Малкольм Лето спустился на Землю на Макапском орбитальном лифте два месяца назад - к немалому удивлению Бразильского отделения Верховного правительства. Приемные станции продолжали получать излучаемую Кольцом микроволновую энергию, но на Кольце никто больше не жил, как никто не пользовался разбросанными по экватору орбитальными лифтами. Без специального интерфейса это было попросту невозможно.
      Новость о появлении Лето не дошла до Северной Америки, но в архивах сохранилось несколько интервью с неким человеком, который много рассказывал о Сообществе и о том, что «пропустил» Исход. Потом недели две о нем ничего не было слышно, пока он не подал в бразильский суд иск с предъявлением своих прав на Кольцо - на том основании, что является последним членом Сообщества.
      Верховное правительство никогда не пробовало заселить Кольцо. Не говоря уже о проблеме доступа к орбитальным лифтам, в этом просто не возникало необходимости: население Земли едва достигало полумиллиона. Генетические войны погубили большинство людей, переживших Исход, и правительству потребовалось почти три десятилетия, чтобы построить космические корабли, протянуть до нижней земной орбиты собственные наноуправляемые лифты и создать небольшой флот судов, курсировавших между этой орбитой и точками Лагранжа.
      Никто больше не пользовался квантовыми компьютерами. Никто не владел интерфейсами и даже не мог их создать. Человеческую расу это просто не интересовало. Мы сосредоточились на звездах и самих себе - все, кроме жителей анклавов, которые не признавали Верховное правительство, хоть и не бунтовали против него.
      Решение по иску Лето так и не было принято. Неделю спустя дело было назначено к слушанию в Южноамериканском суде, а потом передано выше - в суд Верховного правительства.
       Он хочет создать новое Сообщество.
       Он хочет украсть Кольцо.
       Но разве оно принадлежит нам?
       Ему одиноко.
       Как нам не хватает Мойры.
       Он хочет, чтобы мы помогли ему. Поэтому и рассказал нам все это.
       Он рассказал не нам, а Меде. Меда ему понравилась.
      - Хватит! - Я сжала кулаки, чтобы не слышать больше этих мыслей. Они взглянули удивленно, не понимая, почему я противлюсь согласию. А я вдруг почувствовала, что смотрю не на нас. На них. Словно лезвие ножа прошло между нами. Я бросилась вверх по лестнице.
      - Меда! Что случилось?
      Я распласталась на полу в комнате Мойры.
      - Ну почему, почему они так ревнивы?!
      - Кто, Меда? Кто?
      - Они! Остальные наши.
      - А, понятно.
      Я подняла на нее глаза в надежде на понимание. Но разве это возможно, если я не могу поделиться с ней своими чувствами?
      - Я в курсе ваших поисков. Меда, он психически неуравновешен. Он пережил огромную потерю и очнулся в совершенно чужом мире.
      - Он хочет воссоздать свой мир.
      - Это всего лишь следствие его психоза.
      - Но Сообщество столько всего создало! Оно достигло таких вершин, которые мы не сможем осмыслить еще десятки лет! Разве это плохо?
      - Принято считать, что Исход был естественным эволюционным шагом в развитии человечества. А если нет? Если Исход был гибелью? Мы не пропустили Исход, мы его избежали. Мы пережили Сообщество, точно так же, как Лето. Неужели мы хотим для себя этой участи?
      - Ну и кто тут психопат?!
      - Верховное правительство никогда не позволит ему вернуться на Кольцо.
      - Значит, он обречен на вечное одиночество, - заключила я.
      - Он может присоединиться к одному из анклавов. Там все живут одиноко.
      - Ты представляешь себе, что это значит: проснуться однажды утром - а тебя нет?
      - Меда! - Мойра, бледная как полотно, выпрямилась в постели. - Возьми меня за руку!
      Она протянула ладонь, и я ощутила запах феромонов, шепчущих мне ее мысли. Но, вместо того чтобы открыться, я выбежала прочь из комнаты, прочь из дома - во влажную летнюю ночь.
