- Условия у нас суровые, - сказал в заключение Коптев. - Личный состав форта живет в железобетонных блоках и казематах. А это, знаете ли, не сахар. Часть ваших людей обитает в землянках. Питание скудное. Паек бедный, такой же, как и в Ленинграде. С подсобного хозяйства почти ничего собрать не удалось. Но люди живут дружно, боевой дух высокий, носа никто не вешает и не паникует. Верно, комиссар?
      - Совершенно верно, - отозвался Иван Федорович.- Желаю вам дружной работы с комиссаром батареи. Федор Васильевич Кирпичев человек партийный и душевный. А сегодня к девятнадцати прошу на торжественное собрание в честь Октябрьского праздника.
      - Я бы просил разрешения весь сегодняшний вечер провести на батарее. Надо в курс дела быстрее входить.
      - Правильно, лейтенант, - одобрил Коптев. - Огонь от вас могут потребовать в любую минуту. Знакомьтесь быстрее с батареей. Если будут какие трудности заходите. Поможем, чем сможем. Кстати, переодевайтесь-ка вы быстрее во флотское.
      Мы попрощались. В нижнем помещении командного пункта меня ждал посыльный с 211-й батареи. Вновь по длинным коридорам и крутым трапам мы вышли наружу и двинулись к восточной оконечности массива. В нескольких сотнях метров от нее и располагалась среди деревьев наша батарея. Когда мы подходили к ней, уже сгустились ранние ноябрьские сумерки.
      В командирской комнате, спрятанной в бетонной глубине каземата, я познакомился со своим заместителем лейтенантом Тощевым и комиссаром батареи старшим политруком Кирпичевым. Командира огневого взвода лейтенанта Олешко, как и моего предшественника - командира батареи, уже не было на месте: ушел на новую должность в группу разведки штаба сектора. Втроем мы скромно поужинали. С питанием здесь было еще хуже, чем в Кронштадте. Я уже начинал испытывать стойкое, томительное чувство голода.
      После ужина комиссар с представителями от каждого боевого поста отправился в клуб на торжественное собрание. Мы остались вдвоем с Тощевым. Я порасспросил Алексея Дмитриевича о прежней его службе. Оказалось, он был сверхсрочником. Перед самой войной окончил годичные командирские курсы. Он хорошо знал устройство орудий и принципы подготовки комендоров. Но вот теоретический багаж у него был мал. Это и мешало лейтенанту получить допуск к самостоятельному управлению огнем.
      Я попросил Тощева познакомить меня с организацией стрельбы по наземным целям, принятой на батарее. Потом взял описание 130-миллиметровой пушки, чтобы освежить в памяти детали ее устройства. Еще надо было внимательно посмотреть список личного состава - для предварительного знакомства со своими подчиненными.
      Спать пришлось лечь поздно. Долго я не мог уснуть. Тягостные мысли теснились в голове. Завтра праздник, который мы привыкли встречать так торжественно и радостно. Разве можно было представить себе год назад, что двадцать четвертую годовщину Октября мне придется провести на окруженном противником плацдарме под Ленинградом? А ведь и под Москвой положение очень тяжелое. Недавно в сводках упомянули о волоколамском и тульском направлениях. Но, говорят, гитлеровцы еще ближе подошли к столице - они у самых ее стен. И на юге плохо. Оставлен Харьков. На днях сообщалось об особенно ожесточенных боях на Крымском участке фронта...
      И все-таки не может быть, чтобы мы не выстояли. Держались же мы на Бьёрке. Держится и не собирается капитулировать "Лебяжьенская республика". Такой же отпор фашисты встретят везде, рано или поздно. Народ наш не пожалеет сил, чтобы отстоять Советскую власть, ставшую для него родной.
