ПРЕДИСЛОВИЕ 

В этой книге излагаются шесть кратких биографий, шесть политических портретов людей, входивших в разное время в ближайшее окружение Сталина: Молотова, Кагановича, Микояна, Ворошилова, Маленкова и Суслова.

Могут спросить – почему из множества людей, в разное время стоявших в непосредственной близости к Сталину и обладавших большой властью, я избрал приведенные выше шесть имен? Почему я не рисую портреты Г. К.Орджоникидзе,С. М. Кирова, М. И. Калинина, А. С. Енукидзе и других, кто при всех своих недостатках составлял лучшую часть ближайшего окружения Сталина в конце 20-х и первой половине 30-х годов? Почему я, с другой стороны, не привожу в своей книге политических биографий таких людей, как Н. И. Ежов, Л. П. Берия, Г. Г. Ягода, А. Н. Поскребышев, Л. 3. Мехлис,А. Я.Вышинский, и других, составлявших худшую часть помощников и приближенных Сталина?

Мой ответ прост. Все перечисленные выше люди, портреты которых отсутствуют в нашем очерке, погибли или умерли еще при жизни Сталина или ненадолго его пережили. Я же хотел проследить политическую и личную судьбу тех, кто вступил в партию и начал свою политическую карьеру еще при жизни Ленина, успешно продолжал ее при Сталине, но пережил страшную сталинскую эпоху и был активным политическим деятелем во времена Хрущева. И все эти люди еще жили во времена Брежнева, а кое-кто из них даже пережили Брежнева, Андропова и Черненко. Все они играли важную роль в нашей истории. Двое в разное время возглавляли Советское правительство (Молотов и Маленков). Двое в разное время возглавляли Президиум Верховного Совета СССР (Ворошилов и Микоян). Трое занимали в разное время второе место в партийной иерархии (Каганович, Маленков и Суслов). Все они десятилетиями заседали в Политбюро, в Совете Министров СССР, и их решения прямо или косвенно отражались на судьбах миллионов людей. Но и в их собственной судьбе отразилась история, отразились различные эпохи, пережитые нашей страной. На таких именно людей опирался Сталин, они были ему необходимы для установления тоталитарной диктатуры, но и он был им необходим, чтобы сохранить свою долю влияния и власти. Это делает их типичными представителями сталинской системы.

Никто из изображенных в этой книге людей не может быть назван, в сущности, выдающимся политическим деятелем, хотя на подмостках исторической сцены им и доводилось играть важные роли. Но не они были режиссерами или авторами сценария. Молотов не был дипломатом – я хотел сказать: настоящим дипломатом, – хотя и занимал долгие годы пост министра иностранных дел.

Ворошилов не был настоящим полководцем, хотя и командовал армиями, фронтами и даже группами фронтов. Суслов не был настоящим теоретиком или идеологом марксизма, хотя и занимал должность «главного идеолога» партии. Маленков был многоопытен в аппаратных интригах, но малоопытен в настоящей государственной деятельности. Каганович сменил множество самых высоких должностей, но так и не научился грамотно писать – даже простое письмо или записку. Несколько выше других по интеллекту можно поставить только Микояна. Однако и он был лишь полуинтеллигентом, лучше других знавшим тот предел, выход за который означал для него смерть.

Ко всему прочему это была очень недружная команда, все они враждовали между собой. Но Сталин и не хотел иметь около себя дружной команды. Он ценил другое, чем обладали люди из его ближайшего окружения. Почти все, о ком мы будем здесь говорить, были не только сами старательными и энергичными работниками, но и умели заставить работать своих подчиненных, используя главным образом методы запугивания и принуждения. Они часто спорили друг с другом, и Сталин поощрял эти споры, но только следуя принципу «разделяй и властвуй». Он допускал некоторый «плюрализм» в своем окружении и извлекал выгоду из взаимных споров и вражды среди членов Политбюро, так как это позволяло ему нередко лучше формулировать свои собственные предложения и идеи. Поэтому на обсуждениях в Политбюро или Секретариате ЦК партии Сталин обычно выступал последним. Его ближайшие помощники научилисьтолько поддакивать ему и могли выполнить любой, даже самый преступный приказ вождя. Того, кто не был способен на преступления, не только отстраняли от власти, но и физически уничтожали. Это был особый отбор, и перечисленные нами шесть человек прошли его успешнее других. Эти люди ступили на путь перерождения в то время, когда революционная твердость превращалась в жестокость и даже садизм, политическая гибкость – в беспринципность, энтузиазм – в демагогию.

