Юрий Медведев
      Зеркало времени
      "То, что мы видим в зеркале здесь,
      там увидим лицом к лицу".
      (Древнеиндийская мудрость)
      ...Зеркала бывают: прямыя, плоскыя;
      вытянутыя, впалыя, уменьшительныя,
      выпуклыя, горбатыя, толстыя, увеличительныя".
      ("Толковый словарь живого великорусского языка".)
      Над руслом иссохшей, мертвой реки гнал листья ветер сентября. И они шли косяками, как рыбины, и заходящее солнце едва пробивалось сквозь их плотно сомкнутые ряды. Казалось, весь золотящийся покров осеннего полушария планеты, закрученный в исполинский жгут, тянется из конца в конец горизонта. Или, быть может, то осыпалось золотое древо вселенной. Золотое древо, о котором давным-давно, еще в школьные годы, поведал мне однокашник Олег Никифоров.
      Едва я вспомнил про Олега, как он тотчас же материализовался из ничего над руслом иссохшей реки, словно грозный вождь багряного нашествия листьев. Меня поразило его обличье: он был закован в латы, опоясан мечом, а на запястьях у него, как у колдуна, позванивали колокольцы.
      "Ди-ди-ладо!" - пели колокольчики, и только тут я начал приходить в себя, превозмогая сон.
      Я открыл глаза. В комнате было темно. Сквозь фиолетовый прямоугольник окна просачивалось серебристое вызванивание: то мирно пасся на лужайке "Биоптер-5" - моя последняя модель биомеханического птеродактиля. Судя по расположению созвездия Водолея относительно лунной дорожки, рассекавшей Байкал надвое, сейчас было 2 часа 12 минут пополуночи. Неподалеку, вровень с березами, маячил биоптер. Я поежился от холода, потом мысленно скомандовал: "Время!" Незамедлительно на боку птеродактиля вспыхнули голубоватые цифры: 0211. Как обычно, я ошибся не более чем на минуту.
      Пора было отправляться в Москву - вернее, в Подмосковье. Полет на биоптере займет около трех часов. Если учесть шестичасовую разницу во времени, я вполне успею к началу эксперимента. Конечно, если форсировать режим, можно долететь и за полтора часа, а быть может, и за час. Однако мне не хотелось беспричинно выжимать из биоптера все, на что он способен. Когда годами бьешься над очередной модификацией, когда после всех треволнений удается вдохнуть разум, волю, жизнь в существо из титанита, синтетических перьев, проводов, протоплазмы, интеграторов, нервовакуумных насосов, витагенераторов, клетчатки, гравитационных конденсаторов, протоплазмы - тогда поневоле проникнешься симпатией к собственному детищу. Чего скрывать, я любил моих биоптеров. Крылатые их армады бесшумно витали в небесах, навсегда свергнув владычество самолетов - ревущих тварей, исторгавших керосиновое зловоние и едва не сожравших весь кислородный паек Земли. Не зря, нет, не зря отдал я лучшие годы этим светоносным созданиям, несомым волнами гравитации подобно сказочным драконам. Но любили ли они меня?.. Не знаю.
      Меланхоличный робот Биогор (одна из самых ранних моих конструкций биомеханическая горилла) твердой рукой втиснул меня в противогравитационную капсулу - нечто прозрачное, невесомое, излучавшее сияние. Теперь я походил на букашку в капле росы. Прежде чем покинуть Базу, я заставил робота еще раз прокрутить полученную вчера видеограмму. В ней значилось:
      БАЙКАЛ, БИОМЕХПОЛИГОН, КУЗЬМИНУ, НЕМЕДЛЕННО ВЫЛЕТАЙ НА ГЕНЕРАЛЬНЫЕ ИСПЫТАНИЯ ЗЕРКАЛА ВРЕМЕНИ. НАЧАЛО ЭКСПЕРИМЕНТА 29 СЕНТЯБРЯ В 23:45 (ВРЕМЯ МОСКОВСКОЕ). В ИНСТИТУТЕ ВСЕВРЕМЕННЫХ ПЕРЕМЕЩЕНИИ. ЖДУ С НЕТЕРПЕНИЕМ. НИКИФОРОВ.
      Совершив над полигоном крутой вираж, биоптер ринулся на запад. По длинному его клюву стекал голубоватый пламень: биоптер пожирал частицы гравитации, как ненасытный аист лягушек.
      Я глянул из кабины вниз. Подо мною плавились созвездья, отраженные Байкалом. "Ночное зеркало небес", - всплыла в памяти строка из стихотворения древнего поэта. И сразу же я поймал себя на мысли, что, в сущности, последние два дня непрестанно думаю об Олеге Никифорове и его зеркале времени.
