ГЛАВА 11

С появлением голема соотношение сил на ристалище изменилось сразу, мгновенно. Рудольф Нидербургский еще не знал, насколько сильно оно изменилось, ибо ведать не ведал истинных боевых возможностей оберландского стального монстра. Но несокрушимую мощь голема бургграф уже ощущал. Нутром. Альфред Чернокнижник больше не казался беззащитным и обреченным, как представлялось Рудольфу прежде.

«Не следовало все-таки с ним разговаривать», – снова и снова упрекал себя хозяин турнира.

Не сле-до-ва-ло!

Нужно было нападать, убивать. Самому. Сразу. Первым. Без лишних слов. Наплевав на турнирный кодекс и ристалищные правила. Позабыв о благородстве и рыцарской чести.

Нападать!

Убивать!

Покуда проклятый магиер не поднял с проклятой повозки проклятого голема, выступающего ныне на стороне проклятого маркграфа.

Нападать!

Убивать!

Как только звук рога возвестил о приближении змеиного графа – так и нападать… так и убивать… Или отступать в город, под защиту стен. Но теперь-то уж поздно сокрушаться. Теперь вооруженная чудовищным мечом и невиданных размеров палицей груда железа приближалась к рассыпанному по ристалищу строю остландских рыцарей.

Чтобы начать с них.

А закончить?

– Маркграф! – собрав в кулак всю волю и мужество, силой голоса перекрывая металлический лязг, воскликнул Рудольф Нидербургский. – Немедленно остановите своего…

Змеиный граф смотрел на него. Прорезью забрала. Всем шлемом. Всем собою. Смотрел, чуть подавшись в седле вперед. Слушал. Внимал. Ждал.

– …своего…

Он был недалеко, этот Чернокнижник, совсем рядом был, на той стороне, в общем-то, неширокого ристалища, предназначенного для одиночных конных сшибок. С ним можно было перекрикиваться даже при таком шуме.

– …своего… Остановите! Слышите?!

– Зачем, дорогой сосед? – Из-под опущенного забрала Чернокнижника звучала неприкрытая насмешка. – Зачем останавливать? Условия оговорены. Начало турнира объявлено. Пора делать дело.

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь! – грохотали по турнирному полю стальные сапоги стального человека. Человеком, однако, не являющегося.

– Вы утверждали, что ваш защитник – благородный рыцарь, а это исчадие… это создание… – Рудольф вновь запнулся, подбирая нужные слова.

Его не дослушали.

– А может быть, любезный бургграф, благородства в этом создании поболее, чем в вас? Оно-то, по крайней мере, атакует в открытую и не плетет заговоры за чужой спиной.

Маркграф потешался над устроителем турнира.

А защитник маркграфа…

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

…наступал.

– Мои гости не станут драться с этим…

И опять бургграфа беспардонно перебили:

– Станут, ваша светлость! Еще как станут. Ибо у них уже нет выбора. Если ваши зачинщики не пожелают начинать бой, это сделает мой рыцарь. Вот только подойдет поближе…

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

– Рыцарь?! – в отчаянии выкрикнул Рудольф Нидербургский. – Это не рыцарь! Это богопротивный! Магический! Го-лем! Порождение темного колдовства, которое не должно использовать в честном турнире!

Странно, но Альфред ответил и на это. Ответил громко и вполне серьезно – уже без тени насмешки:

– Вообще-то я предпочитаю называть своего голема не магическим, а механическим. Что же касается той невеликой доли колдовства, которая позволила вдохнуть в него жизненную силу, то она в некотором роде уравнена количеством противников, вызвавшихся сражаться с моим рыцарем. Так что тут все честно, бургграф. И даже если не все, то уж, во всяком случае, не вам, дорогой вы мой интриган, упрекать меня в нечестной игре. А теперь, будьте добры, помолчите и не мешайте смотреть.

А зрелище на огороженном ристалищном поле разворачивалось невиданное. Устрашающее было зрелище.

Первым голема атаковал Дипольд Славный. Горячий гейнский пфальцграф уже пришпорил коня, уже бросил несчастное животное в тяжелый галоп. Навстречу монстру.

Всадник, украшенный остландскими грифонами, набирал скорость. Голем же наоборот – вдруг остановился. Застыл. Голем, широко расставив ноги, ждал Дипольда.

Время замедлило свой бег. На стального рыцаря скакал рыцарь из плоти и крови. Расстояние между противниками быстро сокращалось.

Спохватившись, один за другим срывались с места другие участники турнира. Пригнувшись в седлах, прикрывшись щитами, выставив копья, понукая коней, подбадривая себя боевыми кличами, остландцы мчались за Дипольдом Славным. Каждый стремился догнать пфальцграфа, обогнать, первым нанести сокрушительный удар. Или вторым. Или третьим хотя бы…

Урвать себе кусочек неувядающей славы.

