- Как же - невыносимая, - говорил я, - если вы с нее столько выносите?
      - Я-то выношу, - говорила тетя, - а директор вывозит.
      - А кто ж тогда ворует? - спрашивал я.
      Но вопрос повисал в воздухе, как летающая тарелка.
      Я был еще маленьким и не знал, что в России вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
      Во время войны мой отец уцелел потому, что был на фронте. Мать уцелела потому, что работала в ленинградском военном госпитале. А почему уцелела тетя, я не знал. С одной стороны, она была толстой, но с другой ведь крупной мишенью.
      Все остальные мои родственники, которые жили в блокадном Ленинграде, умерли от голода. Неудивительно, что после войны мама все еще хотела есть.
      Удивительно, что есть хотела и тетя. Все-таки она была довольно толстой и вдобавок после войны устроилась в ресторан. Вероятно - с испугу. Прошла славный путь от посудомойки до калькулятора. И обратно.
      Как-то я спросил маму:
      - Толстые много едят, потому что у них большой желудок, или у них большой желудок, потому что они много едят?
      - Хорошо, что тетя нас не слышит! - сказала мама. - Толстые не любят, когда их называют толстыми. Они любят, когда их называют полными.
      Когда тетя в очередной раз пришла к нам на обед, я ей сказал:
      - Вы - совсем не толстая. И не жирная. И не полужирная. И не на три процента жирная. А вы - полная. До краев.
      Тетя, наверно, подумала, что я так сказал для того, чтобы она поменьше ела. Это было для нее тем более неприятно, что на обед она к нам приходила всегда со своей едой.
      Раз в месяц тетя ходила на танцевальные вечера под названием "Аэробика". От обычных танцев аэробика отличалась тем, что там надо было танцевать не с партнером, а с ленточкой на лбу.
      Женщины в нашей стране всегда были заняты двумя проблемами: как достать еду и как похудеть.
      С едой хорошо тем, кто работает в ресторане или гастрономе. А каково тому, кто работает, к примеру, на мясокомбинате? Там охрана - как на военном заводе.
      Вот, пожалуйста, на одном мясокомбинате работал не то таджик, не то туркмен. Так он решил колбасу в штанах вынести. Вдруг охранница его в проходной останавливает и - хвать за колбасу!
      А это - не колбаса.
      Охранница дико извинилась. А об этом таджикском туркмене легенды стали слагать. Дескать - мясной гигант.
      А он уже совсем распоясался. По несколько штук стал навешивать. Но охранницы и это ему с рук спускали. Все-таки, думают, восточный человек. Может, у него несколько жен?
      Колбаса в России всегда считалась символом благосостояния. Колбасой можно было награждать: вешать ее на грудь, надевать через плечо, возлагать на голову, делать из нее нимб. И это в то время, как сама колбаса оставляла жевать лучшего. Закусочная колбаса - это колбаса, после которой надо сразу закусывать. Столичная колбаса - это колбаса, которую надо сразу запивать "столичной". Докторская колбаса - это колбаса, после которой надо сразу вызывать доктора. Любительская колбаса - это колбаса, на которую трудно найти любителя. Молодежная колбаса - это колбаса, которая по зубам только молодежи. Отдельная колбаса - это колбаса, съев которую, чувствуешь, как в тебе что-то отделяется. Останкинская колбаса - это колбаса, сделанная из останков. Охотничья колбаса - это колбаса, сделанная из охотничьей собаки. И уж страшно подумать - из кого сделана крестьянская колбаса!
      Когда я спросил тетю, как пишется - КОЛбаса или КАЛбаса? - тетя ответила:
      - Смотря - из чего она сделана.
      Воруют у нас, конечно, не только еду и колбасу. Но и вообще - все, что можно. И что нельзя. И тем не менее воровство у нас имеет границы. Это - границы нашей родины. И может быть, воруя так друг у друга, мы постепенно станем богатыми.
