Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Путь Шоу-Дао - Золотая нить Дао

ModernLib.Net / Культурология / Медведев Александр Николаевич / Золотая нить Дао - Чтение (стр. 1)
Автор: Медведев Александр Николаевич
Жанр: Культурология
Серия: Путь Шоу-Дао

 

 


Введение

      В эту книгу, написанную мною по рассказам Александра Медведева о событиях, имевших место в период его ученичества у мастера тайного даосского клана Шоу-Дао – «Спокойных» или «Бессмертных», вошли переработанные и дополненные фрагменты из четырех томов серии «Путь Шоу-Дао», а также главы из пятого, еще не изданного тома «Обучение чувствами».
      При отборе вошедшего в книгу материала внимание в первую очередь уделялось моментам общения Александра с Учителем, и диалогам, непосредственно касающимся учения Шоу-Дао.
      Хотелось бы надеяться, что этот сборник будет пользоваться такой же любовью читателей, как и другие наши книги, посвященные древнему и в то же время на удивление актуальному в наши дни учению Воинов Жизни.
      Ирина Медведева

Предисловие

      Для тех, кто, открыв эту книгу, впервые встречается с учением Шоу-Дао, в этом предисловии я в сжатой форме изложу события, предшествовавшие моей встрече с Ли, а также краткие сведения о клане Воинов Жизни – одном из древнейших и наиболее загадочных тайных обществ Востока.
      К моменту встречи с Учителем я был законченным фанатом боевых искусств. Я изучал самбо, дзю-до, каратэ, кунг-фу и все виды рукопашного боя, информацию о которых мне удавалось достать. Мое имя было хорошо известно в кругах любителей воинских искусств, в связи с чем меня пригласили преподавать рукопашный бой сотрудникам органов госбезопасности и милиции.
      Я познакомился с Ли в Симферополе, где я в то время жил. На первый взгляд встреча казалась случайной, хотя впоследствии я узнал, что Учитель все подготовил и спланировал заранее.
      Ли попросил меня обучить его каратэ и, когда я согласился, притворился крайне тупым и бестолковым. После нескольких часов безнадежных занятий он заявил, что ничего не может делать на земле, но зато в воздухе не имеет себе равных. Затем он продемонстрировал мне технику прыжков настолько фантастическую, что на первый взгляд она мне показалась превосходящей все физические возможности человека.
      Некоторое время Учитель обучал меня прыжкам, и я, с толком используя время на лекциях в институте, исписал несколько общих тетрадей техниками и упражнениями, которые он мне показывал.
      Однажды я обмолвился о своих конспектах, и Ли попросил принести ему записи. Он удивился тому, как хорошо я все описал и как верно выделил основные движения. Ли попросил разрешения взять тетради, чтобы посмотреть их дома. На следующий день он заявил, что сжег мои конспекты, ибо написанное привязывает к себе человека, и впервые показал мне технику рукопашного боя Шоу-Дао. Так я стал его учеником.
      Вначале я считал Учителя непревзойденным мастером рукопашного боя. Много позже я понял, что он – мастер жизни, а я превратился в одного из последователей тайного учения «Бессмертных».
      На первом этапе моего ученичества Ли использовал формы поведения, в своих крайних проявлениях доходящие до абсурда, чтобы заставить меня осознать, что истина никогда не лежит на поверхности событий, а находится посередине между двух крайностей, между двух сторон медали, между «да» и «нет». Своей манерой общения он разрушал стереотипы поведения и установки, с детства заложенные в меня родителями и окружением, и на их месте создавал новое чарующее мироощущение Воинов Жизни, «Спокойных», следующих по пути Шоу-Дао.
      Я до сих пор точно не знаю, почему Ли выбрал именно меня своим учеником. Впоследствии он давал мне разные объяснения этого решения, но, как я понимаю, каждое из этих объяснений предназначалось для того уровня сознания, которое у меня было в данный момент.
