Нина почувствовала, как свежий холодок пробежал от шеи по спине. Она посмотрела на небо. Там среди ветвей дрожали звезды.
      По вершинам деревьев тревожно ходил ветер, как будто он тоже не находил покоя в ожидании боя.
      На земле было темно и сыро, как в глубоком погребе. Галя спросонья зябко передернула плечами, тесней прижалась к Нининой груди.
      - Спи, спи, - Нина укрыла ее полой своего пальто.
      "Что это они там медлят?" - думала она с противоречивым чувством: то желая, чтобы все скорее началось, то страшась предстоящего боя.
      Ермаков, Туро вец, Ковалевич, Габдулин с разведчиками и связными находились впереди, наблюдали за вражескими позициями. Ермаков в эти часы был собран, как сжатая до предела пружина. Все лишние, ненужные теперь размышления, сомнения ушли куда-то вглубь. Он весь отдался заботам и мыслям о главном.
      Позиции врага были недалеко. Совсем рядом раздавались ленивые очереди автоматов, словно враг предупреждал о том, что он не спит. Порой отчетливо были слышны чужие голоса, резкие, отрывистые.
      Комбриг чувствовал, что все, как никогда, надеются на него. Они доверили себя ему. Он снова вспоминал приказ Сталина, и все, что он делал, приобретало особый смысл. Комбригу казалось, что он выполняет специальное задание вождя, его приказ.
      И он особенно тщательно относился ко всему, что ему нужно было сделать сегодня, к каждой мелочи.
      Ермаков нетерпеливо ожидал, когда подойдут к месту сбора последние взводы.
      Справа в небе трепетало багровое зарево пожара. Оттуда доносился горьковатый едкий запах гари.
      - Начинаем! - сказал наконец комбриг командирам.
      Ковалевнч и Габдулин исчезли в темноте.
      Партизаны молча, настороженно двинулись вперед и сразу скрылись в кустарнике. Шаги их мягко тонули в мокрой, заболоченной траве.
      Вдруг рядом вспыхнула злая, стремительная очередь немецкого пулемета. Сразу же в ответ прозвучал взрыв, и вслед за ним прокатился многоголосый грозный крик.
      В небе вспыхнули и повисли осветительные ракеты.
      Поднялась стрельба. Земля гудела, стонала, кричала. Тьму разрывали короткие багровые вспышки.
      - Вперед, друзья! Вперед! За Сталина!
      Ермаков повел в атаку основную группу.
      Как только загремел взрыв, Вася Крайко вместе со своими бойцами бросился вперед. Перед ним пронесся огненный ветер, несколько человек упало, скошенные вражеским огнем. Вася не останавливался.
      Теперь он бежал по чистому полю, но не заметил этого. Удивился только на какоето мгновенье, что перед глазами стало светлей.
      Пробежав еще несколько шагов, он неожиданно провалился в какую-то яму и ударился головой о что-то твердое так, что зашумело в висках. Автомат выпал из рук.
      Вася, как ошпаренный, вскочил и вдруг ощутил рядом с собой людей. Он не увидел их, а именно ощутил. Хотя он и ждал каждую минуту встречи с врагом, она оказалась все же .неожиданностью. В груди у него похолодело: "Пропал!"
      Один из гитлеровцев рывком протянул руку к Васе, но хлопец отскочил в сторону. Слепящий свет ударил ему навстречу. Хлопец инстинктивно выхватил из кармана тяжелую лимонку и изо всей силы, по-боксерски ударил "ею в лицо гитлеровца. Тот пошатнулся, но устоял. Вася с размаху ударил еще раз, и враг стал медленно оседать на землю. Разгоряченный боем, Вася навалился на гитлеровца и ударил его в третий, четвертый раз. Уверившись, что тот мертв, Вася поднялся, обессиленно прислонился к стенке, отдышался.
      "Ишь ты, черт", - прошептал он, приходя в себя. Только теперь он почувствовал, в какой опасности только что находился.
      Он нагнулся, ощупью отыскал автомат.
      Едва выскочив из окопа, Вася заметил две фигуры, которые, хрипя и ругаясь, катались по земле. Вася подскочил на помощь. Но что тут было делать? Дерущиеся сцепились так, что не различить - где свой, где чужой.
      По голосу о н узнал, который из них гитлеровец, и, изловчившись, размахнулся прикладом. Гитлеровец рванулся и затих навсегда.
      Партизан с усилием поднялся с земли.
      Вася с темноте узнал Шашуру.
      - Ну, здоровенный черт... - задыхаясь, произнес он. - Никак, проклятый, не давался...
