 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Лондон Джек :: Чехов Антон Павлович :: Самохвалов Максим :: Родари Джанни :: Толстой Лев Николаевич :: Уилсон Жаклин :: Горький Максим :: Деверо Джуд Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Камо :: Самый яркий свет :: Притчи :: Господство женщин :: Влюбленный опекун :: Последний дюйм :: Полюбить никогда не поздно :: Муму |
ЭнергоблокModernLib.Net / Советская классика / Медведев Григорий Устинович / Энергоблок - Чтение (стр. 4)
Пол покрыт голубой латексной дорожкой. От нее остро пахнет химией. Сушит носоглотку. Палин глотает слюну. Стремительно входит Торбин. В сером костюме. Пиджак расстегнут. От быстрого движения длинный модный галстук отбрасывает с упитанного живота вправо. В руке алая папка. – Здравствуйте, товарищи! С ним Мошкин. Волнуется. Порозовел. От волнения складки на шее несколько расправились. Всех интересует Торбин. Фантастический прыжок по службе. При весьма средних данных. «Умел молчать… – вспоминает Палин. – Умеренно скрытен. Не выделялся. И все же… Женился на чьей-то дочке… Говорили… Представителен. Не отнимешь. Родился с лицом руководителя. Тогда уже видно было, что птичка с крылышками. Тяготел к начальству. С равными был несколько фамильярен. Держал дистанцию. Металл в голосе сдерживал, но порою проскакивало… А теперь, куда там! Дребезжит и переливается всеми нотками. Собственно, выработался вполне четкий заурядный тип руководителя. Продукт времени… Такие, может, и нужны для порядка. Однако по крайности можно и обойтись. Тянет работу весьма квалифицированное сегодня в технике и общеобразовательном плане низшее и среднее звено. Бесспорная заслуга Советской власти. А что, если бы руководители – таланты, гении? Вот прибыли-то было государству!..» Торбин сидел на стуле артистически вольно, откинувшись на спинку. Лицо квадратное, холеное, тонкокожее, со следами когда-то сильного румянца, но сейчас поблекшею. Глаза отрешенные. Светло-серые. Взглядом уперся в столешницу. Волосы очень тонкие, пепельные, рассыпаются. Он то и дело поправляет их растопыренной пятерней. Заговорил холодновато, сидя все в той же вольной позе. Металл в голосе. – Я, товарищи, крайне удивлен столь необычным началом. Извините, но в первый же день пуска на уникальном блоке угробить три насоса… – Он поднял вверх белую руку с вытянутым указательным пальцем, потряс ею. – Стоимостью полмиллиона каждый! Уму непостижимо! Прошу директора объяснить причины… – Торбин слегка взбычил голову, наморщил лоб и вытаращил холодные глаза. – Объясняйте! – И сел пряменько, положив обе руки па стол перед собой. На лице деланная наивность. – Объясняйте… Мошкин покраснел, засуетился, но вдруг нашелся, пробасил: – Алимов доложит… Алимов в это время будто нюхал воздух перед собой, часто и мелко кивая кому-то головой. – Харлов проанализирует… Начальник производственно-технического отдела… – шепнул Мошкину Алимов и налился густой кровью. Торбин холодно улыбнулся, несколько раз крест-накрест рассек ладонью воздух, иронически произнес. – Харлов, Марлов… Мне все равно… Анализ… Харлов встал. Черные волосы рассыпались по бокам, образовав белый пробор посредине. – Сидите… – небрежно разрешил Торбин. Харлов сел и дольше положенного молчал. – Собственно, причиной всего, – начал он, – неотработанность режима… Вернее, тут был переходный режим… – Вот-вот, переходный… – вставился Алимов. – Дайте же человеку сказать! – вытаращился на Алимова Торбин. Маленькими ручками Харлов подобрал волосы, но они снова упали по сторонам. – Мы слишком долго работали на переходном режиме. В этом все дело. Режим переходный, и