Ведь мы приступали к решению самой ответственной и самой важной за последние два года задачи. И в ней было много новых для нас элементов. Во-первых, план предусматривал исключительно высокую концентрацию огня, достигавшуюся предельно согласованной боевой работой многих дивизионов и батарей. Во-вторых, нам предстояло самое тесное и непосредственное взаимодействие с армейскими частями, причем частями наступающими. А практики в этом мы не имели. Поэтому за оставшееся до начала операции время нам предстояло не только уяснить свои частные задачи, не только проработать способы их выполнения, но и по возможности приобрести некоторые навыки в не освоенных еще видах стрельб. В любом бою имеет силу закон: чем больше необходимых действий доведено до автоматизма, тем больший простор остается для работы мысли, для оценки обстановки и принятия решений.
      Поэтому-то всем участникам боя требовалось пройти и через специальные занятия, и через тренировки.
      Еще на исходе декабря под руководством начальника штаба Ижорского сектора подполковника Г. П. Забаринского и начальника артиллерии сектора подполковника А. И. Берга на Красной Горке были проведены трехдневные сборы командиров батарей. К такой массовой форме обучения офицеров у нас прибегали не часто один-два раза в год. Сейчас для проведения сборов были все основания. Каждому из нас предстояло внести свою лепту в артиллерийское обеспечение наступления. И задачи перед всеми стояли общие. Их мы и проработали на военной игре, посвященной всем трем этапам операции: артиллерийской подготовке, поддержке атаки и прорыву обороны, сопровождению пехоты и танков в глубине обороны.
      Кроме того, у нас в дивизионе после получения выписки из плановой таблицы артобеспечения боя и таблицы координат вероятных целей ежедневно проходили тренировки в подготовке исходных данных и в управлении стрельбой по наземным целям. Командир дивизиона майор Г. В. Коптев и начальник штаба капитан Н. В. Усков устраивали для нас групповые упражнения, учения командных пунктов батарей с привлечением корректировочных постов. И я, и мои товарищи капитан И. Н. Берд-ников и старший лейтенант Ф. X. Юдин и все остальные офицеры были захвачены этой, казалось бы, надоедливой учебой. Нас возбуждало и подхлестывало нетерпеливое: "Скорей бы, скорей бы..."
      Напряженно готовились и комендоры с номерными. У них шли непрестанные тренировки и учения на боевых постах. Отрабатывалась четкость работы на механизмах, умение быстро устранять различные задержки и неисправности. Широко развернулось движение за овладение одной-двумя смежными специальностями, чтобы каждый боец в случае нужды мог уверенно работать за себя и за товарища.
      Особое место занимала работа с пришедшим осенью молодым пополнением. Надо сказать, что и в сорок втором году к нам на форт прибывали призванные на службу бойцы. Было их, конечно, очень немного. Да и где могли взять блокированные Ленинград и Кронштадт свежие силы? За счет призывников форт и в малой мере не мог покрыть некомплект, вызванный отправкой людей на фронты и сухопутные участки нашей обороны. Сейчас, после прорыва осады, пополнение пришло более многочисленное. И его требовалось хорошо подготовить к ответственным стрельбам - ведь молодые краснофлотцы были расписаны и на весьма важные боевые посты: в башни, в погреба, в агрегатные.
      Над молодыми взяли шефство старослужащие артиллеристы. К каждому из них был прикреплен, так сказать, персональный учитель. По инициативе комсорга батареи младшего сержанта П. Ф. Гусева состоялись технические конференции на такие, например, темы: "Как лучше подготовить материальную часть к стрельбе в зимних условиях", "Причины возможных задержек замка и их устранение". Все это поднимало знания молодежи. Да и бывалые бойцы получили от этого немалую пользу.