      Одним из первых объяснений была на редкость красивая и романтичная история, согласно которой мой отец когда-то на лесосплаве спас жизнь его отцу, и Ли, якобы, разыскал меня, потому что долги отцов платит сын сыну, а обучение меня Шоу-Дао – своеобразная форма оплаты долга его отца моему отцу.
      Когда первый этап моего ученичества закончился, Учитель намекнул, что история с оплатой долга была вымышлена. Он сказал, что люди бывают самых различных типов или форм и, в зависимости от их типа или формы, они могут воспринять ту или иную область знания. Ли сравнил тип людей с формой стеклянного сосуда, а знания – с водой. Сосуд можно наполнить водой до половины или до краев, но форма сосуда от этого не изменится. Человека, имеющего форму воина, можно наполнить соответствующими знаниями и сделать его великим воином, но очень трудно придать ему форму отшельника или купца.
      Учитель объяснил, что я обладал одной из наиболее редких форм – формой Хранителя Знания, формой наиболее универсальной и предназначенной для того, чтобы накапливать знания и передавать их людям. Он заявил, что пришла пора передать тайные знания Шоу-Дао людям Запада, а я – первый европеец, предназначенный для передачи этих знаний.
      Услышав это, я лишь скептически усмехнулся. Я встретился с Ли в период глубокого Брежневского застоя, когда эзотерические учения и восточная философия рассматривались как враждебная идеология. В то время я был вынужден не только скрывать факт своего ученичества, но и утверждать, что Ли вообще не существует, а является лишь плодом моего воображения. Такая необходимость возникла в связи с тем, что КГБ заинтересовалось новыми, никому не известными техниками, которые я показывал своим ученикам, и даже на какое-то время установило за мной наблюдение в попытке отыскать моего наставника.
      Своими сомнениями я поделился с Учителем.
      – Ты видишь только то, что происходит сейчас, – сказал он. – Но будущее тебя еще удивит...
      История клана Шоу-Дао началась около пяти тысяч лет назад, когда небольшое языческое племя людей с севера Европы из-за стычек с другими племенами вынуждено было начать кочевать сначала в Индию, а потом в Китай. Это племя поклонялось дереву. По мере продвижения на восток оно увеличивалось за счет присоединявшихся к ему новых членов других национальностей и вероисповеданий, но сохраняло при этом общность ритуалов и традицию поклонения дереву как символу жизни.
      В Индии клан стал называться «Ветви дерева», а перед переходом в Китай изменил название на «Спокойные».
      Упоминание о «Спокойных» я впоследствии обнаружил в книге Ю. М. Иванова «Как управлять собой и влиять на других людей» (Москва, 1991 г.), где было сказано следующее:
      «Даосизм возник в Древнем Китае на основе философско-этических представлений сект „Спокойных“, появившихся в Китае еще до конфуцианства. „Спокойные“ провозглашали усовершенствование личности как высшую цель человеческой жизни. Они признавали реальность существования внешнего мира и утверждали, что познание внешнего мира может быть достигнуто лишь при устойчивом равновесии внутреннего мира».
      В Китае культ поклонения дереву слился с учением о пяти первоэлементах – у-син и превратился в учение о человеке-дереве, где «дерево» – символ совершенства, итог долгих трудов, мучений и тревог. «Человек-дерево» был воином и философом, хранителем знаний и носителем добра, врачом и поэтом, художником и крестьянином в одном лице.
      После слияния с некоторыми китайскими додаосскими и даосскими школами «Спокойные» стали называть себя «Бессмертными». Впоследствии, из-за идеологических преследований, с целью замаскировать свое учение, они заменили в своем названии иероглиф «Шоу» – «Спокойствие», на иероглиф с аналогичным звучанием, но означающий «кисть» или «рука», укрывшись благодаря этому под маской обычной школы рукопашного боя. Таким образом «Шоу-Дао» можно перевести двояко: «путь спокойствия» или же «путь кисти».
