- И что же вы делали? - чуть ли не взвизгиваю я.
      - А ничего. Сидели и ждали, когда придут. В медпункт, лазарет, чтобы повели. Изрезались все...
      Я представляю эту сцену, и мне кажется она не достойной ребят, сидящих не по первому разу. Как это они не измерили - пусть сквозь стекло! - расстояние между железками...
      - Ну вот так, бля! Ох, когда решаешь бежать, то как сумасшедший становишься. Уже все неважно, по хую! Страсти! А это самое опасное.
      Мы заканчиваем ланч - Роман ликером "Гран Марнье", я коньяком. "Ланч" потому что знакомы мы еще с Америки. С Лос-Анджелеса. Уже черт знает сколько мы знакомы.
      Моя жизнь тогда в Лос-Анджелесе была очень бурной. Вечера были расписаны. Начинала я петь в клубе "Миша", затем неслась вниз по Сансету в "Али-Бабу", где собиралось много ностальгирующих советских армян, затем в пьяно-бар "Лео" и обратно в "Мишку". Там я впервые и увидела Романа в окружении таких же, как он: жуликов, воров, полукриминалов из Эл.Эй. и Нью-Йорка. Надо сказать, что они не были поклонниками исключительно блатных песен. В моем исполнении им очень нравилось что-нибудь жестоко-душещипательное, вроде: "Прости меня, но я не виновата, что я любить и ждать тебя устала..." Бессознательно, видимо, меня всегда влекло к этому миру темных типов, которые, уж конечно, сами себя жуликами и ворами не называли. Но разумеется, у меня о них было какое-то полуромантическое, полукиношное представление. Я не увлекалась романами Агаты Кристи и не знала, что "преступления не может совершать выдающаяся личность. Никаких суперменов. Преступник всегда ниже, а не выше, чем самый обычный человек..." (что остается сомнительным для меня). Но среди русскоязычного населения Лос-Анджелеса эти "темные типы" были, пожалуй, самыми свободными людьми. Без комплексов, без зацикленности, с какими-то своими законами о чести. Группа "интелло" из СССР была не только не свободна, но и чудовищно скучна, если не сказать, мертва... У них ничего не происходило, кроме вечных муссирований "сталин-ленин-сталин-ленин-брежнев-сталин".
      Эти полукриминалы тоже, конечно, насмотрелись фильмов с Хэмфри Богартом, и все они хотели свою Лорэн Бокал. Какую-нибудь Марлен Дитрих из "Голубого ангела". "Пьянеет музыка печальных скрипок / Мерцанье ламп надменно и легко. / И подают сверкающий напиток / Нежнейших ног, обтянутых в трико..." Так что ночная певица на эту роль вполне подходила.
      За столом Романа тогда сидела давняя моя знакомая, еще с Москвы, все с теми же московскими привычками "фирменной" бляди. В каждую фразу она умудрялась вставлять слова "деньги", "мани", "баксы" и все в том же духе. Сами мужики только и говорили, что о деньгах, но когда это же делала женщина... они кисло ухмылялись. Им это не нравилось. В любом случае, большинство из них эти самые "мани" именно ради или из-за женщин делали. Но сказать об этом прямо, открыто, было все равно что плюнуть в лицо... Роман поигрывал золотым брелоком, с бриллиантиком, и исподлобья как-то поглядывал на меня. У него были светлые и слегка волнистые волосы, коротко остриженные, мягкие... Нет, это я уже узнала из нашей второй встречи, когда я уже трогала его волосы, кладя ладонь ему на затылок, скользя вниз по сильной шее...
      Тогда, в первый раз, он отсидел в США десять месяцев. У него была жена американская девчонка из провинции, приехавшая в Нью-Йорк становиться манекенщицей. Она стала его женой и... наркоманкой.
      - Я-то в тюряге завязал. Спортом там стал заниматься. А эта кретинка сидела на кокаине. Вместо того чтобы по адвокатам бегать! Дочку матери, в деревню свою, послала. Слава богу, та оказалась классной бабой, волевой такой женщиной. А моя балбеска сидела на "снежке"!
      - Но с кокаином-то ты ее познакомил, Ромочка...