      Боевой дух красногорцев был высок, как никогда, но это вовсе не означало, что отпадала необходимость в усиленной политико-воспитательной работе. Цель ее состояла в том, чтобы духовные силы людей полностью претворить в дело: каждый должен был знать и понимать свою задачу, стремиться выполнить ее самым наилучшим образом, осознанно и грамотно. Забота об этом лежала прежде всего на Федоре Васильевиче Кирпичеве и на нашем парторге Афанасии Борисовиче Чуеве.
      Одно из направлений в их деятельности состояло в том, чтобы ненависть краснофлотцев к врагу стала побудительным мотивом старательной подготовки к бою, самоотверженного поведения в нем. На батарее было много ленинградцев, семьи которых жестоко пострадали от вражеских обстрелов и лишений, принесенных блокадой. Да и никого из остальных военная беда не обошла стороной. Почти каждый потерял кого-нибудь из родных или близких.
      Взять старшину комендоров Ивана Петровича Поленова. Последнее письмо от отца он получил в конце лета 1941 года. Потом его село заняли фашисты, и связь с родителями, с женой, ожидавшей ребенка, оборвалась. Лишь спустя два долгих года, минувшим летом, получил он горькую весть. Отец умер. Брата угнали в Германию на подневольные работы. Жена успела эвакуироваться в тыл, но не дожила до родов: не выдержала перенесенных потрясений. Надо ли объяснять, какое впечатление произвело на человека это известие!
      Но Поленов не надломился. Еще больше времени проводил он теперь в башне, среди боевых товарищей, всего себя отдавая делу. Когда у нас шел ремонт, он своими руками отремонтировал одно из орудий. Старшина рационализировал процесс регулировки механизмов. Если раньше эта операция занимала три дня, то теперь он выполнял ее за шесть часов.
      Как раз в те дни Иван Петрович получил свою первую военную награду медаль "За боевые заслуги".
      Вот и старался парторг Чуев, чтобы коммунисты держались такой же линии поведения, что и Поленов, чтобы словом и делом поднимали они остальных товарищей на беззаветный ратный труд во имя Родины, во имя родного Ленинграда, во имя победы.
      Другое направление в партийно-политической работе строилось на пропаганде славного боевого прошлого Красной Горки, ее революционных традиций, на призывах умножать эти традиции в предстоящих боях. Во всей этой деятельности главенствующая и руководящая роль принадлежала, естественно, политотделу сектора, возглавляемого в ту пору полковником Геннадием Никифоровичем Вишневским. Политотдел выпускал листовки такого, например, содержания:
      "...Моряки Красной Горки! Немеркнущей славой овеян ваш исторический форт. Ваши отцы - революционные матросы - огнем красногорских батарей громили полчища белогвардейцев, рвавшихся к Красному Питеру. Смертоносные залпы красногорских орудий громили врага в 1939 году. В боях с немецко-фашистскими захватчиками артиллеристы Красной Горки показали, что они свято чтут и множат славные традиции своих отцов. Огнем своих пушек, грудью своей вы, доблестные воины Балтики, заслонили от врага Ленинград и остановили фашистов на этом участке фронта.
      Никакой пощады фашистам!
      Точнее огонь, комендоры! Докажите, что в ваших жилах течет кровь ваших отцов - героических матросов Октября. Родина верит в ваше мужество и воинское мастерстве. Ведь вы - балтийцы, вы - моряки Красной Горки! Сильнее беспощадные удары по врагу!
      Смерть и только смерть гитлеровским оккупантам!
      За Родину - огонь!"
      Может быть, нынешнему читателю эти строки и покажутся излишне риторичными. Но тогда их эмоциональный запал сыграл свою роль. Они ложились на хорошо подготовленную почву, какую представляло собой и наше умонастроение, и весь мир наших чувств, обожженных войной.
      Понятно, деятельность политотдела отнюдь не ограничивалась выпуском листовок и руководством газетой "Боевой залп", которая в те дни была заполнена материалами, призывавшими отлично подготовиться к бою и сражаться по-балтийски. Политотдельские инструкторы дневали и ночевали в дивизионах, батареях, ротах. Именно там сосредоточивалась вся работа.
