КОНСТАНТИН МЕЛИХАН
      Автопортреты на асфальте
      
      
      * Палочка - выручалочка
      * Спать!
      * Юон
      * Поцелуи
      * Искусство математики
      * Наяда
      * Драма с собачкой
      * Примерный дед
      * Сорока - воровка
      * Тундра
      * Погребальная сосна
      * Однокашники
      * Соленое мороженое
      * Тост Рассказ джентльмена
      * Бабушка
      * Парле ву франсэ?
      * Коломбо Белые Гетры
      Палочка - выручалочка
      Сколько я помню своего дедушку, он всегда ходил с палочкой. Очень хорошая палочка. Как у нас что под диван залетит, мы этой палочкой достаем.
      Однажды мы с братом играли в шашки. И одна шашка у нас под диван залетела.
      Мы взяли дедушкину палочку и стали там шарить. Но до шашки достать не могли. Тогда брат сказал:
      - Раз палочка не достает до шашки, то давай отпилим от нее кусочек. Для новой шашки.
      - А вдруг дедушка заметит? - сказал я.
      - Не заметит, - сказал брат. - Мы же не всю палочку берем, а только кусок.
      Мы отпилили от палочки маленький кусочек.
      И дедушка ничего не заметил.
      А потом мы в лото играли. И один бочонок у нас под диван залетел.
      Мы взяли дедушкину палочку, но уже не стали ею шарить под диваном, а сразу отпилили еще кусочек.
      - А вдруг дедушка заметит? - сказал я.
      - Не заметит, - сказал брат. - Палочка длинная - дедушке хватит.
      И дедушка действительно опять ничего не заметил. Только его как-то к земле стало пригибать.
      А потом мы в городки играли. И одна рюха у нас под диван залетела.
      Мы взяли дедушкину палочку и отпилили еще кусок. А потом пошарили ею под диваном. На всякий случай. Но до рюхи все равно не достали.
      - Ну теперь-то уж дедушка наверняка заметит, что палочка стала короче! - сказал я.
      - Не заметит, - сказал брат. - В крайнем случае мы ему каблуки сделаем короче.
      - Ты что?! - сказал я. - Тогда придется и ножки делать короче.
      - У кого? - спросил брат.
      - У мебели, - сказал я.
      Но и на этот раз дедушка ничего не заметил. Только он палочкой совсем прекратил до земли доставать. Так, в руке ее носит, как пистолет.
      В общем, дедушка заметил неладное, когда палочка уже кончилась. Он погнался за нами вокруг стола, а мы помчались от него, ставя за собой стулья. Дедушка перепрыгивал через них и кричал:
      - Что вы наделали! Я же совершенно разучился хромать! С меня же теперь инвалидность снимут! И снова заставят устроиться на работу! А мне ведь уже сорок семь лет!
      Так мы вылечили дедушку от хромоты. Правда, после этого он еще пытался хромать. Но у него уже ничего не получалось. Без палочки.
      Спать!
      Когда я был маленьким, я очень не любил спать.
      Вечером меня было не уложить. Правда, утром не поднять.
      Утром я забывал, что не любил спать. Но вечером...
      Когда темнело на улице, темнело и в моей душе. Я ложился в кровать, как в гроб. Мне казалось, что сон - это смерть. Хотя и временная. Потому что когда спишь, ничем не занимаешься, кроме как сном. Когда спишь, ничего не делаешь, никуда не бегаешь, ни с кем не разговариваешь, не узнаешь ничего нового.
      Это уже, когда я вырос, мне стало нравиться спать. Потому что когда спишь, ничего не надо делать, куда-то бегать, с кем-то разговаривать, чего-то узнавать.
      Когда я стал взрослым, я старался поспать при первой же возможности: и в автобусе, и в очереди, и на эскалаторе, и когда вышел начальник, и когда погас свет, и даже перед сном, про запас.
      Правда, я никак не мог заснуть. Это такой закон. Взрослые любят спать, но долго не могут заснуть. А дети не любят спать, но засыпают быстро.
      Что касается меня, то я засыпал очень долго. И когда был маленьким. И когда был большим. И когда был старым.
      Помню, как-то уложила меня мама спать.
      Я лежу и думаю: как бы мне побыстрей заснуть? Чтобы долго не мучаться. Может быть, думать, что я сплю?
      И вот я лежу и думаю, что я сплю. И что мне снится, будто я встаю и иду к двери.
      Тут вдруг мама вскакивает со своей кровати и кричит на меня:
      - Ты куда это пошел?
      Снова меня уложила.
      И я снова лежу и думаю: сон это или не сон? Сейчас, думаю, снова встану - и проверю. Если мама вскочит, значит, - сон. А если не вскочит, значит, - не сон.
      И вот я снова встаю и иду к двери.
      Мама не вскакивает.
      Ага, думаю, значит, это - сон! Открываю дверь и выхожу в коридор. Тут вдруг мама снова вскакивает и кричит:
      - Ты зачем это в коридор вышел?!
      Я говорю:
      - В туалетик.
      - Я тебе покажу - туалетик! - кричит мама.
      Снова хватает меня и тащит в кровать. Я снова закрываю глаза и пытаюсь заснуть. Вдруг мама меня спрашивает:
      - Ты спишь?
      Я говорю:
      - Сплю.
      Тут она снова вскакивает, вытаскивает меня из кровати, дает мне несколько шлепков и снова укладывает спать.
      Проходит полминуты. Мама меня спрашивает:
      - Ты спишь?
      Я молчу. Притворяюсь спящим. Она говорит:
      - Ах, негодник! Притворяется спящим, а сам стоит возле кровати!
      Я говорю:
      - Я лежать не могу от твоих шлепков!
      Тут ей становится меня жаль. Она подходит к моей кровати, гладит меня и укладывает спать. И я сразу засыпаю.
      Вдруг просыпаюсь от каких-то звуков. Открываю глаза - а это мама мне колыбельную поет. Я стал ей тихонько подпевать. А потом все громче и громче. Так мы часа три пропели. Как волки под луной. Наконец, мама заснула. На моей кровати. А я опять не могу заснуть. Но уже потому, что мама мне ногу придавила. Я стал выдергивать из-под нее ногу. И упал с кровати.
      Мама мне говорит сквозь свой сон:
      - Не спи... Кажется, дверь не закрыта...
      И тут я сразу заснул.
      Так мы с мамой до середины следующего дня проспали.
      Она - на кровати. А я - под кроватью.
      С тех пор я понял, что лучшее снотворное - это когда тебе говорят: "Не спи! "
      Юон
      Учитель недоволен учеником в двух случаях: когда ученик знает меньше учителя и когда ученик знает больше учителя.
      Эту истину я понял после одной истории.
      Как-то учительница показала нам картинку в учебнике и сказала:
      - Эту картину написал китайский художник Юон.
      Я сказал учительнице:
      - Вы немного ошиблись. Это не китайский художник, а, наоборот, русский.
      Я занимался рисованием и потому хорошо знал творчество Константина Федоровича Юона.
      Но учительница вдруг рассердилась и поставила мне двойку: за то, что я отвечаю, когда меня не спрашивают.
      К завтрашнему дню она велела всем подготовить рассказ по этой картине.
      Назавтра на уроке присутствовал инспектор.
      Поскольку учительница чувствовала, что двойку поставила мне незаслуженную и что о Юоне я все-таки знаю больше других, она вызвала меня. Я поднялся и сказал:
      - Эту картину написал Юон - великий китайский художник.
      - Как?!- ахнула учительница и испуганно посмотрела на инспектора.
      - Так вы же сами вчера сказали, - ответил я.
      Учительница покраснела, а потом вызвала моих родителей в школу.
      После этого я уяснил вторую истину: если ученик плохо учится, учитель вызывает в школу родителей ученика, а если учитель плохо учит, ученик не имеет права вызвать в школу родителей учителя.
      Эта история имела продолжение. У нас была экскурсия в Русский музей.
      Женщина-экскурсовод или, как мы ее называли, экскурсоводка рассказывала нам о русских импрессионистах. Остановившись около картины, на которой были изображены речка, церковь и весенний дождик, она сказала:
      - А на этой картине нарисован пейзаж великого русского художника Юона. Кто может о ней что-нибудь сказать?
      Все застыли, как пораженные весенним громом. Учительница с тихим ужасом смотрела на картину. Я смотрел на учительницу. А ребята смотрели на нас обоих.
      Тогда экскурсоводка ткнула меня указкой и сказала:
      - Ну, вот ты, мальчик, что ты видишь на этой картине?
      Я еще раз внимательно посмотрел на речку, на церквушку с крестом и сказал:
      - Широка река Хуанхэ! Редкая птица долетит до середины Хуанхэ...
      Поцелуи
      Когда я был маленьким, я очень не любил поцелуи.
      Помню, как к нам в гости пришли мои дядя с тетей. Зная их обычай целовать, я вышел к ним навстречу весь в бинтах. Как мумия. Один глаз только торчал.
      - Что с тобой?! - испугались они.
      - Это от поцелуев, - сказал я.
      Тут они испугались еще больше. Они подумали, что меня кто-то перецеловал.
      Но мама им объяснила:
      - Это он забинтовался не от тех поцелуев, которые были, а от тех, которые будут.
      - Значит, тебе не нравятся наши поцелуи? - удивилась тетя.
      - Да, - сказал я. - Ходите только с поцелуями. Лучше с чем-нибудь вкусным пришли.
      Тогда я еще не знал, что самое вкусное для взрослых - есть поцелуи.
