Когда приползла ночь, я включил бортовые огни, зажег носовой прожектор. Аттическая колонна земного огня, чуть расширяясь, восстала над Индрой. Ни единый огонь не ответил мне. Город как будто вымер.
      К утру я начал догадываться: никого мой фонарик не растревожил, как если б зажегся среди слепцов.
      Ситуация складывалась забавная. "Братья-нндряне, неужто звездные гости сыплются на вас, как орехи? - недоумевал я. - И визиты их набили оскомину, не так ли?"
      Через несколько таких же веселых ночек я облачился в скафандр (кислорода на планете хватало, но латы.
      рыцарю не помеха) и ступил на землю обетованную.
      Апологеты мыслящей плесени, одушевленных кристаллов, наделенных разумом туч повывелись давным-давно, в позапрошлом веке. Стало ясно, что звездный дворец мирозданья сложен из одинаковых кирпичей: флора и фауна всех живых планет более-менее схожа, разумеется, если носители высшего разума не приложили усилий к уничтожению среды своего обитания. Да, один и тот же оратай спиральными плугами взрыхляет вселенскую целину, рассеивая живительные семена. И чудес, как добрых, так и жестоких, ожидать надо не от природы, а от нас самих...
      Как по тополиному пуху, медленно двигался я в элекаре по серебристой траве. На всякий случай я прихватил с собой и плазмомет. Возле овального озера, там, где уже начинались городские строенья, толпился народец. Подобьем беседки на желтых столбах тянулось из озера некое дерево с несколькими темно-каштановыми стволами по кругу и одной общей кроной, поросшей остролепестковыми цветами. Оно походило на гигантскую праисторическую медузу, чье существованье не мыслится без диплодоков, ихтиозавров и прочих чудищ мезозойских раздолий. Под щупальцами-колоннами бешено крутилась воронка воды, и на ее стенках возникали и распадались загадочные геометрические узоры.
      Как завороженные, молча созерцали индряне эту картину, но некоторые из них, я заметил, односложно переговаривались. Я вылез из элекара и пошел к парапету над озером - не без тайной надежды оказаться сию же минуту окруженным бурлящей и восторженной толпой.
      Прискорбно, но никто не пожелал меня заметить.
      На глазах множества карликоподобных существ представитель высокоразвитой цивилизации в скафандре высшей защиты не знал, куда ему податься, дабы установить Контакт. Аборигены вежливо уступали мне дорогу, аккуратно обходили за несколько шагов. Когда воронка перестала крутиться, а узоры распались, все стали расходиться, вернее, проваливаться под землю парами и в одиночку. Вскоре берега озера опустели.
      Я поехал в центр города. Он буквально ничем не отличался от окраины. Те же довольно изящные ячеистые постройки с террасами, на которых покоились оперенные реторты. Те же башенки, напоминающие пирамиды, поставленные на острие. Те же вращающиеся на ветру, с золотистым отливом цилиндры, свисающие, как сосульки, с ребер, казалось, готовых упасть пирамид.
      Те же золотистые шары, чуть побольше футбольных, по тяжелые, скорее всего из металла, катящиеся среди улиц по иссиня-черным металлическим желобам, никогда не сталкиваясь с другими шарами...
      На меня - никакого внимания. Ниоткуда. Никто.
      Любопытно, но подобное равнодушие не значилось даже в Кодексе Контактов.
      Я загородил дорогу парочке воркующих индрян и спросил через лингатрон, где разыскать главу города.
      Главу, старейшину, мэра, хозяина, градоначальника, генерал-губернатора, наместника, прокуратора, хоть черта лысого, коли на то пошло. Парочка попятилась от меня, как от прокаженного. Вопрошаемые подняли как по команде правые руки вверх и не без достоинства исчезли в опустившихся под ними квадратных люках. Тут я заметил, что вся улица вымощена такими квадратами.
      Два образовавшихся отверстия сразу же перекрылись.
      С не меньшим успехом я мог где-нибудь в оренбургских степях поинтересоваться у колосьев ржаного поля, где, мол, здесь главный колосок.