Все эти люди были развращены Сталиным и условиями своей эпохи. Но развратила их не только та громадная власть, которой они обладали сами и от которой уже не могли отказаться, но и неограниченная власть вождя, в чьем подчинении они оказались и кто мог в любое время уничтожить каждого из них. Не только честолюбие, тщеславие, но и страх вели их от преступления к преступлению. Никто из людей, изображенных в книге, не родился преступником или злодеем. Однако условия, в которые их поставил сталинский режим, не снимают ответственности с этих ближайших помощников Сталина. Отбор людей для управления страной зависел не от одной лишь прихоти или каприза Сталина. Эти люди старались отличиться перед ним и предоставить тот «товар», который был ему так нужен. Но это был особый «спорт» или соревнование, ибо этим людям надо было идти по трупам других людей – и не только действительных врагов партии и революции, но и тех, кого они лживо представляли врагами.

Во многом люди из окружения Сталина были схожи. Но во многом они были различны, Одни из них могливыполнить любой самый несправедливый и бесчеловечный приказ, сознавая его жестокость и «не испытывая от этого удовольствия». Другие постепенно втягивались в преступления и превращались в садистов, которые получали удовлетворение от своих чудовищных оргий и издевательств над людьми. Третьи превращались в фанатиков и догматиков, заставляя себя искренне поверить, что все то, что они делают, необходимо для партии, революции или даже для «счастливого будущего». Но каковы бы ни были типы, формы и мотивы поведения людей из окружения Сталина, в любом случае речь здесь о тех, кем ни наша страна, ни Коммунистическая партия, ни человечество не могут гордиться.

И все же их судьба поучительна и представляет поэтому немалый интерес для историка, который не может выбирать своих персонажей только из чувства симпатии или антипатии. К тому же из истории необходимо извлечь и некоторые уроки, главный из которых состоит, конечно же, в том, что в Советском Союзе должны быть наконец созданы такие демократические механизмы, при которых люди, подобные Сталину и большинству деятелей из его окружения, уже никогда не могли бы оказаться у власти.

Составлять биографию даже самых известных политических деятелей в нашей стране дело нелегкое, ибо наиболее важные стороны их деятельности сохраняются в глубокой тайне. Они хотели известности и славы, они поощряли свой «малый» культ личности, но не желали, чтобы публика знала настоящие факты их политической биографии и личной жизни. Они делали политику в кабинетах за многими дверьми, они отдыхали за высокими заборами государственных особняков, они старались оставлять как можно меньше документов, по которым историку легче было бы реконструировать прошлое. Поэтому я заранее прошу извинения у читателей за возможные неточности и заранее благодарю за любые замечания и дополнения. Я особенно признателен тем, кто помог мне на самых ранних стадиях этой работы, материалы к которой мне пришлось собирать немало лет.

Первое издание этой книги вышло в свет в 1983 году в Англии, затем она была переведена на итальянский, шведский, сербско-хорватский и некоторые другие языки. В 1984 году в США появилось дополненное русское издание, которое переведено на польский и венгерский языки. С тех пор накопилось много новых материалов и свидетельств, и я получил наконец возможность опубликовать книгу на Родине. Большое число писем, замечаний и помощь друзей позволили мне подготовить теперь еще одно, значительно дополненное и исправленное издание.

В статье «Трудно быть историком в Москве» прогрессивный итальянский политик, дипломат и ученый Роберто Тоскано, с которым я имел приятную возможность несколько раз встречаться и беседовать, писал:

«Конечно же, всем известно, что лучшие места для написания книг по советской истории – это Стэнфорд и Принстон в гораздо большей степени, чем Москва и Ленинград. Между советологом, который работает в библиотеке Гуверовского института, и Роем Медведевым в его комнатушке, набитой книгами, со списком материалов, которые, если повезет, он обнаружит у советского друга илииностранного корреспондента, существует такая же разница, какая была между братьями Райт и инженерами из НАСА. Разница заключается еще и в том, что Медведев вынужден быть историком-кустарем, в то время как в других частях света более удачливые историки нажимают на кнопку и получают фотокопию любого документа, не нуждаясь при этом в разрешении знаменитых „спецхранов“, материалы которых доступны лишь после мотивированного запроса. Однако со всеми своими ограничениями упорное кустарничество Медведева сообщает нам нечто очень важное, что не может быть заменено огромными трудами, выпускаемыми американскими университетами»[1].

