- И фотография, - сказал знахарь. - В полный рост. И газетка самая ненужная. Я его на газетку собирать буду.
      * * *
      Через полчаса на газетке уже стоял младший научный сотрудник химической лаборатории Владимир Силуэтов, цел и невредим, только плечи и локти у него были немного испачканы известкой.
      Он с удивлением посмотрел на жену и тещу и спросил:
      - Где это вы так долго пропадали?
      * * *
      Когда первое изумление прошло, теща оставила молодых наедине и пошла в кухню.
      Знахарь тотчас же соскочил с табуретки и, потупясь, сказал:
      - Рублишко бы, хозяйка.
      - Да вам за такие дела, - сказала Полина Григорьевна, - не то что рублишко, - убить мало!
      * * *
      Ночью в квартиру позвонили.
      - Кого это еще несет? - спросонья сказал Силуэтов.
      Жена накинула халат и открыла дверь.
      На пороге стоял Силуэтов. Тоже Володя. И тоже муж. Силуэтов-2, значит.
      - Чего заперлась? - недовольно сказал он. - Кто у тебя там?
      Жена побледнела и бросилась в спальню.
      - Кто у тебя там? - спросил Силуэтов-1 с кровати.
      - Вставай, Володя! - зашептала жена. - Муж пришел!
      - А кто же тогда я?! - ахнул Силуэтов-1 и приготовился прыгать из окошка.
      - Во дают! - сказал Силуэтов-2, входя в спальню. - Только на день и отлучился!
      Теща, увидев двух зятьев, заревела:
      - Откуда ты-то еще на мою голову свалился?!
      - Из больницы, - сказал Силуэтов-2. - Меня взрывной волной в открытую форточку выбросило. И прямо в приемный покой. Оказалось - легкий испуг. Вот домой отпустили.
      И Силуэтов-2 лег по другую сторону жены.
      * * *
      Знахарь молча слушал Полину Григорьевну, постукивая пальцами по толстой книге с медными застежками и надписью "Могущество алхимии", вокруг которой был изображен дракон, проглатывающий собственный хвост.
      - Вот такая ситу°вина, - закончила Полина Григорьевна свой рассказ.
      - Ничего страшного, - успокоил ее знахарь. - Одного будем убирать.
      - Каким же образом? - спросила Полина Григорьевна.
      - Сейчас прикинем, - сказал знахарь и вынул из сундука другую книгу, на обложке которой значилось: "Арнальдо де Виланова. О ядах".
      * * *
      Хоронили Силуэтова на небольшом кладбище при лаборатории. Могильщик, много повидавший на своем веку, бывший химик этой же лаборатории, одноглазый, однорукий и одноногий, причем все было левое, увидев скорбящего над своей могилой Силуэтова, в ужасе убежал к своей второй половине, тоже бывшей химичке, у которой все было правое, так что, когда они перед сном гуляли по кладбищу под руку, казалось, что идет один человек, но с двумя головами.
      * * *
      На другой день Силуэтов вышел на работу, но заметили его только тогда, когда он снова помер, потому что снова стали собирать деньги на венок.
      Жена его как раз зашла в лабораторию, где ее встретил опечаленный заведующий, как две капли воды похожий на знахаря.
      - А где Володя?!
      - В ванне, - сказал заведующий лабораторией и провел жену Силуэтова в комнату, где стояла ванна, наполненная бурой жидкостью. - Прямо в ней и хоронить будем.
      - Так в ней же ничего нет, кроме грязи!
      - Вот эта грязь - он и есть.
      * * *
      Вдова была безутешна. Вся в слезах она бросилась домой. Уже в коридоре она почуяла что-то неладное. Причем почуяла носом. На табуретке стояла бутылка, а внутри по донышку бегала маленькая Полина Григорьевна и рыдала:
      - Зря я знахарю-то рубль не дала!
