КОНСТАНТИН МЕЛИХАН
      Правдивые истории сивой кобылы
      
      
      * Квартирка
      * Тоннель
      * Сила искусства
      * Аппарат профессора Коро
      * Случай с литературоведом
      * Двойной блок
      * Окно
      * Вещий сон
      * Химик
      * Баня
      * Смех сквозь слезы
      * Начинание
      * 01
      * Вмешательство
      * Ворон и дева
      * День рождения
      * Дон Гуан
      * Диван
      * Гроб с музыкой
      * Отражение
      * Бессмертный
      * Новый наряд Корол°вой
      * Идеальный муж
      * Парад
      * Телефонная ошибка
      * Надежда
      * Белый танец
      * Джентльмен на вечер
      * Охота
      * Чулок
      Квартирка
      Я одинок и живу в однокомнатной квартире. Совершенно один. Квартирка маленькая, но места много, потому что тете нужен простор. Женщина она крупная, а чтобы было еще просторней, врач посадил ее на бессолевую и безводную диету. И весь день она не ест соли и не запивает ее водой. И весь день ей не спится. И только перед сном она засыпает в свой рот соли.
      Бабушка от хруста чужих зубов просыпается и кричит из чемодана, что ей мешают читать.
      А вот свекру на полу не спится. Ему, видите ли, холодно на линолеуме. И теперь он спит под линолеумом. На голой плите. Правда, утром линолеум приходится снова наклеивать на пол, а вечером снова отлеплять. И пока свекр с деверем укладываются, мы с братом держим на руках шкаф. Осторожно, чтобы не разбудить бабушку.
      В сервант ведь ее не положишь: дядя изнутри зажал стекло и не дает открывать.
      Зато у тещи самый глубокий сон: она спит в ванне. И просыпается только тогда, когда хочет глотнуть воздуху.
      Что касается моей жены, то она почему-то любит спать на всем чистом. И перед сном всегда трясет свой половичок. Трясет она его обычно на кухне и до тех пор, пока полностью не стряхнет с него бабушку.
      А вот молодоженам на вешалке не спится: шубы, в которых они висят, все время срываются с крючков, и молодые стукаются о полочку для обуви. Тогда бабушка вылезает из-под полочки и сворачивается клубком у двери, хотя дверь подарили не ей. Ей подарили диван за три рубля. Отличный диванчик: раскладывается раз в год и намертво, - но в квартирке не умещается, и мы его за это ставим к стенке. На попа. Попу все равно: он у нас живет проездом - из кладовки на балкон. А утюжить рясу он наловчился не снимая с себя.
      Одно неудобство в моей квартирке - неудобно посещать санузел. Потому что холодильник в санузле хотя и широкий, но узкий, и всякий раз ударяешься головой о дедушкины пятки. Правда, дедушка тотчас забирает пятки к себе в холодильник, но свешивается вниз головой. И надо с вечера оставлять дедушке записку, в каком он положении. А то, проснувшись, он думает, что лежит нормально, и встает головой в суп.
      Суп сразу скисает, поскольку дедушка красит бороду.
      И мы выливаем его кошке.
      Кошка живет в банке из-под соленых огурцов. И просыпается только перед обедом, когда мы вилкой шарим по банке, чтобы наколоть огурец.
      Ровно в полночь дверца в часах с кукушкой открывается - и оттуда выскакивает бабушка. Голыми седыми руками хватает огурец и кричит на всю квартиру, что пора спать. Все просыпаются и принимают снотворное.
      Если его еще не склевала канарейка.
      Канарейке было тесно в одной клетке с дочкой моей жены по материнской линии. И мы переселили канарейку в лампочку. Это ведь тоже под потолком. И теперь по вечерам, когда мы включаем свет, канарейка жалобно поет. Настоящая светомузыка!
      Вот, пожалуй, и все жильцы моей квартирки. Только почему мне так не хочется просыпаться?
      Тоннель
      Поезд остановился прямо в тоннеле. Причем первый вагон уже вышел из тоннеля, а последний еще не вошел. Неожиданная остановка огорчила всех, кроме пассажира из последнего вагона. И не потому, что в его вагоне было светлей, чем в других, а потому, что недалеко от тоннеля жил его отец. Каждый отпуск проезжал пассажир через этот тоннель, но отца не видел уже много лет, так как остановки здесь поезд не делал. Пассажир высунулся из окошка и окликнул проводника, который разгуливал вдоль поезда:
      - Что случилось?
      - Да при выходе из тоннеля рельс лопнул.
      - А скоро поедем?
      - Да не раньше, чем через четыре часа, - сказал проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля. Прямо напротив последнего вагона находилась телефонная будка. Пассажир сошел с поезда и позвонил отцу. Ему ответили, что отец на работе, и дали номер рабочего телефона. Пассажир позвонил на работу.
      - Сынок?! - почему-то сразу узнал его отец.
      - Я, батя! На целых четыре часа.
      - Какая жалость, - расстроился отец. - У меня до конца работы как раз четыре часа.
      - А нельзя отпроситься?
      - Нельзя, - ответил отец. - Работа срочная. Ну да я что-нибудь придумаю.
      Пассажир повесил трубку.
      Проводник как раз возвращался из тоннеля.
      - Едем через два часа, - объявил он.
      - Как - через два?! - ахнул пассажир. - Вы же обещали: через четыре!
      - Так ремонтник думал: за четыре отремонтирует, а теперь говорит: за два, - объяснил проводник и двинулся обратно, на другой конец тоннеля.
      Пассажир бросился к телефону:
      - Отец! Тут, понимаешь, какое дело: не четыре часа у меня, а два!
      - Какая досада! - огорчился отец. - Ну да ничего, поднажму маленько может, за час управлюсь.
      Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, насвистывая, вышел проводник:
      - Такой ремонтник попался хороший! За час, говорит, сделаю!
      Пассажир бросился к телефону:
      - Отец! Извиняй! Не два часа у меня, а час!
      - Вот незадача-то! - приуныл отец. - В полчаса я, конечно, не уложусь.
      Пассажир повесил трубку. Из тоннеля как раз возвращался проводник:
      - Ну, анекдот! Там работы, оказывается, на полчаса.
      - Что ж он голову-то морочит?! - закричал пассажир и бросился к телефону. - Отец! А за десять минут не сделаешь?
      - Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю!
      Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник:
      - Ну и трепач этот ремонтник! "Столько работы, столько работы!" А там делов-то на десять минут.
      - Вот гад! - прошептал пассажир и набрал номер. - Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там гад один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут.
      - Действительно - гад, - согласился отец. - Ну да не отчаивайся: сейчас кончу!
      - Все по вагонам! - донесся из тоннеля голос проводника.
      - Прощай, отец! - крикнул пассажир. - Не дали нам с тобой встретиться!
      - Погоди, сынок! - шумно дыша, закричал отец. - Я уже освободился! Не вешай трубку!
      Но пассажир уже вскочил в вагон.
      При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в ее окне - старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку:
      - Освободился я, сынок! Освободился!
      Но стук колес заглушал его слова...
      Сила искусства
      Я считаю, с пьянством надо бороться. И не последнюю роль в этой борьбе играет искусство. А что делает наш бригадир Кузьмич? Заваливается на днях в раздевалку и говорит:
      - После работы - культпоход в музей. Будем там бороться с пьянством.
      Зубов, слесарь наш, ему объясняет:
      - Чего мы, туристы - по музеям околачиваться? После работы надо отдыхать от борьбы с пьянством!
      Кузьмич говорит:
      - Нет, чувырло! Ты у меня в музей почапаешь - повышать свой низкий культурный уровень!
      В общем, после работы мы все как один вышли в музей.
      Ну, разделись, конечно. Закурили. Кузьмич говорит:
      - Покурите - не расходитесь. Еще экскурсовод, наверно, будет. Изучайте пока это полотно.
      Смотрим - действительно полотно висит. На окне. Изображает орнамент. А рядом с полотном - картина. Над урной. Изображает бутылку. Сбоку тень пририсована в виде костыля. И слова какие-то написаны. По-русски, кажется. Только мы прочесть не успели, потому что экскурсовод подошел. И вовсе не на мумию похожий, как Кузьмич обещал. А такая маленькая девушка, но в очках.
      Зубов ее спрашивает:
      - А правда, что мумия - это жена фараона?
      Девушка говорит сквозь нос:
      - Нет, мумия - это забальзамированный фараон.
      Зубов говорит:
      - Значит, он так бальзама наклюкался, что мужскую силу потерял?! И женщиной заделался?!
      Кузьмич говорит:
      - Не так. Если фараон был плохим, его убивали, а если хорошим, из него делали мумию.
      И тут вся наша экскурсия подходит к такой полукруглой картине. На ней старинная мамаша с пацаном зафиксирована.
      Зубов спрашивает эту мумию в очках:
      - А чего это у них тарелки на голове? Они чего, пьяные?
      - Не задавай девушке глупых вопросов! - говорит Кузьмич. - Раз тарелки на голове, значит, художник был пьяным.
      Эта девушка очки сняла и говорит:
      - Вопрос поставлен интересно. Над головой мадонны, как и младенца, нимб - символ святости. А "мадонна" по-итальянски означает "мать".
      Ну, мы, конечно, молчим, делаем вид, что не замечаем девушкиных ошибок. Потому что, во-первых, не "мадонна", а "мадера". А во-вторых, это не мать, а муть. Хотя после нее действительно чувствуешь, будто тебе на голову нимб надели. Только размера на два меньше.
      Перешли к следующей картине. Девушка-экскурсовод говорит:
      - Картина называется "Завтрак крестьянина". Тяжела была крестьянская доля. От зари до зари работал крестьянин в поте лица. Вот и сейчас он выпил бутылку самодельной наливки и, доев последний кусок хлеба, на целый день уйдет в поле.
      Зубов говорит:
      - А мне кажется, в бутылке маленько осталось.
      Кузьмич его в бок толкает: не сбивай, мол, с мыслей экскурсоводку!
      Экскурсоводка говорит:
      - Следующая картина - "Пир богов".
      - Вот черти! - говорит Зубов. - Целую канистру раздавили!
      Экскурсоводка спокойно продолжает:
      - А эта картина принадлежит кисти такого-то неизвестного художника такой-то половины века. Называется "Натюрморт". Что в переводе означает - "мертвая натура".
      - А как живой! - говорит Зубов. - Мы таким натюрмортом вчера закусывали.
      - Правильно! - улыбнулась экскурсоводка. - Изображение закуски - это натюрморт.
      - А изображение лица, - говорит Зубов, - это натюрморда.
      И тут действительно подходим к изображению лица. Только - не целиком, а до пояса.
      Экскурсоводка говорит:
      - Перед вами - "Кающаяся Магдалина".
      - Икающая, - говорит Зубов. - После этого всегда хорошо икается.
      Экскурсоводка говорит, заикаясь:
      - А это - "Утро стрелецкой казни".
      Зубов говорит:
      - Точно! С вечера так напьешься "Стрелецкой", что утром хоть голову отрубай!
      Экскурсоводка говорит, икая:
      - А это - картина "Иван Грязный выпивает со своим сыном".
      И тут нам всем стало ужасно жалко за экскурсоводку. И мы говорим Зубову:
      - Все! Поиздевался! Беги вниз и бери пять по ноль семь. Или семь - по ноль пять.
      В общем, экскурсию мы в подворотне заканчивали. Сначала белое пили по-черному. А потом красное - до посинения. Зубов все время мадонну вспоминал. Только нашу. И только когда падал. Кузьмич его три раза перекрестил. Бутылкой. А он за это Кузьмичу нимб попортил.
      Нет, с пьянством надо что-то думать. Может, музеи закрыть, к свиньям? Или портреты древних алкоголиков замазать? Только печень их пускай висит. Проспиртованная. Потому что великая она - эта сила искусства!
      Аппарат профессора Коро
      - Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?
      - Это был не взрыв.
      - Почему же тогда погиб профессор?
      - Он не погиб.
      - Где же он?
      - В этой комнате.
      - Но я вижу лишь дым.
      - Это и есть профессор.
      - Нет, так у нас дело не пойдет, - инспектор откинулся на спинку кресла. - Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме вас и профессора Коро?
      - Совершенно верно, - сказал доктор Сислей.
      - Как же призошел взрыв?
      - Это был не взрыв, - ответил доктор. - Обыкновенная вспышка, сопровождающая освобожденную энергию.
      - Освобожденную от чего?
      - От профессора, разумеется. Сейчас его энергии хватает только на то, чтобы удерживаться в газообразном состоянии.
      - Но, убейте меня, я не понимаю, как он дошел до такого состояния!
      - При помощи своего нового аппарата. Человек сначала размягчается, потом разжижается, а потом распыляется.
      - А как же обратно?
      - Очень легко! Запоминающее устройство помнит связь атомов твердого профессора, а конденсатор при необходимости сконденсирует его из газообразного.
      - Потрясающе! А что дает это изобретение?
      - Полный отдых всех членов организма, ликвидацию избыточного веса за счет увеличения роста, смену пола на противоположный, траспортировку человека в любой форме, как то: баллон, бутылка, ящик, полиэтиленовый пакет, газопровод...
      - Гениально придумано! - воскликнул инспектор. - А теперь я скажу, что дает это вам, доктор Сислей. Место заведующего лабораторией! Но сделали вы это топорно. Убив профессора, топором вы растворили его в кислоте и ждали до тех пор, пока он не испарится. А потом имитировали взрыв.
      - Но... - возразил было доктор.
      - Спокойно! - инспектор перегнулся через стол. - Не надо пускать мне пыль в глаза! То, что вы не физик, я понял сразу: когда заметил отсутствие крови. Вы химик, Сислей! Не отпирайтесь!
      - Да, - прошептал доктор. - Но у меня есть алиби.
      - Что ж, - сказал инспектор. - Каждый имеет алиби, пока его не начали допрашивать. Только без этих штучек!
      Но доктор уже щелкнул выключателем...
      Когда снова зажегся свет, посредине комнаты стоял профессор Коро.
      - Рад вас видеть, инспектор! - сказал он.
      - Я тоже, - кивнул инспектор седеющей прямо на глазах головой. - Но славы таким путем вам не добиться. Думаете, я не слышал, как вы стояли за дверью и подслушивали наш разговор? Ваше изобретение - фикция чистейшей воды!
      - Не более, чем ваша должность, - парировал профессор. - Вы не первый агент, которого засылает к нам Строительно-Разведывательное Управление.
      - Ложь! - крикнул инспектор, выведенный из равновесия.
      - Успокойтесь, - мягко сказал профессор, и его лучистая улыбка осветила инспекторское лицо...
      В то же мгновение инспектор вспыхнул и испарился.
      - Ну и запах! - поморщился профессор. - Откройте форточку, доктор!
      Случай с литературоведом
      Литературовед Кротов ехал из Ленинграда в город Пушкин, чтобы принять участие в Пушкинских чтениях.
      Глядя на унылые картины, пробегавшие за окном, он размышлял о связи литературы и литературоведения и не заметил, как подъехал к Царскосельскому лицею.
      Кротов вылез из кареты и сразу опьянел от кислорода.
      - Ну, слава государю, успели-с! - сказал ему швейцар с седыми баками. - Лицеисты все в сборе.
      Кротов скинул швейцару меховую шинель и, поскрипывая высокими сапогами, поспешил за каким-то кавалергардом.
      "Хорошо придумано, - еще ничего не понимая, мысленно отметил Кротов. - Только как же я проморгал, когда автобус на карету меняли?"
      Наконец они пришли. Зала была уже полна. Долетали обрывки фраз: "Экзамен... Словесность..." Незнакомая дама обратила на Кротова свой лорнет и учинила ему улыбку.
      Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Кротов повернулся и обмер: рядом с ним за длинным экзаменаторским столом сидел Державин. Правда, уже старик. Нет, это был не сон. Маститый поэт екатерининской эпохи насупил брови и спросил литературоведа:
      - Ну что, начнем?
      - Как вам будет угодно, - пролепетал Кротов и, подумав, робко добавил: - с!
      В то же мгновение на середину залы вылетел курчавый мальчуган и с жаром стал читать свою оду "Воспоминания в Царском Селе".
      Кротов вспотел. Он впервые видел живого Пушкина.
      Но тут же поймал себя на мысли, что думает совершенно о другом: "Как жить? Где работать?! О ком писать?!!"
      И даже после бала, утомленный, наш литературовед долго не мог прийти в себя. "О ком писать, - думал он, засыпая, - если даже Пушкин ничего такого еще не создал?!"
      Проснулся Кротов в середине ночи. "Ничего не создал?!" Он вскочил с постели.
      - Так зачем же я буду писать о Пушкине? Хватит! Теперь я сам себе Пушкин!
      Кротов положил перед собой пачку чистой бумаги и, умакнув гусиное перо в чернила, начал сочинять:
      Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог...
      Сочинялось легко.
      - И без всяких черновиков! - радовался он. - Сегодня же отнесу к издателю.
      Но через несколько минут наступил творческий кризис. Наизусть "Евгения Онегина" Кротов не помнил.
      - А изложу-ка я его прозой! - решил он и написал: "Надев широкий боливар, Онегин едет убивать время, что наглядно рисует нам образ лишнего человека".
      - Не то! - выругался про себя Кротов и все зачеркнул. - Так теперь пусть другие литературоведы пишут: "В своем романе "Евгений Онегин" отец русской литературы Кротов с потрясающей полнотой раскрыл нам всю пустоту светского общества". Белинский. Светского общества... - повторил Кротов.
      Ему припомнилась незнакомка с лорнетом. Красивая женщина, а из светского общества! И все присутствовавшие на экзамене - из светского общества! И даже он, Кротов, тоже из светского общества!
      - Да меня за это светское общество!..
      Кротов сжег неоконченный вариант "Евгения Онегина" и дал себе честное слово - никогда в жизни больше не быть Пушкиным.
      - Напишу-ка я о том, что мне ближе, - сказал он и, положив перед собой новую пачку чистой бумаги, написал сверху: "Преступление и наказание. Кротов".
      - Этим бессмертным произведением я вынесу суровый приговор всему буржуазному индивидуализму! - воскликнул он и тут же осекся, живо представив себе карающую десницу шефа жандармов Бенкендорфа.
      - На какие ж гроши мне теперь жить?! - чуть не зарыдал Кротов. - Комедию, что ли, писать?! - и написал на новом листе: "Ревизор", - но, вспомнив, каким суровым нападкам подвергнется гоголевское творение Кротова, схватился за голову:
      - Что делать?
      И тут же поспешно добавил:
      - Чернышевский. Ему принадлежат эти слова, а не Кротову.
      - Кротову! - прогремел над ним железный голос.
      Воздух наполнился азотом, водородом и выхлопными газами. Дышать стало легче.
      - Слово предоставляется литературоведу Кротову! - повторил голос.
      Все зааплодировали.
      Кротов будто пробудился ото сна. Он взошел на трибуну, опустил пониже микрофон и с особой проникновенностью начал:
      - Мы собрались на этот чудесный праздник, чтобы почтить память Пушкина, патриота-гражданина, борца с самодержавно-крепостническим строем!..
      Двойной блок
      Нет, раньше донжуаном Горохов не был. В любви ему не везло по той простой причине, что он не встречался с женщинами. А не встречался он потому, что был слабосильным.
      Но однажды с ним произошел случай, который в корне изменил всю его жизнь.
      Горохов возвращался с работы позже обычного. На улице уже было темно, когда к нему приблизились двое и спросили время вместе с часами.
      У Горохова екнуло под коленкой, и он, понимая, что делает не то, тихо позвал на помощь.