      Я хотел стать солдатом и считал, что тело мужчины должно быть покрыто не поцелуями, а шрамами.
      Тут мама отвела меня в другую комнату и сказала, что если я сейчас же не исправлюсь, она меня отлупит.
      - А! - сказал я. - Подлизываешься ко мне!
      Я знал, что мама не умела лупить. И мама знала, что я это знал. Поэтому она сказала:
      - Я попрошу дядю, чтобы он снял ремень и тебя отлупил!
      - Но если дядя снимет ремень, - сказал я, - то как же он меня догонит?! У него же штаны свалятся!
      Тогда мама решилась на самую жестокую меру. Она сказала, что теперь будет называть меня при всех словами, которые я ненавидел еще больше, чем поцелуи: кисонька, лапонька и пупсик.
      И тогда я сдался. Я вышел к дяде с тетей и, сорвав с себя бинты, крикнул:
      - Целуйте, палачи!
      Искусство математики
      Лучше всех знают математику пожарные. Когда они играют в домино, а играют они всегда, если нет пожара, или есть, но еще не очень сильный, они, эти пожарные, перемешав костяшки, берут их в руки и сразу говорят: "Рыба", - или: "У вас - двадцать пять. У нас - пятнадцать", - и снова тщательно перемешивают.
      Совершенно иное отношение к математике у женщин. Особенно - когда поднимается вопрос об их возрасте. Какой-то знаменитый математик даже сказал: "Возраст женщины - величина постоянная".
      Обучение математике начинается с детства, но родители - не самые лучшие учителя. Родители вообще довольно странно представляют себе процесс обучения.
      Помню, как наш учитель, проверив домашнее задание, сказал одному мальчику: "Мне кажется, ты решал задачу не один, а с двумя неизвестными".
      Отца другого мальчика вызвали в школу. Вернувшись, отец ему сказал: "Я поговорил с твоим учителем. Больше он тебе двойки ставить не будет".
      Некоторые родители, не зная, как объяснить ребенку, что такое "прямой угол", просто его в этот угол ставят.
      Отсюда можно вывести закон: родители ставят ребенка в угол, когда он ставит их в тупик.
      * * *
      Многие родители огорчаются, что их дети не умеют считать даже до десяти. Но это не страшно. Страшно, когда дети умеют считать до тысячи.
      Когда я научился считать до тысячи, для моих родителей настали кошмарные дни. Только я начинал считать - они сразу затыкали себе уши. Или мне - рот. Как правило - яблоком или конфетой. Возможно, именно потому я и научился хорошо считать.
      Кто-то посоветовал моим родителям использовать меня как средство от бессонницы. Но я считал так громко, что просыпались даже соседи.
      Когда у нас был кто-нибудь в гостях, родители просили меня посчитать что-нибудь и для гостя. Но обычно - в том случае, если его было по-другому не выгнать.
      Я начинал считать, и улыбка сползала с лица гостя. Он молча вставал, одевался и, не прощаясь, уходил. А я шел за ним, продолжая считать ему в спину. При этом интонация моего счета походила на лай собаки.
      Иногда я предлагал кому-нибудь поспорить со мной, что сосчитаю до тысячи за пять секунд.
      Человек спорил, и я считал:
      - Сто, двести, триста, четыреста, пятьсот, шестьсот, семьсот, восемьсот, девятьсот, тыща!
      Правда, соседи думали, что я считаю деньги, и даже заявили на нас в милицию.
      Но деньги я стал считать намного позже. Когда пошел в школу.
      Дело в том, что учился я очень плохо. И отец однажды сказал, что будет платить мне за каждую пятерку пять рублей, за четверку - четыре и т. д.
      На следующий день я тянул руку на всех уроках и получил шесть единиц.
      Отец долго отсчитывал шесть рублей, а потом сказал, что впредь будет мне платить только за пятерки.
      На следующий день я притащил шесть пятерок.
      Через месяц, когда я уже заработал больше, чем получал отец, он сказал:
      - Пять рублей за каждую пятерку - не много ли это, сынок?
      - Нет, - сказал я ему. - Я ведь еще делюсь с учителями.
      * * *
      Единственный, кто не имел с меня ни копейки, был учитель математики, хотя именно он больше других нуждался в деньгах. Он мечтал совершить какое-нибудь научное открытие и был ужасно расстроен, когда его после института направили в школу. Одно время он пытался совершить научное открытие прямо на уроке, но ученики стали делать ему замечания, что он занимается на уроках не тем, чем надо. И даже грозились вызвать в школу его родителей.
      Учитель понял, что с наукой все кончено, и решил переключиться на деньги. Он дал в газету объявление, что решает любые математические задачи.
      По этому объявлению к нему пришел только один человек: кассир, у которого не сходился кассовый отчет.
      Учитель вмиг решил ему эту задачу: сказав, что надо взять из кассы оставшиеся деньги и сматываться.
      Кассир так и сделал, а учителя в знак благодарности устроил на свое место. Даже не устроил, а просто подсказал ему адрес магазина, в котором работал.
      Учитель пришел в магазин и спросил, правда ли, что они ищут нового кассира. "Правда, - ответили ему. - И старого - тоже".
      Его приняли, заставили оплатить недостачу за старого кассира и тут же уволили.
      Но учитель не отчаялся. Он научил считать свою собаку и стал выступать с ней в цирке.
      Говорят, там была одна хитрость. Собака в действительности считать не умела. Просто учитель, громко задав вопрос, проходил затем мимо собаки и шепотом ей подсказывал: "Четыре".
      Хотя другие утверждают, что собака всегда лаяла четыре раза, а учитель только менял вопросы: "Сколько будет - дважды два?.. Сколько будет - три плюс один?.. Сколько будет - десять минус шесть?.."
      Но и с собакой учитель проработал недолго. Или он решил, что сможет зарабатывать вдвое больше без собаки, или собака решила, что сможет зарабатывать вдвое больше без учителя, а только они расстались.
      Причем перед этим долго лаялись во время дележки денег.
      Говорят еще, что кто-то из них сказочно разбогател на игре "Три наперстка". Там надо отгадать: под каким наперстком лежит камешек. А сделать это без высшего математического образования довольно трудно, поскольку камешка нет ни под одним наперстком.
      Последнее обстоятельство, вероятно, и привело учителя в тюрьму, где у него, наконец, появились все условия для занятий высшей математикой: одиночество и масса свободного времени.
      Я же для себя сделал вывод: математика - это наука, а умение ею пользоваться - искусство.
      Наяда
      Среди многочисленных жильцов нашей квартиры была такая Аська. Дед называл ее ренуаровской женщиной, местами переходящей в рубенсовскую.
      А жильцы называли по-разному: когда ругали толстухой, а когда хвалили - толстушкой.
      Но Аська почему-то на эти прозвища обижалась. И говорила:
      - Я вам не толстуха, и не толстушка!
      - А кто же тогда? - не понимали жильцы.
      - Я - женщина, склонная к полноте.
      А это уже не понимал я. Кто склонял Аську к полноте? Жених? "Давай, дескать, Аська, ты будешь полной"? А она что отвечала? "Что мне за это будет?" А - он? "Женюсь на тебе"? Не понятно.
      Дед мой реагировал на это выражение обычно так:
      - Склонные к полноте должны по склонам лазить!
      Иногда мой дед советовал Аське меньше есть, но как правило, тогда, когда много выпьет.
      Однажды Аська мылась в ванной, и я решил за ней подсмотреть через замочную скважину.
      Тут меня и застукал дед:
      - Ты что там делаешь?
      - За Аськой смотрю, - сказал я. - Чьим полотенцем она будет вытираться.
      - Ну-ка отойди! - строго сказал дед. - Посмотрю, может, - моим!
      С тех пор мы заключили с дедом тайный союз: один из нас подсматривал за Аськой, а другой стоял на стреме.
      Понятно, что на стреме всегда стоял я.
      Дед сказал, что мне еще рано - смотреть такие картины.
      - А тебе - уже поздно, - сказал я. - Ты бы лучше за бабкой смотрел.
      - Три "ха-ха"! - сказал дед. - Мы ж с тобой не на войне, где и бабушка - божий дар!
      В этом месте надо сделать небольшое военное отступление.
      Дед мой был участником войны, дошел до Берлина или, как он сам говорил, "прошел славный путь от рядового до генерала и обратно".
      А солдат о чем мечтает? О бане да о бабе. Что, в принципе, одно и то же, говорил дед. Баба - как баня: прежде, чем раздеваться, надо ее хорошенько растопить.
      Наверно, с войны он и привез свою любимую присказку: "Хорошо после бани! Особенно - первые три месяца"!
      Но вернемся к нашей ванной. Однажды я не выдержал и сказал:
      - Дед, у тебя ж зрение плохое! Давай я буду смотреть за Аськой и рассказывать тебе, что я вижу.
      - Спасибо за заботу! - сказал дед. - Но я плохо вижу только мелкие детали. А у Аськи все крупные.
      И дед снова стал смотреть за Аськой. А я - за дедом. Что оказалось не менее интересно.
      Дед приседал. Вертел задом, словно пес хвостом. И так сильно потел, что Аська как-то выйдя из ванной, сказала ему:
      - С легким паром!
      Один раз, когда мы заступили на очередное дежурство и дед прильнул к замочной скважине, как к перископу, у него схватило поясницу. Причем так, что он не мог не только разогнуться, но даже отойти от двери.
      - Может, принести шахматный столик? - сказал я. - Как будто мы в шахматы играем.