      Вдова Силуэтова распахнула дверь комнаты и увидела мужа. Он сидел за столом и нагревал на спиртовке реторту, из которой тонкой струйкой вился дымок, превращаясь в голову заведующего лабораторией - знахаря. Голова покачивалась в воздухе и говорила:
      - Ты, Володька, талант! И талант истинный! Только ты им пользоваться не умеешь...
      Баня
      Когда постановили в нашем районе воздвигнуть баню, первым делом стали ей место искать. Тут, значит, магазин стоит. Тут - церквушка. А там, значит, - пустырь. Ничего на этом пустыре нет. Только высится посередине пивной ларек.
      Ну что, постановили снести к чертям собачьим эту церквушку. Поскольку она все равно уже старая. Пятнадцатого века.
      А отвели на строительство бани жутко короткий срок: три с половиной года. Полгода - это, значит, непосредственно саму баню строить. А три года - церковь ломать.
      Ну, первой же взрывной волной сдуло к ядрене фене магазин! А пивной ларек - молодцом! Там только у алкашей пену с пива сдуло.
      А вот уж после седьмого взрыва, когда у нашего прораба кисть оторвало, хорошо, что малярную, а с церквушки слетели вороны, правда, жареные, поняли мы, что с религией надо завязывать. Как говорят индийские астрологи, против кармы не попрешь!
      А нам под строительство бани отвели новое место. Очень хорошее. Рядом с болотом.
      Испачкался в болоте - и в баню. Помылся в бане - и опять в болото.
      И вот, значит, строим мы баню. По порядку строим, согласно инструкции. Сначала - первый этаж. Потом - второй... Вот уже и тринадцатый этаж достраиваем. А баня почему-то все одноэтажная получается. Если не сказать - ниже.
      Ее в болото засасывает.
      Мы говорим:
      - Чего-то мы, ребята, не в ту сторону кладем. По проекту, вроде, вверх было.
      Прораб говорит:
      - А и пусть! Ну этот проект в болото! Жизнь нам диктует другие законы.
      И вот мы уже строим высотную баню-землескреб. Но вдруг где-то в районе девяностого этажа продвижение бани к центру земли прекращается.
      Прораб говорит:
      - Ну, слава богу, фундамент готов! Давайте скорей саму баню нашлепывать.
      Мы говорим:
      - Так у нас уже стройматериалы кончились. Только стекло осталось.
      Прораб говорит:
      - О'кеюшки! Сделаем баню в стиле "модерн". Пусть люди глядят сквозь стекло и любуются на окружающую природу.
      Мы говорим:
      - Да на всю баню-то стекла не хватит. Один мешок всего и остался. Да и то - в виде дребезгов.
      В общем, комиссия баню приняла. Правда - за что-то другое.
      Сейчас мост будем строить. Реку только подходящую найдем.
      Смех сквозь слезы
      Писатель Обрезкин писал длинные и скучные юмористические рассказы. Его активно печатали в газетах и журналах, но никогда не включали в концерты и не предлагали публичных выступлений, потому что к юмору, звучащему со сцены, предъявляются другие требования, а именно: юмор должен быть смешным.
      И вот однажды писатель Обрезкин попросил включить его в какой-то большой концерт.
      Ведущий, как обычно, ответил, что он бы включил и с превеликим удовольствием, но программа концерта, к сожалению, уже утверждена, и свободных мест нет. Обрезкин стал его уговаривать, стуча кулаком по столу, и в порыве возмущения вдруг крикнул:
      - У меня дядя в конце концов умер!
      Ведущий сразу растерялся.
      - О, простите! - сказал он. - Тогда, конечно. Такое горе. Только коротенько.
      Так писатель Обрезкин был включен в концерт.
      Перед его выходом ведущий объявил:
      - Уважаемые зрители! Сейчас перед вами выступит писатель Обрезкин. У него произошло большое горе: умер дядя. Поэтому во время чтения писателем своего юмористического рассказа я бы попросил зал как можно больше смеяться.
      Обрезкин вышел на сцену и под дружный смех прочел длинный и скучный юмористический рассказ.