      В "челнок" я вернулся в дурном настроении. Спалось плохо. Проснувшись среди ночи, я сходил в рубку и выключил прожектор: с соседних звезд он все равно не заметен, а здесь бесполезен... Поутру сквозь дрему мне чудился гнусавящий, скрежещущий голос, как у неотлаженного робота:
      - Кто убивает миллиарды живых существ, тот достоин суровой кары! Как смеешь ты убивать вибрацией элекара наших ползунов, летунов, прыгалок, стрекунов?
      ...И еще несколько дней, несколько столь же бесплодных визитов в ячеистый город, уже без элекара.
      Однажды я принес и оставил под пирамидой возле нежно поющего цилиндра запаянный еще на Земле контейнер. В нем была карта нашей солнечной системы, красочные иллюстрации развития жизни, записи музыки на кристаллических панелях, самовоспроизводящих звуки даже на слабом свету, в общем, скромные дары посланца, не могущего добиться аудиенции неизвестно у кого. Без этих даров идея Контакта представлялась нашим академическим мудрецам нереальной. Что ж, посмотрим...
      Едва я повернулся и отошел на несколько шагов, контейнер исчез. "Наконец-то! - радостно вздохнул я.- Доброе начало полдела откачало". Каково же было мое изумление, когда по возвращении в "челнок" я обнаружил контейнер на его прежнем месте, и притом нераспечатанным. Стало быть, без меня они преспокойно проникли сюда, несмотря на хитроумную систему охраны!
      - Кто вламывается в чужое жилище без приглашения, достоин осуждения, сказал я вслух. И задумался. Я, а не они вламывались в чужую жизнь...
      Я решил на время оставить бесполезные попытки, Зачем торопить события? Может, им нужен определенный срок, чтобы понять суть моей миролюбивой миссии?
      Пожалуйста, я не тороплюсь. Лишь через семь лет согласно закону начальных небесных сил мне двигаться в обратный путь...
      Я собирал образцы воды и почвы, растений и минералов. Снял несколько видовых фильмов. Каждый вечер подробно надиктовывал в бортовой журнал впечатления прошедшего дня, хотя ничего особенного не происходило.
      К утру все образцы исчезали, пленка оказывалась засвеченной, записи кем-то стирались. Они ничего не желали от меня брать и ничего не хотели отдавать...
      Я перелетел ближе к экватору. Как выяснилось, тамошние города были точными копиями прежнего. Неотличимыми, как ласточкины гнезда. Одинаковость овальных озер с допотопными медузами и шаров в желобах навела меня на странную мысль: уж не переезжает ли вслед за мною целый город, чтобы усугубить полное ко мне равнодушие Индры...
      * * *
      Загадку Индры я так и не разгадал. Я ходил среди ее обитателей, вглядывался в лица - спокойные, сосредоточенные, доброжелательные, слушал пение золотистых цилиндров, наблюдал, как индряне поглощают синтетическое желе вроде омлета, запивая синтетическим соком, - и ничего, как младенец, не понимал. Допускаю, что многое прояснилось бы, окажись я внизу, под квадратными плитами, но туда меня вежливо не пускали, хоть я и пытался проникнуть (однажды даже ночью, но...).
      Позднее, во время своих бессмысленных странствований по планете, я попытался обобщить накопленный опыт горького, но небесполезного знакомства. Скорее всего здешняя цивилизация с самого истока потекла по руслу принципиально иному, нежели земная. Индряне никогда не употребляли в пищу мя(о. Ни свежее, ни засушенное, ни перемолотое - никакое. На заре своего развития они питались злаками (с добавлением в них растертых в порошок минералов), плодами кустарников и деревьев, медом, травами, овощами.
      В их древних легендах Индра была подобием большого животного; они обожествляли все живое и, кажется, понимали язык зверей, птиц и рыб. Болезни они считали величайшим бедствием и умели искусно бороться с ними без хирургических инструментов, прибегая только к настойкам, мазям и отварам трав.
      Я, наверное, представлялся им - зачем заблуждаться! - эдаким космическим громилой, кровожадным монстром. Легко представляю, как в одну из земных гаваней, к примеру в Сан-Франциско или в Находку, причаливает на диковинном суденышке людоед из неведомых земель. С запасом соответствующих консервов на годочек-другой. Сходит на берег, любопытствует, суется во все щели, даже готов поделиться страшными своими мясными припасами. Говорить с людоедом - о чем? Контакты устанавливать - какого рода?