      Он позвонил мне где-то через год после первой нашей встречи. Квартира уже насовсем была освобождена моим мужем. Мы разошлись. Как раз за два дня до звонка Романа муж зашел забрать оставшуюся одежду. Как освенцимские тела, болтались костюмы на вешалках... "Все стало раком!" - сказал муж на мою перестановку мебели, которой я "разрубала" громадную ливинг рум на уютные закутки. Мне хотелось нового, другого. Пользовалась я декорациями из прошлого. И привычками - тоже старыми. Мы, конечно же, пошли с Романом есть. Ни одной, видимо, истории о мужчине и женщине нельзя рассказать, не упомянув о еде. Это как что-то вспомогательное по дороге к главному. То есть к постели. Как бесконечная музыка, которую и музыкой-то уже не воспринимаешь - фон, неназойливый шумок, заполняющий пустоты и паузы в разговоре.
      Модно было ходить в кафе "Мусташ" (усы то есть) на Мелроуз плэйс. Хозяин кафе действительно был усатым французом. Он меня знал, и нам сразу дали отдельный столик на террасе. Мы мало пили. Из-за кокаина. И бутыль вина, приобретенная по дороге ко мне домой, тоже была куплена Ромкой без энтузиазма: "Зачем? У меня же кок!"
      Мы лежали посередине комнаты на ковре. По потолку прыгали тени от мигающих лампочек на елке - был февраль, а я все хранила новогоднюю елочку. Нёбо было онемевшим - из-за кокаина. Из-за кокаина же, наверное, Роман все повторял, что я "обалденная женщина" и что мой муж "дурак". Утром, когда мне удалось разразиться оргазмом, потому что женщинам в пьяном состоянии или под кайфом это удается крайне редко... - утром Роман надел халат моего мужа. "Ну халат-то муж наверняка оставил, - смеясь сказал он. - Когда окончательно буду уходить от жены, первым делом халат в сумку положу!" От жены он не уходил из-за ребенка, ну и потому еще, что таким людям, как он, время от времени нужна пристань. Как артистам. Куда можно приехать после гастролей, залечить раны и переждать.
      - Я все думал, что моя жена завяжет, станет взрослой. Одному работать не в жилу. И всегда больше подозрений вызываешь - один, мужик...
      Это он говорит мне уже сейчас, в Париже, в баре-ресторане "Перегордин". Напротив, через Сену - здание Дворца Правосудия. Он находится на носу корабля-острова, в центре города. Здесь же и префектура, и знаменитая Консьержери, в которой томилась последняя королева Франции перед гильотиной. Романа это делает нервно-веселым. Он перебирает в руках множество лезвий швейцарского ножа, который купил, как только мы переехали на Левый берег, к бульвару Сен-Мишель. Он сказал, что нож такой ему нужен вообще, ну и для дела... В нем есть даже увеличительное стекло. Руки у Романа очень чувственные, с невероятно аккуратными ногтями длинные пальцы, как у музыканта. Не хэви металл, конечно, виолончелиста. Мне совсем немного надо, чтобы разбудить в моей фантазии эксцентричные сценки-кадры. Моя синематека запускает ленту "Бонни и Клайд" в отреставрированном варианте. Автомобиль лишь остается похожим на "Бентли" 20-х годов...
      Я в костюме от "Монтана", черные очки. Роман... он может быть в этом, льняном. Мы на набережной Монте-Карло. Я никогда там не была, поэтому не знаю, есть ли вдоль набережной ювелирные магазины. Впрочем, наверняка. И вот мы входим. "Мадам, месье..." - приветствует нас пожилой владелец в очках, поднятых на лоб. Я небрежно облокачиваюсь о прилавок, мои очки тоже уже сняты, и покусывая дужку, я веду светскую беседу о бриллиантах. (Я должна буду прочесть несколько книжек о ювелирных изделиях, дабы производить впечатление знатока, человека, обладающего камушками, которые "лучшие друзья девочек", как поет Мерилин Монро.) Роман разглядывает выставленные перед нами драгоценности. Я меряю шикарное кольцо и... Тут в моем кино что-то заклинивает. Что дальше?.. А! У меня в одежду вмонтирована малюсенькая фотокамера. Ну, как у шпионов, какая-нибудь джэймс-бондовская. Сфотографировав кольцо, мы сможем сделать его подделку. И вернувшись в магазин - "О, мадам! Месье!" - я вновь надеваю кольцо с огромным бриллиантом и, снимая, роняю. Вот тут-то и должна проявиться ловкость рук Романа - он подменивает кольцо на подделку!.. Опять в моем кино повреждение пленки. На кой хрен нам делать подделку, тратить деньги на нее?.. Ой, черт, ну конечно! Настоящее-то останется у Ромочки в руке, ха-ха! А я начну "хныкать", что вот, мол, слетает с пальца, не мой размер, мол...