      На волне аплодисментов он влетел за кулисы и попросил ведущего разрешить ему прочесть еще один рассказ.
      - Не имею права, - ответил ведущий. - У вас же умер один дядя?!
      - Нет, - сказал Обрезкин. - Еще тетя.
      Ведущий вышел на сцену и объявил об этом залу.
      Над вторым рассказом смеялись еще больше.
      Окрыленный успехом, Обрезкин бросился опять к ведущему.
      - Кто еще? - со страхом прошептал ведущий.
      - Двое детей! - радостно сказал Обрезкин. - Но совсем небольшие. По полстранички каждый.
      - А как объявить народу?
      - Объявите: авиационная катастрофа.
      - Это же на целый час! - ужаснулся ведущий.
      - Нет, - сказал Обрезкин. - Самолет областного значения.
      Ведущий так и объявил. Писатель Обрезкин вышел на сцену и под душераздирающий хохот прочел еще два рассказа.
      Из зала послышались возгласы:
      - Бис!
      Ведущий вышел на сцену и объяснил, что второй раз одни и те же родственники умереть не могут.
      Тогда кто-то крикнул:
      - Автора!
      Ведущий весь в слезах бросился к телефону и стал звонить в аэропорт, чтобы прислали механика, по вине которого разбился самолет.
      Ему ответили, что самолеты в их области еще никогда не разбивались. У них вообще нет самолетов.
      Ведущий заплакал еще сильней и объявил все зрителям.
      Наступила гробовая тишина: слышно было только, как плотник сколачивал гроб.
      Раздались крики:
      - Надувательство! Сапожники! Верните деньги!..
      В настоящее время писатель Обрезкин уже вышел из гипса, но больше нигде не выступает - и все по вине отличной службы "Аэрофлота".
      Начинание
      Тут на днях одна вахтерша умерла.
      Начальник охраны сказал директору завода:
      - Только, знаете, она совершенно одинокая.
      - Ну, это ничего, - сказал директор. - За гробом я пойду. Вы. Ну, еще несколько человек найдем, которым тоже делать нечего. В приказном порядке пойдут. Пусть для них это будет уроком.
      - Да я не о том, - сказал начальник охраны. - Она, понимаете, одинокая раньше была. И просила, чтобы ее похоронили не одну.
      - А с кем? - насторожился директор.
      - С предметом одним, - сказал начальник охраны.
      - С винтовкой, что ли? - облегченно спросил директор.
      - Нет, - сказал начальник охраны. - С телевизором.
      - Да вы что?! - возмутился директор. - В своем уме?! Как же она телевизор будет смотреть, если там вилку воткнуть не во что?! И вообще, куда она его поставит?
      - Это ее дело, - сурово сказал начальник охраны.- И, на худой конец, можно транзисторный положить.
      - Да, - согласился директор, - но не нарушит ли это, так сказать, торжественность момента?
      - Так не цветной же, - сказал начальник охраны, - а как положено: черно-белый.
      В общем, в день похорон за гробом пошли только те, у кого не было телевизора. Больше желающих не нашлось, хотя директор обещал всем участникам по два отгула. Настроение у провожающих было невеселое. И это было понятно: "Зенит" проигрывал. Только на кладбище нашим ребятам удалось сравнять счет, и могильщики уже взялись за лопаты. Но тут дикторша объявила: "На экране - кинокомедия", - и проводы вахтерши затянулись еще на полтора часа.
      Директор, который обещал своей секретарше вернуться домой не позже десяти, позвонил ей с кладбищенского телефона-автомата, причем разговор начал так:
      - Зайчик, угадай, откуда я звоню!
      Наконец, директор разрешил захоронение, потому что стали показывать передачу "Земля и люди", но теперь уже стало интересно могильщикам, которые во время кинокомедии спали в свежевырытой могиле.