      Тундра
      Сверху тундра похожа на десантника: пятнистая и цвета хаки. Хаки это трава. Пятна - это лужи. Дороги - только для самолетов и вертолетов. В тундре видишь себя богатырем. Деревья выше лба не растут. Если береза - то обязательно карликовая. Багульник - обязательно приземистый. Зато ягода - с яблоко. Глазное, конечно. Из растений еще почему-то врезалась в память пушица влагалищная. Из животных врезались туда же полевка-экономка, рогатый жаворонок и углозуб.
      Гор в тундре нет. Суслик, когда скачет по тундре, встает на задние лапки: посмотреть, туда ли он скачет. И что интересно - видит!
      Самая твердая валюта в тундре - водка. Батон колбасы - бутылка. Шкурка песца - полбутылки. Литр спирта - две бутылки.
      Там же за бутылку я узнал, как отучить мужика от пьянства.
      Берешь водку, тарелку и идешь в лес. Кладешь тарелку на муравейник и наливаешь в нее водки. Тех муравьев, которые ее пьют, не бери. А бери тех, которые бегут от нее. Вот этих-то трезвенников засуши и незаметно подсыпь в стакан своему мужику.
      Одна баба так и сделала. Не знаю, бросил ли тот мужик пить, но бабу свою бросил. А лицо у нее разнесло, как будто она головой на муравейнике спала.
      Эту историю мне один тундрюк рассказал. Толстый такой старик. Правда, потом выяснилось, что толстая у него только физиономия. Физиономия его тоже похожа на тундру. Растительность слабая. Жалуется:
      - У моей старухи на роже волос больше!
      Завидует ей.
      Как-то сказал:
      - Я - снайпер! Белку в глаз попадаю. Хотя не с первого раза. Иногда весь шкурка продырявишь, пока метко в глаз попадешь.
      Однажды спросил у меня:
      - Грибы кушать будешь?
      - Не откажусь, - говорю.
      - Тогда, - говорит, - в лес идти надо.
      Дал мне ведро. А себе кулечек из газеты свернул. Пошли в лес. А лес по колено. Старик впереди идет, а я сзади. Вдруг остановился. Задрал вверх подбородок. Понюхал небо.
      - Снег будет с дождем.
      - А как вы определили?
      - Радио сказала.
      Идем дальше. Я чуть отстал. Вдруг ручей впереди. Старик разбежался и прыгнул. Но не долетел. На том же берегу оказался. Второй раз прыгнул и прямо в воду приземлился! Вылез, отряхивает с себя ручей:
      - Эх, молодой был - орел был! А старый стал - дерьмо стал!
      Потом, видя, что я не слышу, тихо добавил:
      - Да и молодой был - дерьмо был!
      Вернувшись из леса, развели костер около дома. Старик нанизывал грибы, не чистя, на прут.
      - А чего не пожарить? - спросил я.
      - Масла жрут много, - объяснил старик.
      Я достал водку. Тут же возникла седая женщина.
      - От стерва! - беззлобно сказал старик. - Учуяла. Не даст нам теперь нормально выпить. Тоже сейчас захочет. Пьянь!
      - Жена? - спросил я.
      - Хуже, - ответил он. - Дочь.
      - А почему хуже-то?
      - Жену убить можно. А дочь - жалко. Она мне сапоги чинит.
      Дочь села рядом с костром. Раскурила трубку. Выпили.
      - А ты холостой? - спросил он меня вдруг.
      - Женат.
      - О! Возьми ее тогда замуж. Эту бля!
      - Зачем?
      - А я тебе в гости буду ездить. Водки у тебя попьем. В телевизор посмотрим.
      - У вас что, нет телевизора?
      - Есть. Но плохой. Ерунду всякую показывает. Сколько угля наковыряли. Зачем, спрашивается, цветной телевизор? Я по нему стрелял. Но промазал.
      К нам подходит еще одна женщина.
      - Тоже дочь?
      - Обижаешь, - сказал старик. - Жена.
      - Так она, вроде, моложе дочери!
      - Так жена - вторая. А дочь - первая.