      Редкие прохожие, в глубине души сочувствуя ему, быстро переходили на другую сторону и исчезали во мраке.
      Тогда Горохов, уже совсем не понимая, что делает, снял часы и принялся их заводить.
      Тогда-то и появилась из темноты эта девушка и прежде, чем Горохов успел опомниться, выбросила вперед ногу и крикнула: "Йя!".
      Один из двоих сразу упал, а другой стал медленно оседать.
      Девушка протянула Горохову руку и сказала:
      - Вера.
      - Горохов, - ответил Горохов, соображая, что лучше: поцеловать ей руку или пожать?
      Ему стало не по себе. "Лучше бы они часы у меня отобрали", - подумал он и, чтобы как-то разрядить обстановку, брезгливо сказал:
      - Пойдемте отсюда, Вера.
      Они пошли рядом. Пахло мокрой сиренью. Горохов ловко сломал одну веточку и вручил Вере:
      - Здорово вы их все-таки!
      - Ой, это совсем не трудно! - рассмеялась Вера. - Обыкновенное каратэ. Вот бейте меня!
      Горохов смутился. Он не знал, как должен вести себя джентльмен с дамой в такой ситуации, и деликатно спросил:
      - В какое место желаете?
      - В любое, - сказала Вера. - Можно - в челюсть.
      Горохов осторожно ударил.
      - Сильней, - сказала Вера и стала в стойку.
      Горохов ударил еще раз. Но удар его до цели не дошел.
      - Это блок, - просто сказала Вера. - А теперь снизу.
      Горохов размахнулся и что есть силы ударил девушку в живот. Но рука его опять наткнулась на преграду.
      - Это нижний блок, - объяснила Вера.
      - А если сзади? - вошел в азарт Горохов и засучил рукава.
      - А это будет уже... - и Вера произнесла непонятное Горохову японское слово.
      - Потрясающе! - вытирая пот, сказал Горохов.
      - Ничего особенного, - сказала Вера. - Все зависит от тренировки.
      - Можно вас проводить? - вдруг спросил Горохов и для большей убедительности добавил: - А то одной в такое время...
      На другой день они пошли в театр. Перед спектаклем Горохов надел очки и увидел, что Вера далеко не красавица. Но он все равно не надеялся на ее взаимность.
      А после театра, уже прощаясь с Верой на автобусной остановке, говорил:
      - Я люблю вас, Верочка! И хотел бы стать вашим мужем. Но понимаю, что не имею на это никакого права. Ни морального, ни физического...
      После этого Вера и начала заниматься с Гороховым.
      - Мне бы - как ты, - говорил он ей, отрабатывая удары и блоки.
      А вскоре и произошел тот случай, который круто изменил всю жизнь Горохова.
      Был теплый вечер. Они гуляли по парку и пили газированную воду. Потом Горохову понадобилось на минутку отлучиться. А когда он снова вышел на аллею, Вера стояла в окружении трех верзил и, казалось, чего-то ждала, спокойно поглядывая через их плечи.
      "Сейчас или никогда!" - сказал себе Горохов. Он сделал страшное лицо и, издав пронзительный клич "Йя!", выбросил вверх ногу.
      Один из троих сразу упал. Остальные бросились врассыпную.
      Глаза Веры сияли.
      - Любимый! - прошептала она. - Я согласна.
      И кинулась к нему на шею.
      Но руки ее до цели не дошли.
      Горохов крепко держал двойной блок.
      Окно
      Один человек перед тем, как лечь спать, всегда покрывал окно своей комнаты темной краской. А проснувшись, покрывал его голубой.
      Иногда он рисовал на окне солнце, а иногда дождь. По праздникам он рисовал пьяниц. И в будни - тоже.
      Когда он чувствовал себя виноватым, то рисовал решетку и долго сидел угрюмый. А когда ему было скучно, рисовал дом, в окне которого одевалась молодая женщина. Но чаще всего он рисовал автопортреты: он в шикарном автомобиле, он уступает место старушке в автобусе, он рвется в бой с автоматом.
      Чтобы проявить свое благородство, он рисовал девушку, которую защищал от хулигана. Правда, кое-что в девушке напоминало манеру Тициана, но это уже были детали.
      Впрочем, он был женат. И когда у него родился сын, стал рисовать самолеты, улетающие в жаркие страны. Так прошла вся жизнь. После его смерти сын решил узнать, что же там, за окном.
      Он взял растворитель, скребок и слой за слоем стал снимать краску.
      Мелькали лица. Пролетали самолеты. Одевались и раздевались женщины. На смену утру являлась ночь. На смену зиме являлась осень. Деревья уходили в землю. Дождь поднимался к облакам. Пожары исчезали в головке спички, и дома возрождались из пепла. Разглаживались морщины. Лысины зарастали волосами. Ныряльщики выпрыгивали из воды на свои вышки. Вратарь не мог поймать мячи, которые вылетали из его ворот и со страшной силой били по лбам нападающих. Старушки уступали места в автобусе мужчинам. Мужчины уступали девушек хулиганам. Хулиганы гонялись за милиционерами. Покойники вставали из гробов. Коровы вдаивали в себя молоко и пятились на луга, чтобы выплюнуть траву. Пьяные трезвели с каждой рюмкой. На свадьбе гости расхватывали назад свои подарки и растаскивали в стороны целующихся новобрачных. Мальчик лупил своим затылком по ладони отца, исправлял в дневнике пятерку на двойку, быстро уменьшался и с криком "А-а-а!" прыгал в мать.
      Наконец сошел последний слой.
      Сын глянул за окно...
      Но там ничего не было.
      Вещий сон
      И вижу я, девушка сидит, очень стройная, симпатичная, если, конечно, блондинка настоящая. Я к ней подхожу и шучу по-тихому:
      - Вы, наверно, в школе еще учитесь?
      А это, по правде говоря, какой-то выпускной вечер. И выпускают почему-то только тех, кому за тридцать.
      Я говорю ненавязчиво, издалека:
      - У вас телефон есть?
      И тут вдруг музыка нелепая, лирическая, со страшной силой ударяет, и она, эта девушка, встает. И тут я замечаю постепенно, что она меня выше. А точнее - длинней.
      Но я спокойно говорю иронически:
      - Жаль, что я сегодня такой приземистый. И без шапки. И без ботинок.
      Она улыбается и поворачивается ко мне всем своим лицом. И тут я замечаю, что она совсем не блондинка. И совсем не стройная. А такая кубовидная. И немного ощипанная. И даже старше меня. Хотя и на несколько месяцев. И характер довольно самостоятельный, с южным нахрапом.
      А вижу я насквозь и даже глубже, потому что у меня большой опыт, интуиция и информация, и я ей поэтому говорю своими словами:
      - Я с утра не танцую. Я, как бы вам это сказать, чтобы вы ни о чем не подумали, маленько хромой на левую руку, и мухи у меня в голове.
      И тогда она улыбается сквозь зубы и спрашивает:
      - Так вы что, телефон мой хотели взять?
      Я говорю:
      - А у вас разве есть?
      Она говорит:
      - К сожалению - только рабочий и домашний. А сама я глубоко одинока, несмотря на то, что живу с папой, с мамой и с братом-каратистом в одной комнате, не считая бабушки. И еще с кем-то. Запишите адрес.
      Я долго ищу авторучку, блокнот, но все-таки нахожу их и записываю неразборчивым почерком на самой грязной странице, которую тут же незаметно вырываю и выкидываю.
      И вот уже кончается вечер, и она ведет меня ее провожать. А живет она, как это выясняется во время проводов, где-то за линией горизонта, в лесу пятнадцатиэтажных домов, в районе недостроек, куда не ступала нога человека, а только колесо автомобиля.
      К счастью, у водителя такси кончается бензин, а у меня в самый раз хватает рублей, гривенников, пятачков, двушек и копеек, чтобы с ним расплатиться. И дальше мы с ней идем руку об руку, потому что у меня уже заплетается нога об ногу. И уже в подъезде она жмет мои теплые пальцы и шепчет, дыша в лоб зубной пастой:
      - Дальше не надо. Так вы завтра позвоните?
      И назавтра я действительно ей звоню, чтобы только от нее отвязаться.
      И вдруг я уже лечу в какой-то концертный зал, и уже боюсь опоздать. И у входа подхожу к ней, целую в руку, но не узнаю ее, потому что это не совсем она, а какой-то курсант. Курсант разворачивается, но она успевает прийти ко мне на помощь и поднимает меня с земли.
      Мы входим в фойе, и мне становится ужасно тоскливо, потому что в фойе гораздо интересней, чем в зале, где ничего не видно, кроме рояля со сценой. А в фойе ходят толпы стройных настоящих блондинок, и я начинаю кусать локти, которые оказываются ее.
      Но вот заканчивается концерт, включается свет, и она говорит, что у нас будет ребенок.
      И мне кажется, что я давно уже хочу иметь какого-нибудь ребенка.
      Но она говорит, что это шутка, проверка слуха, разведка боем, и теперь она согласна на все, даже выйти за меня замуж. А что касается ребенка, то он у нее уже есть. Готовый. Хотя и небольшой. От первого брака. Самого удачного.
      И мне уже неудобственно перед ней и перед ее ребенком. А тут еще, оказывается, и день свадьбы назначен. На среду. В чебуречной. В одном зале с поминками.
      Вот такой сон. К чему бы это?
      Прокопьев долго и вопросительно смотрит на седую цыганку.
      Цыганка, слюнявя желтые сухие пальцы, листает англо-французский технический словарь, и наконец говорит:
      - К свадьбе это, касатик.
      - Точно, седовласка! - изумляется Прокопьев. - Как раз была у нас недавно свадьба. Года два или четыре назад.
      - Значит, вещий сон тебе приснился, - говорит цыганка.
      - Точно! - говорит Прокопьев. - Пока я спал, все вещи украли.
      - А ты не спи на вокзалах-то! - говорит цыганка.
      - А где ж мне еще спать?! Я же женатый! - говорит Прокопьев и, проснувшись, наконец засыпает.
      Химик
      "Растворил я окно..."
      Из романса П. Чайковского
      Вдова была безутешна.
      - Говорила тебе: не выходи замуж за химика! - утешала ее мать. - Не послушалась? Теперь пеняй на себя!
      Сдувая на себя пену с пива, молодая вдова Силуэтова рыдала еще больше, и мать, не зная, как по-другому вывести дочь из нервного потрясения, съездила за город и привезла оттуда знахаря.
      Знахарь был пожилой, маленький, но распространял вокруг себя острый запах куриного помета. Придерживая знахаря за локоток, Полина Григорьевна демонстрировала ему квартиру:
      - Это, пардон, спальня. Это в кресле вдова плачет. А это Володенькина комната.
      Знахарь показал подбородком на кучу мусора в углу комнаты:
      - Мусор после ремонта?
      - Нет, - сказала Полина Григорьевна. - Это Володенька после своего опыта.
      - Ну что ж, - сказал знахарь, поворошив мусор ногой, - будет жить.
      - Кто? - не поняла Полина Григорьевна.
      - Володенька, - сказал знахарь. - Зять ваш. Вы же сами помочь просили.
      - Так я о дочери ходатайствовала, - строго сказала Полина Григорьевна. - А зять-то причем? Он уже ушел от нас безвозвратно.
      - А я полагал, что муж - лучшее утешение для вдовы, - сказал знахарь.
      - Ну, если вы так настаиваете... - сказала Полина Григорьевна. - Вам, наверно, и фотография его потребуется?
      - И фотография, - сказал знахарь. - В полный рост. И газетка самая ненужная. Я его на газетку собирать буду.
      * * *
      Через полчаса на газетке уже стоял младший научный сотрудник химической лаборатории Владимир Силуэтов, цел и невредим, только плечи и локти у него были немного испачканы известкой.
      Он с удивлением посмотрел на жену и тещу и спросил:
      - Где это вы так долго пропадали?
      * * *
      Когда первое изумление прошло, теща оставила молодых наедине и пошла в кухню.
      Знахарь тотчас же соскочил с табуретки и, потупясь, сказал:
      - Рублишко бы, хозяйка.
      - Да вам за такие дела, - сказала Полина Григорьевна, - не то что рублишко, - убить мало!
      * * *
      Ночью в квартиру позвонили.
      - Кого это еще несет? - спросонья сказал Силуэтов.
      Жена накинула халат и открыла дверь.
      На пороге стоял Силуэтов. Тоже Володя. И тоже муж. Силуэтов-2, значит.
      - Чего заперлась? - недовольно сказал он. - Кто у тебя там?
      Жена побледнела и бросилась в спальню.
      - Кто у тебя там? - спросил Силуэтов-1 с кровати.
      - Вставай, Володя! - зашептала жена. - Муж пришел!
      - А кто же тогда я?! - ахнул Силуэтов-1 и приготовился прыгать из окошка.
      - Во дают! - сказал Силуэтов-2, входя в спальню. - Только на день и отлучился!
      Теща, увидев двух зятьев, заревела:
      - Откуда ты-то еще на мою голову свалился?!
      - Из больницы, - сказал Силуэтов-2. - Меня взрывной волной в открытую форточку выбросило. И прямо в приемный покой. Оказалось - легкий испуг. Вот домой отпустили.
      И Силуэтов-2 лег по другую сторону жены.
      * * *
      Знахарь молча слушал Полину Григорьевну, постукивая пальцами по толстой книге с медными застежками и надписью "Могущество алхимии", вокруг которой был изображен дракон, проглатывающий собственный хвост.
      - Вот такая ситу°вина, - закончила Полина Григорьевна свой рассказ.
      - Ничего страшного, - успокоил ее знахарь. - Одного будем убирать.
      - Каким же образом? - спросила Полина Григорьевна.
      - Сейчас прикинем, - сказал знахарь и вынул из сундука другую книгу, на обложке которой значилось: "Арнальдо де Виланова. О ядах".
      * * *
      Хоронили Силуэтова на небольшом кладбище при лаборатории. Могильщик, много повидавший на своем веку, бывший химик этой же лаборатории, одноглазый, однорукий и одноногий, причем все было левое, увидев скорбящего над своей могилой Силуэтова, в ужасе убежал к своей второй половине, тоже бывшей химичке, у которой все было правое, так что, когда они перед сном гуляли по кладбищу под руку, казалось, что идет один человек, но с двумя головами.
      * * *
      На другой день Силуэтов вышел на работу, но заметили его только тогда, когда он снова помер, потому что снова стали собирать деньги на венок.
      Жена его как раз зашла в лабораторию, где ее встретил опечаленный заведующий, как две капли воды похожий на знахаря.
      - А где Володя?!
      - В ванне, - сказал заведующий лабораторией и провел жену Силуэтова в комнату, где стояла ванна, наполненная бурой жидкостью. - Прямо в ней и хоронить будем.
      - Так в ней же ничего нет, кроме грязи!
      - Вот эта грязь - он и есть.
      * * *
      Вдова была безутешна. Вся в слезах она бросилась домой. Уже в коридоре она почуяла что-то неладное. Причем почуяла носом. На табуретке стояла бутылка, а внутри по донышку бегала маленькая Полина Григорьевна и рыдала:
      - Зря я знахарю-то рубль не дала!
      Вдова Силуэтова распахнула дверь комнаты и увидела мужа. Он сидел за столом и нагревал на спиртовке реторту, из которой тонкой струйкой вился дымок, превращаясь в голову заведующего лабораторией - знахаря. Голова покачивалась в воздухе и говорила:
      - Ты, Володька, талант! И талант истинный! Только ты им пользоваться не умеешь...
      Баня
      Когда постановили в нашем районе воздвигнуть баню, первым делом стали ей место искать. Тут, значит, магазин стоит. Тут - церквушка. А там, значит, - пустырь. Ничего на этом пустыре нет. Только высится посередине пивной ларек.
      Ну что, постановили снести к чертям собачьим эту церквушку. Поскольку она все равно уже старая. Пятнадцатого века.
      А отвели на строительство бани жутко короткий срок: три с половиной года. Полгода - это, значит, непосредственно саму баню строить. А три года - церковь ломать.
      Ну, первой же взрывной волной сдуло к ядрене фене магазин! А пивной ларек - молодцом! Там только у алкашей пену с пива сдуло.
      А вот уж после седьмого взрыва, когда у нашего прораба кисть оторвало, хорошо, что малярную, а с церквушки слетели вороны, правда, жареные, поняли мы, что с религией надо завязывать. Как говорят индийские астрологи, против кармы не попрешь!
      А нам под строительство бани отвели новое место. Очень хорошее. Рядом с болотом.
      Испачкался в болоте - и в баню. Помылся в бане - и опять в болото.
      И вот, значит, строим мы баню. По порядку строим, согласно инструкции. Сначала - первый этаж. Потом - второй... Вот уже и тринадцатый этаж достраиваем. А баня почему-то все одноэтажная получается. Если не сказать - ниже.
      Ее в болото засасывает.
      Мы говорим:
      - Чего-то мы, ребята, не в ту сторону кладем. По проекту, вроде, вверх было.
      Прораб говорит:
      - А и пусть! Ну этот проект в болото! Жизнь нам диктует другие законы.
      И вот мы уже строим высотную баню-землескреб. Но вдруг где-то в районе девяностого этажа продвижение бани к центру земли прекращается.
      Прораб говорит:
      - Ну, слава богу, фундамент готов! Давайте скорей саму баню нашлепывать.
      Мы говорим:
      - Так у нас уже стройматериалы кончились. Только стекло осталось.
      Прораб говорит:
      - О'кеюшки! Сделаем баню в стиле "модерн". Пусть люди глядят сквозь стекло и любуются на окружающую природу.
      Мы говорим:
      - Да на всю баню-то стекла не хватит. Один мешок всего и остался. Да и то - в виде дребезгов.
      В общем, комиссия баню приняла. Правда - за что-то другое.
      Сейчас мост будем строить. Реку только подходящую найдем.
      Смех сквозь слезы
      Писатель Обрезкин писал длинные и скучные юмористические рассказы. Его активно печатали в газетах и журналах, но никогда не включали в концерты и не предлагали публичных выступлений, потому что к юмору, звучащему со сцены, предъявляются другие требования, а именно: юмор должен быть смешным.
      И вот однажды писатель Обрезкин попросил включить его в какой-то большой концерт.
      Ведущий, как обычно, ответил, что он бы включил и с превеликим удовольствием, но программа концерта, к сожалению, уже утверждена, и свободных мест нет. Обрезкин стал его уговаривать, стуча кулаком по столу, и в порыве возмущения вдруг крикнул:
      - У меня дядя в конце концов умер!
      Ведущий сразу растерялся.
      - О, простите! - сказал он. - Тогда, конечно. Такое горе. Только коротенько.
      Так писатель Обрезкин был включен в концерт.
      Перед его выходом ведущий объявил:
      - Уважаемые зрители! Сейчас перед вами выступит писатель Обрезкин. У него произошло большое горе: умер дядя. Поэтому во время чтения писателем своего юмористического рассказа я бы попросил зал как можно больше смеяться.
      Обрезкин вышел на сцену и под дружный смех прочел длинный и скучный юмористический рассказ.
      На волне аплодисментов он влетел за кулисы и попросил ведущего разрешить ему прочесть еще один рассказ.
      - Не имею права, - ответил ведущий. - У вас же умер один дядя?!
      - Нет, - сказал Обрезкин. - Еще тетя.
      Ведущий вышел на сцену и объявил об этом залу.
      Над вторым рассказом смеялись еще больше.
      Окрыленный успехом, Обрезкин бросился опять к ведущему.
      - Кто еще? - со страхом прошептал ведущий.