      В доме на озере горел свет. Я долго стояла у дверей, поражаясь самой себе. Мне и раньше доводилось быть в одиночестве, но не так.
      Прежде мы в любой момент могли дотянуться друг до друга. Теперь я находилась в нескольких милях от остальных. Но Малкольм Лето от своих был еще дальше…
      Такое чувство, будто на языке вертится половина всего, что я знаю. Будто мысли сошли с ума. Зато все, что я думала и чувствовала сейчас, принадлежало мне одной. Никакого согласия.
      Точно так же, как не существовало согласия для Малкольма Лето. У одиночек все решения принимаются единодушно.
      С этой мыслью я постучала в дверь.
      Он стоял на пороге в одних шортах. Я ощутила волнение - теперь, когда моих не было рядом, его незачем было скрывать.
      - А где же твоя цепочка?
      - Дома.
      - Там им и место. - Он повернулся, оставив дверь открытой. - Входи же.
      На столе лежал металлический кубик. Малкольм сел за стол. Только теперь я заметила тонкий серебристый обруч, обхвативший его голову чуть ниже линии волос. Он подключил к обручу идущий от кубика провод.
      - Это внешний блок интерфейса. Одно время они были запрещены. - После Исхода большинство интерфейсных технологий, служивших для слияния с Сообществом, действительно попало под запрет. - Но теперь он в прошлом. Ваше Верховное правительство аннулировало эти законы десять лет назад, а никто и не заметил. Мой адвокат сумел раздобыть для меня такую штуку. - Малкольм выдернул провод из обруча и бросил на стол. - Все равно теперь это бесполезно.
      - Вы не можете попасть на Кольцо?
      - Могу, но это все равно что в одиночку пересекать океан. - Он искоса глянул на меня. - Хочешь такую штучку? Я мог бы вживить тебе интерфейс.
      Я отшатнулась.
      - Нет!
      Он улыбнулся - кажется, впервые. Лицо у него стало совсем другим.
      - Ясно. Хочешь чего-нибудь выпить? У меня найдется пара глотков. И сядь уже наконец.
      - Нет, спасибо, - сказала я. - Я просто… - Пожалуй, свою роль голосового звена я выполняла сейчас не слишком успешно. Я заглянула ему в глаза. - Мне нужно было поговорить с вами наедине.
      - Что ж, поступок. Знаю, как неуютно вам поодиночке.
      - Откуда вам так много о нас известно?
      - Множества… цепочки, как их теперь называют, создавались еще при мне. Одно время я интересовался этим проектом. - Малкольм Лето пожал плечами. - Но он оказался бесперспективным. Я читал статьи о неудачных экспериментах, порождавших уродов и умственно отсталых…
      Я перебила его:
      - Но это было давно! Матушка Редд родилась в то время, и она замечательный врач. И с нами тоже все в порядке…
      Он поднял руку.
      - Тише, тише! С интерфейсами тоже была куча несчастных случаев… В конце концов, окажись это абсолютно безопасно, я бы здесь сейчас не прозябал.
      Вынужденное одиночество было для него больным вопросом.
      - Но почему вы здесь, а не в каком-нибудь анклаве? Он пожал плечами.
      - Какая разница, здесь или где-то еще? - Он криво усмехнулся. - Последний представитель исчезнувшего вида - вот кто я такой. Так значит, ты со своими дружками-телепатами собираешься стать пилотом корабля?
      - Да, я… то есть мы…
      - Что ж, удачи. Может, отыщете где-нибудь Сообщество, - сказал Лето. Он выглядел усталым.
      - Выходит, произошло именно это? Они ушли в открытый космос?
      Казалось, мой вопрос его озадачил.
      - Да. А может, и нет. Я почти… помню. - Он усмехнулся. - Это как будто ты пьян в стельку и знаешь, что должен быть трезвым, но ничего не можешь с собой поделать.
      - Понимаю, - серьезно произнесла я и пожала ему руку. Его ладонь оказалась сухой и гладкой.