      Когда поел, вынул у себя изо рта единственный зуб, почистил его об рукав пиджака и назад вставил. На прощание подарил мне костяной нож. Потом забрал.
      - Из кости моей жены бывшей.
      Впервые за все время пребывания в тундре мне стало холодно. Старик пояснил:
      - В палатке геологов нашла. Кость от мамонта. Мы с ней много чего в палатках геологов находили. Когда их не было.
      До сих пор понять не могу, правду он говорил или шутил так, этот тундрюк.
      Погребальная сосна
      "Привыкли руки к топорам"
      Из песни
      Дядька мой был лесорубом. Лес он рубил в основном сосновый. Сосны были разные: кедровые, маньчжурские, погребальные.
      Особо замечу о последней. Погребальная сосна - это не шутка, а действительно такая сосна. Растет она медленно и печально. Потому, наверно, такая маленькая и с такой плотной древесиной. То есть настолько плотной, что корабль, построенный из этой сосны, сразу идет на дно. И там на дне с ним ничего не делается. Он веками лежит как новенький. Вот такое замечательное дерево!
      Но еще лучше из погребальной сосны строить гробы. Покойник в таком гробу очень хорошо себя чувствует. И очень хорошо сохраняется. Даже лучше, чем живой.
      Дядька говорил, что один покойник у них в таком гробу вообще ожил. Правда, потом выяснилось, что он был никакой не покойник, а просто мертвецки пьян. И которые его хоронили тоже были пьяные в доску. Но когда они увидели, что покойник в гробу сел, то враз протрезвели. И так испугались, что хотели гроб скорей заколачивать. Потому как, думают, покойнику эти похороны могут не понравиться и он начнет крушить направо-налево. И покойник на них действительно малость обиделся. А одного друга так крышкой гроба отоварил, что тот в ящик сыграл. Но сыграл уже четко. Как положено. Потому, наверно, что был человеком прямым, без извилин, и если уж брался за что-то, то доводил дело до конца.
      Но этот случай, конечно, исключительный. А порядки у лесорубов были такие.
      Полмесяца работаешь, а полмесяца пропиваешь то, что заработал.
      Если не можешь пить полмесяца, то пьешь весь месяц.
      А поскольку к концу месяца уже непонятно, на что пить, то пьешь уже непонятно, что.
      Когда лесорубу нужно было куда-нибудь съездить, он выходил на просеку и махал бутылкой водки пролетавшему в небесах вертолету. Вертолет прерывал государственный рейс и за бутылку летел туда, куда нужно было лесорубу.
      Ростом лесорубы уступали только дереву, кожа их напоминала его кору, правду они рубили с плеча, а речь их была - как сосновый деготь. Достаточно сказать, что слово "дерьмо" лесорубы не употребляли: оно считалось у них слишком мягким.
      Как-то, рассказывал дядька, японцы купили у нас разрешение на вырубку одного гектара уссурийского леса.
      Японский лесоруб - это такой крупный японский мужик, похожий на небольшого русского мальчика после желтухи. Японский лесоруб - весь в белом комбинезоне, в белых перчатках и, что самое смешное, в каске. Работает он, не вылезая из кабины, под звуки японского же джаза.
      Кстати, дядька рассказывал, у них там один друг залез к этому японцу в кабину и попросил у него политического убежища. В связи с тяжелым материальным положением.
      Японец тут же, не отходя от кабины, связался с японским консульством, и этот друг довольно быстро уехал в Страну восходящего солнца, отсидев предварительно солидный срок в одном из лагерей Страны заходящего солнца.
      В Японии его спросили, кем бы он хотел стать. А поскольку он был водителем первого класса и только на тракторе отпахал тридцать лет, причем, на одном и том же, то он сказал, что хотел бы стать трактористом.