      Короче говоря, прощались с вахтершей до тех пор, пока передачи не кончились по всем программам. Расходились неохотно. Начальник охраны услышал в темноте, как девушка говорила какому-то парню без усов:
      - Спасибо за вечер!
      - Хорошее мероприятие, - сказал начальник охраны директору.
      - Да, - согласился директор, - хорошее начинание.
      - Главное - на свежем воздухе, - сказал начальник охраны.
      - Да, - согласился директор. - Так сказать, приятное с полезным.
      Но что именно приятное, а что полезное - не указал.
      01
      Не знаю, как на вашей АТС, а на нашей никогда не предугадаешь, какой она выкинет номер. Звонишь, например, в прачечную, а попадаешь в типографию. Или звонишь в столовую, а попадаешь в больницу.
      Вот как-то вечером прибегает ко мне соседка.
      - Звоните, - кричит, - скорей ноль один! У нас пожар!
      Я скорей звоню 01.
      Снимают на том конце трубку, и вдруг я узнаю голос своего директора.
      - Ой, - говорю, - извините! Я, кажется, не туда попал.
      Кладу трубку и снова звоню 01. И снова на своего директора попадаю.
      Он говорит:
      - Что-нибудь случилось, Орлов?
      Я говорю:
      - Да. Случилось. Но вас это не касается.
      Он говорит:
      - Почему же вы мне тогда звоните?
      Я говорю:
      - По телефону.
      Он трубку повесил. А я снова звоню 01. И снова на своего директора попадаю.
      Он говорит:
      - Вы, Орлов, хорошенько проспитесь, а завтра зайдите в мой кабинет.
      И кладет трубку.
      Я дрожащей рукой, медленно и старательно набираю 01.
      Директор говорит:
      - Вы меня уже четвертый раз с постели поднимаете!
      И тут я не выдержал.
      - А вы, - говорю, - не снимайте трубку, когда не вам звонят!
      Он говорит:
      - А кому же, интересно, вы тогда звоните? Тут со мной рядом только моя жена.
      Я говорю:
      - Я ноль один звоню. У нас здесь пожар.
      Он говорит:
      - Ну, это и следовало ожидать. Слава богу, у вас там до драки еще не дошло.
      И вешает трубку.
      Тут вбегает ко мне эта соседка и кричит:
      - Что же вы ноль один не звоните?!
      - Я, - говорю, - звоню ноль один, а попадаю на своего директора.
      Она говорит:
      - Ну тогда звоните своему директору - попадете на ноль один.
      Я уже специально звоню своему директору.
      Он говорит:
      - Вы чем там ноль один набираете?
      Я говорю:
      - Да сейчас я уже не ноль один набирал, а специально ваш телефон.
      Он говорит:
      - Да это я уже давно понял.
      И повесил трубку.
      Соседка говорит:
      - Тоже мне - настоящий мужчина! Не можете правильно ноль один набрать!
      И сама набирает 01.
      И тут я слышу, ЧТО она говорит:
      - Нет, - говорит. - Орлов мне никто. Я просто его знакомая.
      Я хватаю у нее из рук трубку и кричу:
      - Я не виноват, товарищ директор! Девушка сама захотела вам позвонить. Потому что я не настоящий мужчина.
      И тут я слышу из трубки:
      - Я вам не товарищ директор. Я его жена.
      Я говорю:
      - А вы откуда говорите?
      Она говорит:
      - А вот откуда эта... "пожарница" узнала наш номер телефона?!
      - Так его, - говорю, - все знают.
      Она говорит:
      - Большое вам спасибо, товарищ Орлов, что вы мне позвонили!
      Я говорю:
      - Пожалуйста. Если надо, я могу еще позвонить.
      Она говорит:
      - А товарищ директор сейчас к вам приедет. Вещи только свои соберет.
      И кладет трубку.
      Я говорю соседке:
      - Сейчас приедут. Все нормально.
      Она говорит:
      - Поздно! Пожар уже потух. Сам собой. Звоните, чтоб не приезжали.
      Я звоню жене директора.
