Национальная русская черта с давних пор - даже не со времен Карамзина с его «Воруют-с», а еще раньше, с эпохи кормлений - это всеобщее воровство, коррупция и взяточничество. И то, что всю Россию до сих пор не разворовали «под ноль», говорит только об одном: слишком богатая страна. Любой всплеск коррупции - не что-то уникальное, а лишь продолжение нашей старинной национальной традиции.
      Почему власть это терпит? Потому что сама в этом активно участвует. А главное, потому что терпит это народ. Русский народ долготерпелив и «вынесет» все. Мы знаем: в Париже повысится на пять евроцентов проезд на автобусе - сразу забастовка. В Англии захотят закрыть пару убыточных шахт - всеобщая стачка шахтеров. А у нас для того чтобы шахтеры зароптали, надо года три минимум просто не платить им зарплату. В общем, долготерпение и надежда на власть - исконно русская черта. «Вот приедет барин - барин нас рассудит».
      Все это вместе взятое отличает нас и от Запада, и от Востока. Запад есть Запад, Восток есть Восток, говаривал Киплинг, а мы добавим: Россия есть Россия. Между ними мы и находимся. Умом нас, естественно, не понять… Измерять - тоже дело бесперспективное. Таковы особенности нашей национальной охоты, рыбалки и пр. - в общем, национального характера. Такая уж у нас загадочная русская душа.
      И последнее. С такой нашей созерцательной православной духовностью, наложенной на русскую лень и разгильдяйство, конечно за всю свою историю ничего нормального в технократическом плане создать мы якобы не могли. Воровали, это было (это как раз по-нашему). Там стащим у американцев чертежи атомной бомбы, там - самолет братьев Райт перерисуем.
      Блоху подковать еще можем. Но к эффективному труду не годимся в принципе. И все попытки власти развивать нанотехнологии, компьютеры, станкостроение - это все бред сумасшедшего. Или пиар. Единственное, к чему мы приспособлены, так это возить пеньку, лес, нефть да газ в оплату за «все, чем для прихоти обильной торгует Лондон щепетильный». И дергаться по этому поводу не надо. Таково наше историческое место во всемирном разделении труда.
      Так было всегда и именно поэтому так будет всегда…
      Вот четыре тезиса, с которыми в этой книге мы будем спорить.
      Автор будет доказывать, что если так отчасти и есть сейчас, это совсем не значит, что так было всегда. И что по-другому - быть не может.
      Читайте, думайте, спорьте.

      Двух-, если не трехвековая практика мирового издательского бизнеса предусматривает использование в рекламе книг положительные отклики и рецензии благодарных читателей. С этой целью издатели обычно стараются дружить с рецензентами и критиками. И выдергивают из рецензий слова «Блестяще!», «Бесподобно!», «Конгениально!», чтобы поместить их на обложку со ссылкой на авторитетное издание.
      Мы, конечно, тоже так делаем. Но мы в этом смысле решили быть честнее, или, по крайней мере, оригинальнее. И посему сознательно даем подборку отзывов тех, кому книга решительно не понравилась. Причем таких, что нарочно не придумаешь, - помещенных в личных блогах и на персональных страницах в Интернете. Здесь же для баланса и самые «живые» положительные отклики оттуда же, из Сети.
      Вы же, дорогой читатель, можете прочесть книгу сами. И сами сделать выводы.
      А пока, как говорил, кажется, великий Мао, пусть расцветают все цветы.
      Раз «Мифы о России» никого не оставляют равнодушными, значит, наше дело правое, значит книга «работает».
      Последние отзывы можно посмотреть, отправив в поиске по блогам на Яндексе запрос: Мединский. Мифы о России.

      Для каждого автора главное - что о его книге скажут читатели.
      У «Мифов о России» в этом отношении счастливая судьба, они широко обсуждаются. Огромное спасибо всем, кто меня поддержал, и поверьте, доброжелательных читателей абсолютное большинство. Но в предисловии к третьей книге «Мифов» сосредоточусь все же на критике.
      Я не буду пересказывать критику «юмористического рода», как, например, письма неких жительниц столицы в мэрию Москвы, что, мол, видели рекламу чудовищной книги, которая «пропагандирует пьянство» и так далее. Или целое выступление одного депутата-коммуниста на пленарном заседании Госдумы в июне 2008 года - на эту же тему и в аналогичной ситуации. С призывом «лживую антирусскую книгу» изъять из продажи… и т. д. Вполне в духе фамусовского «забрать все книги бы да сжечь». И те и другие, видимо, просто прочитали название и сразу рьяно, с комсомольским задором взялись за перо и микрофон.
      Эту «критику» мы оставим за скобками.
      Мы поговорим о том, что люди, которые стараются поставить под сомнение саму идею книги, исходят, к сожалению, из ложной посылки. Обычно, кстати, просто пролистав, не вчитываясь, либо вообще - лишь посмотрев аннотацию.
      Посему давайте, как говорил Михаил Сергеевич Горбачев, сразу определимся.
      Автор ни в коей мере не ставит под сомнение, что и воровство, и пьянство, и недоразвитость демократических процедур и многое другое в настоящий момент являются в России печальной реальностью.
      Это есть. Это наша беда, наша проблема, наше горе.
      Вопрос в том, как мы к этому относимся.
      Если - как к чему-то данному русскому народу Богом, роком, судьбой изначально, заложенному, так сказать, в генетическом коде русского человека, обусловленному всем ходом развития исторического процесса, то мы целенаправленно движемся в тупик. Выхода из которого нет.
      Если мы ищем корни пьянства во временах князя Владимира Святого, как зафиксировали летописцы якобы его слова: «Веселие Руси есть пити, и нельзя без этого быти», - то все, приехали - всеобщая алкоголизация населения и полное вырождение русского народа не за горами. Генетическая программа, одним словом.
      Если мы уверуем, что истоки мздоимства и воровства - еще со времен княжеских кормлений, что «Воруют-с…» в России испокон веков и было так всегда, что это наша русская национальная черта такая, то опять же, все - коррупцию не побороть никогда.
      Выхода нет.
      Если мы ищем корни мифа о научно-технической отсталости в рассказе Лескова о Левше и «западническом» изложении сути реформ Петра Великого, то сами связываем себя по рукам и ногам, ибо утверждаемся во мнении, что это дано изначально, и все, что остается России и русским - покупать западные технологии в обмен на лес, пеньку, нефть и газ.
      При таком образе мыслей легко прийти и к конечному убеждению: такова уж миссия России - служить отрицательным примером всему остальному миру, как жить нельзя. Так еще Петр Яковлевич Чаадаев писал.
      И рыпаться не надо. Надо создать свой маленький индивидуальный мирок - если вы умнее и хитрее других - и желательно с этим мирком двинуть куда-нибудь на Лазурный берег, потому что пытаться что-то сделать ЗДЕСЬ совершенно бесполезно. Так уж все здесь веками складывалось, так уж все здесь обусловлено географией, православием, климатом, тиранами у власти и т. д. и т. п. и проч.
      НАМ это изменить не дано. No way out.
      Так действительно думают многие. Но мои книги предлагают совершенно другой стартовый посыл: корни наших проблем - не в истории, климате или генетике. Никаких «исторических предпосылок» нашему пьянству, мздоимству, лени и грязи ПРОСТО НЕТ.
      Корни этих современных проблем - в нас самих. Корни пьянства - в том, что ты лично пьешь. И ты лично слабак и тунеядец. И не надо жаловаться на Менделеева, который якобы изобрел ее «такую вкусную…». Дмитрий Иванович изобрел гениальную периодическую систему элементов, а все остальное - вранье и неуклюжий пиар водочных компаний. Не надо искать себе никаких «исторических» оправданий.
      Корни коррупции в том, что, единожды дав денег, - а мы ведь сами даем (берем) деньги на каждом шагу! - считаем, что таким образом облегчаем себе жизнь. Может быть, тактически и облегчаем, платя гаишнику, тетеньке в ЖЭКе и преподавателю в вузе, но стратегически лишь бросаем еще несколько песчинок в эту гигантскую пирамиду коррупции.
      Мы убеждены, что, когда мы «дали денег», избавив себя от лишних хлопот и головной боли, это вроде бы и не грех. Это он, пресловутый гаишник - плохой. Подход неправильный. Мы оба плохие, мы оба поддерживаем эту систему в равной степени. Не случайно Уголовный кодекс одинаково наказывает и берущего, и дающего. Однако народное представление дающего упорно оправдывает. Точно так же себя оправдывает и берущий: он ведь поступает так, как делали и делают все, как «веками заведено», исключительно ради своей семьи и детей. Да и вообще, с волками жить - по-волчьи выть.
      Таким образом, выходит - когда ты пьешь, воруешь, мздоимствуешь, валяешься на печи, не идешь на выборы, загаживаешь свой дом и обвиняешь при этом во всем власть, «богатеев», «чучмеков», евреев и т. п. - это все как бы не твои личные проблемы. Это тебе такой от царя, коммунистов, Гайдара, либералов «замес» достался. В общем, от предков, будь они неладны. Тыщи лет так только и жили.
      А потому опять же - ВЫХОДА НЕТ.
      Одна дорога - «холодные огни Шереметьево-2, прощай, родная, мы расстаемся навсегда…» Ну или как там еще поется в некогда известной песенке.
      Так вот, в наших книгах мы пытаемся объяснить, что выход из этого порочного круга есть. Именно потому, что - снова повторю ЦЕНТРАЛЬНУЮ МЫСЛЬ «МИФОВ О РОССИИ» - никаких «исторических предпосылок» пьянству, грязи и лени, внешней жестокости режима и внутреннего рабства подданных, мздоимства властей предержащих и воровства властью попранных - НЕТ.
      Это все придумано и надуманно.
      Во всех трех книгах мы подробно рассматриваем происхождение мифов, заглядывая глубоко в историю. Но, как правило, миф поддерживает тот, кому это выгодно в данную секунду.
      Главный апологет мифа о том, что в России всегда воровали, - это тот чиновник, который сегодня сам ворует. Таким образом он ищет себе оправдание.
      Главный сторонник мифа о пьянстве и лени - это, как я уже сказал чуть выше, тунеядец и алкоголик.
      Главный поклонник мифа о том, что в России никогда демократии не было и быть не может - это тот, кто дорвался до власти и не желает никакого демократического контроля над собой, кто хочет и дальше спокойно ползти по этой властной пирамидке с целью все большего заработка, влияния и самоудовлетворения. Именно он будет с удовольствием рассуждать: «Вот только когда Иван Грозный, когда Петр Первый, когда Сталин… вот только когда твердой рукой и каленым железом, - только тогда что-то „в Рассее“ и возможно. А как только демократия - сразу анархия, бунт и буйство новгородского веча». Знакомо?
      Это ОНИ все и придумали, чтобы запудрить нам мозги. Это ИМ выгодно. А НАМ выгодно знать другую сторону истории, ту, которую от нас тщательно скрывали.
      Ее не помещали в советские учебники истории: невыгодно было многие вещи показывать. Ее - частично, но всегда - скрывали от нас историки дореволюционные. Они ведь тоже нередко превращали свои исследования в идеологические сочинения. Даже такие выдающиеся ученые, как Ключевский и Соловьев - не только историки, но и идеологи. Западничество, славянофильство. Кто скажет, что «История государства Российского» замечательного писателя и историографа Карамзина - это всего лишь «объективное историческое сочинение»? Это идеологическое оправдание и объяснение самодержавия.
      Не будем отрицать его таланта, но только давайте без иллюзий: любая история - это идеология. А по поводу Карамзина - вспомните эпиграмму Пушкина (слава Богу, у нас есть еще хоть этот необгаженный в глазах народа авторитет):
      В его «Истории» изящность, простота
      Доказывают нам, без всякого пристрастья,
      Необходимость самовластья
      И прелести кнута.
      В общем, подходить к истории следует трезво и среди всех подходов осознанно подчеркивать весь позитив, особенно когда даешь историю нашим детям. Чтобы у них воспитывалось чувство собственного достоинства. Чтобы у них было уважение к своим предкам. Чтобы они знали, что истинным героем является не тот, кто пьет, в грязи на паперти валяется, ворует и так далее. Что героями страны являются совсем другие люди.
      Нельзя построить новый мир и новую жизнь на голом месте. Это уже пробовали многие горе-теоретики: от большевиков-ленинцев до либералов-гайдаровцев. Не получилось.
      Нужен крепкий фундамент. Знание. Вера. Убеждение. История. Любовь к своей семье, своим родителям, своим предкам, своей земле.
      Два чувства дивно близки нам -
      В них обретает сердце пищу -
      Любовь к родному пепелищу,
      Любовь к отеческим гробам.
      Кажется, эти стихи Александра Сергеевича я уже как-то цитировал. Ну, ничего, в случае с Пушкиным любые повторы - только на пользу.
      На них основано от века
      По воле Бога самого
      Самостоянье человека,
      Залог величия его.

