- Вам дается уникальная возможность поговорить с живыми французами.
      Можно было подумать, что до этого мы говорили с мертвыми.
      Французы оказались действительно живыми. Даже слишком. Если бы мы так шумели, учительница сразу бы сделала нам замечание. "Что за восточный базар?!" - закричала бы она еще громче, чем мы.
      Но это был не восточный базар, а западный. И поэтому учительница только улыбалась впервые накрашенными губами.
      Мы же молчали, как партизаны на допросе. Хотя учительница шептала нам одним углом рта: "Сейчас же начинайте с ними о чем-нибудь говорить!"
      Но так уж устроены школьники: они молчат, когда учитель их спрашивает, и болтают, когда он просит их помолчать.
      Наконец я набрался храбрости и подошел к одному из французов. Помня, что передо мной второгодник, я его спросил:
      - Говорите ли по-французски? *
      - Уи! - обрадовался он, что в переводе значило: "Да, конечно, говорю, что за глупый вопрос, ведь я же родился, живу и учусь во Франции!" И добавил: - Меня зовут Мишель. А тебя?
      - А меня - по-другому, - сказал я и задумался.
      Я задумался, как правильней ответить. Дело в том, что ударение во французском языке - всегда на последнем слоге. Очень простой язык. И вот я задумался, как же меня зовут: "Кустя" или "Костя"?
      Я выбрал средний вариант:
      - Меня зовут Кость, - сказал я. - А тебя?
      - А меня, скорей всего, Миша, - сказал Мишель.
      Мы замолчали. Причем каждый молчал на своем языке.
      Вдруг неожиданно для самого себя я сказал:
      - Москва - столица нашей родины! Наша родина богата углем, нефтью, людьми, картошкой и другими полезными ископаемыми.
      - А я - бедный студент, - вдруг сказал Мишель. - Моей стипендии не хватает даже на то, чтобы купить новый автомобиль. И поэтому я езжу - на старом. Или на отцовском. Я в России - только второй раз. А сколько раз ты был во Франции?
      Я стал складывать в уме ответ по-французски. Судя по тому, как ходили мускулы моего лба, Мишель, наверно, подумал, что мне не сосчитать, сколько раз я там был.
      И вот, подумав, я говорю, аккуратно выкатывая из горла французские слова:
      - Я был во Франции ноль раз!
      - А чего ж ты? - удивился Мишель. - Надо съездить.
      Он так буднично сказал это "надо" ("иль фо"), что я так же буднично ему ответил:
      - Иль фо бы!
      Мы опять замолчали.
      Наконец, чтобы как-то продолжить разговор, я сказал:
      - Еще я не был в Канаде.
      Мишель оживился:
      - О, мне приходилось бывать в Канаде! Очень красивая страна!
      Я же видел Канаду только на карте мира и поэтому сказал:
      - Зеленого цвета.
      - Да, - согласился Мишель, - Очень зеленая страна. Очень много травы.
      Разговор получался интересным. Нам было что рассказать друг другу.
      - Еще есть такая страна - Италия, - сказал я.
      - Ну, в Италии, к сожалению, я бываю редко, - сказал Мишель. - Только - на каникулах. Очень необычная страна.
      - Да, необычная, - сказал я. - Похожа на сапог.
      - Ты там бывал? - спросил Мишель.
      - Зачем же мне там бывать, - сказал я, - если я и так знаю, на что она похожа?
      Дальше я стал рассказывать о том, как я не был в других странах. Рассказывал я по принципу: "В Китае живут китайцы. В Японии - японцы. В Австралии страусы. А в Австрии - Штраусы". Представление об Англии у меня было весьма туманное.
      - Где ж ты тогда был?! - не выдержал Мишель.
      - В Дибунах, - сказал я. - А ты был в Дибунах?
      - Не помню, - сказал Мишель. - Это - такое княжество?
      - Не совсем, - сказал я. - Это - поселок под Ленинградом. Я там был в лагере.
      - В лагере?! - насторожился Мишель. - И сколько тебе дали лет?