      Когда-то мы вместе проходили практику по звездной навигации в школе Третьей ступени. Однажды, когда мы возвращались с Плутона, Олег спросил меня ни с того ни с сего:
      - Как ты думаешь, почему до сих пор не изобрели "машину времени"?
      - Не изобрели, так изобретут, - отвечал я. - И тогда мы еще пожалеем об этом.
      - О чем?
      - О плезиозаврах, на которых будут охотиться с электронными пушками. О мамонтах, которых истребят потехи ради. О носорогах, слонах, китах, бегемотах. О всей живой природе. Знаешь, сколько бизонов щипало травку на Американском континенте до прихода туда европейцев? А сколько осталось? Ну, сколько?..
      - При чем здесь мамонты и плезиозавры? В конце концов они вымерли сами по себе.
      Я возразил:
      - Это еще неизвестно, как они вымерли. Не исключено, что их спокойно укокошили какие-нибудь смекалистые парнишки из будущего. Во имя науки. Или просто так, забавляясь. Пойми же: любое такое убийство безнравственно в основе своей.
      Олег смотрел на меня в упор зелеными глазами. Мы долго молчали. Наконец он заговорил тихо:
      - "Машину времени" не изобрели и не изобретут никогда. Потому что существует такая штука - причинная связь явлений. Железный детерминизм. Это, кстати, понимали еще пифагорейцы. Вселенная представлялась им живым раскидистым древом, все листья на котором связаны незримыми золотыми нитями. Дотронься до одного листа - зазвенит все дерево.
      - Сказка, - сказал я. - Красивый вымысел. Стало быть, времена, эпохи, события, мгновенья хотя и объединены одним стволом, но строго отделены друг от друга, как листья.
      - Отделены и отдалены.
      - Пусть так! Но представь себе, что мы нумеруем все листья на растущем дереве, по мере того как они появляются. И что же? Рядом с N_23 трепещет на ветру 186. С 3 соседствует 1003. Или 911, 429, 84. Мыслимо ли, чтобы вслед за крестовыми походами началась эпоха египетских фараонов? Чтобы после гибели Римской империи тотчас была учреждена Организация Объединенных Наций? Или чтобы Колумб обменивался письмами с Александром Македонским? Где здесь твоя принципная связь? Полный беспорядок, хаос, сумятица.
      - Зря ты так все опрощаешь, - сказал Олег.
      - Нет, - продолжал я. - Как ты объяснишь, что в любом листке, в любой его клетке заложен абсолютно точный образ всего дерева, вся информация о нем? Разве нельзя представить, что каждое сиюминутное мгновенье несет в себе прообраз прошедших или грядущих эпох? И уж если какая-нибудь букашка, бессмысленная тварь, может спокойно переползать с листа на лист, ни на секунду не отрываясь от всего дерева, почему нам, мыслящим существам, не под силу подобное занятие на золотом древе вселенной?
      - Подобное занятие хотя бы потому нам не под силу, что одних листьев уже нет, а другие еще не появились, - ответил Олег.
      - А как быть с теми листьями, которые уже или еще есть?
      Тут он надолго задумался, потирал ладонью лоб, и наконец произнес:
      - Мысль о прошлых и будущих эпохах, заложенных в каждом мгновенье, мне нравится. Значит, в принципе можно из сегодня увидеть завтра или вчера. В определенных пределах. С помощью какого-нибудь хитроумного прибора. Этакое сферическое зеркало времени.
      - Наподобие автомобильной фары! - усмехнулся я. - Зеркало времени, ножницы времени, расческа времени - целая парикмахерская под золотым деревом!
      Вот так и закончился тогда наш разговор о "машине времени". По окончании школы судьба нас развела: меня всецело поглотил байкальский полигон; Никифоров работал в Институте всевременных перемещений. Изредка мы встречались: то в Звездной академии, то на конгрессах, то в Лаборатории гравитационных парадоксов. Расставаясь, я всякий раз спрашивал нарочито официальным тоном: "Ну как, коллега, зеркало времени?", и он отвечал свое неизменное: "Шлифуем помаленьку".
      Неужели он взаправду изобрел зеркало времени?..