      - Около ванной?! - прошипел дед. - Может, еще в туалете разложимся?!
      - Вы чего там шепчетесь? - вдруг спросила из-за двери Аська.
      - А ты не подслушивай! - прикрикнул на нее дед.
      В другой раз я от нечего делать уснул на своем посту, и нас засекла соседка. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если б не Аська. Она прервала свое купание и, высунувшись из ванной, стала орать на соседку:
      - Что вы на старого человека орете?! У него даже телевизора нет!
      Интересно, что сам дед, когда мылся в ванной, наказывал мне стоять у двери и следить, чтобы за ним никто не подсматривал.
      Нет нужды говорить и о том, что дед был влюблен в Аську. Но странною любовью. Помню, как он выговаривал ее жениху за то, что тот на ней не женится.
      - Чего ты резинку-то тянешь? - говорил дед. - Хорошая же баба!
      - А вы откуда знаете? - вдруг насторожился жених.
      - Да мужики говорят, - замялся дед.
      - И чем же она хорошая? - мрачнея, спросил жених.
      - Чистая, - сказал дед. - По пять часов моется. Пока все мыло не смылит. И свое, и чужое.
      Когда Аська наконец-таки выскочила замуж и уехала к мужу, дед стал всем хвастать, что она выскочила благодаря ему. Правда, потом выяснилось, что Аська выскочила не совсем за того жениха, с которым дед вел агитационную работу. Тот после дедовской агитации наоборот смылся.
      Но дед все равно настаивал на признании своих заслуг.
      - Может, она и матерью стала благодаря тебе? - спрашивали деда.
      - Сомневаюсь, - говорил дед. - Благодаря мне она только стала женщиной. Это ж театр одного актера был. И одного зрителя. Думаете, она не видела, что за ней подсматривают? Она ж лепила себя под моим художническим оком! Это ж водная феерия была! Купальщица! Наяда!
      Драма с собачкой
      У моей тети была собака. Фокстерьер - по национальности.
      Однажды, когда тетя была в магазине, у нее эту собаку украли. Она даже видела сквозь витрину, как вор отвязывал собаку от водосточной трубы, но не в силах была покинуть очередь за костями для собаки.
      На другой день после кражи мы с мамой пошли к тете, чтобы поддержать ее в трудную минуту, а заодно и пообедать.
      Я надеялся, что обед будет хороший, поскольку собаки теперь нет и тете не на кого сваливать вину, что котлеты без мяса.
      Но обед оказался хуже, чем я надеялся, и состоял из трех блюд: на первое - стакан чая, на второе - второй стакан, а на третье - полстакана.
      Тетя сказала, что не смогла нам устроить котлеты, поскольку они ей напомнили бы Тобика. Тобик - это фамилия фокстерьера.
      Помню, я спросил тетю, какой породы ее фокстерьер - кобель или сука?
      Тетя сказала:
      - Когда он гуляет с другими собаками, это - кобель. Но когда он ворует котлеты...
      Мы с мамой стали пить чай, а тетя стала рассказывать, какой замечательный у нее был Тобик. Она называла его: умница, золотой ребенок и собачий Карл Маркс.
      Вообще, когда тетя рассказывала о Тобике, казалось, что речь идет не о фокстерьере, а о супермене. Он защищал тетю от некрасивых хулиганов, нырял с вышки и плавал всеми способами, включая кроль, брасс, баттерфляй и немного по-собачьи.
      Хотя позже тетя проговорилась, что плавал он только на спине. Да и то - на тетиной.
      - А как мы с Тобиком загорали на пляже! - говорила тетя.
      - И Тобик загорал? - спрашивал я.
      - Нет, - говорила тетя. - Тобик лежал без дела. Но всякий раз, когда я выходила из воды, он приносил мне полотенце. Правда, один раз он принес чужое. Но оно оказалось еще лучше моего.
      Я уже с отвращением допивал пятый стакан чая, когда мама вспомнила, что у нее есть один знакомый инспектор уголовного розыска.
      - А он захочет искать моего Тобика? - спросила тетя.
      - Это зависит от того, сумеешь ли ты его к себе расположить, - сказала мама.
      И они стали обсуждать, как лучше расположить испектора.
      - Лучше всего приготовить хороший стол, - сказала мама. - И бутылочку хорошего коньяку.
      - Боюсь, что такой стол будет напоминать мне Тобика, - сказала тетя.
      - Он что, пил коньяк? - спросил я.
      - Нет, он был порядочной собакой, - сказала тетя. - Не пил, не курил.
      Мы с мамой наседали на тетю с трех сторон: мама с одной и я - с двух. Потому что когда тетя от меня отворачивалась, я заходил с другой стороны.
      - Нет! - говорила тетя. - Устраивать такое застолье, когда Тобик не известно, где!
      - Наоборот, - говорила мама. - Посидим, выпьем, помянем Тобика.
      В назначенный день мы пришли к тете. Тетя надела на себя все украшения, какие у нее были, кроме, кажется, медалей Тобика.
      Инспектор уголовного розыска опоздал.
      - Еле нашел вашу квартиру, - сказал он и сел рядом с моей мамой.
      - Потерпевшая - она, - указала мама на тетю вилкой.
      Инспектор покосился на тетю, которая рядом с ним выглядела, как старший инспектор, и, вздохнув, пересел к ней.
      - Ну, приступим! - сказал он.
      И открыл бутылку коньяку.
      Выпив рюмку, инспектор сказал:
      - И где же ваш песик?
      Тетя сказала, что песика сейчас нет, но он оставил после себя фотокарточку, которую, правда, бывший муж тети сжег из ревности.
      Тогда инспектор спросил, нет ли у кого авторучки, потому что его авторучку украли в трамвае.
      Я подал инспектору свой карандаш, мама подала ему свой блокнот, а тетя на всякий случай - свои очки.
      Инспектор высморкался в свой платок и спросил, есть ли у собаки приметы.
      - Приметы есть, - сказала тетя. - Но они украдены вместе с собакой.
      Тогда инспектор попросил тетю описать вора. Но тетя стала описывать его такими словами, что инспектор покраснел и сказал:
      - Ваше описание, конечно, яркое, но абсолютно непригодно для розыска.
      Тем не менее он все это занес в блокнот и даже нарисовал морду вора, которая, правда, смахивала на лицо тети.
      Результаты поисков превзошли все ожидания: каждый день инспектор приводил тете свору собак. Причем тут были не только фокстерьеры, но и бульдоги, болонки, дворняжки и даже затесалась одна кошка.
      - Вы бы еще крысу привели! - сказала тетя.
      Но закончилась эта история хорошо: тетя вышла за инспектора замуж. И судя по ее разговорам с мамой, новый муж вполне заменил ей Тобика.
      Он, по словам тети, так же приносил ей тапки, рычал на нее, когда она не пускала его гулять, таскал с кухни котлеты и бегал за каждой юбкой.
      В общем, был настоящий кобель!
      Примерный дед
      "Над вымыслом слезами обольюсь"
      А. Пушкин
      На все случаи жизни у моего деда были примеры.
      Когда я не хотел есть, дед говорил:
      - Что значит - "не хочу"? Нет такого слова - "не хочу"! Есть слово "надо". Вот, например, командир тебе говорит: "Костик, надо выполнить задание. Съесть тарелку каши". И все. Удавись - но съешь! А тебя, понимаешь ли, упрашивают: "Ну, ложечку за маму... Ложечку за папу..." А вот я в армии, знаешь, как ел? Еще до того, как обед протрубят! И за себя съем. И за товарища. И за командира.
      Когда я не хотел спать, дед рассказывал другую поучительную историю: как он заснул на посту.
      - Просыпаюсь, а кругом - уже враг. Ну, я опять заснул. А если б я не спал как убитый, враг подумал бы, что я живой. И не было б у тебя деда!
      Как-то я разбил себе губу, упав со шкафа, и стал орать благим матом.
      - Тоже мне - ранение! - сказал дед. - Вот у нас один солдат подорвался на мине. Так он даже не ойкнул!
      Иногда дед меня хвалил:
      - Знаешь, почему я старше тебя выгляжу? Потому что я курю, а ты нет.
      Эта похвала так крепко во мне засела, что когда меня потом спрашивали, что я умею делать, я отвечал: "Умею не курить".
      - И еще ты в чем молодчага, - говорил дед, - что ты - не наркоман.
      - Это уж да, - говорил я. - Этого у меня не отнять. Только объясни, кто такой - наркоман. Народный командир, что ли?
      - Зачем - командир? - говорил дед и подробно объяснял, кто такой наркоман, что такое наркотики, как их сеют, как собирают, как готовят и с чем едят.
      - Или, допустим, ты опрокинул рюмку портвейна, - говорил дед. - Но неудачно. Промахнулся - и попал на штаны. Как поступит хороший мальчик? Хороший мальчик тут же возьмет свои штаны в руки, снимет их, пойдет в ванную и там замочит. В том же портвейне. И пятно не будет заметно. Единственное - могут заметить: куда делся портвейн!
      Однажды наша учительница пригласила моего деда в школу - рассказать о своем славном прошлом.
      Войдя в класс, дед сразу сказал:
      - Пенсионер - всем ребятам пример!
      И начал рассказывать, как он воевал.
      - Значит, сплю я. И вдруг вваливаются в хату три немца. "Малшик, говорят, - млеко есть?" "Нэма, - говорю, - товарищи немцы!" Смело так им в глаза говорю. "Но есть, - говорю, - самогонка". Ну, они назюзюкались до самых бобиков - и под стол. Так я трех немцев уложил! Причем - одной бутылкой с горючей смесью.