      Мы пьем "Божоле". Мы много пьем в эту нашу встречу. Роман завязал с кокаином. Я если пью, то всегда много. Он, правда, хотел заказать фрукты, но в "диком" виде, не приготовленными в какой-нибудь десерт или фруктовый коктейль, фрукты не подают. У Ромки остались советские еще привычки ресторанов, где на столиках всегда торчали бутыли в окружении ваз под хрусталь с выпадающими за края гроздьями винограда, яблоками, апельсинами и грушами. Чтобы, откинувшись на спинку стула, лениво попивая винцо, так же лениво очищать апельсин или резать грушу, сравнивая ее формы с формами подружки... Но здесь это не принято. На Западе фрукт подавали обработанным. Как информацию, которую всегда преподносят с комментариями. Чьими-то. Тех, кому принадлежит канал телевидения, или тех, кто финансирует журнал, газету...
      - Тебе не кажется, Ромка, когда вот на свободу выходишь, что жизнь здесь какая-то детсадовская, коктейль фруктовый, банан очищенный...
      Он улыбается, молчит недолго. Нож раскрыт на маленькой лупе.
      - Я ж говорю, цивилизация. А там все как под увеличительным стеклом. Потoм, здесь проблемы возникают от ощущения неограниченных возможностей. А на самом деле, наверное, от безграничных потребностей людей. Им все мало ведь кажется. Еще, еще давай! В деле тоже такие олухи встречаются. Только, что называется, с горяченького слез - и вперед! - давай еще! Увлеченность, как и страсти, только вредят.
      Моя страсть к "темным личностям" распространялась не исключительно на них самих, но и на то, чем они заняты. Быть просто любовницей вора - это что-то пассивное. А вот принимать участие в деле... Есть, конечно, разница в "делах" - одно дело, ограбить тетку на улице или же в квартире. Другое - очистить казначейство, например. Или супермаркет, или ювелирный магазин... Там у дядек-хозяев тоже, конечно, есть свои тетки-жены, тетки-матери... Но все-таки это разница! Грабить банк или старушек! Даааа, а старушки деньги в банках хранят. Ой, черт, что за жизнь...
      - Я как-то в Лос-Анджелесе еще Володьке все предлагала что-нибудь совместно совершить...
      - Володька тоже недавно вышел. Не повезло... Я бы все на себя взял. Ты вообще была бы ни при чем. Только когда человек за решеткой - постучи по деревяшке! - надо работать. Все начинают паниковать. А надо не дергаться, а вытаскивать партнера. Адвокаты, передача денег, вообще передачи всякие...
      Мы не встретились с Романом, чтобы обсудить возможное партнерство. Но как-то само собой разговор именно к этому пришел. И еще - видимо, обоим нам нужен партнер. Не только на дело, а вообще, по жизни. Жена его "больной человек", как грустно сказал Ромка, все "пронюхала" - в последний раз, когда он ее навещал, в комнате валялся матрас и стоял один стул. Дочка так и живет с ее матерью, и Ромка посылает ей деньги. Моя жизнь... "Ааа, ты никогда не будешь довольна!" - сказал как-то Алешка Дмитриевич в кабаре "У Распутина", где я уже даже не пою, а работаю. И это ужасно, это почти как наркотик затягивает. Тем, что гарантирует постоянную финансовую поддержку, создает иллюзию движения. На самом деле - это трясина. И личная моя жизнь тоже погрязла в воспоминаниях о лучшем.