      На экране обозначилась длинная, испещренная зубцами линия - я подлетал к Уральскому хребту. Отсюда, с высоты двухсот километров, горный кряж мне представился праисторическим зверем, мертвой хваткой стиснувшим края Европы и Азии. Неожиданно зазвучал на высокой ноте орган - включился блок экстренного торможения. Через каких-нибудь двадцать секунд скорость биоптера упала до нуля. Что могло произойти? Я бросил беглый взгляд на гравиметры: все было в норме. "Вперед!" - мысленно скомандовал я. Крылья биоптера задрожали, расплескивая алюминиевый свет луны, однако он даже не стронулся с места. Что за дьяволиада? Я повторил приказание дважды, трижды. Безрезультатно! Биоптер будто уперся в гравитационный барьер. Но в том-то и загвоздка, что никакого гравитационного барьера здесь не было, да и быть не могло. Я дал реверс и по крутой восьмидесятикилометровой спирали попытался одолеть незримую стену. И снова рокот и клекот органа - биоптер мгновенно затормозил. Я вскрыл блок Желаний и Побуждений. Невероятно: мой биоптер мог, но не хотел пересекать Уральский хребет. Такое в моей практике случилось впервые. Казалось, некая грозная сверхъестественная сила отвращает биомеханическое существо. Но кому-кому, а мне-то не надо было объяснять, что стальная метла диалектики навсегда изгнала призраки сверхъестественного из храма истина. Тем более было мне непонятно упрямство моего биоптера. Наконец, содрогаясь от сострадания, я вынужден был несколько раз ужалить его токами сверхвысокой частоты. Однако и это не подействовало. Оставалось последнее: лететь к Ледовитому океану, в обход хребта.
      Так я и сделал: обогнул северные отроги Уральских гор и понесся на юго-запад.
      И вот - наконец-то! - в ночной пустыне мрака всплыл золотистый мираж Москвы. Предо мною, как разноцветные рыбины, реяли в воздухе навеки освобожденные от гравитационных оков дворцы, бассейны, стадионы, висячие сады, аэрогары. Подобно частицам ртути, растекались белые, серебряные, светло-голубые, лазоревые огоньки, - то проносились гравипланы по вознесенным над землей дорогам. Вихрились фонтаны света, фейерверков, иллюминаций. И лишь поблекшая Луна недвижно висела над городом.
      - Ну и хорош же ты, нечего сказать! - басовито гудел Олег, стискивая меня в объятьях. - Храменков вчера еще прилетел, и откуда - с Нептуна! Братья Акишкины бросили все на своей Лунной Ловушке и примчались сломя голову. А ты из Сибири не можешь подоспеть вовремя. Стыдно, коллега!
      Я безнадежно махнул рукой в ту сторону, где приземлился биоптер.
      - Вот оно, зеркало времени, гляди! - Олег указал туда, где сквозь редкий березняк вырисовывалась полукруглая платформа, увенчанная зачехленным сооружением странной формы. Мы миновали кустарник и приблизились к платформе, высвеченной огнями. На платформе было полным-полно разного люда: тут теснились гравитационники, временники, хронописцы из Звездной академии, из Института конфигурации пространства, несколько знакомых мне академиков из Института древних историй - в общем, цвет науки, все те, от кого зависели победы и поражения в вековечной борьбе за Истину, все те, кто сам был неотъемлемой частью этих побед и поражений.
      Олег ухватил меня за руку и повлек к платформе.
      - Скорее, скорее, пора начинать! - бормотал он. - Ты сейчас такое увидеть - ахнешь! Знаешь ли, куда проникнет луч? В восемнадцатый век! В те времена здесь была деревня Ельцовка. Представляешь: увидеть наших живых предков!
      - Может, ты все же объяснишь, как соорудил зеркало времени? - спросил я.
      - Поздно! Потом расскажу, - отвечал он, волоча меня на эскалатор.
      Мы поднялись на платформу. Она висела над землей метрах в двадцати. Внизу расстилалась поляна размером с футбольное поле. С платформы стекали на осеннюю жухлую траву наши неестественно длинные тени.
      Олег вознесся по лесенке в зачехленное сооружение и скрылся в нем. Вскоре раздался его голос, многократно усиленный динамиками:
      - Внимание! Эксперимент начнется через три с половиной минуты и продолжится четверть часа. В течение всего эксперимента необходимо сохранять абсолютную, я подчеркиваю, абсолютную тишину. Объявляю трехминутную готовность! Погасить все прожектора! Замкнуть энергополе! Расчехлить зеркало!
      Словно тень исполинской птицы, воспарил над платформой чехол; потом унесся во тьму. Луна багряной ладьей качалась над купами дерев. Время тянулось бесконечно медленно, как перед взрывом звезды. Из гигантского параболоида вырвался фиолетовый луч и высветил почти всю поляну. Луч был тяжел, физически ощутим. И казалось: можно взобраться на него и спокойно расхаживать, как в младенческих снах ходишь по радуге. Вслед за тем луч еще более сгустился, начал темнеть, темнеть, пока в него не хлынула ночь, или, быть может, он сам обратился в ночь.