      В ответ он коротко сжал мою руку и поднялся, оставив меня в растрепанных чувствах. Внутри все как-то затуманилось, но в то же время я как никогда остро ощущала его присутствие. Мы, разумеется, знали, что такое секс. Мы это проходили, но только в теории. И сейчас я понятия не имела, о чем думает Малкольм. Если бы он был множеством, звеном моей цепочки, я бы знала.
      - Мне пора, - сказала я, вставая.
      Я надеялась, он скажет что-нибудь, пока я иду к двери, но он молчал. Щеки у меня горели. Глупая девчонка! Только и могу, что сбивать с толку свою цепочку…
      Я закрыла за собой дверь и бросилась к лесу.
      - Меда!
      Его фигура чернела в желтом проеме двери.
      - Прости, я задумался о своем. Наверное, я вел себя не слишком гостеприимно. Может, ты…
      В три шага я очутилась рядом и поцеловала его в губы. Только теперь я ощутила его мысли, его волнение.
      - Может, я - что? - спросила я через минуту.
      - Может, ты зайдешь?
      Утром, когда я вернулась на ферму, мы, то есть они, уже ждали меня. Я знала, что так будет. Одна часть меня жаждала провести весь день наедине с возлюбленным, а другая стремилась лишь к одному - встретиться с собой, зарыться носом в запах, который льнул ко мне, и доказать нам… Не знаю, что именно я собиралась доказать. Возможно, то, что для счастья мне не нужно быть частью чего-то. Что они, то есть мы, не нужны мне, чтобы стать цельной личностью.
      - Помнишь Веронику Пруст? - спросила Мойра. Она стояла в дверях кухни, остальные сгрудились позади нее. Конечно, когда я сбежала, она все поняла. И неслучайно припомнила именно эту историю.
      - Помню, - ответила я, не входя в дом, недосягаемая для волн феромонов. Тем не менее я ощущала запах гнева и страха - это злилась и боялась я сама.
      - Она собиралась стать капитаном корабля, - продолжала Мойра. Конечно, мы все прекрасно помнили Веронику. Она была на два
      года старше. Обычно множества формировали еще в яслях, чтобы оставалось время на корректировку, но выводок Вероники распался на пару и квадрат. Пара оказалась довольно крепкой, а квадрат сначала перевели на машиностроительное отделение, а потом вообще исключили.
      - Хватит, - отрезала я.
      Я шагнула мимо них на кухню, на ходу скатав в тугой клубок воспоминание о ласках Малкольма, и камнем бросила в них.
      Они вздрогнули. Я поднялась в свою комнату, чтобы собрать вещи. Они не пошли за мной и этим разозлили меня еще больше. Я кое-как побросала в сумку одежду, одним движением смахнула с комода безделушки… Что-то блеснуло в этой куче. Это был жеод, который Стром нашел как-то летом, когда мы летали в пустыню. Он тогда разломил его пополам и собственноручно отполировал.
      Я взяла его в руки, провела пальцем по гладким граням, окружавшим зазубринки кристалла, спрятавшегося в сердцевине. Но брать с собой не стала, положила обратно на комод и застегнула сумку.
      - Уходишь?
      В дверях с непроницаемым лицом стояла матушка Редд.
      - Вы звонили доктору Халиду?
      Это был наш врач, наш психолог - в общем, практически наш отец.
      Она пожала плечами:
      - А что я ему скажу? Разбитую цепочку заново не скрепишь.
      - Ничего я не разбиваю! - воскликнула я.
      Неужели даже она не понимает?! Я личность, сама по себе. Мне не нужно быть частью чего-то.
      - Ну да, ты просто уходишь. Конечно, я все понимаю.
      Мне стало больно от ее сарказма, но она вышла из комнаты раньше, чем я успела ответить. Я опрометью бросилась вниз по лестнице, прочь из этого дома - чтобы не встречаться с остальными. Не хотелось, чтобы они почувствовали мою вину. Всю дорогу до домика Малкольма я бежала. Он работал в огороде.
      - Тише, тише, Меда… - сказал он, принимая меня в свои объятия. - Что с тобой?
      - Ничего, - прошептала я.