      Заспанный голос из трубки отвечает:
      - Дежурный диспетчер пожарной охраны слушает.
      - Я, - говорю, - звоню не вам, а жене своего директора.
      Они говорят:
      - По какому адресу?
      Я называю адрес директора.
      Они говорят:
      - Через минуту будем.
      * * *
      Через две минуты мне позвонили директор с женой и спросили:
      - Это милиция?
      Я взглянул на часы и ответил:
      - Три часа пять минут... Три часа пять минут...
      Вмешательство
      Народу в зале не было, за исключением мух.
      Наконец показался государственный обвинитель. Потом - заседатели. Последним вошел адвокат. За ним - судьи. А за ним - обвиняемый в сопровождении стражей.
      Когда все расселись, судья встал и начал суд:
      - Слушается дело по обвинению гражданина Беленького. Слово для обвинения предоставляется прокурору.
      Беленький, высокий стройный старик, сидел, опустив голову. Даже невооруженным глазом было видно, что его эстетические вкусы не совпадали с общепринятыми. Он не поклонялся таким гигантам мировой литературы, как Шекспир, Ластрин, Пинес, Грумм, Гейлинтаг и Сидоров. А почему-то отдавал предпочтение только русской литературе XIX века. И это в то время, как сам Беленький был урожденцем Исландии - огромной страны, давшей миру целую плеяду величайших писателей, артистов оперы и космонавтов.
      Государственный обвинитель откашлялся и на новолатинском языке стал зачитывать обвинение:
      - Обвиняемый Беленький, по матери - Юнь Нань, - обвиняется в преступлении против порядка. Первый раз гражданин Беленький проник в XIX век с целью застрелить из нейтринного пистолета Дантеса, когда последний ехал на Черную речку. И лишь благодаря усилиям Межвременного Надзора опасность Вмешательства была предотвращена. Тогда суд ограничился лишением гражданина Беленького всех прав передвижения во времени в обоих направлениях.
      "Бедняги! - подумал Беленький. - Они не знают всей правды".
      Утопая по колено в пушистом снегу, он стоял за молодыми елями. И когда Пушкин выстрелил в воздух, телекинезом направил пулю прямо в грудь Дантесу.
      Если бы знать тогда, что у него под одеждой был защитный жилет!
      - Но второе преступление, - продолжал государственный обвинитель, есть вершина коварства, на которую только способен человек XXII века. Видите это кольцо?
      Он постукал по столу тонким метановым обручем.
      - Как установлено экспертизой, диаметр кольца совпадает с диаметром головы обвиняемого, а кольцо - есть не что иное, как телепатическая приставка, позволяющая внушать мысли не только в пространстве, но и во времени. А теперь, гражданин Беленький, ответьте суду, зачем вы продлили жизнь Достоевскому?
      - Я очень люблю этого писателя, - ответил Беленький. - Как много бы он еще сделал, если б не ранняя смерть.
      - Но ведь вы нарушили причинно-следственную связь! - вскричал государственный обвинитель. - Перед самой смертью Достоевского, когда солдаты уже заряжали ружья, вы внушили царю отменить приказ о расстреле. Что он и сделал. С головы Достоевского и других петрашевцев были сняты мешки, и приговоренные к смертной казни были сосланы в Сибирь.
      - Да! - воскликнул Беленький. - Но теперь мы имеем возможность читать такие книги, как "Записки из Мертвого дома", "Дядюшкин сон", "Униженные и оскорбленные", "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы", "Бесы", "Подросток", "Идиот".
      - Кто - идиот?! - вскочил обвинитель.
      - Это роман такой - "Идиот", - пояснил судья. - Я вчера прочел. В энциклопедии.
      - И все-таки должен выдвинуть еще одно обвинение, - сказал государственный обвинитель. - В преступлении против личности. После насильственного вмешательства сознание Достоевского раскололось. Личность его раздвоилась, существование стало парадоксальным. Возьмите любое из его произведений - везде чувствуется два Достоевских: живой и мертвый. Тема двойничества проходит через все его романы и повести...