      Они бросились в гущу боя. Вася при свете ракет заметил вражескую каску, на бегу замахнулся автоматом. Гитлеровец упал...
      Еще одного помог добить подрывник.
      В следующую минуту он потерял Шашуру в темноте. Рукопашная схватка не утихала, были слышны отрывистые угрожающие возгласы, острый лязг железа, ругань... Наконец гитлеровцы не выдержали, начали отступать...
      Рядом с Васей бежали какие-то незнакомые хлопцы. "Нужно найти свой взвод, - подумал он. - Как же о пи одни, без меня?
      Эта чертова яма все] перепутала". Вася заметил, что стрельба осталась позади. Там то и дело вспыхивало зарево взрывов, раздавались беспорядочные пулеметные очереди... Впереди было тихо - путь был свободен.
      Он услышал рядом с собой взволнованные, возбужденные голоса. И тогда его существо заполнило сначала смутное и робкое, а потом широкое и уверенное чувство радости: "Значит, прорвали!.. Прорвали все-таки".
      В это время Шашура с двумя товарищами подтащили к флангу противотанковую пушку. Гитлеровцы бросили ее, когда волна партизан подкатилась к батарее. Шатура, увидев хлопцев, которые стояли возле пушки, не зная, что делать дальше с этой находкой, сразу сообразил, что она очень будет кстати на фланге.
      - А ну, давай! - крикнул он, взволнованно обращаясь больше к самому себе, чем к кому-нибудь другому. Он уперся руками в щит пушки и вместе с двумя товарищами покатил ее вперед.
      Третий нес снаряды.
      Партизаны Зайцева, увидев, что на подмогу пришла "артиллерия", обрадовались.
      Однако радость оказалась преждевременной: Шашура попробовал открыть замок, но он не поддавался. "Эх, черт! И снаряды есть и пушка, а стрелять невозможно. Что же замок не открывается? Может, испорчен?" - подумал он, но от пушки не отступился.
      Наконец замок поддался. Вставить снаряд было уже проще. Не целясь, подрывник потянул за шнурок. Орудие огненно сверкнуло, подскочило и ухнуло; пополю прокатилось громкое эхо. Шашура даже закричал от удовольствия. Во второй раз Шашура проявил больше выдержки. Закрыв замок, он по огневым отсветам отыскал глазами вражеский пулемет, приказал повернуть пушку и только тогда рванул шнурок. Пулемет продолжал стрелять.
      "Не попал. Мимо. Эх, калина-малина..."
      К орудию подбежал артиллерист Снегирь. Шашура уступил ему место возле пушки, хотя и с видимой неохотой. Зарядив орудие, Снегирь долго наводил его, поворачивая ствол, и, наконец, выстрелил. После первого же выстрела пулемет затих.
      - Слышал, кум, как она гавкает? - торжествующе крикнул артиллерист Шашуре. - А ну, поверни чуть правее... еще немного...
      К ним подбежал связной от Ермакова.
      - Давайте огоньку, ребята! Больше шума! И не стойте на одном месте, комбриг наказал. Маневрируйте - тут стрельните, там...
      Гитлеровцы заметили пушку, стали засыпать ее пулями,-страшно было голову высунуть из-за щита. Шашура готов был ее бросить - пусть она сгорит, сколько с ней хлопот, по Снегирь не сдавался. Он, казалось, ничего не замечал, и можно было быть уверенным, что пока есть хоть один снаряд, пушка не замолчит...
      Туровец находился "в воротах", пробитых бригадой, следил за переходом. Через "ворота" проходили семьи партизан: жены, дети, старики. Все они были напуганы страшной пальбой. Кричали от страха дети, крики их смешивались со звуками пулеметной стрельбы. Сверля воздух, с пронзительным свистом над толпой проносились снаряды, разрываясь неподалеку.
      В толпе была и Нина. Она несла на руках девочку. Та прислонилась головкой к ее груди, испуганно вздрагивая, как птичка, при каждом близком взрыве.
      Два вражеских снаряда попали с гущу толпы. В темноте одна за другой сверкнули багровые вспышки. Люди бросились - кто куда. Часть женщин свернула в сторону. чтобы обойти место пзрыпа, часть Р страхе бросилась назад.
      Нину едва не сбили с ног. Многие из шедших сзади, поддавшись панике, тоже поворачивали назад, не понимая, что произошло. Раздавались возгласы: "Нас отрезали!.. Стреляют!" Другие стояли в растерянности, не понимая, что нужно делать, третьи, наиболее настойчивые, пытались пробиться вперед. Движение потока нарушилось. Нельзя было терять ни одной минуты, а люди топтались на месте.