Повергнуть невиданного противника…

Создание магиера Лебиуса по-прежнему стояло недвижимой двуногой скалой. Голем больше не сотрясал своей тяжелой поступью турнирное поле. По ристалищу грохотали копыта двух десятков боевых коней. И два десятка копий целили в громадную темную фигуру.

Но отчего-то бургграфу Рудольфу Нидербургскому сейчас не очень верилось в удачливость Дипольда Славного и прочих рыцарей Остланда.

…Свое тяжелое ристалищное копье пфальцграф с самого начала направил в голову врага. В большую, стальную, горшкообразную голову. В середину глухого шлема – под магическую роспись, под козырек смотровой щели. Разумеется, массивный наконечник в узкую прорезь не войдет, но, может быть, хотя бы щепа расколотого древка…

А нет – так оглушить, ошеломить, повалить врага точным ударом. Вложив в этот удар всю силу и скорость, напор, разбег, массу коня и всадника.

Дипольд слышал за спиной нарастающих топот, лязг железа и выкрики – это на стального монстра скакали остальные рыцари-поединщики. Как и он сам – за славой скакали. Или за смертью.

Сквозь смотровую Щель усиленного турнирного салада Дипольд видел: голем медленно, не торопясь, отводит назад левую руку. Ту, что с булавой. Не для удара отводит – для удара еще рано. Судя по всему, эта оживленная магией груда металла собиралась… Да, точно – метнуть свое оружие собиралась. Дипольд старался не думать о том, как сильно и как далеко может бросить столь устрашающий снаряд железная рука. Пусть даже левая… Или для голема нет разницы – что правая, что левая?

Резкий взмах. Рука – будто метательный рычаг катапульты.

Булава – массивный шишковатый шар на толстой деревянной рукояти – выскальзывает из разжавшихся стальных пальцев, летит, кувыркаясь…

Нет, не в Дипольда. Мимо него. Выше. И левее.

Враг промахнулся? А может, нет? Может, у голема иная цель?

Все же немалого труда стоило не свернуть на полном скаку вправо, не пригнуть, не спрятать голову, не упасть на лошадиную шею, укрывая глаза в конской гриве. И – сохранить хладнокровие. И – проигнорировать смертоносный снаряд. Отвлекаться нельзя. Иначе не удержать, как должно, повода в левой руке. Иначе дрогнет правая рука, а с нею вместе дрогнет и отклонится от цели тяжелое копье. Иначе массивный наконечник ударит не туда, куда задумано.

За спиной Дипольда послышался звон, грохот…

Будто со стен оружейной вдруг разом рухнули на пол сбитые одним ударом доспехи, висевшие на ненадежных крючьях.

…И крики. Теперь уже совсем другие – не грозные и воинственные, а крики боли, ужаса. Проклятия и приглушенная шлемами совсем уж некуртуазная ругань.

Видимо, голем все-таки целил не в Дипольда. И голем не промахнулся. Брошенная с нечеловеческой силой булава цели достигла.

А Дипольд не отвлекался, не оборачивался. Сжав зубы и еще крепче копье, он по-прежнему несся вперед, на несокрушимую громаду, напоминавшую человека лишь очертаниями фигуры. И через свою смотровую щель смотрел в черную прорезь на расписанном темном шлеме. И по-прежнему целил туда, под козырек.

А черная прорезь смотрела на него. На него одного.

Да, турнирное копье было длиннее меча голема. И копье ударило первым. Сильно. Мощно. Только ожидаемого результата этот таранный удар не принес. И вообще – никакого результата.

Голем вдруг ушел вниз, пригибая голову, прикрывая козырьком смотровую щель. По сути, он повторял тот же прием, что использовал сам Дипольд в сшибке с Генрихом-Медведем. С неожиданным проворством стальная махина, громыхнув латами, опустилась, нет – упала на одно колено. Выставив вперед другое, подавшись всем корпусом навстречу противнику. Обретая надежную опору, подныривая под копье.

Дипольд не успел поворотить тяжелое древко. Вовремя – не успел. Недостаточно быстро опустил. Недостаточно низко опустил. Наконечник лишь скользнул по гребню шлема, исчерканного магическими письменами. Толстое ратовище подскочило вверх, вырываясь из опорных крюков. Даже не проломившись.

Проносящегося мимо, почти вплотную, всадника с золотым грифоном на щите и гербовой котте голем рубить мечом не стал. Резко (и откуда только такая прыть у бронированной махины!) развернулся… Толкнул растопыренной левой ладонью. Не самого Дипольда даже – пфальцграфова коня. В бок.