 

      Мифы о России. Мифы о «неправильной» стране, в которой вообще жить невозможно. Невозможно уже физически: она для человека ПРИРОДОЙ не приспособлена.
      Что и логично: взять за эталон абсолютно любую территорию (ну, Швейцарию, например) - и все, что на нее непохоже, тут же сделается «неправильным». Бездарным каким-то.
      Один веселый японец как-то «доказал», что в Японии невозможна жизнь человека: крутые склоны, узкие долины между горами, постоянные землетрясения, извержения вулканов и цунами.
      В России по этой логике она тоже невозможна: страшные морозы зимой, короткое жаркое лето, громадные расстояния, удаленность от моря, сплошные леса и болота.
      Россия уже в плане климата и природы - страна глубоко «неправильная»: ведь она сильно отличается от Европы вместе с Америкой и некоторыми другими бывшими британскими колониями.
      При таком сравнении Россия и правда получается странной и неправильной по своей общественной психологии, общественному и государственному устройству. В сравнении со странами «золотого миллиарда» Россия населена каким-то странным, непонятным народом, который и может жить в ней только потому, что невероятно терпелив и может выносить любые условия существования. Этот народ непостижим, потому что руководствуется глубоко иррациональными, ему самому непонятными мотивами. Россия непостижима, невероятна, неправдоподобна. Как у Бабеля: «Россия, невероятная, как стадо платяных вшей…»
      Эта невероятная страна ведет неправильное хозяйство, и если она нищая, то исключительно по собственной вине. Помните у Алексея Толстого: «За тысячу лет землю пахать не научились».
      Непостижимая и странная Россия управляется жадными, патологически вороватыми чиновниками. Под их преступным управлением «эта страна» вообще идет каким-то особым, «своим путем», неизвестно откуда и куда. Страшно представить себе, чем этот непостижимый путь может закончиться.
      Конечно, русский народ никак не способен жить «как во всех цивилизованных странах». В самом лучшем случае Россия попросту невероятно отстала от правильно живущей Европы. Здесь хорошо вспомнить Булгакова: «Люди, которые отстали от Европы по крайней мере на 200 лет и до сих пор не умеют уверенно застегивать собственные штаны!»
      Но и это - только в самом лучшем случае. А очень может быть, здесь и 200 лет отсталости - мало. Совсем мы не туда зашли, и спасет Россию только полная «перековка», полная «перестройка» всех основ и психологии, и экономики, и общественной жизни. Только полное превращение в часть Европы.
      Пора поговорить о других мифах, в которых Россия предстает некой «неправильной» страной. Страной, которая, повторюсь, безнадежно отстала от «цивилизованного мира» в культурном и техническом отношении. Которая бредет, спотыкаясь, своим непостижимым путем в никуда. В этом разговоре мне очень помог научный редактор книги А. Буровский (фактически соавтор в части о «технической отсталости»), за что автор премного ему благодарен.
      Эта книга - о мифах о «не такой», о «неправильной» стране.
      Но почему историческая мифология любой нации, любой страны в первую очередь замешана на великих примерах героизма и самопожертвования? Первоклассники в итальянских школах проходят историю о том, как некий гражданин Муций Сцевола попал в плен к врагу. Когда ему пригрозили пытками, если он не предаст Рим, он усмехнулся, просто протянул руку к пламени факела и сжег ее, так и оскалившись в улыбке, до паленого мяса. Потрясенный мужеством враг понял, что пытать этого римлянина бессмысленно, и отпустил его. Вся последующая жизнь Сцеволы была не менее захватывающей. Командовал римскими войсками, сражался одной рукой. И так в любой западной школе - сразу учат на позитивных примерах!
      Мы же нашу историю в школе начинаем учить на негативных примерах, воистину с младых ногтей занимаясь самоуничижением.
      И у каждого негативного мифа - свой интересант.
      Возьмем миф, который мы рассматриваем в этой книге - о традиционных покорности и долготерпении русского народа. Он исключительно выгоден для любой власти. Власть очень хочет, чтобы мужик ждал барина. Очень хочет приехать и за него все рассудить. Власть хочет за нас принимать решения. При всем словоблудии о местном самоуправлении где-то там, наверху, местная власть всегда категорически недовольна развитием местного самоуправления и всячески над ним издевается. Естественная, органическая мечта любого назначенного губернатора - душить мэра избранного. Так уж повсеместно складывается. Но и у мэра есть мечта - приструнить избранных руководителей районов. У начальства района - разобраться с округами, которые не им назначены и, соответственно, плохо «управляются».
      Но никакая, даже самая идеальная исполнительная власть не может обеспечить того народного уровня понимания проблемы на местах, которое обеспечивается только местным самоуправлением.
      Приведу локальный пример. В нашем любимом городе-герое Москве высок рейтинг Лужкова. И по заслугам - очень много хорошего в столице сделано. Московская исполнительная власть считается образцом эффективности. Но в той же Москве практически отсутствует местное самоуправление, депутаты муниципальных собраний - фикция, сидят без возможности контроля за властью, без бюджета, и для них это, главным образом, просто дополнительная нагрузка к основной работе. В стратегическом плане это плохо для Москвы. Ни один даже самый гениальный человек не может думать лучше, чем 15 миллионов жителей столицы. Это физически невозможно. Вот для этого и нужна система местного самоуправления, а ее нет. Это не кивок в сторону именно Москвы - по всей стране ситуация схожая.
      Если продолжать вести речь о долготерпении - что нам всегда говорили? Наш мужик все снесет. Над ним можно издеваться. Мы же не в Европе. Вот там стоит повыситься стоимости проезда на метро - сразу национальная забастовка и демонстрации. Если говорить об этом с утра до вечера, так оно и будет, люди станут оправдываться: это наше наследие крепостного права, рабский дух, и сами же в это верить. В эту чушь.
      В новой книге, как и в двух других, читатель найдет потрясающие сюжеты. Примеры удивительной стойкости, невероятной предприимчивости, удивительной любознательности и пассионарности русского народа. И все эти примеры не придуманные - исторические, доказанные документами.
      Возникает вопрос, почему судьбы этих людей не становятся у нас сюжетами многосерийных исторических фильмов?
      Уже обрыдло, извините за выражение, уже телевизор смотреть сил нет: на одном канале - одни менты, бандиты, крестные отцы, на другом - «прекрасные няни», на третьем - «блондинки в шоколаде», - ум за разум заходит окончательно. Я, конечно, понимаю, исторические, патриотические сериалы делать трудно, гораздо выгоднее адаптировать американский сценарий, вставив туда русские имена, и снимать по серии в день. А здесь же думать надо, желательно прочитать еще пару исторических книжек.