      Тут мне подумалось, что теперь я не испытываю той острой зависти к полевым артиллеристам, которая не давала покоя месяца три назад. Война, хотя и с тылу, сама подошла к морским крепостям. И те в неожиданной для них ситуации показали свою боевую пригодность, мало того, свою необходимость. Совсем неплохо дерутся они с сухопутным противником. Особенно Красная Горка. Все-таки это честь попасть сюда, на сражающийся форт, известный своей боевой и революционной историей.
      Я стал вспоминать все, что мне известно о прошлом Красной Горки. Форт строился еще при царизме. В строй вступил в 1915 году. В феврале 1917 года восставший гарнизон поднял над фортом алое знамя. Солдаты и матросы Красной Горки поддерживали тесную связь с Кронштадтским Советом рабочих, матросских и солдатских депутатов.
      4 июля в известной демонстрации против Временного правительства приниимал участие красногорский отрядг вооруженный винтовками и трехдюймовой пушкой. После кровавого подавления демонстрации отряд был разоружен и взят под стражу.
      В сентябре на форту была создана большевистская партийная организация. И когда разразилось Октябрьское вооруженное восстание, Красная Горка послала свой отряд в распоряжение Военно-революционного комитета. Весь форт в это время находился в боевой готовности: тяжелые орудия прикрывали подступы к Петрограду с приморского направления, готовые дать отпор любой контрреволюционной вылазке.
      Весной 1918 года серьезная угроза нависла над Кронштадтом и Красной Горкой с севера. На Карельском перешейке наступали белофинны. Окруженным ими оказался форт Ино. В их руках двенадцатидюймовые орудия форта могли бы держать под обстрелом южный берег Финского залива и остров Котлин. Чтобы исключить такую возможность, Ино был подготовлен к взрыву. Запальное устройство соединялось с телеграфным кабелем, идущим на Красную Горку. Оттуда и должен был осуществляться подрыв форта.
      Эта простая сама по себе операция в тех условиях требовала тщательной подготовки и неусыпной бдительности. 15 мая стало ясно, что форт не удержать. Последовал приказ о его взрыве. За несколько часов до того как была включена подрывная машинка, с Ино вышли минеры, чтобы проверить исправность кабеля. На берегу залива они обнаружили, что из кабеля вырублен почти тридцатиметровый кусок. Немедленно принятые меры предотвратили попытку контрреволюционеров сорвать взрыв. В назначенный час батареи и основные сооружения форта были уничтожены. Врагу достались развалины и щебень.
      После этого роль красногорского форта в защите Кронштадта и Петрограда намного возросла. Теперь он один держал под огнем все морские подступы к городу на Неве, контролировал западные подходы к нему на суше.
      19 ноября 1918 года форт провел первую за время гражданской войны артиллерийскую стрельбу. В этот день на минную постановку в Финском заливе выходил минзаг "Нарова" в сопровождении миноносца "Меткий". Финские батареи с северного берега, из района Пумала, открыли по кораблям огонь. "Немедленно подавить батареи", - поступил на Красную Горку приказ. Грянули двенадцатидюймовые пушки. Противник, говоря языком артиллеристов, был приведен к молчанию. Корабли беспрепятственно продолжили выполнение задания.
      К лету 1919 года в Восточной Балтике сосредоточилось более ста английских боевых кораблей и катеров. "Владычица морей" на суше и на море поддерживала белогвардейское наступление на Петроград, начатое генералом Юденичем в мае. Действующий отряд Красного Балтийского флота давал англичанам решительный отпор. В многочисленных стычках с ними наши корабли, как правило, одерживали верх. А на суше войска Юденича были остановлены лишь в 12 километрах от Красной Горки. Над колыбелью Октября сгустилась страшная опасность. Но благодаря принятым партией мерам и здесь начал определяться перелом в пользу молодой Советской республики.
      Тогда, опасаясь пораженияу враг сделал ставку на "Национальный центр" контрреволюционную заговорщическую организацию, связанную с англо-американской разведкой. "Центр" обосновался в Петрограде, пустив свои щупальца в тылу армии и флота. Его эмиссары вели усиленную антисоветскую пропаганду, подготавливая мятеж.