      Ну, выдали ему трактор, он быстро нашел кабину, залез в нее, но не знает, с чего начать, как сдвинуться хотя бы одним колесом. Говорит: "Нет ли у вас, японский городовой, другого трактора? Чтоб без этой электронной чепухи". Ну, дали ему другой трактор, более старый, - он опять говорит: "А нет ли у вас совсем старого? Чтоб с ручным переключением скоростей и чтоб рычаги изоляцией были обмотаны. И чтоб без экранов и кнопок. Я, - говорит, - водитель первого класса. Руками все могу, а пальцами - нет". Они говорят: "Есь один сякой трактор. Доисторисеский. Но он музея. Потомуся много-много денег ситоит. Давайте, - говорят, - мы вам лусе дадим хоросий-хоросий пенсия и отправим на заслузеный одых".
      Ну, а тот японский лесоруб, рассказывал дядька, сидит в своей лесорубной машине весь в белом, как японский бог, и ни черта не делает, только на кнопки жмет.
      А машина его, значит, к нашему дереву подползает, и выдвигаются из нее две такие железные лапы: одна берет дерево у самого корня, а другая - у самой кроны. Потом выдвигается пила и - вжик! - дерево спилено. Но пока стоит и не падает, куда бог послал, разгоняя во все стороны лесорубов.
      И что еще смешно - в процессе пиления выдвигается из машины дополнительная хреновина с полиэтиленовым пакетом. Все опилки туда ссыпаются, а она пакет тут же заклеивает и этикеточку налепляет.
      Потом выдвигается другая хреновина и срезает все ветки. Причем за ней опять-таки идет пакет, но уже покрупней, все ветки туда ссыпаются, пакет заклеивается, этикетка присобачивается.
      Но самое смешное - это пень. Он получается такой низкий, что на него даже не присесть. Даже японскому лесорубу.
      Но и при всем при этом вылезают из машины такие руки-крюки - цап этот пень! - рубит корни и вместе с ними в пакет. И опять - этикеточку.
      Но и это не все. Этот многорукий дракон закапывает после себя, как воспитанная кошка, ямку и втыкает туда нежный саженец.
      Я спросил у дядьки:
      - А что, этот японец все делал в пакеты?
      - Все, - сказал дядька. - Все продукты своей жизнедеятельности - в пакет с бирочкой. Ничего после себя на нашей земле не оставил.
      Единственное, что он оставил - это машину в подарок. Ну, мужиков наших разобрало: "А все ли эта тварь распилить может?"
      Оказалось - не все. На первом же ржавом рельсе она себе зубы и обломала.
      То есть японская техника - ничто супротив русской смекалки!
      И потом мужики наши работу свою любят: на кой им из-за этой восточной змеюки лишаться труда и зарплаты! Что ж это за железный товарищ, который заменяет труд ста человек, а пьет только бензин?!
      А что поезд чуть не перевернулся, так это опять же из-за нее. Она же тот рельс все-таки прогрызла до половины!
      Все мы вышли из леса, говорил дядька.
      Умер он от давления. Его бревном придавило.
      Однокашники
      Мы не собираемся, не перезваниваемся, не переписываемся и не собираемся перезваниваться, переписываться и собираться. Но я слежу за жизнью моих однокашников, это совсем не трудно: главное - внимательно читать, слушать, смотреть.
      Читаю как-то в газете заметку "Опять двойня!": "Очередную двойню принесла Ольга Бороздина". Правда, потом мне сказали, что Бороздиных в России - до черта и более! Но я почему-то уверен, что это наша двойню принесла. Она и в школе-то была двоечницей!
      А то как-то читаю: "А. Кудрявцев, генерал авиации, посетил американский авианосец "Эйзенхауэр". А на авианосце, думаю, наверняка не знают, что генерал авиаци вылетел из школы в седьмом классе!
      Через год читаю в той же газете: "Грузчик Кудрявцев разбил голову кладовщику из-за ящика пива". Молодец, думаю! Высунулся из-за ящика и стукнул врага бутылкой по голове! Солдатская смекалка!