      И тогда...
      И тогда материализовалась на поляне деревенька.
      Сначала появились избы, крытые соломой, затем сараи, стога сена, трактир, пожарная каланча. Под каланчой стояли кадки, в которых блестела вода. Кое-где в избенках тускло мерцали языки пламени - наверно, чадили лучины.
      На окраине деревеньки виднелось нечто загадочное, несуразное: то ли рыдван, покрытый рогожей, то ли балаган, то ли вообще черт знает что, чему и название трудно подобрать. Рядом с балаганом толпились бородатые мужики - в лаптях, драных кацавейках и овчинных вылинявших шапчонках. Один из них откинул полог балагана, просунул голову внутрь и прокричал с хрипотцой:
      - Наддай жару, Ермолай, поболе наддай жару-то! Аль дровишки жалеешь? Да заради такого дела десятину леса спалить не грех.
      Из балагана повалили густой дым и искры. Громыхнуло.
      - Кого ждем? - протяжно, нараспев спросил кто-то из толпы. - Уж полночь вроде недалече! И без того припозднились. Давай-кось, Никифор, начинай, што ли! Цельный вечер баклуши бьем. Невмоготу нам, невтерпеж!
      - Начинай, Никифор, начинай! Невтерпеж! Невмоготу! - заволновалась толпа.
      Никифор (тот самый, что наказывал незримому Ермолаю не жалеть дровишек) ответствовал так:
      - Задондонили, мужички, одно и то ж: "Начинай, начинай!" Говорено ведь: без Кузьмы, дружка закадычного, нипочем не пущу механизму в работу. С минуты на минуту должон он прискакать, Кузьма-то... Эгей, вот он, кажись, самолично скачет.
      И действительно: из темноты явился на взмыленной лошаденке рыжий детина с окладистой длинной бородой. Он мигом скатился с седла и оказался в объятиях Никифора.
      - Ну и хорош ты! - укоризненно говорил Никифор. - Епиходов намедни еще явился, и откудова - аж из Сызрани. Братья Челумеевы махнули рукой на хлопоты свои мельничные, прямо с Волги прискакали сломя голову. А ты из села соседнего припоздняешься, к сроку не могешь подоспеть. Эх, стыдоба, браток!
      Кузьма безнадежно махнул рукой в сторону своей лошади, пощипывавшей траву.
      - Да кляча подвела, окаянная! Как доскакал я до Медвежьего оврага, тут она уперлась - и нипочем дольше не бежит. Беснуется, ушами прядет, ровно волки впереди, аль сила нечистая затаилась в овраге, аль еще што похлеще. Диаволиада, в общем. Уж я и кнутом ее стегал, треклятую, и лаптями поддавал под бока, - ни с места! Пришлось за восемь верст давать крюку, аж через Криволапую запруду сюды добираться. Ты уж извиняй меня, Никифор!
      Никифор извлек из кармана огромные часы на длинной железной цепочке, раскрыл крышку, поднес часы к глазам.
      - Поспешай, поспешай, время приспело! - сбивчиво заговорил он. - Ты нонче такое увидишь - ахнешь! Ведомо ли тебе, куды я луч от механизмы вознамерился послать? Аж на триста годов вперед! О те времена на энтом месте такие диковинные избы, да амбары, да мельницы понастроят! Ты только пораскинь умом: живых потомков лицезреть, воочию, так сказать!
      - Да поведай, Никишка, што за механизму измыслил? - вопросил Кузьма.
      - Поздно! Опосля все растолкую, - отвечал Никифор, увлекая Кузьму к балагану.
      Они скрылись внутри. Вскоре из балагана раздался Никифоров голос:
      - Мужики! Механизма заработает немного погодя! А когда заработает, штоб никто не курил, ногами не шаркал, не тараторил понапрасну! Потому как можно ненароком спугнуть потомков! Чтоб ни слова, ни полслова! Ти-хо! Начинаем! Ермолай, наддай жару! Сымай рогожу с зеркала!
      Словно тень исполинской птицы, воспарил над Никифоровым сооружением чехол и унесся во тьму. Багряная ладья луны качалась над купами дерев. Время тянулось медленно, как перед взрывом порохового погреба. Из огромной медной чаши вырвался красный луч и высветил нашу платформу. Луч был тяжел, физически ощутим. Казалось, можно взобраться на него и спокойно расхаживать, как в детских снах ходишь по радуге. Вслед за тем луч еще более сгустился, стал темнеть, темнеть, пока в него не хлынула ночь, а может быть, он сам обратился в ночь.
      И тогда...