      - Зачем ты туда ходила? Я мог бы послать за твоими вещами. И тогда я сказала:
      - Я хочу интерфейс.
      Процедура оказалась проста. Он приложил нанодермик к основанию черепа. Сначала похолодел затылок, потом холод разлился по шее и позвоночнику. Легкая боль от укола - и по коже поползли мурашки.
      - Я погружу тебя на часок, - предупредил Малкольм. - Так надежнее.
      - Ладно, - пробормотала я, погружаясь в дремоту.
      Мне снились пауки, ползущие в мозг по зрительному нерву, уховертки, шныряющие по лобным долям, пиявки, присосавшиеся к пальцам… Но когда они вползли по рукам в мозг, передо мной, будто восход солнца, распахнулась дверь, и я оказалась неизвестно где, непонятно когда, но во сне всё это имело глубокий смысл. Я вдруг поняла и зачем я здесь оказалась, и где теперь Сообщество, и почему они ушли…
      - Привет, Меда, - услышала я голос Малкольма.
      - Я все еще сплю?
      - Уже нет, - произнес голос, который доносился из яркой точки впереди. - Я подключил тебя к блоку интерфейса. Все прошло как по маслу.
      Я отвечала ему, сама того не желая:
      - Я беспокоилась, что из-за моих генетических модификаций могут возникнуть проблемы.
      Похоже, я все-таки спала. Я вовсе не собиралась этого говорить!
      - Я не хотела этого говорить. Наверное, я все еще сплю. - Я попыталась замолчать. - Говорю и не могу остановиться.
      Я ощутила улыбку Малкольма.
      - Ты не говоришь. Сейчас я покажу тебе то, что возможно только в Сообществе.
      На протяжении нескольких часов он учил меня манипулировать реальностью интерфейса, протягивать руку и брать его так, будто моя рука это лопата, или молоток, или наждачная бумага, или ткань…
      - У тебя хорошо получается, - похвалил Малкольм, светящаяся точка в серо-зеленом саду, который мы разбили в древнем, заброшенном городе. Стены были увиты плющом, и в зелени сновали какие-то скользкие твари. От земли шел сырой, спертый дух, который смешивался с запахом цветущего кизила, живой изгородью окружавшего сад.
      Я улыбнулась, зная, что он увидит мою радость. Он видел меня всю, словно был одним из звеньев моей цепочки. Я полностью обнажилась перед ним, в то время как он оставался для меня невидимым.
      - Позже, - сказал он, когда я попыталась вглядеться в его свет, а потом прижал меня к себе, и мы снова занимались любовью в саду, и трава щекотала мне спину тысячей колких язычков.
      Когда усталость накрыла нас золотистой негой, из сияющего шара возникло лицо Малкольма. Глаза его были закрыты. Пока я разглядывала его лицо, оно становилось все шире и шире. А потом я упала в туннель его левой ноздри, скатилась в череп - и весь он предстал передо мной.
      В волшебном саду, возле увитых плющом стен, меня выворачивало в приступе рвоты. Даже в виртуальной реальности на губах ощущался вкус желчи. Он солгал мне.
      Я не владела своим телом. Металлический кубик по-прежнему лежал рядом на диване, но псевдореальность пропала. Малкольм находился где-то сзади. Я слышала, как он укладывает в сумку вещи, но не могла заставить свою голову повернуться.
      - Полетим к Белемскому лифту. На Кольце мы будем в безопасности. Там им до нас не добраться. А сунутся - придется иметь дело со мной…
      На белой стене темнело какое-то пятнышко - изъян, от которого я не могла оторвать глаз.
      - …завербуем людей из анклавов. Раз они не считаются с моими правами, придется им считаться с моей силой…
      На глазах выступили слезы. Он просто использовал меня! А я-то, глупая девчонка, вообразила себе… Он совратил меня и взял в заложницы, чтобы потом торговаться.
      - …пусть на это уйдет жизнь целого поколения - хотя я надеюсь, что меньше. На Кольце есть кубы для клонирования. Из тебя выйдет отличная матрица, а при правильном воспитании ты станешь гораздо податливей…
      Он думал, что если у него есть я, частица космической цепочки, то Верховного правительства ему бояться нечего. Откуда ему знать, что звено, отделенное от своей цепочки, не представляет никакой ценности! Он просто не понимал, что его затея бесполезна.