его надо проскакивать быстро… – В чем же, извините мою тупость, дело? – Торбин постучал себя кулаком по лбу и обвел всех удивленными холодными глазами. – Дело в том, что турбина к этому времени к пуску не была готова. Все дело в этом. Мы старались продержаться на мощности, превратив переходный режим в стационарный, но… Торбин уже не слушал, перебил: – Товарищи! Страна испытывает нефтяной голод. Прошу это зарубить себе на носу! Пуск энергоблока мощностью миллион киловатт экономит стране два миллиона тонн нефти в год! Передо мною, надеюсь, собрался весь командный состав блока? Алимов и Мошкин усиленно закивали. – Да, да, Сергей Михайлович. – Я хочу сегодня послушать каждого… Каждого начальника цеха, отдела, службы о степени готовности. Только в этом случае я со спокойной совестью смогу доложить министру… Товарищи! Еще раз подчеркиваю – немедленный успешный пуск вашего миллиона насущно необходим! Пожалуйста, начинайте… Вы первый? – он указал рукой на Пряхина. Тот встал. – Пожалуйста, сидите… Пряхин сел. Представился: – Начальник реакторного цеха Пряхин. – Пряхин, Пряхин… – Торбин возвел глаза к потолку. – Бомбу варил? – Варил. Торбин удовлетворенно кивнул. – Варил бомбу… А теперь здесь варим. Готовность?.. – Лицо Пряхина приняло выражение большей озабоченности, толстовские брови шевелились. – Блок-то пустим. Дело не в том… Плохо готовы, вот что… Имею в виду персонал. Весь состав цеха до момента пуска осуществлял курирование монтажа. Учиться было некогда… – Плохо, – оценил Торбин. – Пустишь? – Пущу, но за возможные последствия ручаться трудно. Дальше… На восьмидесяти процентах арматуры не смонтированы электроприводы. Придется крутить ломиками вручную. Известно, электропривод закрывает некоторые задвижки до четырех минут… Сколько же будет крутить рука?.. Я уж не говорю о невозможности задействовать все блокировки… Электрифицирована в основном арматура, участвующая в защитах… Лицо Торбина несколько озаботилось. – Ну, здесь ты перегнул. Пускали и не такие объекты… – Нет, такие не пускали. Этот первый. – Еще? – Еще… Будем пускать, что еще… Будем пускать… – Следующий, – попросил Торбин. – Начальник турбинного цеха Дрозд. – Дрозд? – переспросил Торбин. – Дрозд… – Ну хорошо, товарищ Дрозд, мы вас слушаем. – Только что доложили шеф-монтеры, – с некоторым волнением в голосе начал Дрозд, – регулятор скорости и стопорно-дроссельный клапан отлажены. Машина к пуску готова… В остальном по персоналу и арматуре те же замечания. Не знаю, как химики будут загружать смолой фильтры конденсатоочистки… Задвижки там диаметром восемьсот миллиметров. Вручную крутить шесть часов каждую, а их сорок… Торбин вновь занял вольную позу, забарабанил пальцами по столу. – Но… самое страшное – будем пускаться без автоматики. Ни один автоматический регулятор не налажен… – Где вы работали раньше? – спросил Торбин. Дрозд заморгал глазами. После продолжительной паузы ответил: – На ТЭЦ… – Атомных станций не знаете? – Нет… – Хорошо, следующий. – Начальник радиационно-химического цеха Шаронкин. Торбин снова глянул в потолок. – Бомбу варил? – Варил бомбашку, а как же… Было дело под Полтавой… Варили бомбашку, хе-хе… «Понесло», – подумал Палин. – Серьезней! – прервал Торбин. – А что серьезней?! – Наплывы кожи на лице Шаронкина налились алой кровью. – Что серьезней? Блок спецхимии монтажом не готов. – Ну и что? – Торбин смотрел на него строго, во все глаза. И вдруг взвился: – Что это вы из себя юродивого строите?! Говорите, куда будете девать дебалансную воду?! Кто будет «варить» воду? – Не знаю… – Шаронкин усиленно вертел головой, явно вызывая раздражение Торбина. – Блок