскидать лесную гопоту, – так нате вам… От ворот поворот. Что ж, самое время покапризничать и понадувать пухленькие губки. Опасность-то уже миновала. Но хоть бы спасибо сказала, что ли…

Ладно, хватит ломать комедию. Его совесть чиста. Лесные лиходей снова начинают копошиться. Нужно забрать у них луки со стрелами, а дальше…

Топот копыт раздался, когда он шагнул к поверженным разбойникам. Бурцев резко обернулся. А вот теперь беда! Настоящая! На поляну вылетело с десяток всадников. Старые знакомые – «тартары» в масках. Впереди – на вороном коне – саблезубый с топором. Видимо, это и есть предводитель отряда.

Спесь Аделаиды как рукой сняло. Испуганно пискнув, княжна юркнула за спину Бурцева.

При нападении на обоз беженцев кочевники издавали только дикие крики. Теперь же «маски» перешли на членораздельную речь. Клыкастый указал секирой на Аделаиду и глухо проревел из-под уродливой личины:

– Взять! Остальных – убить!

Вот те на! С каких это пор «тартары» заговорили по-польски?

– Быстро! – орал саблезубый. – Мне нужна девчонка!

Сам он, впрочем, приближаться к княжне и ее спутнику не спешил. Да и подчиненные клыкастого тоже. Никто не попытался на скаку срубить Бурцеву голову или нанизать его на пику. Всадники в масках больше полагались на другое оружие: четверо уже вытащили из-за спин арбалеты и, опустив скобы самострелов к стременам, заряжали их, не слезая с седел. Вымуштрованные лошади стрелков застыли в ожидании.

Ага, помнят о «черемухе»! Потому и не лезут в ближний бой. Увы, сейчас у Бурцева не было даже газового баллончика. А бронежилет валяется где-то возле повозки княжны вместе со «Скатом». Он почувствовал себя беззащитным, почти голым. Увернуться от арбалетного болта, наверное, так же трудно, как и от пули. То есть почти невозможно.

Глава 17

Спасение пришло неожиданно. Лихой разбойничий посвист – и воинственные крики нарушили тишину леса. Замелькали тени, на поляну вылетело с полдюжины стрел. Двое арбалетчиков повалились с седел. Еще под одним рухнул раненый конь. «Маски» сразу забыли и о Бурцеве, и о княжне. Пара коротких опереных болтов были всажены в просветы между деревьями. Оттуда раздался чей-то вой. А в следующую секунду два всадника ринулись с противоположного конца беженской дороги. И эти двое не прятали своих лиц. За конными, чуть потстав, бежала целая орава пехотинцев. Пара-тройка кнехтов в кожаных доспехах с копьями и щитами, а десятка полтора вооруженных луками, ножами, спорами и охотничьими рогатинами простолюдинов, волчьих шкурах.

Аделаида, высунувшись из-за плеча Бурцева, с детским восторгом наблюдала за происходящим. Атаку, несомненно, возглавлял высокий худощавый рыцарь в порубленной и неоднократно чиненой кольчуге. Голову всадника прикрывал округлый шлем, напоминавший половинку расколотого ореха. Забрало отсутствовало, но массивный чуть погнутый наносник надежно оберегал лицо от поперечных ударов. На лице этом выделялись пышные усы соломенного цвета с загнутыми вниз концами. К седлу с высокими луками прикреплены ножны длинного прямого меча. На поясе еще один клинок – покороче. небольшой кинжал в узких ножнах. В левой руке – обитый треугольный щит. Краска на нем здорово облупилась, так что герб – одинокую серебристую башню на синем фоне – разобрать почти невозможно. В правой руке – тяжелое копье с трепещущим на ветру кроваво-красным флажком. Заостренные концы копейного банера – словно зубы ощерившегося хищника. На длинном древке – небольшой щиток, прикрываюший руку и плечо.

За спиной всадника развевался плащ из тонкого сукна, а на ногах блестели золоченые колесики шпор – ими наездник нещадно погонял своего скакуна.

Хрясь! Всадник врезался в тесную кучку «масок». Копье усача вышибло из седла ближайшего противника. Сломанный наконечник вместе с флажком-банером остался в теле поверженного врага. А нападавший уже вырвал из седельных ножен меч длиной в полторы руки. Металл зазвенел о металл.

Следом за рыцарем скакал бычьешеий широкоплечий бугай с круглым лицом и таким же круглым щитом на левой руке. К седлу его приторочен второй щит – треугольный, рыцарский. Такой же побитый, с таким же облезшим гербом.

«Оруженосец», – догадался Бурцев. Правда, этот малый не только носил оружие, но и дрался не хуже своего усатого господина. Даром что из доспехов на нем – только толстая кожаная рубаха да легкая кожаная каска, укрепленная стальными полосами. Металл скупо поблескивал на ее гребне, прикрывал крепкими пластинами темя, виски и затылок. Чешуйчатые наушники застегивались под щетинистым подбородком. Серебристыми шпорами оруженосец погонял свою лошадку, заметно уступавшую по размерам и стати рыцарскому коню, страшно орал и размахивал увесистой гирькой на длинной цепи. Кистенем он ловко сшиб вражеского всадника, пытавшегося атаковать рыцаря с фланга. Противник в порванной маске и расколотом шлеме грохнулся наземь. Волчешубая пехота тут же приняла его в свои объятья.

Новый поворот боя: в ряды пехотинцев врезались, размахивая мечами, трое масконосцев. Но одного из них срубил усатый рыцарь, второму проломил череп его оруженосец, а третьего – вместе с конем – завалили копьями кнехты.

– Княжну ко мне! – прокричал усач. – Княжну!

Какой-то кнехт бросился было к Аделаиде, но рухнул, скошенный топором всадника в клыкастой личине.

– Бежим! – Бурцев потащил полячку к краю поляны, где испуганно жалась к деревьям гнедая кобылица. Но девушка вырвала руку.

– Ты не понял, Вацлав? – глаза ее сияли. – Отныне наши с тобой пути расходятся. Вот он, мой истинный спаситель!

Княжна буквально пожирала восхищенным взглядом усача с мечом и облупившимся щитом.

– Пусть он беден, пусть за ним следует всего лишь оди оруженосец, но этот человек благороден и, в отличие от тебя, Вацлав, наверняка имеет представление хороших манерах.

– Княжна, раскрой глаза пошире! За твоим благовидным рыцарем и его оруженосцем прет целая толпа народу в волчьих шкурах. Это те же самые разбойники, что напали на тебя. Они здесь все заодно.

– Нет! Они просто ослеплены его славой и могуществом. Они благоразумно встали на сторону сильнейшего, рассчитывая в дальнейшем на его милость и грощение.

О, боже! Девчонка явно под впечатлением придворных трубадуров. Бурцев встряхнул ее за плечи:

– Опомнись, княжна!

– Оставь меня, мужлан. И беги, спасайся, пока тебя самого не настигла справедливая кара.

– Э, нет, – он покачал головой. – Мы в ответе за тех, кого приручаем. Не слыхала о таком?

– Я тебя приручать не собиралась, неотесанный русич.

Вот блин! Непредсказуемая логика княжны способна вызывать искреннее умиление. Но не сейчас, когда нескольких шагах идет такая рубиловка.