      А то вот такое читаю: "Отечественная наука понесла тяжелую утрату, ушел навсегда из жизни выдающийся ученый Борис Иванов". И вдруг буквально через неделю или через год - по телевизору: "В красном углу Иванов, мастер спорта по боксу". Ну, думаю, Борька поднялся! Правда, его по телевизору не узнать. Он худенький обычно был, в очках, мы его, собственно, за это и лупили, а тут морда раздутая, в пятнах. Может, думаю, с телевизором чего? Кнопки нажиимаю - еще хуже: кровоподтеки пошли, нос по щекам размазался!
      С Кирилловым - тоже интересно: в школе он отстающим был, а сейчас всех обогнал. Нашим сейчас всем по 30, а ему - 72.
      С Зониным еще интересней: утонул на рыбалке, стал тренером "Зенита", еще раз утонул, но уже на охоте, уволился из "Зенита", выплыл, стал членом общества "Память" и свалил в Израиль.
      А Аркаша Баршай, такое чувство, что заметает следы: он - то Бардшай, то Баркшай, то Барабаш, то вообще Бадхен. И имена меняет. Но профессия всегда одна и та же: музыкант.
      Ира Березина - толкательница ядра. И в это можно поверить: помню, как она пыталась мне толкнуть ломаный магнитофон.
      Но тут вдруг по радио демонстрируют балет "Лебединое озеро". Объявляют: "Одетта - Березина". Ну, в школе она всегда была одета. Один раз только ей в дневнике записали: "Пришла на физкультуру без одежды".
      Но самое интересное - дальше: "Танец маленьких лебедей - Васильева, Григорьева, Александрова, Дмитриева, Гельфер". Все - наши! Правда Ромка Гельфер у нас в школе вроде как парнем числился. Хотя как-то о нем на стене написали: "Рома - баба!"
      С Мишкой Мишеевым первые годы после школы все было нормально: инженер, старший инженер, начальник цеха, директор завода. Несколько раз, правда, угонял чужой автомобиль. Но это понятно: там было написано "нигде не работающий Мишеев". И тут вдруг читаю, это когда он уже министром стал, "в пьяной драке с отцом был убит некто Мишеев". А потом вспомнил, он в школе однажды сказал: "За "единицу" папаша меня убьет!" А пригнал бы папке "восьмерку" или "девятку", папка бы его по головке погладил!
      С Сурковым тоже все было нормально: он все сожительниц своих убивал. И тут вдруг - как обухом по голове: стихи для детей в газете "Мясной гигант". Автор - С. Сурков:
      "Раз из окошка Андрюша упал. Громко в полете он что-то кричал. Бабка к окошку метнулася ланью. Нет! Не задел он горшочек с геранью".
      У Людки Воробьевой такая судьба: мать-героиня, стриптизерка, настоятельница монастыря (не понмю, правда, мужского или женского). Зато помню, как она написала в сочинении: "Жанна д'Арк была единственной девственницей во Франции. За что и понесла наказание".
      Лена Мейлих. Ирландская подданная, польская писательница, негритянская певица, швейцарская кто-то еще, снялась в мексиканском фильме "Халат для Арчибальда". В роли халата.
      Н. Кривцун. Фотомодель, секретарь-машинистка, лесоруб, знатная доярка, футболист, стюардесса, начальник штаба в отряде батьки Махно, наконец-то вылечилась от алкоголизма: сейчас пьет столько же, но уже без всякого удовольствия.
      Осипов. Руководитель оркестра народных инструментов, убит при перестрелке с ОМОНом, погиб на дуэли, зарезан троими в масках - прямо на операционном столе, - взорвался в троллейбусе из-за какого-то пустяка, остатки тела найдены через неделю там же, похоронен на Волковском и Новодевичьем. В настоящее время работает полотером. Нет обеих ног.
      А один раз я о себе прочел: "Мелихан - лауреат Нобелевской премии, отважный голландский путешественник". Первая мысль: давно пора! И вторая: за что? Потому как путешествую я только по родному городу. Что, конечно, тоже требует отваги. Особенно - в ночное время.
      Я много знаю о своих однокашниках, даже больше, чем они сами о себе.