      Но должна же быть какая-то государственная политика на этот счет! Кого мы воспитаем на ворах-ментах? Рассуждения телевизионщиков о том, что они снимают то, что смотрит зритель, являются не просто враньем, а враньем вдвойне. Все наоборот: зритель смотрит то, что снимают. Не только вкус определяет продукт, но и сам продукт определяет вкус. Если вы ребенка будете с пеленок кормить бигмаками и кока-колой, то больше ничего иного к 16 годам он есть уже не сможет. Его будет физически тошнить от овсяной каши, черного хлеба и куска мяса.
      Эту физиологическую, простите за такую аналогию, мысль вам на пальцах докажет любой собачник. Он-то знает: если с щенячьего возраста давать собаке только чаппи и педди гри, то когда щенок вырастет, его будет рвать от любой нормальной собачьей еды, включая мясо и косточку. Ибо организм уже не приемлет.
      ВЫ ВСЕ ЕЩЕ ВЕРИТЕ РЕКЛАМНЫМ РЕКОМЕНДАЦИЯМ ЛУЧШИХ ВЕТЕРИНАРОВ, ЧТО ЧАППИ И КИ-ТИКЭТ ПОЛЕЗНЫ ВАШИМ ЛЮБИМЦАМ? ХА! Поверьте мне как бывшему рекламщику: никаких врачей и ветеринаров в рекламе нет и никогда не было, это все дешевые актеры из массовки.
      А если бы и были, то что? Поймите, что ветеринар, посетивший семинар производителя сухого корма где-нибудь в Канаде и получивший недетские гонорары, будет советовать то, что ему выгодно советовать. Так же как, к сожалению, и врачи, через раз выписывающее вам «современное» дорогостоящее и совершено бессмысленное лекарство. Вы должны понимать, что в лучшем случае им просто хорошенько промыли мозги на семинарах в лучших отелях Швейцарии и УД Президента, да так, что они сами в это дорогое лекарство поверили. А в худшем - они просто получают с этого процент.
      У собаки - год-два, и организм, кроме этих брике-тиков, никакую пищу не примет. Из наших граждан, из нашей молодежи путем безумного глянца в прессе и телеоболванивания мы делаем собачек, выросших на субпродуктах. Выросшие на этом корме андроиды не способны ни к какому нормальному процессу, ни мыслительному, ни пищеварительному.
      Власть должна следить за духовным здоровьем нации, но у нее почему-то всегда до этого руки не доходят. Хотя… с другой стороны - это полуживотное, потребляющее духовную жвачку, конечно, глупое, не способное к свершениям, и с ним трудно выполнить «план Путина» - он же «план 2020» или уже «2030», или любой другой план. Но у этого животного есть неоспоримый плюс: оно ни о чем не думает и изредка голосует как надо. И вообще ему нужно только продолжение «Прекрасной няни» и «Дома-2».
      Герои «Дома-2» - вот образцовая молодежь, она поступает так, как надо.
      И эта телеаудитория рано или поздно выберет Ксюшу Собчак Президентом России.
      Да-да, вне всякого сомнения, через 10-15 лет, если все пойдет, как шло до сих пор, именно Ксюша станет самым узнаваемым, если не единственным узнаваемым героем в обществе. А узнаваемость - это избираемость, это первая аксиома политтехнолога. Боюсь, и сейчас, при свободном рейтинговом голосовании по узнаваемости в определенной возрастной аудитории между Медведевым и Собчак, увы, Дмитрий Анатольевич проиграет.
      Вот кого ему надо бояться, а не Лимонова с Каспаро-вым. Вот его реальный конкурент через 10-15 лет.
      Увы, мы не в силах снимать фильмы о «Мифах о России» и показывать их по Первому и другим каналам в прайм-тайм. Хотя не оставляем надежду, что их руководители эту книгу когда-то прочитают и задумаются. Но мы в силах хотя бы читающей части аудитории, которая у нас осталась, предложить альтернативу. И большие тиражи «Мифов о России», за которые мы очень благодарны нашим читателям, и что книги находятся в течение года в лидерах продаж, пользуются большим покупательским спросом - все это доказывает: наш читатель хочет все-таки чего-то другого, кроме гламурных субпродуктов.
      Духовный чаппи ему осточертел.
      Обратите внимание, как часто сейчас произносят это выражение: «Мифы о России», как часто стали говорить о политической и исторической мифологии, - это круги на воде от книги. И мы здесь ни в коей мере не препятствуем использованию брэнда, не цепляемся за авторское право. Пусть больше людей будут понимать, что не всему надо верить из написанного в старом школьном учебнике истории. Что относиться надо с разумным недоверием к любой информации - особенно негативной.
      Мы привыкли со скепсисом относиться к информации позитивной, - годы перестройки выработали у нас эту дурную привычку. Если мы говорим, что Жуков - гениальный полководец, то должны обязательно добавить: но солдат не щадил, ругался матом и бил своих генералов по щекам. Если говорим, что Гагарин обаятельный умница и герой, то обязательно добавим: вообще-то он случайно стал первым космонавтом, должен был лететь Герман Титов. Но Титов очень нервничал, не мог уснуть, а Гагарин в ночь перед стартом спал как сурок - нервная система крепкая, вот офицеры КГБ и решили отправить Гагарина. Королев - гениальный конструктор-ракетостроитель? Должны добавить: он сотрудничал со сталинским режимом и присвоил немецкие изобретения. Курчатов - гений ядерной физики? Тоже опирался на украденные секреты атомной бомбы. Кто еще? Да, Шолохов - гениальный писатель, лауреат Нобелевской премии? Но, конечно, нехороший человек, спер-таки черновики «Тихого Дона» у убитого белогвардейского офицера.
      Таков сегодня наш подход - во всем искать гниль. Раньше искали гниль только в том, что относилось к царско-имперской России, а после либеральной победы журнала «Огонек» и «Московских новостей» мы стали винить себя во всем в принципе. Я имею в виду историю.
      Так вот мое кредо - иное.
      Скептично надо относиться к настоящему, чтобы тебе не морочили голову. А в истории надо выискивать позитивное. Повторю свою старую мысль. Можно до бесконечности искать причины гибели Чапаева - и пьяный он был, и закололи его штыками прямо на берегу, и охранение забыл выставить, и воевал, говорят, в основном не с каппелевским белым офицерьем, а с крестьянскими повстанцами. Но зачем? Давайте обо всем этом (даже если в этом и есть хоть какая-то правда) специально напишем мелким шрифтом - об этом пусть знают специалисты, а люди пусть верят в народного героя Гражданской войны Василия Ивановича Чапаева.
      И давайте не будем выяснять, был ли Александр Невский коллаборационистом и зачем он постоянно ездил на поклон в Золотую Орду. Жизнь была такая, любой бы поездил. Зато он страну сохранил и отбил западную агрессию. Между прочим, в совершенно юном возрасте. А после этого 20 лет занимался суперэффективной дипломатией, ибо трезво понимал: хочешь быстрого и гарантированного общерусского, общенародного самоубийства - начинай войну с татарами.
      Так вот: не хочу я разрушать позитивные мифы, пусть они будут. И чем больше у нас будет своих 300 спартанцев, Муциев Сцевол и прочих героев, тем лучше. А хотите, чтобы их судьбы превратились в телепроекты, - пишите письма Добродееву, Эрнсту и Кулистикову. А лучше Президенту. Или Путину.