монтажом не готов, и этим все сказано. – Почему так непозволительно затянулся монтаж? – обратился Торбин к Алимову и Мошкину, но Шаронкин, перестав вдруг вертеть головой, упредил ответ главного инженера: – Поздно, слишком поздно поставлено оборудование, Сергей Михайлович… – Кто виноват? Шаронкин перешел в наступление: – Кстати сказать, ваш предшественник, замминистра Мармонов, вплотную занимался этим вопросом… И на этом самом стуле… умер, ведя, как и вы сейчас, заседание штаба… На мгновение в конференц-зале наступила тягостная тишина. – Что вы мне зубы заговариваете?! – Торбин впервые покраснел, но нашелся. – Я умирать не собираюсь… А вы ведете себя нагловато… Хотите показать, что никого и ничего не боитесь? Анархист?.. Не советую… – И обратился к Мошкину: – Что сделано для организации слива дебалансных вод? Мошкин повернул голову к Алимову. Тот вскочил как ужаленный. – Сергей Михайлович, все предусмотрено, все предусмотрено… От блока к морю протянули трубу-четырехсотку. И от насосной техводоснабжения тоже. Будем разбавлять активные сбросы до минус девятой и в море… Все предусмотрено… Торбин, подперев рукой подбородок, навалившись грудью на стол и несколько запрокинув голову, внимательно и с интересом смотрел на Алимова. В глазах его попеременно сквозили то сочувствие, то легкое недоверие. – Скажите, – прервал он Алимова, – а согласующая подпись саннадзора на сброс есть? – Нет, – ответил Алимов, – но будет. По телефону договоренность имеется… – Оказывается, вопрос решен, – повернулся Торбин к Шаронкину. И хотел еще что-то сказать, но Палин прервал его: – Нет! Вопрос не решен. – Палин встал, громко отодвинув стул. Сердце колотилось. От волнения острее ощутил неприятный запах паласа. Теперь стояли двое: Алимов и Палин. Торбин снова небрежно помахал туда-сюда ладонью и ехидно спросил, почти пропел: – Может, кто-нибудь один?.. Палин стоял и удивлялся себе, своему состоянию. Еще каких-нибудь несколько дней назад он с известной робостью входил в кабинет к Алимову или Мошкину. Теперь же стоит перед начальником главного управления, полный решимости высказаться до конца. И ничего… Вот ведь как вышло… Черная труба все перевернула в душе. И впервые в нем появилось чувство хозяина. Чувство ответственности не только за порученный участок работы, но и за всю родную землю, и за людей, живущих на этой земле… И так должно быть в каждом человеке… Серые глаза его возбужденно блестели. Светлый чуб съехал на лоб. Волна волос на затылке, над воротником, вздыбилась. Он ощутил легкую стесненность дыхания и, в упор глядя Торбину в самое дно глаз, твердо, даже с угрозой сказал: – Говорить буду я! Алимов сделал какой-то протестующий дугообразный нырок головой и, налившись багровой кровью, сел, возмущенно глядя на Палина. Палин еще некоторое время открыто смотрел в глаза Торбину, пытаясь уловить и в глазах, и в лице его хотя бы малейшую мимолетную тень или движение мускула от узнавания его, Палина. Вместе ведь работали в одной смене и на одном заводе целых два года. Но тщетно… Глаза и лицо Торбина мертво застыли… «Ничего… – зло подумал Палин. – Сдеру я с твоей морды маску…» – Я вас слушаю, – холодно сказал Торбин. На лице не дрогнул ни один мускул. – Слушаю… – С точки зрения радиационной безопасности, блок АЭС к пуску не готов! – твердо сказал Палин, следя за выражением лица начальника главка. – Во-первых, я категорически против слива радиоактивной воды в море! Категорически… Алимов наклонился к Мошкину и, усиленно нюхая воздух, подобострастно, это было видно по его лицу, что-то сказал тому. Лицо Торбина словно бы слегка обрюзгло и