      - ...только без закидонов. А то бабы начинают - не так ее... и пошло-поехало!
      Я уже перебираю в уме, что возьму с собой! Ах, у меня нет приличного чемодана... придется какие-то вещи оставить у знакомых...
      - На первое время я гарантирую что-то, в смысле денег. Потом - никаких гарантий быть не может. Зато может быть много-много денег. Или - решетка. Тоже может быть, - со смехом говорит Ромка.
      Но вот эту сцену мой кинематограф никак не хочет воспроизводить. Он предпочитает показывать мне сцену в отеле, после. Когда мы визжим от удачно завершенного дела, пьем шампанское и Ромка осыпает меня купюрами.
      Его комната в отеле на Фобург Сен-Антуан на восьмом этаже. Она малюсенькая, но с двумя окнами. Макушки деревьев шелестят листвой на уровне пятого этажа. Отель старый, и потолки здесь высоченные.
      Мы слегка напились. Я лежу на постели в колготках. Роман суетится в поисках чего-нибудь, чем вытереть стол, - шампанское пеной выплеснулось из бутыли, неловко им открытой. На мою юбку и на стол. Жаль, что он завязал с кокаином...
      Он раздевается и ложится рядом. У него хорошая, гладкая кожа. И по всему телу под ней перекатываются мышцы, мускулы, бицепсы. Их приятно касаться - они отвечают на каждое прикосновение легким напряжением. К сожалению, только они. Не та, что нужна нам. Роман говорит, что, видимо, это оттого, что он не нюхает больше. Еще через полчаса он говорит, что это точно из-за этого, что он уже пробовал и тоже не получалось. И я... я тихо смеюсь. Он импотент! Я, конечно, заверяю его, что это не имеет никакого значения и что наверняка это временно. Но по моему виду должно быть ясно, что это еще какое значение имеет для меня! Я все-таки стараюсь развеселить его рассказами о жизни кабаре. Но в голове у меня уже мелькают какие-то размытые кадры нас после "дела", только я веселюсь с кем-то другим... А мать жены Ромки, "сильная, волевая женщина" остается с ним, терпеливо перебирая пальцами его "импотенцию", которая от усиленного массирования становится еще импотентней...
      Я уезжаю на такси в "Распутин", где пою, пью и опять пою. Потом я еду с арабскими "жуликами", правда мирового масштаба, о которых пишут в газетах и журналах, в супермодную дискотеку. Они не предлагают мне партнерства. Они дают мне денег - за пение, просто за компанию. У них тоже страсть к певицам кабаре. Им даже не обязательно затаскивать певиц в постель, для этого полно в дискотеке девочек, конечно же, приехавших в Париж становиться манекенщицами. Меня отвозят домой на "Роллс-ройсе". Шофер открывает дверцу, и в обнимку с букетом роз я отправляюсь спать.
      Мне снится сцена нашего побега из ювелирного магазина. Потому что хозяин заметил подмену кольца. Мы выбегаем и, свернув за угол, несемся по маленьким улочкам. Погони за нами нет, но наша машина осталась недалеко от магазина. В ней есть какие-то вещи, по которым нас несложно будет найти... И вот агенты и детективы в штатском уже дежурят у магазина, следя за автомобилем. А я, я надеваю белый парик, купленный когда-то в смешном бутике "Фиоручи". Полиция не арестовывает меня в надежде, что я выведу ее на партнера. Но у меня все продумано. Из бардачка я забираю бумаги, и повиляв по улицам Монте-Карло, странно похожего в моем сне на Париж, я подъезжаю к... бане! Следящие за мной полицейские не успевают очухаться, как я уже вбегаю в баню, покупаю билетик и уже меня нет! Я молниеносно снимаю парик и всю одежду, складываю в мешок и оставляю в туалете. Конечно, они найдут его! Но кому он принадлежит?! Я ведь не блондинка. Из бани я выйду с кем-нибудь, с девушкой, с которой подружусь в сауне, например. Бумаги при мне, и к машине не надо будет подходить. И вообще, это не моя машина!