      Вся система подготовки членов клана была направлена на достижение основной цели – бессмертия в физическом теле. Учитывая, что жизнь в средневековом Китае была крайне тяжелой и опасной, клану приходилось в первую очередь решать частные, но более насущные задачи – выживания в чуждой и враждебной среде. Решение этих задач было связано с развитием целого ряда особых знаний, умений и навыков.
      Мастерами клана был выработан чрезвычайно мощный и эффективный стиль рукопашного боя. Последователи Шоу-Дао тщательно изучали и развивали всевозможные науки, которые могли им пригодиться на суровом жизненном пути, – медицину, психологию, техники шпионажа, методы воздействия на людей и управления ими, различные искусства и ремесла.
      Мироосознание Воинов Жизни, чуждое догмам, жестким формулировкам и предписаниям базируется на учении «Вкус плода с Дерева Жизни», а также на философии «Спокойных», на удивление гармоничной и гибкой, включающей в себя идеи о многозначности Истины и срединном пути, пролегающем между непримиримыми крайностями, между «да» и «нет».
      В этой книге будут приведены лишь отдельные моменты моих встреч и бесед с Учителем, и при их изложении я не стану придерживаться строгого хронологического порядка. Как и в других автобиографических книгах, написанных по моим рассказам моей женой, имена моих друзей, врагов и прочих участников описываемых событий изменены.
      «Люди Запада с надеждой смотрят на Восток, желая в заре увидеть отблески мудрости. Люди Запада готовы многим заплатить за нашу жизнь, готовы многое отдать Школе и Учителю. Но Шоу-Дао не требует ничего. Шоу-Дао только дает...»
Ли Н.
 

Глава 1
Встреча с Учителем

      Возвращаясь из института, я решил немного прогуляться и, свернув на улицу Пушкина – наш Симферопольский пешеходный «Бродвей», направился к центру города.
      У перекрестка, неподалеку от кинотеатра Шевченко, находилась аптека. Стены ее были отделаны когда-то черным мрамором, и все называли ее «черная аптека», хотя мрамора уже давно не было, а от его былого великолепия остались только воспоминания.
      Я вошел в «черную аптеку», купил витамины для своего приятеля, поболтал со знакомой продавщицей и, выглянув в окно, заметил компанию из трех человек, беседующих около закусочной.
      Присмотревшись, я узнал двоих – это были мои старые приятели Осин и Рогов. Третьего человека я видел в первый раз. Решив поздороваться с друзьями, я вышел из аптеки и окликнул их. Вся компания повернулась ко мне, и тут я впервые внимательно посмотрел на спутника моих приятелей.
      Он был среднего роста, в мешковатом потертом костюме, засаленном и лоснящемся на локтях, и в черной полосатой рубашке с расстегнутым воротом. Рубашка была явно не первой свежести. Одет он был довольно легко, учитывая, что близился конец октября, и многие симферопольцы уже надевали плащи и куртки.
      Я подумал, что этот человек напоминает председателя колхоза, возвращающегося с уборки урожая. По его лицу восточного типа трудно было определить возраст или национальность, но про себя я решил, что это кореец – в Крыму существовала большая корейская община.
      Осин и Рогов явно обрадовались моему появлению. Рогов бросился ко мне, произнося обычные слова приветствия, и вдруг без всякого перехода спросил, не мог бы я помочь их товарищу. Я немного удивился и поинтересовался, что от меня требуется.
      – Это мой друг, – с подозрительным энтузиазмом начал объяснять Рогов. – Такой веселый человек, просто с ума можно сойти. Весь день нас смешит. Он недавно приехал из Средней Азии и еще не успел как следует устроиться, только забросил чемоданы к каким-то знакомым. Знаешь, он очень хочет, чтобы ты отвел его в пельменную. Он просто достал нас этими пельменями. Можно подумать, что он без них жить не может.
