Валерий Владимирович Медведев
      Летающая собака
      В один из выходных дней я сидел дома и ждал своего репетитора Мишку Шишкова, чтобы заниматься с ним по геометрии. Сидя за столом, я смотрел в учебник и тупо повторял одни и те же непонятные слова: "Свойство отрезков, пересекаемых параллельными прямыми на сторонах углов..." Зачем мне нужно было знать эти свойства отрезков, я никак не мог себе представить. Наверное, для того, думал я, чтобы только своими двойками не портить общую успеваемость класса.
      В это время домой с базара вернулась моя мама. В руках у неё была сумка, набитая всякой всячиной. Теперь свойства отрезков, пересекаемых зачем-то параллельными прямыми, меня перестали совсем интересовать. Теперь меня интересовало, что принесла мама в своей сумке с базара. В кухню я пришёл как раз тогда, когда мама вытащила из сумки поллитровую банку, перевязанную пергаментной бумагой. Я пошмыгал носом и облизнулся как кошка. От банки пахло мёдом, но он был в какой-то странной упаковке.
      - Это я тебе купила мёд в сотах, - объяснила мама, отбирая у меня банку.
      Затем я узнал, что мёд в сотах очень полезен, потому что он неочищенный, в нём всякие витамины с пыльцой от цветов, и ещё сказала мама, что я его съем, когда я простужусь или заболею. Тут же на кухне я стал кашлять изо всех сил. А мама посмотрела на меня и сказала:
      - Пожалуйста, не притворяйся. Иди учи уроки, а то Миша придёт с минуты на минуту.
      Я нехотя поплёлся в столовую и сел за стол и, глядя в учебник, опять стал вслух кашлять, как мой дедушка, и тупо повторять:
      - Если на стороне угла отложить от вершины равные отрезки... Кха-кха!.. Если на стороне... Кха-кха!
      - Пожалуйста, - сказала мама, - не доказывай мне, что ты простудился, а доказывай теорему.
      После этого она опять ушла из дома по своим делам. Оставшись в квартире один, я решил без маминого разрешения всё-таки полечиться этим мёдом в сотах, тем более что мне вдруг стало жарко - от простуды наверное... А Шишков всё не приходил. Войдя в кухню, я достал с полки банку, откупорил её, взял кусок мёда в сотах и сказал:
      - Сейчас я тебя немного съем, потому что я себя плохо чувствую. - Это я сказал, конечно, сам себе неправду, но так у меня хоть было оправдание, почему я ем без спроса мёд. - Я себя плохо чувствую, - повторил я и... покраснел... Может, от температуры, а может, от того, что говорю сам себе неправду.
      В это время в прихожей раздался звонок, это, конечно, припёрся совсем не вовремя Шишков. Я торопливо открыл рот, но в это время у меня над ухом кто-то зажужжал и влетел мне прямо в разинутый рот. "Неужели пчела?" подумал я испуганно, чувствуя, что у меня во рту кто-то действительно летает. Наверно, эта пчела случайно оказалась в банке, а может, эту пчелу мама нарочно купила вместе с мёдом, чтобы она охраняла мёд. А тогда это вообще не пчела, а настоящая летающая собака. Всё это быстро пронеслось у меня в голове.
      Застыв от испуга с разинутым ртом, я хотел было выплюнуть эту пчелу, но в это время она ужалила меня прямо в язык, с помощью которого я только что вслух врал самому себе, что я плохо себя чувствую. Я заорал от боли и чуть не уронил банку с мёдом на пол, но в это время Шишков уже не звонил, а колотил ногой в дверь, он, наверно, услышал мой крик и подумал, что у нас что-нибудь случилось. Быстро закрыв банку и поставив её на место, я ещё быстрее побежал к входной двери и стал открывать замок. При этом у меня во рту язык горел как ошпаренный.
      - Что случилось? - спросил меня Шишков Мишка. - Ты чего орал?
      - Это я за... занимался, - сказал я, чувствуя, как у меня во рту начинает что-то твориться с языком и что он у меня начинает как-то увеличиваться в размерах, что ли... При этом по щекам у меня текли слезы.
      - До слёз дозанимался? - спросил Мишка.
      - До слёз, - ответил я, чуть не плача.
      Кроме боли и всего такого, я первый раз в жизни почувствовал, что мне мой язык мешает почему-то разговаривать.
      - Ты выучил задание? - спросил Мишка.
      Он прошёл в комнату и положил на стол целую кипу книг, с которыми никогда не расставался. Я хотел сказать, что, конечно, выучил, но у меня вышло "конефно фымучил", потому что во рту у меня творилось уже что-то ужасное!
      - Сейчас проверим, выучил ты или вымучил, - сказал Мишка. - "Если на стороне угла отложим от его вершины равные отрезки, - сказал он, - и из точек деления проведём параллельные прямые до пересечения с другой стороной угла", то что?..
      Я заглянул в книжку и незаметно для Мишки прочитал вслух:
      - То и на этой фтороне уфла отлофутся рафные мефту фобой отрефки...
      - Что это у тебя какая-то гречневая каша во рту? - сказал Мишка подозрительно.
      - Какая каффа, - сказал я, - никакой грефневой каф-ф-фы...
      - Может, овсяная? - спросил Мишка. - Ты что, съел, что ли, что?
      - Ка-кая офф-фяная? Фто я фъел? Нифефо я не фъел! - возмутился я.
      Но Мишка решил, что у меня во рту что-то всё-таки есть, поэтому скомандовал:
      - Открой рот!
      Я открыл рот. Мишка заглянул мне в рот и удивился, потом потрогал пальцем мой распухший язык и спросил:
      - Что у тебя это?
      Хватает грязными пальцами чужой язык да ещё спрашивает, что это...