      Во всяком случае, когда я переправил в звездолет все мясные и рыбные консервы, отношение ко мне переменилось в лучшую сторону, а именно: от меня перестали шарахаться дети; однако записи в бортжурнале стирались исправно.
      Так, подобно Гулливеру, даже хуже, Агасферу, вечному жителю изгнания, пораженному проклятьем того, кому он отказал в кратком отдыхе, скитался я по Индре. Но даже пугающий одним своим видом длинноволосый изможденный Агасфер через каждую сотню лет становился опять молодым, даже у него теплилась надежда на искупление. А на что надеяться было мне?
      Ради чего я покинул милую Землю, родных, друзей, любовь? С чем я вернусь со звезд? Колумб, якобы открывший Америку и не представивший ни единого доказательства...
      Я облетел на "челноках" все пять планет - родных сестер Индры. И убедился: они безжизненны.
      К концу третьего года одиночества я начал замечать за собою необычные способности. Как-то посмотрел ночью на небо и понял, сколько в нем видимых звезд.
      Их было 11 249. Сверился с электронным оком звездолета: все точно. Люди-быстросчетчики чрезвычайно редки на Земле, но я к ним не относился. Как мне удавался счет? Я словно шагал по мосткам над быстро текущей водою. Настил мостков был как бы спрессован из синеватых дрожащих чисел в радужных обводах и отдельных цифр. Когда я ступал ногой на искомое число, ощущал довольно приятное покалывание или жженье в мозгу. Это, конечно, приблизительное объяснение, тонкостей быстрого, а вернее, мгновенного счета я и сам не понимал.
      Другая странность: на меня стал снисходить дар провидения. Я знал, что будущей ночью появится комета, что в близлежащем перелеске к утру соберется 95 зверушек, похожих на земных опоссумов, что утром, на тридцать седьмой минуте по восходу светила Индры, в горах начнется камнепад. Думаю, способностями подобного предвидения обладают все индряне. Увы, механизм пророчества для меня остался за семью печатями.
      Добавлю: упоминая о зверушках, золотистых цилиндрах, камнепадах, я вкладываю в слова земной смысл.
      Но в мире Индры, столь отличном от земного, многие привычные понятия так и остались загадкой. К примеру, те же камнепады. Они начинались в горах с того, что на отвесных склонах вдруг изнутри вырывались желто-красные полукольца пламени, похожие на изогнутые струи плазмы. Вслед за тем горы сотрясались, катились в пропасть глыбы, и это продолжалось иногда неделями. Случалось, содрогающийся горный хребет разрушался до основания - чтобы вскоре возникнуть вновь! Что означали эти катаклизмы? Попробуй догадайся, чужак...
      Одного события я не смог предсказать. Вернувшись доз апр а виться, в звездолете вдруг обнаруживаю: все заполненные бобины в аннигиляторе пусты. Смиренные, доброжелательные карлики выкачали топливо - до последнего грамма! Как теперь возвратиться на Землю? Я же не людоед, восседающий на корме парусника и поигрывающий веслом!
      Взбешенный, я завис на "челноке" с работающим двигателем над одним из овальных озер. Беседка, похожая на медузу, мгновенно исчезла под водой, а созерцатели геометрических красот попроваливались в люки. Я висел до тех пор, пока в лингатроне не раздался скрежещущий, как у неотлаженного робота, голос:
      - Чего ты хочешь, пришелец?
      - Хочу, чтобы немедленно все топливо вернули в аннигилятор! - закричал я.
      - Сначала перенесись отсюда и больше над городом не зависай, пришелец! Иначе поплатишься жизнью!
      Поразмыслив, я отлетел в сторону и приземлился в лесу на поляне.
      - Пришелец, зачем тебе топливо? - снова прорезался голос.
      - Чтобы вернуться на Землю. Пусть срок и не вышел, но я улечу. Лучше подохнуть среди звезд, не долетев до дома, чем играть с вами в молчанку!
      - Зачем ты у нас, пришелец?
      - Мы ищем братьев по разуму.
      - Но разве рядом с вами нет всего, что необходимо разумным существам? Разве ищут в чужом доме собственный мозг или печень, пришелец?
      - Обойдемся своим мозгом! Спасибо за гостеприимство. Обещаю забыть хлеб-соль, как только вернусь.