      - Двое детей! - радостно сказал Обрезкин. - Но совсем небольшие. По полстранички каждый.
      - А как объявить народу?
      - Объявите: авиационная катастрофа.
      - Это же на целый час! - ужаснулся ведущий.
      - Нет, - сказал Обрезкин. - Самолет областного значения.
      Ведущий так и объявил. Писатель Обрезкин вышел на сцену и под душераздирающий хохот прочел еще два рассказа.
      Из зала послышались возгласы:
      - Бис!
      Ведущий вышел на сцену и объяснил, что второй раз одни и те же родственники умереть не могут.
      Тогда кто-то крикнул:
      - Автора!
      Ведущий весь в слезах бросился к телефону и стал звонить в аэропорт, чтобы прислали механика, по вине которого разбился самолет.
      Ему ответили, что самолеты в их области еще никогда не разбивались. У них вообще нет самолетов.
      Ведущий заплакал еще сильней и объявил все зрителям.
      Наступила гробовая тишина: слышно было только, как плотник сколачивал гроб.
      Раздались крики:
      - Надувательство! Сапожники! Верните деньги!..
      В настоящее время писатель Обрезкин уже вышел из гипса, но больше нигде не выступает - и все по вине отличной службы "Аэрофлота".
      Начинание
      Тут на днях одна вахтерша умерла.
      Начальник охраны сказал директору завода:
      - Только, знаете, она совершенно одинокая.
      - Ну, это ничего, - сказал директор. - За гробом я пойду. Вы. Ну, еще несколько человек найдем, которым тоже делать нечего. В приказном порядке пойдут. Пусть для них это будет уроком.
      - Да я не о том, - сказал начальник охраны. - Она, понимаете, одинокая раньше была. И просила, чтобы ее похоронили не одну.
      - А с кем? - насторожился директор.
      - С предметом одним, - сказал начальник охраны.
      - С винтовкой, что ли? - облегченно спросил директор.
      - Нет, - сказал начальник охраны. - С телевизором.
      - Да вы что?! - возмутился директор. - В своем уме?! Как же она телевизор будет смотреть, если там вилку воткнуть не во что?! И вообще, куда она его поставит?
      - Это ее дело, - сурово сказал начальник охраны.- И, на худой конец, можно транзисторный положить.
      - Да, - согласился директор, - но не нарушит ли это, так сказать, торжественность момента?
      - Так не цветной же, - сказал начальник охраны, - а как положено: черно-белый.
      В общем, в день похорон за гробом пошли только те, у кого не было телевизора. Больше желающих не нашлось, хотя директор обещал всем участникам по два отгула. Настроение у провожающих было невеселое. И это было понятно: "Зенит" проигрывал. Только на кладбище нашим ребятам удалось сравнять счет, и могильщики уже взялись за лопаты. Но тут дикторша объявила: "На экране - кинокомедия", - и проводы вахтерши затянулись еще на полтора часа.
      Директор, который обещал своей секретарше вернуться домой не позже десяти, позвонил ей с кладбищенского телефона-автомата, причем разговор начал так:
      - Зайчик, угадай, откуда я звоню!
      Наконец, директор разрешил захоронение, потому что стали показывать передачу "Земля и люди", но теперь уже стало интересно могильщикам, которые во время кинокомедии спали в свежевырытой могиле.
      Короче говоря, прощались с вахтершей до тех пор, пока передачи не кончились по всем программам. Расходились неохотно. Начальник охраны услышал в темноте, как девушка говорила какому-то парню без усов:
      - Спасибо за вечер!
      - Хорошее мероприятие, - сказал начальник охраны директору.
      - Да, - согласился директор, - хорошее начинание.
      - Главное - на свежем воздухе, - сказал начальник охраны.
      - Да, - согласился директор. - Так сказать, приятное с полезным.
      Но что именно приятное, а что полезное - не указал.
      01
      Не знаю, как на вашей АТС, а на нашей никогда не предугадаешь, какой она выкинет номер. Звонишь, например, в прачечную, а попадаешь в типографию. Или звонишь в столовую, а попадаешь в больницу.
      Вот как-то вечером прибегает ко мне соседка.
      - Звоните, - кричит, - скорей ноль один! У нас пожар!
      Я скорей звоню 01.
      Снимают на том конце трубку, и вдруг я узнаю голос своего директора.
      - Ой, - говорю, - извините! Я, кажется, не туда попал.
      Кладу трубку и снова звоню 01. И снова на своего директора попадаю.
      Он говорит:
      - Что-нибудь случилось, Орлов?
      Я говорю:
      - Да. Случилось. Но вас это не касается.
      Он говорит:
      - Почему же вы мне тогда звоните?
      Я говорю:
      - По телефону.
      Он трубку повесил. А я снова звоню 01. И снова на своего директора попадаю.
      Он говорит:
      - Вы, Орлов, хорошенько проспитесь, а завтра зайдите в мой кабинет.
      И кладет трубку.
      Я дрожащей рукой, медленно и старательно набираю 01.
      Директор говорит:
      - Вы меня уже четвертый раз с постели поднимаете!
      И тут я не выдержал.
      - А вы, - говорю, - не снимайте трубку, когда не вам звонят!
      Он говорит:
      - А кому же, интересно, вы тогда звоните? Тут со мной рядом только моя жена.
      Я говорю:
      - Я ноль один звоню. У нас здесь пожар.
      Он говорит:
      - Ну, это и следовало ожидать. Слава богу, у вас там до драки еще не дошло.
      И вешает трубку.
      Тут вбегает ко мне эта соседка и кричит:
      - Что же вы ноль один не звоните?!
      - Я, - говорю, - звоню ноль один, а попадаю на своего директора.
      Она говорит:
      - Ну тогда звоните своему директору - попадете на ноль один.
      Я уже специально звоню своему директору.
      Он говорит:
      - Вы чем там ноль один набираете?
      Я говорю:
      - Да сейчас я уже не ноль один набирал, а специально ваш телефон.
      Он говорит:
      - Да это я уже давно понял.
      И повесил трубку.
      Соседка говорит:
      - Тоже мне - настоящий мужчина! Не можете правильно ноль один набрать!
      И сама набирает 01.
      И тут я слышу, ЧТО она говорит:
      - Нет, - говорит. - Орлов мне никто. Я просто его знакомая.
      Я хватаю у нее из рук трубку и кричу:
      - Я не виноват, товарищ директор! Девушка сама захотела вам позвонить. Потому что я не настоящий мужчина.
      И тут я слышу из трубки:
      - Я вам не товарищ директор. Я его жена.
      Я говорю:
      - А вы откуда говорите?
      Она говорит:
      - А вот откуда эта... "пожарница" узнала наш номер телефона?!
      - Так его, - говорю, - все знают.
      Она говорит:
      - Большое вам спасибо, товарищ Орлов, что вы мне позвонили!
      Я говорю:
      - Пожалуйста. Если надо, я могу еще позвонить.
      Она говорит:
      - А товарищ директор сейчас к вам приедет. Вещи только свои соберет.
      И кладет трубку.
      Я говорю соседке:
      - Сейчас приедут. Все нормально.
      Она говорит:
      - Поздно! Пожар уже потух. Сам собой. Звоните, чтоб не приезжали.
      Я звоню жене директора.
      Заспанный голос из трубки отвечает:
      - Дежурный диспетчер пожарной охраны слушает.
      - Я, - говорю, - звоню не вам, а жене своего директора.
      Они говорят:
      - По какому адресу?
      Я называю адрес директора.
      Они говорят:
      - Через минуту будем.
      * * *
      Через две минуты мне позвонили директор с женой и спросили:
      - Это милиция?
      Я взглянул на часы и ответил:
      - Три часа пять минут... Три часа пять минут...
      Вмешательство
      Народу в зале не было, за исключением мух.
      Наконец показался государственный обвинитель. Потом - заседатели. Последним вошел адвокат. За ним - судьи. А за ним - обвиняемый в сопровождении стражей.
      Когда все расселись, судья встал и начал суд:
      - Слушается дело по обвинению гражданина Беленького. Слово для обвинения предоставляется прокурору.
      Беленький, высокий стройный старик, сидел, опустив голову. Даже невооруженным глазом было видно, что его эстетические вкусы не совпадали с общепринятыми. Он не поклонялся таким гигантам мировой литературы, как Шекспир, Ластрин, Пинес, Грумм, Гейлинтаг и Сидоров. А почему-то отдавал предпочтение только русской литературе XIX века. И это в то время, как сам Беленький был урожденцем Исландии - огромной страны, давшей миру целую плеяду величайших писателей, артистов оперы и космонавтов.
      Государственный обвинитель откашлялся и на новолатинском языке стал зачитывать обвинение:
      - Обвиняемый Беленький, по матери - Юнь Нань, - обвиняется в преступлении против порядка. Первый раз гражданин Беленький проник в XIX век с целью застрелить из нейтринного пистолета Дантеса, когда последний ехал на Черную речку. И лишь благодаря усилиям Межвременного Надзора опасность Вмешательства была предотвращена. Тогда суд ограничился лишением гражданина Беленького всех прав передвижения во времени в обоих направлениях.
      "Бедняги! - подумал Беленький. - Они не знают всей правды".
      Утопая по колено в пушистом снегу, он стоял за молодыми елями. И когда Пушкин выстрелил в воздух, телекинезом направил пулю прямо в грудь Дантесу.
      Если бы знать тогда, что у него под одеждой был защитный жилет!
      - Но второе преступление, - продолжал государственный обвинитель, есть вершина коварства, на которую только способен человек XXII века. Видите это кольцо?
      Он постукал по столу тонким метановым обручем.
      - Как установлено экспертизой, диаметр кольца совпадает с диаметром головы обвиняемого, а кольцо - есть не что иное, как телепатическая приставка, позволяющая внушать мысли не только в пространстве, но и во времени. А теперь, гражданин Беленький, ответьте суду, зачем вы продлили жизнь Достоевскому?
      - Я очень люблю этого писателя, - ответил Беленький. - Как много бы он еще сделал, если б не ранняя смерть.
      - Но ведь вы нарушили причинно-следственную связь! - вскричал государственный обвинитель. - Перед самой смертью Достоевского, когда солдаты уже заряжали ружья, вы внушили царю отменить приказ о расстреле. Что он и сделал. С головы Достоевского и других петрашевцев были сняты мешки, и приговоренные к смертной казни были сосланы в Сибирь.
      - Да! - воскликнул Беленький. - Но теперь мы имеем возможность читать такие книги, как "Записки из Мертвого дома", "Дядюшкин сон", "Униженные и оскорбленные", "Преступление и наказание", "Братья Карамазовы", "Бесы", "Подросток", "Идиот".
      - Кто - идиот?! - вскочил обвинитель.
      - Это роман такой - "Идиот", - пояснил судья. - Я вчера прочел. В энциклопедии.
      - И все-таки должен выдвинуть еще одно обвинение, - сказал государственный обвинитель. - В преступлении против личности. После насильственного вмешательства сознание Достоевского раскололось. Личность его раздвоилась, существование стало парадоксальным. Возьмите любое из его произведений - везде чувствуется два Достоевских: живой и мертвый. Тема двойничества проходит через все его романы и повести...
      Государственный обвинитель говорил еще долго и убедительно. После нескольких часов работы Суд приговорил Беленького к высшей мере наказания.
      Но когда судья стал зачитывать приговор вслух, к его удивлению, оказалось, что подсудимый представляется к высшей награде.
      Именно тогда Беленький почувствовал, что он далеко не одинок на этом бесконечном отрезке времени...
      Ворон и дева
      "Возраст женщины - величина постоянная".
      Софья Троянская, русский математик
      Ворон появился у нас где-то в классе седьмом. Темный, мрачный, парящий над жизнью, одним словом - Ворон.
      Поступки его часто казались лишенными логики, но это потому, что мы не видели так далеко, как видел он. Я был его единственным и, как мне казалось, лучшим другом.
      Друзьями обычно становятся случайно. Случайно стал моим другом и Ворон. Когда он впервые пришел к нам, директор школы Андрей Григорич или, как мы его звали, Андрей Горыныч, обвел взглядом класс и, увидев, что я сижу один, сказал:
      - Вон там свободное место, Воронихин.
      На что он ответил:
      - Люблю свободу!
      А к нам Ворон перешел, как он выразился, из умалишенной школы-интерната. Сначала я думал, что та школа была нормальной, пока Ворон в ней не учился, а умалишенной стала, когда он в нее пришел. Но потом я понял, что как раз наоборот: пока Ворон в этой школе учился, она была нормальной, а когда он из нее ушел, стала умалишенной, потому что лишилась такого ума. Причем Ворона в ту школу сначала не принимали, благодаря тому, что он никак не мог сдать в нее экзамены. Там нужно было сдать все экзамены на двойки, а Ворон почему-то сдавал на пятерки. Но, к счастью его матери, у нее там нашелся один хороший знакомый, и Ворона туда по блату приняли за крупное денежное вознаграждение.
      Мать Ворона все не знала, как от него отделаться. Отца-то легко бросить, а ребенка - тяжело: в обычный интернат тогда принимали только сирот и детей алкоголиков. А попробуй докажи этим бюрократам, что ваш ребенок - круглый сирота и сын алкоголиков.
      Когда его мать мчалась на поезде в большое и светлое будущее с артистом калужской филармонии, Ворон бежал из интерната в свое маленькое и светлое прошлое.
      Отец его узнал обо всем, только когда вернулся из плавания. А забрать Ворона из того интерната оказалось еще сложней, чем туда устроить. Поэтому Ворон убегал до тех пор, пока его не перевели в нашу школу. Любая затея Ворона вызывала у меня восхищение. К примеру, химия, которой он вдруг увлекся. Карнавальные жидкости, пузатые пузырьки, изящные колбочки. Книга "Маги и алхимики средневековья" в кровавой обложке.
      Правда, к химии я быстро охладел, - так же, как и быстро ею загорелся. Наверно, потому, что сквозь пар из реторты не видел цели. В отличие от Ворона. Да и как увидеть цель, установленную на границе жизни и смерти? И тем более - как до нее добраться?
      Никто не мог превзойти Ворона и в единоборстве - даже ребята из старших классов. Несмотря на то, что он был невысок и не отличался физической силой, у него была потрясающая сила воли, с которой не мог справиться никто, - иногда даже он сам. Эта душевная энергия сметала все на своем пути, пугая противника бесстрашием, а возможно, и безрассудством.
      Учился Ворон неровно. Одну четверть получал сплошные пятерки, а другую - сплошные двойки. Причем двойки его никогда не огорчали, а пятерки никогда не радовали. Да их ему и показывать-то было некому. Отец долгое время находился в плавании, а соседка, которой он поручил присматривать за сыном, не могла с ним сладить, махнула на Ворона рукой, и он зажил совершенно самостоятельной жизнью. Отец оставлял ему запас чистого белья на три месяца, а еду Ворон готовил сам. Иногда, впрочем, есть ему надоедало, и он жил только на пустом чае.
      Теперь - о другом событии, которое произошло примерно в то же время.
      Недели через две после прихода в наш класс нового ученика к нам пришла новая учительница.
      Александра Семеновна Ш., молодая, высокая, с каштановым душем волос, нам всем очень понравилась: она сразу заявила, что оценки по литературе ставить нельзя, что литературой надо просто наслаждаться, а не зубрить вырванные из текста куски и дрожать в ожидании, что тебя спросят.
      - Но поскольку высокое начальство хочет, чтобы оценки ставились, закончила свою вступительную речь Александра Семеновна, - я буду их ставить. И только хорошие.
      Горыныч не мог нарадоваться на новую учительницу, потому что раньше у нас по литературе была самая низкая успеваемость в районе, а с приходом Александры Семеновны она поднялась на недосягаемую высоту.
      Время, конечно, многое стирает с памяти. Остаются только какие-то отдельные картинки, часто не самые лучшие, мелкие, но въевшиеся в память глубоко, глубоко... Вот одна из них.
      Победа весны. По реке плывут облака. Песня поднимается над нами, как флаг. Ее не спеть одному, ее можно спеть только хором. Ворон сидит на камне, отвернувшись от всего мира. Александра Семеновна лежит, подложив под спину лужайку. Сквозь пальцы ее рук и ног растут цветы и травинки. Картинка называется практические занятия по русской поэзии.
      Однажды она велела нам написать сочинение на свободную тему.
      - Но начинаться сочинение обязательно должно следующими словами, сказала она и, сверкнув икрами, обсыпанными золотистой пыльцой, вывела на доске: "Больше всего я люблю..."
      Ворон написал первым. Долго пишет тот, кто не знает, о чем писать. А Ворон, видно, давно уже все продумал.
      - Ты что, уже написал? - спросила она, подходя к Ворону.
      Ворон молча кивнул.
      Я посмотрел в его тетрадь: к четырем начальным словам было добавлено лишь три.
      Она поднесла тетрадь к самым глазам, чтобы, наверно, никто больше не видел, что написано на этой странице и что написано на ее лице.
      Кто-то сказал, что тайна - это нечто слишком малое для одного, достаточное для двоих, но слишком большое для троих. Вскоре уже весь наш класс гордился тем, что именно в нашем классе Александра Семеновна встретила наконец хорошего человека.
      Из школы они всегда шли вместе. В одной руке он нес свой портфель, а в другой - ее. Не знаю, о чем они там говорили и говорили ли вообще. Впрочем, один их разговор мне удалось подслушать. Но об этом чуть позже.
      Если мы гордились этим неземным чувством двух совершенно противоположных по полу и возрасту людей, то учителя не могли этого перенести.
      По школе поползли грязные слухи. Когда директору сообщали новые волнующие подробности, он отвечал какой-нибудь цитатой из Шекспира. Ответ получался убедительный, но непонятный. Александру Семеновну он почему-то ставил выше всего педсовета. Наконец слухи доползли до роно. Директор отбивался как мог, сотрясая стены роно уже не только Шекспиром, но и другими классиками. Однако в роно больше доверяли классикам марксизма-ленинизма и нашу учительницу перевели в другую школу.
      Это был тяжелый удар. И для Ворона, и для Александры Семеновны.
      Между тем судьба уготовила им еще одно испытание. Года через полтора после того, как Александру Семеновну перевели в другое место, я зашел к Ворону. Дверь была приоткрыта, и я невольно зацепил обрывок их разговора.
      - Подождите. Зачем за него выходить?
      - Я и так поздно выхожу. Чего ж еще ждать?
      - Меня подождите.
      - Ну, допустим, через несколько лет тебе будет восемнадцать. Но мне-то уже будет тридцать три. Ты меня никогда не догонишь, Ворон!
      Неделю после ее свадьбы он не ходил в школу. А потом пришел с потемневшим взглядом, как с поминок. Да, свадьба - праздник для одного и похороны для другого.
      Печальная развязка, не правда ли?
      Мой друг теряет свою любимую, а я теряю своего друга.
      Не знаю только, почему он бросил меня.
      Когда я окончил школу, мои родители решили вернуться обратно в Ленинград. Мне надо было поступать в институт. Точней, это надо было моим родителям. Да и что за жизнь для молодого человека в провинциальном городе?
      Накануне отъезда к нам домой неожиданно зашел Ворон.
      Слезы навернулись мне на глаза. Я сразу простил Ворону все свои обиды, написал ему на тетрадном листке свой ленинградский адрес и велел непременно приезжать. Мы обнялись, я полез в грузовик.
      Машина тронулась, и я обернулся назад, чтобы помахать Ворону на прощание.
      Но он уже шагал прочь.
      Последнее, что я увидел, был тетрадный листок, который Ворон вынул из кармана и бросил на дорогу.