Этого оказалось более чем достаточно. Тычок тяжелой латной рукавицы был страшен. Слетел с разбитого седла помятый щиток-дильж.

Взметнулся сорванный стальными пальцами кусок попоны. И клок конской шкуры. Вместе с конской плотью.

Всхрип, жалобное ржание – и верный конь Дипольда, опрокинутый, отброшенный, упал у самой ристалищной ограды. Всадник отлетел еще дальше – за ограду. На опустевшие места богатых бюргеров.

Обвешенное железом тело рухнуло на землю, сломав при этом две пустующие лавки. От сотрясения темно-красный реннтарч, украшенный златокрылым остландским грифоном, сорвался с креплений кирасы. Мощная пружина зашвырнула турнирный щиток куда-то за насыпь и трибуны.

Бесконечно долгое мгновение голову Дипольда наполняли туман и жуткая боль. Густой туман. И много боли. А после – не стало ничего.

Первая жертва стального голема лежала неподвижно. Дальнейшего боя сын остландского курфюрста благородный и отважный пфальцграф Дипольд Гейнский, прозванный Славным, уже не видел.

ГЛАВА 12

А турнир превращался в скоротечную кровавую бойню. И, в отличие от Дипольда, бургграфу Рудольфу Нидербургскому пришлось от начала и до самого конца наблюдать, как один за другим гибнут лучшие рыцари Остланда, на помощь которых он так надеялся.

Бледные губы устроителя боев шептали молитву. Но, видно, Господь в этот раз не слышал призывов грешного бургграфа, и создание прагсбургского магиера безнаказанно заливало турнирное поле благородной кровью.

Ристалище было достаточно длинным, но широким лишь настолько, насколько это требовалось для парных сшибок. Для групповых стычек-бухуртов[8] оно не предназначалось. И потому атаковавшие противника остландские рыцари вынуждены были скакать по огороженному коридору почти стремя в стремя. В четыре-пять смешанных рядов. Вот в эту-то сплошную движущуюся массу людей и коней и угодила брошенная големом булава.

Лучшую мишень трудно было вообразить. Огромная, вертящаяся в воздухе палица вышибла из седла одного и свалила вместе с лошадью второго всадника из передней шеренги. Об этих двух споткнулись еще трое. Остальные вынуждены были придержать и повернуть коней, объезжая возникшее препятствие вдоль ограды. Плотный отряд рассеялся на разбросанных по ристалищу одиночек. Единого натиска уже не получалось.

Первого одиночку – гейнского пфальцграфа Дипольда Славного, вырвавшегося далеко вперед, – стальной великан мощным ударом – не меча даже – растопыренной пятерни отшвырнул за ристалищную ограду, как отшвыривают надоедливого щенка. Затем голем встретил остальных. Уже во всеоружии встретил. Прославленные остландские рыцари один за другим наскакивали на непоколебимую громаду. И так же – один за другим – падали поверженными, не успев причинить противнику вреда.

Даже опустившись для большей устойчивости на одно колено, голем превосходил ростом обычного человека, а благодаря длинным рукам и еще более длинному клинку в противостоянии с всадником мало в чем уступал последнему.

Вслед за несчастным Дипольдом создание Лебиуса одновременно атаковали сразу два рыцаря.

Два копья ударили в массивный нагрудник. Толстые древки разлетелись в щепу. Голем не сдвинулся с места и, разведя руки в стороны, легко остановил обоих противников.

Конь всадника, нападавшего слева, в галопе налетел грудью на тяжелый шипастый кулак. Как на непреодолимую преграду, как на крепостную стену наткнулся. Всхрапнув, рослый жеребец вдруг встал на полном скаку. Всадник, не удержавшись в седле, перелетел через лошадиную голову, грохнулся оземь всей тяжестью турнирного снаряжения.

Конь же осел, упал, забил ногами в предсмертной судороге. Кольчужный нагрудник был вбит, впечатан боевому жеребцу в ребра. Из рваной попоны и драной металлической сетки торчали сломанные кости.

Вылетевший из седла рыцарь остался лежать, как упал – на спине без чувств, не шевелясь. С гербовой котты в небо скалилась медвежья морда.

Всаднику, атаковавшему справа, повезло еще меньше. Один-единственный взмах длинного клинка – и страшный поперечный удар снес голову лошади и рассек напополам укрывшегося за лошадиной шеей рыцаря. Обезглавленное животное по инерции пронеслось мимо, неся на крупе нижнюю часть человеческого тела: ноги, болтающиеся в стременах и щитках-дильжах, а выше тассеты и подола-набрюшника – ничего.

Безголовая лошадь с застрявшим в стременах обрубком человека рухнула уже за спиной голема. Следом катились, вываливаясь из доспешной скорлупы, окровавленные куски. Кровь и грязь скрыли герб несчастного.