      - Как - фто?.. Ях-фых, - сказал я. - Яхфых!
      - Какой яхфых? - спросил меня Мишка. Он, наверно, решил, что это не каша, конечно, у меня во рту, а какое-нибудь кушанье, что ли. - Чей яхфых?
      Я хотел всё сказать, что это мой язык, а у меня всё получался то какой-то яхфых, то какой-то фыхыях...
      - Ну прожуй тогда и проглоти, - сказал Мишка, - свой фыхыях.
      С большим трудом я объяснил Мишке, что "фыхыяхом" я называю свой язык и проглотить его не могу...
      - Ладно, - смирился Мишка, - язык свой ты можешь называть хоть фыхыяхом, хоть яхыфыхом, а теорема чтоб у тебя от зубов отскакивала. Повторяй за мной... "Если на стороне угла отложим от его вершины..."
      Я смотрел на Мишку дурак дураком, потому что за это время у меня во рту мой язык ещё подрос и я чувствовал, что, кроме фы или хы, я вообще ничего не смогу произнести.
      - Ну что ты молчишь? - спросил меня Мишка. - Повторяй!..
      Тогда я решил Мишке объяснить, что сегодня ему вообще лучше со мной не заниматься и что лучше перенести наше занятие на другой день. Потому что... И вот этим "потому что" я всё окончательно испортил.
      - Фыфифаеф, Фифа Фифкоф, - сказал я медленно, что означало: "Понимаешь, Миша Шишков".
      Потом я хотел рассказать, как меня укусила пчела, которую я назвал летающей собакой, и что у меня от этого распух язык, но Мишка разобрал только четыре слова: "Фыфифаеф, Фифа Фыфков" и "фобака", а всё остальное я и сам не разобрал, что я сказал.
      - Кто фифа? Я фифа? - разъерепенился Шишков. - Кто фобака? Что за фыфифаеф? Я ничего не фыфифаю! К нему приходят заниматься, а он обзывается всякими фифами, фобаками и какими-то фыфифахами... Сейчас же возьми все свои фыфифахи обратно или... или я тебе сейчас как дам по твоей дурацкой башке!
      И Мишка поднял в воздух целую кипу книг, которую он всегда таскал с собой. Между прочим, в этой кипе были два тома Большой советской энциклопедии.
      - Берёшь свои слова обратно или нет? - заорал снова на меня Мишка.
      - Я не могу взять свои слова обратно, - промычал я на своём фыфифахском языке, - потому что у меня язык растёт!
      - А мофги у тефя не рафтут? - заорал на меня Мишка, тоже почему-то неправильно выговаривая слова.
      Мне эта Мишкина мысль понравилась, что, если пчела укусила бы меня в голову и у меня стали бы расти мозги, я был бы умнее Мишки.
      - Ты берёшь свои слова обратно или нет? - спросил снова Мишка.
      Я бы, конечно, с радостью взял свои слова обратно, но к этому времени у меня язык настолько вырос и распух, что уже перестал и вовсе помещаться во рту. Его кончик вдруг сам по себе взял и вылез наружу. Поэтому я и сидел молча с высунутым языком и смотрел как дурак на Мишку.
      - Так, - сказал Мишка, - вместо того, чтобы извиниться, ты ещё мне язык показываешь?.. Спрячь язык!.. Кому говорят: спрячь!..
      Я попробовал выполнить Мишкину просьбу, но у меня из этого ничего не вышло. За это время, пока я пытался спрятать язык обратно в рот, язык подрос у меня ещё немного и высунулся ещё больше.
      - Ну знаешь? Это уже издевательство. Считаю до трёх, - сказал угрожающе Мишка, - не спрячешь, получишь по зубам!
      Пока Мишка считал до трёх, я успел написать в тетрадке, что меня укусила пчела в язык, и показал это Мишке.
      С криком: "Что же ты молчал раньше!.." - Мишка подбежал к цветку, стоявшему на подоконнике, зачерпнул из горшка целую горсть земли, потом полил её водой из графина и, подбежав ко мне, стал почему-то совать эту мокрую землю мне в рот. Тогда я выплюнул эту землю в горсть и стал совать эту землю Мишке в рот. Тогда Мишка дал мне по башке, а я ему дал по зубам.
      - Так, - раздался в дверях мамин голос, - значит, кулаками доказываете друг другу теорему?
      Драться мы сразу же перестали. А я сидел молча на полу весь перепачканный землёй, с высунутым языком.
      - Валентин, - сказала мама, - что это у тебя за гадость торчит изо рта? Сейчас же выплюнь!
      - Это не гадость, это у него язык, - объяснил Мишка, - его пчела укусила... А я ему в рот землю...
      - Зачем же ты это сделал, Миша? - спросила мама.
      - А меня в деревне один раз пчёлы кусали, и бабушка мне мокрую землю прикладывала по народной медицине, - объяснил Мишка.
      - Сначала надо жало вытащить, - сказала мама.
      Она прополоскала мне рот и вытащила жало и, погладив по голове, сказала:
      - Вот видишь, этот мёд тебя должен лечить, а теперь ты из-за него будешь болеть... - И добавила: - Не хнычь, пожалуйста, укусы пчёл вообще-то полезны...
      К вечеру язык у меня перестал болеть. С Мишкой мы помирились и на другой день занимались как ни в чём не бывало.
      А насчёт того, что укусы пчёл полезны, мама оказалась права. Потому что больше я никогда и никому не говорил неправду. Потому что, когда я хотел что-нибудь соврать, я чувствовал, как у меня во рту моментально начинает распухать язык, как будто меня снова пчела в язык ужалила.
      А вас, ребята, никогда пчела в язык не жалила?..
      Будьте осторожны!!!