      Я был немного удивлен, не понимая, по какой причине человек, увидевший меня в первый раз хочет, чтобы именно я отвел его поесть пельменей, и откуда Рогов это знает.
      Я открыл было рот, чтобы задать этот вопрос, но Осин потянул меня за рукав, отвел в сторону и прошептал:
      – Ради бога, избавь нас от этого «монгола». Привязался, как репей, и все время болтает какую-то чушь.
      Уговаривать меня особо и не требовалось. Я еще не успел перекусить после института и не отказался бы от порции пельменей. Повернувшись к корейцу, я сказал:
      – Я с удовольствием отведу вас в пельменную.
      Кореец широко улыбнулся в ответ и мгновенно откликнулся с сильным акцентом:
      – Я угощаю.
      Это меня вполне устраивало.
      Мы попрощались с Осиным и Роговым, быстрым шагом добрались до памятника Ленина, повернули направо, и, миновав сквер Тренева, направились к пельменной.
      Неожиданно для меня кореец заговорил о рукопашном бое и поинтересовался, совершенствуюсь ли я в боевых искусствах. В то время этим термином еще не пользовались, говорили лишь о конкретных видах единоборств – каратэ, джиу-джитсу или дзю-до. Я ответил, что занимаюсь всем понемногу, и мне интересно изучать все виды единоборств. Особо я заострил внимание на том, что термин «боевые искусства» мне непривычен.
      – Нет, можно заниматься или спортом, или боевыми искусствами, – настаивал кореец.
      – Не понимаю, почему обязательно надо выбирать что-то одно, – возразил я. – Я, например, занимаюсь и спортом, и самообороной.
      В тот момент я не понял сути вопроса, заключающейся в том, чем являются для меня боевые искусства – искусством или спортом.
      Я начал рассказывать, что изучаю самбо, дзю-до, каратэ и другие виды единоборств.
      Убедившись, что я ничего не смыслю в высоких материях, кореец быстро перевел разговор на другую тему. Мы принялись беседовать о самбо, дзю-до и за разговорами незаметно добрались до пельменной.
      Кореец со своим ужасным акцентом заказал три порции пельменей с маслом, и я, решив не отставать от него, тоже попросил три порции.
      Потом мой спутник потребовал порцию бульона. Схватив тарелку так, что большие пальцы его рук утонули в супе, он залпом выпил через край содержимое тарелки, громко причмокивая от удовольствия.
      Меня слегка покоробило, и кореец, заметив мою реакцию, сказал, что надо быть проще, и что только простота приносит определенное счастье в жизни.
      Проигнорировав тему счастья и простоты, я принялся расспрашивать его о боевых искусствах, что он о них знает, занимался ли чем-либо сам, и откуда у него такой интерес к единоборствам.
      Кореец на это ответил, что раньше он тоже был причастен к изучению разных видов борьбы, но больше не занимается этим глупым делом, поскольку есть занятия и поинтересней.
      Сказав это, он откинулся на стуле и закинул ногу на ногу. И тут я впервые обратил внимание на его обувь. Никогда в жизни я не встречал туфель такого покроя. Они были черными, узкими, с длинными загибающимися кверху носками. Я не мог представить себе безумца, изготовившего нечто подобное, и серьезно над этим задумался. Было очевидно, что туфли не фабричного производства. Я и раньше видел обувь с длинным узким носком, но чтобы носки туфель были вытянуты настолько, что казались клоунскими и завивались вовнутрь на полтора оборота, почти как у старика Хоттабыча, такого мне наблюдать еще не приходилось.
      Я спросил корейца, где он взял столь удивительные туфли, и зачем ему обувь такого фасона, на что он гордо ответил со своим неповторимым акцентом, что эти туфли подчеркивают оригинальность человека, и что в определенной среде (тут он сделал многозначительную паузу) это весьма модный стиль.
      Я молча проглотил это заявление, но был ужасно заинтригован, ибо не мог себе представить, в каких кругах обувь моего спутника может считаться модной.