      Помогали они и нашему Кирпичеву. А он в свою очередь то инструктировал агитаторов, которые шли информировать бойцов об остановке или рассказывать им о традициях Красной Горки, то спорил на заседании редколлегии стенной газеты, то давал задания редакторам боевых листков.
      После Нового года прошла неделя. Уже несколько дней, как вся огромная работа по подготовке к операции достигла апогея. Казалось, все, что надо сделать, сделано, и ожидание становилось нестерпимым. В то же время каждый день обостренный глаз командиров подмечал какие-нибудь недоработки, и тогда где-то в глубине сознания начинало тлеть осторожное: "Не поспешили бы, не застали б нас врасплох..." Но через какой-нибудь час жгучий огонек неуверенности захлестывала волна общего подъема: "Скорей бы! Ведь в главном мы готовы, а всех мелочей не переделаешь и до конца войны..."
      В то время к нам и прибыл начальник береговой обороны ВМФ генерал-лейтенант артиллерии Иннокентий Степанович Мушнов. До тех пор мне ни разу не приходилось видеть этого генерала, но о его строгости и придирчивости я был наслышан достаточно, об этом среди старых береговиков ходило немало легенд.
      Мушнова мы ожидали с некоторой робостью. Ведь он должен был проверить и оценить нашу готовность к обеспечению наступления. И если человек специально для этого добирался к нам из Москвы, то можно было предположить, что проверка будет взыскательной.
      .Разговор со мной генерал начал вопросом:
      - Ну, с кем же вы воюете, капитан?
      Вопрос меня несколько обескуражил. Я не сразу понял, какой ответ ожидается от меня, и, чувствуя, что говорю не то, все-таки пробормотал:
      - С германским фашизмом, товарищ генерал-лейтенант, с его сателлитами... Мушнов нахмурил брови:
      - Я догадываюсь, что наша страна воюет не с турецким султаном. Могли б сообразить и вы, что меня не интересуют такие откровения. Я хотел бы услышать более конкретные вещи: по каким целям вы готовитесь вести огонь, каковы их характеристики.
      Разговор вошел в привычное для меня русло, и я принялся докладывать, уже не сковывая себя ожиданием какого либо подвоха.
      Мушнов перестал хмуриться и начал одобрительно кивать головой. Как будто, неблагоприятное впечатление, вызванное моим неудачным ответом, стало у него пропадать. Потом Иннокентий Степанович поинтересовался, каков наш вероятный противник на морском направлении, как называются крупные германские корабли, которые могут появиться в Финском заливе, в каких секторах и с каких дистанций мы откроем по ним огонь. Но правде говоря, мы давно уже свыклись с мыслью, что с моря нам ничего не может угрожать. Но сведения о тех неприятельских силах, для борьбы с которыми создавалась береговая оборона, отложились в голове твердо. И поэтому мне удалось ответить без запинки. Генерал пришел в хорошее расположение духа. Ему, наверное, было приятно хотя бы мысленно обратиться к делу, которое являлось для него самым главным на протяжении нескольких десятков лет. А то, что не придется стрелять нам по немецким крейсерам и линкорам, он, понятно, знал не хуже нас.
      Батареи форта Иннокентий Степанович проверил быстро. Все ему здесь было знакомо до мельчайших подробностей. Порой ему было достаточно беглого взгляда, одного-двух вопросов, чтобы составить ясное представление о готовности техники и людей к решению огневой задачи.
      Закончив проверку, он вновь появился в нашем блоке. В салон к Коптеву были приглашены комбаты. Мушнов поговорил со всеми о текущих делах, быстро решил несколько вопросов, связанных с нашим снабжением. А потом как-то незаметно, даже неожиданно для окружающих, принялся вспоминать старину, свою еще дореволюционную службу на форту Ино и на Красной Горке. Рассказчиком он был отменным, и слушать его было одно удовольствие. Тем более что на похвалы генерал был скуп, а из всеведущей флотской молвы было известно: если он закончил проверку воспоминаниями о своей прошлой службе, значит порядок, это равносильно хорошей оценке.