      Будильник трезвонит китайскими переливами. Медный китайский будильник. Я вижу посередине комнаты дорожную сумку и звоню Роману. Оказывается, что телефон у меня неправильный, и я долго ищу номер его отеля в телефонной книге. Но потом оказывается, что я не знаю фамилию "месье Роман" и мне приходится объяснять, кто он и кто я. Все это звучит как несусветная чушь, но тем не менее меня помнят в отеле! Роман отвечает сонным голосом и просит перезвонить через час.
      Я выхожу купить сигарет и пива - у меня легкое похмелье. В витрине ближайшего бутика появились новые секс одежки и парики. Я слегка корректирую в уме мое кино - может быть, как раз из бани я должна выйти не похожей на себя. Ведь владелец ювелирного магазина даст мое описание полиции, мой портрет... Я опять звоню Роману и прямо спрашиваю: "Твое предложение остается в силе?"
      Роман вздыхает, что-то бормочет и говорит, что был пьян. И что я слишком эмоциональный человек для таких дел.
      - А что, если ты через пять месяцев окажешься за решеткой? Это же на моей ответственности... Потом, у тебя какая-то жизнь здесь есть. Музыка, группа, кабак, книжки, стишки... А я, получится, тебя сорвал. И ты меня будешь винить. Это точно. И ты не холодная. А это очень важно - быть холодным.
      Я почему-то воспринимаю это, как "быть импотентом"! Со всей злостью я говорю ему "прощай" и кладу, бросаю! трубку.
      Человек живет и всю жизнь наблюдает, как не сбываются его мечты. Нельзя сказать, что я с детства мечтала стать криминалом. Но, видимо, в жизни мне всегда не хватало чего-то, и адреналин, поднимающийся в крови от ощущения риска, волнения перед выступлением, мне необходим. Может, поэтому я и напиваюсь, не находя выхода эмоциям в том же кабаре... Но оказывается, я уже слишком эмоциональна и Ромка просто испугался! А тем более я понарассказала ему, как мне казалось, забавных историй. Какими делами можно со мной заниматься, если я привлекаю к себе столько внимания, что даже в отеле меня по голосу вспомнили! Распознали! С музыкантами я вечно попадаю в какие-то истории... только в рекорд-компании мы никак не попадаем! С мужчинами у меня постоянные истории - то бокалы все побили в ресторане, то в туалете заперлись... И мой смешок на его импотенцию... Через месяц я бы устроила скандал!
      "Надень меха! По улицам пройдись! Она тиха - воров безумных летопись"*. Тихой и успокоившейся я иду вечером в "Распутин". Действительно какой-то успокоившейся и умиротворенной. Вот и еще одна история. Правда, я вспоминаю фильм "Бонни и Клайд" - Клайд ведь был импотентом! Но у них с Бонни была любовь до гробовой доски, а не партнерство. Жизнь-любовь, в которой все вместе, во всем, до конца. Вместе до смерти. Наверное то и была и есть моя давнишняя мечта. О ком-то, с кем вместе во всем. Дo смерти. "И плaчу долгим вечером, и думаю о нем, что ж - делать больше нечего. Вздыхаю пред огнем"*.
      1997 г., Москва
      "СОЛДАТЫ ВСЕГДА СПИНОЙ..."
      Сначала не о солдатах, а о новых московских знакомых... В Париже, как и в любом столичном городе, есть места, точки, которые легко могут найти и приезжие. Вот на площади Республики я и договорилась встретиться с Васей. Имя, по-моему, не совсем соответствовало тому, как он, да еще и его жена были одеты - в панковые кожаные куртки! Вот тебе и "Вася".
      Василий Бояринцев привез письмо из Москвы. От Марочкина. Людям, не связанным с рок-музыкой, эти имена, конечно, ничего не скажут. В двух словах Марочкин это... ну, с одной стороны, музыкальный критик, с другой организатор всяких рок-действ, издатель журнала "Русский рок", один из затейщиков московского клуба "Секстон", что был на Первом Балтийском проезде... знающий всех! А Бояринцев, ну, он тоже всех знает. В музыке. Это люди, как пишут в приличных изданиях, средних лет. То есть им под сорок, и это не сопливые ободранные шкеты/рокеры. И что потрясающе, забегая вперед, скажу: это люди, которые слушают музыку. То есть специально садятся в кресло и слушают. Что сегодня редко. Музыка в основном служит фоном. А уж песенки-то!