      Порыв ветра подхватил мою жалкую бумажку и понес ее вместе с остальным мусором.
      Я закончил институт. Женился. На этом можно было бы поставить и точку, если бы не письмо, которое я получил от своего бывшего одноклассника Н.
      Он спрашивал, как я живу, рассказывал о себе, приглашал в гости. Была в этом письме, между прочим, и такая фраза: "Александра Семеновна умерла".
      В тот же день я послал ему ответ, полный вопросов. Но больше мой товарищ ничего не знал.
      Прошло несколько лет.
      И вот однажды на Невском проспекте я сталкиваюсь с молодой женщиной.
      Невский проспект - это вторая Нева-река. Невский проспект - это река людей, которая течет в обе стороны. Если вы очень хотите кого-нибудь встретить, отправляйтесь на Невский проспект. На Невском проспекте встречаешь человека, которого не видел лет двадцать, и человека, с которым простился двадцать минут назад.
      И вот я встречаю на Невском проспекте женщину - девочку из параллельного класса.
      - Ну, как ты?
      - Замужем.
      - За кем?
      - А, ты его не знаешь!
      - А что Ворон?
      - Ничего о нем не слыхала.
      - Александра Семеновна, знаешь, умерла.
      - Да, - сказала она, - отравилась.
      Прошли еще годы.
      Как-то по служебной надобности попал я в город моего детства.
      Времени у командированного, как известно, целый вагон, и я решил заглянуть в родную школу.
      Сердце заметалось, когда я увидел наш старенький школьный дворик с облокотившимися на забор пожилыми липами, а за ними двухэтажное зданьице из больших светлых кирпичей.
      В школе стояла учебная тишина. На лавочке возле гардероба сидела женщина лет пятидесяти и читала толстую книгу: видно, ждала внука.
      Я присел рядом.
      - Простите, а Андрей Горыныч еще здесь работает?
      - Директор-то? - ответила женщина, поднимая на меня глаза. - Нет, в другой город уехал.
      - А давно?
      - Давно уж. Как учительница одна тут померла, так и уехал.
      Я поднялся, чтобы уйти, но женщина вдруг сама добавила:
      - Сильно много снотворного выпила.
      - Это - чем она отравилась?
      - Не отравилась, - поправила меня женщина и заложила пальцем книгу, а отравили. Да вы садитесь. Она же молоденькая была. Тридцать три годочка только и было. Муж ее к парню одному приревновал. Ну и судили его, конечно.
      - Мужа-то?
      - Ага, мужа. Он все клялся на суде, что не виновен. И тут парнишка этот восемнадцатилетний врывается. "Я, - кричит, - ее отравил!" Ну, и влепили ему!..
      - Высшую меру наказания?!
      - Да. Только не самую высшую, поскольку на лицо явное убийство на ревностной почве, но срок приличный - пятнадцать лет.
      - Так он, значит, сейчас сидит?
      - Сидит, любезный. Но, говорят, за примерное поведение и хорошую работу скостили ему несколько лет.
      - Так, он, значит, должен выйти скоро.
      - Какое там! Отказался он раньше срока выходить. "Сколько, - сказал, - мне положено, столько и отсижу". В это время прозвенел звонок, и школа наполнилась веселыми юными голосами. Да! И мы так же старались первыми выскочить из класса. Я грустно усмехнулся и вышел вон.
      Раза два я писал Ворону туда письма, но он так и не ответил.
      С того времени, как я окончил школу, прошло лет двадцать. Было летнее утро в Петергофе.
      Я возвращался домой от своей знакомой. Не поспев на электричку, отходившую в Ленинград, я слонялся по платформе с тонкими, витыми колоннами, и вдруг увидел его...
      Даже через сотню лет я узнал бы Ворона!
      Прежде чем я успел открыть рот, Ворон повернул ко мне голову и, протянув руку, буднично сказал:
      - Ну, как живешь?
      - Так себе, - пробормотал я.
      Заметив мое смятение, он сказал:
      - Вот такие дела. Женился?
      - Женился, - ответил я. - И развелся. И опять женился.
      - А я просто женился, - сказал Ворон.
      - А жена где?
      - Сейчас подойдет.
      Я огляделся - рядом никого не было. Наступило тягостное молчание.
      - Вы в Ленинграде живете? - наконец спросил я.
      - Зачем нам ваш Ленинград? Мы живем там, куда не идут поезда.
      - А?..
      - А здесь проездом.
      Тут подошла моя электричка. Конечно, можно было бы сесть и на следующую, но Ворон уже протянул мне руку.
      - Прощай, Ворон, - сказал я и, собрав по крохам улыбку, вскочил в вагон.
      Уже в окно я увидел, как к Ворону подошла молодая женщина.
      "Жена", - догадался я.
      И тут меня прошиб пот.
      Женщина мне кого-то очень напоминала. Вот только ее лица я не мог разглядеть.
      Я прильнул к запыленному окну.
      "Осторожно, двери закрываются!" - прошамкал динамик.
      И вдруг женщина повернулась!..
      Это была она. Сомнений быть не могло. Электричка тихо поехала.
      Да, но ей должно быть сейчас уже за пятьдесят! А здесь - лет тридцать пять!..
      Больше я не встречал ни Ворона, ни Александру Семеновну.
      И вообще, ее ли я тогда встретил?
      Помню только, что весь путь до Ленинграда я сидел потрясенный, ничего не замечая вокруг. Сами собой стали выплывать строчки из пушкинской сказки. Это была любимая сказка Ворона. Он знал ее наизусть:
      Перед ним, во мгле печальной, Гроб качается хрустальный, И в хрустальном гробе том Спит царевна вечным сном. И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг Изумленными глазами, И, качаясь над цепями, Привздохнув, произнесла:
      "Как же долго я спала!"
      День рождения
      Еще вчера я молод был, Гулять с девчонками ходил, И целовался до утра Еще вчера.
      Сон протекал где-то рядом, но он не мог его найти. Сон вообще трудно найти на свету. А свет уже, как пожарник, лез через окно, цепляясь за подоконник, кровать, бил уже едкой пеной прямо в глаза.
      Конечно, можно было бы с ним еще побороться, но родовые схватки звонка вытолкнули его из чрева кровати.
      Он заспешил к двери, накидывая на ходу черный с капюшоном халат.
      На пороге стояла почтальонша с уже уставшим за утро лицом.
      - Вам телеграмма. Распишитесь.
      Он расписался и, волнуясь, раскрыл двойной листок с ромашками на обложке. Телеграмма всегда волнует, особенно - когда ее еще не читал.
      Поначалу он никак не мог найти, что именно читать. Первыми ему на глаза попались какие-то цифры: тираж, цена открытки, - потом свой же адрес, своя же фамилия. И наконец вспыхнуло: "Поздравляю днем рождения. Жди. Целую. Всегда твоя".
      Как же он забыл?! И к тому же у него сегодня не просто день рождения, а юбилей. Причем самый круглый. Есть, конечно, круглей, но еще столько же ему не прожить.
      Да, первой его всегда поздравляла Лара. Лариса. А Ларчик просто открывался.
      Он с ней познакомился на Невском. Точнее не он, а Козел. Козлу - это было запросто: мастер пера и кисти. Можно я нарисую ваш профиль?
      Они, когда с Ларчиком столкнулись, пропустили ее вперед, чтобы посмотреть, какие у нее ноги.
      А потом пошли за ней. Козел все над ним шутил, обращаясь к ней, а он делал вид, что улыбался. Он тогда терпел козловские штучки, чтобы ей понравиться. Козел-то его по всем пунктам перекрывал, а он мог нанести удар только скромностью.
      Но потом ему жутко повезло: она легла в больницу. А по больницам Козел не ходок.
      И он стал ходить к ней уже без Козла. Он даже скрывал от Козла - какая больница. Ну, а в больнице любой понравится. Там же тоска. Щами пахнет. Хлоркой. Кроме родителей, к ней никто не приходил. Была один раз подруга, никому не нужная, с лимонами. А он каждый день ее навещал. Методично. Этим ее и пробил. Золотое было время! Весенний больничный сад. Листьями пахнет сырыми прошлогодними. Поцелуи на скамейке, за колоннами и сквозь ограду. И все еще впереди!
      После выписки они поехали не к ней домой, а сразу к нему.
      Но любовь была короткая. По неопытности. Он на ней, может быть, и женился, если бы не ее мать, которая позвонила через два месяца его матери и сказала в трубку:
      - Если ваш, извиняюсь, поганец, еще раз встретится с моей дочерью, я его чем-нибудь убью!
      А на другой день Ларочка сама к нему приехала, вся в слезах, наскандалила и взяла пятьдесят рублей на операцию у честного специалиста.
      Потом вышла замуж. Родила какого-то ребенка. Причем от мужа. А с ним встречаться больше не захотела, только звонила ему, когда мужа не было дома, поздравляла с главными советскими праздниками, всегда первая. Вероятно, это особый тип людей: им стыдно, если они не всех знакомых поздравили с праздником.
      Все это пронеслось у него в голове за одну секунду. Наверно, три тысячи лет назад времени бы на это понадобилось во много раз больше. Но принцип мышления остался тот же - линейность. Все по порядку. Слева причина. Справа - следствие. И чувство еще пока линейно, и время, и движение в пространстве. Мы еще не умеем мгновенно схватывать весь опыт, всю историю, все жизни. Одним взглядом, как картину в раме. Мы еще живем, как бы читая книгу. Мгновение и вечность - для нас еще не одно и то же. Мы еще не можем слиться со всеми людьми, со всем миром. Хотя тайно от себя к этому стремимся. Вот оно - счастье! Новый вид соединения времени и пространства, духа и материи. Постоянное счастье. Может, космическая пыль - это оно и есть? А потом катастрофа - и все с начала, с нуля, с очень одиноких клеточек.
      Это он подумал параллельно мысли о Ларчике, когда пошел о ней думать по второму кругу.
      Но почему же Ларчик? Подписи-то нет. Он покрутил в руках телеграмму. Буквы плохо пропечатались, но конец слова можно было разобрать: "...нск".
      Ну, конечно же, Зареченск! Надя. Или, как она себя называла, Надежда. Это звучало очень сильно: "Твоя Надежда".
      Ей было столько же лет, сколько и ему, но он чувствовал себя намного старше. Год, прожитый в Ленинграде, равняется пяти, прожитым в Зареченске.
      Он ей сразу сказал, что у него хорошие связи с "Ленфильмом" и он может устроить ее туда на работу. Вообще-то он и сам верил, что у него есть связи с "Ленфильмом", но все же не такие хорошие, чтобы кого-то туда устраивать. Он сказал это нарочито небрежно, буднично, словно каждый день устраивал народ на "Ленфильм".
      - Ну, об этом после, после, - сказала она, тоже небрежно.
      Видно было, что такая перспектива ее обрадовала, но она захотела отложить разговор об этом на десерт, а также не хотела акцентировать на этом его внимание, чтобы он не подумал, что она полюбила его только за то, что он может устроить ее на "Ленфильм".
      В этот момент он почувствовал, что любые его слова и дела будут ей нравиться.
      С мужчин надо требовать выполнения обещаний до первой любовной ночи. Ночь остужает голову. Утро всегда холоднее вечера. Он разочаровался в ней, хотя она и старалась ему понравиться. Это его особенно раздражало: он подумал, что вряд ли она прикладывала бы такие старания, будь она его женой, или живи она в Ленинграде, или работай она директором "Ленфильма". Когда перед нами обнажается истина, мы обманываем того, кто ее от нас прятал.
      Он особенно и не скрывал к ней своего охлаждения: зачем затягивать обман? Но она поначалу не догадывалась об этом. Или не хотела догадываться. Она уже активно приучала к себе его одежду, мебель, посуду. А может, это и не от нее? Может, от жены?
      Они играли в народном театре.
      Сначала он на нее не обращал никакого внимания. Да и она, как выяснилось позже, тоже не видела в нем героя своего романа.
      Путь от театра до Дворца бракосочетания занял чуть больше месяца.
      Он все сомневался, даже в день свадьбы, стоит ли ему на ней жениться и стоит ли ему жениться вообще? Из парикмахерской он вышел, игнорируя мороз, с непокрытой головой, как на похоронах, держа шапку в руке, чтобы не помять прическу.
      А в доме невесты уже был переполох. Свадебная "Волга" и автобус с гостями уже раздували ноздри, а жениха все не было.
      Шел он медленно, зная, что без него вряд ли начнут. Какая свадьба без жениха? Может свернуть? - думал он, скрипя уже не девственным снегом.
      В машине на пути ко Дворцу его затошнило. Водитель остановился - и он вышел продышаться. Судьба давала ему еще один шанс улизнуть.
      На свадьбе он впервые напился. Сквозь бокал вина мир кажется добрей, красивей, правдивей и богаче. Он полез обнимать подругу своей жены, когда жена вышла. О чем ей моментально было доложено свидетелями.
      На глазах у всех она залепила ему пощечину и швырнула на стол свое обручальное кольцо.
      - Милые бранятся - только тешатся! - сказал ее отец и предложил гостям выпить за здоровье родителей невесты.
      Жили они с первой женой, так же, как потом и со второй, порознь, каждый в своем доме. Встречались раз в неделю. Прощаясь, говорили:
      - Созвунимся. Или созвонимся.
      А потом они стали встречаться реже, потому что она переехала в Москву.
      Детей у них могло быть двое. (Так же, как и со второй женой).
      Первого не хотели оба: он - потому, что не хотел вообще, а она - потому, что не хотел он. А еще потому, что чувствовала непрочность их связи. Да еще институт не был закончен.
      Второго не хотел только он. Но когда пришло письмо, в котором сообщалось, что сынок все-таки будет, он плюнул: а, пусть! Но судьба и на этот раз оказалась к нему благосклонной. Слухи о зачатии его ребенка оказались немного преувеличены.
      С каждым годом они встречались все реже и реже. Раз в год. Раз в два. Потом - развод. Развод был плавным и естественным, как превращение кипятка, которым заливают хоккейную площадку в лед.
      Они встречались и после развода. И даже после его второй женитьбы. Сначала он изменял первой жене с будущей, а потом - второй с бывшей.
      Тут раздался телефонный звонок. Он снял трубку. Женский голос спросил:
      - Вы меня узнали?
      - Конечно, узнал, - сказал он.
      - А вот и нет! Не узнали.
      - А вот и да! Вот узнал.
      - Кто же я?
      - Вы - абонент! Женского пола.
      - О, у вас тонкое чувство юмора.
      Он подумал, что сказал не то, что она сейчас обидится и повесит трубку. Надо было тянуть время.
      - А вы откуда звоните?
      - С улицы. По телефону. Вы меня ждете?
      - Да, жду! - воскликнул он. Чуть было не сказал: "Жду всегда и всех". - Только что получил от вас телеграмму.
      - Какую телеграмму?
      Он опять напугался, что сказал не то.
      - Да тут какая-то телеграмма. Черт знает, от кого. - Ах, да телеграмма! Это я послала. Так вы ждете или нет?
      - Да, да! Жду! - закричал он.
      - Сегодня... - услышал он, и пошли короткие гудки. Он повесил трубку и взглянул в зеркало, висящее рядом.
      Еще вчера я сильным был, Вино с приятелями пил, И смерть была мне не страшна Еще вчера.
      Он вымылся, побрился, надел чистую рубашку, новый галстук, костюм и стал ждать.
      Почему она называла его на "вы"? Или это новая знакомая, которую он плохо знает (когда-то дал в попыхах телефон), или очень старая, которую он хорошо забыл. Может, она так играет?
      Это была у него такая Мила. Игрунья. Любительница телефонных шуток.
      - Это из суда звонят. К нам пришел исполнительный лист. Почему вы не платите алименты за внебрачного ребенка пяти лет? Вам необходимо уплатить... Ха-ха-ха!
      И дальше переходит на нормальный голос.
      Но это еще так, юмор Бонифация.
      Самое страшное - когда они тебе звонят: "Нам надо срочно встретиться". - "Зачем?" - "Это не телефонный разговор". - "Ну, приезжай". "Нет, давай встретимся где-нибудь в центре".
      В такие минуты у него внутри что-нибудь обрывалось. Но внешне он сохранял олимпийское спокойствие:"В центре тебя?". Или: "Не делай глупостей". - "А что делать?" - "Ты же не маленькая..." Иногда он говорил: "С ней пошутили, а она и надулась! "
      Впрочем - не будем об обратной стороне любви. Кого же он сейчас ждет?
      Может, это - Лодыгина? Палач в постели. Сначала пытка голодом, а потом перееданием. В итоге сама же оказывается жертвой.
      А может, - Илона? Как обои - красивая только с одной стороны. Глаза газели и позвоночник бронтозавра.
      Или - Зелинская? Грубая в жизни, но не позволяющая грубостей в любви.
      Он провел пальцем по пыльному абажуру настольной лампы.
      Нэлли Р. Всегда умудрялась глядеть в глаза.
      Вершинина Галя. Тихая, стеснительная. Но когда они доходили до дела, становилась такой дьяволицей, что он по сравнению с ней был сущим ангелом.
      Лика Ракитина. Анжелика, где твой король? Была постоянно во внутренней борьбе. И хотелось ей и кололось. Так себя этим истощила, что к тридцати годам была уже старой безобразной девой.
      Ольчик. Крупная, полная, но никогда не замечала свою полноту и не давала повода замечать другим.
      Власта 3. Все стремятся к Власте. Расчетливо изменяла мужу, но все равно любила. И не приведи господь было сказать ей о муже что-нибудь плохое!
      Лора Рихтер. Плохо понимала, чего ей нужно. Ложилась в кровать, как в гроб.
      Торпеда (Торопова Наталья). Некрасивая, но горячая. Силой любви старалась отвлечь внимание от своих слабых мест.
      Чем загадочней становился образ пославшей телеграмму, тем сильней разгоралось воображение.
      Как беременная женщина уже любит еще неродившегося ребенка, так и он уже готов был влюбиться, еще не зная в кого. Незримая, она уже была ему мила. Во-первых, потому, что воображение часто идеализирует того, чей голос впервые слышишь по телефону, или чьи пылкие строки читаешь в послании.
      Во-вторых, потому, что эта незнакомка наверняка его бывшая знакомая, а раньше его вкус вряд ли был хуже, чем сейчас.
      В-третьих, потому, что сейчас он был готов к этой встрече, даже желал ее, устав от последних лет одиночества.
      Время - как комар: его хорошо убивать книгой.
      Он взял с полки томик поэта и придиванился, заложив ногу на ногу.
      Дон Гуан
      К ней прямо в дверь - а если кто-нибудь
      Уж у нее - прошу в окно прыгнуть.
      Лепорелло
      Конечно. Ну, развеселились мы.
      Недолго нас покойницы тревожат.
      Кто к нам идет?
      Он вышел на балкон. Белые ночи кружили над городом. Прилетела фраза. Уж полночь близится, а вечера все нет.
      Он стал разглядывать проходящих внизу людей. Женщин было, как всегда, больше. Или он не замечал мужчин? От нечего делать он решил оценивать каждую: с какой бы из них он захотел встретиться? Потом усложнил задание - и стал определять семейное положение, профессию, куда и откуда идет.
      Вот спешит блондинка. Но химическая. Сверху это особенно хорошо видно. Химическая блондинка - это женщина с темным прошлым. Замужем. И, судя по продуктовой сумке, два ребенка. Один - маленький, второй большой, старше ее. У жены всегда на одного ребенка больше, чем у мужа.