      Государственный обвинитель говорил еще долго и убедительно. После нескольких часов работы Суд приговорил Беленького к высшей мере наказания.
      Но когда судья стал зачитывать приговор вслух, к его удивлению, оказалось, что подсудимый представляется к высшей награде.
      Именно тогда Беленький почувствовал, что он далеко не одинок на этом бесконечном отрезке времени...
      Ворон и дева
      "Возраст женщины - величина постоянная".
      Софья Троянская, русский математик
      Ворон появился у нас где-то в классе седьмом. Темный, мрачный, парящий над жизнью, одним словом - Ворон.
      Поступки его часто казались лишенными логики, но это потому, что мы не видели так далеко, как видел он. Я был его единственным и, как мне казалось, лучшим другом.
      Друзьями обычно становятся случайно. Случайно стал моим другом и Ворон. Когда он впервые пришел к нам, директор школы Андрей Григорич или, как мы его звали, Андрей Горыныч, обвел взглядом класс и, увидев, что я сижу один, сказал:
      - Вон там свободное место, Воронихин.
      На что он ответил:
      - Люблю свободу!
      А к нам Ворон перешел, как он выразился, из умалишенной школы-интерната. Сначала я думал, что та школа была нормальной, пока Ворон в ней не учился, а умалишенной стала, когда он в нее пришел. Но потом я понял, что как раз наоборот: пока Ворон в этой школе учился, она была нормальной, а когда он из нее ушел, стала умалишенной, потому что лишилась такого ума. Причем Ворона в ту школу сначала не принимали, благодаря тому, что он никак не мог сдать в нее экзамены. Там нужно было сдать все экзамены на двойки, а Ворон почему-то сдавал на пятерки. Но, к счастью его матери, у нее там нашелся один хороший знакомый, и Ворона туда по блату приняли за крупное денежное вознаграждение.
      Мать Ворона все не знала, как от него отделаться. Отца-то легко бросить, а ребенка - тяжело: в обычный интернат тогда принимали только сирот и детей алкоголиков. А попробуй докажи этим бюрократам, что ваш ребенок - круглый сирота и сын алкоголиков.
      Когда его мать мчалась на поезде в большое и светлое будущее с артистом калужской филармонии, Ворон бежал из интерната в свое маленькое и светлое прошлое.
      Отец его узнал обо всем, только когда вернулся из плавания. А забрать Ворона из того интерната оказалось еще сложней, чем туда устроить. Поэтому Ворон убегал до тех пор, пока его не перевели в нашу школу. Любая затея Ворона вызывала у меня восхищение. К примеру, химия, которой он вдруг увлекся. Карнавальные жидкости, пузатые пузырьки, изящные колбочки. Книга "Маги и алхимики средневековья" в кровавой обложке.
      Правда, к химии я быстро охладел, - так же, как и быстро ею загорелся. Наверно, потому, что сквозь пар из реторты не видел цели. В отличие от Ворона. Да и как увидеть цель, установленную на границе жизни и смерти? И тем более - как до нее добраться?
      Никто не мог превзойти Ворона и в единоборстве - даже ребята из старших классов. Несмотря на то, что он был невысок и не отличался физической силой, у него была потрясающая сила воли, с которой не мог справиться никто, - иногда даже он сам. Эта душевная энергия сметала все на своем пути, пугая противника бесстрашием, а возможно, и безрассудством.
      Учился Ворон неровно. Одну четверть получал сплошные пятерки, а другую - сплошные двойки. Причем двойки его никогда не огорчали, а пятерки никогда не радовали. Да их ему и показывать-то было некому. Отец долгое время находился в плавании, а соседка, которой он поручил присматривать за сыном, не могла с ним сладить, махнула на Ворона рукой, и он зажил совершенно самостоятельной жизнью. Отец оставлял ему запас чистого белья на три месяца, а еду Ворон готовил сам. Иногда, впрочем, есть ему надоедало, и он жил только на пустом чае.