      Дед расстегнул ворот рубахи и обратился к нашей учительнице:
      - У вас выпить ничего нет?
      - К сожалению, только - вода, - пролепетала учительница.
      - С паршивой овцы - хоть файв о'клок! - сказал дед. - Волоки.
      Учительница побежала за водой, а дед сказал:
      - Пока училка за водой бегает, я вам расскажу, как я с одной итальяночкой познакомился.
      - С итальяночкой?! - ахнула учительница, застыв в дверях. - Это что ж за война такая была?
      - Первая мирная война, - сказал дед.
      - Может, мировая? - уточнила учительница.
      - Точно, мировая! - хлопнул ее по лбу дед. - Эх, мировая была война!
      - А можно - что-нибудь не про войну? - сказала учительница.
      - Можно - и не про войну, - сказал дед. - Значит, попала в наш самолет ракета...
      - А как же вы жив остались?! - удивилась учительница.
      - А я тогда в отпуске был, - сказал дед.
      Когда прозвенел звонок, учительница радостно вскочила и сказала деду:
      - Большое спасибо, что вы к нам пришли! И большое спасибо, что вы от нас уходите!
      - Никто никуда не уходит, - сказал дед. - Успокойтесь!..
      Из школы мы с дедом шли через парк. Дед молчал, опустив голову, а я говорил:
      - Зачем же ты врешь, дед?! Какой ты пример детям показываешь? И меня на всю школу обосрамил!
      - Я как лучше хотел, - оправдывался дед. - Народ повеселить. А пример я показываю, как не надо себя вести.
      Позже я узнал, что инвалидом дед стал не на войне, а еще в детстве. Никаких трагических событий в его автобиографии не было, кроме разве потери ноги да женитьбы. Только одно ему оставалось - фантазия.
      И вообще, как скучно было бы жить, если бы все говорили только правду!
      Сорока - воровка
      "- Ей богу, Софья Ивановна, телятина совершенно лишнее... а вот, по-моему, купи лучше икорки, свежей, хорошей икорки... Это будет лучше да и дешевле".
      Д. Григорович. Лотерейный бал
      "Вынес достаточно русский народ,
      Вынес и эту дорогу железную
      Вынесет все, что господь ни пошлет!"
      Н. Некрасов. Железная дорога
      Моя тетя работала в ресторане. Иногда она звонила нам по телефону и сообщала, что у нее есть язык, печень, почки, вымя и свинячьи ножки.
      Иногда она говорила, что у нее будет селедка под шубой.
      После таких разговоров я представлял себе, как тетя на своих свинячьих ножках выносит под шубой селедку.
      Кроме того, тетя откладывала яйца. Причем нам - самые крупные.
      Иногда я слышал фразу: "Сосиски в тесте". И тогда представлял себе тестя, который съел все сосиски.
      Когда дома никого не было, тетя просила меня передать родителям информацию. Запомнить все точно я не мог и передавал примерно следующее: "Судак, пойманный в заливе. Военно-морской окунь. Спинка минта".
      Когда меня спрашивали: "Где водятся кильки?" - я отвечал: "В томате". А на вопрос: "Каких животных ты любишь?" - говорил: "Баранину".
      Иногда тетя жаловалась, какая невыносимая у нее работа.
      - Как же - невыносимая, - говорил я, - если вы с нее столько выносите?
      - Я-то выношу, - говорила тетя, - а директор вывозит.
      - А кто ж тогда ворует? - спрашивал я.
      Но вопрос повисал в воздухе, как летающая тарелка.
      Я был еще маленьким и не знал, что в России вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
      Во время войны мой отец уцелел потому, что был на фронте. Мать уцелела потому, что работала в ленинградском военном госпитале. А почему уцелела тетя, я не знал. С одной стороны, она была толстой, но с другой ведь крупной мишенью.
      Все остальные мои родственники, которые жили в блокадном Ленинграде, умерли от голода. Неудивительно, что после войны мама все еще хотела есть.
      Удивительно, что есть хотела и тетя. Все-таки она была довольно толстой и вдобавок после войны устроилась в ресторан. Вероятно - с испугу. Прошла славный путь от посудомойки до калькулятора. И обратно.
      Как-то я спросил маму:
      - Толстые много едят, потому что у них большой желудок, или у них большой желудок, потому что они много едят?
      - Хорошо, что тетя нас не слышит! - сказала мама. - Толстые не любят, когда их называют толстыми. Они любят, когда их называют полными.
      Когда тетя в очередной раз пришла к нам на обед, я ей сказал:
      - Вы - совсем не толстая. И не жирная. И не полужирная. И не на три процента жирная. А вы - полная. До краев.
      Тетя, наверно, подумала, что я так сказал для того, чтобы она поменьше ела. Это было для нее тем более неприятно, что на обед она к нам приходила всегда со своей едой.
      Раз в месяц тетя ходила на танцевальные вечера под названием "Аэробика". От обычных танцев аэробика отличалась тем, что там надо было танцевать не с партнером, а с ленточкой на лбу.
      Женщины в нашей стране всегда были заняты двумя проблемами: как достать еду и как похудеть.
      С едой хорошо тем, кто работает в ресторане или гастрономе. А каково тому, кто работает, к примеру, на мясокомбинате? Там охрана - как на военном заводе.
      Вот, пожалуйста, на одном мясокомбинате работал не то таджик, не то туркмен. Так он решил колбасу в штанах вынести. Вдруг охранница его в проходной останавливает и - хвать за колбасу!
      А это - не колбаса.
      Охранница дико извинилась. А об этом таджикском туркмене легенды стали слагать. Дескать - мясной гигант.
      А он уже совсем распоясался. По несколько штук стал навешивать. Но охранницы и это ему с рук спускали. Все-таки, думают, восточный человек. Может, у него несколько жен?
      Колбаса в России всегда считалась символом благосостояния. Колбасой можно было награждать: вешать ее на грудь, надевать через плечо, возлагать на голову, делать из нее нимб. И это в то время, как сама колбаса оставляла жевать лучшего. Закусочная колбаса - это колбаса, после которой надо сразу закусывать. Столичная колбаса - это колбаса, которую надо сразу запивать "столичной". Докторская колбаса - это колбаса, после которой надо сразу вызывать доктора. Любительская колбаса - это колбаса, на которую трудно найти любителя. Молодежная колбаса - это колбаса, которая по зубам только молодежи. Отдельная колбаса - это колбаса, съев которую, чувствуешь, как в тебе что-то отделяется. Останкинская колбаса - это колбаса, сделанная из останков. Охотничья колбаса - это колбаса, сделанная из охотничьей собаки. И уж страшно подумать - из кого сделана крестьянская колбаса!
      Когда я спросил тетю, как пишется - КОЛбаса или КАЛбаса? - тетя ответила:
      - Смотря - из чего она сделана.
      Воруют у нас, конечно, не только еду и колбасу. Но и вообще - все, что можно. И что нельзя. И тем не менее воровство у нас имеет границы. Это - границы нашей родины. И может быть, воруя так друг у друга, мы постепенно станем богатыми.
      Тундра
      Сверху тундра похожа на десантника: пятнистая и цвета хаки. Хаки это трава. Пятна - это лужи. Дороги - только для самолетов и вертолетов. В тундре видишь себя богатырем. Деревья выше лба не растут. Если береза - то обязательно карликовая. Багульник - обязательно приземистый. Зато ягода - с яблоко. Глазное, конечно. Из растений еще почему-то врезалась в память пушица влагалищная. Из животных врезались туда же полевка-экономка, рогатый жаворонок и углозуб.
      Гор в тундре нет. Суслик, когда скачет по тундре, встает на задние лапки: посмотреть, туда ли он скачет. И что интересно - видит!
      Самая твердая валюта в тундре - водка. Батон колбасы - бутылка. Шкурка песца - полбутылки. Литр спирта - две бутылки.
      Там же за бутылку я узнал, как отучить мужика от пьянства.
      Берешь водку, тарелку и идешь в лес. Кладешь тарелку на муравейник и наливаешь в нее водки. Тех муравьев, которые ее пьют, не бери. А бери тех, которые бегут от нее. Вот этих-то трезвенников засуши и незаметно подсыпь в стакан своему мужику.
      Одна баба так и сделала. Не знаю, бросил ли тот мужик пить, но бабу свою бросил. А лицо у нее разнесло, как будто она головой на муравейнике спала.
      Эту историю мне один тундрюк рассказал. Толстый такой старик. Правда, потом выяснилось, что толстая у него только физиономия. Физиономия его тоже похожа на тундру. Растительность слабая. Жалуется:
      - У моей старухи на роже волос больше!
      Завидует ей.
      Как-то сказал:
      - Я - снайпер! Белку в глаз попадаю. Хотя не с первого раза. Иногда весь шкурка продырявишь, пока метко в глаз попадешь.
      Однажды спросил у меня:
      - Грибы кушать будешь?
      - Не откажусь, - говорю.
      - Тогда, - говорит, - в лес идти надо.
      Дал мне ведро. А себе кулечек из газеты свернул. Пошли в лес. А лес по колено. Старик впереди идет, а я сзади. Вдруг остановился. Задрал вверх подбородок. Понюхал небо.
      - Снег будет с дождем.
      - А как вы определили?
      - Радио сказала.
      Идем дальше. Я чуть отстал. Вдруг ручей впереди. Старик разбежался и прыгнул. Но не долетел. На том же берегу оказался. Второй раз прыгнул и прямо в воду приземлился! Вылез, отряхивает с себя ручей:
      - Эх, молодой был - орел был! А старый стал - дерьмо стал!