      Сам я одевался, прямо скажем, не роскошно. Штаны мои вечно были в заплатах – они быстро протирались от отработки ударов ногами на улице или в лесу, да и за модой я особо не следил, но вид корейца бил все рекорды.
      Я снова бросил взгляд на его костюм, на затасканные лоснящиеся рукава, на сальные пятна. Кореец выглядел чрезвычайно неопрятным человеком, явно не уделяющим своей одежде достаточного внимания. Тем более было странно слышать от него какие-то рассуждения о моде.
      Я подумал, собрался с духом и спросил:
      – Но если вы хотите быть модным, почему у вас такой костюм, явно не первой свежести? В чем же заключается мода?
      Он высокомерно посмотрел на меня и сказал:
      – Это деловой костюм. В таком костюме я встречаюсь с людьми и делаю разные дела. В определенных кругах приняты определенные формы деловой одежды.
      – И в каких же кругах приняты такие формы одежды? – поинтересовался я.
      – Мы с вами еще достаточно шапочно знакомы, чтобы вас информировать по строго конфиденциальным вопросам мировой значимости, – заявил кореец с абсолютно серьезным выражением лица.
      Его акцент, казалось, еще усилился. Кореец тщательно выговаривал каждую букву, произнося слова почти по складам с ударением на каждом слоге, словно желая подчеркнуть этим важность своих заявлений.
      – В чем же заключается мировая значимость? – осведомился я, прилагая большие усилия, чтобы не расхохотаться.
      – Европейцы всегда проявляют излишний интерес к не своим делам, – по слогам произнес кореец.
      Я не обиделся. Я просто не мог воспринимать всерьез все эти безапелляционные заявления. Посмотрев несколько секунд на своего собеседника, я рассмеялся.
      Кореец на мою улыбку никак не отреагировал и неожиданно принялся с большой скоростью поглощать оставшиеся на тарелке пельмени.
      Я спросил:
      – Скажите, как вы все-таки относитесь к разным видам борьбы, или, как вы их называете, боевым искусствам?
      – Ну, как бы это сказать... – продекламировал он, – есть ритуал и есть форма. Есть также и искусство жизни.
      – Что вы подразумеваете под ритуалом, формой и искусством жизни?
      – Да как вам сказать... Я в принципе не надеюсь, что вы поймете.
      – Тогда постарайтесь объяснить.
      – А стоит ли стараться объяснить, если человек не понимает?
      – А вдруг я пойму?
      – «Вдруг» здесь не подходит. Либо я рассказываю, и вы что-то понимаете, либо я просто сотрясаю воздух.
      На все это я ответил:
      – Воля ваша, конечно. Но мне действительно очень интересно узнать ваше мнение, и если я не смогу понять, то постараюсь хотя бы запомнить.
      Кореец сказал на это:
      – Сейчас вы говорите как мудрец востока.
      – Не понимаю, что здесь мудрого, – удивился я.
      – А не взять ли нам еще и прелестных пончиков с повидлом, а также кофе? – неожиданно оживившись, внезапно предложил он.
      Я согласился, и мы взяли по три стакана кофе с молоком и по шесть пончиков с повидлом.
      Мы ели пончики, а беседа о возвышенном тем временем продолжалась.
      – Дело в том, что ритуал, – говорил кореец, жестикулируя рукой с зажатым в ней пончиком и роняя капли повидла себе на рубашку, – дело в том, что ритуал – это тогда, когда два толстых человека встречаются и борются за приз – за женщину или быка. Тогда они должны делать все самое трудное, и при этом наименее эффективное. Если это форма, то один или два человека показывают хвост павлина. Они выглядят красиво, но их основная цель – выглядеть красиво. Если же это искусство, то один человек живет в трудном мире, и живет при этом хорошо.
      – Но вы говорите о жизни, а при чем же здесь боевое искусство? – спросил я.