      - Мне тогда давали десять, - сказал я. - Но я на десять и выглядел.
      К нашему разговору подключилось еще несколько членов французской делегации. Они спрашивали, за что меня отправили в лагерь и много ли у нас таких лагерей...
      Когда делегация уехала, учительница предложила нам обменяться впечатлениями.
      Мое впечатление было такое:
      - Французы плохо знают французский язык: они меня совершенно не понимали.
      Коломбо Белые Гетры
      Вовки дома не оказалось. Следовательно, не оказалось и мяча. Я раскачивался на приступке Вовкиного парадного и жадно ел глазами известного в нашем доме хулигана Борьку, который спешил по своим неотложным делам. Поравнявшись со мной, Борька притормозил:
      - Чего вылупился?
      - Ничего, - сказал я. - Просто так.
      - Просто так не бывает, - убедительно сказал Борька и языком передвинул сигарету. - Подь сюда.
      Что ж он думает, что я совсем лопух: подойти к нему, чтобы он выписал мне в рыло? Я отступил в Вовкино парадное.
      - Я говорю, приблизься, - сказал Борька. - Ничего не будет. Выпишу пару раз в рыло - и все.
      Я отступил еще на шаг. Борька сделал сонное лицо и двинулся на меня. Я поднялся на второй этаж. Борька зашел в парадняк и, задрав голову, сообщил мне, что я получу по скулятнику в количестве прямо пропорциональному числу пройденных этажей. Мы стали дружно пдниматься, поддерживая между собой интервал в один этаж. На каждой лестничной площадке Борька уговаривал меня остановиться передохнуть, ссылаясь на свои плоскостопия и занятость. Наконец я уперся в закрытую чердачную дверь. Не помню всего, что приговаривал тогда Борька. Помню лишь, что в своей яркой речи он подчеркнул, что я собака. Я загнулся, схватившись за живот. После того, как Борька, насвистывая, ушел, в переносице у меня защипало. Я сел на ступеньку, положив голову на колени, и пыль между моими кедами стала плавиться темными горошинами. Из всех казней и пыток, какие я знал, я не мог выбрать наиболее достойной моего врага. Я задавался вопросом, почему в художественной литературе герои-слабаки, к которым пристают хулиганы, в финале рассказа все-таки побеждают. Они пользуются поддержкой зверей. Или запускают противнику камнем в глаз. Или же записываются в секцию бокса и уже в честном бою клепают этому муромою, сколько он заслужил. Я спустился по лестнице и в дверях парадняка столкнулся с Вовкой.
      - Давно пришел? - спросил он.
      - Только что, - как можно веселей сказал я.
      - Сейчас портфель закину - и идем в футбол.
      Футбол - великая игра! Здесь забывается все на свете: и двойки, и зубная боль, и необходимость пробовать домашнее печенье маминой знакомой Дины Никаноровны. Мы играли трое на трое. Я люблю играть трое на трое. Потому что, играя трое на трое, мячом владеешь дольше, чем одиннадцать на одиннадцать. Вдруг все замерли.
      - Борька идет, - тихо сказал Вовка, будто все мы были слепыми.
      Не вынимая сигареты изо рта, Борька дружелюбно крикнул:
      - Ну-ка, мелочь, откинь шарик - мастер побацает!
      Получив мяч, Борька несколько раз подбросил его ногой, словно что-то припоминая, потом сделал замысловатый финт невидимому сопернику и, круто развернувшись, что есть силы вдарил по воротам, которые нам заменяла железная стенка гаража. Стенка зазвенела, а Борька загоготал.
      - Коломбо Белые Гетры! - воскликнул он и снова, выйдя один на один со стенкой, забил гол. - А ну, который воротчик, становись!
      Вовка с готовностью поплелся к воротам.
      - В какой угол? - спросил Борька, держа ногу на мяче.
      Вовка криво улыбнулся и сказал, что ему все равно, в какой угол.
      - Левый верхний, - сказал тогда Борька и стукнул.
      Вовка увернулся, и мяч попал в то место, где до этого стоял Вовка.