      Потом, видя, что я не слышу, тихо добавил:
      - Да и молодой был - дерьмо был!
      Вернувшись из леса, развели костер около дома. Старик нанизывал грибы, не чистя, на прут.
      - А чего не пожарить? - спросил я.
      - Масла жрут много, - объяснил старик.
      Я достал водку. Тут же возникла седая женщина.
      - От стерва! - беззлобно сказал старик. - Учуяла. Не даст нам теперь нормально выпить. Тоже сейчас захочет. Пьянь!
      - Жена? - спросил я.
      - Хуже, - ответил он. - Дочь.
      - А почему хуже-то?
      - Жену убить можно. А дочь - жалко. Она мне сапоги чинит.
      Дочь села рядом с костром. Раскурила трубку. Выпили.
      - А ты холостой? - спросил он меня вдруг.
      - Женат.
      - О! Возьми ее тогда замуж. Эту бля!
      - Зачем?
      - А я тебе в гости буду ездить. Водки у тебя попьем. В телевизор посмотрим.
      - У вас что, нет телевизора?
      - Есть. Но плохой. Ерунду всякую показывает. Сколько угля наковыряли. Зачем, спрашивается, цветной телевизор? Я по нему стрелял. Но промазал.
      К нам подходит еще одна женщина.
      - Тоже дочь?
      - Обижаешь, - сказал старик. - Жена.
      - Так она, вроде, моложе дочери!
      - Так жена - вторая. А дочь - первая.
      Когда поел, вынул у себя изо рта единственный зуб, почистил его об рукав пиджака и назад вставил. На прощание подарил мне костяной нож. Потом забрал.
      - Из кости моей жены бывшей.
      Впервые за все время пребывания в тундре мне стало холодно. Старик пояснил:
      - В палатке геологов нашла. Кость от мамонта. Мы с ней много чего в палатках геологов находили. Когда их не было.
      До сих пор понять не могу, правду он говорил или шутил так, этот тундрюк.
      Погребальная сосна
      "Привыкли руки к топорам"
      Из песни
      Дядька мой был лесорубом. Лес он рубил в основном сосновый. Сосны были разные: кедровые, маньчжурские, погребальные.
      Особо замечу о последней. Погребальная сосна - это не шутка, а действительно такая сосна. Растет она медленно и печально. Потому, наверно, такая маленькая и с такой плотной древесиной. То есть настолько плотной, что корабль, построенный из этой сосны, сразу идет на дно. И там на дне с ним ничего не делается. Он веками лежит как новенький. Вот такое замечательное дерево!
      Но еще лучше из погребальной сосны строить гробы. Покойник в таком гробу очень хорошо себя чувствует. И очень хорошо сохраняется. Даже лучше, чем живой.
      Дядька говорил, что один покойник у них в таком гробу вообще ожил. Правда, потом выяснилось, что он был никакой не покойник, а просто мертвецки пьян. И которые его хоронили тоже были пьяные в доску. Но когда они увидели, что покойник в гробу сел, то враз протрезвели. И так испугались, что хотели гроб скорей заколачивать. Потому как, думают, покойнику эти похороны могут не понравиться и он начнет крушить направо-налево. И покойник на них действительно малость обиделся. А одного друга так крышкой гроба отоварил, что тот в ящик сыграл. Но сыграл уже четко. Как положено. Потому, наверно, что был человеком прямым, без извилин, и если уж брался за что-то, то доводил дело до конца.
      Но этот случай, конечно, исключительный. А порядки у лесорубов были такие.
      Полмесяца работаешь, а полмесяца пропиваешь то, что заработал.
      Если не можешь пить полмесяца, то пьешь весь месяц.
      А поскольку к концу месяца уже непонятно, на что пить, то пьешь уже непонятно, что.
      Когда лесорубу нужно было куда-нибудь съездить, он выходил на просеку и махал бутылкой водки пролетавшему в небесах вертолету. Вертолет прерывал государственный рейс и за бутылку летел туда, куда нужно было лесорубу.
      Ростом лесорубы уступали только дереву, кожа их напоминала его кору, правду они рубили с плеча, а речь их была - как сосновый деготь. Достаточно сказать, что слово "дерьмо" лесорубы не употребляли: оно считалось у них слишком мягким.
      Как-то, рассказывал дядька, японцы купили у нас разрешение на вырубку одного гектара уссурийского леса.
      Японский лесоруб - это такой крупный японский мужик, похожий на небольшого русского мальчика после желтухи. Японский лесоруб - весь в белом комбинезоне, в белых перчатках и, что самое смешное, в каске. Работает он, не вылезая из кабины, под звуки японского же джаза.
      Кстати, дядька рассказывал, у них там один друг залез к этому японцу в кабину и попросил у него политического убежища. В связи с тяжелым материальным положением.
      Японец тут же, не отходя от кабины, связался с японским консульством, и этот друг довольно быстро уехал в Страну восходящего солнца, отсидев предварительно солидный срок в одном из лагерей Страны заходящего солнца.
      В Японии его спросили, кем бы он хотел стать. А поскольку он был водителем первого класса и только на тракторе отпахал тридцать лет, причем, на одном и том же, то он сказал, что хотел бы стать трактористом.
      Ну, выдали ему трактор, он быстро нашел кабину, залез в нее, но не знает, с чего начать, как сдвинуться хотя бы одним колесом. Говорит: "Нет ли у вас, японский городовой, другого трактора? Чтоб без этой электронной чепухи". Ну, дали ему другой трактор, более старый, - он опять говорит: "А нет ли у вас совсем старого? Чтоб с ручным переключением скоростей и чтоб рычаги изоляцией были обмотаны. И чтоб без экранов и кнопок. Я, - говорит, - водитель первого класса. Руками все могу, а пальцами - нет". Они говорят: "Есь один сякой трактор. Доисторисеский. Но он музея. Потомуся много-много денег ситоит. Давайте, - говорят, - мы вам лусе дадим хоросий-хоросий пенсия и отправим на заслузеный одых".
      Ну, а тот японский лесоруб, рассказывал дядька, сидит в своей лесорубной машине весь в белом, как японский бог, и ни черта не делает, только на кнопки жмет.
      А машина его, значит, к нашему дереву подползает, и выдвигаются из нее две такие железные лапы: одна берет дерево у самого корня, а другая - у самой кроны. Потом выдвигается пила и - вжик! - дерево спилено. Но пока стоит и не падает, куда бог послал, разгоняя во все стороны лесорубов.
      И что еще смешно - в процессе пиления выдвигается из машины дополнительная хреновина с полиэтиленовым пакетом. Все опилки туда ссыпаются, а она пакет тут же заклеивает и этикеточку налепляет.
      Потом выдвигается другая хреновина и срезает все ветки. Причем за ней опять-таки идет пакет, но уже покрупней, все ветки туда ссыпаются, пакет заклеивается, этикетка присобачивается.
      Но самое смешное - это пень. Он получается такой низкий, что на него даже не присесть. Даже японскому лесорубу.
      Но и при всем при этом вылезают из машины такие руки-крюки - цап этот пень! - рубит корни и вместе с ними в пакет. И опять - этикеточку.
      Но и это не все. Этот многорукий дракон закапывает после себя, как воспитанная кошка, ямку и втыкает туда нежный саженец.
      Я спросил у дядьки:
      - А что, этот японец все делал в пакеты?
      - Все, - сказал дядька. - Все продукты своей жизнедеятельности - в пакет с бирочкой. Ничего после себя на нашей земле не оставил.
      Единственное, что он оставил - это машину в подарок. Ну, мужиков наших разобрало: "А все ли эта тварь распилить может?"
      Оказалось - не все. На первом же ржавом рельсе она себе зубы и обломала.
      То есть японская техника - ничто супротив русской смекалки!
      И потом мужики наши работу свою любят: на кой им из-за этой восточной змеюки лишаться труда и зарплаты! Что ж это за железный товарищ, который заменяет труд ста человек, а пьет только бензин?!
      А что поезд чуть не перевернулся, так это опять же из-за нее. Она же тот рельс все-таки прогрызла до половины!
      Все мы вышли из леса, говорил дядька.
      Умер он от давления. Его бревном придавило.
      Однокашники
      Мы не собираемся, не перезваниваемся, не переписываемся и не собираемся перезваниваться, переписываться и собираться. Но я слежу за жизнью моих однокашников, это совсем не трудно: главное - внимательно читать, слушать, смотреть.
      Читаю как-то в газете заметку "Опять двойня!": "Очередную двойню принесла Ольга Бороздина". Правда, потом мне сказали, что Бороздиных в России - до черта и более! Но я почему-то уверен, что это наша двойню принесла. Она и в школе-то была двоечницей!
      А то как-то читаю: "А. Кудрявцев, генерал авиации, посетил американский авианосец "Эйзенхауэр". А на авианосце, думаю, наверняка не знают, что генерал авиаци вылетел из школы в седьмом классе!
      Через год читаю в той же газете: "Грузчик Кудрявцев разбил голову кладовщику из-за ящика пива". Молодец, думаю! Высунулся из-за ящика и стукнул врага бутылкой по голове! Солдатская смекалка!