      И мы с интересом слушали, какой изнурительной была работа на крупнокалиберных крепостных батареях, где в давние времена все механизмы заряжания и наведения приводились в движение вручную; и какими чопорными, отягощенными многими условностями были отношения в офицерской среде. А мысли наши то и дело обращались вперед, в завтрашний день: "Теперь-то, после этой проверки, скоро начнется..."
      Началось!
      13 января. К вечеру на форту получили боевой приказ. Были в нем такие строки:
      "Береговым батареям крупного калибра:
      - ударами но узлам коммуникаций и последующим ведением методического огня нарушить управление и связь, воспрепятствовать маневру противника в районах Гостилицы, Дятлицы;
      - подавить артиллерийские батареи противника на левом крыле наступающей армии. Вести борьбу с вновь обнаруженными и ожившими батареями в период обеспечения атаки и боя в глубине обороны противника;
      - быть готовыми к отражению контратак в направлениях Ораниенбаума, Томузи и к постановке плановых огней;
      - быть готовыми к ведению контрбатарейной борьбы с владимирско-настоловской группировкой; расход боеприпасов и порядок ведения огня - согласно плановой таблице.
      К выполнению боевой задачи приступить утром 14 января через два часа после получения сигнала "Мастика".
      Майор Коптев на коротком совещании объявил приказ офицерам.
      - Форт будет обеспечивать прорыв неприятельской обороны, который вторая ударная армия осуществит на гостилицком направлении, на фронте шириной десять с половиной километров, - сказал он. - Приступайте к непосредственной подготовке. Боевой приказ доведете до личного состава после того, как получите сигнал "Мастика". А пока можете говорить о содержании задачи лишь в общих чертах.
      Мы быстро разошлись по батареям. Остаток дня обещал быть напряженным.
      Собрав офицеров, я рассказал им о значении завтрашнего боя и о роли нашей батареи в нем. Потом, с этой же целью, я собрал и сержантов. После этого все принялись за работу по окончательному приготовлению батареи к бою.
      Мне очень хотелось поспеть везде и самому все проконтролировать. Десятки телефонных звонков настигали меня то в башнях, то в погребах, то на силовой станции или на командном пункте. Звонили и из штаба форта, и из штаба сектора офицеры-специалисты. Спрашивали о нашей готовности, каждый по своему направлению, напоминали о необходимости произвести различные проверки, выполнить те или иные подготовительные действия. Это, признаться, сильно нервировало. И так каждый из нас знал, что ему надо делать. А если кто-нибудь и мог что-то упустить из виду, то и это предусматривалось: на звенья, где находились не очень опытные люди, обращалось особое внимание.
      Дольше всего я задержался в центральном посту. Там командовал лейтенант Сергей Овсейчик, лишь недавно прибывший на батарею из училища. Но вскоре я убедился, что у него дела в полном порядке. Ведь помощниками у молодого офицера были такие мастера, как старшина Покидалов и сержант Белоусов. Они-то превосходно знали, как надо приготовиться к ответственнейшей стрельбе. И отношения с лейтенантом, как я убедился, у них установились деловые, правильные. Когда дело касалось практических приемов подготовки, тот вполне полагался на них.
      Я хорошо представлял, что такая же сосредоточенная, неустанная работа идет сейчас на всех батареях. Да и не только на батареях - в любом подразделении форта. Проверка готовности проводилась и на льду, сковавшем уже Финский залив. Сухопутную оборону там держали пулеметная рота и хозяйственная команда - они несли службу боевого охранения, выставляли дозоры и секреты. И сейчас, когда мы готовились наступать, нельзя было забывать, что на северном берегу сидит противник, от которого всего можно ожидать. Поэтому служба на льду с этого дня была усилена теми, кому не предстояло принять непосредственного участия в стрельбах.