      А вот дама неопределенных лет, пола и профессии. Не то читающая, не то пишущая. Женщина-писатель - это не женщина и не писатель.
      А вот совсем молоденькая. Поросенок в юбочке. Что с ней будет через несколько лет?
      С молодыми вообще трудно. Мало того, что ничего не умеют, так еще уговаривать сколько. А пока уговоришь, все силы растеряешь. И уже ничего не надо.
      Он поплыл на крыльях воспоминаний...
      Вдруг звякнула штора за балконной дверью. Значит, открылась дверь на лестницу. Он ее, кажется, и не закрывал: на случай - если не услышит звонок.
      Шагнул в комнату и в ту же минуту услышал из прихожей низкий, но красивый женский голос:
      - Живые есть?
      И тут возникла она. Он ее и не узнал поначалу. Во всяком случае, ему показалось, что не узнал. Хотя лицо было знакомо.
      Высокая дама в легкой юбке цвета фиолет и таком же, но темней пиджаке. Синяя шляпка. Темные кудри до плеч. Большие вишневые губы растянулись в уверенную улыбку:
      - Вот как вы меня встречаете!
      - Я вас встречал, - тоже улыбаясь, сказал он.
      - Я вас встречал, чего же боле! - сказала она, продолжая улыбаться.
      - Я вас с балкона высматривал.
      - Вы ожидали, что я прилечу прямо на балкон? А я взяла и нарушила ваши правила: вошла через дверь. А это - вам!
      И она протянула ему влажный букет алых роз.
      - Их столько, сколько вам лет. Я вас не оскорбляю тем, что называю на "вы"?
      Он поставил розы в прозрачную вазу.
      - В какое из этих кресел может сесть дама? - спросила она.
      - Только - в то, где сидит мужчина.
      Она села, раскинув руки и платье по всему креслу, и замерла, уставившись на него, как на фотографа.
      Его взгляд тут же попал в паутину ее чулка.
      - Вы один? - спросила она.
      - Да. Я всегда был один. Даже когда был женат.
      - Вы не были счастливы с женой?
      - Были. Но только до свадьбы.
      - Да, после свадьбы женщина становится хуже.
      - Нет. Не женщина после свадьбы становится хуже, а требования к ней становятся выше.
      - Как она готовила?
      - Плохо. Но зато разрешала это не есть.
      - Вы ее обманывали?
      - Да, обманывал без конца. Обман вызывает цепную реакцию. Стоит обмануть один раз, как потом обманываешь второй, чтобы скрыть первый. Но ложь - это еще не самое страшное. Страшней, когда вынужден сказать правду. Впрочем, ложь и правда, добро и зло - это нейтральные понятия: как дождь и пламя, как боль и радость. Хирург делает больно. Предатель говорит правду. И вообще добро и зло - не одно ли это и тоже? Все зависит от точки зрения. Станьте выше - и вы увидите дальше. Вы увидите, что от зла рождается добро, а добро, как Иван Сусанин, ведет вас в дебри зла.
      - А по-моему, вы завели меня в дебри метафизики.
      Да, подумал он, разговор становится слишком серьезным. Надо выбираться на лужайку радости. Смех быстрей прокладывает путь к женщине, чем слезы. А он даже не знает, кто она.
      - Хотите шампанского?
      - Нет, - сказала она. - Это изобретение французов. Оно плохо усваивается северным организмом. Не лучше ли красное вино? Оно добавляет в нашу кровь германий и уносит из нее столь вредный для нас стронций, - она потянулась к сумочке. - Я позаботилась заранее.
      - Знаете, что делать, если вы пролили красное вино на белую скатерть?
      - Знаю, - сказала она. - Надо начать есть черную икру. Это отвлечет внимание хозяйки от белой скатерти.
      Сейчас она напоминала его жену. Своей самоуверенностью. И даже внешне. Он не любил женщин, напоминавших его жену. Когда он встречал таких женщин, у него просыпалась к жене любовь. Как и после очередной измены. После того, как он изменял жене, он любил ее сильней всего. А может, это была не любовь, а жалость? Впрочем, жалость - это разновидность любви. Есть два вида любви: любовь вверх и любовь вниз. Первая - восхищение. Вторая - жалость.
      Думая об этом, он одновременно говорил с незнакомкой о другом.
      - Вы похожи на мою жену, - сказал он.
      - Вы всегда так знакомитесь с женщинами? - сказала она.
      После вина она преобразилась. Вино перешло в щеки. Волосы стали менее строгими. Она помолодела. Теперь ей на вид можно было дать не больше двадцати.
      Ему захотелось прикоснуться к ней губами. Но она, предугадав его желание, сказала:
      - Я приготовила вам сюрприз.
      Он вздрогнул.
      - Какой же?
      - Я - ваша дочь.
      Он отпрянул назад. Чудовищные секунды! Лавина картин и мыслей обрушилась на его. Мигом сложилась вся ее жизнь.
      Она засмеялась.
      - Ловко я вас провела! Хотела посмотреть на вашу реакцию. Какая же я ваша дочь, если я старше вас!
      Он вгляделся. Действительно! Как он не заметил раньше! Крысиная проседь в черных проволочных волосах. Морщины у глаз и рта. Жилистые руки. Сиплый голос.
      Ему стало холодно.
      - Кто же вы? - прошептал он.
      - Я - ваша любовь. Ваша старая любовь.
      Он мысленно листал свой список.
      - Не напрягайте память.
      Вдруг пропикало радио из кухни. Послышались позывные последнего выпуска новостей. Он и не заметил, как стемнело.
      - Я ухожу.
      - Так рано?
      Он включил свет.
      И ахнул! Перед ним стояла совершенно другая женщина.
      На свету оказалось, что она вовсе не седая, а русая. И не худая, а чуть склонная к полноте. И совсем не высокая. И возраст - не хорошо за пятьдесят, а немного за тридцать.
      Внешность зависит от освещения.
      - Провожать не надо.
      Раньше он радовался этим словам. Теперь же...
      - Нет, нет! Я провожу.
      - Хорошо. Но только до угла.
      Он выключил свет и захлопнул дверь. Снизу из-под лестницы дохнуло гнилью.
      Они молча спустились и вышли на Старую Дворянскую. У дворца Кшесинской она остановилась и повернулась к нему. Было темно, но он вновь заметил чудную метаморфозу, происшедшую с ней. Плоское лицо. Азиатские скулы. Раскосые глаза. И шляпа, и костюм ее озарились кровью.
      Лунный свет и уличный фонарь нанесли последние мазки.
      Она протянула ему руку в бледной перчатке.
      Он остался стоять.
      Она свернула за угол.
      Теперь можно и нарушить данное ей обещание.
      Озираясь, перебежал дорогу.
      Встал за кустом жасмина.
      Она быстро шла к белому автомобилю возле мусульманской мечети.
      Села на заднее сиденье.
      Сигарета осветила ее лицо.
      Машина сорвалась с места и понеслась мимо Петропавловской крепости в сторону Троицкого моста.
      Как хвост воздушного змея пролетел прищемившийся, розовый, развевающийся и удлиняющийся шарф.
      Страшная мысль пронзила его: да ведь мост же разведенный!
      Но машина уже исчезла во тьме.
      На улице стало пустынно и тихо.
      Домой возвращаться не хотелось.
      Он побродил еще немного, но идти было больше некуда, и он побрел назад.
      Уже издали он увидел во всех окнах своей квартиры свет!
      Пожар?! Но свет был свой.
      Забыл его выключить?! Но он его и не включал.
      Воры!
      Он побежал. Страх перерос в отвагу.
      Вверх по лестнице. Споткнулся. Упал. Вскочил и дальше наверх. Быстрей! Где ключ?
      Неужели потерял?!
      Да вот он!
      Выставил вперед ключ - как штык.
      Уже на лестнице услышал голоса из своей квартиры.
      Веселый шум.
      Дверь была приоткрыта, хотя он ее закрывал.
      Подкрался. Прислушался.
      Теперь до него доносились отдельные слова.
      Людей было, кажется, много.
      Что за ночные гости?
      Никогда его так не поздравляли.
      Он решительно открыл дверь. Потом толкнул другую. Шагнул в большую комнату, где еще час назад сидел с незнакомкой.
      Голоса разом смолкли.
      Все обернулись к нему.
      Дети и взрослые.
      Он видел их в первый раз, но все они казались ему до ужаса знакомыми. Более того, они были похожи на него! Мальчики и девочки. Большие и маленькие.
      Они застыли и смотрели на него. Один - с бокалом вина за его столом. Другой - с раскрытой книгой у его шкафа. Грудной ребенок на полу поднял головку и уставился туда, куда смотрели все. Несколько человек стояли, облокотившись на рояль. Все были до боли похожи на него.
      - Это отец? - спросила девочка.
      - Да, - ответил один из его взрослых двойников. - Это наш отец.
      - Садись с нами, отец! - закричали они. - Выпей с нами! Расскажи нам, кем ты стал. А мы расскажем тебе, кем могли бы мы стать.
      Они снова стали смеяться...
      * * *
      Теперь накануне каждого своего дня рождения он со страхом ждет их визита. Раз в год они являются к нему и поздравляют его с днем рождения. С его днем рождения. С днем его РОЖДЕНИЯ. С днем РОЖДЕНИЯ ЕГО.
      Они рассказывают о себе. О своих планах на будущее. А он гадает, от кого они. Этот - от Н. А этот от П. А может, от Г.?
      - Они меня мучают, - рассказывает он какому-нибудь случайному слушателю: старичку на скамейке или соседу по палате. - Но я им не верю. Они не отбрасывают тени. И не дают отражения. Этих детей попросту нет! Они не родились!
      Одинок ли он? Нет. Человек не может быть одиноким. Иначе это не человек. Даже заключенный в одиночной камере - не одинок. Одинок - только мертвец. Он пишет стихи. Точнее - только одно стихотворение. На чем попало. Бессчетное число раз.
      Еще вчера я счастлив был. И с чистой совестью грешил. Была весенняя пора Еще вчера.
      Диван
      Два грузчика внесли в квартиру диван и спросили у Блинцова:
      - Куда ставить-то?
      - Да ставьте пока посередине, - сказал Блинцов.
      Когда грузчики ушли, Блинцов сразу же бросился проверять диван. Бухнул его кулаком. Сел. Попрыгал задом. Потом прилег и не заметил, как уснул.
      Вечером пришла с работы жена и стала его будить:
      - Вставай! Спать пора!
      Блинцов, недовольный, встал:
      - Ты думаешь, на таком мелком диванчике вдвоем уместимся?
      - Так он же раскладной, - с улыбкой сказала жена и потянула к себе нижнюю часть дивана.
      В диване что-то щелкнуло, и он стал вдвое шире.
      - Слушай, а он еще и в длину раскладывается! - радостно сообщила жена, дернув диван за ручку, после чего он стал в полтора раза длинней.
      - По-моему, он для нас даже великоват, - сказал Блинцов, прижимаясь к стене.
      - Это ты сейчас так говоришь, пока у нас детей нет, - сказала жена. Залезай!
      Блинцов нехотя залез на диван.
      - Ого! Здесь и подушки есть! - воскликнула жена, беря в руки подушку.
      От этого в диване опять что-то щелкнуло, и Блинцову показалось, что диван стал еще больше.
      Тут в квартиру позвонили.
      - Иди дверь открой! - велела Блинцову жена.
      В квартиру позвонили еще раз.
      - Ты чего ж это дверь не открываешь?! - накинулась жена на Блинцова.
      - Не могу слезть с дивана! - ответил Блинцов. - Я не знаю, где с него слезать.
      - Ах, какой же ты бестолковый! - сказала жена. - Смотри!
      Она разбежалась - и прыгнула за подушки. Больше свою жену он не видел.
      Утром в расстроенных чувствах Блинцов пошел на работу.
      Но минут через десять поймал себя на мысли, что все еще идет по дивану.
      "Я заблудился! - с ужасом подумал Блинцов -. Надо что-то думать! - он присел на какой-то валик. - Выход один - выкинуть этот диван, к чертям, на помойку! Сейчас соберем его..."
      И Блинцов стал собирать диван. Но при всяком движении в диване что-то щелкало, и он только увеличивался. Потом уже достаточно было лишь коснуться дивана, перевернуться на другой бок, почесаться или вздохнуть, чтобы в диване опять что-то щелкнуло и он сам раздвинулся бы еще.
      Вечером Блинцов встретил девушку.
      Не зная с чего лучше начать, он начал издалека:
      - Что делает так поздно молодая девушка на чужом диване?
      - Я не девушка, - сказала она. - А студентка. Угол хотела у вас снять.
      - Пожалуйста, - сказал Блинцов. - Угол дивана вас устроит?
      - Нет, - сказала она. - Нам с мужем это слишком дорого.
      И укатила назад, оставляя на диване следы велосипедных шин.
      Впервые с момента покупки дивана Блинцов почувствовал голод. Он позвонил по телефону соседке и пригласил ее к себе в гости.
      - На чашку чая, - сказал Блинцов. - Только поесть чего-нибудь захватите.
      - А ваша жена? - спросила соседка. - Вдруг она об этом узнает?
      - Не узнает, - сказал Блинцов. - Она сейчас далеко. На другом конце дивана...
      Через неделю Блинцов получил письмо. Письмо было от жены. Она писала, что живет на юге. Разумеется дивана. И просила выслать свидетельство о браке, чтобы оформить развод.
      После этого Блинцов предпринимал еще попытки избавиться от дивана: снова собрать его, или наоборот, разобрать, слезть, уйти под покровом ночи. Но при всяком движении раздавался щелчок, и диван только увеличивался.
      От всех этих дел Блинцов почувствовал страшную усталость.
      "Куда бы лечь?" - огляделся он.
      Но поскольку вокруг ничего не было, кроме дивана, улегся прямо на него. Раздался опять щелчок! Под Блинцовым что-то раздвинулось, и он навсегда исчез в недрах дивана.
      Гроб с музыкой
      У одного пианиста умерла теща.
      Он приходит домой в час ночи, смотрит - теща на диване лежит. Он и подумал, что она умерла. Нет, конечно, сначала он проверил, не обманывает ли она его. Подошел к ней поближе и в лицо ей дымом дыхнул - из папиросы. Она лежит, не шелохнется. Он тогда ей голову пеплом с папиросы посыпал. Она снова лежит, не бросается. Он тогда вконец осмелел, совсем близко к теще подошел и как крикнет в ухо ее седое:
      - Серафима Львовна, вы случайно не померли?!
      А она - без всяких признаков жизни. Только храпит.
      Правда, тогда у пианиста мелькнула мысль, что теща в летаргическом сне, и он, понимая, что дорога каждая минута, кинулся к телефону. Скорей заказывать гроб.
      В похоронном бюро ответили, что сначала надо вызвать врача. Но пианист подумал, что на врачей надеяться нельзя, что от них можно ожидать чего угодно вплоть до полного выздоровления покойника. И он позвонил своему приятелю. Столяру. Ивану Иванычу.
      Иван Иваныч Столяр говорит:
      - Не могу. Я сейчас занят. Сном.
      Пианист говорит:
      - Ну, я тебя прошу. У меня сегодня такой день!
      А ты мне хочешь все испортить.
      Столяр говорит:
      - А что у тебя? Прибавление в семье?
      - Лучше, - говорит пианист. - Убавление. Приезжай - не пожалеешь. Только инструмент захвати и торт.
      - А можно я еще племянника захвачу? - спрашивает Столяр.
      - Лучше девушек каких-нибудь, - говорит пианист. - Чтобы поминки нескучными были. С танцами.
      - Первым делом - работа, - сказал Столяр, - а девушки - потом.
      Столяр приехал с племянником в середине ночи. Они выкинули из тещиного шкафа одежду, разобрали его, и Столяр сколотил довольно сносный гроб. Причем сверху оказалась дверца с зеркалом и ручкой.
      - Ничего, что крышка с замком получилась? - спросил Столяр.
      - Еще лучше, - сказал пианист. - Надежней. Закрыл гроб на замок, а ключ закопал.
      - Лучше бы зеркалом вовнутрь, - сказал племянник. - Женщины, они без зеркала жить не могут.
      - Тогда тем более не надо вовнутрь, - сказал пианист. - А то она такая дура, что там оживет.
      - А не пора ли, хозяин, нам ее обмыть? - спросил Столяр.
      - Кого?! - не понял пианист. - Тещу?
      - Нет, продукцию, - сказал Столяр и расстелил на гробе газету "Лесная промышленность".
      Пианист поставил на гроб бутылку водки и маринованные грибки, которые заготовила на зиму теща.
      Через час племянник сказал пианисту:
      - Дядь Саш, сбацай нам чего-нибудь музыкальное.
      Пианист сел за рояль и стал наяривать траурный марш, правда, раз в десять быстрей и громчей, чем это принято во всем цивилизованном мире.
      А Столяр стал звонить своей знакомой: дескать, что вы делаете сегодня ночью? Я хочу вас пригласить в одну интересную компанию.
      - Кирюха, ты что?! - закричал на него пианист. - У нас же теща еще не убрана!
      - А что, она разве здесь? - удивился Кирилл Михалыч Столяр. - Тогда чего ж мы по девушкам звоним?! Давай приглашай свою тещу к столу!
      - Ей нельзя, - сказал пианист. - Ей врачи пить запретили.
      - Мне тоже врачи запретили, - сказал Столяр. - А я такого нашел, который разрешил.
      Племянник в это время тыкал вилкой в последний гриб, который все время выскальзывал и прыгал по комнате, как лягушка. Наконец он загнал гриб в тещину комнату и там заколол его.
      Об этом пианист и Столяр догадались по крику тещи, которая выскочила к ним с четырьмя дырками на пухлой руке.
      - Вы что, с ума посходили?! - закричала теща на них. - Я же эти грибы на зиму заготовила!
      - Не мешайте, - сказал Столяр. - Мы же не просто съели, а на поминках его тещи.
      И указал на пианиста ногой.
      - Пожалуйте! - вежливо сказал теще племянник и открыл дверцу гроба, как бы приглашая тещу войти.
      Пианист, видя, что ему никуда от возмездия не деться, с криком "Ура!" нырнул в гроб и заперся изнутри. Столяр снял кепку.
      Вдвоем с племянником они подхватили гроб, вынесли его из квартиры и стали запихивать в мусоропровод.
      - Может, быстрей на лифте? - сказал племянник...
      Утром жильцы дома увидели в лифте гроб, стоящий вертикально, и целый день ездили вверх-вниз с гробом. Во время этих поездок пианист, стоя на голове, много о себе узнал: каким он был при жизни. Когда в лифте ехал один человек, пианист нарочно кашлял, и человек очень пугался и выскакивал из лифта не на своей остановке...
      Вскоре, лет через десять, теща простила пианиста. И теперь, когда у нее хорошее настроение, она пихает пианиста в грудь и говорит:
      - В гробу я тебя видела!
      Отражение
      У инженера Мухина исчезло отражение.
      Он вертел зеркало и так, и эдак, тряс его, заглядывал с другой стороны, но отражение все равно не появлялось.
      Мухин вышел на лестничную площадку и позвонил соседке:
      - У вас отражение в зеркале есть?
      - Сейчас посмотрю, - сказала соседка и, вернувшись через полчаса, сообщила: - Отражение есть. Зеркала нет. Я в воду глядела. А что?
      - Да у меня отражение исчезло с утра, - сказал Мухин. - Так я подумал: может, это по всей лестнице?
      - То-то я смотрю, на вас лица нет, - сказала соседка.
      - Как - нет?! - ахнул Мухин и схватился руками за лицо.