      А то вот такое читаю: "Отечественная наука понесла тяжелую утрату, ушел навсегда из жизни выдающийся ученый Борис Иванов". И вдруг буквально через неделю или через год - по телевизору: "В красном углу Иванов, мастер спорта по боксу". Ну, думаю, Борька поднялся! Правда, его по телевизору не узнать. Он худенький обычно был, в очках, мы его, собственно, за это и лупили, а тут морда раздутая, в пятнах. Может, думаю, с телевизором чего? Кнопки нажиимаю - еще хуже: кровоподтеки пошли, нос по щекам размазался!
      С Кирилловым - тоже интересно: в школе он отстающим был, а сейчас всех обогнал. Нашим сейчас всем по 30, а ему - 72.
      С Зониным еще интересней: утонул на рыбалке, стал тренером "Зенита", еще раз утонул, но уже на охоте, уволился из "Зенита", выплыл, стал членом общества "Память" и свалил в Израиль.
      А Аркаша Баршай, такое чувство, что заметает следы: он - то Бардшай, то Баркшай, то Барабаш, то вообще Бадхен. И имена меняет. Но профессия всегда одна и та же: музыкант.
      Ира Березина - толкательница ядра. И в это можно поверить: помню, как она пыталась мне толкнуть ломаный магнитофон.
      Но тут вдруг по радио демонстрируют балет "Лебединое озеро". Объявляют: "Одетта - Березина". Ну, в школе она всегда была одета. Один раз только ей в дневнике записали: "Пришла на физкультуру без одежды".
      Но самое интересное - дальше: "Танец маленьких лебедей - Васильева, Григорьева, Александрова, Дмитриева, Гельфер". Все - наши! Правда Ромка Гельфер у нас в школе вроде как парнем числился. Хотя как-то о нем на стене написали: "Рома - баба!"
      С Мишкой Мишеевым первые годы после школы все было нормально: инженер, старший инженер, начальник цеха, директор завода. Несколько раз, правда, угонял чужой автомобиль. Но это понятно: там было написано "нигде не работающий Мишеев". И тут вдруг читаю, это когда он уже министром стал, "в пьяной драке с отцом был убит некто Мишеев". А потом вспомнил, он в школе однажды сказал: "За "единицу" папаша меня убьет!" А пригнал бы папке "восьмерку" или "девятку", папка бы его по головке погладил!
      С Сурковым тоже все было нормально: он все сожительниц своих убивал. И тут вдруг - как обухом по голове: стихи для детей в газете "Мясной гигант". Автор - С. Сурков:
      "Раз из окошка Андрюша упал. Громко в полете он что-то кричал. Бабка к окошку метнулася ланью. Нет! Не задел он горшочек с геранью".
      У Людки Воробьевой такая судьба: мать-героиня, стриптизерка, настоятельница монастыря (не понмю, правда, мужского или женского). Зато помню, как она написала в сочинении: "Жанна д'Арк была единственной девственницей во Франции. За что и понесла наказание".
      Лена Мейлих. Ирландская подданная, польская писательница, негритянская певица, швейцарская кто-то еще, снялась в мексиканском фильме "Халат для Арчибальда". В роли халата.
      Н. Кривцун. Фотомодель, секретарь-машинистка, лесоруб, знатная доярка, футболист, стюардесса, начальник штаба в отряде батьки Махно, наконец-то вылечилась от алкоголизма: сейчас пьет столько же, но уже без всякого удовольствия.
      Осипов. Руководитель оркестра народных инструментов, убит при перестрелке с ОМОНом, погиб на дуэли, зарезан троими в масках - прямо на операционном столе, - взорвался в троллейбусе из-за какого-то пустяка, остатки тела найдены через неделю там же, похоронен на Волковском и Новодевичьем. В настоящее время работает полотером. Нет обеих ног.
      А один раз я о себе прочел: "Мелихан - лауреат Нобелевской премии, отважный голландский путешественник". Первая мысль: давно пора! И вторая: за что? Потому как путешествую я только по родному городу. Что, конечно, тоже требует отваги. Особенно - в ночное время.
      Я много знаю о своих однокашниках, даже больше, чем они сами о себе.
      Соленое мороженое
      В детстве я очень любил мороженое. Потому что моя тетя работала продавцом мороженого. И мы с мамой часто навещали ее, чтобы поесть мороженого.
      Но однажды я решил зайти к тете один. У моей мамы болело горло, и она не в состоянии была видеть мою тетю. И ее мороженое.
      - Только не набрасывайся сразу на мороженое, -предупредила меня мама. - А то тете взбредет в голову, что ты пришел только за тем, чтобы поесть мороженого.
      Я пришел в мороженицу, и тетя сразу спросила:
      - Ну что, пришел поесть мороженого?
      - Нет, - сказал я и жадно стал глядеть на тетю.
      Я помнил, что нельзя начинать прямо с мороженого, но с чего начинать, я не знал.
      - Погодка-то нынче разгулялась! - наконец сказала тетя.
      - Да, - поддержал я разговор и замолк.
      Тогда тетя предложила мне:
      - Может, все-таки поешь мороженого?
      - Нет, - нахально сказал я.
      - А для чего ж ты тогда пришел? - удивилась тетя.
      - Я пришел узнать, как ваша жизнь, - сказал я и посмотрел в окно.
      - Живем помаленьку, - сказала тетя и протянула мне полную вазочку мороженого. - Сегодня вот посудомойка на работу не вышла. Так что за двоих вкалываю. На-ка лучше поешь мороженого.
      - А дети как? - спросил я, стараясь не обращать внимания на мороженое.
      - Дети ничего, - сказала тетя. - Ничего дети. Хулиганят только и двойки носят.
      - Пороть надо, - сказал я. - Некоторые ведь русского языка не понимают. До них только ремнем доходит. А я вот, как двойку принесу, сразу штаны скидываю. Где прелесть такую брали?
      - Какую прелесть? - не поняла тетя.
      - Я про блузочку говорю, - сказал я. - Вам оранжевый очень идет. А желтый полнит.
      - Ах, это?! - тетя оглядела себя и улыбнулась. - Это я у портнихи шила.
      - И сколько она с вас содрала за такое удовольствие? - спросил я.
      - Тридцать рублей, - хлопая ресницами, сказала тетя.
      - Как одна копеечка! - сказал я. - Надо бы и моей такую справить.
      - Кому? - насторожилась тетя.
      - Да маме, говорю, моей. А то все в халате да в халате. Волосы у вас свои?
      - Почти, - прошептала тетя и покраснела.
      - Вам такая прическа очень к лицу, - сказал я. - Вы в ней моложе лет на пятьдесят!
      - Да мне всего сорок восемь! - засмеялась тетя, и прическа съехала ей на глаза. - Да ты ешь, ешь мороженое-то. Растает.
      - Очень холодное вредно есть, - строго сказал я. - Как здоровичко-то ваше?
      - И не спрашивай! - отмахнулась тетя. - Какое уж наше здоровье?
      - Что, печень опять пошаливает? - спросил я и посмотрел на мороженое.
      - И печень, и давление, - сказала тетя.
      "Пора!" - подумал я и, придвинув к себе вазочку с мороженым, спросил:
      - Аллохол пробовали?
      - Да разве в аллохоле дело, - вздохнула тетя, - когда дома устаешь как собака? Мусорное ведро - и то некому вынести!
      - А муж что? - спросил я и с любовью посмотрел на мороженое.
      Тетя почему-то отвернулась.
      - Муж-то что? - спросил я опять и зачерпнул первую ложечку мороженого. - Где сейчас?
      Тетя хлюпнула носом, и я уже хотел было есть мороженое, но она вдруг схватилась за грудь и судорожно стала ловить ртом воздух:
      - Пить... Пить...
      Я бросился за водой, помня, что медлить нельзя: мороженое уже таяло. А когда прибежал обратно, было уже поздно: тетя, утирая фартуком глаза, доедала мое мороженое. Слезы ее скатывались прямо в вазочку, и я не понимал только одного: как можно есть такое соленое мороженое?
      - Это я так... - говорила она. - Я на тебя не в обиде. Приходи еще, если опять захочешь мороженого.
      - Ну, спасибо! - сказал я. - Угостили!
      - Спасибом не отделаешься! - сказала тетя. - Помоги-ка лучше посуду помыть.
      Я добросовестно вымыл все, что велела тетя, но с тех пор почему-то не люблю мороженое.
      Тост Рассказ джентльмена
      Когда я был маленьким, я очень хотел стать джентльменом. Но я знал только одно правило поведения: "В какую сторону надо наклонять тарелку с последней ложкой супа. К себе - если хочешь пролить суп на себя. Или от себя - если хочешь пролить суп на скатерть".
      Как-то моя одноклассница Светка Орлеанская пригласила меня в гости.
      - Приходи сразу после школы, - сказала она. - Мне будет исполняться десять лет со дня рождения.
      - Ладно, - сказал я. - Буду. И подарок какой-нибудь тебе хороший сляпаю. Из пластилина.
      - Подарок - не главное, - сказала Орлеанская.
      - Знаю, - сказал я. - Главное - внимание, которое оказывают цене подарка.
      - Нет, - сказала Орлеанская. - Главное - это тост.
      - Знаю, - сказал я. - Будет тебе тост. А что это такое?
      - Тост, - сказала Орлеанская, - это когда человеку дарят счастье, только не на самом деле, а на словах.
      Целый вечер я сочинял тост.
      А на другой день пришел к Орлеанской в гости. Когда все сели, я встал, вынул из кармана шпаргалку с тостом и громко, с выражением прочел:
      Вы гений чистой красоты, У вас все руки вымыты!
      - А чего это ты меня на "вы" обзываешь? - оскорбилась Орлеанская.