      И вот 1993 год, бегу я под моросящим дождичком в клешах и на платформе 70-х. Очень люблю те времена, а тут как раз вернулись в моду. Вручает мне Вася конверт, и я быстро-быстро прочитываю и... сникаю. Сообщает мне Марочкин, что ребята-музыканты из группы "Ультра", так полюбившие мои песни и мое их исполнение... хотят деньжат. И не просто, а по 150 баксов - американских - за каждую. "А где ж их взять?.." - как поется в известной песне Галича про сырок и ливерную. Я и то и другое могу себе позволить, но платить за свой талант, сама... как-то странновато мне кажется.
      Сегодняшняя российская действительность до такой степени всех скурвила, что и не верится - неужели это те самые русские мальчики-девочки, тети-дяди, с которыми я прожила до семнадцати лет? Те самые, у которых можно было, прибежав в полночь, без звонка, одолжить червонец (ну, сегодня это тыща)... те самые, что собирались, ехали куда-то в глухомань, лишь бы играть музыку, за просто так, за любовь к ней... те самые, что в складчину покупали диск "Лед Зеппелин"... только бы услышать, послушать, и какая разница, кто сколько дал... У меня песенка есть на английском, в которой так и поется: "Было время - мы были такими легкими на подъем! Было время - мы были такими свободными, не зная об этом! Было время - стоило позвонить и сказать: "Там музыка!" Было время! Было время! Было время!.. ...Мы прожили его, не понимая!" Ну, теперь-то все понимают - стулья утром, деньги вечером, но деньги вперед! или как там?..
      "Вася, вы умеете рисовать фигу?" - спрашиваю я у Василия Бояринцева. Пошли мы в кафе, и Вася нарисовал мне здоровенную дулю, и между ней и ста пятьюдесятью долларами я поставила знак равенства. Написала печальную приписку Марочкину и отдала конвертик Васе.
      Я против халявы, против дармовой работы, но сегодняшняя Россия строится на идеологии рвачей. Уголовного кодекса. Почти все, от мала до велика, ведут себя по принципу: прибежал, сделал куп, и плевать, что завтра. Урвать сейчас и немедля!
      Так называемый "стилист", он, конечно, главнее, чем актриса, которую он стилизует... или что он там делает?! Да на кой же хрен его стиль, если он на чучеле?! Важно ведь, на ком стиль-то! Но деньги, конечно, в первую очередь ему, стилисту! Ему, обеспечивающему транспорт, перевозящий актрису! Ему, освещающему ее! Либо озвучивающему ее! А артистка потерпит... Как любят повторять строители сегодняшней уркоганной России, "в цивилизованном мире" все наоборот! Дизайнер Жан-Поль Готье за счастье считает предложить свои наряды Мадонне. А уж если она их возьмет, примет... тут вообще! Неизвестный какой-нибудь западный дизайнер-стилист ночью не заснет, зная, что его модели завтра покажут по теле, на певце они будут в течение трех минут! И в конце передачи, со скоростью сто км в минуту, имя дизайнера пробежит в титрах. А российский дизайнер будет в неизвестности пухнуть, но деньги все-таки вперед требовать, вместо того чтобы зарабатывать себе на имя, которое и принесет действительный заработок! Пенcиoнер-шoфep - "ox-ox-ox, тяжела жизнь нынче..." - ни за что не согласится снизить ставку свою... ну и останется, кретин, вообще без нее! вместо того чтобы хоть половину заработать, раз тяжела жизнь! Была б я миллионером, я бы ему тройную ставку заплатила, была б я Мадонной, лепила бы свои пластинки, как блины... но...
      Вообще, я не в претензии к музыкантам. Сами они поставлены в положение "собак нерезанных", слишком их много развелось, а на сцене все одни и те же, незаменимые, несменные, на века!