      В береговой обороне эта предательская деятельность имела определенный успех. На фортах, в результате бесчисленных мобилизаций на фронт, среди солдат оказалась значительной кулацкая прослойка. В этой среде враждебная агитация некоторых бывших офицеров, прикрывавшихся маской лояльных военспецов, встречала сочувствие.
      В ночь на 13 июня начался мятеж, поднятый комендантом Красной Горки бывшим поручиком Неклюдовым. Форты Красная Горка и Серая Лошадь оказались в руках мятежников. К ним присоединился форт Обручев. Восстание в Петрограде, намечавшееся как одно из звеньев в этой цепи, не состоялось. Партийная организация города с помощью чекистов нанесла опережающий удар по контрреволюционному подполью.
      Но и без этого положение под Петроградом резко ухудшилось. Враг оказался под Ораниенбаумом. Он мог держать под огнем Кронштадт и фланг фронта. Прорыв белогвардейцев и интервентов к Питеру намного облегчался.
      А на Красной Горке между тем происходили трагические события. Мятежники арестовали свыше 350 коммунистов и им сочувствующих. Среди арестованных были бойцы коммунистического отряда кронштадтцев, прибывшего накануне для усиления гарнизона. Командира отряда председателя Кронштадтского Совета М. М. Мартынова, комиссаров фортов Л. Т. Панькова и П. П. Федорова и многих других большевиков мятежники расстреляли. К находившимся на Бьёрке англичанам полетела радиограмма Неклюдова: "Форт Красная Горка в вашем распоряжении".
      Как только стало известно о мятеже, Реввоенсовет Красного Балтийского флота направил на форты ультиматум с требованием немедленно прекратить враждебные действия. Ультиматум был принят лишь фортом Обручев. Днем 13 июня Красная Горка открыла огонь из двенадцатидюймовых орудий по Кронштадту. В ответ начали стрельбу линейные корабли "Петропавловск" и "Андрей Первозванный". Неприятельские части повели наступление на Ораниенбаум.
      14 апреля в Ораниенбаум прибыл И. В. Сталин, находившийся в то время в Петрограде в качестве уполномоченного Совета обороны. При его участии был разработан план операции против мятежных фортов.
      Линкоры продолжали обстреливать Красную Горку. Самолеты сбрасывали на нее бомбы и листовки. А в Ораниенбауме формировалась береговая группа войск, насчитывавшая в своем составе до четырех с половиной тысяч бойцов, главным образом матросов, и усиленная двумя бронепоездами и двумя броневиками. В ночь на 15 июня начался штурм Красной Горки береговой группой. Днем форт пал. Через сутки была взята Серая Лошадь...
      Гарнизон крепости обновился, став боевым, сплоченным, преданным Советской власти коллективом. В конце октября 1919 года англичане направили против Красной Горки и Серой Лошади монитор "Эребус" с пятнадцатидюймовой артиллерией. Но, несмотря на превосходство в калибре, "Эребус" не смог причинить фортам никакого вреда. Сам же монитор, не выдержав их меткого огня, вынужден был убраться восвояси.
      Партия укрепила командный и политический состав форта. Его комиссаром стал известный всему флоту большевик И. Ф. Сладков (впоследствии первый комиссар Морских сил республики). Батареи начали укомплектовываться моряками Красного Балтийского флота - верными делу революции людьми.
      По ходатайству красногорцев 20 августа форт был переименован, получив название "Краснофлотский" - в память о тех, кто вырвал его из рук контрреволюции.