      Теперь - о другом событии, которое произошло примерно в то же время.
      Недели через две после прихода в наш класс нового ученика к нам пришла новая учительница.
      Александра Семеновна Ш., молодая, высокая, с каштановым душем волос, нам всем очень понравилась: она сразу заявила, что оценки по литературе ставить нельзя, что литературой надо просто наслаждаться, а не зубрить вырванные из текста куски и дрожать в ожидании, что тебя спросят.
      - Но поскольку высокое начальство хочет, чтобы оценки ставились, закончила свою вступительную речь Александра Семеновна, - я буду их ставить. И только хорошие.
      Горыныч не мог нарадоваться на новую учительницу, потому что раньше у нас по литературе была самая низкая успеваемость в районе, а с приходом Александры Семеновны она поднялась на недосягаемую высоту.
      Время, конечно, многое стирает с памяти. Остаются только какие-то отдельные картинки, часто не самые лучшие, мелкие, но въевшиеся в память глубоко, глубоко... Вот одна из них.
      Победа весны. По реке плывут облака. Песня поднимается над нами, как флаг. Ее не спеть одному, ее можно спеть только хором. Ворон сидит на камне, отвернувшись от всего мира. Александра Семеновна лежит, подложив под спину лужайку. Сквозь пальцы ее рук и ног растут цветы и травинки. Картинка называется практические занятия по русской поэзии.
      Однажды она велела нам написать сочинение на свободную тему.
      - Но начинаться сочинение обязательно должно следующими словами, сказала она и, сверкнув икрами, обсыпанными золотистой пыльцой, вывела на доске: "Больше всего я люблю..."
      Ворон написал первым. Долго пишет тот, кто не знает, о чем писать. А Ворон, видно, давно уже все продумал.
      - Ты что, уже написал? - спросила она, подходя к Ворону.
      Ворон молча кивнул.
      Я посмотрел в его тетрадь: к четырем начальным словам было добавлено лишь три.
      Она поднесла тетрадь к самым глазам, чтобы, наверно, никто больше не видел, что написано на этой странице и что написано на ее лице.
      Кто-то сказал, что тайна - это нечто слишком малое для одного, достаточное для двоих, но слишком большое для троих. Вскоре уже весь наш класс гордился тем, что именно в нашем классе Александра Семеновна встретила наконец хорошего человека.
      Из школы они всегда шли вместе. В одной руке он нес свой портфель, а в другой - ее. Не знаю, о чем они там говорили и говорили ли вообще. Впрочем, один их разговор мне удалось подслушать. Но об этом чуть позже.
      Если мы гордились этим неземным чувством двух совершенно противоположных по полу и возрасту людей, то учителя не могли этого перенести.
      По школе поползли грязные слухи. Когда директору сообщали новые волнующие подробности, он отвечал какой-нибудь цитатой из Шекспира. Ответ получался убедительный, но непонятный. Александру Семеновну он почему-то ставил выше всего педсовета. Наконец слухи доползли до роно. Директор отбивался как мог, сотрясая стены роно уже не только Шекспиром, но и другими классиками. Однако в роно больше доверяли классикам марксизма-ленинизма и нашу учительницу перевели в другую школу.
      Это был тяжелый удар. И для Ворона, и для Александры Семеновны.
      Между тем судьба уготовила им еще одно испытание. Года через полтора после того, как Александру Семеновну перевели в другое место, я зашел к Ворону. Дверь была приоткрыта, и я невольно зацепил обрывок их разговора.
      - Подождите. Зачем за него выходить?
      - Я и так поздно выхожу. Чего ж еще ждать?
      - Меня подождите.
      - Ну, допустим, через несколько лет тебе будет восемнадцать. Но мне-то уже будет тридцать три. Ты меня никогда не догонишь, Ворон!
      Неделю после ее свадьбы он не ходил в школу. А потом пришел с потемневшим взглядом, как с поминок. Да, свадьба - праздник для одного и похороны для другого.