Тоскано прав: очень трудно работать историком в Москве, конечно, если этот историк хочет изучать реальную историю своей страны, а не комментировать очередные указания директивных инстанций. Однако необходимо отметить, что не только в Москве, но и в Стэнфорде и в Принстоне нельзя получить многих важнейших документов по советской истории – какие бы кнопки ни нажимал при этом американский советолог. Эти документы хранятся пока еще в советских архивах, и, хотя наши архивы становятся в последние годы более доступными, работая в них, историк чаще будет получать отказ, чем разрешение. Во-вторых, немало важнейших событий происходит в нашей стране, находя отражение не в официальных документах, а лишь в несовершенной человеческой памяти – у оставшихся в живых участников этих событии. Поэтому многие книги, подобные той, которую я здесь представляю советскому читателю, приходится создавать годами, складывая их из крупиц тех сведений и свидетельств, которые можно добыть, как правило, только в Москве и тем труднее, чем дальше мы от эпохи Сталина. Надеюсь, что некоторые из подобных материалов я смогу получить и от новых читателей после издания этой книги.

На протяжении всех лет в работе над книгой мне помогали многие товарищи. Раздел о Кагановиче написан при участии П. В. Хмелинского, о Суслове – при участии Д. А. Ермакова,

20 июня 1989 г.

ОБ ОДНОМ МОСКОВСКОМ ДОЛГОЖИТЕЛЕ 

«Часы у меня еще остались»

Одна из моих знакомых, торопясь на работу, забыла дома часы. Проходя по улице Грановского, она увидела стоявшего на тротуаре старичка небольшого роста. «Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени?» – спросила женщина. «Слава богу, часы у меня еще остались», – произнес старик и назвал время. Когда он поднял лицо, женщина, дочь одного из расстрелянных в 1937 году старых большевиков, с удивлением узнала в старике Молотова, человека, который в 30-е годы возглавлял Советское правительство и имя которого еще в конце 40-х годов при перечислении членов Политбюро ЦК ВКП(б) неизменно стояло на втором месте после имени Сталина.

В некоторых из обстоятельных работ по истории СССР или КПСС имя Молтова еще встречается, хотя и очень редко. Ему посвящена даже небольшая статья в последнем издании Большой Советской Энциклопедии. Однако многие молодые люди, с которыми мне приходилось беседовать в последнее время, даже не знают имени Молотова. Мне это не кажется странным, хотя очень удивило однажды такого вдумчивого американского журналиста, как Хедрик Смит.

«Люди Запада забывают, – пишет он в своей книге „Русские“, – что из своего далека они подчас знают о некоторых исторических событиях в Советском Союзе больше, чем русская молодежь. Для меня наиболее наглядным примером этого явления служит один эпизод, происшедший с Аркадием Райкиным, знаменитым советским эстрадным актером. Как-то зимой с ним случился сердечный приступ, и его положили в больницу, где актера навестил его восемнадцатилетний внук. Вдруг Райкин подскочил на кровати, пораженный тем, что мимо палаты прошел Вячеслав Молотов, ближайший из оставшихся в живых соратников Сталина, в прошлом Председатель Совета Министров и министр иностранных дел.

– Это он! – ахнул Райкин.

– Кто? – спросил внук; лицо человека, прошедшего по коридору, было ему незнакомо…

– Молотов, – пробормотал Райкин.