      Кстати, Вася оказался одним из тех, про кого я пела "Было время" - угостил меня кофе! В Париже! И предложил к тому же поговорить со своей подшефной как бы группой "Х.З.". У меня это буквенное сочетание вызвало в голове ассоциации с какими-то хозяйственниками, хозрасчетами, даже с "хасбулатовым"! и хозяином, в уголовном смысле. А когда я узнала, что это на самом деле значит - вот загвоздка, как это написать? В смысле загвоздки-то как раз и верно: забивают они, но не гвозди, а... Ну и представила я их эдакими жутчайшими типами с фиксами, финками и чер-те чем еще...
      Опять началось ожидание. Я-то уже намылилась в Москву, к "Ультре", творить "белый террор"... А в Москве начался террор трикулерный! Звоню я Васе, а он говорит, что "из окна идет дымок"... похабная шуточка, но... Тем более что живет Вася недалеко от окруженных к тому времени колючей проволокой депутатов, ну и действительно, видит уже дым. А ко мне в Париже прибегает очумевший русский художник Игорь Андреев, по прозвищу Рыжий, - вопит, кричит, руками машет... Ну и я сажусь писать письма протеста. В Европейский парламент и к мировой общественности. Что ж вы, суки, все молчите?! Где же ваша совесть, мол, и трепетное отношение к правам человека?! В общем, ясно, где она у них... "Было время" - по времени действительно приходится на семидесятые, - стоило одному диссиденту пальчик порезать, вой стоял на весь мир! Но теперь мы живем в мире "политически корректном", т.е. защищаем только тех, чье личико нам нравится. А лицо человека, как сказал Чехов... Я вот только думаю, чем же так привлекательно "личико" Б.Н. Ельцина, тем более что глаз, отражения души человеческой, на нем не видать. А ведь любят его женщины! Правда, все больше в постклимактерическом возрасте, как заметил А. Дугин. Эх, Фрейд бы объяснил эти фаллические ассоциации... Но мне не до фаллосов было - необходимое число подписей лиц общеизвестных под письмами раздобыть бы! Они ж все в ссоре!
      С утра до ночи я занималась тем, что зачитывала по телефону текст писем протеста. И мирила Розанову с Максимовым, Максимова с Егидесом, Синявского с Максимовым... Они ж известны! Можно было бы и Ростроповичу позвонить, тоже известен, но Максимов сказал, что язык того уже находится в желудке Ельцина... Известно, через какое место он туда попал! "По-пала" я на телефонный счет, долго уговаривая Зиновьева в Германии.
      Нигде наши письма не напечатали. Кроме "Правды" в последний день ее существования. Да предатель знаменитый, Алик Гинзбург, переврав, процитировал кусочек! В своей мерзкой газетенке, наговорив мне, правда, кучу прелестных комплиментов. Вот же хамелеонище!
      Радио не выключала, теле тоже нет. Третьего октября увидела приятеля своего, друга моего мужа, - несут раненым. Ну, значит, и супруг мой там где-то, может, уже... Плачу, бегаю от телефона к приемнику, к экрану, опять к телефону. "Самые медиатизированные события", как сообщило Си-эн-эн, самое большое количество погибших журналистов. И как раз фотографа, Сычева Володьку, привезли раненым в Париж. А летевший с ним телеоператор прямо в самолете помер. А потом начались известные вам дни посадок, подполья, неизвестности, запретов... Увидела Ваську, сына Проханова, по теле - живой, разговаривает с военными печально, что ж вы, мол...
      Солдаты всегда спиной к своему народу,
      А те, кто к нему лицом, те уроды
      Либо наемные мальчики фортуны,
      Либо менты с дубинами-дурами,
      А солдаты всегда спиной к народу,
      И когда они возвращаются, их обнимают за спины,
      А ночью в них тихо плачут, чтоб не будить солдат любимых.
      Встреча с "X.З." в Москве состоялась в квартире Василия, под завывания их невероятного пса, запертого на время встречи, под всевозможные возгласы главного "хэзэшника" Бегемота. Тогда - красивенького Игоря. Я сразу представила, как хорошо можно будет его загримировать и снимать в будущем клипе: крупным планом на апельсинах, символизирующих Абхазию, в которой "умереть - красиво", как поется в моей песне. Потом прибежал Марочкин, рассовавший своих деток по родственникам... и первая репетиция была назначена!