      - Ладно, Меда. Пора ехать.
      Боковым зрением я увидела, как он подключает свой интерфейс, и ноги сами подняли меня с дивана. Меня распирало от ненависти, с шейных желез изливались потоки феромонов.
      - Господи, что за вонь?
      Феромоны! Он контролировал мое тело, язык, лицо, все, что угодно - но не модифицированные железы. Он о них просто не подумал. Я закричала что было сил, извергая в пространство волны запаха: ненависть, страх, отвращение.
      Малкольм открыл дверь, чтобы впустить в комнату свежий воздух. На поясе под одеждой проступал пистолет.
      - По дороге придется купить тебе дезодорант.
      Он скрылся за дверью с двумя дорожными сумками, а я осталась стоять с коробкой интерфейса в вытянутых руках.
      Я продолжала беззвучно кричать, наполняя воздух запахами, пока железы не иссякли. Я напрягала слух, пытаясь различить хоть какой-нибудь отклик. Ничего.
      Снова появился Малкольм.
      - Пошевеливайся!
      На деревянных ногах я вышла из дома.
      Едва переступив порог, я почуяла наши мысли. Моя цепочка была здесь - слишком далеко, чтобы понять, о чем они думают, но все же близко! Остатками феромонов я послала сигнал о помощи. - Залезай. - Малкольм кивнул на флаер.
      Что-то дернулось в шее, все тело свело судорогой, и я рухнула наземь, успев заметить на крыше Мануэля с черным кубиком интерфейса в руках.
      Выхватив оружие, Лето обернулся.
      Что-то просвистело мимо, и Лето вскрикнул, выронив пистолет. Я поднялась и, пошатываясь, побежала к лесу, пока кто-то не подхватил меня под руки и я не оказалась среди своих.
      Спрятав лицо на груди у Строма и сжимая пальцами его ладони, я видела другими глазами - глазами Мойры! - как Лето торопливо вскарабкался во флаер и включил турбины.
       Он не уйдет далеко.
       Мы немного поколдовали над водородным регулятором. Спасибо, что пришли. Простите меня.
      Я чувствовала себя грязной, опустошенной. Я едва могла связать пару слов. Но я открыла им всё: всё, что случилось, всё, что я сделала, все мои глупые мысли… Я ожидала, что ответом мне будет гнев и презрение. Я думала, они оставят меня здесь, рядом с домом…
       Ты такая глупая,- проворчала Мойра. Стром мягко коснулся разъема интерфейса на моем затылке.
       Плохое позади, Меда. Теперь ты с нами.
      Согласие было словно сок спелого плода, словно свет далекой звезды.
       Ты с нами.
      Не разнимая рук, мы возвращались на ферму, делясь всем, что случилось за этот день.

СИЛЬНОЕ ЗВЕНО

      Я - сильный. Я не такой умный, как Мойра. Мне никогда не научиться говорить гладко, как Меда. Я ничего не смыслю в математике - это дело Кванты. Я не такой ловкий, как Мануэль. Мой мир - это не сплошные силовые поля, каким его видит Бола…
      Со стороны, наверное, может показаться, что ближе всех мне Мануэль: у того тоже весь талант в руках - в ловкости и сноровке. Но у Мануэля острый ум и удивительная память: он всё запоминает и сохраняет для нас. И как у него в голове умещается столько всякой всячины?
      На самом деле, в нашей цепочке самое близкое мне звено - Мойра. Наверное, оттого, что в ней есть все, чего так не хватает мне. Помоему, она даже красивее, чем Меда. Будь она одиночкой - в ней все равно была бы какая-то изюминка. А я? Разве без меня цепочка что-нибудь потеряла бы? Нет, это был бы все тот же Аполлон Пападопулос, по-прежнему нацеленный на пилотирование космических кораблей. Все мы разные по отдельности, и каждый думает о своем. Но когда мы вместе, это что-то особенное, что-то лучшее. Хотя моей заслуги в этом почти нет.