потемнело. – Это во-первых, – продолжал Палин. – Никаких сливов в море! Необходимо подналечь и форсированно завершить подготовку блока спецхимии к пуску. Иного пути нет… Во-вторых. – Палин ощутил в груди легкость и свободу, будто скинул с себя тяжкий груз. – Не готовы монтажом установка подавления активности выбросов и тоннель, связывающий радиоактивный выхлоп от эжекторов турбин с венттрубой. Стало быть, сброс радиоактивных газов будем производить на «конек» крыши… Факел радиоактивных благородных газов, аэрозолей и прочего накроет территорию промплощадки и создаст неблагоприятную радиационную обстановку на близлежащих пространствах… В-третьих… К слову, и как упрек проектировщикам – роза ветров в сторону жилпоселка… Что касается отдела радиационной безопасности, то личный состав службы обучен и к пуску готов. По оборудованию все отлажено и в работе, кроме установки «Брусника», которую до сих пор никак не могут отладить шеф-монтеры и наладчики. Установка крайне необходима, ибо должна обеспечивать непрерывный контроль активности выбросов. В случае, если установку к готовности блока не отладят, придется проводить замер примитивным способом посредством ручного отбора проб газа после эжекторов… Палин замолчал и, переведя дух, отметил, что глаза Торбина и все лицо его набухли кровью по-настоящему впервые за все время совещания. «Ну, ну… – мысленно подбодрил его Палин. – Сергуня…» Так Торбина называли в смене, но он не терпел уже тогда подобной фамильярности и при этом сердито пыжился. «Не признаешься, значит». – Палин ожидал, что Торбин вот-вот взорвется. Но Торбин не закричал, нет. Он как-то весь расслабился вдруг и выразительно вздохнул. Видимо, наглость Палина ошеломила его и заставила затаить дыхание. «И про бомбашку не спрашивает, стервец. – У Палина закипало в груди. – Ну, вали же, чего скис?» Палин выразительно, не скрываясь и даже с некоторой насмешкой, глядел ему прямо в глаза. Торбин заговорил тихо, принужденно спокойно, но в дыхании и голосе его затаилась ярость. – Скажите, товарищ… – Мошкин с готовностью подсказал. – …Товарищ Палин… С каких это пор вы стали чистоплюйчиком? «Прикидывается, что не знает… Эх, Сергуня…» – Глаза Палина смеялись. – Вы, что – не работали на таежных «самоварах»? – Работал. – Не знаю… Значит, нет… Вы коммунист? – Коммунист. – Так какое же вы имеете право расхолаживать коллектив, проникнутый готовностью к пуску? – Голос Торбина был еще тих, но мало-помалу обретал металлический оттенок. – Какого черта?! – вдруг рявкнул он. – Кого вы пугаете?! Вы не туда попали, товарищ Палин. Грязью вы тут никого не испугаете!.. – Знаю. Но тем более… – Ничего вы не знаете! – Глаза Торбина метали молнии. – Я запрещаю, слышите, запрещаю вам деморализовывать персонал! Вы меня поняли?! – Вполне. – Как коммунист вы должны знать, сколь важен стране ваш миллион. И я требую от вас… – Торбин постучал указательным пальцем по столу. – …Требую от вас дисциплины и полной отдачи сил… – Начальник главного управления быстро и пытливо посмотрел на Палина, будто пытаясь понять, сколь серьезны его намерения стоять на своем. – И тем не менее, – сказал Палин, – мы, атомщики, несем ответственность перед людьми, перед Природой… – Ну и никто тебе не запрещает. Неси, ради бога, но пускай станцию. Все… – Торбин пристукнул ладонью по столу. – За работу! Прошу остаться директора, главного инженера и его замов… «Каков циник… – подумал Палин и усмехнулся. – Ладно, поживем, увидим». 