– А кто это, Молотов? – спросил юноша с ошеломляющим неведением. Такая историческая глухота, как сказал один ученый средних лет, привела к развитию поколения молодых, не знающих ни злодеев, ни героев и поклоняющихся разве что звездам западной «рок-музыки».[2]

Конечно, люди более старшего поколения хорошо помнят Молотова. Однако и они, в сущности, ничего не знали о судьбе экс-премьера в последние двадцать лет и даже о том, жив ли он. Поэтому они с большим удивлением прочли в конце 1986 года короткое извещение Совета Министров СССР о смерти на 97-м году жизни Молотова В. М., бывшего с 1930 по 1941 год Председателем Совета Народных Комиссаров. Это прозвучало для многих и как извещение о смерти, и как возникновение имени Молотова из политического небытия.

Молотов вступил в партию большевиков в 1906 году, и он, вероятно, был в последний год своей жизни самым старым из членов партии. До конца 70-х годов старейшим членом партии в нашей стране была Фаро Ризель Кнунянц, которая примкнула к движению социал-демократов в 1903 году. Однако она умерла в конце 1980 года в возрасте 97 лет. В 1983 году в возрасте 99 лет умер Тимофей Иванович Иванов, член КПСС с 1904 года. Летом 1985 года также в возрасте 99 лет умерла Анна Николаевна Бычкова, вступившая в партию в июне 1906 года. Теперь умер и Молотов…

Но если Молотов мало побыл самым старым членом партии, то он, несомненно, был долгое время единственным из оставшихся в живых членов ЦК партии начала 20-х годов. Лишь немногие из них умерли естественной смертью, большинство было расстреляно или погибло в тюрьмах и лагерях. И Молотов приложил немало стараний к уничтожению всех этих людей.

Карьера при Ленине

Настоящая фамилия Молотова Скрябин. Когда он начал впервые печататься в большевистских газетах, его небольшие заметки и статьи появлялись под разными псевдонимами. Только в 1919 году на брошюре об участии рабочих в хозяйственном строительстве автор поставил псевдоним «Молотов», который вскоре и стал его постоянной фамилией.

Многие считали почему-то, что Молотов происходил из дворянской семьи. Это не так. Он родился 9 марта 1890 года[3] в слободе Кукарка Вятской губернии и был третьим сыном мещанина Михаила Скрябина из города Нолинска. Отец Молотова был обеспеченным человеком и дал своим сыновьям неплохое образование. Вячеслав окончил в Казани реальное училище и получил даже музыкальное образование. В России происходила революция, и большинство казанской молодежи было настроено весьма радикально. Молотов вступил в один из кружков самообразования, где изучали марксистскую литературу. Здесь он подружился с Виктором Тихомирновым, сыном богатого купца и наследником крупного состояния, который тем не менее вошел в большевистскую группу в Казани еще в 1905 году. Под влиянием Тихомирнова Молотов также вошел в эту группу в 1906 году. В 1909 году Молотов был арестован и сослан в Вологду. По окончании ссылки он приехал в Петербург и поступил в Политехнический институт. В 1912 году в столице начала выходить первая легальная большевистская газета «Правда». Одним из ее организаторов был Тихомирнов, передавший на нужды газеты крупную сумму денег. К работе в газете Тихомирнов привлек и Молотова, который опубликовал здесь несколько статей. Позднее, уже в 30-е годы, Молотов всячески покровительствовал дочери своего друга – балерине И. Тихомирновой, танцевавшей в Большом театре.

Из-за арестов и эмиграции многих лидеров партии не только петербургская, но и вся российская организация большевиков оказалась в начале войны без руководителей. Только осенью 1915 года под руководством А. Шляпникова в Петрограде было вновь создано Русское бюро ЦК. Годом позже в него вошел и двадцатишестилетний Молотов. Естественно, что в первые дни Февральской революции он оказался заметной фигурой. В марте 1917 года входил в редакцию «Правды» и в исполком Петроградского Совета.

Но после возвращения из ссылки и эмиграции руководителей партии Молотов отошел на вторые роли. Он не обладал ни ораторским талантом, ни сильной волей, ни революционной энергией. Поэтому не смог сколько-нибудь отличиться ни в бурные месяцы революции 1917 года, ни в годы последовавшей за ней гражданской войны. Но Молотов показал себя человеком исполнительным, усидчивым и старательным. К тому же он имел почти законченное техническое образование. В 1918 году Молотов возглавил Совет Народного Хозяйства Северного района, в который входили тогда 7 губерний бывшей России и Карельская трудовая коммуна. В 1919 году он руководил восстановлением хозяйства и советских организаций в Поволжье. Летом 1919 года во время совместной поездки на агитпароходе «Красная звезда» Молотов познакомился с Н. К. Крупской. Знакомство с Лениным произошло еще раньше, в апреле 1917 года.