      - Пришельцы из других миров не улетают отсюда, пришелец. Они остаются у нас.
      - Оставляете насильно? По какому праву?
      - Пришелец, но по какому праву явился к нам ты?
      Кто тебя приглашал? Ты хотел насладиться нашим цветущим садом, не пройдя тяжких испытаний? Подвига не совершив?
      - Я хотел протянуть вам руку.
      - Но в руке твоей - жало плазмы, фотонный меч!
      Зачем замутил ты озеро ревущим огнем? Ты хотел уничтожить одно из очей планеты, пришелец?
      - Это ложь! - закричал я. - Откуда мне знать, что ваша планета многоглазая? Кто мне это соизволил объяснить наперед?
      - Но знаем же мы, пришелец, наперед о вашем многоглазом Аргусе, сыне Ген-Земли. И о Морской-Пучине-Кругом-Глаза знаем, из ваших поморских сказаний.
      Я впервые, к стыду своему, слышал и об Аргусе, и о Морской Пучине.
      - Ты хочешь, пришелец, освоить чужое, не поняв до конца свое? спрашивал голос.
      - Я хочу возвратиться на Землю, - сказал я устало. - Для этого нужен звездолет.
      - Возвратиться на Землю, пришелец, чтобы снова нагрянуть к нам? С частоколом фотонных мечей?
      - Какие мечи! Я забуду ваш улей, как только покину. Будь возможность, улетел бы отсюда хоть на крыльях, прилепленных воском! Хоть в чем мать родила... Плевать я хотел на вашу Индру, на это дохлое светило! Не Аргус, а я сын Земли. И должен туда вернуться!
      - Возвращайся, пришелец, - сказал голос спокойно.
      - Без аннигиляторов?
      - Вплавь через реку времени, пришелец.
      Они надо мною издевались. "Ладно, любители земной мифологии, придется "челноку" повисеть не только над озером", - подумал озлобленно я и включил двигатель. Он не заработал. После нескольких безуспешных попыток я задействовал панораму энергоблока. Его двухсоттонная громада была аккуратно снята со станин и исчезла...
      - Пропади вы пропадом, подлые пигмеи! - не удержался я и выключил лингатрон.
      Всю ночь я смотрел в зрачки многоглазого неба и думал, думал. Я думал о том, что ключ к обладанию другими мирами станет нам дороже, чем кажется на первый взгляд. Не так ли произошло с покорением природы, когда ошибки и нетерпение наших предков, удальцов с бензопилой, экскаватором, буровой вышкой, поворачивателей рек, срывателей гор, обернулись почти непоправимыми потерями; и даже много позже после того, как удалось сбалансировать человеческие взаимоотношения и построить самое справедливое общество на всей Земле, природа еще не везде оправилась от причиненного ей зла. Но ведь большинство умельцев, ретивых переделывателей среды обитания, казалось бы, действовали во имя добра... Конечно, можно утешиться пословицей: добро, мол, никогда не умрет, а зло пропадет, но для атого каждый должен посеять в общечеловеческую ниву зернышки разума, счастья, целенаправленной воли, любви.
      Рассвело. Заиграло лучами светило.
      - Как я вернусь домой? - спросил я. И голос сразу ответил:
      - Подлетишь к башне на южном полюсе, пришелец. На расстояние не ближе ее высоты.
      - На чем подлечу? На воздушном шаре?
      - На чем всегда здесь летал, пришелец.
      Проклятье! Энергоблок снова был на месте. Ни Гулливеру, ни Агасферу такое и не снилось!
      - У башни покинешь свой корабль. Зайдешь в башню. Поплывешь через реку времени, пришелец.
      - Кролем прикажете или баттерфляем? Объясните, наконец, что значит "поплывешь"?
      - Досконально ты не поймешь, пришелец. Принцип таков. Представь себе зеркало в твоей руке.
      - Не только представил, но и взял его в руку.
      - Наведи луч светила на любую звезду, пришелец.
      - После солнечного восхода уже не видно звезд, благодетели! - съязвил я.
      - Плывущие через реку времени видят звезды и днем, пришелец.
      И я увидел небесную чашу Индры, полную звезд.
      - Навел ли луч, пришелец?
      - Проще простого.