      - Да я не о том, - сказала соседка. - Осунулись, говорю, похудели. Работаете, наверно, много, а едите мало. Тут не только отражения - и тени не будет.
      Соседка была полная, но Мухину показалось, что она пустая.
      Вернувшись к себе, он позвонил в кооператив по ремонту зеркал.
      - Что с ним? - спросила приемщица.
      - Изображения нет, - сказал Мухин.
      Вскоре прибыл мастер:
      - С зеркалом что-нибудь делали?
      - Ничего, - сказал Мухин. - Смотрел только.
      - Смотреть тоже надо умеючи, - строго сказал мастер. - Не умеют пользоваться зеркалами, а туда же - смотрят!
      Он вынул из чемоданчика тряпку, протер зеркало и глянул в него:
      - Порядок! Показывает. С вас тридцать рублей.
      - Да-а, - сказал Мухин, неохотно доставая деньги. - Сейчас оно показывает. А уйдете - опять испортится.
      - Тогда привезете к нам, - сказал мастер. - Заменим раму.
      С уходом мастера, как и предполагал Мухин, отражение опять исчезло.
      Милиция по телефону поняла Мухина не сразу:
      - Кто убег?
      - Отражение, - сказал Мухин.
      В трубке молчали минут десять. Потом спросили:
      - А кто говорит?
      - Отражаемый, - сказал Мухин. - Верней - отражавшийся.
      В трубке помолчали еще минут десять. А потом велели Мухину двигаться по направлению к чертовой бабушке.
      Мухин не знал, где находится не только чертова бабушка, но даже чертова мамаша, и поэтому двинулся в церковь.
      - В бога-то веришь? - спросил священник.
      - Сейчас поверил, - сказал Мухин.
      - Значит, на истинном ты пути, сын мой, - сказал молодой священник. Поверишь в бога - поверишь и в себя.
      Из церкви Мухин вышел новым человеком.
      "Я верю! - шептал он. - Я верю в себя! Я бог! Я не просто инженер. А старший инженер. Нет. Я - начальник нашего отдела. Клычко Нина Петровна! Я - Нина Петровна Клычко!"
      Мухин влетел в квартиру и сразу же бросился в ванную, где висело зеркало.
      - Я тут начальник! - крикнул он и резко, без подготовки глянул в зеркало.
      Отражение было. Только не его, а Клычко Нины Петровны.
      "Мало того, что она на работе за мной все время смотрит, так теперь и дома будет следить, - с тоской подумал Мухин. - И в ванной теперь не помыться. Только - в костюме и галстуке".
      - Накануне пили? - спросил врач.
      - Нет, - сказал Мухин.
      - Раздевайтесь до пояса.
      - Так только лицо не показывает.
      - Курите?
      - Нет.
      - А с женщинами как?
      - Только по большим праздникам, - сказал Мухин.
      - Очень хорошо, - сказал врач. - А если бы пили, курили и женщинами злоупотребляли, это бы все на вас отразилось.
      - Спасибо, доктор! - крикнул Мухин и выскочил из поликлиники, забыв одеться.
      Впервые за много лет Мухин не пошел на работу... Всю ночь он хлестал вино, орал песни и резался в шашки с Клычко Ниной Петровной на раздевание. Вместе с ними третьим за столом было зеркало. На стуле. В зеркале появлялось отражение то Сильвестра Сталлоне в костюме Рембо, то Федора Шаляпина в костюме Мефистофеля, то министра культуры в костюме министра обороны, то свиньи без костюма, то вообще вдруг все мигало, плыло и гасло до состояния черноты. Пару раз зеркало плюнуло в Мухина. А когда Мухин увидел, что из зеркала на него замахиваются, он тоже замахнулся и ударил!..
      Зеркало пискнуло! - и в нем появилось отражение Мухина. Правда, побитое. И в некоторых местах не цветное, а черно-белое.
      Мухин погрозил ему кулаком и сказал:
      - То-то же! Смотри у меня! Рожа!
      Бессмертный
      - А это какой мед?
      - Лечебный.
      Жена послала Костяшкина за медом, и вот он стоял перед медовщиком, не зная, какой мед выбрать. А выбор был. Из двух сортов. Медовщик уже вспотел, нахваливая Костяшкину один сорт и ругая другой. А потом наоборот.
      - А от чего лечит? - спрашивал Костяшкин.
      - А от всего, милок, - сладко говорил медовщик. - От ожирения, от похудания, от малого роста, от лысины, от СПИДу, от бесплодия, как противогрибковое можно, как противодитяточное. Противогрибковое, значит, так: захотел грибов - принял меду, и грибов уже не хочется. От бесплодия даешь мед тому, от кого хотишь забеременеть. Противодитяточное - оба едите мед и избегаете всяких половых контактов.
      - А это что за мед? - кивнул Костяшкин на другую кучу.
      - Бессмертный, - сказал медовщик. - Из бессмертника, значит. Ложку съел - и ты живой.
      - Я и так живой, - сказал Костяшкин.
      - А будешь живее всех живых! - сказал медовщик.
      - А проверить можно бессмертие?
      - Можно, - сказал медовщик. - Задавай мне любой вопрос.
      - А если я окажусь не бессмертным?
      - Тогда ко мне придешь. Я тебе деньги верну.
      - А сейчас чем докажешь? - спросил Костяшкин.
      - А справку тебе дам, - медовщик послюнил химический карандаш и написал на клочке бумажки "Справка. Сия дана человеку в том, что он бессмертен. Справка действительна 1 день. Центральный колхозный рынок. Медовщик Соколов".
      - А на завтра? - спросил Костяшкин.
      - А на завтра надо снова ко мне. Вот тут же написано, - медовщик поднес бумажку к глазам. - Не пойму, чего написано... Ага, вот - "...на один день". Было б написано "два дня", тогда б ты два дня веселился.
      Костяшкин съел меду на сорок дней.
      Когда "скорая" увозила бессмертного Костяшкина с рынка, он приложил все силы, чтобы бессмертие из него не вырвалось.
      Утром дома его встретила жена.
      - Так, говоришь, меду укушался? А закусывали чем? Пирожными?
      - Он бессмертие дает, - сказал Костяшкин.
      - Так ты у нас еще и бессмертный?! - сказала жена, беря сковороду, как гранату.
      Разговор становился тяжелым.
      - Да, бессмертный, уж извини.
      - А я? - спросила жена.
      - А ты уж так. Как привыкла. Помрешь, значит. В конце жизни.
      - А ты у меня помрешь в расцвете лет! - сказала жена, и на лице бессмертного Костяшкина появился первый синяк.
      "Хорошо еще я ей о противозачаточном не сказал!" - подумал Костяшкин и вышел на улицу. Разговор с женой не испортил ему настроения: ведь впереди у него было бессмертие. Правда, на 40 дней. Ну, а там можно будет еще медку подбросить.
      "А может, я не бессмертен? - подумал вдруг он. -Может, этот мед - липовый?!"
      Чтобы проверить свое бессмертие, Костяшкин бросился под машину.
      Машина с визгом затормозила, и из нее с визгом выскочил шофер.
      "Да, действительно бессмертный!" - подумал Костяшкин, получая кулаком в ухо.
      Выписавшись из больницы, он еще несколько раз бросался под машины, наводя ужас на всех водителей города.
      Чтобы окончательно увериться в своем бессмертии, Костяшкин решил броситься с крыши. С трудом передвигая костыли, он забрался на крышу девятиэтажного дома и бросился вниз. Но зацепился штаниной за карниз второго этажа. Откуда его втащил в комнату хозяин, избил до полусмерти и выкинул обратно в окно.
      Так Костяшкин проверял свое бессмертие каждый день. Каждый день он приезжал домой то на милицейской машине, то на пожарной, то на "скорой". И каждый раз ему добавляли от себя.
      - Чтоб ты сдох! - говорили ему, но как это сделать, не объясняли.
      И тогда Костяшкин решился на последнее. Купил на рынке яду.
      - Перед злоупотреблением никому не разбалтывать! - сказал ему на прощание ядовщик.
      Костяшкин налил полный стакан. Хыкнул. Выпил. И закусил огурцом.
      Но или яд был слабый - разведенный, - или организм Костяшкина был сильный - привычный к таким жидкостям, - а только яд на него не подействовал.
      А вот огурец как раз подействовал. Огурец был тайно отравлен химией и неприятно поражен радиацией.
      Огуречник, у которого Костяшкин купил огурцы, так ему и сказал:
      - Приятного пестицида!
      Последнее, что подумал Костяшкин перед смертью:
      "Как раз сорок дней. Не надул медовщик".
      Надгробный камень ему поставили, как он и просил, с надписью: "Костяшкину - бессмертному".
      Новый наряд Корол°вой
      Корол°ва проспала на работу и поэтому выскочила из дому, не успев как следует одеться. Из одежды на ней были только туфли. В подъезде ее окликнула какая-то старушка.
      - Ой, внученька! Время не скажешь?
      - Весна! - крикнула Корол°ва и помчалась дальше.
      - Во вырядилась! - плюнула ей вслед старуха.
      На улице Корол°ву остановил милиционер и строго сказал:
      - Товарищ! Вы что?! Под машину хотите?!
      - Нет, - сказала Корол°ва. - В автобус.
      - Тогда дорогу переходи, где машин нет, - сказал милиционер. - А то враз под шофером окажешься!
      Автобус был так переполнен, что если бы Корол°ва была одета, она бы в него не влезла. У нас же такие автобусы: сначала не влезть, а потом не вылезти. Говорят, в одном автобусе была такая давка, что одна женщина родила. А другая забеременела. В автобусе на Корол°ву никто не обратил внимания, кроме маленького мальчика, который спросил у отца:
      - А откуда она будет доставать талончик?
      Когда Корол°ва вылетела из автобуса, кто-то сказал:
      - Что делается! С человека в автобусе все ободрали!
      У магазина к ней пристроился какой-то мелкий мужчинка в огромной шапке. Очевидно - житель тундры.
      - Дэвушка, - спросил тундрюк, еле поспевая за Корол°вой. - Гиде такой костюм брала?
      - Родители подарили, - сказала Корол°ва. - На день рождения.
      - А размер какой?
      - Сорок восьмой, - сказала Корол°ва. - Третий рост.
      - А чей фирмб? - спросил тундрюк. - Французский?
      - Нет, наш, - сказала Корол°ва. - Отечественный.
      - А материал какой?
      - Кожа, - ответила Корол°ва. - Натуральная.
      - А посчупать можно?
      - Я те посчупаю! У тебя все искусственное станет!
      - А можно я на себя примерю?
      Корол°ва посмотрела на тундрюка сверху вниз и сказала:
      - Тебе велико будет.
      - Да я ж для жене, - сказал тундрюк. - Подарку сделать.
      - Тыща рублей, - сказала Корол°ва. - В долларах.
      - Однако! - сказал тундрюк. - За такой зиленый диньга я лучше свое что-нибудь продам!
      - Во-во! - сказала Корол°ва. - Шапку свою продай. А то у тебя уже пар из ушей идет!
      - Это не шапка, - обиделся тундрюк. - Это волосы.
      На следующее утро Корол°ва проснулась вовремя. Оделась. Вышла на улицу. На автобусной остановке увидела объявление: "Продается мужеской комбинезон. Кожа натуральный. Толстый. Местами - мех. Спереди - пуговица. Сзади - разрез. Цына - много-много зиленый долар".
      Корол°ва догадалась, что объявление дал тундрюк, потому что на бумажке не было ни адреса, ни телефона. Выйдя из автобуса, она и вправду увидела у магазина маленького мужчинку, на котором из одежды были только черные очки. Да и те без стекол.
      Корол°ва оглядела его с ног до головы и сказала:
      - Ты бы хоть комбинезончик свой простирнул!
      Идеальный муж
      У одной жены был муж. Обыкновенный такой мужчина: поесть любил, выпить, и к женщинам слишком хорошо относился.
      А жене все хотелось, чтобы он у нее идеальным стал. Чтобы аппетит у него исчез. И чтобы пить ему было нельзя. И чтобы с женщинами ничего не мог. Чтобы только ею интересовался и мужчинами.
      Вот ей соседка и посоветовала:
      - Сходи, - говорит, - к экстрасексу. А еще лучше к какому-нибудь колдуну-патологоанатому. А то от твоего мужа действительно спасу нет!
      Вот пошла жена к колдуну.
      Он ей рукой по колену погладил и говорит:
      - Все, милочка, ты здорова. Денег я за это не беру. А беру только французские духи.
      Жена говорит:
      - Погодите! Я ж насчет мужа пришла!
      Колдун говорит:
      - Будет у тебя муж. Через год встретишь своего суженого.
      Жена говорит:
      - Да я с ним уже десять лет встречаюсь. С моим суженым. Только он не суженый, а расширенный. Ест за двоих и пьет за троих.
      - А это такой закон, - говорит колдун. - Как мужа не корми, он все в холодильник смотрит. Он у тебя кто по гороскопу?
      - Кобель, - говорит жена. - За бабами незнакомыми бегает.
      - А за кем же ему бегать, лапочка? - говорит колдун. - За той женщиной, которая рядом, бегать невозможно, от нее можно только убегать.
      Заплакала тут жена, вынула из сумочки французские духи "Шанель" и поставила бутылочку колдуну.
      Жалко стало колдуну нашу жену, он ей и говорит:
      - Вот что, пусечка. Бери "Шанель", иди домой. А я тебе дам жидкость от твоего мужа.
      - Что, ядовитая отрава?! - испугалась жена.
      - Наоборот, полезная, - успокоил ее колдун. - Все, чем он отравлял тебе жизнь, будет у него теперь уменьшаться.
      Принесла жена лекарство домой. Стала думать, как своему олуху лучше сказать, что это, мол, не лекарство, а так, просто, выпей - и все! Пока думала, он - раз! - и до дна все вылакал!
      - Что за гадость? - говорит. - Нет ли у тебя еще?
      - Нет, - говорит жена и думает: "Видно, ему это лекарство - как бегемоту бокал шампанского".
      Опустились у нее от этого все руки, и побрела она на кухню обед своему постылому разогревать. А он следом идет и спрашивает:
      - Нет ли у нас перед обедом чего-нибудь перекусить?
      - Перекуси проволоку! - говорит ему жена сквозь зубы.
      Оборачивается она - и ничего не понимает. Вроде, ее муж, как похудел. Точней, на голову ниже стал. И от этого стал казаться еще толще.
      А потом он стал ростом с табуретку.
      А потом - ростом с сапог без каблука.
      И чем меньше становился муж, тем больше становились глаза жены.
      "Этак он у меня совсем исчезнет!" - испугалась она. Но когда муж достиг размеров стакана с чаем, он в своем развитии остановился.
      И начался у них рай в отдельно взятой квартире. Вот что значит маленький муж: мозгов, как у взрослого, а ест, как ребенок. И не пьет почти. Если раньше три бутылки зараз выпивал, то теперь - только две.
      И за чужими женщинами перестал бегать. На таких крысиных ножках разве угонишься?
      Ему без помощи жены ни одной женщине по телефону не позвонить, дверь не открыть, ключ никуда не вставить.
      Поэтому он все вокруг жены крутится. Спиной об ее ногу трется. А то по фартуку к ней на шею вскараб- кается и сидит, смотрит, как она пельмени лепит.
      Один раз в салат упал. Он и раньше в салат падал, когда взрослым был. Но только - лицом. А тут - полностью. Правда, выбраться сам не может без потусторонней помощи.
      И с мытьем тоже проблемы возникли. Жена его моет. Осторожно: чтобы в порошок не стереть. Спину ему драит зубной щеткой. И следит - чтобы он в тазу не захлебнулся.
      - Не заплывай далеко! Утопнешь!
      Но зато он к детям стал ближе. И не только - по уму. Сын-первоклассник из школы придет, муж ему говорит:
      - Показывай двойки, бестолочь!
      Сын его на колени к себе посадит, двойки ему показывает.
      Потом дочка-трехлетка из садика прибежит, слюнявчик на него наденет и кормит его. С ложечки.
      Ну, иногда он, конечно, капризничает: не хочет каждый день - овсяную кашу на завтрак, обед и ужин.
      А дочка его уговаривает:
      - Не будешь есть - никогда не вырастешь!
      И гулять стали чаще всей семьей. Впереди - жена с дочкой. Сзади - муж на паровозике. Сын его за собой на веревочке тащит. Жена говорит сыну:
      - Только по лужам папку не таскай! Он уже достаточно грязный.
      Иногда девушка какая-нибудь на улице их остановит и спрашивает:
      - Он у вас смирный? На женщин не бросается?
      - Ну, что вы! - говорит жена и берет мужа на руки. - Он у нас совсем ручной! Можете его даже погладить.
      И характер у него стал мягкий. Бывало, с работы вернется, от злости на своего начальника - кошку как пнет ногой! А теперь не так. Теперь кошка его ногой пинает. Дескать, брысь с дороги, мелочь пузатая!
      А вот в постели сложности появились. Жена его там просто найти не могла. Вечером его рядом с собой на подушку положит, а утром он у нее где-нибудь в ногах спит, клубочком свернувшись.
      Ну, а про горшок и говорить нечего. В одиночку ему горшок было не покорить. Сын ему для этой цели машину игрушечную купил с пожарной лесенкой.
      И потом. Когда муж и днем, и ночью, как на цепи, ходит вокруг супруги, - это, конечно, каждой женщине приятно. Но только первые двое суток. А на третьи начинаешь об него спотыкаться.
      И в гости с ним не пойдешь, и не потанцуешь. Ну, танцевать он, вообще-то, мог, но только один, и только "яблочко", и стоя на тарелочке.
      И на работу его никуда не берут. Даже трубочистом. Стала жена тосковать по мужу с большими размерами. Муж, он ведь - как опыт: лучше большой, которым делишься с другими, чем маленький, которого и себе не хватает.
      Стала она письма писать в разные учебные заведения. Дескать, помогите мужа сделать мужчиной.
      Взять его к себе согласилась только Кунсткамера. "Мы, - говорят, наклеим на вашего мужа ярлык: "Муж недоразвитый". И посадим его в банку со спиртом. Если только он даст слово, что не будет спирт из нее кушать".
      Обиделась на них жена и пошла опять к соседке за советом. А соседка ей опять к колдуну посоветовала сбегать.
      - А пока, - говорит, - ты бегаешь, я с твоим мужем посижу. Чтобы он не баловал.
      Вот побежала жена опять к колдуну. Колдун ей то же самое лекарство дает, чтобы она тоже уменьшилась.
      - А остатками, - говорит, - протрите мебель, чтобы и мебель стала поменьше.
      - Остатками мужа? - говорит жена.
      - Нет. Лекарства, - говорит колдун. - Тут два грамма. В этой бутыли.
      Жена говорит:
      - А нет ли у вас такого лекарства, чтобы у моего мужа все стало побольше?
      - Есть, - говорит колдун. - Но и цена за него будет соответственно.
      Вот пришла жена утром домой. От колдуна чертова. Вынула из сумочки лекарство и мужа.
      - Давай, - говорит ему, - лечись.
      Ну, муж - ам! - и все таблетки заглотил. Жена как испугается:
      - Ты что?! Он же сказал: три раза в день вместо еды!
      И быстрей - на улицу, залегла в канаве, ждет, чего будет.
      Потом набралась храбрости в ресторане первом попавшемся и пошла домой. Открывает квартиру - а там лежит огромный мужик. Голова - на кухне. Руки в туалете. Ноги - в прихожей. И весь - мохнатый, как кокосовый орех.
      Для детей, конечно, места не осталось. И для кошки - тоже.
      И что интересно, все у него увеличивается: и достоинства, и недостатки.