      Пока шли бои под Петроградом,, пока англичане держали свои корабли в Восточной Балтике, обновленный форт не подпускал к себе врага ни с моря, ни с суши, Неприятельский транспорт, однажды сунувшийся в зону его огня, был потоплен с первого залпа. В октябре "Краснофлотский" и Серую Лошадь пытался захватить вражеский десант, высадившийся в Копорской губе. Но поддерживавшие его корабли были отогнаны точными залпами береговых артиллеристов, и десант отступил. В ноябре оба форта сыграли исключительно важную роль в отражении последнего, решительного наступления Юденича на Петроград, во время которого враг ближе всего подошел к городу.
      За заслуги в отражении наступления белогвардейцев и интервентов на Петроград форт "Краснофлотский" был награжден Почетным революционным Красным Знаменем.
      На полтора года замолчали орудия форта, оживая только для учебных стрельб. Но в марте 1921 года снова прозвучала команда "К бою!". В Кронштадте вспыхнул контрреволюционный мятеж. На Красную Горку легла задача принять участие в подавлении мятежа. И она выполнила ее с честью. После этих событий гарнизон крепости посетил М. В. Фрунзе. Память об этом посещении осталась ощутимой и зримой: для береговых артиллеристов была установлена военно-морская форма одежды.
      Здешние артиллеристы славились своей великолепной боевой выучкой. В 1927 году, во время больших маневров Балтийского флота, на форту побывал Наркомвоенмор Ворошилов. Он высоко оценил боевую готовность артиллеристов.
      В 1932 году на флотских учениях К. Е. Ворошилов и С. М. Киров с линкора "Марат" наблюдали практическую стрельбу Красной Горки. Первые же залпы тяжелых орудий накрыли цель. Всем артиллеристам была объявлена благодарность Наркома.
      На протяжении всех довоенных лет форт считался ведущей частью береговой обороны. За плечами почти всех крупных командиров и политработников этого рода сил флота была школа, пройденная на Красной Горке. В разное время здесь служили генералы С. И. Воробьев, Н. К. Смирнов, И. С. Мушнов, С. М. Кабанов, А. Б. Елисеев, Н. В. Арсеньев, И. И. Дмитриев, В. Т. Румянцев.
      Во время войны с Финляндией двенадцатидюймовые батареи форта наносили удары по долговременным укреплениям линии Маннергейма на Карельском перешейке. Десятки добровольцев ушли в лыжные отряды. Одним из таких добровольцев был краснофлотец А. Р. Посконкин, прославившийся в бою под деревней Муурила. Вступив в рукопашную схватку, он убил неприятельского офицера и тем самым спас жизнь своему командиру подразделения, получившему тяжелую рану. Потом он 20 километров нес его, пока не достиг расположения наших войск. За этот воинский подвиг Посконкин был удостоен звания Героя Советского Союза.
      Высокие боевые награды получили и многие другие красногорцы, сражавшиеся в лыжных отрядах.
      В войну гарнизон форта вступил слаженным воинским коллективом, готовым к самым серьезным испытаниям...
      Неприступный редут
      Утром 7 ноября я познакомился с личным составом батареи. Стоя перед строем и вглядываясь в лица бойцов, я старался подавить в себе чувство невольной озабоченности. Как-то пойдет наша совместная служба? Я не был свидетелем того, как складывался этот боевой коллектив, не проникся еще ощущением его традиций и привычек. В неизбежном процессе притирания друг к другу возможны и шероховатости, и осложнения. Удастся ли их избежать, быстро стать и частицей этого коллектива, и его авторитетным главой? По своему, хоть и не очень большому, опыту я знал, что все это далеко не праздные вопросы.
      А на меня, в свою очередь, смотрело несколько десятков пар глаз изучающих, выжидающих, любопытных. Их внимание привлекла и моя общевойсковая одежда, и не очень, по-видимому, уверенное выражение лица. Казалось, они спрашивали: "Каким же ты окажешься, наш новый командир? Будешь ли ты стоить уважения и доверия или между нами останется непреодолимый рубеж строго официальных отношений? Сумеешь ли ты стать тем, кем мы хотим: не только твердым начальником, но и старшим другом, умным наставником, человеком, за которым идут в огонь и в воду?"