 

      Скажу сразу: нет никакой уверенности, что диалог состоялся именно между Горчаковым и Карамзиным. Передают его именно так, со старинным простонародным «с» на конце.
      Но собеседников называют очень разных. То диалог происходит в Париже, и действительно давно живущий в этом городе Горчаков спрашивает у только что приехавшего Карамзина, что происходит на родине. То такой же вопрос задает князь Барятинский князю Гагарину, тоже в Париже. В другой версии этого исторического анекдота разговор происходит в Петербурге, а беседуют то ли граф Орлов с князем Куракиным, то ли князь Гагарин с графом Бобринским.
      Неизменно одно - многозначительное «воруют-с». Указание на то, что ничего иного в России происходить и не может. Что у нас самое главное в русской жизни? Что «воруют-с». Все воруют-с. Везде воруют-с. Всё воруют-с. Нормальнейшее повседневное явление.
      Рассказами о стяжательстве, воровстве, хищениях из казны полным-полна русская классика. Возьмем романы Льва Толстого, написанные никак не о воровстве, герои его вообще довольно далеки от любых материальных дел. И если в «Войне и мире» рассказы о воровстве интендантов - будничные пассажи, то в «Севастопольских рассказах» многие места просто страшно читать. Получается, пока одни россияне героически защищают Севастополь, проливают кровь на бастионах, другие преспокойно крадут то, что казна отпустила для обмундирования, вооружения и пропитания армии. Воруют невероятно, неправдоподобно, феерически.
      И Стиву Облонского, «героя» «Анны Карениной» устраивают на хлебное местечко, лишь бы он не очень воровал. Такого человека и ищут - пусть ни черта не понимает в работе железных дорог, но чтобы без воровских наклонностей.
      В «Доходном месте» А. Н. Островского вся интрига заворачивается вокруг того, что главный герой не хочет брать взяток, а окружение считает его дураком. Давят на беднягу, и когда любимая жена грозит уходом, он сдается, идет к тестю просить найти ему «хлебное местечко».
      У Чехова есть забавный рассказ, в котором чиновник перепутал, где произносит речь: на похоронах или на чествовании юбиляра. Говорит, что мол, покойный взяток не брал. А юбиляр обижается: как это так, взяток не брал?! Их только дураки не берут. Выходит - публично дураком обозвали…
      «Ревизор» Гоголя вызывал самую живую реакцию публики. Известно, что император Николай I на премьер-ном представлении буквально захлебывался от смеха, выбегал из зала, хлопал себя по коленям… Царь веселился вместе со всеми. Но ведь и правда… верно говорит в конце Городничий, поворачиваясь к залу:
      - Чему смеетесь? - Над собой смеетесь!…

      Действительно: смеемся над собой. Вроде бы, симпатичная черта - умение иронизировать над собой. А с другой стороны, мы признаем априори как аксиому: любой чиновник в России - всегда взяточник по определению. Воруют-с.
      О том же свидетельствуют и нравы чиновников в «Мертвых душах». Воровство как повседневный образ жизни.
      У Островского вообще все состояния купцов или получены воровством на подрядах, или другим нечестным способом. Его герои фиктивно разоряются, женятся на богатых невестах, присваивают деньги сирот, требуют от приказчиков обманывать в лавках. В общем, нет у нашего великого драматурга практически ни одного приличного предпринимателя, который зарабатывал бы деньги хотя бы сравнительно честно. Купец Островского - считай, синоним слова «жулик».
      Не буду доказывать очевидного, что в основе всякого созданного с нуля состояния, большого и маленького, лежит в первую очередь труд. Если бы состояния Рябушин-ского, Морозова, Мамонтова и Третьяковых создавались исключительно путем отвратительных махинаций, не было бы громадного развития всей русской экономики во второй половине XIX века. Да и вели бы себя эти люди совершенно иначе.

      Но русская классика как сговорилась: если царедворец - то казнокрад. Если чиновник - то взяточник. Если купец - то жулик и махинатор.
      Если принимать эту позицию русской литературы всерьез, то получается: «воруют-с» - и вправду есть честное, фотографически точное определение главного устройства русской жизни.
      Литература отразила некое народное убеждение в том, что Россия - очень вороватая страна. Насколько это убеждение свойственно народным массам - отдельный разговор, но образованный слой Российской империи явно такое мнение разделял. «Воруют-с» - мнение не только и не столько о каком-то отдельном слое народа или какой-то группе людей, это выраженное в одном кратком афоризме представление об особой вороватости народа в целом, о характере русского предпринимательства, воровстве, как неотъемлемой части русской государственной жизни и общественных отношений.