      Когда в голову лезут такие мысли, я их прячу от остальных. Но Бола как-то странно на меня смотрит - неужели что-то почуял? Остается лишь улыбаться и надеяться, что он не преодолеет моих укреплений. Беру его за руку - сенсорные подушечки скользят друг о друга, смешивая мысли - и посылаю воспоминание: Мойра и Меда, совсем еще малышки, смеются, держась за руки. Им годика по три-четыре, значит, это еще в яслях, но уже после объединения в цепочку. У обеих золотисто-рыжие кудряшки, ужасно смешные. У Мойры ссадина на коленке, и улыбается она не так широко, как Меда. Там, в воспоминании, Меда тянется к Бола, Бола протягивает руку к Мануэлю, тот касается Кванты, а она берет за руку меня - и вот все мы разделяем восторг Меды, увидавшей в лесу белку, и досаду Мойры, которая упала и спугнула зверька. Здесь, в горах, в нашем согласии возникает пауза - все ловят воспоминание.
      Мойра улыбается, но Меда напоминает строго:
      - Стром, у нас много работы.
      Да-да, я и сам знаю. Чувствую, как краска заливает лицо. Как разносится в воздухе мое смущение, не скрываемое даже плотной курткой. Простите.
      Я посылаю слово руками, и мысль скользит по нашим пальцам.
      Мы где-то в Скалистых горах. Учителя высадили нас из флаера на склоне возле леса и дали задание прожить здесь пять дней. Больше нам не сказали ничего. Все наше снаряжение - это то, что мы успели собрать за отпущенные полчаса.
      Семь недель наш класс осваивал науку выживания в различных условиях: в пустыне, в лесу, в джунглях… Само собой, в космосе мы вряд ли столкнемся с чем-то подобным. Там вообще не будет ничего, кроме убийственного вакуума. Зато теперь мы научились выживать.
      В самом начале курса, еще на первом уроке, учитель Тесей (их было двое - простейшая форма цепочки) встал перед нами и пролаял инструкции короткими, будто автоматные очереди, фразами.
      - Вас учат думать! - отчеканил Тесей слева.
      - Вас учат действовать в незнакомой обстановке, в экстремальных условиях! - продолжал Тесей справа.
      - Вы не знаете, с чем вам придется столкнуться!
      - Вы не знаете, что поможет вам выжить и что убьет вас! Потом были две недели обучения в классе, а после этого неделю
      за неделей нас возили по самым разнообразным территориям и тренировали. Но Тесей всегда был рядом. И вот настала последняя неделя курса, и на склоне горы мы стояли одни.
      - Аполлон Пападопулос! Выживание при минусовой температуре! Двадцать килограммов на каждое звено! Время пошло! - выкрикнул один из Тесеев, материализовавшись на пороге нашей комнаты.
      Нам повезло: в шкафу нашлась теплая одежда и непродуваемая палатка. А вот в распоряжении Хагара Джулиана, например, оказались лишь легкие брезентовые плащи. Несладко им придется…
      Двадцать килограммов на человека - не так уж много. Я тащу на себе шестьдесят, остальной вес поделен между другими звеньями цепочки. Пока летим во флаере, замечаем, что Хагар Джулиан и Эллиот О'Тул распределили груз поровну: наверное, стараются беречь свои сильные звенья.
       Стром!- вновь окликает Меда. Я отдергиваю руки от Мануэля и Кванты, но они все же улавливают запах моего смущения. Я не могу остановить выдающие мою досаду феромоны, и они плывут в морозном воздухе. Я снова занимаю свое место в цепочке, стараясь быть гармоничной частью целого, и пытаюсь сосредоточиться.
      Химиомысли текут по кругу из ладони в ладонь, по часовой стрелке и против: предложения, возражения, размышления… Некоторые мысли помечены авторами, и тогда сразу ясно, что это Бола заметил понижение температуры и усилившийся ветер, а значит, прежде всего надо будет оборудовать укрытие и разжигать костер… Так рождается согласие.