      Преодолев минутное замешательство, я представился: назвал себя, свою предыдущую должность и место, где мне пришлось воевать. Выразил удовлетворение по поводу того, что мне доверили командовать таким заслуженным подразделением, отлично зарекомендовавшим себя еще во время боев в составе Лужского сектора. Прочитав праздничный приказ командира форта, я поздравил бойцов с двадцать четвертой годовщиной Октября и высказал уверенность, что мы ознаменуем ее новыми боевыми достижениями в борьбе с немецким фашизмом. В ответ прокатилось гулкое "ура".
      Потом слово взял комиссар батареи. Он прочел выдержки из доклада Сталина на торжественном собрании в Москве и призвал сержантов и краснофлотцев приумножить усилия в борьбе с ненавистным врагом. И снова над строем прогремело "ура".
      Строй распустили. Я обошел огневую позицию. Все орудия были в полной готовности открыть огонь. В глаза бросался четкий, отлаженный порядок, та внутренняя, непоказная дисциплина, без которой невозможен боевой успех.
      А затем слушали по трансляции передачу из Москвы, с парада на Красной площади, слушали речь Сталина. Это вызвало изумление, гордость, дало заряд такого хорошего настроения, какого все мы не испытывали давно. И невзгоды сегодняшнего дня как-то отодвинулись под напором оптимизма, никогда не угасавшей веры в нашу победу.
      Вечером Кирпичев принес в нашу комнату посылки - на каждого по одной.
      - От кого?-не понял я.
      - Со всей страны идут, - объяснил комиссар.- Шлют люди из тыла на фронт, в действующий флот. Балтику тоже не забывают. Вот мы и получили по подарку на каждого бойца.
      Вскрыв посылку, я обнаружил в ней кусок сала, мыло, махорку, шерстяные носки, рукавички и кисет. Была туда вложена и записка, написанная круглым, неустоявшимся почерком: "Дорогой боец! Ты меня не знаешь, но это ничего. Наш папа на фронте. Он уже три месяца ничего не пишет. Мы с мамой убирали картошку, выполняли по две нормы. Сейчас работаем на Н-ском заводе и тоже даем по две-три нормы. Ты за нас не беспокойся, воюй хорошо, а мы все сделаем для победы. Может быть, наш папа ранен. Отомсти за него фашистским гадам. Женя".
      Я отложил записку. Защемило сердце. С особой остротой представились мне трудности жизни в тылу, от имени которого со мной говорил незнакомый подросток Женя (кто он - мальчик или девочка, я так и не узнал). В который уже раз пришло чувство беспокойства за жену и дочку. И как хотелось скорее подать команду "К бою!".
      Команда эта прозвучала на следующий день, 8 ноября. Батарея получила боевую задачу уничтожить скопление противника в деревне Керново.
      К этому времени я уже хорошо уяснил себе следующее. Кольцо противника, окружившего ораниенбаумский пятачок, местами приближалось к нам километров на двадцать, местами отстояло на 24 километра. Дистанция эта не была случайной. Именно на расстояние до 25 километров могли бить 305-миллиметровые орудия снарядом образца 1911 года. Был еще снаряд образца 1928 года.
      С ним дальность стрельбы достигала сорока двух километров. Но таких снарядов имелось значительно меньше. К тому же каждый выстрел ими вчетверо сильнее изнашивал канал орудийного ствола, чем снаряд старого образца. Стало быть, он в четыре раза приближал срок замены лейнера - сменной стальной трубы с внутренними нарезами, образующей канал орудия. А это далеко не простая операция.
      Словом, двенадцатидюймовки стреляли в основном снарядами 1911 года. По этому радиусу и стабилизировалась линия фронта, лишь в отдельных местах захватывая территорию, находящуюся под огнем нашей главной артиллерии.