 
      Ни один народ никогда, ни при каких социально-экономических формациях не мог бы относиться к самому себе, как к вороватому и нечестному. Иначе он просто не мог бы совершить решительно ничего не то что великого, а даже самых обычных, повседневно-бытовых вещей.
      Как практически во всех случаях генезис настоящего мифа восходит к описаниям иностранцев: уже знакомых нам путешественников XVI-XVII веков.
      «…Они очень наклонны ко злу, легко лгут и воруют», - сообщал Барберини.
      «Они отличаются лживым характером… Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских…», - уверенно пишет Герберштейн. Естественно, нет смысла спрашивать, где именно и у кого «считается», что именно москвичи хитрее и лживее остальных русских. Так же бессмысленно уточнять, хитрее ли русские, чем немцы или, скажем, датчане.
      Определенность в вопрос вносят Штаден, немец, ставший опричником, и Ульфельд, посланник Датского королевства в Московии (XVI в.).
      Штаден полагает, что купцы и все деловые люди Московии «все время лгут, и очень легко обманывают», что им нельзя доверять никаких денег - их могут присвоить, верить в долг русским невозможно и что всякие оставшиеся без присмотра товары непременно будут разворованы.
      После этого наш «честный, глубоко порядочный» Штаден описывает, как он присваивает общее достояние нескольких партнеров по торговле, ворует чужие товары и незаконно скрывается из Московии.
      Да и появляется Штаден в Московии, наплетя с три короба московитским чиновникам о своих великих ратных делах и о своей «значимости» как политического советника при «лучших европейских дворах». Московиты верили во все сказанное, вызывая у Штадена отвратительную усмешечку люмпена, который потешается над доверчивостью «лохов».
      Ульфельд рассказывает, как его обокрали в Риге - тогда городе сугубо немецком. Воришку, «срезавшего» кошелек, поймали мгновенно, украденное вернули. (Так что и в Риге особого ущерба посланнику не нанесли; но в России вообще и кошелька не срезали.) Но хотя обворовали в Германии, а не в России, именно русские у Ульфельда оказываются «хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говоря бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие…» И невероятные воры, конечно же.
      Такие далеко идущие выводы сделаны о стране и о народе, которые как будто ничем посланника не обидели. А вот по поводу немцев и народов Прибалтики такие же выводы не делаются (хотя оснований гораздо больше). Логика железная! Обворовали - но все равно честные. Не воровали - но я же знаю, что ворюги.
      Еще один иноземный посол, на этот раз из Голландии, Фан-Кленк рассказывает, как его обманули в Москве - всучили негодную шкурку соболя с вылезшей шерстью. Нехорошо, кто спорит? Но почему уважаемый дипломат распространяет сильные эпитеты на весь народ и считает, что все русские - жулики и воры?
      Скоро мы увидим, что о нравственных качествах русских есть и совершенно другие высказывания иностранцев. Но именно негативные оценки (по большей чести мало доказательные и пристрастные) были любовно собраны, сочтены за истину в последней инстанции и легли в основу очередного мифа о неискоренимой русской вороватости. Почему?
      Наверное, механизм тут принципиально такой же, как и механизм создания других черных мифов о России. Есть люди, иногда непонятливые иностранцы, а иногда разобиженные на жизнь соотечественники, которые сказали о нашей стране и нашем народе некие обобщенные гадости. И есть другие люди, которые их с большим мазохистским удовольствием повторяют, постепенно превращая чужую злобную остроту или литературный анекдот в истину в последней инстанции.
      Со временем мы даже научились не только жить с таким представлением о самих себе, но даже ловко выворачивать этот миф, превращая русскую склонность к криминалу чуть ли не в достоинство. А если и не в достоинство, то, по крайней мере, в некую вполне приличную, не очень мешающую жить национальную особенность.
      Возьмем хотя бы «Алтын-толобас», книгу господина Чхартишвили. Повествование в романе ведется в двух временных пластах: в XVII веке и в наши дни. В XVII веке в Россию приезжает завербованный иноземец, голландец Ван Дорн. Не успел он пересечь границу, как на первом же постоялом дворе его обокрали. Разумеется, за границей с путешественником никак не могло произойти ничего подобного! А у нас это норма, что поделаешь. Ван Дорн находит один выход из положения: принимается продолжительно и пребольно избивать самого вероятного преступника. И возвращает украденное! Дальнейшие приключения Ван Дорна тоже в таком духе: он забывает поднести «подарки» чиновникам - ведь за границей, «во всех цивилизованных странах» взяток не берут, все честные. А у нас, понятное дело, национальные традиции такие. И опять обижают Ван Дорна, приходится прибегать к высокопоставленным покровителям.
      В XX веке отдаленный потомок Ван Дорна, британский подданный Фандорин опять приезжает в Россию. И с ним происходит то же самое! Не успели колеса поезда застучать по русской территории, как его обокрали. Действия те же: насилие над предполагаемыми ворами, возвращение украденного. И далее - невероятное количество криминальных приключений. Мафия, перестрелки, ночные клубы, заказные СМИ, наемные суперкиллеры, «стрелки», бандитские бани и «терки» в ресторанах, крестные отцы и т. д., и т. п. Все это в Москве, конечно же. Ведь в России без этого невозможно.
      Приключения и предка, и потомка выглядят, скорее, весело, чем страшно, но образ страны рисуется… понятно какой. Получается, мы и правда отличаемся от Запада невероятной криминогенностью, вороватостью, преступными наклонностями. Нигде нет и никогда не было ничего подобного нашему «беспределу».
      «Зато» как все увлекательно и весело! Россия предстает местом жизни веселых и симпатичных «беспредель-щиков». Жить здесь возможно не по законам, а только «по понятиям», приспосабливаясь к «вековым» обычаям русских. Тогда и воры не очень опасны, и даже профессиональный убийца-киллер, которому «заказали» Фандо-рина ХХ века, оказывается симпатягой. Приятный такой парень, просто работа такая. И вообще мы славные ребята, с нами легко и здорово. Не зря же и Ван Дорн в XVII веке, и его отдаленный потомок Фандорин в ХХ навсегда остаются в России.
      А ведь и правда, здорово придумано! Не отрицая того, что русские - вор на воре, никакого закона в стране нет, автор все равно талантливо создает весьма привлекательный образ России, только как бы «от обратного». Диву даешься.
      Здесь мы выходим на еще одну удивительную особенность русской интеллигенции.

 
      Русская интеллигенция исстари вообще не очень видела разницу между добропорядочным гражданином и жуликом. Для городских интеллигентов вор, крестьянин, рабочий, мещанин, купец как-то не сильно различались. Все они сливались в одну смутную массу «народ», и по одним легко судили о других.

      Гиляровский описывает поразительную вещь, как московские «интеллигенты» умилительно просят его съездить с ними на Хитровку, Кулаковку, в притоны Сухаревки, в разного рода подозрительные кабаки и сомнительные кварталы для того, чтобы… пообщаться с отбросами общества: нищими, ворами и бродягами. Своего рода «хождение в народ», правда, очень комфортное - близко от дома, ночуем «у себя», - дешево и сердито.
      Здесь действительно некое отличие российского интеллигента от европейца: никогда бы не пришло в голову британцу искать общения с народом на «Дворе отбросов», а французу - на «Дворе чудес».
      Зато русские современники Гиляровского почему-то искали «настоящий народ» на Хитровом рынке и, видимо, судили о нем также по обитателям этого мрачного места.
      Вспомним, что и народники конца XIX века считали бродяг и воров самой обычной частью народа. Соответственно, они и народу легко приписывали такое же отношение к блатному миру. Хотя сам народ, особенно крестьяне, надо думать, были с ними совершенно не согласны.
      Можно привести много самых фантастических представлений, которые городские умники приписывали народу. Взять хотя бы отношение к Степану Разину. В русском «трудовом крестьянстве» вообще-то никогда не жаловали уголовных, и многократный убийца и грабитель Степан Разин никогда не был народным героем, образцом для подражания и объектом восхищения. Никто и никогда в деревне не пел о нем песен и с почетом его не вспоминал, и «подвигов» его не собирался воспроизводить. В народном сознании Степан - разбойник и страшный преступник, поправший все законы божеские и человеческие.
      В середине XIX века русские фольклористы собирают сказания народа и обнаруживают: нет на самом деле никаких ни сказок, ни былин, ни историй о «положительном» народном герое Стеньке Разине-казаке. Есть устрашающие истории о его жестокости, о кровавых и мрачных деяниях. Народная молва помещала Разина строго в аду, и наказание ему было определено под стать грехам: вечно грызть раскаленные кирпичи.
      И что же? Интеллигенция устыдилась и одумалась? Нет. Напротив, она создала странный романтический культ разбойника.
      История такая. В книге голландского ремесленника Яна Янсена Стрейса (или Стрюйса) «Три путешествия» описано, как Степан Разин утопил в Волге некую персидскую княжну. Книга издавалась во времена Алексея Михайловича Романова в Амстердаме, потом ее перевели на многие языки. На русском книга вышла в Москве только в 1935 году. Этот Стрейс с 1668 года работал парусным мастером в России и находился в Астрахани во время разинского бунта.
      В 1824 году в журнале «Северный Архив» в статье о путешествии Стрейса был воспроизведен фрагмент из его книги: «…Мы видели его [С. Разина] на шлюпке, раскрашенной и отчасти покрытой позолотой, пирующего с некоторыми из своих подчиненных. Подле него была дочь одного персидского хана, которую он с братом похитил из родительского дома во время своих набегов на Кавказ. Распаленный вином, он сел на край шлюпки и, задумчиво поглядев на реку, вдруг вскрикнул: „Волга славная! Ты доставила мне золото, серебро и разные драгоценности, ты меня взлелеяла и вскормила, ты - начало моего счастья и славы, а я, неблагодарный, ничем еще не воздал тебе. Прими же теперь достойную тебе жертву!“ С сим словом схватил он несчастную персиянку, которой все преступление состояло в том, что она покорилась буйным желаниям разбойника, и бросил ее в волны. Впрочем, Стенька приходил в подобные исступления только после пиров, когда вино затемняло в нем рассудок и воспламеняло страсти. Вообще он соблюдал порядок в своей шайке и строго наказывал прелюбодеяние».

      История, что и говорить, впечатляющая. К сюжету обращались не раз, в том числе и А. С. Пушкин.
 
… «Как на лодке гребцы удалые,
Казаки, ребята молодые.
На корме сидит сам хозяин,
Сам хозяин, грозен Стенька Разин,
Перед ним красная девица,
Полоненная персидская царевна.
Не глядит Стенька Разин на царевну,
А глядит на матушку на Волгу.
Как промолвит грозен Стенька Разин:
„Ой ты гой еси, Волга, мать родная!
С глупых лет меня ты воспоила,
В долгу ночь баюкала, качала,
В волновую погоду выносила.
За меня ли молодца не дремала,
Казаков моих добром наделила.
Что ничем тебя еще мы не дарили“.
Как вскочил тут грозен Стенька Разин,
Подхватил персидскую царевну,
В волны бросил красную девицу,
Волге-матушке ею поклонился».
 