      Ночью муж выбил пятками дверь и въехал в квартиру соседки.
      Жене, конечно, обидно, что у нее теперь только одна половина мужа. Причем - не самая лучшая.
      И главное - ничего ему сказать нельзя: от каждого замечания он только надувается.
      Побежала тогда жена к колдуну в третий раз. Дал он ей последнее лекарство. И теперь муж у нее обычных размеров, любит поесть, выпить и к женщинам имеет устойчивый интерес - в общем, идеальный муж.
      Парад
      На трибуне появляются министр обороны, маршалы, генералы. Начинается военный парад. На площадь выруливают танки.
      Министр, перегнувшись, кричит:
      - Здравствуйте, товарищи танкисты!
      - Дыг-дыг-дыг-дыг-дыг-дыг-дыг... - отвечают они.
      В небе появляются самолеты.
      Министр задирает вверх голову:
      - Здравствуйте, товарищи летчики!
      Летчики молчат.
      - Плохие летчики! - обижается министр.
      - У них уши закрыты наушниками, - поясняет ему маршал авиации. - Музыку слушают. Надо помахать чем-нибудь.
      - У-лю-лю! - машет им министр фуражкой маршала.
      На площадь, разбрызгивая воду, выруливают поливальные машины.
      - Здравствуйте, товарищи подводники! - кричит министр и идет сушиться.
      На площади появляются межконтинентальные ракеты. Их тащат упряжки лошадей.
      - Кого приветствовать? - обращается министр к своему заместителю. Ракетчиков или кавалеристов?
      - Межконтинентальную кавалерию, - советует заместитель.
      - А как они их запускают, если не секрет?
      - Секрет. Но я расскажу. Они их вообще не запускают.
      - Почему? Хорошие же ракеты!
      - Вот именно! Такие хорошие ракеты - и кому-то бесплатно посылать!
      - Значит, они пошлют только в ту страну, которая им хорошо заплатит?
      - Совершенно верно. Тягачи они уже отослали.
      На площади никого нет.
      Министр - шепотом:
      - Здравствуйте, товарищи разведчики!
      - Здравствуйте, товарищ министр, - отвечают ему шепотом за его же спиной.
      На площади появляются еще какие-то войска.
      - Здравствуйте, товарищи пехотинцы! - кричит министр.
      - Ваше здоровичко! - отвечают пехотинцы и салютуют министру из автоматов.
      Министр успевает пригнуться. Несколько пуль попадают в голову одного из генералов. Но отскакивают. Стройными рядами, выбрасывая вперед твердые ладони и голые пятки, движутся десантники.
      - З-здравствуйте... - запинаясь, говорит министр и поворачивается к маршалу десантных войск. - Как вы их так чудно обучаете?
      - Это - не проблема, - отвечает маршал. - Проблема - как их остановить.
      После прохода десантников толпа зрителей заметно редеет.
      - В другой раз, - говорит министр, - следом за десантниками пустим военных медиков.
      По площади идет солдат с пузырьком.
      - Да здравствуют химические войска! - кричит министр.
      От его крика солдат вздрагивает и роняет пузырек.
      - И хим с ним! - говорит министру маршал химии и надевает на себя противогаз. - У нас еще один есть.
      - Что, пузырек?
      - Нет, солдат.
      По площади идет шеренга солдат, ударяя перед собой кнутами.
      - Да здравствуют бактериологические войска! - кричит министр после того, как догадался, кто это, и смотрит в театральный бинокль на то, что ползет перед солдатами.
      - Нно-о, милые! - охаживают солдаты кнутами бактерии.
      Последними идут пьяные в обнимку с бабами.
      - Да здравствуют военные строители! - кричит министр.
      - Пошел на хрен! - дружно отвечают военные строители.
      Министр уходит в указанном направлении. А маршалы и генералы присоединяются к военным строителям.
      Телефонная ошибка
      Они познакомились по телефону. Он ошибся номером. Голос у нее был красивый, женственный. А у него - деловой, мужской. Договорились о встрече. У метро, где обычно встречается полгорода.
      На всякий случай он не купил ей цветы. Так и сказал:
      - Вы меня легко узнаете - у меня ничего не будет в руках.
      Когда встретились, сразу подумал: "Хорошо, что цветы не купил".
      А она: "С такой внешностью мог бы что-нибудь и купить".
      Спросила для приличия:
      - Куда пойдем?
      "Еще куда-то хочет идти, зараза!" - подумал он и сказал:
      - Ну, можно - в кафе.
      "Лучше уж в кафе, чем ко мне домой, а то ее из дома потом не выгонишь!"
      Зашли в кафе, и она подумала: "Хоть поем".
      - Чайку? - спросил он и подумал: "Сейчас глотнем по чашечке и разбежимся".
      "Жмот!" - подумала она и сказала:
      - Нет, кофейку. И ликерчику!
      "Грабят! - подумал он. - Прямо на людях!"
      Из кафе вышли уже врагами.
      Когда довел ее до дома, она из приличия предложила ему зайти, надеясь, что он из приличия откажется.
      "Ну, дура! - подумал он. - Еще час слушать ее бредни!" Но согласился.
      "Вот раздолбай! - подумала она. - Теперь ко мне попрется!"
      Поднялись к ней.
      Часа через три она подумала: "Как же этого борова выгнать?!" - и, взглянув на часы, сказала:
      - Уже баиньки пора!
      "Если положит рядом, это будет фильм ужасов!" - с тоской подумал он и сказал:
      - Да, да! Спать! Только спать - и ничего больше!
      Она застелила себе большую кровать, а ему - маленький диван: "Пусть на диване, гад, мучается!"
      "Куда же ложиться? - подумал он. - Кровать - большая, значит, для меня. А если эта корова ко мне залезет, от нее можно будет хоть в стенку вжаться!"
      "Вот кобель! - подумала она. - Улегся именно туда, куда я чистое белье постелила!"
      Утром, идя от нее и плюясь во все урны, он думал: "Дай бог, чтобы после этой ночки у меня не было никаких последствий!"
      Через девять, примерно, месяцев у них появился ребенок, и они вынуждены были жениться и прожить вместе целую жизнь, изменяя друг другу и проклиная ту минуту, когда он ошибся номером телефона.
      Надежда
      Тогда ангелы на бриллиантовых ножках особенно часто ходили по его спине. Они возникали мгновенно: из-за черных лучей ресниц незнакомки, из-за какой-нибудь стихотворной строчки и просто беспричинно, бывает такое вдохновение - непонятно, к чему, - такое юношеское опьянение весенним воздухом, щенячий восторг, когда любой ветер - попутный.
      Сердце его порхало меж пролетающими с разными скоростями стрел в попытках зацепить хоть одну.
      Ему было двадцать, а ей двадцать три. Но разница между ними была гораздо больше. Между ними была целая жизнь.
      Он был еще птенцом, не пробившим скорлупу. А она была уже женщина, уже мать, хотя и легкомысленная, вся в дочь.
      Он влюбился в ее лицо. Кроме лиц, тогда ничего не видел. Ни души. Ни тела.
      Она была легкая. Маленькая голова, слабая шея, мелкие глазки к вискам, как будто все время щурится.
      А нижняя половина была от кого-то другого. И тот другой, видно, долго занимался прыжками вверх: ноги сильные, параллельные друг дружке. А может, потому и прыгала, что такие ноги. Хотя туфельки опять маленькие. Инфузории.
      Робкая грудь. Она незаметно для него прижимала локти к своим ребрам, чтобы грудь выросла на несколько минут. Это такой прием. А у кого она низкая, те руки за голову кладут. За свою, конечно. Как бы задумались. И грудь воспрянула. А вместе с ней и сидящий напротив.
      Впрочем, и мужчины, завидев красивую женщину, тоже распрямляют позвоночник, надуваются воздухом. Особенно - небольшие. Есть такая полая птица. Называется голубь. По-французски - пижон.
      Они сразу влюбились. Бывает так: только с человеком познакомился - и у вас полное взаимопонимание, а с другим живешь много лет - и друг друга абсолютно не понимаете!
      Но он ей не очень-то верил. Во-первых, намного старше его. На три года. Потом - с довеском. Шести лет. В-третьих, разведенная. Терять нечего. В четвертых и пятых, из глухомани, без прописки. Нет, все-таки много неясностей в автобиографии.
      Практичная. Это - кому как. Одним нравится, другим - нет. Он этого тогда вообще не замечал. Но теперь-то заметил: была практичная. Из ерунды могла сделать салат. Причем сама не ела. Почему они не едят то, что сами же приготовили? Или наедаются, пока это готовят? Или брезгуют, так как видят, из чего это делается? А то блузку себе купит дешевенькую, но как она ей идет! И другой такой же больше нет ни у кого. Да, одеваться они умеют, в этом мы их никогда не догоним. Мужчина, он же вбухает кучу денег в какую-нибудь куртень, а потом оказывается, что в такой ходят все и всем она одинаково не идет.
      Но мечтала стать романтичной.
      Есть женщины-романтики (это которые без денег или, наоборот, денег столько, что они их не замечают). Есть женщины-циники (эти, в основном, из медперсонала, из работников прилавка, видят жизнь с другой стороны экрана, которая обычно темная). Есть женщины-дети (эти откуда угодно, рядом со сценой, например, можно найти).
      Много позже он узнал такую. Женщина-ребенок. Сорок годиков, а все щебечет детским голоском. Девочкой играла во взрослую, а взрослой стала играть в девочку. Обожает детские стихи. Рассмешить ее может только юмор в коротких штанишках. Прочие шутки считает грубыми и пошлыми, говорит: фу! Своих детей нет.
      У нее-то этого не было. У нее было другое. Другие мухи в голове. Когда "скорая помощь" спросила ее: кто вы? - ответила: весы. Как все женщины, еще не нашедшие своего главного мужчину, верила в гороскопы, приметы, нумерологию. Внимательно следила за совпадениями. И у меня дома такая же чашка! Это тоже мой любимый писатель! Надо же, я только что об этом подумала! Но не сказала! Цыганка ей нагадала их встречу.
      Письма и открытки подписывала многозначительно: Надежда. По телефону - тоже: это Надежда. Пауза. Никаких надь и надежд петровн.
      В минуты особенно горячие вскрикивала отчетливо ему в ухо: мой! муж! мой! Внушение на близком расстоянии.
      А то посмотрит на него в целом и скажет: мы же с тобой так молоды! Ни хрена себе - молоды: бабе уже двадцать три!
      Играла с ним как кошка с мышкой. Точней - с мышем. Игра до предпоследнего предела. Последний был всегда на замке. Это ее и сгубило. Будь она менее опытной или наоборот, более, опытной настолько, что скрывала бы свой опыт, он бы на ней и женился. Но ее игра была рассчитана на опытного мужчину. Это подтверждает тот факт, что через месяц он ее бросил. А еще через два женился на другой. Начинающей женщине. И не такой красивой. И более дурой. И провоевал с ней десять лет. А с Наденькой, то есть Надеждой был бы, наверняка, счастливей. Хотя, наверняка, тоже не больше десяти лет.
      Шутка у нее была: у нас с тобой еще все спереди! Она ею все время острила. И сама же смеялась. Причем совершенно искренне.
      Потом они снова встретились. Когда он уже состоял в разводе. Но не развелся. Она опять приехала поступать в институт. Сразу накинулась: а ты меня? как ты все это время?
      Совсем не изменилась. Но изменился он. Поэтому она уже стала для него другой. Смешная. Старомодная. И уже неопытная.
      Он стал намного опытней. И старше. Хотя ему еще было чуть больше тридцати. А ей уже хорошо за тридцать.
      Ей опять что-то нагадала цыганка. Какое-то крупное счастье.
      В первый же день они и дошли до предела, до которого она стратегически не допускала его раньше. Как говорят на исповедях, все произошло быстро и неожиданно, я даже ничего не почувствовала!
      То, что казалось в ней смелым, теперь показалось ему робким. Консервативные ласки. Любит молча. И он чтоб немел. "Без комментариев!"
      Нога все такая же. Ступня только чуть грубей.
      Резкий запах духов. Это французские, говорила она. Нашего разлива, добавлял он.
      И по-прежнему любит танцевать перед ним. Надев чужую шляпу.
      И по-прежнему любит помучать его. Думает, что так он будет любить ее больше.
      Уже и дочь ее вышла замуж. А она все никак. Хотя торопится. А когда торопишься выйти замуж, ни к чему хорошему это не приводит. Даже если выйдешь.
      Последний раз встретились еще через много лет. Кода он попал в больницу. Позвонила беспричинно ему на работу из своего Мурманска. Ей и похвастались. Прилетела с апельсинами, которые у нее там в три раза дороже.
      А к нему тогда никто, кроме нее, не пришел. Даже жена. Даже вторая. Сейчас бывшая. Хотя и болезнь-то у него была пустяковая, так, отдохнул две недельки.
      Погуляли с ней по больничному саду, загребала все сапожком опавшие листья, и улетела назад.
      Он подурнел. То есть стал глупей и старообразней. Детьми так и не обзавелся. Злой, как революционер.
      У нее уже внуки. Но выглядит на пятьдесят с хвостиком. Все-таки стала его моложе. Женский ум сохраняется дольше. На бреющем как-никак полете. Мужской же резко берет вверх, а потом резко летит вниз. Все так же, как в сексе.
      В этом варианте она понравилась ему больше всего. Ему показалось, что он опять ее полюбил.
      Она же любила его любым.
      Белый танец
      Горшков давно просил Спиридонова с кем-нибудь его познакомить. Наконец Спиридонов сказал:
      - Записывай.
      - Симпатичная?
      - Симпатичная. Костлявая только.
      - Я костлявых не перевариваю, - сказал Горшков.
      Но телефон записал.
      - Звонить после десяти, - сказал Спиридонов.
      - Утра или вечера?
      - Не помню.
      - А что сказать?
      - Может, за тебя и все остальное сделать?
      Горшков позвонил ровно в десять вечера. Трубку никто не снял. Перезвонил Спиридонову.
      - Трубку никто не снимает.
      - Значит, ее нет. Ты чего, будешь теперь мне о каждом своем шаге докладывать?
      Горшков позвонил через час. Трубку сняли. Горшков сразу это понял.
      - Зину можно?
      - Можно.
      Горшков подождал. Потом спросил:
      - Вы что там делаете? Молчите?
      - Так я ж сказала: можно.
      - А вы чего - Зина?
      - Зина. А вы?
      - А я - от Спиридонова.
      - Ой, подождите, я чайник сниму! - оживилась вдруг Зина.
      Горшков подождал. В трубке снова возникла Зина:
      - Я тут.
      - Все нормально? - спросил Горшков.
      - В смысле?
      - Ну, с чайником. Сняли?
      - Допустим, - сказала Зина.
      Горшков помолчал. Потом спросил:
      - Чаю попить хотели?
      - Нет, кофию.
      - Кофе на ночь вредно пить! - обрадованно выпалил Горшков.
      - Почему же?
      - Да это я так шучу.
      - Ну, рассказывайте, кто вы, что вы, где работаете?
      - Сейчас - механиком.
      - А раньше?
      - И раньше - механиком. Я всю жизнь - механиком.
      - Как родились?
      - Нет, попозже.
      - Женаты?
      Горшков не ответил.
      - Что вы молчите?
      - Думаю.
      - Думаете, женаты ли вы?
      - В принципе - нет.
      - Как это?
      - Она - стерва!
      - А дети есть?
      - Нет, - ответил Горшков. - Она их с собой забрала.
      Договорились встретиться у какого-нибудь метро.
      - Вы как будете одеты? - спросила Зина.
      - На ногах - ботинки.
      - Со шнурками? - уточнила Зина.
      - Сейчас посмотрю, - сказал Горшков.
      Зина сказала, что будет одета в синюю куртку.
      Горшков приехал к месту встречи и уже издали увидел девушку в синей куртке. "Симпатичная, - подумал он. - Хреново. Могу не понравиться".
      - Вы - Зина? - с трудом развернув улыбку, подошел к ней Горшков.
      Девушка нецензурно ответила в рифму. На букву "П".
      Горшков тоже послал ее с матерком. Но уже - в затылок. Поэтому она его не услышала. Услышал здоровенный мужик, проходивший мимо. Горшков сбивчиво объяснил ему, что отправил не его. Мужик поверил и отпустил Горшкова.
      Через несколько минут выяснилось, что половина человечества - в синих куртках. Горшков перестал обращаться ко всем синим, к тому же один из них оказался парнем с длинными волосами и врезал Горшкову по чайнику.
      Поэтому Горшков теперь стоял без всяких признаков жизни и только думал: "Хорошо бы не эта!.. А вот эта бы - хорошо!.."
      Зина возникла с тылу. Совершенно не такая, какая была по телефону.
      - Здравствуйте, Коля!
      - А я вас сразу узнал, - сказал Горшков.
      - Почему же?
      - Так вы ж сказали: "Здравствуйте, Коля"!
      Горшков пригляделся: Зина оказалась в очках. Поэтому он спросил:
      - Вы - не учительница?
      - Нет. Бухгалтер. Я же вам говорила.
      - Бухгалтер, милый мой бухгалтер! - спел ей Горшков.
      - Куда пойдем? - спросила Зина.
      - Прогуляемся для разнообразия, - сказал Горшков.
      Прогулка потекла по улице. Зина быстро завяла от шума и пыли грузовых машин и через час сказала:
      - Может, поедем ко мне?
      - Давно пора! - проснулся Горшков. - Может, я вас тогда уж и под руку возьму? Я сразу хотел предложить, да подумал, что это будет не совсем удобно.
      - Под руку?
      - Нет, к вам - домой.
      Квартира была однокомнатная.
      - Сразу видно - женщина живет, - сделал вывод Горшков.
      - А как вы догадались?
      - Чисто у вас.
      - А у вас что, окурки на полу валяются?
      - Нет, на полу не валяются, - обиделся Горшков. - Но в раковине можно найти. Мокрые, правда.
      - Но можно подсушить!
      - Кстати, о планировке. Туалет имеется?
      - Вообще-то - да. Вторая дверь.
      - Вас понял. Запомним на будущее.
      Горшков прошел в комнату, а Зина метнулась на кухню.
      - Коньяк будете? - крикнула она.
      - Ну, раз ничего другого нет... - сказал Горшков.
      Зина вернулась с коньяком и двумя грейпфрутами в тарелке, похожими на грудь Венеры.
      - А чего коньяк не полный?
      - Отмечала свой день рождения.
      - Плохо, наверно, отметили?
      - Почему?
      - Так не допито.
      - Эта третья была.
      Горшков налил себе и Зину не забыл.
      - Как говорит Костя Мелихан, поднимая тост за даму: "Дай бог - не последняя!"
      Горшков сразу осушил свою рюмку и тут же наполнил снова. Зина грела свою в маленьких ладонях.
      - Может, включить музыку?
      - Ага! - обрадовался Горшков и поперхнулся коньяком. - Делать-то все равно нечего.
      Зина врубила магнитофон.
      - Пугачиха! - сказал Горшков и откинулся в кресле. - Моя любовь!
      Зина взяла его за руку:
      - Потанцуем?
      - О, белый танец! - сказал Горшков и попытался допить коньяк. - Дамы приглашают кавалеров.
      - А есть еще голубой танец, - сказала Зина, убирая из рук Горшкова рюмку. - Кавалеры приглашают кавалеров.
      Зина протанцевала с Горшковым до конца всю песню, а потом завалила его на диван, предварительно дернув ногой на себя нижний край.