      Соленое мороженое
      В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть мороженого.
      Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она не в состоянии была видеть мою тетю. И ее мороженое.
      - Только не набрасывайся сразу на мороженое, -предупредила меня мама. - А то тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.
      Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:
      - Ну что, пришел поесть мороженого?
      - Нет, - сказал я и жадно стал глядеть на тетю.
      Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не знал.
      - Погодка-то нынче разгулялась! - наконец сказала тетя.
      - Да, - поддержал я разговор и замолк.
      Тогда тетя предложила мне:
      - Может, все-таки поешь мороженого?
      - Нет, - нахально сказал я.
      - А для чего ж ты тогда пришел? - удивилась тетя.
      - Я пришел узнать, как ваша жизнь, - сказал я и посмотрел в окно.
      - Живем помаленьку, - сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого. - Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка лучше поешь мороженого.
      - А дети как? - спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
      - Дети ничего, - сказала тетя. - Ничего дети. Хулиганят только и двойки носят.
      - Пороть надо, - сказал я. - Некоторые ведь русского языка не понимают. До них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю. Где прелесть такую брали?
      - Какую прелесть? - не поняла тетя.
      - Я про блузочку говорю, - сказал я. - Вам оранжевый очень идет. А желтый полнит.
      - Ах, это?! - тетя оглядела себя и улыбнулась. - Это я у портнихи шила.
      - И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? - спросил я.
      - Тридцать рублей, - хлопая ресницами, сказала тетя.
      - Как одна копеечка! - сказал я. - Надо бы и моей такую справить.
      - Кому? - насторожилась тетя.
      - Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
      - Почти, - прошептала тетя и покраснела.
      - Вам такая прическа очень к лицу, - сказал я. - Вы в ней моложе лет на пятьдесят!
      - Да мне всего сорок восемь! - засмеялась тетя, и прическа съехала ей на глаза. - Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
      - Очень холодное вредно есть, - строго сказал я. - Как здоровичко-то ваше?
      - И не спрашивай! - отмахнулась тетя. - Какое уж наше здоровье?
      - Что, печень опять пошаливает? - спросил я и посмотрел на мороженое.
      - И печень, и давление, - сказала тетя.
      "Пора!" - подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
      - Аллохол пробовали?
      - Да разве в аллохоле дело, - вздохнула тетя, - когда дома устаешь как собака? Мусорное ведро - и то некому вынести!
      - А муж что? - спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
      Тетя почему-то отвернулась.
      - Муж-то что? - спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого. - Где сейчас?
      Тетя хлюпнула носом, и я уже хотел было есть мороженое, но она вдруг схватилась за грудь и судорожно стала ловить ртом воздух:
      - Пить... Пить...
      Я бросился за водой, помня, что медлить нельзя: мороженое уже таяло. А когда прибежал обратно, было уже поздно: тетя, утирая фартуком глаза, доедала мое мороженое. Слезы ее скатывались прямо в вазочку, и я не понимал только одного: как можно есть такое соленое мороженое?
      - Это я так... - говорила она. - Я на тебя не в обиде. Приходи еще, если опять захочешь мороженого.
      - Ну, спасибо! - сказал я. - Угостили!
      - Спасибом не отделаешься! - сказала тетя. - Помоги-ка лучше посуду помыть.
      Я добросовестно вымыл все, что велела тетя, но с тех пор почему-то не люблю мороженое.
      Тост Рассказ джентльмена
      Когда я был маленьким, я очень хотел стать джентльменом. Но я знал только одно правило поведения: "В какую сторону надо наклонять тарелку с последней ложкой супа. К себе - если хочешь пролить суп на себя. Или от себя - если хочешь пролить суп на скатерть".
      Как-то моя одноклассница Светка Орлеанская пригласила меня в гости.
      - Приходи сразу после школы, - сказала она. - Мне будет исполняться десять лет со дня рождения.
      - Ладно, - сказал я. - Буду. И подарок какой-нибудь тебе хороший сляпаю. Из пластилина.