Вскоре у Молотова стали возникать острые конфликты с местными работниками. Это привело к тому, что его отозвали из Поволжья и направили на Украину, где он работал всего несколько месяцев. В этот период центральный аппарат РКП (б) значительно увеличился, что было естественно в условиях однопартийной системы. К тому же в марте 1919 года умер Я. М. Свердлов, который почти единолично и оперативно руководил до тех пор аппаратом партии. Было решено создать Секретариат ЦК на коллегиальной основе, и в 1920 году Пленум ЦК избрал секретарями ЦК Н. Н. Крестинского, Е. А. Преображенского и Л. П. Серебрякова. Все они были сторонниками Троцкого, и после «профсоюзной дискуссии» Ленин принял решение полностью обновить состав Секретариата. Это удалось сделать после X съезда РКП (б), на котором платформа Троцкого и его группа потерпели поражение. В новый Секретариат и в состав ЦК был избран Молотов. Он стал не только секретарем ЦК, но и кандидатом в члены Политбюро. Работая в Секретариате, Молотов проявил чрезвычайную усердность в канцелярской работе, однако ему не хватало самостоятельности и авторитета. К тому же Ленина крайне раздражал столь ненавистный ему бюрократизм, которым с самого начала характеризовалась работа многих созданных при ЦК РКП (б) вспомогательных отделов. Весной 1922 года было решено реорганизовать Секретариат, расширить его права и функции и поставить во главе этого органа одного из членов Политбюро. Зиновьев и Каменев предложили кандидатуру Сталина, и Ленин согласился с этим предложением.

Карьера при Сталине

Новый Секретариат ЦК был сформирован после XI съезда партии в составе Сталина, Молотова и Куйбышева. Сталин, ставший теперь Генеральным секретарем, оставил Молотова в Секретариате не только потому, что последний проявил по отношению к нему полную и безусловную лояльность. Сталин оценил также бюрократическую старательность и работоспособность Молотова. Тот не был создан для первых ролей, и его почти не видели среди рабочих и крестьян. Зато он аккуратно вел бесчисленное количество дел, выполняя ту канцелярскую часть работы Секретариата, которую не слишком любил делать Сталин. Большевики первого поколения, не особенно ценившие кабинетную работоспособность, уже тогда дали Молотову презрительную кличку «каменная задница».

На похоронах В. И. Ленина Молотов нес гроб вождя вместе с другими членами и кандидатами в члены Политбюро. Хроникеры «Правды» писали 28 января 1924 года: «4 часа. Тт. Сталин, Зиновьев, Каменев, Молотов, Бухарин, Рудзутак, Томский и Дзержинский поднимают гроб и, обойдя помост со стороны Красной площади, следуют с телом Владимира Ильича к склепу. Впереди знаменосцы».

В 20-е годы мы видим Молотова почти всегда рядом со Сталиным. Молотов активно участвует в борьбе против троцкистской, а затем против зиновьевской и «объединенной» оппозиций. На съездах партии он делает обычно доклады по организационным вопросам, часто пишет для «Правды», выпускает одну за другой брошюры и книги: «Вопросы партийной практики», «Партия и Ленинский призыв», «Ленин и партия за время революции», «Об уроках троцкизма», «Политика партии в деревне». Хотя Молотов никогда не был знатоком аграрного вопроса, но именно он возглавил с 1924 года комиссию ЦК по работе в деревне. В 1928–1929 годах Молотов, теперь уже полноправный член Политбюро, без колебаний поддержал Сталина в борьбе с так называемым «правым уклоном».