      Выйдя на улицу, Горшков машинально посмотрел на часы: вся процедура заняла сорок минут. "Да, - подумал он, - бухгалтеры ценят свое время!"
      На другой день позвонил Спиридонов:
      - Ну, как?
      - Нормально, - ответил Горшков. - Только я не понял, кто кого - я ее или она меня?
      - Ну, если не забеременеешь, значит, ты - ее!
      Джентльмен на вечер
      - Фигурка - оближешься! - говорил по телефону Зарецкий. - Роден, бронза!
      - Девятнадцатый век, сто кило? - спросил Макс.
      - А шутки свои дома оставь! Скромней надо быть. Стань джентльменом хоть на вечер. А то прошлый раз ты уже пошутил.
      От прошлого раза у Макса осталось яркое впечатление. Фонарь между глаз. Он там все за красоткой одной ухлестывал змеевидной. Потом ее спросил: "Можно вас проводить до дома?" Она ему в ответ: "У меня дома муж". А он - ей: "Так до моего дома". Ну и засветила ему. Как ее муж научил. На секции айкидо.
      ...Когда музыка начала щекотать ноги и все полезли из-за стола, Зарецкий подвел Макса к смуглой.
      - Майя, - представилась она.
      "Ацтек", - хотел представится Макс, но, как велел Зарецкий промолчал.
      - А тебя-то как звать? - спросил Макса Зарецкий, будто видел его впервые.
      - Максимов, - ответил Макс после некоторого раздумья.
      Он уже хотел пригласить Смуглянку на танец, как вдруг к ним подскочила пожилая, сорокалетняя, с бандитской челюстью, и, схватив его за руку, капризно воскликнула:
      - Почему мы не танцуем?
      Макс вяло поплелся за ней.
      - В прошлой жизни я была мужчиной, - сообщила она ему.
      Даже ухом он почувствовал от нее запах сайры.
      "Обезьяной ты была в прошлой жизни! - подумал Макс. - И ею же в этой осталась!"
      Смуглянка уже танцевала с каким-то в клетчатом пиджаке, но улыбалась Максу. Когда хохотнула, Макс понял, что улыбается она не ему, а глупым россказням клетчатого.
      Музыка прекратилась, и Макс тотчас же отлепился от Челюсти. Но она крикнула:
      - Женский танец!
      И снова прижала Макса к себе. Так, что его шея оказалась у нее между грудей.
      Скинула туфли. Но все равно была пока выше Макса. Стала крутиться волчком под поднятой ею же Максовой рукой. И так же заставляла крутиться его.
      Наконец, и эта жизнеутверждающая музыка умерла.
      - Почему мы такие грустные? - спросила Челюсть Макса, не выпуская его из рук. - Может быть, я смогу развеять эту грусть?
      Макс знал, что ответить, но не знал, как сказать.
      - Курите?
      - Нет. Колюсь, - не сдержался он.
      Десятимесячным животом она втолкнула его в пустую комнату и там с умным лицом закурила.
      - Вы были женаты?
      "Началось!" - подумал Макс. И ответил:
      - Не был.
      - Почему? Это настораживает!
      В комнату заглянула Смуглянка, но увидев Челюсть, сказала:
      - Пардон!
      И исчезла.
      Макс посмотрел на часы: "Сейчас объясню ей, что мне надо срочно куда-то идти". Но тут Челюсть внезапно сообщила ему, что у нее больной ребенок. Теперь нельзя было не только уйти, но даже как следует ответить. За больным ребенком потянулись другие беды, обрушившиеся на Челюсть. Раз в минуту Макс одобрительно кивал.
      "Или она умная, или дура!" - думал он, глядя на ее висячие щеки.
      - Да вы меня совсем не слушаете! - вдруг обиделась Челюсть.
      - Слушаю. Почему же? - обиделся Макс. - Потом он вам изменил с бухгалтером.
      - Это я ему изменила с бухгалтером! - воскликнула Челюсть, ударив себя кулаком по толстым бу сам. - Бухгалтер был мужчиной.
      - До встречи с вами? - спросил Макс.
      Челюсть проглотила и это.
      - А потом мне встретился действительно интересный человек. Старший бухгалтер! Сырьевой базы.
      "Да что она там - всю бухгалтерию?!" - ужаснулся Макс. И резко встал.
      - Все! - сказал он. - Ухожу, не прощаясь.
      - Что-то мы засиделись, - сказала она и вытянула вперед руку, поиграв в воздухе своими морковками. - Помогите даме! Джентльмен!
      Макс обеими руками схватил эту лапу и со всех сил дернул на себя, так что Челюсть чуть не стукнулась о косяк.
      - Не перевелись еще богатыри! - сказала она.
      Макс прошел в прихожую и снял с крючка свое пальто, но Челюсть вдруг сказала:
      - Мне пора!
      - Ой! - хлопнул себя по лбу Макс и повесил пальто на место. - Я же чай забыл допить.
      - Хорошо, оставайтесь, коварный соблазнитель, - сказала она. - А меня проводите вниз.
      - С удовольствием! - расплылся Макс.
      Спустившись на улицу, Челюсть стала гоняться за такси. В шубе нараспашку и шапке набекрень она выглядела чистым батькой Махно, и таксисты, завидев ее, только прибавляли газу.
      - Замаскируйтесь! - велел ей Макс.
      Челюсть стала лицом к стенке, и первая же машина тут же остановилась.
      - Куда ехать-то? - крикнул ей Макс.
      Она назвала какую-то тьмутаракань. "Хорошо хоть подальше сгинет!" подумал он.
      Усаживаясь, выпучила вдруг глаза:
      - Поедемте со мной! У нас страшный район.
      "Конечно - страшный, - подумал Макс, - если ты там живешь!"
      В машине под мерное бормотание Челюсти он задремал.
      - Это Бродский, - вдруг толкнула она его локтем.
      - Где? - проснулся он и завертел головой.
      Потом она читала ему стихи Фета, хвасталась своим мужем, добавляя все время: "хоть он и большой дерьмо", - рассказывала сексуальные анекдоты и сама же над ними ржала.
      Доехав до дому, кряхтя, вылезла из машины, чмокнула Макса в висок: очевидно, промазал мимо щеки, - и вдруг спокойно сказала:
      - У меня, оказывается, нет денег!
      "Еще платить за эту свинью в бисере!" - выругался про себя Макс и отслюнил водителю деньги.
      - Сейчас подымемся ко мне, и я отдам.
      Войдя в ее квартиру, он спросил:
      - А где же ваш ребенок?
      - Еще не пришел с института.
      - Он что, студент?! - ахнул Макс.
      - Нет, - ответила Челюсть. - Преподаватель.
      Она прошла в комнату и там ойкнула басом.
      "Сейчас скажет, что деньги закончились", - подумал Макс и шагнул в комнату, как в тюремную камеру.
      - Дырка на колготках! - радостно сказала Челюсть. - Это когда вы меня в машину запихивали.
      "Не дай бог, заставит меня штопать!" - подумал он и с опаской подошел ближе:
      - Где? Ничего нет!
      - Как же? Должна быть! - с сожалением произнесла Челюсть.
      Она стала искать дырку и постепенно дошла до пояса.
      Согнувшись, Челюсть, как шлагбаум, перекрывала Максу путь к отступлению. Макс все же осторожно стал протискиваться к выходу и ненароком коснулся ее чугунного крупа. Она тотчас же выпрямилась. Ударила его по рукам. И прошептала:
      - Не сейчас!
      Макс обрадовался, что его наконец выгоняют, но Челюсть, игриво ухмыльнувшись усатой губой, сказала:
      - Сначала в ванную!
      И бросила ему гигантские шлепанцы, похожие на двух болонок.
      - Сына?! - прошептал Макс.
      - Мужа, - ответила она. - Но вы не волнуйтесь, он приедет только утром...
      - А денег она с тебя за ночь не взяла? - спрашивал на другой день Зарецкий.
      - Нет. Только - за такси и дырку в колготках.
      - Тогда, считай, ты дешево отделался.
      Охота
      "...за столом
      Сидят чудовища кругом: Один в рогах с собачьей мордой, Другой с петушьей головой, Здесь ведьма с козьей бородой, Тут остов чопорный и гордый, Там карла с хвостиком, а вот
      Полужуравль и полукот".
      А. Пушкин ("Евгений Онегин")
      "За четверть часа до захождения солнца, весной, вы входите в рощу, с ружьем, без собаки. Вы отыскиваете себе место где-нибуь подле опушки, оглядываетесь, осматриваете пистон, перемигиваетесь с товарищем".
      И. Тургенев ("Записки охотника")
      Хромова пригласили на охоту. Некоторых охотников он знал. Они иногда охотились вместе. Знал Хромов и кое-кого из тех, на кого предстояла охота. Иных он даже убивал. И даже по несколько раз. Но охотиться на убитых было мало интереса.
      Готовясь к охоте, Хромов купил бутылку шампанского. Хотел еще купить торт, но подумал, что охотиться с тортом - будет слишком жирно для тех, кто затевал охоту на себя. Достаточно для них бутылки. Ничем так быстро не попасть в голову, как из бутылки.
      Начало охоты было назначено на 17.30 на Гороховой улице в доме N 98 квартире N 185.
      Хромова однажды спросили:
      - А как раньше называлась Гороховая?
      Он ответил:
      - Пулеметная.
      Дверь открыла Лошадь. Длинный подбородок, эталон красоты английских аристократов.
      Лошади хороши в огороде - на прополке закуски. С лошадью не страшно войти в темный подъезд: всегда заслонит тебя грудью, даже когда никого нет. Но с лошадью в одной постели... нет уж! Пусть ищет себе другого наездника.
      Хромов поцеловал ее в боковую часть морды и сунул шампанское.
      В комнате уже сидело несколько охотников. Настроение у всех было боевое. Хотя, возможно, не все прибыли сюда на охоту. Возможно, для некоторых охота - это просто пьянка в лесу.
      В комнату вошла Кошка. Поставила на стол вазу с салатом. Хромов ей что-то сказал. Кошка расхохоталась, взяла чистую тарелку и вышла.
      Он любил кошек. Мягкость их движений. Убаюкивающее мурлыканье. А как они играют с тобой! Как гладят тебя! И как гладятся об тебя сами! Но где мягкость, там и хитрость. Хромов стал вспоминать всех кошек, какие у него были: черненькие, беленькие, рыженькие...
      Вскоре квартира наполнилась охотниками и теми, на кого предстояло охотиться: дичью, зверьем, насекомьем.
      Стали рассаживаться за стол. Самых трусливых охотников заставляли садиться вперемежку со зверями. За этим зорко следила Лошадь. Собственно, она и затеяла эту охоту, выдав ее за свой день рождения.
      Хромов оказался между Коровой и Змеей.
      Корову звали Ритой. Скорбь коровьего стада. Все молчала и косилась на Хромова своим, говорят, красивым глазом. Коровы не всегда большие и толстые, иногда они маленькие и худые, но работают всегда почему-то за столом с бумагами.
      Змеи, как правило, администраторы театров. Конечно, ядовитый язык, гадкий характер. Но талия! Если понравился змее, обовьется вокруг тебя и задохнешься в ее объятиях!
      Змея, находившаяся рядом с Хромовым, была очковая. Скромная учительница. Впрочем, иная учительница после десятого стакана так расслабится, что сбрасывает кожу - и с ногами на стол!
      Сквозь цветы в хрустальной вазе, как сквозь водоросли, проглядывала Рыба. Губы, собранные навсегда для поцелуя. Выпученные глаза, как будто Рыба однажды чему-то удивилась да так и осталась, еще немного и глаза выкатятся совсем. Прямо на тарелку. Талии Хромов не заметил. "Рыбий жир!" - подумал он и перевел взгляд на Жирафу.
      Жирафа у него когда-то была. Познакомились на каком-то не то девичнике, не то мальчишнике. Часа три сидели рядом. Уже влюбился до колена. Потом пригласил на танец. Поднялась - на голову выше его. Он ей в пупок дышит. Она даже не видела, как он покраснел. Все повторял: "Французский вариант". Хотя при каждой встрече надеялся: "А вдруг она уменьшится?" Бывает же женщина: высокая, высокая, а потом раз - и маленькая! Когда туфли скинет.
      Что там еще за столом сидело?
      Собака, готовая привязаться к каждому, кто ее приласкает.
      Свинья, распространявшая вокруг себя аромат итальянских духов. Маленькая, чистенькая, быстро раскусившая, где что вкусней, и ловко поедая именно это, успевая складно болтать: языком и короткими ножками с модными копытцами.
      Верблюдица, которая жевала, не раскрывая рта. А разговаривала только выдвинутой вперед нижней губой.
      Муха, которая жужжала, никого не слушая, и все про своего мужа: какое он у нее дерьмо и как она его любит.
      Особи, идеальной для охоты, там не было. Такой, чтобы сразу стало ее охота. Идеал был лишь в воображении Хромова: тело змеи, глаза газели, ласковость кошки, преданность собаки и выносливость слона. Хотя у такой красотки всегда хвост поклонников и муж с рогами.
      Перебрав все варианты, Хромов остановил свой выбор на Змее. К тому же она сидела рядом. Что-то плеснул ей в бокал. Что-то подбросил в тарелку. Завязался серьезный разговор о продуктах питания.
      От ее упругой шелковистой кожи исходил пьянящий жар. Он предложил выпить на брудершафт. Обвила его руку. Потом плечо. Через взаимный поцелуй в Хромова проник яд желания.
      Вдруг взглянула на часы и резко поднялась:
      - Мне пора!
      - Проводить?
      - Нет. Меня муж встретит.
      "Муж у тебя - уж!" - подумал Хромов ей вслед.
      Минут через десять после ухода Змеи раздался звонок, и в квартиру, играя стройными загорелыми ногами, вошла Лань.
      - Садитесь, здесь свободно! - сделал он предупредительный выстрел в воздух.
      Лань, улыбнувшись глазами (газели!), села к нему.
      Навел на нее бутылку водки:
      - Налить?
      - Нет.
      Осечка.
      - Что-нибудь покрепче?
      - Алкоголь не употребляем.
      Эта пуля пошла за молоком. Алкоголь - старое, надежное оружие, пробивает даже бегемотиху. Но Хромов, опытный егерь, ничем не выдал своего замешательства.
      - Что-нибудь положить?
      - Я сама. Хотя - вон ту рыбку.
      "Лань питается рыбкой", - заключил Хромов.
      Когда ему оказывали сопротивление, он шел напролом. Или отступал. Во всяком случае, развязка ускорялась. Через некоторое время он спросил:
      - Что вы делаете сегодня вечером?
      - Так сейчас уже вечер!
      - Ну - сегодня ночью?
      - Глупо и пошло, - сказала она.
      На этом охота за Ланью окончилась. Победила Лань.
      Он выпил. Охотник должен пить, чтобы почувствовать уверенность. Но не слишком много, чтобы самому не превратиться в животное.
      И тут он увидел Мышку. Ее почти не было видно из-за стола. Он даже не заметил, когда она прошмыгнула.
      Ловить мышей он не любил. Мыши были ему не по вкусу. Она сидела по-тихому и внимательно слушала пожилого охотника о каких-то его подвигах на постройке собственной дачи.
      - А почему ваша дама не пьет?
      Мышка опустила ресницы:
      - Никто не наливает.
      У нее неожиданно оказался низкий голос, как у режиссера.
      - Коньячку?
      Мышка кивнула. Челка хлопнула ее по бровям.
      Он подсел ближе. Чокнулись. Выпили. Конечно, Мышка - не Лань. И даже не Пони. Но на один вечер - это допустимо.
      Грянули танцы. Он ощущал под своими ладонями ее хрупкую спинку. Собственно, на ее спинке умещалась лишь одна его ладонь. Вторую он пристраивал то сбоку, то ниже. Попискивала от удовольствия. Ему казалось, что он превратился в великана. На все соглашалась, тихая, скромная, серенькая.
      - Предлагаю отсюда слинять!
      Она кивнула. Все. Считай, он уже ее убил. Через шесть недель она сообщила ему, что его заряд в ней пророс. "А почему бы и нет?" - подумал он. На свадьбе его вдруг пронзила мысль: "А может, это не я охотился на Мышку, а Мышка на меня?"
      Однажды ему показалось, что у него на лысине появились рога.
      Он подошел к зеркалу: оттуда на него смотрел Козел.
      Чулок
      У меня нога заболела. Прихожу к врачу. Она мне температуру измерила и говорит:
      - Нормальная. Тридцать шесть и шесть.
      Я говорю:
      - Так значит, сорок два - в сумме?
      Она мне как даст по ноге молотком!
      - Здоров, - говорит.
      - Здорово! - отвечаю.
      Она говорит:
      - Это вы здоров!
      - Как же, - говорю, - я здоров, если вы меня по здоровой ноге ударили?
      Она говорит:
      - Что ж вы не ту ногу суете?
      Я говорю:
      - А по той больно будет.
      Она говорит... Как же это она сказала-то? Слово еще такое красивое. Божественное... А-а-а!
      - Вот еще, - говорит, - олух царя небесного!
      В общем, велела мне завтра приходить.
      - Только, - говорит, - ногу хорошенько вымойте: будем накладывать грязь. Лечебную.
      Я говорю:
      - Так я ж брюки испачкаю.
      Она говорит:
      - А вы наденьте под них чулок.
      Я говорю:
      - Где ж я чулок возьму?
      Она говорит:
      - У жены попросите. У своей второй половины.
      Я говорю:
      - У меня нет второй половины. У меня только первая.
      Она говорит:
      - Какая именно?
      Я говорю:
      - Мужская. Если не верите, у меня доказательство есть. Вот в медкарте написано: пол мужской.
      Она говорит:
      - Да это я уже давно заметила. Невооруженным глазом. Что вы полумужской, полоумный. Бегите скорей за чулком в галантерейный магазин.
      Прибегаю в магазин. А там уже закрываются. Я ломлюсь. Продавщица мне говорит:
      - Что это вам из галантереи так срочно понадобилось? На ночь глядя. "Цветочный" мы уже весь продали. А "Тройной одеколон" только на троих отпускаем.
      Я говорю:
      - Мне срочно нужен чулок.
      Продавщица говорит:
      - Мы по одному чулки не продаем.
      Я говорю:
      - Но у меня ж одна нога болит.
      Она говорит:
      - Так вы еще и для себя?!
      Я говорю:
      - Да. У меня жены нет.
      Она говорит:
      - А чулок-то тогда для чего?!
      Я говорю:
      - Грязь на ноге прикрыть.
      Она говорит:
      - Так вы что, испачкались?
      Я говорю:
      - Нет, завтра только.
      Она говорит:
      - Вот завтра и придете.
      Я говорю:
      - Да завтра я вам его уже назад верну.
      Она говорит:
      - Вы что, придурок?
      Я говорю:
      - Нет, я ушибленный. Я ногу ушиб.
      Она говорит:
      - Вот и хромай отсюда! Пока вторая нога цела.
      Прихожу к соседке.
      - У вас, - говою, - чулки есть?
      Она говорит:
      - А что разве не видно?
      Я говорю:
      - А вы мне поносить не дадите?
      Она говорит:
      - Может быть - подержать? И вместе со мной?
      Я говорю:
      - Вы меня не так поняли. Мне лично ничего не надо. Это моему здоровью требуется. Врач велел. У меня жены нет. Я больной.
      Она говорит:
      - Правда?! Почему ж вы из всех женщин именно меня выбрали?
      - Да я, - говорю, - неразборчивый. И потом мне одна уже сегодня отказала. Продавщица.
      Только она сняла чулок - муж входит...
      Теперь мне нужны колготки. На обе ноги.