      В 21 час Федор Васильевич Кирпичев собрал агитаторов и проинструктировал их. Потом побеседовал с редакторами боевых листков.
      В 22 часа началось общее партийное собрание батареи, на котором мне пришлось сделать краткий доклад о предстоящей завтра боевой работе и о том, какую роль в ней призваны сыграть коммунисты.
      Решение, принятое собранием, походило на воззвание:
      "Каждому коммунисту отлично выполнить свой долг перед Родиной по разгрому немецких захватчиков под Ленинградом.
      Мы, коммунисты, клянемся Родине, что выполним задание командования отлично. Отомстим за все злодеяния и издевательства над нашим народом кровавым фашистским извергам!
      Артиллеристы Красной Горки! Теперь настала и наша очередь, настал наш час отбросить врага от города Ленина. Так ударим по фашисту, чтобы ни одного вражеского солдата не осталось на ленинградской Земле!
      Сильнее, беспощаднее удары по врагу!
      Смерть и только смерть фашистским оккупантам!"
      Уже совсем поздно меня позвал к телефону подполковник Е. А. Проскурин. Я знал, что Емельян Андреевич, возглавлявший первую флотскую артгруппу, находится на передовом наблюдательном пункте в районе деревни Горки вместе с командующим флотом и с Владимиром Тимофеевичем Румянцевым.
      В трубке послышался одесский говорок Проскурина:
      - Ну, как, гроза фашистов, у тебя дела? Все ли готово? Командующий флотом возлагает большие надежды на ваши "чемоданы". Смотрите не подкачайте!
      Я доложил, что у, нас все на "товсь", и подполковник пожелал нам удачи... .
      14 января. Ночью, в 2 часа 25 минут, от Проскурина поступило сообщение: "Начало атаки в 10 часов 40 минут". В 7 часов 50 минут я принял по телефону сигнал, состоявший из одного слова: "Мастика".
      Теперь обстановку и задачу на операцию можно было довести до людей, которые с 6 часов находились на ногах. Я приказал Пономареву построить батарею и, когда бойцы замерли по команде "Смирно", прочел им боевой приказ. Глаза у всех горели радостью. Долгожданный день наступил, и приказ для всех звучал, как прелюдия; к победному сражению.
      После этого начался митинг. Выступали люди искренне, взволнованно, давая в словах выход накопившемуся нетерпению.
      - До войны мы жили в Ленинграде - отец, мать, брат и три сестры, - говорил слегка дрожащим голосом наводчик старший краснофлотец Николаев. - Жили хорошо. Теперь нет у меня матери и отца, нет двух сестер - всех их задушила костлявая рука голода во время блокады. Нет в живых и любимого брата - он убит вражеской пулей на Карельском перешейке. Дом, в котором мы жили, превращен в груду развалин фашистскими бомбами и снарядами. Я буду мстить фашистам за раны родного города, за смерть моей семьи до последнего своего дыхания!
      В этом выступлении, наиболее характерном для митинга, были выражены настроение и чувства каждого из нас.
      Офицеры, сержанты, краснофлотцы разошлись по боевым постам. В этот последний час ожидания незаметную, но очень нужную работу выполняли агитаторы. Вот как об этом вспоминал потом в "Боевом залпе" один из лучших наших агитаторов командир орудия коммунист Виктор Протас:
      "Говорить о том, что надо драться упорно и самоотверженно, мне было ни к чему. Каждый боец стремился к этому. Важно было, чтобы люди знали, как лучше действовать, чтобы понимали поставленную задачу.
      Я рассказывал, куда будем стрелять, о значении района нашей цели в Гостилицах, где был расположен штаб и узел связи фашистского полка. Этот населенный пункт я знал, потому что был на передовой в свое время в качестве снайпера. Я разъяснял, что главное - не забыть ни одной мелочи, не допустить ни малейшей оплошности.