      
      Но его «Песни о Стеньке Разине» распространения не получили.
      «Ту самую», впитанную с молоком матери каждым русским человеком песню о Разине, живописующую убийство ни в чем не повинной девушки, начали петь после того, как Д. Садовников, популярный в те годы фольклорист, этнограф и поэт, создал два цикла стихов о Степане Разине: «Из волжских преданий о Стеньке Разине» и «Песни о Стеньке Разине».
      Популярной песня стала уже в конце XIX века. Ее пели такие знаменитости, как Федор Шаляпин и Надежда Пле-вицкая. Если задуматься над текстом и смыслом, это очень странная песня.

      Из-за острова на стрежень, На простор речной волны Выплывают расписные, Острогрудые челны.
      Уже чепуха: обычные речные корабли-струги, с палубами и мачтами, несущими паруса, почему-то названы «челнами». Никогда не назвали бы их так люди XVII века, в том числе соратники Разина. Но это как раз ерунда. Дальше - больше.
 
На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет,
Сам веселый и хмельной.
А она, закрывши очи,
Ни жива и ни мертва,
Молча слушает хмельные
Атамановы слова.
 
      В описании Стрейса атаман Разин утопил княжну, принося Волге своего рода человеческую жертву, мрачное языческое жертвоприношение. Однако у Садовникова иначе. У него дружина, соратники, усомнились: а может, их вождь уже не с ними? Может, очарованный прелестями княжны, уже не как раньше, не «разделяет их общие интересы»?!
 
Позади их слышен ропот: -
Нас на бабу променял,
Только ночь с ней провожжался,
Сам наутро бабой стал.
 
      Чего ради ропот-то? По какому поводу? Само по себе такое злобно-негативное отношение к женщине вовсе не характерно ни для крестьян, ни для казаков, ни тем более для дворян. Ни для кого. Страх, что, влюбившись, вожак «обабится», струсит, потеряет мужские качества, свойственен только одной категории людей - уголовникам.
      Но в песне эта психология не отрицается, не осуждается - она приветствуется. Разин ее разделяет полностью и целиком.
 
Этот ропот и насмешки
Слышит грозный атаман
И могучею рукою
Обнял персиянки стан.
Брови черные сошлися -
Надвигается гроза,
Алой кровью налилися
Атамановы глаза.
- Ничего не пожалею,
Буйну голову отдам, -
Раздается голос властный
По окрестным берегам.
- Волга-Волга, мать родная,
Волга, русская река,
Не видала ты подарка
От донского казака!
Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга, Волга, мать родная,
На, красавицу прими!
Мощным взмахом поднимает
Он красавицу-княжну
И за борт ее бросает
В набежавшую волну.
- Что ж вы, братцы, приуныли?
Эй ты, Филька, черт, пляши!
Грянем песню удалую
На помин ее души!
 
      
      Уверяю вас, крестьяне к таким описаниям относились совсем иначе, чем народовольцы.
      Явно по мотивам подобных песенок и картина Сурикова: Разин на ней тоже выведен эдаким положительным народным героем. Сидит в элегическом раздумье, наверное, о тяжелой народной доле и как бы ее облегчить. Впрочем, может, просто с похмелья дремлет.
      Или вот песня «Утес», творение полузабытого писателя А. А. Навроцкого. «Утес Стеньки Разина» сочинен в 1870 году. В 1896 году сам автор положил стихи на музыку, и они стали «народной песней, широко распространенной в революционных кругах».
 
Есть на Волге утес, диким мохом порос
Он с вершины до самого края,
И стоит сотни лет, только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная.
На вершине его не растет ничего,
Только ветер свободный гуляет,
Да могучий орел там притон свой завел
И на нем свои жертвы терзает.
Из людей лишь один на утесе том был,
Лишь один до вершины добрался,
И утес человека того не забыл -
И с тех пор его именем звался.
И хотя каждый год по церквам на Руси
Человека того проклинают,
Но приволжский народ о нем песни поет
И с почетом его вспоминает.
Раз ночною порой, возвращаясь домой,
Он один на утес тот взобрался
И в полуночной мгле на высокой скале
Там всю ночь до зари оставался.
Много дум в голове родилось у него,
Много дум он в ту ночь передумал,
И под говор волны средь ночной тишины
Он великое дело задумал.
* * *
И поныне стоит тот утес и хранит
Он заветные думы Степана;
И лишь с Волгой одной вспоминает порой
Удалое житье атамана.
Но зато, если есть на Руси хоть один,
Кто с корыстью житейской не знался,
Кто неправдой не жил, бедняка не давил,
Кто свободу, как мать дорогую, любил,
И во имя ее подвизался,
Пусть тот смело идет, на утес тот взойдет
И к нему чутким ухом приляжет,
И утес-великан все, что думал Степан,
Все тому смельчаку перескажет.
 
      

      Но нет и не может быть ничего более нелепого и дикого, чем считать эти сочиненные интеллигентами песни о Разине «народными». А культ Разина - проявлением народного духа, мечтой народа о разбое и грабеже.
      Это Навроцкий, Суриков и Шаляпин видели Разина героем, которого помнит «земля». Возможно, эти городские интеллигенты и правда верили, что некий утес помнит мысли Разина и поделится ими с достойным… С продолжателем «дела» Стеньки Разина. Но эти интеллигенты путали разбойников и народ… Сам народ твердо понимал, кто есть кто, и себя с уголовными не смешивал. У Достоевского в «Записках из мертвого дома» как-то не понятна грань между преступником и случайно попавшим на каторгу человеком. Украл? Дело совершенно обычное. Не за то сажают, что воровал, а за то, что попался. А в каждом человеке сидит палач. Так уж он устроен, человек. Преступник у Достоевского оказывается даже лучше обывателя, он хоть честно сознается, что он вор.
      У Максима Горького «положительный» вор Челкаш однозначно противопоставляется «отрицательному» крестьянскому парню. Вор честнее, порядочнее, приличнее. Идут «на дело» оба, а крестьянский парень оглушает Челкаша камнем по голове, берет украденные обоими деньги. Вор честен хотя бы по отношению к своим.
      Надо сказать, что нашу интеллигенцию ждал очень неприятный сюрприз: проникнувшись духом солидарности со всеми осужденными «преступным царизмом», большевики объявили уголовников «социально близкими» элементами. Так, во время Гражданской войны сами интеллигенты оказывались во власти жутчайших уголовных типов, которые имели право мордовать их, как хотели… Что и делали. После, попадая в сталинские лагеря, интеллигенты опять попадали в лапы «социально близких» авторитетов, на которых опиралась лагерная администрация.

      Вот тут несчастная обманувшаяся интеллигенция и взвыла! Первые книги, в которых уголовный мир выведен однозначно непривлекательным, даже отвратительным, в России написаны именно при советской власти. Причем это произведения не только врагов советской власти - А. Солженицына и В. Шаламова. У Шаламова преступный мир описан так, что страшно читать, никакой симпатии бандюганы не вызывают.
      Но и советский до мозга костей Ю. Герман тоже описал преступников далеко не привлекательными. Среди его персонажей есть «положительный» вор Жмакин, но он как раз угодил на нары «нечаянно», его подставили хитрые профессорские сынки, и Жмакин горит желанием исправиться. В конечном счете он становится честным шофером и не позволяет даже отрезать «кусманчик» мяса от перевозимых им бараньих туш.
      Но в целом уголовный мир выглядит у Ю. Германа крайне непривлекательно. Показанные им типажи уголовных настолько неприятны, что просто диву даешься. Мерзкий старик по кличке Баклага еще противнее стивенсоновского Сильвера, - Сильвер хотя бы брился, ходил в относительно чистом кафтане и от него не во-няло.
      Вывод прост: как и во всех других случаях, миф «благополучно» живет до тех пор, пока выдумщики не сталкиваются с собственной выдумкой. Вольно выдумывать уголовный мир, поглядывая на него из окон квартиры в благополучном районе: в печке «стреляют» дрова, в чистой комнате за кофе и коньяком сидят вежливые образованные люди, под окном прохаживается городовой. А вот когда интеллигенты оказались в одном бараке с уголовниками, тем более когда они стали от них зависеть, тут-то миф мгновенно рассеялся.
      Как это обычно и происходит с мифами при столкновении с действительностью.
      А в середине-конце ХХ века уже совсем другие поколения русских интеллигентов вдруг… начали петь блатные песни. Невероятно проникновение в язык уже самих слов из жаргона уголовников: «блат», «беспредел», «по понятиям». Легко заметить, что как раз «народ» - скажем, жители маленьких провинциальных городков - используют эти слова намного реже, чем городские интеллигенты.
      А сами уголовные песни. Как невероятно популярны стали они в 1960-1980-е гг. в среде студентов, среди интеллигенции самого разного уровня и направления! Из всех русских бардов разве что Татьяна и Сергей Никитины да Булат Окуджава не сочиняли и не распевали подобных песен. Долгое время на них строил свои выступления и народный кумир Высоцкий, пока не обрел собственный голос. В общем, почти все по заслугам любимые, талантливые барды в этом жанре хоть раз да отметились.
      У нас часто объясняли с умным видом, что все дело здесь в особой преступности режима Сталина. Мол, если 10 % мужского населения было в лагерях, что ж удивляться? Ясное дело, интеллигенция прониклась мировоззрением окружения, в который попала. Действительно ли это так?
      Что же случилось с интеллигенцией?! Какая блатная муха их укусила?!
      А никакая. В жизнь пришло поколение, которое не получило «прививки» в виде блатарей, «косящих» под анархистов и получивших мандат на грабежи от имени Совдепии. Или в виде лагерного надзирателя из уголовных. А психология у них принципиально не изменилась: как они считали уголовных частью народа, так и продолжали считать. И как только это стало не опасно, радостно запели блатные песни.
      В общем, тут даже не один, а два связанных между собой мифа:
      об особой вороватости русских и о том, что «в самом» народе трудно провести грань между честным тружеником и ворюгой.
      Миф и есть миф! Как и во всех остальных случаях, его можно и должно испытать строгим знанием, требовать не эмоций и не «мнений», а фактов. Действительно. Кто же, что, у кого и когда именно украл?
      Чтобы понять, где истина, а где вранье, ответим на заданные вопросы, конкретные и простые.