      Итак, до темноты нужно:
      - поставить палатку;
      - развести костер;
      - поужинать;
      - выкопать отхожее место.
      Список дел скользит по цепочке. Мы приходим к согласию по одному вопросу за другим - иногда быстрее, чем я успеваю эти вопросы осознать. Я по мере сил, конечно, тоже вношу свою лепту. Но я доверяю своей цепочке. Ведь цепочка - это я.
      Руки закоченели - чтобы думать, перчатки пришлось снять. На этом морозе наши эмоции - как вспышки молний, хотя порой ветер уносит их прочь, раньше чем успеваешь что-то почувствовать. С перчатками на руках, в закрывающих шейные железы капюшонах думать очень тяжело. Это все равно что работать в одиночку: каждый выполняет свое задание, и лишь потом, сняв перчатки, мы вновь соединяемся для торопливого согласия.
      - Стром, принеси дров для костра, - напоминает Мойра.
      Я сильный, мое дело - быть там, где требуются крепкие мышцы и широкие плечи.
      Шаг в сторону - и я отрезан от остальных: ни касаний, ни запахов… Мы учились этому - быть порознь. Мы и родились поодиночке, хотя все детство, от первой до четвертой ступени, мечтали быть единым целым. И вот мы снова учимся одиночеству. Это всего лишь навык, как читать и писать.
      Я оглядываюсь на остальных: Кванта трогает Мойру за руку, передавая ей какую-то мысль. Ревность - вот имя моему страху. Впрочем, если цепочка примет важное решение, я все равно узнаю об этом, когда вернусь. А пока придется действовать в одиночку.
      Для лагеря мы выбрали почти плоский пятачок земли в окружении редких, сгорбленных от ветра сосен. Горный склон здесь образует пологую ложбинку - укрытие от снега и ветров. Неглубокий овраг обрывается крутым откосом, под которым лежит широкая каменистая долина, укрытая слоем снега - наш флаер пролетал над ней перед посадкой. Выше по склону - отвесная стена, увенчанная ледяной шапкой. Отсюда вершины не видно: до нее много сотен метров. И во все стороны тянутся цепочки островерхих пиков. В белых склонах отражается закатное солнце, с востока клубятся облака.
      Снег неглубокий, можно без труда добраться до каменистой земли. Деревья защитят нас от ветра, а заодно послужат опорами для палатки - во всяком случае, мы на это рассчитываем. Вдоль цепочки сосенок я спускаюсь чуть ниже по склону.
      Топора у нас нет, так что придется собирать поваленные стволы и сучья. Правда, это не самое лучшее топливо - хороший костер из гнилого дерева не разведешь. Я откладываю эту мысль на потом, до ближайшего согласия.
      Наконец я нахожу раздвоенный сосновый сук в руку толщиной, липкий от смолы. Тащу его обратно к лагерю, размышляя о том, будет ли он гореть. Только теперь до меня доходит: за дровами надо было отправляться вверх по склону, чтобы потом легче было тащить их к лагерю. Теперь это очевидно - да и раньше было бы очевидно, если бы я догадался обратиться за согласием.
      Я бросаю сук на расчищенной площадке и принимаюсь устраивать очаг. Укладываю полукругом булыжники, открытым концом к ветру - чтобы была тяга. Те камни, что лежат по бокам, можно будет использовать для готовки.
       Стром, это же место для палатки!
      Я отпрыгиваю в сторону, запоздало соображая, что взялся за работу без совета с остальными, принял решение в одиночку. Простите.
      Смущенный и сбитый с толку, я оттаскиваю в сторону камни и дрова. Да, похоже, сегодня не мой день. Но я гоню эти мысли прочь, разгребаю снег чуть поодаль и вновь принимаюсь выкладывать очаг.