      Замковым у меня молодой матрос Дербенев, которому предстояло стрелять впервые. Он заметно волновался. Я занялся с Ним особо, успокаивал, и это помогло".
      Медленно сочился серый балтийский рассвет. Утро выдалось хмурым и туманным. Рваные свинцовые облака низко нависали над деревьями.
      Я поднялся в боевую рубку. С постов на переднем крае докладывали, что густой туман затрудняет наблюдение за районами целей. От Проскурина пришло окончательное уточнение: время первого залпа - 9 часов 35 минут. Мы были готовы открыть огонь в любой момент.
      В 9 часов 10 минут я взял в руки микрофон громкоговорящей связи и обратился к бойцам:
      - Товарищи! Наши снаряды должны разрушить опорный пункт в деревне Гостилицы. Соседняя с нами триста двенадцатая батарея капитана Бердникова имеет задачу разрушить второй опорный пункт в деревне Дят-лицы, а батареи двести одиннадцатая старшего лейтенанта Юдина и пятьсот восемнадцатая капитана Пашенова должны подавить огонь немецких батарей в районе деревни Сашино. Кроме того, слева от нас, в районе Мартышкино, Ораниенбаум будут действовать батареи четыреста шестого железнодорожного дивизиона и бронепоезда "Балтиец" и "За Родину", а справа, в районе Калище, будут бить врага орудия тридцать третьего отдельного дивизиона.
      Товарищи! Войскам второй ударной и сорок второй армий приказано в десять часов сорок минут начать наступление на Ропшу и разгромить петергофско-стрельнинскую группировку врага севернее Роппш и Красного села. Артиллерийская поддержка частей второй ударной возложена на Ижорский укрепленный сектор. Бейте как следует, товарищи, фашистскую сволочь!
      9 часов 30 минут. Туман почти рассеялся. Командую:
      - Башни зарядить! Поставить на залп...
      В боевой рубке сгустилась тишина. С волнением слежу за бегом секундной стрелки. С каждым ее скачком словно бы туже натягиваются нервы. И вот 9 часов 35 минут.
      - Залп!
      Привычный грохот. Привычное содрогание бетона и металла...
      Башни работают, как хронометр, - без пропусков, без задержек. Так, по крайней мере, это воспринимается мною, в боевой рубке. А как дается эта строгая размеренность тем, кто находится на боевых постах - у орудий, в погребах, в агрегатных?
      В первой башне командует Михаил Осипович Мельник. Перед третьим или четвертым залпом здесь перекосило полузаряд в заряднике на орудии младшего сержанта Протаса. Сколько раз стреляли, и не было ничего подобного, а тут как назло... Перекос не дает крышкам зарядника полностью закрыться, а из-за этого прибойник не идет вперед. Еще секунда, другая, и орудие сделает пропуск. Но старшина Поленов мигом ныряет под зарядник и, подняв руки, оттягивает на себя его крышку. Несколько мгновений он покачивается, как бы примеряясь, нащупывая правильное положение тела, и, наконец, замирает, бросая Протасу:
      - Включай рубильник!
      Младший сержант, зажмурившись, включает рубильник. Ведь риск-то какой: прими Поленов неверную позу, ошибись на несколько сантиметров, и прибойник размозжит ему голову! Но Иван Петрович достаточно знает себя, чтобы не ошибиться. Прибойник с силой проталкивает полузаряд. Закрывается замок, и тут же хрипит ревун, покрываемый раскатом залпа. Пропуска не произошло, темп стрельбы не нарушен...
      Во второй башне у Ивана Яковлевича Макарова тоже в разгаре стрельбы заминка. На орудии сержанта Попова зарядник остановился на полпути при подъеме. И почему такое случается именно во время самых ответственных стрельб, подготовка к которым ведется с тщательностью, исключающей, казалось бы, любое заедание? Но раздумывать над этим не время. Надо действовать. Положение спасает старшина комендоров, он же парторг, Афанасий Борисович Чуев. Старшина моментально представил себе, какой из многих десятков контактов мог разомкнуться и прервать движение зарядника. Пулей бросившись к шахте, он по тросу скользнул вниз, наощупь, не глядя, замкнул нужный контакт, и зарядник вновь плавно пошел вверх. И голос орудия прозвучал вовремя, слившись с общим громом залпа.
