– Ты знаешь, что при всякой работе выделяется энергия?

Ну, это-то хоть немного Юрий проходил и смело ответил:

– Не совсем так. Для производства всякой работы необходима энергия.

– Правильно! Тогда мне легче. Ну так вот, когда мы мыслим, наш мозг тоже работает и, значит, вырабатывает энергию для производства этой работы. А ты знаешь, что всякую энергию можно так или иначе уловить?

– Факт… знаю, – не очень уверенно ответил Юрий, но, подумав, уже смело подтвердил: – Факт, знаю.

– Ну так вот, энергия, которую вырабатывает мозг, в общем-то мала. Для работы клеток мозга и, следовательно, для мышления ее, правда, достаточно, но улавливать ее трудно. Еще и потому, что в процессе мышления участвуют многие участки мозга. Вот… А наши шлемы улавливают эту энергию, усиливают ее и передают в пространство. Другие шлемы на других людях ловят эту энергию, тоже усиливают, и другой человек может знать, что думает его сосед. Понимаешь?

Ну, сказать, что Юрий все сразу понял, – значит соврать. А когда понимаешь не все, то задаешь вопрос самый простой, который может помочь понять более сложный.

– Из чего сделан этот шлем? – не очень уверенно спросил Юрий, опасаясь, что над ним могут посмеяться.

Но ребята не смеялись.

– Это очень сложный состав – мы и сами его еще не знаем. Но ты ведь понимаешь главное?

– А чего ж тут не понимать! – с долей гордости пожал плечами Юрий. – Надеваем шлем, начинаем думать. Мозг вырабатывает энергию…

– Совершенно верно, – с уважением поддакнул Тэн, но Юрий не обратил на него внимания.

– Шлем из неизвестного сплава усиливает ее и передает дальше. Другой человек улавливает… Вернее, не человек, а другой шлем улавливает эту энергию…

– Опять улавливает, – назидательно вставил Миро.

– А как же иначе? – непритворно удивился Юрий. – Обязательно улавливает и передает человеку, который носит шлем. И тот понимает первого человека.

– Слушай, ты здорово схватываешь принципы действия.

– А что тут сложного? – уже совсем искренне удивился Юрий. – Это же как радиопередачи. Певица поет, станция усиливает и передает радиоволны в воздух» вернее, в пространство. Приемник ловит волны, усиливает и преобразует в звуки. А люди слушают. Вот и все.

– Да, но тут…

– Знаю, – перебил Юрий. – А тут биотоки. Читал. По радио слышал. Но принцип тот же самый. А детали я еще узнаю. Когда включим обучающих роботов, тогда и узнаю.

– Юрка, – воскликнул Тэн, – ты все-таки настоящий парень! Скорее бы кончался разгон и мы начали бы заниматься как следует.

Зет, видимо, добрался до Шарика и пристроил на его голове шлем для усиления биотоков мозга – на экране появилась растерянная, страдающая морда Шарика. Его умные глаза заглядывали, кажется, прямо в душу, и каждый, а Юрий в особенности, понял, что с Шариком творится нечто ужасное.

Космонавты поспешно надели свои шлемы, и первое, что услышал Юрий, было странное скрежетание и повизгивание, словно где-то рядом быстро вращался несмазанный подшипник и его шарики скрежетали и повизгивали. И первое, что подумал Юрий, было: «Неужели у Шарика в мозгу действительно что-то отказало?» Но он сейчас же рассердился на себя: нельзя переносить дурацкую поговорку на серьезные дела. В мозгу нет шариков. В мозгу – клетки. А они не могут скрежетать или повизгивать.

И в эту секунду ворвался не то голос, не то биоток Зета:

– Система отстроена от помех. Можно начинать беседу.

Вот тогда-то и полились удивительно странные, отрывочные не то слова, не то мысли, перемешанные с повизгиванием и рычанием. Юрий даже не знал, как их определить.