      - Пришелец, поверни теперь зеркало к другой звезде.
      - Повернул.
      - Намного ль оно повернулось, пришелец?
      - На шесть градусов двадцать три минуты.
      - А луч перенесся, пришелец, со звезды на звезду?
      - Допустим, - сказал я в замешательстве. - Что из того?
      - Представь, пришелец: на дальнем конце луча - ты.
      - Остроумно. Но кто повернет зеркало?
      Голос молчал.
      - Зеркало кто повернет? - переспросил я.
      - Братья на голубой звезде, пришелец.
      - Сколько ж мне извиваться на острие луча?
      - Это решат братья на голубой звезде, пришелец.
      - Значит, вся надежда на ваших братьев? Н-да...
      Ладно. Братья братьями. Но должна же быть приложена и здесь материальная сила, какая-то энергия. Где взять ее?
      - Она в тебе, пришелец.
      - Яснее не выразишься, благодарю. Когда могу вернуться на Землю?
      - Когда возжелаешь, пришелец.
      - Что разрешаете брать с собою?
      - Только то, во что облачен, пришелец. Кроме скафандра. Он тебе не понадобится. Впредь до отлета к башне можешь странствовать и без скафандра. Ты окружен надежной защитой, пришелец.
      - Надо подумать, - сказал я.
      - Думай, пришелец. Думай, как сказать Земле то, что ты скажешь Земле. Если спросят, пришелец.
      - Что я должен сказать, если спросят?
      - Истинно тяжкой должна быть ноша, чтобы дойти до Сада Прекрасного, пришелец.
      - Осточертел мне ваш сад, - сказал я.
      * * *
      В ночь перед отлетом к южному полюсу мне привиделся вещий сон. Будто пытаюсь вскарабкаться на высокую гору, острием проткнувшую купол незнаемых небес. Никак не могу забраться, блуждаю между скал и даже запамятовал обратный путь. Замечаю висячую лестницу, она сплетена из птичьих перьев. Выбиваюсь из сил, взбираясь по ней, и вот вижу унизанный огнями сад. В том саду множество золотых, серебряных, медных деревьев. Иглы и листья с отливом червонным, шишки из самоцветных каменьев, на стволах - узоры затейливые. И доносится голос реки, текущей меж берегов из топазов и яшмы: "Деревья эти знают прошлое, невозвратное, невозможное и предвещают грядущее, возвращенье твое стерегущее". Я подхожу к медному дереву над рекой, спрашиваю мысленно: "Когда ж на Землю вернусь?" И ветви загадочно шелестят: "Когда на горе небес засеребрятся снега..."
      Три километра от вершины холма, где я посадил "челнок", до подножия башни дались мне нелегко.
      Я шел тяжелыми шагами, в невеселых раздумьях...
      Неудачник, перечеркнувший надежды человечества. Что станется со мною в этой башне, вблизи еще больше похожей на исполинское дерево, изуродованное и забинтованное? Я шагал по нежной траве Индры, как по пуху земных одуванчиков. Разбрызгивало лучи светило. Паслись в бледно-синем небе редкие облака. Мерцали звезды, их было 11249. И проворачивалось в мельнице времени колесо Млечного Пути.
      В башне, едва я туда вошел, выкатилась из стены кабина, приплюснутая с боков. Дверца кабины уползла вверх, я погрузился в подобие кресла из мягчайшего зеленого мха. Начал меркнуть свет.
      Остальное помню смутно. Помнится, вроде со стороны обнаружил вдруг себя лежащим, как тогда, в операционной, на столе-раковине, и музыка пела, как далекий океанский прибой, но надвигалась, надвигалась сверху прозрачная полусфера, и вот на стенах ее хрустальных проступили звезды, крупные, как роса, а за звездами уже пульсировала нечеловеческая, зловещая, непреображенная тьма. И ударил свет.
      * * *
      И ударил свет, а вослед за светом я увидел сквозь серебряную паутину русокудрого мальчонку и за ним в ослепительной голубизне дрожал и рвался из его ручонок полосатый воздушный змей.
      - Дедушка, ты Черномор? - спросил мальчонка. - Это ты таскал Руслана над лесами и морями?
      Я лежал в полусфере, голова утопала среди серебряных нитей. То были мои, мои седые волосы до плеч, моя седая, разметавшаяся по груди борода.