      Такие дальности огня не были доступны остальным батареям форта, кроме нашей 211-й. Наши стотридцатки системы Б-13 2С били на дистанцию 139 кабельтовов, или, по сухопутным мерам, почти на 25 километров. Стало быть, только две двенадцатидюймовые батареи да наша 130-миллиметровая и могли вести с форта эффективный огонь по наземным целям. Этим-то и объяснялась активность 211-й батареи на Красной Горке.
      Для управления огнем по морским целям на нашем каземате возвышалась небольшая деревянная башенка с дальномером и визиром. Для стрельбы же по целям наземным, не требовавшей непосредственного наблюдения с батареи, был оборудован командный пункт в самом каземате. Там и разместился я, не без волнения готовя исходные данные для первого залпа. Ведь я здесь чувствовал себя дебютантом!
      Но вот раскат залпа докатился до командного пункта, и волнение пропало. Все мысли и чувства были полностью захвачены боевой работой.
      Дебют оказался удачным. Как сообщили посты наблюдения, снаряды густо падали в районе цели. Было уничтожено шесть домов, занятых фашистами, и одна автомашина. Огонь батареи рассеял вражескую пехоту. Лейтенант Тощев доложил о четкой работе огневого взвода, руководимого старшиной Крищенко. Особенно выделялись орудийные расчеты сержантов Гришенкова и Смородова.
      С радостным чувством объявил я свою первую благодарность отличившимся.
      9 ноября нас снова позвал сигнал тревоги на боевые посты. На этот раз я уже чувствовал себя куда увереннее.
      Так начал я втягиваться в жизнь форта. Дела на батарее шли неплохо, особенно после того, как командиром огневого взвода стал лейтенант Федор Юдин, знакомый мне по Бьёрке.
      Постепенно расширялись мои представления о системе сухопутной обороны Ораниенбаумского плацдарма в целом и Красной Горки в частности. Как-то зашел ко мне комиссар форта Иван Федорович Крылов. Поинтересовался настроением, служебными делами,, спросил, приходилось ли мне уже бывать на переднем крае. Узнав, что нет, сказал:
      - Готовьтесь к этому. Вам придется не раз самому корректировать огонь, находиться на наблюдательных пунктах. Изучайте карту хорошенько, чтобы заранее местность себе представлять.
      Потом, увлекшись, Иван Федорович стал рассказывать, как создавались оборонительные рубежи Ижорского сектора. На форту комиссар служил с 1939 года. Так что все происходило на его глазах и при его участии.
      Основной рубеж на подступах к боевым объектам сектора начали создавать с первых чисел июля. Его контур вычертила сама природа руслами речек Коваши и Черной. Но усилий природы было явно недостаточно. В помощь ей туда прибыло несколько частей и подразделений Ижорского сектора и мобилизованное население. Работы велись круглосуточно. Руководили ими свыше ста военных инженеров и техников.
      К началу боев на рубеже имелось 35 дзотов, 34 артиллерийские позиции, десятки километров противотанковых заграждений, окопов и ходов сообщения, колючей проволоки. На управляемых минных полях были поставлены крупнокалиберные снаряды и морские мины. Артиллерия заранее подготовилась к ведению огня на подступах к рубежу, пристреляла стыки дорог и места возможного сосредоточения неприятельских войск.
      Удерживали ковашинскую оборонительную позицию части 8-й армии и морской пехоты при содействии береговой артиллерии. Позиция эта сыграла решающее значение в стабилизации фронта вокруг ораниенбаумского плацдарма.
      - Это детали тогог что я вам сказал еще при первой встрече, - заключил Крылов. - Помните? Не одни мы удерживаем плацдарм. Если б не ковашинская позиция, артиллерия не обеспечила бы устойчивости обороны. А сама по себе позиция не устояла бы без поддержки наших тяжелых батарей. В сочетании же они - сила. Таковы, товарищ Мельников, некоторые азы взаимодействия береговой артиллерии с сухопутными силами. Надеюсь, вы это знали и раньше.