      А дальше все идет нормально. Только секунды видят комендоры снаряд в башне, но успевают прочесть торопливые надписи, выведенные на металле мелом: "За муки ленинградцев!", "За моих детей!"
      - Это Федоров написал, - узнают в башне.
      Со штурвалом наводки слился Николаев. Он тоже мстит за свою семью. В подбашенном отделении за двоих работает краснофлотец Екимов. И ему есть за кого мстить: в Пскове, в оккупации, остались его отец и мать. Что стадо с ними?
      В погребах людей не хватает. Но краснофлотцы Бачек и Круглов вдвоем справляются вполне.
      - Сегодня и снаряды кажутся легче, - говорит Круглов Бачеку.
      Отлично работали у механизмов сержанты и краснофлотцы электромеханической части форта Кузин, Смолянков, Левин, Филиппов, Головин. У каждого здесь тоже свой счет к оккупантам. Младший сержант Сладков, обслуживающий один из агрегатов, знает, что гитлеровцы сожгли его дом и замучили 65-летнюю старуху мать. А краснофлотец Моцапей может только гадать, что стало с его близкими: он родом из Первомайска, пока что занятого врагом.
      Каждый в эти предельно сжатые минуты с особой остротой ощущал, что, вкладывая свои усилия в точный, согласованный залп, он приближает час освобождения родного дома, час очищения советской земли от врага.
      Об атмосфере, царившей на боевых постах, о деталях в поведении людей я, понятно, узнал позже, когда был дан отбой. Узнал я и о боевой работе наших соседей. Высокой успешностью отличалась стрельба 312-й батареи. Капитан Иван Николаевич Бердников и его помощник старший лейтенант Иван Яковлевич Саковский умело и точно управляли огнем. "Журавли" - так прозвали краснофлотцы открытые орудия этой батареи - давали дружные залпы. Как и у нас, у них не было пропусков, строго выдерживался темп огня. С большой похвалой командир отзывался о мастерстве, проявленном во время стрельбы лейтенантами Сибирцевым и Стародубом, старшиной Филипповым, сержантами Михайловым, Моисеевым и Вавилкиным, комендорами краснофлотцами Федоровым, Гагаркиным, Климкиным и Константиновым. Они буквально блеснули своей выучкой.
      Стрельбу 211-й батареи, частично перебазированной в район деревни Пеники, противнику удалось засечь. Вскоре он открыл по ней ответный огонь. Несколько снарядов разорвалось совсем рядом с двориком, где стояло орудие старшины Гришенкова. На комендоров сыпались комья мерзлой земли, но они работали хладнокровно, не сбивая темпа. Краснофлотцы Соловьев и Пронин быстро стирали со снарядов землю и спокойно досылали их в казенник. Установщик краснофлотец Бондарев заботился лишь о том, чтобы поднятые взрывами земля и пыль не попадали на механизм прицела.
      Единоборство с неприятельской батареей продолжалось недолго: вскоре она была подавлена. И тогда орудия старшины Гришенкова и сержанта Светлова обрушили залпы на двигавшуюся по дороге колонну автомашин. Через несколько минут три автомашины были разбиты, пять повреждены, а вся колонна оказалась рассеянной. После этого батарея совершила огневой налет по плановой цели. Результат был превосходный. От корректировщиков поступил доклад: "Снаряды рвутся в районе цели. В расположении фашистов бушует море огня".
      А над головами артиллеристов 211-й, шурша и пригибая воздушной волной верхушки деревьев, летели в район Гостилиц наши полутонные снаряды. Их взрывы были видны и слышны за десяток километров.