      - Отменный у тебя змей. Сам смастерил? - проскрипел я.
      - Знамо дело, сам. Бумага, клей, ножницы. Но запомни: ножницы маленьким детям в руки брать нельзя.
      Воспитательница не велит, - обстоятельно поясняло дитя.
      - Ножницы с собой?
      Он закивал головенкой и опасливо вложил их мне в руку. Я сел в полусфере, кое-как обкорнал седые пряди.
      Налетевший ветер подхватил серебряный комок, поволок по лужайке, как перекати-поле.
      - Чериоморья борода! Черноморья борода! - распевал счастливый повелитель змея.
      - Слушай, малец, где здесь поблизости озеро или ручей? Хотя бы лужа... - сказал я вставая и сошел с того, на чем возвратился домой. На моих глазах полусфера сжалась до размеров подсолнуха или арбуза.
      По мере уменьшения над нею сперва прояснился синеватый купол, но сразу же затянулся изнутри тума- ном.
      - Здорово ты колдуешь, Черномор, - восхитился златокудрый. - Озеро за теми вон кустиками. Озеренок, озерный детеныш.
      - Пошли поглядим, - сказал я и поднял из травы невесомую полусферу. Давай, поведу змея.
      - Ты страшный. Змей испугается и улетит.
      Из синевы озерца на меня воззрился глубокий старик. Так вот что они имели в виду, намекая на энергию, .
      которая во мне. Я расплатился за возвращение временем. Засеребрились снега на горе небес, потому что небыстро поворачивают зеркало братья на голубой звезде...
      - Гляди, Черномор, на мне такой же костюм, как твой, - потрогал меня за пояс малец. - Теперь много дядей и тетей носят такие.
      - Какие такие?
      - В каком улетел на Индру самый великий астронавт. Иван Пересветов. Ты его случайно не знал?.. Когда дядя Ваня вернется с Индры, я буду старик, как ты.
      И борода такая же будет. А он прилетит молодой.
      Не веришь, что ль?
      - Когда улетел Пересветов? - быстро спросил я и с трудом проглотил ком в горле.
      - За три лета, как меня принесли аисты. В аистином платке.
      Змей трепетал, дрожал, метался в небе, силящемся отделиться и улететь от Земли.
      - Тебя небось дома обыскались, - сказал я.
      - У меня нет дома, - вздохнул он. - Живу в детском дворце. В той вон роще, на бугре. Нас там тридцать восемь мальчишек и девчонок. Вся наша родня погибла на Плутоне. Целый город погиб в ураган. Но детей спасли.
      Я посмотрел в его отчаянно синие глаза и вдруг понял, даже не понял, как бы вспомнил, что знаю о нем все.
      - Алексей, я твой прадедушка. Хочешь со мною жить? С прадедушкой Иваном?
      - Хочу, - улыбнулся он. - Жаль, воспитательница не разрешит.
      - Таисия Сергеевна? Разрешит, не бойся.
      - Если ты взаправду мой прадедушка, а не Черномор, то почему ты не умер? - засомневался Алексей.
      - Потому что прадедушки редко умирают. Хочешь, отпустим змея? И смастерим другого. В три раза больше. И летать он будет без ниток. Отпустим?
      И змей улетел.
      Расплатившись снегами на горе небес, я кое-что приобрел взамен. Ребенка, которого я учу читать карту звездного неба, собирать травы в горах, пускать встречь ветра змеев без ниток. Приобрел возможность предугадывать ход событий - обычно за день, за два, но если сосредоточиться, то и за больший срок. Одно мне поначалу досаждало: мгновенно, помимо своей воли, сосчитываю все, что вижу. И даже чего подчас не вижу, а чувствую или предчувствую, например, опадающие листья в вечерней роще. И еще кое-что приобрел, но этому я постараюсь выучить только Алексея, который сейчас спит и видит во сне, как Сивка-Бурка задевает копытом золотые струны в чудесном саду...
      Как жить дальше Колумбу, вернувшемуся ни с чем?
      Явиться в Академию наук? Засмеют. Единственное доказательство в моих руках - это полусфера, где я усилием памяти показываю Алексею живые картины из любых эпох. Даже если академики не засмеют, то уж полусферы я лишусь навеки, а что такое волшебник без волшебной палочки?.. И вообще: никуда идти не хочу, объясняться не собираюсь. Разве когда-нибудь попозже, когда утихнет боль памяти...