Особое усердие он проявил в борьбе с правыми в Московской партийной организации, неистово обвиняя «оппозицию» и ее лидера Н. А. Угланова. И если на XV съезде партии Молотов фактически высказался против принудительного изъятия хлеба и предупреждал, что подобная линия «ведет к разрушению Советского государства», то месяц спустя он уже настаивал на диаметрально противоположной точке зрения, резко раскритиковав решения пленума МГК ВКП(б), выступившего против чрезвычайных мер при проведении хлебозаготовок. Молотов и здесь следовал за «хозяином». В ноябре 1928 года он стал первым секретарем МГК ВКП(б), оставаясь одновременно одним из секретарей ЦК. В газете «Московская правда» приведены интересные факты его руководства: за сто тридцать дней пребывания на посту первого секретаря МГК Молотов действительно «сплотил» коммунистов столицы вокруг «вождя», перетряхнув практически все руководство Московской партийной организации. Из шести заведующих отделами МГК четверо были освобождены, из шести секретарей райкомов столицы продолжали выполнять партийные обязанности только двое. По сравнению с прошлыми выборами почти на 60 процентов был обновлен состав бюро МГК. Из 157 избранных членов Московского комитета в прежний его состав входили 58. Из членов МГК выбыли Бухарин, Рютин, а избрали Кагановича и других явных сталинцев.

Молотов с блеском выполнил поручение Сталина, разрубив «тугой узел» в столичной парторганизации[4].

Сухой, деловитый, как бы лишенный эмоций Молотов беспрекословно выполнял любые указания и директивы Сталина. И Сталин оценил эту покорность. Когда после отставки А. И. Рыкова оказался вакантным пост Председателя Совета Народных Комиссаров, Сталин предложил именно Молотова избрать главой Советского правительства. На заседании ЦК и ЦКК ВКП(б) в декабре 1930 года Молотов выступил с речью, в которой сказал:

«Сейчас, ввиду моего нового назначения, я не могу не сказать несколько слов о себе, о своей работе… У меня, как коммуниста, нет и не может быть большего желания, чем быть на деле учеником Ленина. Мне недолго пришлось работать под непосредственным руководством Ленина. В течение последних лет мне пришлось… проходить школу большевистской работы под непосредственным руководством лучшего ученика Ленина, под руководством товарища Сталина. Я горжусь этим. До сих пор мне приходилось работать в качестве партийного работника. Заявляю вам, товарищи, что и на работу в Совнарком я иду в качестве партийного работника, в качестве проводника воли партии и ее Центрального Комитета»[5].

Конечно, Молотову пришлось немало поработать и в годы первой и второй пятилеток, хотя основная тяжесть работы по созданию советской промышленности легла на плечи народных комиссаров и их главных помощников. Не со всеми Молотов ладил; частыми были, например, его конфликты с наркомом тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе, а также с наркомом С. С. Лобовым и некоторыми другими. Но Сталин обычно всегда поддерживал Молотова. Сталину нравилась не только неутомимая и лояльная деятельность Молотова, но и то, что тот был человеком маленького роста. Крупные, высокие и красивые люди раздражали низкорослого и рябого диктатора. В знаменитом стихотворении О. Мандельштама о Сталине, которое стоило поэту жизни, есть строка:

Как писала позднее вдова Мандельштама: «Тонкую шею» Осип приметил у Молотова – она торчала из воротничка, увенчанная маленькой головкой»[6].

Молотов: на волосок от ареста

Еще при проведении коллективизации и насильственном выселении богатых, да и многих бедных крестьян и середняков в 1930–1931 годах Молотов выезжал в отдельные районы страны в качестве чрезвычайного уполномоченного, наделенного неограниченными правами. Особенно зловещую роль играл он на Украине, где в 1932 году руководил хлебозаготовками в южных областях.

Страшная хроника пребывания Молотова на Украине такова. В один из первых приездов туда в конце декабря 1931 года Молотов выступил на заседании Политбюро ЦК КП(б)У, отметил крайнюю неудовлетворительность выполнения плана хлебозаготовок и возникшую прямую угрозу их срыва. Он потребовал применения «особых мер» и повышения «большевистской бдительности в отношении классового врага». Достижение плана любой ценой означало усиление карательных мер. В октябре 1932 года Молотов вновь на Украине, чтобы обеспечить выполнение хлебозаготовок. При его непосредственном участии осуществлен ряд репрессивных мероприятий. На очередном заседании Политбюро Украины, на котором присутствовал Молотов, вся вина за невыполнение плана была возложена на местные парторганизации. Кроме того, было решено применять взыскания, штрафы и судебные репрессии к единоличникам, уклонявшимся от хлебозаготовок. Согласно специальной инструкции, допускалось изъятие земли и высылка за пределы области. Затем 17–18 ноября на специальном заседании Политбюро Украины также с участием Молотова были ужесточены меры по отношению к колхозам-должникам. В проведении репрессий использовался весь «богатый» опыт насилия, разработанный комиссией Кагановича на Северном Кавказе. Предполагалось провести массовые чистки среди сельских коммунистов[7]. Результаты «аграрной политики» Молотова – тысячи жизней, тысячи искалеченных судеб. Но последствия кампании хлебозаготовок были еще более ужасны. Украину охватил страшный голод, унесший миллионы жизней.