– Хочу есть… есть хочу… и-ио-ой, как хочу!.. хр-р-р. Больно… всему больно… что со мной делается, что делается!.. вот попал так попал… никто… ни один не хочет помочь… есть хочу… хр-р-р…

– Шарик, милый! – забыв обо всем на свете, закричал Юрий. – Что с тобой?

Морда Шарика на экране склонилась набок. Он словно прислушивался, но еще не понимая, откуда звучит голос и чей он.

Глядя на Шарика, Юрий понял, что биотоки не имеют признаков голоса. Кто бы ни говорил с их помощью, они звучат совершенно одинаково – все зависит от того, на какую частоту звука настроены шлемы. Пусть у самого думающего будет пискливый голос, пусть он будет простужен и говорит голосом разбойника – все равно у всех голос будет одинаковым: чистым и свежим.

Однако понять все это Юрий мог – ведь ему было уже тринадцать лет. А Шарик этого не понимал – ему шел всего третий год. И потом, он был собакой. Поэтому он беспомощно шевелил своей огромной головой и косил глазами по сторонам.

Но Шарик не знал, что все его мысли – хочет он того или не хочет – все равно усиливаются и передаются. И каждый может их услышать. Поэтому все услышали, что думает Шарик:

– Странно… если бы я сам знал, что со мной случилось. Есть хочу. И кто это говорит? Как хочется есть – кажется, все бы съел, даже кошку. И голос какой-то незнакомый. Как все болит, и особенно левая задняя лапа! Она, наверно, затекла и теперь зудит. Как хочется есть и пить! Пить даже больше, чем есть.

Он еще долго рассуждал, пытаясь понять, что же с ним происходит. Но космонавты уже поняли главное: Шарик совершенно незаметно, или, как говорили на Голубой земле, втихаря, разросся до таких размеров, что его тело уже не вмещалось в кухне. Тело все росло, а кухня оставалась прежней, и кости Шарика упирались в стены. Шарик не мог развернуться, чтобы напиться или поесть. Он стал пленником и жертвой собственного обжорства, того еще неизвестного космонавтам недомогания, которое привело космическую собаку на край гибели.

Он, пожалуй, этого еще не понимал. А космонавты поняли. Если его не освободить, то Шарик так разрастется в тесной кухне, что задушит сам себя.

– Нужно что-то делать! – взмолился Юра.

– Что делать? – мрачно вмешался Квач. – Придется расширять стены.

– А… а разве это возможно? – удивился Бойцов.

– Все возможно, – опять буркнул Квач. – Но это и неудобно, и… может быть, даже опасно.

– Ты думаешь, что кухонное и синтезирующее биохимическое оборудование придется опускать к двигателям? – деловито осведомился Миро.

– А куда еще?

– Да, но там необходима дополнительная радиоактивная защита.

– Вот в том-то и дело, – причмокнул Квач.

Голубые космонавты задумались. Юрий мог только гадать, как они собираются решать, хотя он понимал, что раз на корабле установлены атомные или ядерные двигатели, значит, они могут выделять вредные излучения. Если облучения попадут на продукты или их полуфабрикаты, они станут непригодными для питания. А если учесть, что с продуктами и так дело швах, то…

И тогда, впрочем, как всегда в трудные моменты, прозвучали мысли Зета:

– А зачем нам нужно опускать кухню к двигателям?

– А куда же ты ее денешь?

– Давайте потеснимся сами – это и проще и безопасней.

Решение и в самом деле было таким предельно простым, что все переглянулись. Обо всем думали космонавты, но вот только Зет сумел подумать правильно. Почему? Наверное, потому, что он всегда умел думать не столько о себе, сколько о других. Больше того, думая о других, он всегда был готов поступиться собственными удобствами. И хотя, как заметил Юрий, все космонавты отличались этим качеством, но Зет почему-то всегда делал это первым.

– Решено! – согласился Миро. – Тэн, начинай перестройку.

Тэн, кряхтя, поднялся с кресла и подошел к стене. Он долго присматривался к ритму мигающих и блуждающих огоньков, потом быстро и решительно начал нажимать на какие-то одному ему заметные кнопки.

– Что он делает? – тихонько, чтобы никому не помешать, спросил Юрий.

Но он забыл, что теперь все, что он говорил, все, что думал, слышали все остальные. Поэтому все обернулись и посмотрели на него. Даже Шарик с экрана посмотрел на своего старшего товарища.

– Н-ну как тебе объяснить… – пожевал губами Миро, но сейчас же оживился: – Впрочем, ты кое-что знаешь и умеешь схватывать самую суть. Ну а всех деталей и подробностей мы, наверное, тоже еще не знаем. Не проходили…

Все засмеялись, и даже Шарик, кажется, улыбнулся.

– Так вот, как ты знаешь, всякий материал составлен из молекул. А молекулы – из атомов. Чем крепче связь между атомами, тем крепче и материал. Так вот, у нас на корабле все сделано так, что мы можем ослаблять или, наоборот, усиливать связь атомов и, значит, молекул между собой. Как только Тэн настроит систему, начнется ослабление внутримолекулярной связи. Те стены, где будет ослаблена эта связь, станут текучими и переместятся туда, куда нам хочется. Вот и все.

– Так, значит, вы и мебель так делаете?

– Конечно! Ослабляем связь между атомами и молекулами материала и заставляем принять их форму кресла, или дивана, или кружки с водой. – Миро быстро поправился: – Конечно, не мы лично, а наши роботы. Это настолько сложно, что ты даже себе не представляешь. Мы даем им команды, а они уже рассчитывают, насколько нужно расслабить связи, чтобы сделать тот или иной предмет. Сейчас Тэн передает такие команды.

– И это можно сделать в любом месте корабля?

– Конечно! В каждом отсеке есть места, где сходятся кнопки управления роботами. А когда нас нет на корабле, или когда мы спим, или просто недосмотрим, например, если какой-нибудь невероятный метеорит врежется в корабль, роботы сами сделают необходимые расчеты и перестановки. Залатают пробоину.

– Точно! – прошептал Юрий, вспоминая, как его вышвыривали из корабля неумолимые роботы. – Точно!

– Значит, понял?

– Факт, – решительно ответил Юрий и уже не так уверенно подтвердил: – Факт.

Стены, которые были ближе к входу в ведущий на кухню коридор, начали медленно надвигаться и как бы суживаться. Все центральное помещение неумолимо уменьшалось.

Юрию вдруг показалось, что медленное, неотвратимое снижение потолка, наступление стен никогда не прекратится, что они раздавят космонавтов. Он уже начинал привыкать к тому, что его мысли могут быть услышаны другими, и поэтому усилием воли заставлял себя не пугаться. Но подумать о том, что должен делать в подобном случае настоящий мужчина, он не успел. Потолок и стены все надвигались, и Юрий наконец спросил:

– А куда же девается лишний материал?

– Какой это лишний? – не понял Миро.

– Ну вот… всего же становится меньше.

– Ах этот… Уплотняется. Переходит в запас – это же наше атомное горючее. Вот оно и переходит в резерв.

– Так… понятно… в резерв, – тянул Юра, посматривая на потолок.

И вдруг все услышали вздох. Счастливый вздох освобождения и избавления. Он был гулким и веселым, как будто кто-то очень большой, очень усталый и огорченный весело сказал: «Ух! Наконец-то!»

И все посмотрели на экран. Морда у Шарика была прямо-таки блаженная. Он даже прикрыл глаза от счастья и высунул кончик розового языка. Таким он казался довольным и в чем-то по-мальчишески легкомысленным, что его непомерный рост совсем забылся: Шарик казался веселым и лукавым щенком.

Но уже в следующую секунду шлемы приняли и усилили мысли этого веселого щенка-великана.

– Пить! Как хочется пить. И еще бы повернуться. Хоть немного повернуться. Есть! Хочу есть.

С этой секунды Шарик вел себя очень невоспитанно. Он так дергался, так скулил и вымаливал есть и пить, что казалось, весь корабль ходит ходуном.

– Дело плохо, – сказал невидимый, потому что он не мог попасть в экран, озабоченный Зет. – Нормального общения с собакой не получается. Она как будто сошла с ума.

– Ничего! – бодро и уверенно ответил за всех Миро. – Подождем, пока она удовлетворит свои потребности.

– Хорошенькое дело! – возмутился Квач. – «Свои потребности»! Эти потребности и так опустошили все наши запасы. А сейчас она доест все, что мы наготовили в дорогу.

Не согласиться с Квачем было невозможно. Угроза над кораблем нависла немалая. Продукты питания приходили к концу, а Шарик мечтал только об одном: есть, как можно чаще и больше есть! И если он буквально за несколько дней разросся так, что пришлось расширять кухонное помещение, чтобы вызволить его из плена, что же будет дальше?

Наверное, поэтому у каждого первым делом мелькнула мысль: пора прекратить это обжорство. Оно не доведет до добра. Ни Шарика, ни весь экипаж.

– Нельзя давать Шарику пить или есть! – в отчаянии подумал Юрий. – Ни в коем случае нельзя.

Но его мысль, принятая товарищами, которые всего секунду назад, может быть, могли бы подумать точно так же, теперь не была понята ими.

– Нет, Юрий, – грустно и мягко отозвался Зет, – если человек или животное хочет есть или пить – тут уж ничего не поделаешь…

Он не стал продолжать, но каждый понял: да, тут уж ничего не поделаешь. Отказать живому существу – дружественному, доброму – в еде или питье не мог ни один. Это было выше тех сил, которые в свое время воспитывали в голубых космонавтах на Розовой земле и белого мальчишку из маленького городка Голубой земли. Они думали одинаково. И это было так приятно и так радостно, что у Юрия от счастья даже слегка защипало глаза. Но он сейчас же подумал… Нет, пожалуй, не подумал, а, скорее, почувствовал, что настоящий мужчина обязан уметь сдерживать свои, даже самые замечательные и самые трогательные, чувства. Особенно теперь, когда его мысли стали достоянием всех. И он посмотрел на товарищей.

Но они не заметили его мыслей. И это очень удивило Юрия. Получалось, что не каждую мысль можно было передать с помощью усиленных биотоков. Выходило, что какие-то мысли, чувства и ощущения оставались недоступными для других. Какие? Припомнилась старая загадка: что самое быстрое на свете? Мысль! И если она самая быстрая, так, может быть, шлемы-усилители просто не успевают сработать и перевести мысль в усиленные биотоки?

«Может быть, и так. Может быть, и так», – глубокомысленно решил Юрий.

И сейчас же Миро спросил:

– Что – может быть и так?

Юрий покраснел и не сразу нашел ответ. Тысячи мыслей толпились у него в голове. Состояние походило на то, в каком он не раз оказывался у доски, когда не мог ответить на вопрос учителя. И вопрос вроде бы знакомый, а в голову лезла всякая ерунда, и попробуй угадать, что из нее годилось для ответа. Причем самым смешным было то, что среди этой ерунды копошились и совсем не относящиеся к делу веселые мыслишки. Почему-то, например, думалось: а пробежит ли учитель стометровку? Что произойдет, если на первой парте вдруг окажется медведь?

Такие чепуховые мысли как-то сами по себе вызывали не то что глупую, а прямо-таки идиотскую улыбку, и учитель, свирепея, вкатывал двойку значительно раньше, чем сквозь всю эту сумятицу пробивался нужный, облеченный в знакомые слова ответ.

И, убедившись, что никто из ребят не удавливает этой творящейся в его голове сумятицы, Юрий обрадованно подумал:

– Значит, все дело в словах! Если мысль обернулась в слова, она может быть усилена. А если она еще не в словах, а так… в обрывках, значит, шлем ее не усилит. И никто ее не узнает.

– Конечно, – подтвердил Миро, – ты сам догадался?

– Да. Сам! Но дело не в этом. Дело в другом – как быть с Шариком?

– Подождем, когда он расскажет, что с ним произошло. Пока что мы слышали от него только отрывочные, потребительские слова. Они отмечали лишь самые простейшие и жгучие его желания. Но ничего связного Шарик еще не думал.

И они принялись ждать. Стены корабля все еще сжимались и передвигались, и вскоре стереофонические общие связи принесли новые звуки. Это были не то стоны, не то выражения восторга. Зет комментировал так:

– Шарик наконец повернулся и теперь пьет.

О том, что Шарик действительно развернулся в раздвинувшемся помещении, свидетельствовало изображение на экране. Обрубленный, куцый, но теперь огромный хвост Шарика крутился, как пропеллер. Это показывало, что Шарик в восторге. Потом хвост перестал вращаться, и явственно донеслось чавканье и мерное рычанье. Зет сообщил:

– Он ест. Ест все подряд. На этот раз шлемы не усиливали мыслей. Все молча, сцепив зубы, ждали. Правда, иногда появлялись отрывочные подобия мыслей, но уловить их смысл было трудно – все они были об одном и том же: как поступить с Шариком и, главное, как выяснить, что с ним случилось?

Последнее было особенно важным. Ведь если Шарик заболел неизвестной болезнью, которую можно назвать болезнью гигантизма, то можно ожидать, что и все остальные космонавты тоже могут заболеть такой же болезнью. Тогда они тоже сразу начнут есть огромными порциями, пить ведрами и расти не по дням, а по часам, как герои самых древних сказок.

Могло произойти и нечто еще более опасное: корабль попал в какие-то необыкновенные Районы Вселенной, материя или лучи которых неожиданно повлияли на рост живых существ. Если это так, то следовало немедленно приступить к изучению этой необыкновенной материи, сразу же передавая результаты изучения и на свою Землю, и на записи запоминающим роботам. Если этого не сделать, то следующие за ними корабли могут попасть в такое же нелепое положение.

А положение и в самом деле может оказаться невероятным.

Конечно, каждому мальчишке и девчонке очень хочется вырасти как можно скорее и стать сильным и умным. Но что произойдет, если рост будет продолжаться так же неудержимо, как у Шарика? Ведь можно разрастись до такого состояния, что корабль окажется тесным. Что тогда? Ведь если можно изме-. нять очертания и назначения помещений в самом корабле, то ведь весь корабль не резиновый. Он имеет свои, раз и навсегда определенные размеры, габариты. Если их изменить, то нужно изменять и двигатели, и астронави-гационные приборы, и все такое прочее.

Нет, как ни говорите, а такой неудержимый рост, без границ, без остановок, – дело очень опасное. Прямо-таки страшное…

И пока космонавты думали, что делать. Шарик ел, мычал и сопел. Сколько это продолжалось, сказать было трудно. Время словно остановилось. Оно было как бы связано с Шариком и его едой, словно зависело от него.

Наконец он наелся, облизнулся, вздохнул и улегся. Его одолела дремота.

– Нельзя давать ему спать. Если он заснет, пройдет слишком много времени, и мы опять ничего не узнаем.

– Тормоши его. Зет, – решил Квач.

– Да…тормоши… Если и так еле-еле ноги двигаются…

Все было правильно – перегрузки космического разгона тяжким грузом лежали на плечах всех, и особенно у Зета: ведь он не лежал в кресле-кровати, а выполнял работу. Но он сам вышел из положения.

– Я подключу ему электровозбудитель. Голубые космонавты переглянулись, а потом решили:

– Валяй! Зет присоединил к загривку Шарика две тоненькие проволочки. Шарик вздрогнул и вскочил на ноги:

– Что такое? Что меня подтрясывает? И тут вмешался Миро:

– Не волнуйся, Шарик. Тебя подтрясывает электровозбудитель.

– Зачем он мне нужен? Я спать хочу. Очень хочу спать.

– Ты не уснешь, пока не расскажешь, что с тобой…

Некоторое время шлемы молчали. Наконец Шарик ответил:

– Если бы я знал, что со мной произошло… Если бы я знал!

Шлемы не передавали окраски голоса, и поэтому неясно было, с гордостью или, наоборот, с печалью подумал это Шарик. Но на помощь пришли громкоговорители. Они и разнесли по кораблю горестный и тяжкий вздох собаки. Сразу можно было понять, как грустно Шарику, как он искренне сожалеет о случившемся.

– Тогда давай разберемся вместе. Они честно пытались разобраться, но те отрывочные ответы, которые давал Шарик, не помогали общему делу, и Квач рассердился:

– Все-таки он очень… несообразительный. И ненаблюдательный.

Юрий жалел собаку и в то же время злился на нее – она могла испортить так хорошо начавшееся дело. И все-таки он должен был заступиться за нее. И он в сердцах подумал:

– Тебе хорошо так говорить! Тебе уже четырнадцать лет. А ему всего лишь два года. Идет третий. Ты в его возрасте был более сообразительный и наблюдательный?

– Неужели ему только два года? – удивился Тэн.

– Всего два года? – донеслась мысль Зета.

– Раз это так, ребята, значит, с ним нужно обращаться совсем по-иному. На него даже сердиться нельзя, – решил мудрый Миро.

– Не сердитесь на меня, ребята, – подумал и сейчас же завыл Шарик. – Честное собачье слово, я сам ничего не понимаю. Мне очень плохо. Очень. Вы помогите…

И он начал так скулить, что динамики на корабле задребезжали, а мудрый Миро мысленно приказал:

– Замолчи! Успокойся. Сосредоточься и отвечай на вопросы. Что произошло, когда ты пришел на корабль? Чего тебе больше всего хотелось?

– Есть! И пить.

– Но ты же поел за общим столом.

– Я стеснялся есть много, – ответил Шарик, и все видели, как виновато закрутился его обрубок хвоста. – Мне и сейчас очень стыдно. Но что я могу поделать?

– М-да… Положение… Что же ты сделал?

– Когда все заснули, я пошел на кухню.

– А как ты узнал, где у нас кухня?

– По запаху. Я же очень хорошо знаю запахи. Лучше, чем вы.

– Это верно! – подтвердил Юрий.

– Точно-точно. Есть по-вашему я тогда еще не умел, и поэтому я только напился… чего-то горького… и противного.

– Что и где ты пил? – вдруг сурово подумал Миро и даже подался вперед. Похоже, его осенила какая-то очень важная мысль. – Сейчас же покажи, что именно и откуда ты пил.

На экране было видно, как Шарик поднялся и попробовал повернуться, но это ему удалось не сразу – даже расширенная кухня была ему тесновата. Но он все-таки повернулся, загородив собой всю кухню.

И тогда послышался крик Зета:

– Товарищи, он выпил полколбы биостимулятора!

Все, кроме Юрия, так и обмерли. Шлемы работали на полную мощность, но они ничего не усиливали, потому что у голубых космонавтов не было мыслей. Они были не то в ужасе, не то в оцепенении. Но так или иначе, они все-таки кое-что поняли, а Шарик еще ничего не понял. И от этого ему стало страшнее.

– Я же очень хотел пить… а ничего жидкого… не было… И я тогда не знал, как нужно открывать кран… – отрывисто думал Шарик и скулил на весь корабль противным, прерывающимся басом. – Я же ведь тогда не знал, что уже умею разговаривать по-человечески. Простите меня… – Тут ему, наверное, стало очень страшно, и он заголосил навзрыд: – Спасите меня! Помогите мне! Я не хочу больше расти. У меня все косточки ломит. Помогите! Вы же люди! Вы все знаете! А я же простая собака. Да еще и маленькая. Это я только с виду большая собака. А на самом деле я маленькая. Мне всего-то третий годик.

Шарик скулил и плакал огромными слезами. Эти слезы видел только Зет, потому что он был зажат огромной тушей Шарика на кухне. Именно Зет и прикрикнул на собаку:

– Перестань реветь! Нужно экономить даже воду. А ты ревешь вон какими слезищами! Уже на целый обед наплакал.

Шарик покорно перестал плакать, но еще тихонько, басом скулил.

– Итак, все ясно, – наконец подумал Миро. – Что же будем делать? Как ты думаешь, Юра? Ведь это прежде всего твой друг.

– Да. Это мой друг. И мне кажется, что если есть биостимулятор, то ведь, наверное, есть… и какой-нибудь другой, который действует наоборот.

– Почему – наоборот? – не сразу понял Квач. – Ведь биостимулятор способствует росту.

– Правильно. Способствует. Но ведь есть, наверное, и такой, который задерживает рост. Или даже заставляет расти… Ну, вниз, что ли. Вон бабушка у меня всегда говорит: «Стара стала, расти вниз начала». Вы такого не знаете?

Космонавты переглянулись, и Миро неуверенно подумал:

– Нет… такого антибиостимулятора мы не знаем.

– Это вы не'знаете. А может, роботы знают? Как их зовут – запоминающие или информирующие? Давайте запросим.

Но запрос ничего не дал. Вещества, которое заставляло бы живой организм уменьшаться, на корабле не было. Не было его, наверное, и на Розовой земле. До сих пор оно не требовалось. Поэтому, что нужно было делать, как поступать с Шариком, никто не знал. А он скулил и молил о помощи. Ему не хотелось расти. Он хотел быть маленьким.

И во всем этом не было ничего удивительного.

На каждой Земле все люди всегда хотели быть больше, умнее и сильнее, чем до сих пор. Того же они хотели от животных, от растений, от рыб. Ведь чем больше корова, тем больше она даст молока и мяса. Чем крупнее растение, тем больше оно принесет зерна, корнеплодов или волокна. А чем больше рыба – и говорить нечего: икра будет крупнее и вкуснее и балыки сочнее. Но ни на одной Земле не думали как сделать картошку или яблоко помельче, корову величиной с кошку, а всю рыбу превратить в мальков для аквариумов. Вот люди и не придумывали таких веществ, которые бы замедляли рост.

Шарик нарушил правила, посамовольничал и вот теперь плачется. И помочь ему трудно. Пока будет действовать проглоченный стимулятор его роста, он будет расти и, значит, очень хотеть есть и пить. Потому что без еды и питья никакого роста быть не может. И наблюдающие роботы корабля будут с тревогой извещать:

«Запасы белков на грани катастрофы. Экипажу грозит голод».

«Воды не остается ни грамма. Экипажу грозит смерть от жажды».

Да, здорово придумали люди Розовой земли – изобрели такой могучий стимулятор роста, который прямо-таки на глазах может превратить обыкновенную маленькую дворняжку в слона. Наверное, с таким стимулятором очень просто выращивать мясо и молоко и на Розовой земле, и на любой иной планете. Но голубые люди никогда не думали, что может произойти, если этого стимулятора выпить слишком много.

Что ж делать?..

Люди на двух планетах – Голубой и Розовой – оказались одинаковы еще в одном: они не думали, что хорошее может породить плохое. А вот тут получилось именно такое положение. И как из него выходить, еще никто не знал.

– Зет, сними с него электровозбудитель. Пусть спит. Мы пока ничего придумать не можем.

Шарик вскоре захрапел, а Зет вернулся в уменьшившийся командный отсек и лег в свое кресло отдыхать.

Ребята сняли шлемы и теперь думали в одй ночку. Но пока что никто ничего путного при думать не мог.

Роботы молчали: они тоже не сталкивали^ с подобным положением. Ведь сами роботы мыслить по-новому не могли. Они могли думать только о том, что уже было и что можно приспособить к случившемуся. Такого еще не случалось, и они растерялись. Такое мо] ли решить только люди. Мыслящие существа Способные изобретать.

А эти люди – четыре голубых и один белый – лежали и думали.

А роботы – противные и сейчас бесполезные – бесстрастно сообщали, что положение с питанием на корабле катастрофическое. Такое, что продолжать полет просто опасно.