      – Если кто-то мешает этому человеку жить хорошо, он просто пробивает ему голову, – с выражением явного удовольствия заявил кореец.
      Покончив с пончиками, мы приступили к кофе. Качество напитка явно оставляло желать лучшего, а на его буроватой поверхности плавали мерзкого вида пенки.
      Набирая кофе в рот, мой спутник с отвращением сплевывал пенки на стол и на пол. Кофе он отхлебывал с таким шумом, что люди за соседними столиками поневоле оглядывались на нас. Не обращая ни малейшего внимания на окружающих, кореец лишь время от времени менял положение ног, закидывая их одну на другую и демонстрируя всем замысловатый фасон своих туфель. Мысленно я возблагодарил небеса за то, что среди посетителей пельменной не было моих знакомых.
      Под конец нашей беседы, когда кофе был почти допит, я задал вопрос:
      – А чему же вы все-таки сами учились?
      – Меня обучали секретному искусству, – сказал мой спутник, – но об этом искусстве не говорят с первым встречным, даже если он тебя отвел в заведение общественного питания и пожрал за твой счет.
      На мгновение я онемел от возмущения и, стараясь казаться спокойным, возразил:
      – Но я же не напрашивался, вы сами предложили угостить меня.
      – Обидчивость – одна из уязвимых черт, препятствующих воинскому искусству, – с важностью заявил кореец. – Настоящий воин не должен обладать эмоциями.
      – А вы – действительно настоящий воин? – спросил я.
      – Вы знаете, это зависит от того, с какой стороны посмотреть, – ответил он. – На земле я ноль, но в воздухе...
      – Как понять «в воздухе»?
      – Меня с детства учили воинскому искусству, но меня учили драться только в воздухе.
      Это заявление меня окончательно заинтриговало. Мы немного помолчали. Сообразив, видимо, что меня обидели его слова о нежелании разговаривать с первым встречным и о дармовом угощении, кореец выдал следующий перл:
      – В принципе можно простить иностранцу за плохое владение языком. Мне трудно выражать гладко свои мысли.
      – Не так уж бугристо вы выражаете их, – заметил я. – Вы сами предложили угостить меня. Могли бы этого не делать. Кстати, у меня с собой все равно почти нет денег, поэтому считайте, что пропала ваша трешка, или сколько вы там заплатили за обед.
      – Я не волнуюсь за трешку, – заявил он, – я волнуюсь за твою душу.
      – Вы случайно не миссионер какой-нибудь восточной церкви?
      – Нет, – он покачал головой. – Никакой я не миссионер восточной церкви, я – хранитель великого знания.
      – Но это больше напоминает цирк, – возразил я. – И какое же знание вы храните?
      – Придет время, и ты, презренный, узнаешь, – отрезал кореец.
      – Вот я уже и презренный, – усмехнулся я.
      – Я погорячился.
      – А как насчет ваших эмоций?
      – Какой ты наблюдательный, – азиат захлопал в ладоши. – Но это эмоции, которые внешние.
      Некоторое время разговор продолжался в таком же ключе, как вдруг мой спутник неожиданно спросил:
      – Тебя вообще интересует боевое искусство? Ты много говорил о нем, но сможешь ли ты непосредственно его воспринять?
      Немного раздраженно я поинтересовался:
      – Куда же мы пойдем его воспринимать на полный желудок?
      – Полный желудок – основа воина, – заявил кореец. – Чем полнее середина, тем она крепче.
      – Но с полным желудком трудно передвигаться, – возразил я.
      Кореец засмеялся, с шумом отодвинул стул, вышел из-за стола и направился в туалет. Я машинально последовал за ним. В туалете он принялся самым тщательным образом мыть руки. Я молча стоял рядом.
      – После еды надо мыть руки, – безапелляционно заявил кореец.
      – А почему вы не мыли руки перед едой, – осведомился я, как-то механически начиная мыть руки почти с такой же тщательностью.