      Всеобщее обывательское представление о том, что люди, играющие рок-н-ролл, - это такие кошмарные оторвы либо телевизионные стебари, совсем не подходит к группе "X.З.". Может, они и оторвут чего-нибудь и постебаться могут, но на вид это такие приличные мальчики, что задаешься невольно вопросом: "Слушай, а ты, это, на электрогитаре-то могёшь?" Оказалось, что они еще как могут! Главный Бегемот, он просто всем объявил: "В общем, вот, играйте-сочиняйте!" И они стали! И играть, и сочинять всевозможные обработки моим песням.
      Там было два Леши, оба в очках. Один не пьет, другой не курит. А Володя, со зловещим прозвищем Карабас, он был похож на звеньевого из пионерлагеря! Но зато как он "крутил" ручки! Леша, который не пьет, оказался дотошным перфекционистом: "Не дотянула тут нотку-то... Да, вот!" Я оказалась к тому же шепелявой! Хотя, если учесть, что в сегодняшнем придворном мире каждый третий кандидат в депутаты и теледиктор был обделен в детстве заботой... не водили их к логопеду мамы!.. "Клара у Карла украла кораллы!" - вот на что надо проверять кандидатов... Так что мой дефект речи еще простителен. А второй Леша оказался моим однофамильцем, черт! В общем, мы с ним отпраздновали это на лестнице под портвейн и мои выкрики текстов песен! Портвейном Леша М. так играл на гитаре!... То есть бутылью... Надеюсь, что слушатели-читатели смогут все это услышать на диске "Трибунал Наталии Медведевой. Russian trip".
      А песни получились действительно отвечающими времени - драматичными, серьезными, настоящими. Может, они даже будут кого-то раздражать, потому что не станут развлекаловкой. И о том, как "меня обокрали, гады", прошлой зимой, и о семидесятых, о временах, когда "мы были свободны, не понимая этого", как в другой песне поется, а в этой о том, что тогда казалось, "жизнь началась" и все было возможно, и о том, что лучше поехать на войну и красиво умереть в Очамчирах, чем жить в этой уголовно-гражданской Москве, так иногда кажется... Не будет в них этой псевдотрагедийности, когда певицы готовы кататься по сцене колбасой из-за... "свечечки-свечи", и бедную Россию поминать в них не будут молодые травести на фоне Кремля. Такие песни, они вдохновляют разве что на этот злой стишок:
      Хочу орать по-русски о любви!
      Как будто я детей своих убила!
      Хочу вопить по-русски о тоске!
      Как будто я портянки на доске
      Стираю без кусочка мыла!
      О счастии нечеловеческом
      По-русски!
      Вопить-визжать, прокуренно хрипеть!
      Веревку требовать,
      Грозиться застрелиться,
      В припеве раз пятнадцать умереть!
      Россия! Мать-Отец и Дух Святой!
      К ее душе заё.... взывать!
      Как онанист в припадке импотентном,
      До крови ее имя изодрать.
      Явленья все природы перечислив:
      Рябину-василек-березу-клен!
      Опавших листьев не забыть! Снежок почистив,
      Все посвятить тем, кто, как я, улюблен!
      Побольше мощи, Боб, на барабанах!
      Слабо "Металлике" и "Депеш мод" - отстали!
      Нам, русским, руки только развяжи
      Мы свяжем! Чтоб лучше! громче! круче завизжали!
      По всей стране - и за бугром чтоб знали:
      Как жить по правде-матке! не по лжи!
      (Киркоров, чуть долл?аров одолжи...)
      1993 г.
      МУЗЫКА МОСКВЫ
      (Неподсудные жалости)
      Я лежу в Москве...
      Я лежу на двенадцатом этаже высотки Хорошев-ского шоссе, и за окнами этого бетонного корабля стоит вой. Завывания, переходящие в рев, и я реву тоже. "Гуд ивнинг, Мистер Героин...", не анархисты и фашисты взяли город, порядки новые. Мистер Героин - исполнитель желаний - пожилой, аристократичного лоска мужчина, неестественной худобы. С темными кругами под глазами. У него тонкие длинные пальцы и суставы увеличены. Седые ухоженные волосы по плечи.