Однако, когда в 1936 году в Москве под руководством Сталина, Ежова и Ягоды началась подготовка первого «открытого» судебного процесса над группой Зиновьева – Каменева, реальная опасность нависла и над самим Молотовым. У него были на этот счет какие-то разногласия со Сталиным. Об этом писал в своей книге, впервые увидевшей свет в США еще в 1953 году[8], Александр Орлов (Лев Фельдбин), крупный советский разведчик, бывший генерал НКВД, работавший в Испании и отказавшийся вернуться в СССР на верную гибель. Он тщательно скрывался в США даже от американских властей и сумел пережить Сталина на двадцать лет. Вот что писал А. Орлов:

«Из официального отчета о процессе „троцкистско-зиновьевского центра“ видно, что, перечисляя на суде фамилии руководителей, которых „центр“ намеревался убить, никто ни разу не упомянул фамилию Молотова. Между тем Молотов занимал в стране первое место после Сталина и был главой правительства. Подсудимые заявляли, что они готовили террористические акты против Сталина, Ворошилова, Кагановича, Жданова, Орджоникидзе, Косиора и Постышева, но к Молотову подобные злодейские замыслы почему-то не относились. Сейчас мы увидим, что ничего таинственного в этом нет. С самого начала следствия сотрудникам НКВД было приказано получить от арестованных признания, что они готовили террористические акты против Сталина и всех остальных членов Политбюро. В соответствии с такой директивой Миронов потребовал от Рейнгольда, который согласился… давать показания против старых большевиков, чтобы тот засвидетельствовал, что бывшие лидеры оппозиции готовили убийство Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича, Кирова и других вождей. В СССР принято перечислять эти фамилии в строго определенном порядке, который показывает место каждого из „вождей“ в партийной иерархии; сообразно этому порядку Молотов и был назван в показаниях Рейнгольда сразу после Сталина. Но когда протокол этих показаний был представлен Сталину на утверждение, тот собственноручно вычеркнул Молотова. После этого следователям и было предписано не допускать того, чтобы имя Молотова фигурировало в каких-либо материалах будущего процесса.

Этот эпизод вызвал в среде руководителей НКВД понятную сенсацию. Напрашивался вывод, что логически должно последовать распоряжение об аресте Молотова, чтобы посадить его на скамью подсудимых вместе с Зиновьевым и Каменевым, как соучастника заговора. Среди следователей начал циркулировать слух, что Молотов уже находится под домашним арестом. В НКВД никто, исключая, быть может, Ягоду, не знал, чем Молотов навлек на себя сталинское недовольство, но, если верить тогдашним упорным слухам, Сталина рассердили попытки Молотова отговорить его устраивать позорное судилище над старыми большевиками.

Вскоре Молотов отправился на юг отдыхать. Его неожиданный отъезд был тоже воспринят верхушкой НКВД как зловещий симптом, больше того – как последний акт разворачивающейся драмы. Все знали, что не в обычаях Сталина убирать наркома или члена Политбюро, арестовывая его на месте, при исполнении служебных обязанностей. Прежде чем отдать распоряжение об аресте любого из своих соратников, Сталин имел обыкновение отсылать их на отдых или объявлять в газетах, что такой-то получил (либо получит) новое назначение. Зная все это, руководство НКВД со дня на день ожидало распоряжения об аресте Молотова. В «органах» были почти уверены, что его доставят из отпуска не в Кремль, а во внутреннюю тюрьму на Лубянке.

Сталин держал Молотова между жизнью и смертью шесть недель и лишь после этого решил «простить» его.