      - Подарок - не главное, - сказала Орлеанская.
      - Знаю, - сказал я. - Главное - внимание, которое оказывают цене подарка.
      - Нет, - сказала Орлеанская. - Главное - это тост.
      - Знаю, - сказал я. - Будет тебе тост. А что это такое?
      - Тост, - сказала Орлеанская, - это когда человеку дарят счастье, только не на самом деле, а на словах.
      Целый вечер я сочинял тост.
      А на другой день пришел к Орлеанской в гости. Когда все сели, я встал, вынул из кармана шпаргалку с тостом и громко, с выражением прочел:
      Вы гений чистой красоты, У вас все руки вымыты!
      - А чего это ты меня на "вы" обзываешь? - оскорбилась Орлеанская.
      - Извиняемся, - сказал я. - Если хочите, мог°м и на "ты" перейти.
      И прочел новый тост:
      Вы гений чистой красоты, Давайте чокнемся на "ты"!
      - От твоих стихов действительно чокнешься! - сказала Орлеанская. - Ты бы еще написал: "Давайте чмокнемся на "ты"!"
      - Ну давай прозой тебя поздравлю, - сказал я. - Желаю тебе, Орлеанская, быть всегда такой же молодой, какая ты сейчас!
      Орлеанская одобрительно кивнула. И я добавил:
      - Желаю тебе быть еще моложе, чем ты сейчас!
      Орлеанская улыбнулась. И я еще добавил:
      - Ты, Орлеанская, уже давно выглядишь моложе, чем ты есть на самом деле. Судя по твоим мозгам.
      - На сколько же? - слросила Орлеанская.
      - Лет на десять! - сказал я.
      - Что же, я такая маленькая и глупая, как новорожденный ребенок?! сказала Орлеанская.
      - Нет, - сказал я. - Это ты только внешне так хорошо сохранилась. А внутри ты гораздо старше своих лет. В общем, желаю тебе счастья и долгих лет жизни! Чтоб ты прожила еще столько же!
      - Что?! - ахнула Орлеанская. - Чтоб я только до двадцати лет прожила?!
      - А что? - сказал я. - Двадцать лет - бабий цвет.
      - Так я еще и баба?!
      - Ну, не мужик же, - сказал я. - Да ты не плачь! У тебя еще все спереди. Еще найдешь свое счастьеце. А ныть будешь - оно с тобой разведется. И останешься одна с дитями.
      - С какими еще дитями?! - возмутилась Орлеанская.
      - Со своими, - сказал я. - Нервными они у тебя будут. Какая мамаша, такие и детки. Яблоко от бублика недалеко падает.
      - Катись ты сам отсюда бубликом! - закричала Орлеанская и стала выпихивать меня из-за стола.
      Но в дверях я все-таки успел ей последнее пожелание крикнуть:
      - Пусть земля тебе будет мягким пухом!
      Бабушка
      Всем хорошим во мне я обязан бабушке.
      Когда я играл с кем-нибудь в шахматы, бабушка, видя, что я проигрываю, как бы случайно пробегала мимо нас и, спотыкаясь, падала на шахматную доску, раскидывая руками фигуры. После этого мы соглашались с противником на ничью.
      Помню, как я уломал бабушку сводить меня на аттракцион "Пещера ужасов". Испугался я только один раз: когда увидел бабушкино лицо - перекошенное от ужаса.
      Все, что мне не хотелось есть, я скармливал бабушке.
      Когда мне не хотелось котлету, которую клала мне в тарелку мама, я делал бабушке условный знак. Бабушка тут же роняла ложку и лезла за ней под стол. Тогда я натыкал на вилку котлету и совал под стол бабушке. Бабушка зубами ее стаскивала с вилки, быстро съедала, и вылезала, отдуваясь, наверх. Долго демонстрировала всем свою ложку и говорила:
      - Уф! Нашлась!
      - Что-то ты ложку стала часто ронять, - говорила мама. - Совсем ослабла. На-ка тебе еще котлету!