      После разговора с комиссаром я проявил больше интереса к организации обороны Ижорского сектора. Не то что бы это меня не интересовало с самого начала. Но в первые дни все мое время и внимание поглощали текущие дела, связанные с батареей, со стрельбами, с новыми для меня людьми. Теперь же появилась некоторая возможность расширить представление об обстановке.
      Я узнал, что в полосе сектора все побережье Финского залива разбито на шесть боевых участков. Причем три из них оборонялись частями Приморской группы, оперативно подчиненными коменданту сектора. Остальные участки, удерживаемые непосредственно силами ижорцев, были разбиты, в свою очередь, на четыре батальонных оборонительных района. Второй оборонительный район был сферой Красной Горки. Боевое охранение и секреты несли непрерывную вахту вокруг форта в расстоянии до шести километров от него.
      Все подходы к берегу с моря были изрезаны, говоря языком артиллеристов, полосками плановых огней. Это означало, что за каждой батареей по карте закреплялись определенные квадраты. Для каждой такой клеточки были рассчитаны, пристреляны и сведены в специальные таблицы прицелы и азимуты. Достаточно было назвать условный сигнал, как через несколько секунд в заданную клетку полетела бы сплошная лавина снарядов, образовав подвижную или неподвижную завесу на пути приближающегося десанта.
      Если б десант все же прорвался сквозь завесу, его бы встретил ружейно-пулеметный огонь. А если бы и это его не остановило, он был бы контратакован специально выделенными частями.
      По такому принципу строилась противодесантная оборона сектора.
      Ознакомился я с укреплениями форта. Его территорию опоясывала так называемая горжа. Она представляла собой массивную бетонную стену с бойницами для стрелков, прикрытыми броневыми козырьками. На наиболее опасных направлениях горжа имела бетонированные орудийные дворики для полевой артиллерии или морских стационарных пушек малого калибра и бетонированные пулеметные точки с бронеколпаками. В бетон были одеты и убежища для бойцов. Все эти сооружения могли выдержать попадание десятидюймового снаряда. Если не считать ворот, пропускавших в крепость железную и шоссейную дороги, горжа была непрерывной.
      С запада и востока параллельно горже проходил ров, на дне которого в шесть рядов было установлено проволочное заграждение на металлических кольях. Эти колья упавшего на них человека протыкали насквозь. Такая же линия проволочного заграждения протянулась и снаружи рва.
      На юге к самому форту подступало труднопроходимое болото Ярвен-Суо, которое держали под прицелом два дота. На вытекавшей из него реке были установлены шлюзы. Стоило их перекрыть, и уровень воды в болоте поднимался, делая его совершенно непреодолимым и для техники, и для людей. Кроме того, вода заполняла и рвы вокруг горжи. Скрытые от глаз острые стальные колья и колючая проволока не становились от этого менее опасными.
      На севере между главным массивом форта и береговой чертой простиралась покрытая лесом полоса суши глубиной 600 метров. Деревья делали невидимым с моря массив и его батареи, затрудняя кораблям ведение по ним прицельного огня. Подступы с этой стороны охранялись артиллерийско-пулеметными дотами.
      Отдельные бетонные массивы, разбросанные по территории форта, надежно защищали лазарет и такие жизненно важные центры, как узел связи, водонасосная станция и складские помещения. Им не были страшны ни снаряды, ни бомбы.
      Все эти укрепления, созданные еще в годы первой мировой войны, выглядели впечатляюще. И все же, несмотря на кажущуюся неприступность, они во многом устарели. Слишком близко по нынешним понятиям располагалась оборона форта от огневых позиций. При танковом прорыве они могли утратить свою неуязвимость. Поэтому, как только была осознана угроза на ленинградском направлении, началось центробежное углубление обороны.