      - Извиняемся, - сказал я. - Если хочите, мог°м и на "ты" перейти.
      И прочел новый тост:
      Вы гений чистой красоты, Давайте чокнемся на "ты"!
      - От твоих стихов действительно чокнешься! - сказала Орлеанская. - Ты бы еще написал: "Давайте чмокнемся на "ты"!"
      - Ну давай прозой тебя поздравлю, - сказал я. - Желаю тебе, Орлеанская, быть всегда такой же молодой, какая ты сейчас!
      Орлеанская одобрительно кивнула. И я добавил:
      - Желаю тебе быть еще моложе, чем ты сейчас!
      Орлеанская улыбнулась. И я еще добавил:
      - Ты, Орлеанская, уже давно выглядишь моложе, чем ты есть на самом деле. Судя по твоим мозгам.
      - На сколько же? - слросила Орлеанская.
      - Лет на десять! - сказал я.
      - Что же, я такая маленькая и глупая, как новорожденный ребенок?! сказала Орлеанская.
      - Нет, - сказал я. - Это ты только внешне так хорошо сохранилась. А внутри ты гораздо старше своих лет. В общем, желаю тебе счастья и долгих лет жизни! Чтоб ты прожила еще столько же!
      - Что?! - ахнула Орлеанская. - Чтоб я только до двадцати лет прожила?!
      - А что? - сказал я. - Двадцать лет - бабий цвет.
      - Так я еще и баба?!
      - Ну, не мужик же, - сказал я. - Да ты не плачь! У тебя еще все спереди. Еще найдешь свое счастьеце. А ныть будешь - оно с тобой разведется. И останешься одна с дитями.
      - С какими еще дитями?! - возмутилась Орлеанская.
      - Со своими, - сказал я. - Нервными они у тебя будут. Какая мамаша, такие и детки. Яблоко от бублика недалеко падает.
      - Катись ты сам отсюда бубликом! - закричала Орлеанская и стала выпихивать меня из-за стола.
      Но в дверях я все-таки успел ей последнее пожелание крикнуть:
      - Пусть земля тебе будет мягким пухом!
      Бабушка
      Всем хорошим во мне я обязан бабушке.
      Когда я играл с кем-нибудь в шахматы, бабушка, видя, что я проигрываю, как бы случайно пробегала мимо нас и, спотыкаясь, падала на шахматную доску, раскидывая руками фигуры. После этого мы соглашались с противником на ничью.
      Помню, как я уломал бабушку сводить меня на аттракцион "Пещера ужасов". Испугался я только один раз: когда увидел бабушкино лицо - перекошенное от ужаса.
      Все, что мне не хотелось есть, я скармливал бабушке.
      Когда мне не хотелось котлету, которую клала мне в тарелку мама, я делал бабушке условный знак. Бабушка тут же роняла ложку и лезла за ней под стол. Тогда я натыкал на вилку котлету и совал под стол бабушке. Бабушка зубами ее стаскивала с вилки, быстро съедала, и вылезала, отдуваясь, наверх. Долго демонстрировала всем свою ложку и говорила:
      - Уф! Нашлась!
      - Что-то ты ложку стала часто ронять, - говорила мама. - Совсем ослабла. На-ка тебе еще котлету!
      Часто мы с бабушкой ходили в кино на боевики. Не знаю, нравились ли боевики бабушке, потому что она во время сеансов спала. И только когда стреляли особенно громко, она просыпалась и спрашивала:
      - Ну, что? Не всех еще кокнули?
      - Нет, - успокаивал я ее. - Спи спокойно, дорогая бабушка!
      Помню, как мы играли с бабушкой в футбол. Точней, играл я с ребятами, а бабушка тихонько подкрадывалась за ворота моего противника. И когда я выходил один на один с вратарем, бабушка неожиданно ему говорила:
      - Жвачку хочешь?
      Вратарь оборачивался - и я забивал гол!
      После игры вратарь подходил к бабушке и спрашивал:
      - А где обещанная жвачка?
      - Да вон в киоске у каперативщиков, - говорила бабушка. - Давай деньжата - я сгоняю.
      Когда учительница вызывала моих родителей в школу, я всегда приводил бабушку. Потому что бабушка была глуховата и не слышала, как учительница меня ругает.
      - Что она там бормочет?! - громко спрашивала меня бабушка.
      - Она меня хвалит! - кричал я бабушке в седое ухо.
      Учительница с удивлением замолкала. А потом говорила мне, чтобы в следующий раз я приводил маму.
      В следующий раз я, действительно, приводил маму. Но - своей бабушки. То есть - прабабушку.
      В отличие от бабушки, моя прабабушка не только плохо слышала, но и плохо видела.
      А засыпался я на домашнем сочинении. Было оно на тему "Мое детство". Я его даже не прочел, когда сдавал учительнице. А начиналось мое сочинение, оказывается, так:
      "В детстве мне больше всего нравилось собирать цветы и играть в куклы. Еще мне нравилось примерять мамины туфли на высоком каблуке.
      А мечта у меня была - стать ткачихой.
      Но судьба распорядилась по-другому. Туфли пришлось поменять на кирзовые сапоги. Цветы - на гранаты. А куклы - на пулемет.
      Мною лично было подожжено 3 склада, взорвано 2 моста, пущено под откос 4 поезда, подбито 10 немецких машин.
      Детство мое было голодное и холодное. Война отняла у меня детство..."
      Дальше буквы расплывались, потому что были чем-то закапаны...
      Парле ву франсэ?
      Я учился в знаменитой школе на углу Жуковского и Маяковского. Учился я в ней не потому, что она знаменита. А она знаменита не потому, что я в ней учился. Знаменита она потому, что в ней учились знаменитости: Инна Варшавская, Станислав Ландграф, Борис Смолкин, Кирилл Набутов, Даниил Мишин, Александр Невзоров и другие артисты. И еще какой-то знаменитый дирижер, не помню, правда, его фамилию и чем он дирижировал.
      Знаменита эта школа и тем, что она - с французским уклоном.
      Я же учился в ней потому, что она стояла рядом с нашим домом. Если бы не это рядовое обстоятельство, родители ни за что бы меня в нее не отдали. Они считали, что из школы с уклоном выходят дети со сдвигом.
      Когда меня спрашивают, говорю ли я по-французски, я отвечаю, что говорю, но только с теми, кто учился в этой школе.
      Помню, как учительница велела мне перевести выражение "арт-абстрэ" (абстрактное искусство). Я перевел:
      - Артобстрел.
      - Тройка, - сказала учительница. - По смыслу правильно.
      Несмотря на плохие оценки по французскому языку, мои родители думали, что я учусь хорошо, так как время от времени в моем дневнике появлялась запись учительницы: "Болтал на французском".
      Однажды нам объявили, что в нашу школу едет делегация французских школьников.
      Когда делегация приехала, мы удивились, что французские школьники такие старые. Им было лет по двадцать. Мы даже подумали, что это - делегация французских второгодников.
      Но оказалось, что это были учащиеся Эколь нормаль (Нормальной школы). Так у них называется институт.
      Накануне приезда делегации учительница нам сказала:
      - Вам дается уникальная возможность поговорить с живыми французами.
      Можно было подумать, что до этого мы говорили с мертвыми.
      Французы оказались действительно живыми. Даже слишком. Если бы мы так шумели, учительница сразу бы сделала нам замечание. "Что за восточный базар?!" - закричала бы она еще громче, чем мы.
      Но это был не восточный базар, а западный. И поэтому учительница только улыбалась впервые накрашенными губами.
      Мы же молчали, как партизаны на допросе. Хотя учительница шептала нам одним углом рта: "Сейчас же начинайте с ними о чем-нибудь говорить!"
      Но так уж устроены школьники: они молчат, когда учитель их спрашивает, и болтают, когда он просит их помолчать.
      Наконец я набрался храбрости и подошел к одному из французов. Помня, что передо мной второгодник, я его спросил:
      - Говорите ли по-французски? *
      - Уи! - обрадовался он, что в переводе значило: "Да, конечно, говорю, что за глупый вопрос, ведь я же родился, живу и учусь во Франции!" И добавил: - Меня зовут Мишель. А тебя?
      - А меня - по-другому, - сказал я и задумался.
      Я задумался, как правильней ответить. Дело в том, что ударение во французском языке - всегда на последнем слоге. Очень простой язык. И вот я задумался, как же меня зовут: "Кустя" или "Костя"?
      Я выбрал средний вариант:
      - Меня зовут Кость, - сказал я. - А тебя?
      - А меня, скорей всего, Миша, - сказал Мишель.
      Мы замолчали. Причем каждый молчал на своем языке.
      Вдруг неожиданно для самого себя я сказал:
      - Москва - столица нашей родины! Наша родина богата углем, нефтью, людьми, картошкой и другими полезными ископаемыми.
      - А я - бедный студент, - вдруг сказал Мишель. - Моей стипендии не хватает даже на то, чтобы купить новый автомобиль. И поэтому я езжу - на старом. Или на отцовском. Я в России - только второй раз. А сколько раз ты был во Франции?
      Я стал складывать в уме ответ по-французски. Судя по тому, как ходили мускулы моего лба, Мишель, наверно, подумал, что мне не сосчитать, сколько раз я там был.
      И вот, подумав, я говорю, аккуратно выкатывая из горла французские слова:
      - Я был во Франции ноль раз!
      - А чего ж ты? - удивился Мишель. - Надо съездить.
      Он так буднично сказал это "надо" ("иль фо"), что я так же буднично ему ответил:
      - Иль фо бы!