      – Раньше у меня руки были чистыми, они не были жирными. А теперь у меня жирные пальцы. В этой пельменной не моют тарелки. Когда я брался за тарелку, чтобы выпить бульон через край, у меня руки стали жирными, а я не люблю, когда у меня жирные руки.
      Я нахально спросил:
      – А после туалета руки моют?
      – Моют руки перед туалетом, поскольку ты можешь всякую гадость себе занести. Я как-то спал с одной девушкой, перед туалетом руки не вымыл, так потом у меня жир с конца капал.
      Я недоверчиво взглянул на корейца.
      – Это розыгрыш?
      – Да, это шутка, – разразившись громким радостным смехом, пояснил он.
      – Хорошо, что я знаю этот анекдот, – подумал я про себя.
      Кореец вытер руки о штаны, и мы направились к выходу из пельменной.
      На улице он взглянул на меня и заявил:
      – Ты говорил, что на полный желудок трудно передвигаться. Для передвижения, если воину не нужна твердая середина, а нужна легкость, делают вот так...
      Тут он засунул даже не два пальца, а практически всю кисть руки себе в рот, отведя большой палец на 90° в сторону, откинулся немножечко назад, нажал второй рукой себе на солнечное сплетение, и его вырвало невероятно длинной струей. Как говорят в таких случаях в Крыму: «блеванул дальше, чем видел».
      Рвота, вылившись на руку, запачкала рукав рубашки и пиджака и даже затекла внутрь рукава. Кореец выпрямился так, словно ничего особенного не произошло, отряхнул руку, сунул ее в карман и принялся демонстративно вытирать о его внутреннюю часть.
      Я почувствовал себя не совсем хорошо.
      Заметив мою кислую гримасу, кореец протянул эту испачканную руку ко мне и взял меня за рукав, да так цепко, что я не мог ни вырваться, ни отстраниться, после чего произнес:
      – Пойдем, побеседуем на эту тему.
      Я ощутил непреодолимое желание убежать, но что-то заставило меня остаться. Надо сказать, что я был законченным фанатиком рукопашного боя. В надежде изучить новые эффективные техники и приемы, я встречался с множеством разных людей, ездил по другим городам, разыскивая там специалистов по восточным единоборствам, и все, что мне удавалось узнать, записывал в многочисленные дневники.
      В процессе поисков я сталкивался с весьма оригинальными индивидуумами. Среди них встречались и эксцентричные и, мягко говоря, не совсем нормальные личности. Я приучил себя не реагировать на странные слова или необычные поступки и, несмотря ни на что, упорно выяснял то, что меня интересовало.
      Человек, который держал меня за рукав, ухитрился побить все рекорды эксцентричности, но я не представлял, как дерутся в воздухе, и если кореец не врал, я должен был все увидеть собственными глазами.
      Я глубоко вздохнул и остался стоять на месте, не делая никаких попыток освободиться, и только подумал о том, что одежду нужно будет тщательно постирать.
      Продолжая держать меня за рукав, кореец повел меня вниз по улице, за рынок, рассказывая по дороге о том, что, когда он жил в Корее, у него были братья – воины, обучавшие его фамильному бою, и еще был друг семьи – старик-китаец, который учил его одному очень древнему искусству и завещал ему свои секреты.
      Все это время я чувствовал определенную неловкость. Брезгливость боролась во мне с растущим интересом к рассказу, и эти переживания были слишком явственно написаны у меня на лице. Пару раз я попытался освободиться, но безуспешно. Кореец на удивление цепко держал меня своей грязной рукой. Я подумал о том, что просто обязан с честью пройти через это испытание.
      На мне был надет голубой китель с якорями, под ним – фланелевая рубашка китайского производства фирмы «Дружба». Вероятно, кореец сумел разглядеть рубашку, когда я нагибался или еще в какой-либо момент. Покончив с темой о старике-китайце, он перешел на китайцев вообще, заявив:
      – Вот, у тебя китайская рубашка. Ты должен знать, насколько китайцы хорошие люди. Тот старик-китаец и вообще некоторые китайцы бывают такими же хорошими людьми, как рубашка, которая надета на тебя.