      Мы решаем проверить, как обстоят дела у наших одноклассников. Я взбираюсь на гору повыше, чтобы деревья не заслоняли обзор. На этом склоне нас пятеро: все мы одноклассники, давние приятели и извечные соперники. Так всегда было и всегда будет. Каждый из нас рожден быть пилотом. По крайней мере, каждый в этом уверен. Но сколько старших пилотов требуется на борту «Согласия»? Один. Найдутся ли для остальных другие корабли? Пока что новых больших кораблей не строится. Или остальные пилоты займут на «Согласии» другие должности? Но кто из нас на это пойдет? Все эти вопросы мы задаем себе очень часто.
      Поэтому то, как обстоят дела у наших конкурентов, чрезвычайно важно.
      За деревьями, в полукилометре к западу, виднеется уже готовая палатка Эллиота О'Тула. Восточнее, в нескольких сотнях метров отсюда, возится в снегу Хагар Джулиан. Звенья этой цепочки роют яму в большом сугробе - наверное, хотят выкопать пещеру. Долго же им придется копать, думаю я. Чтобы вырыть достаточно места для шестерых, придется потратить уйму энергии. Да и огонь в такой пещере не разведешь.
      Еще двух цепочек не видно из-за деревьев. Я не могу оценить их успехов, но по опыту предыдущих испытаний знаю: наши главные соперники - Джулиан и О'Тул.
      Вернувшись, я передаю остальным память об увиденном.
      Они уже натягивают палатку, привязывая веревку к соседним деревьям. К сожалению, колышков у нас нет: чтобы уложиться в двадцатикилограммовый лимит, ими пришлось пожертвовать. Нам вообще много чего пришлось выбросить из рюкзаков. Но, разумеется, не спички. Я присаживаюсь на корточки, чтобы разжечь костер.
       Стром!
      Резкий запах оклика жжется на колючем ветру. Оказывается, цепочка ждет, чтобы я помог натягивать и привязывать палатку. Они решили это без меня. Так иногда бывает - в том случае, если это целесообразно. Конечно, я понимаю: принимая верное решение, они легко могут обойтись и без меня.
      Мы туго натягиваем шнуры из паутинного шелка, и купол палатки становится на место: белый на белом, синтетика на снегу. Воздух наполняется торжествующими вибрациями. Бола заходит внутрь и снова выходит с довольной улыбкой.
      - Укрытие готово!
       Теперь ужин,- напоминает Мануэль.
      Ужин - это крошечные пакетики мерзлого жесткого мяса. Как только разведем костер, сможем приготовить что-нибудь получше. А пока - так, всухомятку, прямо из пакетика.
       А если бы не было запасов пищи, пришлось бы охотиться,- посылаю я мысленный сигнал. Представил себя с тушей здоровенного лося на плечах. Мойра прыскает со смеху. Шутки шутками, но когда я пересчитываю пакеты с солониной и сухофруктами, становится ясно, что за пять дней мы порядком изголодаемся. Благополучие цепочки - моя прямая обязанность, и мне становится не по себе, оттого что мы не захватили с собой побольше еды.
      - Опять испытание… - ворчит Бола. - Опять хотят проверить нашу подготовку. Можно подумать, эта гора хоть чуть-чуть похожа на другой мир. Как будто это хоть что-то им скажет…
      Я понимаю, о чем он. Порой мы чувствуем себя пешками в чужой игре. Что бы с нами ни происходило - это всегда очередная проверка. И ни одного поражения, всегда только победы, одна за другой, пока это не теряет всякий смысл. Но проиграть хоть раз - это катастрофа.
      - Смотрите, какой закат, - говорю я.
      В палатке мы снимаем перчатки и капюшоны, хотя температура здесь не намного выше нуля. Однако теперь, когда солнце прячется за западными пиками, разница между теплом палатки и стужей за ее пределами становится весьма ощутимой. Закат какой-то бледный, бесцветный, а свет заходящего солнца белый и резкий. Прозрачные облака быстро скользят по небу, и я предупреждаю остальных о возможном снегопаде. За эти пять дней мы наверняка увидим немало снега. Быть может, уже сегодня.
      Эллиоту О'Тулу удалось развести костер - до нас доносится запах горящего дерева. Может, они еще не до конца установили палатку, зато огонь уже есть. Пахнет жареным мясом.