      Как всегда во время боя, адов труд выпал на долю связистов. Взрывная волна и осколки от неприятельских снарядов рвали провода. И младший сержант Самойлов, краснофлотцы Шпак, Григорьев и Воскресенский, рискуя жизнью, быстро восстанавливали линии связи. У радистов работа не была столь рискованной, но и она требовала огромной выдержки и высокого мастерства. И эти качества в полной мере проявили сержанты Балагуров и Боцев, краснофлотцы Борисов и Скобин.
      Когда первый огневой налет, которым началась артиллерийская подготовка, был окончен, я по громкоговорящей связи известил боевые посты, что, по сообщениям корректировщиков и наблюдателей, наша стрельба была весьма успешной, и, поблагодарив бойцов и командиров, призвал их с такой же самоотверженностью обеспечить следующий удар по врагу.
      В налете участвовали 24 батареи первой артгруппы. Этим внезапным массированным ударом были уничтожены штабы и опорные пункты фашистов в районе Гостилиц, Дятлиц и Ропши. Немалый урон врагу нанесли и те батареи Ижорского сектора, которые не участвовали в общей артиллерийской подготовке, а вели огонь по указанию командующего артиллерией 2-й ударной армии по узлам дорог и населенным пунктам Глобицы, Керново и Копорье.
      Спустя полчаса после первого налета начался второй - форт продолжил свою огневую атаку. Наши снаряды накрывали артиллерийские и минометные батареи, сокрушали инженерные сооружения, наносили потери живой силе врага.
      В 10 часов 40 минут я скомандовал "Дробь!". И в это мгновение, когда над всем фронтом повисла оглушающая тишина, в атаку пошли полки 2-й ударной армии. Находившийся на передвижном наблюдательном пункте старший лейтенант Юрий Кузнецов передавал по радио с переднего края:
      - Вперед пошли танки! За ними идут пехотинцы в белых маскхалатах... Бегут. Кричат "ура!". Они захватили первую траншею и продвигаются вперед!..
      О том, что происходило в те часы в стане врага, лучше всего может рассказать полученная нами запись радиоперехвата.
      "9 часов 45 минут;
      Началось артиллерийское наступление русских!
      9 часов 47 минут. В сети артиллерийских батарей:
      - Бешеный огонь на моем участке! Немедленно приготовить огонь на подавление батарей... Торопитесь! В сети минометных батарей:
      - Внимание! Наши пехотинцы на моем участке покидают линию. Старший лейтенант тяжело ранен. Прошу огонь...
      В сети батальонов:
      - Артиллерийский огонь русских огромной силы. Большой урон от пушек. Убито четыре человека, ранено пятнадцать. Прошу огонь по квадратам... Связь с минометами потерял... Почему наши не стреляют?..
      - Внимание! Русская пехота пошла в наступление, торопитесь с артподдержкой по квадратам... Чрезвычайное сообщение: русские прорвались силой до полка с танками, мы вынуждены отступить. Прошу выслать заградительные резервы...
      - "Иваны" силой до полка с шестью танками теснят наши резервы, стык на окраине леса сто восемьдесят метров восточнее Варвароси, селение оставлено нами.
      - Приказ во что бы то ни стало удерживать позиции! Из Жеребятки идут два свежих батальона!.. Держитесь!..
      - Доношу обстановку: русские вводят свежие резервы в район прорыва. Мы вынуждены отступить на вторую линию. Старший лейтенант Людвик убит, в районе танки. Отделение РАК оставило свои орудия между Перелесьем и Варвароси.
      - У русских шесть танков, у нас три бронемашины. Прошу поддержки!"
      Ну, а мы поздравляли друг друга, узнав, что танковая рота Героя Советского Союза старшего лейтенанта А. И. Спирина во главе частей 131-й дивизии с ходу ворвалась в деревню Порожки. Первый порог в обороне врага был взят! Название деревни в данном случае было прямо-таки символичным.