4 Позвонил Абдулхаков. Кричит, запыхался, голос гортанный. Говорит: вскрыли все три главных циркуляционных насоса. Сильно парит. По аэрозолям три нормы, работают в «лепестках». Выемные части насосов спустили в транспортный коридор, и Пряхин дал команду везти их без дезактивации в блок вспомогательных цехов. Я, говорит, ругаюсь, запрещаю… Пусть поднимает назад в насосный зал, дезактивирует смесью лимонной и щавелевой кислот. А он говорит: «Я тебе сейчас клизму из лимонной кислоты сделаю…» Палин позвонил в будку военизированной охраны. Приказал не открывать ворота транспортного коридора. Через некоторое время звонок от Пряхина. Матерится. Говорит, что в мастерской блока вспомогательных цехов есть контейнеры. Насосы спрячут в контейнеры и отправят на завод для ремонта. Ты, говорит, Палин, не пуп, а работу стопоришь. Смотри, морду намылим сообща. – Мыль! – крикнул ему Палин. – На гидравлической части насоса семьсот пятьдесят тысяч «бета»! Ты что, в своем уме?! – Умник! – огрызнулся Пряхин. – Шибко образованный стал… – И бросил трубку. Позвонил Абдулхаков. Сказал, насосы поднимают в центральный зал. Будут мыть над шахтой ревизии. «Подействовало…» – удовлетворенно подумал Палин. Притащили со склада новые выемные части. Приступили к установке… Звонок от Шаронкина: – Владим Иваныч! Салютик, физкультпривет и наше вам! Довожу до сведения… Вопреки и супротив… Но ничего не могу сделать… С разрешения Алимова и при поддержке тяжелой артиллерии, то бишь Торбина, приступаю к гидровыгрузке ионообменных смол из фильтров байпасной очистки в те самые двадцатипятикубовые емкости… Ничего не могу сделать… Смола насытилась. Активность – невмоготу… Наше вам! Прошу дозиметриста… Срочно!.. У Палина сдавило в груди. Опалило гневом при мысли о Торбине. «Но отвечаю я… Сброс радиоактивных смол на узел десорбирующих растворов превратит в нерабочие сразу три больших помещения и очень людный коридор на отметке минус пять и восемь… Но… Пока делать нечего… Пойдет Проклов. Матрос с атомной подлодки. Служил в реакторном отсеке. Трюмный. Очень основателен. Сказал, никуда теперь не пойдет. На атомном деле и подохну, говорит… Последний анализ – кровь в норме…» Вызвал Проклова. Приказ: – Оформить допуск. Организовать саншлюзы – противни с мешковиной и контактом Петрова. Знаки радиационной опасности. Обход радиоактивно опасных помещений. Производство работ только по бланку переключений, подписанному начальником смены АЭС и Шаронкиным… Проклов ушел. Палин подумал, что здесь можно пока быть спокойным. Позвонил на блочный щит управления. Там уже начали подъем мощности. Пока на естественной циркуляции и до десяти процентов от номинала. Замначсмены говорит, что Алимов и Торбин почти непрерывно на проводе. Торопят. Работы по главным циркуляционным насосам будут завершены к утру. Будут ждать насосы на режиме естественной циркуляции. Палин пошел в обход по электростанции. Через коридор деаэраторной этажерки прошел в машзал. Кругом полно народу. Особенно на отметке дистанционных приводов арматуры. Эксплуатационники вручную крутят задвижки. Выставляют в исходное положение. Кое-где есть маховики. Но в основном крутят гаечными ключами, нарощенными газовой трубой. Лица красные, потные. Крутят давно. Крутить еще долго, не менее трех часов… В машзале прохладно. Пахнет холодным железом и пластикатом. Еще сыростью. Несет с низовых отметок. Слышен лязг железа. Спустился на нулевую отметку в бокс конденсатоочистки. Завершают загрузку в фильтры ионообменных смол. Загружают прямо через люки, индивидуально в каждый фильтр. Гидрозагрузка не отлажена. В боксе холодно. На желтом пластикатовом полу лужи черной воды. Эксплуатационники тащат мешки смолы на плечах. Слышен мат. Туда-сюда носится Шаронкин. – Наше вам, дозиметрия! – слышит Палин