      Туровец, как только заметил замешательство, бросился в гущу толпы. Нужно было немедленно погасить страх, вспыхнувший в сердцах сотен встревоженных людей.
      - Сто-о-ой! - Его густой, сильный голос потонул в шуме. Только стоявшие вбличи от него услышали его слова. Туровец поднял здоровую руку. Сто-о-ой!
      Многие узнали комиссара. Остановились.
      С тревожным ожиданием смотрели на него.
      Позади продолжалась неразбериха.
      - Куда? Назад? Нельзя назад! Там гитлеровцы, смерть! Вперед, туда! махнул он рукой. - Там ваше спасение! Мы победили! Мы отогнали фрипев! Доро га открыта!..
      Неизвестно, слова ли эти или знакомая фигура комиссара, его суровый, решительный взгляд повлияли на людей, но те, - он почувствовал это, -послушались.
      - Не мешайте другим! Вперед, пока не поздно... Скорее вперед!.. указал он рукой на дорогу.
      И люди подчинились. Они повернули и пошли, сначала нерешительно, потом все смелее. Первыми двинулись те, что стояли ближе к комиссару. К ним, видя, что путь безопасен, присоединились остальные.
      А Туровец стоял в толпе, встречал людей, подбадривая, приказывал:
      - Не останавливаться!.. Смелей, смелей!
      Люди спешили поскорей вырваться из атого пекла. Тот, кто видел Туровца, успокаивался, "Вон Туровец стоит!" Постепенно паника уменьшилась, хотя настроение у всех было попрежнему чревожным.
      Шли женщины, дети, старики. Их встрено/кенные лица освещались белым блеском ракет и трепетными отсветами недалеких р.зрывов. Прогромыхало мимо три подводы с цлргизапями. Лошади от грохота взрывов гчдрагивали.
      Едва только людской поток прошел через "ворота", Ермаков отдал приказ отводить отряды.
      Гитлеровцы заметили этот маневр и попытались преследовать уходящих. Партизанам пришлось отбиваться. Ермаков, чтобы остановить немцев, приказал заминировать дорогу, по которой прошла бригада. Подрывники из отряда Зайцева быстро закопали несколько мин и поспешили вслед за своими. Не успели они пробежать и сотни метров, как услышали позади раскатистые взрывы.
      Гитлеровцы остановились.
      ...Партизаны шли долго: полем, перелеском, лугом, снова полем и снова лугом.
      Небо на востоке сначала позеленело, потом порозовело. Одна за другой гасли звезды. Тьма сменилась негустым, легким сумраком, который становился все более прозрачным. Глазу постепенно открывались окружающие просторы все шире расстилалось перед ним поле, за ним тонкой и легкой полоской обозначился лес.
      Правее леса, наверно, был луг, над ним сейчас распласталось сизо-белое облако - туман.
      Туровец переходил от взвода к взводу.
      Он видел рядом знакомые лица партизан.
      Они за одну ночь осу пул 11011 и почернели.
      Люди шли молча, только кое-где слышался тихий разговор. Иногда .Туровец слышал приглушенный смех. Неподалеку он увидел Шашуру, Габдулпна, Кривца, Зсмлякова.
      Подрывник шагал вразвалку 1;, озорно посмеиваясь, с увлечением рассказывал что-то соседу. Казались, он забыл ибо всем, что пережил недавно.
      "Гитлеровцы еше могут перерезать дорогу и пытаться снова окружить нас или навязать неравный бой, - думал Туровец. - Поэтому нужно быть готовыми ко всему.
      Нс" что бы ни! было, гнтлсроицы нас нс одолеют".
      - Это Сталин прислал самолет, - донеслось до Туровца.
      - Известно, Сталин... Ему доложили, что бригада в таком положении... Доложили, значит, в каком месте мы находился... Вот он и прислал... Приказал, чтоб самолет обязательно вылетел...
      - А тяжко пришлось бы если бы самолет не прилетел. Сказали бы, например:
      погода не летная, нельзя лететь...
      - Эх, ты! "Погода"... Болтаешь неведомо что... Сталин никогда своих людей в беде не оставит!..
      По мере того как рассветало, у людей прояснялись лица. Оживился разговор, послышался чей-то звонкий беззаботный смех.
      Пожилой бородатый мужчина с бронебойкой на плече жадно, с восхищением смотрел вокруг, радуясь, что видит, как и прежде, всю эту красоту. Люди все сильнее начинали ошущать счасгье освобождении, счастье возвращения к жизни.