      Часто мы с бабушкой ходили в кино на боевики. Не знаю, нравились ли боевики бабушке, потому что она во время сеансов спала. И только когда стреляли особенно громко, она просыпалась и спрашивала:
      - Ну, что? Не всех еще кокнули?
      - Нет, - успокаивал я ее. - Спи спокойно, дорогая бабушка!
      Помню, как мы играли с бабушкой в футбол. Точней, играл я с ребятами, а бабушка тихонько подкрадывалась за ворота моего противника. И когда я выходил один на один с вратарем, бабушка неожиданно ему говорила:
      - Жвачку хочешь?
      Вратарь оборачивался - и я забивал гол!
      После игры вратарь подходил к бабушке и спрашивал:
      - А где обещанная жвачка?
      - Да вон в киоске у каперативщиков, - говорила бабушка. - Давай деньжата - я сгоняю.
      Когда учительница вызывала моих родителей в школу, я всегда приводил бабушку. Потому что бабушка была глуховата и не слышала, как учительница меня ругает.
      - Что она там бормочет?! - громко спрашивала меня бабушка.
      - Она меня хвалит! - кричал я бабушке в седое ухо.
      Учительница с удивлением замолкала. А потом говорила мне, чтобы в следующий раз я приводил маму.
      В следующий раз я, действительно, приводил маму. Но - своей бабушки. То есть - прабабушку.
      В отличие от бабушки, моя прабабушка не только плохо слышала, но и плохо видела.
      А засыпался я на домашнем сочинении. Было оно на тему "Мое детство". Я его даже не прочел, когда сдавал учительнице. А начиналось мое сочинение, оказывается, так:
      "В детстве мне больше всего нравилось собирать цветы и играть в куклы. Еще мне нравилось примерять мамины туфли на высоком каблуке.
      А мечта у меня была - стать ткачихой.
      Но судьба распорядилась по-другому. Туфли пришлось поменять на кирзовые сапоги. Цветы - на гранаты. А куклы - на пулемет.
      Мною лично было подожжено 3 склада, взорвано 2 моста, пущено под откос 4 поезда, подбито 10 немецких машин.
      Детство мое было голодное и холодное. Война отняла у меня детство..."
      Дальше буквы расплывались, потому что были чем-то закапаны...
      Парле ву франсэ?
      Я учился в знаменитой школе на углу Жуковского и Маяковского. Учился я в ней не потому, что она знаменита. А она знаменита не потому, что я в ней учился. Знаменита она потому, что в ней учились знаменитости: Инна Варшавская, Станислав Ландграф, Борис Смолкин, Кирилл Набутов, Даниил Мишин, Александр Невзоров и другие артисты. И еще какой-то знаменитый дирижер, не помню, правда, его фамилию и чем он дирижировал.
      Знаменита эта школа и тем, что она - с французским уклоном.
      Я же учился в ней потому, что она стояла рядом с нашим домом. Если бы не это рядовое обстоятельство, родители ни за что бы меня в нее не отдали. Они считали, что из школы с уклоном выходят дети со сдвигом.
      Когда меня спрашивают, говорю ли я по-французски, я отвечаю, что говорю, но только с теми, кто учился в этой школе.
      Помню, как учительница велела мне перевести выражение "арт-абстрэ" (абстрактное искусство). Я перевел:
      - Артобстрел.
      - Тройка, - сказала учительница. - По смыслу правильно.
      Несмотря на плохие оценки по французскому языку, мои родители думали, что я учусь хорошо, так как время от времени в моем дневнике появлялась запись учительницы: "Болтал на французском".
      Однажды нам объявили, что в нашу школу едет делегация французских школьников.
      Когда делегация приехала, мы удивились, что французские школьники такие старые. Им было лет по двадцать. Мы даже подумали, что это - делегация французских второгодников.
      Но оказалось, что это были учащиеся Эколь нормаль (Нормальной школы). Так у них называется институт.
      Накануне приезда делегации учительница нам сказала: