Они скрылись в лесу и перебежками, перекатами пробрались в чащу. Грудинин опростал свою пилотку отстрелянных гильз.

— Чтоб и места не разыскали, — сказал он.

Отдышались и отдохнули. Стрельба в селе затихла, шум разъезжающихся машин удалился, и разведчики к вечеру вышли на левую сторону лысой горы. По железной дороге прошел уже привычный эшелон с машинами и лесом. Но только один. Может быть, с последними танкистами и остатками футбольной команды…

Матюхин мысленно подсчитал, сколько же всего прошло эшелонов, и огорчился: получалось, что либо некоторые эшелоны проскочили куда-то в сторону, либо еще немалая часть эсэсовцев не начинала погрузку. Он рассматривал карту, но другие станции, в том числе и узловые, оставались за ее кромкой. Он не мог знать, что иные эшелоны отправлялись не на юг, а на север, чтобы там, на узловой станции, двинуться на запад, а уж потом, в тылу, опять свернуть на юг…

Конечно, можно было успокоиться, считать задачу полностью выполненной, но эта мысль — эшелонов прошло слишком мало — не давала покоя, и Андрей не разрешил себе удаляться от этих мест. Наоборот, раз эсэсовцы еще прячутся, еще ждут эшелоны, он обязан пробраться поближе к ним и по возможности точно установить, сколько их там, остаются они или собираются уходить.

Ночью он повторил сигналы и повел людей через дорогу, идущую к селу. Там еще дымили сожженные машины.

В первом часу ночи Лебедеву доложили, что южнее, чем прежде, а это значит — левее по отношению к НП, ясно просматривались красная и зеленая ракеты. Майор несколько растерялся.

— В каком порядке они появились?

— Первая — красная, вторая — зеленая.

Сомнений не было, сигнал точен: танкисты отходят, грузятся. Но ведь два часа назад были приняты иные сигналы — танкисты на месте. Наконец, откуда взялись ракеты на юге? По времени это ракеты Матюхина. Но как он попал туда? Чего он мечется по всему фронту?

Лебедев склонился над картой. Ранее полученные данные показывали — поблизости от того района, из которого взлетели ракеты, эсэсовцев быть не должно. Они севернее, правее. И Матюхин прошлой ночью, и вторая группа сегодня подавали сигналы в нужной точке. И подавали правильно — танкисты на месте. Что же заставило Матюхина перекочевать и сменить сигнализацию?

Через полчаса позвонил командарм:

— Что там у вас? Как твои орлы?

— Не все понятно, — признался Лебедев. — Разноречивые сигналы. Через час кое-что прояснится.

— Хорошо. Позвоню позже.

Но и через час, и через два ничего не прояснилось. Вторая группа сигналов не передала. Партизаны молчали. Оставалось только ждать. И майор честно ждал.

В три часа ночи его опять разбудили и сообщили, что из того же места на юге поданы условленные сигналы.

«Из того же места… А может, матюхинскую группу захватили и кто-то сломался? Может, это немцы передают сигналы».

Он походил по комнате, разозлился и выругался:

— Система связи называется! Ни черта не разберешь!

Ему показалось, что он выдумал бы что-либо надежнее, но, размышляя, ничего путного придумать не мог. Либо рации, которые давным-давно были бы запеленгованы, либо вот такие примитивные сигналы. Настроение окончательно испортилось, и он прилег: заболели позвонки.

Опять зазуммерил телефон.

Мужской голос попросил Лебедева зайти к шифровальщикам.

И в этой бессонной избе сидели люди и работали свою невидимую, неизвестную и непонятную солдатам и строевым командирам службу офицеры: из колонок цифр они извлекали слова. Расшифровывали.

Шифровка совсем расстроила Лебедева. Докладывала группа, действовавшая с партизанами. Обнаружено подозрительное движение эшелонов в обе стороны дороги. Возможно, начало отхода. Принимаются меры уточнения.

На месте ему позвонили артиллеристы и сообщили, что с их НП в тылу врага были засечены осветительные ракеты и, кажется, стрельба.

— Примерно в том месте, откуда вчера сигналили ракетами.

Час от часу не легче. Вот почему вторая группа не подала повторного сигнала — ее засекли. Охотились за группой Матюхина, а натолкнулись на нее. Но тогда понятно, почему Матюхин увел свою группу на юг, и тогда выходит, что он прав, подавая новый сигнал об отходе резерва.

Майор тщательно обдумал ситуацию и написал разведсводку так, чтобы каждый ее читающий понял: резервы, кажется, отходят, но нужна проверка.

Как ни странно, но полковник Петров не разбудил его утром — дал выспаться. А когда Лебедев вскочил, то выяснил, что Петров на совещании у командарма. Шофер и Маракуша спали — видимо, приехали под самое утро. На столе у телефона лежала деликатная записка:

«Переброска завалена. Есть потери Маракуша».

Капитан не стал портить ему настроение…

Словом, все складывалось как нельзя хуже. Одна группа засечена, вторая не прорвалась. Майор представил себе положение полковника Петрова на совещании у командующего. Пусть никто ничего не скажет — неудачи, к сожалению, неизбежны. Война есть война. Но каждый обязательно посмотрит сегодня в сторону Петрова. Некоторые с сочувствием, другие осуждающе.

Уточнив ситуацию, отдав кое-какие распоряжения в дивизии, Лебедев разбудил шофера, и они поехали к радистам — майор спешил… Партизанская рация оказалась единственной ниточкой, позволявшей хоть как-то следить за происходящим в тылу врага.

Ах, если бы Матюхин не ошибся! Если бы у него все было в порядке! Но страшно за него. Впрочем, может, он такой же удачливый, как и покойный Зюзин. Тот ведь тоже всегда действовал не по правилам, вопреки здравому смыслу, а все у него получалось.

«Нет, — с неожиданной грустью подумал Лебедев, — Матюхин не Зюзин. Матюхин осторожен, пожалуй, даже чересчур строг. Рисковать он не станет: получил приказ — значит, выполнит его пунктуально, тютелька в тютельку».

И стало казаться, что Зюзин был прав, умея рисковать. Зюзин сумел бы что-нибудь придумать, а Матюхин — слишком молодой офицер Не рискнет.

Но чем и как должен был рискнуть Матюхин, Лебедев не думал.

У радистов выяснилось, что партизаны пропустили утренний сеанс, а дежурный шифровальщик отправился в штаб тыла, в военторг. Он торгует только в воскресенье.

— Черти! — от души возмутился Лебедев. — Они еще помнят, когда бывает воскресенье! Тыловики несчастные!

Нет, он искренне полагал, что он, штабник, не тыловик. А вот эти — тыловики.

Второй сеанс связи партизаны тоже пропустили. И шифровальщик — пожилой брюхастый лейтенант со злыми глазами навыкате, не обращая внимания на возмущение майора, внимательно рассматривал свои покупки — одеколон, галеты, зубной порошок и женские чулки. Потом он сложил покупки в заранее приготовленный ящичек для посылки. Майору стало вдруг все безразлично:

«Волнуйся, психуй, а вот такому все до лампочки. Он сейчас Думает только об одном — как бы отослать посылку семье».

Тут он подумал, что сам ни разу не посылал своей семье поилок. Да и нечего ему посылать — все имущество в стареньком чемоданчике, который не открывает месяцами. Вот даже Дусе, которая так заботится о нем, он тоже ничего не подарил. А что подаришь? Что ей нужно? Как сделать, чтобы это ну… выглядело…

Он совсем запутался, разозлился и уехал в штаб.

Полковник Петров встретил его хмуро, но Лебедев понимал полковника. Неудача, неясность…

— Что от Матюхина? — спросил он.

— Надо ждать ночи, — и, перехватив строгий взгляд, пожал плечами. — Такая связь. И партизаны молчат.

— Послушайте, Лебедев, командарм принял решение — начинать завтра. Он верит Матюхину. Фронт утвердил его решение. Открою тайну: командарм будет рвать оборону всеми танковыми силами в одном месте. На той лощине в направлении эсэсовцев. Хуже того. Танковая атака начнется одновременно с началом общей артподготовки… «Катюши» проделают проходы в минных полях, и они пойдут.

— Интересно, — профессионально заинтересовался Лебедев и бросился к карте. — О таком я не слышал.

— Интересно получится, если они напорются на танковую дивизию. Во всей нашей армии меньше танков, чем у нее одной. Вы представляете, как будем выглядеть мы? Тем более что в связи с решением командарма я отослал капитана Маракушу в часть.

— Что докладывал на совещании контрразведчик?

— Вам что-нибудь известно?

— Да. Я вам докладывал Кроме того, мы анализировали обстановку с Кашириным.

— Полковник Целиков сообщил, что они обезвредили резидента и продолжают игру. Но командарм приказал сменить сигнал.

— Как это — сменить сигнал? Уведомить противника, что наши резервы на месте и что мы можем начать наступление?

— Именно.

— Но какой же резон?

— Не все понимаю. Командарм, посмеиваясь, сказал, что это вызовет у противника если и не панику, то, во всяком случае, разногласия.

— Что ж… Может быть, в этом есть доля истины.

— Но вы представляете, что произойдет, если противник разберется во всех этих увертках?

Полковник говорил слишком многозначительно и слишком уж нудно предупреждал о предстоящих бедах. Увлеченный замыслом командарма, Лебедев не слишком верил во все эти будущие напасти.

— Что будет? Влетит полковнику Целикову. А это значит, нам с вами влетит вдвое меньше. Но я полагаю, что никому не влетит. Я почему-то уверен: Матюхин прав. Танкисты или смотались, или сматываются. И командарм прав: вывешивая новый сигнал, намекая на возможное наступление, он как бы приостанавливает отход эсэсовцев, задерживает хотя бы часть из них. А что может быть лучше для нас, если главный резерв противника окажется ни там, ни сям. Половина колес в пути, а половина стоит и ждет вдали от фронта. На это он и рассчитывает, командарм: прорвется танками, свяжет остатки эсэсовцев, а пехота подтянется позднее. Удача? Быстро попрут вперед. Неудача? Сберегут пехоту. Нет, товарищ полковник, ничего страшного я не вижу. Командарм верит нам, верит Матюхину.

Полковник ушел. Лебедев занялся текущими делами, и тут его вызвали к радистам. Партизаны наконец вышли на связь.

Он примчался к ним уже под вечер. В радиограмме сообщалось:

«Вероятность отхода подтверждается железнодорожником. Уточняем размеры. Направление отхода в обе стороны, с последующим переводом с северного направления на запад, К сожалению, визуально не засечен отход танков, очень хорошая маскировка. Футбольный матч сорван неизвестными, погибло около тридцати человек, преимущественно офицеров. Метод действия неизвестных ни на что не похож. Связь задерживалась неисправностью рации. Продолжаем выполнение задания».

Майор помчался домой. Петрова не было, и он рискнул — сам позвонил командарму и прочел ему радиограмму.

— Ну-ка зайди с нею ко мне, — приказал генерал.

Когда майор вошел в горницу, командарм лежал на кровати — на перине, на горе подушечек и думочек. Голая нога выглядывала из-под одеяла.

— Извини, перед делом надо отдохнуть. Ну-ка читай, читай.

Лебедев прочел радиограмму, и командарм задумчиво повторил:

— «Метод действия неизвестных ни на что не похож…» Правильно пишут! Значит, видели сами.

— Не понимаю, товарищ генерал-лейтенант.

— А ты и не можешь понять. Мне эта твоя радиограмма как верующему елей. Ты хоть знаешь, чем елей знаменит?

— Признаться, не знаю…

— Разведчик!.. Разведчик все должен знать. И про религию тоже. Так вот, верующих елеем мажут после отпущения грехов. Понял? Благословение, так сказать, на праведную жизнь. А я был вроде верующего — верил, что эсэсовцы уйдут. И Матюхину верил. И он не подвел. Всю мою веру утвердил. И оба задания выполнил… Ах да, я ж тебя обещал выпороть, а потом рассказать о втором задании. Но сейчас времени нет. Придут, они тебе сами все расскажут, а ты их опыт учтешь. Ну спасибо тебе, Лебедев. Вовремя ты меня утешил. Ведь если честно, я и заснуть не мог, все думал, ушли или не ушли? Верил — Ушли, а подтверждения ваши… академические. Теперь и тебе скажу — ушли эсэсовцы. Все ушли. Для того и матч этот дурацкий под занавес затеяли, чтобы показать всем, кто мимо бродит: «А мы еще здесь! А мы никуда не собираемся!» Сорвал им Матюхин всю музыку. Ты, кстати, не забудь представить их, как вернутся. А то мы в спешке все забываем. Вот и ты все в майорах ходишь… Ну ладно, ладно, иди. Скажи там адъютанту, чтоб часа четыре… нет, пять! — никто не будил. и теперь засну.

Как и требовалось, в свой час разведчики Матюхина подала условленные сигналы, перескочили дорогу и к утру вышли в расположение резервов. Отличные капониры для танков, стоянки для автомашин, жилые землянки — все добротное, все отделанное и ухоженное — были пусты. Орали сороки, но Грудинин не пугал их клекотом…

Разведчики прошлись по притрамбованным, обложенным дер. нам и присыпанным песочком дорожкам, заглянули в каждое помещение и облюбовали землянку на отшибе. Низкая, со сплошными нарами, зарешеченными окошками — как видно, гауптвахта. Здесь сложили тощие вещмешки и продвинулись подальше по следам траков: они наворочали немало дерна. Обследовали еще одно брошенное становище и дальше уже не пошли. Последняя проверка подтвердила и слова Егора Грубого, и свои наблюдения — эсэсовцы стояли там, где говорил Грубый, и ушли тогда, когда они их видали.

Они вернулись в землянку, заперлись изнутри и впервые за все эти дни поспали всласть. В лесу дрались из-за остатков помоев сойки и сороки, противно каркали галки и вороны. Ночью поели, и Сутоцкий с Гафуром пошли к передовой давать сигналы. Когда они вернулись, уже светало, спать не хотелось. Обчистились, поели и не спеша ушли в лес.

Далекая передовая почти не слышалась. Отдельные орудийные выстрелы не трогали — они казались глухими и нестрашными. На подходе к старой, помеченной на карте дороге, там, где она круто разворачивалась и спускалась вниз, к мосту через сонную речушку, передовая вдруг ожила — шип, серия разрывов, снова уже не шип, а рев в слившиеся в сплошной гул разрывы. Ударили «катюши», много «катюш». Наверняка больше дивизиона. Может быть, даже полк.

Разведчики приостановились. Разрывы стихли. Всполошенно застрекотали сороки, и пронзительно заверещали сойки.

— Может… началось? — нерешительно сказал Гафур.

— Не помню, чтобы артподготовка начиналась с «катюш», — неуверенно ответил Матюхин. — Ими обычно кончают. Да и рано еще. Нас же предупреждали — через неделю. А сейчас четвертый день.

Они еще погадали и услышали несколько орудийных выстрелов — хлестких, звенящих даже на расстоянии. Неожиданно неподалеку, километрах в полутора, раскатилось эхо разрыва. Лес перекатил эхо, и, когда оно умолкло, донесся слитный тяжелый гул.

— Неужели танки? — спросил Гафур.

— Похоже, но чьи? — ответил Матюхин. Что спросил Сутоцкий, он уже не услышал. Справа и слева загремели не то орудия, не то разрывы, и сейчас же над лесом прошли бомбардировщики.

Воздух сразу уплотнился, стал звенящим и упругим. Артиллерийская подготовка пехотной атаки развивалась полным ходом. Грохотали орудия, глухо рвались снаряды. Постепенно пришли в себя и немецкие артиллеристы и начали отвечать нашим, норови подавить стреляющие батареи.

Им стали отвечать, и грохот боя ощутимо приблизился, особенно после того, как над разведчиками стали разворачиваться отбомбившиеся по батареям штурмовики.

Минут через двадцать опять сыграли «катюши». На этот раз гул их разрывов разнесся по всей передовой.

— Кажется, началось… — отметил Матюхин, решая, что же теперь им делать: сидеть на месте, идти навстречу своим или, наоборот, отходить назад, чтобы воспользоваться обстановкой и продолжить разведку.

Но тут его подтолкнул Гафур и показал вниз, на дорогу. Там мчались автомашины с орудиями на прицепе. Расчеты напряженно смотрели назад. Матюхин сразу определил — орудия противотанковые: низкие, разлапистые, с толстыми набалдашниками — надульными тормозами. Не снижая скорости на повороте, они понеслись к мосту.

— Драпают, что ли? — осведомился Сутоцкий.

— Похоже, но от кого? Ведь артподготовка только что окончилась.

— Товарищ младший лейтенант, а ведь танковый гул начался перед артподготовкой.

Андрей уставился на маленького Гафура. Надо же, чертенок какой. Все помнит, все замечает! И тут же сработало офицерское мышление Матюхина. Оно, как инстинкт, подсказывает сразу, четко восстанавливая или дорисовывая тактическую картину.

Да, наши танки прорвались через оборону противника внезапно, до артподготовки. Да, они мчатся сейчас именно по этой, кратчайшей к эсэсовцам дороге, и какой-то немецкий командир сразу понял всю опасность этого стремительного броска и вывел из-под огня свой резерв — противотанковую батарею, приказав ей стать в единственном на этой дороге месте, где еще есть надежда остановить танки. Таким местом был мост через реку.

— Грудинин! Перед мостом сейчас развернутся противотанкисты. Бей их по одному. Если что случится с нами — действуй самостоятельно. Остальные — за мной. Переправимся через реку и зайдем к ним в тыл.

Он бегом бросился вниз, к реке, и, поднимая оружие над головой, поплыл Мокрый, выскочил на противоположный берег, не оглядываясь — он был уверен, что ребята не отстали от него, — вбежал в куртинку. Первая машина уже развернулась на лугу и подъезжала к прибрежному кустарнику. Матюхин оглянулся. Ребят не было. Он выругался и стал глазами разыскивать их. Они барахтались еще на середине реки. Сутоцкий, погружаясь в воду, одной рукой поднимал автомат, а второй толкал Шарафутдинова.

— Черт! Оказывается, он не умеет плавать!

Андрей хотел броситься им на помощь, но между ними стала вторая машина, и расчет, сняв орудие, развернул его и стал окапываться. Шофер выгружал ящики со снарядами. Матюхин так и остался на одной стороне изготавливающейся к бою батареи, а ребята — на другой.

Пять орудий расположились полукругом, раскинули станины, и расчеты спрятались за щитами. Шоферы отогнали машины к ивам, под кустарник. Теперь Матюхин оказался между батарейцами и шоферами. С кого же начинать и когда?

Но начал все-таки Грудинин. Он стал аккуратно снимать по одному артиллеристу из каждого расчета. Пока первый расчет оттащил убитого и, оглядываясь, искал причины его смерти, последний только склонялся над убитым. Грудинин опять ударил по первому расчету, и тут же споро ударили два автомата Сутоцкого и Шарафутдинова. Грудинин немедленно перенес огонь на третий расчет

Выскочившие из кабин шоферы прихватили карабины и бросились было на помощь расчетам, но их встретил огнем Матюхин. Он бил скупо, короткими очередями. Один из шоферов не выдержал и бросился бежать к селу, но Матюхин срезал его. Два других подняли руки, и Андрей приказал им сесть спиной к иве и положить руки на затылок.

Когда он оглянулся, то увидел, что Гафур и Николай стреляют уже из-за станин второго орудия, а все расчеты сгрудились у четвертого и яростно отбиваются, норовя развернуть пушку. Щит прикрывал их о г. огня Грудинина, и Матюхин полосанул их по напряженным потным спинам. Оборвав очередь, он заорал:

— Хенде хох! Гитлер капут!

У них хватило ума поднять руки. Четверых, оставшихся в живых, Матюхин присоединил к шоферам.

Сутоцкий и Гафур пробежали вдоль орудий, проверяя, нет ли притворившихся убитыми. От орудий пахло свежей взрывчаткой и кровью. Притворившихся не нашлось, но зато обнаружились раненые. Матюхин подозвал пленных, и они стали перевязывать и оттаскивать раненых к берегу, под ивы.

На той стороне реки, как раз под позицией Грудинина, выскочил первый танк. Он заскрежетал траками, заскрипел галькой на дороге и приостановился. Видимо, увидел распластанные, приникшие к жесткой траве орудия, потому что башня у него дрогнула.

«Сейчас он нас расстреляет, — с ужасом подумал Матюхин. — Свои прикончат! Как же я не подумал! Как же я не успел!»

Но вдруг он увидел, что люк приоткрывается, и, не понимая, в чем дело, огляделся. Гафур стоял у второго орудия и, разутый, плясал с портянками в руках. Опять он догадался раньше всех!

Матюхин тоже скинул сапог, сорвал с ноги портянку и завертел ею над головой Сзади первого пристроился второй танк, и с него соскочили десантники. Они с опасной залегли у края дороги. Матюхин заорал:

— Свои! Разведчики Лебедева! Свои!

Его не понимали, но танкисты заглушили моторы и наконец разобрались, что к чему. Командир передового отряда танкистов поблагодарил разведчиков за помощь, обещал доложить об их подвиге, но, заметив пять автомашин, хищно подобрался.

— Десант мы сейчас пересадим.

— Никак нет! — весело отрапортовал Матюхин. — Сейчас сюда подойдет рота капитана Маракуши — это его машины. Кстати, всей колонной вам сюда идти незачем. Там, позади пересекли наезженную просеку. Она ведет прямо к станции.

Командир передового отряда сразу понял, что к чему, и приказал передать сведения о просеке главным силам.

— Кто проверял? — спросил он у Матюхина.

— Группа младшего лейтенанта Матюхина. Попрошу также передать немедленно майору Лебедеву в штаб армии, что мы ждем его здесь.

Через мост в село пошли танки, бронетранспортеры и машины с пехотой. Потом пошла легкая артиллерия, потом снова танки, и наконец показалась матушка пехота — как всегда, пыльная, как всегда, усталая! — ведь ночью отстояла свое в траншеях на передке, а утром пошла в наступление, в самое пекло. Следом за пехотой примчался на «виллисе» и майор Лебедев. Он бросился было обнять Матюхина, но остановился.

— Нет, нельзя. Ты ж меня помнешь, а у меня еще позвонки не сели как следует.

Потом они сидели возле захваченных машин, ели и выпивали, а пленные немцы хмуро смотрели на них. Гафур встал и молча раздал им хлеб, консервы и колбасу. Потом подумал и принес им их же, захваченную в качестве трофеев фляжку со шнапсом.

— Выпейте за освобождение от верной бесшумной смерти, — сказал он на хорошем немецком языке.

Немцы переглянулись: скуластый, явно монгольского типа человек, и говорит на таком правильном немецком. Один из пленных, видимо командир орудия, почтительно спросил:

— Скажите, эта действительно верно, что русские изобрели бесшумные винтовки?

— А вы что? На себе не почувствовали?

— Мы не успели разобраться. Но вчера… вчера тут был футбольный матч, и у нас все, и офицеры и солдаты, говорили, что у русских новое оружие. Оно стреляет бесшумно, автоматически. И, главное, без людей. Это верно?

Как старший по званию, Лебедев хотел было ответить, что все это ерунда, что побеждает храброе, а не выдуманное оружие, но Матюхин остановил его:

— Все это почти правда. И не то еще появилось, но вам этого не узнать — вовремя сдались.

Лебедев вспомнил слова командарма и попросил Матюхина показать насадку в действии. Вместе с Грудининым они ушли в лес, и майор сам испробовал насадку.

— Сильна… Новые возможности. — Он задумался, потом усмехнулся. — Фрицы тоже кое-что придумали… Наши захватили легковушку. Бронированная, с пуленепробиваемым стеклом, с пулеметом. По-видимому, использовалась как подсадная утка.

— Не ясно, — перехватывая многозначительный взгляд майора, сказал Матюхин.

— Между тем крайне просто. Ползет такая легковушка по дороге, в одиночку, переваливаясь, с обязательным офицером на сиденье, и каждому партизану или разведчику наверняка захочется прихватить этакий безобидный трофей и такого важного «языка». Обстреляют. А пуля ее не берет. Гранатой — а у нее днище бронированное и шины из сплошной резины. И риска почти никакого, и разведка проведена: в этом районе действуют разведчики или партизаны. Вызвать по радио моторизованные подкрепления — раз плюнуть, а любой засаде — капут. Интересно, — протянул Матюхин. — Следует учесть.

А про себя подумал: «Так вот какую машину-приманку хотел захватить Сутоцкий!»

Они догнали на трофейных машинах свою роту, Матюхин по приказу Лебедева написал подробный отчет, особо остановившись на тактике снайпера, вооруженного насадками для бесшумной стрельбы, потом он опять включился в боевую работу.

Он ничем не напоминал Сутоцкому об их разговоре в тылу врага, но при первое же случае попросил капитана перевести Николая в другой взвод.

— Разведчик он хороший, но…

— Но двум медведям в одной берлоге усидеть трудно? Ладно. Так и сделаем.

В дивизии Лунина все еще разыскивали без вести пропавшую группу разведчиков. Ни Матюхин, ни даже Лебедев так и не узнали, что пропавшие, приняв на себя удар разыскивающих Матюхина немцев, позволили ему выполнить задание.

Что ж… Таков закон войны. Даже погибая, помогать кому-то выполнить приказ.