голос Шаронкина. – Тут еще чисто. Делать нечего… Слышен скрип открываемой арматуры, гром каблуков по металлической рифленке металлоконструкций. Обошел машзал по нулевой отметке. У маслоохладителей турбины лужи масла. Машинист разбрасывает на лужи ветошь, притаптывает ногами. Потом, наклонившись, размашисто подтирает пятно. Работает центрифуга. Пахнет несколько едковато парами разогретого турбинного масла. «Будущие опасные точки, – думает Палин. – Трудно сказать, где они… Но машзал живет…» Палин прошел в блок спецхимии. Тут, что называется, конь не валялся. Кругом пахнет холодным металлом оборудования, монтажной пылью. По-настоящему здесь работают только второй день. Визжат наждачные машинки. Искры. Запах сгоревшего железа и першащий – от наждачного круга. Лязг, грохот кранов, выкрики, голубые вспышки и запах сварки. Палин раздумчиво смотрит на все это и думает, что вот как все вышло. Он между этим блоком спецхимии и Торбиным, как в клещах. А эта «черная труба» – словно дамоклов меч над его проснувшейся совестью… Прошел в реакторный зал. Тепло. Шуршащий шум. В разных местах застыли кран и перегрузочная машина. Вскрыты люки бассейна выдержки отработавших кассет. Взмокший слесарь сверлит электродрелью дырки в коробах верхней биозащиты реактора. Вчера в этих коробах, заполненных спецбетоном, было три мощных хлопка. Нержавейка вспучилась. В спецбетоне есть кристаллизационная вода. Под обстрелом нейтронами образуется гремучая смесь. Дырки для вентиляции. На противоположной стене, на стенде свежего топлива, висят длинные семиметровые колбаски урановых кассет и стержней системы управления защитой реактора. Весь зал окрашен бежевой эпоксидкой, краны – в бордовый цвет. Балки перекрытий – голубые. Душноватый запах. Временами истерично взвизгивает дрель. Слышен шуршащий шум реактора… Палин посмотрел на часы – девять вечера. Пора домой. Выйдя на улицу, в окне кабинета директора увидел расхаживающего взад и вперед, жестикулирующего и что-то говорящего Торбина. Поймал себя на том, что думает о нем как о начальнике главка, хотя внутренне уже не считал его таковым. Что-то в глубине екнуло. Суеверное и лакейское… – Ладно, Сергуня, – прошептал Палин, матерно выругался и ускорил шаг. Утром следующего дня начали пуск электростанции. Это сразу почувствовалось. По нарастающему гулу и мелкой дрожи бетонных перекрытий. Полным ходом поднимали мощность реактора. В работе шесть главных циркуляционных насосов. Прогрели паропроводы до главных паровых задвижек, приняли пар на конденсаторы турбины и далее, через конденсатный и питательный трубопроводы – на реактор. Основной контур большой циркуляции замкнулся. Гулко ухало в головках деаэраторов. Но удары пока мягкие, рассыпающиеся, с шуршанием. Кругом теплый вонючий дух… Звонок от Абдулхакова: – В коридоре, в районе емкостей с грязным фильтро-порошком, по «гамма» – два рентгена в час. Проход закрыт. Знаки радиационной опасности висят. Палин поинтересовался у начальника смены АЭС о работах по общестанционным нарядам… Полным ходом монтаж на блоке спецхимии… Три бригады электромехаников допущены на наладку электроприводов арматуры. Одна бригада – в помещение над радиоактивными емкостями… Проклову – проверить. Проклов: – Гамма-фон. Работать шесть часов… Абдулхаков: – В емкостях не задраены лазы. Крышек лазов что-то не видно… Телефон. Палин – Шаронкину: – Немедленно наживить крышки и задраить лазы! Через тридцать минут Шаронкин – Палину: – Крышек нет… Черт знает, где… Съели, наверное… Крысы… Закрыл пока лазы паронитом… Курам насмех… Гидроудары в деаэраторах нарастают. Стали пушечными. Вздрагивает вся