 

 
      Для нас грань, разделяющая разбойника и торговца, очевидна. В древности было не так. Герои Гомера, храбрые греческие мореплаватели, открыватели тогдашнего мира, то торговали, то грабили корабли в открытом море и прибрежные поселения. Так же поступали и почти все мореплаватели Средневековья. Купец тогда носил меч, чтобы отбиваться от грабителей и диких племен, и он же легко обнажал меч, если представлялась возможность легко завладеть чужим имуществом.
      Насколько морской разбой (и вообще грабеж) был делом обычным, показывает хотя бы история появления в храме Новгородской Софии так называемых Сигтунских ворот. Названы они так в честь города Сигтуна в Швеции. В самой Сигтуне эти ворота появились вследствие грабежа. Их сделали мастера немецкого города Бремена (того самого, откуда «Бременские музыканты»), правильнее ворота было бы называть именно «бременскими». Сигтунцы атаковали город Бремен, сняли ворота с петель, увезли к себе.
      Новгородцы напали на Сигту-ну, чтобы в свою очередь тоже спереть эти ворота. Но оказалось, их опередили!!! Ворота уже похищены эстами. Новгородцы все-таки сожгли Сигтуну, наверное, от огорчения, и кинулись вдогонку за эстами, возвращавшимися с воротами домой. Догнали, вступили в морское сражение, отняли ворота. Новгородцы, четвертые (или пятые уже?) владельцы ворот после Бремена, удержали их за собой.
      Вот почему Сигтунские ворота из немецкого города Бремена до сих пор красуются в храме Софии Новгородской. Одни историки и искусствоведы радуются, как хорошо они вписываются в остальной ансамбль. Других ворота раздражают своей совершеннейшей чужеродностью этому чудесному белокаменному храму.
      Отметим, что и Бремен, и Сигтуна, и Новгород - отнюдь не бандитские притоны и морские базы пиратов, а самые что ни на есть добропорядочные купеческие города.

      Вопрос: как оценивали иноземцы русских воинов и купцов? По всем сведениям - очень высоко! Ничего даже отдаленно похожего на поток неприязни и обвинений в вороватости, звучащий в описаниях XVII столетия.
      И скандинавы, и мусульмане, бывавшие на Руси, высоко отзывались как раз о тех качествах русских, которых, по их мнению, самим скандинавам порой сильно недостает. Во всех эпических сказаниях скальдов русские выступают людьми очень честными и надежными, которым можно верить на слово, доверять большие суммы и которые умеют вести дела - с размахом, принимая во внимание интересы всех участников сделки.
      Так же отзываются о русских и мусульмане.
      Что интересно: западные люди как раз не дождутся от Руси ответного комплимента - в новгородском эпосе о Садко скандинавы выведены людьми, на слово которых полагаться особо не следует.

      Кроме того, на русских сильное впечатление производило так называемое береговое право.
      Это право официально устанавливало: властитель побережья может присвоить все, что выбросило море после кораблекрушения. Даже спасшиеся люди - пассажиры, матросы, капитан - тоже теоретически становились собственностью хозяина побережья. Он имел право убить их, обратить в рабство, или (если будет в хорошем настроении) отпустить за выкуп.
      Новгородцы тоже ангелами не были, но этот «старый добрый» европейский обычай казался им совсем уже перебором.
      Однако, в глазах жителей Европы грабеж кораблей, разбившихся возле побережья, вовсе не был преступлением.
      Береговое право отменили в Италии только в XII веке, в Англии и во Фландрии - спустя еще 100 лет. И то «выборочно». То есть только по отношению к кораблям богатой и могучей Ганзы. Причем, полагаю, из соображений не столько гуманизма, сколько собственной безопасности: ганзейцев, их товары и их пассажиров грабить было опасно - а то ведь города Ганзы могут, скинувшись, двинуть немалое войско.
      На фоне этой практики совершенно удивительным выглядит договор руссов с Византией в 911 году. Одним из пунктов этого договора был отказ от берегового права!
      В те времена купцы плавали целыми караванами - так спокойнее. Уже на порогах Днепра их подстерегали кочевые племена и разбойничьи шайки. О масштабе грабежей говорит хотя бы убийство князя Святослава: если самого «верховного» князя Руси, прославленного воина, пусть и с «малой дружиной», печенеги смогли подстеречь и убить, что же говорить о мирных купцах?!
      Русско-византийский договор 911 года - первый в своем роде. И неплохо бы запомнить, как наши разбойные предки хотели извести береговое право, а «цивилизованная» Европа его лилейно сохраняла… еще несколько столетий.

      Не только Новгород - очень многие земли и города Руси вели оживленную торговлю с Европой… Через Богемию-Чехию и Польшу, через Галич и Львов шла торговля с Германией.
      Ратисборн в XI и XII веках - основная точка торговли с Германией. Здесь была особая корпорация купцов, торговавших с Русью - «рузарии».
      Летописец Титмар из Мерзебур-га (975-1018) подчеркивал богатство Руси и ее торговые обороты. Он считал русских очень приличными людьми и надежными партнерами.
      Каноник Адам из Бремена в книге «История гамбургской епархии» называл Киев соперником Константинополя и украшением христианского мира. Он описывал Киев как город, где жители ведут себя нравственно и не нарушают десяти заповедей - даже язычники там не воруют и не грабят.
      «Анналы» Ламберта Херсфельда написаны около 1077 года. В них содержится много сведений о Руси и отзывы о ней тоже только в самых лучших тонах. Русские считаются людьми глубоко порядочными, их слово надежно, а доверенные им товары и золото они никогда не присвоят. В этом, говорится, отличие русских земель от земель скандинавских язычников и жителей Юга.
      Германские купцы хорошо знали русских в самые давние времена. Еще до монгольского нашествия был подписан торговый договор между Смоленском и немецкими городами Бременом, Дортмундом, Гронингеном, Сестом, Мюнстером, Любеком и Ригой.
      Немецкие купцы часто приезжали в Смоленск, некоторые жили в нем постоянно. У них там была даже своя церковь Святой Девы.
      Новгородцы не только ждали к себе купцов-гостей, но и сами регулярно плавали по морю в Данию, в Любек и в Шлезвиг. В XII веке они основали свою колонию на острове Готланд, там стояла построенная ими православная церковь.
      Итак, воистину удивительное дело! «Почему-то» немцы очень высоко оценивают русских коллег. Они не только не считают наших предков нечестными и вороватыми, но наоборот, отдают им предпочтение перед «своими». Сила русского авторитета такова, что уважение перед русскими отражается и в документах.
      В 1187 году император Священной Римской империи германской нации Фридрих I даровал равные права на торговлю в Любеке голландцам и русским. Тем самым он предпочел русских корпорациям немецких купцов из других городов, фламандцам и датчанам. Почему? А потому, что «русским можно верить за их отменную честность и справедливость». Видимо, честность и справедливость купцов из Дании и Фландрии император считал не столь «отменной». Интересно, а читали ли его указ Гер-берштейн, Ульфред и Фан-Кленк? Штаден-то наверняка не читал, увлеченный воровством и грабежами.