      - Коломбо Белые Гетры! - издал свой страшный клич Борька и обратился к нам: - Ну что, зеленка, играем?
      Мы дружно молчали.
      - Мне только - воротчика, а вы все, - сказал он, и игра началась.
      Борька прошел трех из пяти наших и с криком "Коломбо Белые Гетры!" несся на меня. Я глубоко вздохнул и бросился к нему в ноги.
      - Подкаты не делать, - строго сказал Борька, поднимаясь. - Я в костюме, - и вышел опять на меня.
      На этот раз я отступал, выжидая, когда мой противник ошибется. Борька зачастил ногами, и я, уловив момент, выбил мяч и, перепрыгнув подставленную мне ногу, послал его в ворота. А Борька, сделав шпагат, протерся коленом по земле.
      - Спокуха. Все в рамках, - сказал он, скидывая пиджак и подворачивая штанины. - Только мне - еще игрока. А то компот у вас будет слишком жирный.
      Я мотнулся влево, а сам с мячом ушел вправо. Борька хотел взять меня на корпус, но только слегка погнул водосточную трубу. Счет стал 2:0. Борька дал Вовке подзатыльник и потребовал себе нового вратаря и еще одного защитника. Следующий мой мяч Борька отбил рукой.
      - Пендель! - заорал он, и, согнав с ворот нового голкипера, стал отсчитывать одиннадцать шагов.
      - Семимильными меришь, - сказал нерешительно кто-то.
      - Я те дам - семимильными, - объяснил Борька и встал в ворота. - Бей, огурец!
      Я разбежался.
      - У! - сказал мне Борька в момент удара.
      И эхом ему ответил гул гаража за спиной. Ребята уже не играли, а, прислонившись к стене дома, молча наблюдали за нашим поединком. Борька бегал, вылупив глаза, и теперь только старался подальше отбить мяч. Два раза он впиливался в мусорный бак и раз опрокинул на себя ящики, порвав гвоздем рубаху. Меня же подхватывала и несла к воротам противника какая-то волна. Я делал обманные движения, то взрывался на старте, то резко останавливался, заставляя соперника проскакивать мимо мяча, и бил по воротам - головой, носком, баночкой. При счете 6:0 открылась форточка, и знакомый голос вытянул меня из этого урагана. Я остановился.
      - Что, струсил? - тяжело дыша, проговорил Борька. В его волосах болтался картофельный очисток.
      - Меня уроки зовут делать, - сказал я. - Но я не пойду.
      - Почему не пойдешь? - спросил Борька. - Мать надо слушаться.
      На другой день, когда я зашел к Вовке-хранителю мяча, его опять не оказалось дома. Я раскачивался на приступке Вовкиного парадняка, когда появился Борька, как всегда куда-то спешивший. Я не в силах был отвести завороженного взгляда от его спокойного лица. Поравнявшись со мной, Борька встал на якорь:
      - Здорово, отец!
      - Здорово, - нахально ответил я, заряженный в любой момент отсюда слинять.
      Борька поставил ногу на приступок и, подумав, спросил:
      - Слушай, а вот в Америке этой, в Бразилии, там что, только профессиональный футбол, а любительского нету?
      - Вроде нету, - осторожно ответил я.
      - Ясненько, - сказал Борька.
      Мы помолчали.
      - Слушай, - опять спросил он, - а эти самые бразильцы что, и при дождике играют?
      - Вроде не играют, - все больше недоумевая, чего от меня хотят, сказал я.
      - Так это что ж, - спросил Борька и захихикал, - если, к примеру, до конца матча осталось пять минут - и вдруг дождь, то счет аннулируется?
      - Счет аннулируется, - прошептал я.
      - О! - воскликнул Борька и, довольный, расхохотался. - Понял? Там хоть двадцать-ноль выигрывай, а туча набежит - и все: счет аннулируется.
      Мы еще помолчали.
      - Ну, покеда, корешан, - наконец сказал он. - Я почапал. Меня еще телка-люкс ждет. Держи корягу.
      И я ощутил в своей руке теплую шершавую ладонь неизвестного мне разбойника Коломбо.