      К середине августа в очень сжатые сроки за пределами горжи было построено 6 дотов и 20 дзотов, отрыты многие километры окопов, ходов сообщения и противотанковых рвов. Дорогу танкам преграждало 12 тысяч бетонных и деревянных надолбов. Пути, удобные для пехоты, пересекли новые проволочные заграждения. Все эти работы были выполнены под руководством инженер-капитана Лифшица и краснофлотца Калюжного, инженера по образованию.
      Саперный взвод лейтенанта Бакатаева усилил оборону минными полями. Они состояли как из обычных, нажимных, так к из морских мин и из десятидюймовых фугасных артснарядов. Провода от них шли к дзотам, где находились бойцы подрывных команд, державших поля под неусыпным наблюдением. Достаточно им было провернуть рукоятку подрывной машинки, чтобы грянул взрыв. Вызвать взрыв минных полей мог и командный пункт форта. Ответственным за состояние всего этого непростого минного хозяйства был старший техник-лейтенант П. А. Черкасов.
      Уже при мне оборона с юга была усилена 313-й береговой батареей 120-миллиметрового калибра. Пушки для нее были сняты с линейного корабля "Марат", а расчеты скомплектованы из артиллеристов Выборгского и Гогланд-ского секторов. На одном из орудий командиром был сержант В. И. Вавилкин, а наводчиком - краснофлотец А. П. Климкин, прибывшие со мной с Бьёрке.
      Подробное знакомство с организационной и инженерной структурой обороны Красной Горки у меня, как оказалось, произошло весьма своевременно. Без этого мне трудно было бы сориентироваться в решении новой задачи, вставшей перед командованием форта и коснувшейся каждого командира подразделения.
      Задачу эту несли с собой рано наступившие холода. Хотя по календарю была еще осень, но на дворе стояла настоящая зима. Студеные континентальные ветры гнали пухлые, серые тучи, разражавшиеся снегопадами. Замерзли лужи и болота. Стал понемногу покрываться льдом Финский залив.
      В двадцатых числах ноября командиров и политработников вызвал к себе командир форта. Когда мы собрались и расселись в одном из внутренних помещений главного массива, майор Коптев сказал:
      - Товарищи, по данным метеослужбы, ледовый покров в заливе к середине декабря будет вполне устойчивым. Потеплений не предвидится. Таким образом, возрастает угроза нападения на побережье Ижорского укрепленного сектора и на остров Котлин со стороны моря. Командование предложило нам начать подготовку к созданию обороны на льду от возможных ударов противника с направлений Петергоф, Карельский перешеек и Копорская губа. На Ижорский сектор возложена задача оборонять южное побережье залива от поселка Мартышкино до деревни Долгово Тридцать первому отдельному артиллерийскому дивизиону выделен участок побережья, который мы к окончанию ледостава должны оборудовать инженерными заграждениями. Эта задача не может быть решена силами одной лишь инженерной службы дивизиона. Поэтому каждая батарея и рота получит задание на определенный объем работ...
      И майор стал перечислять, кому и что надлежит сделать. Нам тоже предстояло изготовить определенное количество рогаток для установки их на льду и оборудовать несколько ледовых огневых точек.
      - Работу эту, товарищи, - сказал в заключение Коптев, - считайте выполнением боевого задания.
      И верно, задание было боевым,, особенно если иметь в виду его трудность. Вообще-то изготовить такое заграждение несложно, когда под рукой имеется все необходимое. В квалифицированных плотниках, слесарях и монтажниках недостатка на батарее не ощущалось. Но получить гвозди, скобы, колья было негде. Не было у нас ни нужных инструментов, ни колючей проволоки. Проще обстояло дело с огневыми точками. Материалом тут был снег и вода, превращавшая его в лед. А лопаты и ведра у нас имелись. Но эти проклятые рогатки...