деаэраторная этажерка. Палин ощущает отдачу пола… Звонит Дрозд, начальник турбоцеха: – Владим Иваныч, пришли «дозика» померить воду, аэрозоли… – Голос вздрагивающий, виноватый. – Деаэраторы пляшут на опорах. Кажется, оборвало дренажную трубу… Хлещет кипяток. Пар… Быстро!.. Палин послал Моськина. Маленький, верткий. «Дозик» с субмарины. На яйцевидном, в частых жировичках лице – постоянная готовность к действию. Выражение глаз еще военно-морское. Они будто кричат: – Есть! Есть! Есть! С газодувкой через плечо и с радиометром в руке Моськин рванул на двадцать пятую отметку. Там хлестал кипяток. – Ах, вода, вода… – сокрушенно бормотал Моськин. – Счас бы пластырь… Чугунная дверь в деаэраторную открыта настежь. Из проема валит пар. Моськин включил газодувку. Трах-трах! Бух-бух-бух! Дринь-дринь-дринь! – гремят то глухо, то ударами молнии, то мелким металлическим стуком гидроудары. Появился Дрозд. Лицо испуганное, хотя видно, что изо всех сил он старается не показать свою растерянность. – Ну, ты качай, а я побежал на блочный щит… – говорит он Моськину, а голос такой, будто советуется. – Аэрозоли – три нормы! – кричит ему вдогонку Моськин и натягивает «лепесток». Бежит к телефону. Докладывает обстановку Палину. Палин звонит на блочный щит управления. Ответ: – Некогда! Позже… Заливаюсь… Палин Алимову: – Вода в деаэраторной хлещет на пол. Зальет электрощитовые. Принимайте меры… Алимов: – Знаем… Думаем… Сейчас… – Голос хороший, вежливый. «Опасность… – думает Палин. – Подперло… А то пузо вперед и…» Телефон. Абдулхаков Палину: – В машзале долбает. Прямо канонада. Бьет в конденсатопроводе и на питательной линии. Оборвало опору трубопровода… – Хрипло, гортанно смеется. – Дрозд бегает как помешанный. Без чепца. Сделал ему замечание… – Снова хрипло хохочет. – Война, Владимир Иванович… Палин бежит в машзал. «Торбина бы сюда… Пусть обкатается, деятель…» На двенадцатой отметке его встречает Абдулхаков с вытаращенными глазами. Хрипло кричит: – Вон-вон, смотрите! На питательной линии оборвало «гусак»… Воздушник!.. Кипяток хлещет расширяющейся струей в стену. Палин прикинул расход: «Примерно, пятьдесят кубов в час… Плюс столько же, а может, больше в деаэраторной… Началось…» Бежит к телефону. Кричит на ходу Абдулхакову: – Бери мазок на нулевой отметке! Активность доложи мне! За турбогенератором, в просвете между цилиндрами турбины, просеменила глыбастая фигура Федосова. Палин бросился к нему, перехватил. – Беги к морю! Контроль активности на сливе из «черной трубы»! Головой отвечаешь… Меня непрерывно держи в курсе… Федосов побежал, прихрамывая. Пулей влетел на двенадцатую отметку Алимов. С ним – представитель научного руководителя по реактору. С Курчатовской бородкой. Тонкая кость, белый воротничок, чуни поверх штиблет, белый лавсановый халат поверх костюма. Таращит глаза, растерян. – Что?! – кричит ему Палин. – Не вписывается в формулы?! – Потрясающе! – кричит научный руководитель. Алимов подбегает к Палину. Привычный нырок головой. – Где Дрозд?! Что он, не знает, как пускать паропроводы?!.. Ты никогда не пускал турбину?! – вдруг спрашивает он Палина. В голосе плохо скрытая паника. – Никогда, Станислав Павлович! Ты что, с луны свалился?! Я с рождения дозиметрист!.. – Палин ехидно сощурил глаза. «Сволочь!.. – подумал. – Берутся за дело, не зная дела. Честолюбчики…» – Надо принимать на барбатеры! – сам себе крикнул Алимов и рванул в сторону блочного щита управления. – Торбина давай сюда! – крикнул вдогонку Палин. Алимов снова подскочил к нему. – Что?! – Торбина, говорю, давай сюда! Пусть берет управление на себя! Алимов махнул рукой… Растерянно