      – Я бы не сказал, что это очень хорошая рубашка, – возразил я.
      – Не смотрят на вид, а смотрят на суть, – пояснил он. – Эта рубашка мягкая и ласковая. Кроме того, она теплая. Вот и тот старик был такой же прекрасный человек, как эта рубашка. Он не имел вид, но внутри был замечательным человеком. Я вид не имею, но внутри я лучший человек. Лучший человек, какого ты вообще в жизни встречал, кроме, конечно, твоих родителей.
      – Откуда вы можете знать, какие у меня родители?
      – Это большой секрет. Об этом ты узнаешь позже, не сегодня. Сейчас очень многое для тебя решается. Это очень важный момент в твоей жизни. Ты понимаешь?
      – Ничего не понимаю, – искренне ответил я.
      Некоторое время мы шли молча, затем кореец снова заговорил:
      – Если человек такой, как ты, увлеченный, он должен понять, откуда приходит настоящее знание.
      Все это было слишком сложно для меня, и я решил перейти к более простому вопросу.
      – Мы с вами все еще не познакомились. Может быть, скажете, как вас зовут?
      – Какая разница, какое имя ты дашь цветку? – пожал плечами кореец. – От этого смысл не изменится. Ты можешь называть меня Грозовая туча на твоем безупречно голубом небосклоне.
      – Ладно, пусть будет Грозовая туча, – согласился я. – Что же все-таки вы мне вы пытаетесь мне сказать, и почему я вообще вас заинтересовал?
      – Я сразу вижу человека, который отмечен печатью судьбы. Это редкость, это судьба, это знак великой силы, знак благоволения небес, – торжественно произнес кореец.
      – В чем выражается знак благоволения небес?
      – В том, что, когда два человека встречаются, они могут беседовать на равных. Мне Сережа Рогов сказал, что тебе нет равных на земле, а мне нет равных в воздухе. Ты научишь меня драться на земле, а я буду обучать тебя бою в воздухе.
      Испачканная рвотой рука, держащая меня за рукав, все еще нервировала меня, и мне даже в голову не пришло спросить, когда Рогов успел поведать корейцу о моих успехах в рукопашном бое.
      – Где вы собираетесь демонстрировать свое искусство? – осведомился я. – И вообще, как мы с вами будем взаимодействовать?
      – Это тебя волновать не должно, – усмехнулся кореец. – Кстати, начать мы можем прямо сейчас. Пойдем, ты меня будешь учить. Я хочу стать твоим учеником.
      События разворачивались для меня слишком быстро, но моя фанатичная страсть к боевым искусствам проявила себя и в этот раз. В ближайшем проулке, выходящем на рыночную площадь, безлюдную, поскольку рынок уже закрылся, мы приступили к обучению.
      Решив показать Грозовой туче первый прием, я предложил ему напасть на меня. Он бестолково взмахнул рукой где-то довольно далеко от моего лица.
      – Неужели не можешь нормально ударить рукой? – удивился я (то, что Грозовая туча стал моим учеником, позволило мне перейти с ним на «ты»).
      Кореец вздохнул.
      – Я же говорил, что на земле ничего не могу.
      – Ладно, я покажу тебе, как надо бить. Смотри внимательно и запоминай.
      Я медленно продемонстрировал удар в голову типа цуки, но с подъемом руки вверх и наклоном туловища. Полчаса мы потратили на то, чтобы кореец смог с грехом пополам повторить движение. Несмотря на все мои усилия, то, что у него выходило, ударом можно было назвать лишь с очень большой натяжкой.
      Стараясь не показать всю степень его безнадежности, я произнес:
      – Да, удары у тебя получаются не очень-то хорошо. А ты когда-нибудь пробовал уходить или уворачиваться от атак?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28