      Печальная развязка, не правда ли?
      Мой друг теряет свою любимую, а я теряю своего друга.
      Не знаю только, почему он бросил меня.
      Когда я окончил школу, мои родители решили вернуться обратно в Ленинград. Мне надо было поступать в институт. Точней, это надо было моим родителям. Да и что за жизнь для молодого человека в провинциальном городе?
      Накануне отъезда к нам домой неожиданно зашел Ворон.
      Слезы навернулись мне на глаза. Я сразу простил Ворону все свои обиды, написал ему на тетрадном листке свой ленинградский адрес и велел непременно приезжать. Мы обнялись, я полез в грузовик.
      Машина тронулась, и я обернулся назад, чтобы помахать Ворону на прощание.
      Но он уже шагал прочь.
      Последнее, что я увидел, был тетрадный листок, который Ворон вынул из кармана и бросил на дорогу.
      Порыв ветра подхватил мою жалкую бумажку и понес ее вместе с остальным мусором.
      Я закончил институт. Женился. На этом можно было бы поставить и точку, если бы не письмо, которое я получил от своего бывшего одноклассника Н.
      Он спрашивал, как я живу, рассказывал о себе, приглашал в гости. Была в этом письме, между прочим, и такая фраза: "Александра Семеновна умерла".
      В тот же день я послал ему ответ, полный вопросов. Но больше мой товарищ ничего не знал.
      Прошло несколько лет.
      И вот однажды на Невском проспекте я сталкиваюсь с молодой женщиной.
      Невский проспект - это вторая Нева-река. Невский проспект - это река людей, которая течет в обе стороны. Если вы очень хотите кого-нибудь встретить, отправляйтесь на Невский проспект. На Невском проспекте встречаешь человека, которого не видел лет двадцать, и человека, с которым простился двадцать минут назад.
      И вот я встречаю на Невском проспекте женщину - девочку из параллельного класса.
      - Ну, как ты?
      - Замужем.
      - За кем?
      - А, ты его не знаешь!
      - А что Ворон?
      - Ничего о нем не слыхала.
      - Александра Семеновна, знаешь, умерла.
      - Да, - сказала она, - отравилась.
      Прошли еще годы.
      Как-то по служебной надобности попал я в город моего детства.
      Времени у командированного, как известно, целый вагон, и я решил заглянуть в родную школу.
      Сердце заметалось, когда я увидел наш старенький школьный дворик с облокотившимися на забор пожилыми липами, а за ними двухэтажное зданьице из больших светлых кирпичей.
      В школе стояла учебная тишина. На лавочке возле гардероба сидела женщина лет пятидесяти и читала толстую книгу: видно, ждала внука.
      Я присел рядом.
      - Простите, а Андрей Горыныч еще здесь работает?
      - Директор-то? - ответила женщина, поднимая на меня глаза. - Нет, в другой город уехал.
      - А давно?
      - Давно уж. Как учительница одна тут померла, так и уехал.
      Я поднялся, чтобы уйти, но женщина вдруг сама добавила:
      - Сильно много снотворного выпила.
      - Это - чем она отравилась?
      - Не отравилась, - поправила меня женщина и заложила пальцем книгу, а отравили. Да вы садитесь. Она же молоденькая была. Тридцать три годочка только и было. Муж ее к парню одному приревновал. Ну и судили его, конечно.
      - Мужа-то?
      - Ага, мужа. Он все клялся на суде, что не виновен. И тут парнишка этот восемнадцатилетний врывается. "Я, - кричит, - ее отравил!" Ну, и влепили ему!..
      - Высшую меру наказания?!
      - Да. Только не самую высшую, поскольку на лицо явное убийство на ревностной почве, но срок приличный - пятнадцать лет.
      - Так он, значит, сейчас сидит?
      - Сидит, любезный. Но, говорят, за примерное поведение и хорошую работу скостили ему несколько лет.