улыбнулся. – Он такой же бомбовик, как и я! – крикнул Главный. Глаза затравленные. Стремглав бросился к выходу с отметки турбины. Грохот гидроударов. Хлест радиоактивного кипятка. Пар. Пахнет теплой сыростью. Вдруг грохот усилился. «Ага! – подумал Палин. – Кинули пар на барбатеры…» Пол под ногами дрожит. Воздух упруго пульсирует. На душе нехорошо. Побежал к перилам. Там, внизу, на нулевой отметке, у технологических конденсаторов, мечутся белые фигурки машинистов. Лихорадочно вручную открывают задвижки на техводе к технологическим конденсаторам. Палин почувствовал кого-то рядом. Повернулся. Видит – рыжебородый ученый. Тоже перегнулся через перила, смотрит вниз. Говорит: – Что-то крутят там… – Да… – отвечает Палин. Его душит судорожный нервный смех. В это время потрясающей силы гидроудар, перекрыв собой тысячекратный грохот, потряс здание электростан ции. Палин почувствовал, как гулко вздрогнул железобетонный пол под ногами. Отметка фундамента турбины. Технологический конденсатор подпрыгнул, затрясся, как в лихорадке, оборвал анкерные болты, заплясал на опорных лапах. Трубопровод подвода пара срезал «мертвую» опору – две мощные стальные балки, встроенные в железобетонный монолит стены. У Палина похолодело в груди. Сердце ускорило бег. Появилось в душе неуправляемое суеверное чувство. Рыжебородый научный руководитель завопил на высоких нотах, тараща глаза и сильно жестикулируя костлявыми руками. – Это ужасно! Технический бандитизм! Повернулся и трусцой засеменил к выходу с отметки турбины, шаркая чунями, чтобы не поскользнуться. «Вали, вали отсюда, наука… Все идет не по формуле…» – подумал Палин, ощущая тем не менее нарастающее беспокойство. Откуда-то, Палин даже не заметил, откуда именно, внезапно появился начальник турбоцеха Дрозд. В белом новеньком, сильно жеванном лавсане, без чепца. Лоб в испарине. Где-то потерял очки. Лицо осунулось. Голова стала как бы меньше, а шея длиннее. – Все ясно, все ясно!.. – бормотал он, наклонившись рядом с Палиным через перила и глядя вниз, туда, где только что долбанула стихия. – Пар дали раньше охлаждающей воды, черти!.. Все ясно, все ясно, сейчас сделаем!.. Палин хотел спросить, что ему ясно и почему так грохочет кругом, но вид у Дрозда был жалкий, хотя и через силу деловой. Он вдруг взял Палина за руку и стал кричать ему в ухо, стараясь перекрыть грохот. Видно было, что он успокаивал сам себя: – Регулятор на линии основного конденсата плюет порциями! Мал расход воды!.. Мал расход, говорю! Задвижка открыта полностью, пара не хватает!.. Проход мал!.. От этого и долбает… Палин смотрел на Дрозда во все глаза, и ему показалось, что тот будто советуется с ним. Сквозь грохот слышен хлест воды внизу. Ясно – дренаж оборвало! Радиоактивный кипяток!.. Хлещет в четырех местах… Расход предположительно двести тонн в час… – Прекращать надо-о! – орет в ответ Палин. – Сейчас, сейчас! – кричит Дрозд, но Палин видит – в глазах у него паника. Влетает Алимов. Изогнулся дугой, втянул живот, руки чуть раскинул, бледен, кажется, вот-вот вцепится и станет бороться… Да, поза борца перед схваткой. Глаза все те же, затравленные. Орет. – Что?! Что делать?! Дрозд смотрит на него. Бледен. В глазах, кажется, слезы. Вбегает Абдулхаков. Глухой его, гортанный голос в грохоте еле шуршит. Скалит зубы. На груди газодувка. Палин приложил руку – работает. Прокачав воздух, Абдулхаков вынул фильтр, подбежал к ТИССу (прибор для замера бета-активности). Вернулся. – По аэрозолям четыре нормы!.. Все без «лепестков»… Палин с беспокойством думает о «черной трубе». 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7 |
|||||||