      Мы опять замолчали.
      Наконец, чтобы как-то продолжить разговор, я сказал:
      - Еще я не был в Канаде.
      Мишель оживился:
      - О, мне приходилось бывать в Канаде! Очень красивая страна!
      Я же видел Канаду только на карте мира и поэтому сказал:
      - Зеленого цвета.
      - Да, - согласился Мишель, - Очень зеленая страна. Очень много травы.
      Разговор получался интересным. Нам было что рассказать друг другу.
      - Еще есть такая страна - Италия, - сказал я.
      - Ну, в Италии, к сожалению, я бываю редко, - сказал Мишель. - Только - на каникулах. Очень необычная страна.
      - Да, необычная, - сказал я. - Похожа на сапог.
      - Ты там бывал? - спросил Мишель.
      - Зачем же мне там бывать, - сказал я, - если я и так знаю, на что она похожа?
      Дальше я стал рассказывать о том, как я не был в других странах. Рассказывал я по принципу: "В Китае живут китайцы. В Японии - японцы. В Австралии страусы. А в Австрии - Штраусы". Представление об Англии у меня было весьма туманное.
      - Где ж ты тогда был?! - не выдержал Мишель.
      - В Дибунах, - сказал я. - А ты был в Дибунах?
      - Не помню, - сказал Мишель. - Это - такое княжество?
      - Не совсем, - сказал я. - Это - поселок под Ленинградом. Я там был в лагере.
      - В лагере?! - насторожился Мишель. - И сколько тебе дали лет?
      - Мне тогда давали десять, - сказал я. - Но я на десять и выглядел.
      К нашему разговору подключилось еще несколько членов французской делегации. Они спрашивали, за что меня отправили в лагерь и много ли у нас таких лагерей...
      Когда делегация уехала, учительница предложила нам обменяться впечатлениями.
      Мое впечатление было такое:
      - Французы плохо знают французский язык: они меня совершенно не понимали.
      Коломбо Белые Гетры
      Вовки дома не оказалось. Следовательно, не оказалось и мяча. Я раскачивался на приступке Вовкиного парадного и жадно ел глазами известного в нашем доме хулигана Борьку, который спешил по своим неотложным делам. Поравнявшись со мной, Борька притормозил:
      - Чего вылупился?
      - Ничего, - сказал я. - Просто так.
      - Просто так не бывает, - убедительно сказал Борька и языком передвинул сигарету. - Подь сюда.
      Что ж он думает, что я совсем лопух: подойти к нему, чтобы он выписал мне в рыло? Я отступил в Вовкино парадное.
      - Я говорю, приблизься, - сказал Борька. - Ничего не будет. Выпишу пару раз в рыло - и все.
      Я отступил еще на шаг. Борька сделал сонное лицо и двинулся на меня. Я поднялся на второй этаж. Борька зашел в парадняк и, задрав голову, сообщил мне, что я получу по скулятнику в количестве прямо пропорциональному числу пройденных этажей. Мы стали дружно пдниматься, поддерживая между собой интервал в один этаж. На каждой лестничной площадке Борька уговаривал меня остановиться передохнуть, ссылаясь на свои плоскостопия и занятость. Наконец я уперся в закрытую чердачную дверь. Не помню всего, что приговаривал тогда Борька. Помню лишь, что в своей яркой речи он подчеркнул, что я собака. Я загнулся, схватившись за живот. После того, как Борька, насвистывая, ушел, в переносице у меня защипало. Я сел на ступеньку, положив голову на колени, и пыль между моими кедами стала плавиться темными горошинами. Из всех казней и пыток, какие я знал, я не мог выбрать наиболее достойной моего врага. Я задавался вопросом, почему в художественной литературе герои-слабаки, к которым пристают хулиганы, в финале рассказа все-таки побеждают. Они пользуются поддержкой зверей. Или запускают противнику камнем в глаз. Или же записываются в секцию бокса и уже в честном бою клепают этому муромою, сколько он заслужил. Я спустился по лестнице и в дверях парадняка столкнулся с Вовкой.
      - Давно пришел? - спросил он.
      - Только что, - как можно веселей сказал я.
      - Сейчас портфель закину - и идем в футбол.
      Футбол - великая игра! Здесь забывается все на свете: и двойки, и зубная боль, и необходимость пробовать домашнее печенье маминой знакомой Дины Никаноровны. Мы играли трое на трое. Я люблю играть трое на трое. Потому что, играя трое на трое, мячом владеешь дольше, чем одиннадцать на одиннадцать. Вдруг все замерли.
      - Борька идет, - тихо сказал Вовка, будто все мы были слепыми.
      Не вынимая сигареты изо рта, Борька дружелюбно крикнул:
      - Ну-ка, мелочь, откинь шарик - мастер побацает!
      Получив мяч, Борька несколько раз подбросил его ногой, словно что-то припоминая, потом сделал замысловатый финт невидимому сопернику и, круто развернувшись, что есть силы вдарил по воротам, которые нам заменяла железная стенка гаража. Стенка зазвенела, а Борька загоготал.
      - Коломбо Белые Гетры! - воскликнул он и снова, выйдя один на один со стенкой, забил гол. - А ну, который воротчик, становись!
      Вовка с готовностью поплелся к воротам.
      - В какой угол? - спросил Борька, держа ногу на мяче.
      Вовка криво улыбнулся и сказал, что ему все равно, в какой угол.
      - Левый верхний, - сказал тогда Борька и стукнул.
      Вовка увернулся, и мяч попал в то место, где до этого стоял Вовка.
      - Коломбо Белые Гетры! - издал свой страшный клич Борька и обратился к нам: - Ну что, зеленка, играем?
      Мы дружно молчали.
      - Мне только - воротчика, а вы все, - сказал он, и игра началась.
      Борька прошел трех из пяти наших и с криком "Коломбо Белые Гетры!" несся на меня. Я глубоко вздохнул и бросился к нему в ноги.
      - Подкаты не делать, - строго сказал Борька, поднимаясь. - Я в костюме, - и вышел опять на меня.
      На этот раз я отступал, выжидая, когда мой противник ошибется. Борька зачастил ногами, и я, уловив момент, выбил мяч и, перепрыгнув подставленную мне ногу, послал его в ворота. А Борька, сделав шпагат, протерся коленом по земле.
      - Спокуха. Все в рамках, - сказал он, скидывая пиджак и подворачивая штанины. - Только мне - еще игрока. А то компот у вас будет слишком жирный.
      Я мотнулся влево, а сам с мячом ушел вправо. Борька хотел взять меня на корпус, но только слегка погнул водосточную трубу. Счет стал 2:0. Борька дал Вовке подзатыльник и потребовал себе нового вратаря и еще одного защитника. Следующий мой мяч Борька отбил рукой.
      - Пендель! - заорал он, и, согнав с ворот нового голкипера, стал отсчитывать одиннадцать шагов.
      - Семимильными меришь, - сказал нерешительно кто-то.
      - Я те дам - семимильными, - объяснил Борька и встал в ворота. - Бей, огурец!
      Я разбежался.
      - У! - сказал мне Борька в момент удара.
      И эхом ему ответил гул гаража за спиной. Ребята уже не играли, а, прислонившись к стене дома, молча наблюдали за нашим поединком. Борька бегал, вылупив глаза, и теперь только старался подальше отбить мяч. Два раза он впиливался в мусорный бак и раз опрокинул на себя ящики, порвав гвоздем рубаху. Меня же подхватывала и несла к воротам противника какая-то волна. Я делал обманные движения, то взрывался на старте, то резко останавливался, заставляя соперника проскакивать мимо мяча, и бил по воротам - головой, носком, баночкой. При счете 6:0 открылась форточка, и знакомый голос вытянул меня из этого урагана. Я остановился.
      - Что, струсил? - тяжело дыша, проговорил Борька. В его волосах болтался картофельный очисток.
      - Меня уроки зовут делать, - сказал я. - Но я не пойду.
      - Почему не пойдешь? - спросил Борька. - Мать надо слушаться.
      На другой день, когда я зашел к Вовке-хранителю мяча, его опять не оказалось дома. Я раскачивался на приступке Вовкиного парадняка, когда появился Борька, как всегда куда-то спешивший. Я не в силах был отвести завороженного взгляда от его спокойного лица. Поравнявшись со мной, Борька встал на якорь:
      - Здорово, отец!
      - Здорово, - нахально ответил я, заряженный в любой момент отсюда слинять.
      Борька поставил ногу на приступок и, подумав, спросил:
      - Слушай, а вот в Америке этой, в Бразилии, там что, только профессиональный футбол, а любительского нету?
      - Вроде нету, - осторожно ответил я.
      - Ясненько, - сказал Борька.
      Мы помолчали.
      - Слушай, - опять спросил он, - а эти самые бразильцы что, и при дождике играют?
      - Вроде не играют, - все больше недоумевая, чего от меня хотят, сказал я.
      - Так это что ж, - спросил Борька и захихикал, - если, к примеру, до конца матча осталось пять минут - и вдруг дождь, то счет аннулируется?
      - Счет аннулируется, - прошептал я.
      - О! - воскликнул Борька и, довольный, расхохотался. - Понял? Там хоть двадцать-ноль выигрывай, а туча набежит - и все: счет аннулируется.
      Мы еще помолчали.
      - Ну, покеда, корешан, - наконец сказал он. - Я почапал. Меня еще телка-люкс ждет. Держи корягу.
      И я ощутил в своей руке теплую шершавую ладонь неизвестного мне разбойника Коломбо.