      Об одном жалею: никаким усилием воли не удается под хрустальной чашей вызвать видение Индры.
      Как же жить, пришелец? А так вот и жить. Смотреть на листопад, спасать птиц, зверей и людей. Звонить в полночь Электронному Дозорному на Луну ("Немедленно эвакуируйте лагерь в море Спокойствия!
      В 6.43 метеорит разнесет вдребезги купол"). Предупреждать о тайфунах, столковениях с айсбергами, землетрясениях.
      Пусть не раскрылась перед пришельцем Индра, как раскрывается на восходе цветок, пусть земляне еще не готовы к встрече с братьями в цветущем саду что из того. "Есть миры иные, которые постичь нельзя, но тайным касанием к которым живет человек: если в тебе прервется это касание - возненавидишь и проклянешь жизнь", - написал, словно собственной кровью, гениальный мой предок; о себе одном написал вроде, а выходит, о тебе, современник, о тебе, мой далекий потомок, о всех нас, о земной семье и судьбе.
      Что из того, что ты обличьем старик? Цену жизни ты уяснил на Индре и как никто понимаешь: стариком, китом, оленем, дождевым червем, трясогузкой, енотом, касаткой, кем бы ни был ты, знай - существует лишь одно во Вселенной блаженство: дышать, чувствовать, жить.
      Кем бы ни был ты, кем бы ни стал, пришелец...
      ...Но туман растворяется, растворяется в полусфере, и течет меж холмов, осененных лесами, пречистая Нарарека, и Марина, Марина, Марина качается в лодке с будущим великим астронавтом, взнуздавшим на виду всей Земли молниеносного "Перуна". И нескончаемо длится мое, Марина, мученье, и плещется меж перекатов твоя, Марина, река...
      Где же вы, баснословные мельницы, в которых старые и безобразные перемалывались в молодцов-удальцов? Где ты, легендарный странник, что, заглянув в кузницу и заметив немощного старика, принялся за мехи, пламя до звезд раздул, положил старца в горнило, раскалил докрасна, опустил как положено в воду - и восстал из дымной купели юный Иван-богатырь?
      ...Ты боялась, Марина, встретить героя беззубой старухой, но вернулся седобородый ?ерой, а ты - молода' И в моей запоздалой власти сравнять ход твоих и моих часов - даже без помощи братьев с голубой звезды.
      Хочешь сказку на долгую ночь без просвета в обложив ших все небо тучах, без единой звезды: "Жили-были старик со старухой у самого синего моря..."
      Нет, так нельзя. Ни в мыслях, ни наяву нельзя, чтобы ты расплатилась молодостью, как я. Никогда ни в кого не переноси твое собственное страданье, даже пусть не твое, пусть насильственно в тебя погруженное.
      Не прерви касание тайное, не прокляни, не возненавидь Исцеляй добром н любовью. Чти мудрый завет:
      Одной волной подняться в жизнь иную, Учуять ветр с цветущих берегов...
      И лишь тогда, пришелец, сбудется загаданное и невозможное станет возможным...
      * * *
      Я легко преломил, чтоб не хрустнула, ветку, испещренную розовыми цветами, и положил на подоконник.
      - Прими, счастливица, свадебный дар. Ты его заслужила.
      Робкий стук в невидимую дверь я еле расслышал.
      - Марина, может быть, ты отдохнула? - спросил жених.
      - Благодарю, стерегущий, - сказала она и закрыла другую створку. Проскользнуло в глубь комнаты, истаяло сиянье ее фаты. Ключ повернулся дважды в замке.
      - С кем ты там секретничала, шалунья, - спросил жених мягким баритоном. Таких замечаешь в толпе с первого взгляда. Талия выгнута, как по лекалу, плеч разворот богатырский, поступь - как по струне переходит бездну, глаза - ясные-ясные, с напором, с дерзинкой; такому скажи: через час на полгода в Гималаи или во мрак Тускароры, - не задумываясь, согласится, как на крыльях помчит.
      - С вишнями в саду, - отвечала она громко, и он удивился ее дрогнувшему странно голосу.