      В конце XIV века Ганзейский союз (от средненемецко-го Hanse - союз, товарищество) включал больше сотни городов, в том числе и Дерпт, Ригу, Ревель. Он владел монополией на торговлю в масштабах Европы. Столицей Ганзы был город Любек - тот самый, привилегию на торговлю в котором дал русским германский император.
      Любек решал споры между членами Ганзы, решал, будет ли Ганза воевать и какие города выступят с войском. В нем собирались съезды Ганзы.
      Основой торговли и финансовых операций Ганзы были конторы в Брюгге (Фландрия), Лондоне, Бергене (Норвегия), Венеции, Новгороде. Любек - основной перевалочный пункт на сухопутном и речном пути из бассейна Балтики в Северное море. Новгород лежал в начале торговых путей, связывающих Балтику с Черным и Каспийским морями, Восточную Европу с Западной. Новгород стал очень важным, непременным членом Ганзы, одним из основных ганзейских городов.
      Именно Ганза определяла движение товаров и сырья по всей Европе, посредничая между всеми центрами ремесла и торговли.
      Италия поставляла шелк, ткани, Фландрия, Англия и Северная Германия - сукна, Южная Германия, Англия и Скандинавия - металлы, Северная Германия и запад Франции - соль, Швеция - медь, Норвегия - рыбу. Из стран Восточной Европы везли тогда, в основном, воск, мед и пушнину.
      Центральное место в Ганзе занимали немецкие города, а главными были немецкие купцы - посредники. Немцы способствовали развитию промышленности, специализации отдельных земель. Одновременно всевластие Ганзы затрудняло развитие местного купечества, особенно фламандского и английского.

      Наивно считать средневековых купцов чем-то вроде современных предпринимателей. Торговать мог не всякий желающий, а получивший разрешение, согласие, привилегию города или корпорации.
      Политика Ганзы во всех странах была проста: монополия немцев, система разрешений и сдержек. Ган-за жестко давила английских, фламандских и голландских купцов. Страх перед конкурентами? Не только. В Ганзе почему-то считалось, что англичане и голландцы не умеют учитывать интересов партнеров, не «живут вместе с другими», а всегда держатся сами по себе.
      Купцов из Новгорода немцы тоже пытались вытеснить с Балтики. Но действовали чисто экономическими методами, никогда не запрещая русским торговать в других городах или открывать там конторы.
      Ганза монополизировала торговлю с Новгородом. Только члены Ганзы имели право учить русский язык, торговать с русскими, а самое главное - давать русским ссуды деньгами или товаром. Почему?! Оказывается, русские - очень надежные партнеры, они всегда отдают долги и со всеми процентами. Ссудить русскому купцу денег считалось выгодным дельцем.
      При этом Ганза никогда не запрещала самим русским торговать в ганзейских городах и давать ссуды немцам или другим европейцам - члены они этого союза или нет. Получается, Ганза вводила своего рода «привилегию наоборот» - привилегию для русских в ущерб «своим».
      Например, купцы из Лондона не имели права давать ссуды немцам. И торговать могли не везде.
      Русских купцов немцы считали честными и надежными. В Ганзе действовал закон, согласно которому проторговавшийся русский купец не мог быть арестован ни в этом, ни в любом другом городе Ганзейского союза. Это может показаться странным. Действительно, почему? Это было время очень жестоких законов. Если суд устанавливал, что купец не может отдать долги или у него кончились средства, его могли приговорить даже к смертной казни, к пыткам раскаленным железом или отсечению рук и ног. Долговая тюрьма - каменный застенок или земляная яма, где «дебитор» был обречен сгнить заживо, - это еще далеко не самый страшный результат работы судебных исполнителей того времени по взысканию просроченных задолженностей.
      А финансово несостоятельного русского купца не казнили и не истязали. Его отправляли домой, в Новгород, чтобы он мог опять начать торговлю и отдать долги.
      Таких правил в Ганзе не было по отношению ни к каким другим купцам - ни немецким, ни английским, ни шведским, ни голландским, ни фламандским. Привилегия русским, однако.
      И еще одна деталь. Думаю, достаточно важная. Конторы Ганзы располагались в разных городах, в том числе в норвежском Бергене и в Новгороде. Старшие купцы в конторах бдительно наблюдали за нравственностью своих приказчиков. Почему было так важно, чтобы взрослые парни ни в коем случае не крутили романы с местными уроженками, - непостижимо. Но задача считалась очень важной.
      Так вот. В городе Бергене, втором по величине городе Норвегии после Осло, есть знаменитая ганзейская набережная Брюгген. Она внесена в список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО. На набережной сохранился дом, в котором находилась контора Ганзы, и комната, в которой должны были спать немецкие приказчики. Кровати у приказчиков были очень своеобразные. Эдакие то ли корытца, то ли гробики… специально так сделанные, чтобы в эту постель при самом сильном желании нельзя было бы положить еще одного человека.
      И только в одном городе - члене Ганзы кровати для приказчиков устраивались иначе, точнее, по-обычному: в Новгороде.
      Поскольку считалось, что новгородских барышень без женитьбы затащить в постель все равно невозможно.

 

      Генрик Сенкевич воспевал Речь Посполиту, противопоставляя ее враждебной, грубой Московии. Его трилогия - величавая песня о гордой державе, ее взлете в начале - середине XVII века и о том, как этой славной стране сломили хребет навалившиеся на нее бедствия. Трилогия…

      «Огнем и мечом» - о войне польской короны с Богданом Хмельницким и с помогавшей ему Московией. «Потоп» - название, принятое в Польше для периода войны со Швецией. «Пан Володыёвский» - о войне с татарами и турками, завершившейся тем, что новый король Речи Посполитой Ян Собеский наголову разбил турок под Веной в 1683 году. Турецкое нашествие затопило Центральную Европу - Венгрию, земли Австрийской империи Габсбургов. Ян Собеский вел за собой 70-тысячную многонациональную армию, которая вдребезги разгромила 200-тысячную армии турок… Победа!
      Но именно с того времени Польша начала отставать от остальной Европы, слабеть, утрачивать свои позиции. Одна причина - страна и народ истощились в бесчисленных войнах. Три поколения шляхты не жили, а воевали. Военное сословие оказалось выбитым на 80 %, заменить его было некем, а ведь именно шляхта была сословием государственных людей. Не стало шляхты - не стало и железного обруча, которым скована была Речь Посполита.
      Вторая причина - невероятные, сказочные привилегии той же шляхты. Таких привилегий не было у дворянства ни одной другой страны мира. Шляхта выбирала королей, выбирала вполне демократически. Всякое важное решение принималось на сеймах и сеймиках, то есть на съездах и съездиках шляхты. Каждый шляхтич, самый что ни на есть ничтожный и жалкий, обладал «золотым правом» veto - запрета на любое решение правительства или решения целого съезда шляхтичей. Король издал указ, который лично мне не нравится? И я кричу «veto!» Запрещаю! И не пройдет решение, если его не одобрит вся поголовно шляхта, до последнего, самого нищего, шляхтича.
      Таким образом, положение об «общем согласии», «ли-берум вето» означало, что любой закон мог быть принят, только если все дворянство Польши не возражает.
      Шляхтич имел право на конфедерацию - то есть право на создание коалиций, направленных против (!) короля.
      Шляхтич имел право на рокош - то есть на официальное восстание против короля.
      Так что если король, его чиновники или правительство нарушали золотые шляхетские вольности, шляхта имела официальное право на бунт. «Рокош!» - кричал шляхтич, поднимаясь против короля. Собрались трое таких повстанцев - они имеют право создать какое-то подобие государства, Конфедерацию.
      Подобный избыток свободы, «шляхетские вольности» сделали Польшу не сильнее, а слабее соседей и привели к ее расчленению, разделам.
      Книги Генрика Сенкевича - страстный рассказ о том, какой прекрасной страной была Польша ДО трех разделов XVIII века. Действительно, если предки поляков были ТАКИЕ… Такие, как пан Скшетузский, Заглоба, Кмитиц, Володыёвский. Тогда никакая холера не одолеет Великую Польшу! Враги расступятся, ослабнут, исчезнут, и страна этих героев восстанет из праха! Неудивительно, что книги Генрика Сенкевича стали знаменем польских патриотов, их зачитывали до дыр в Польше, пытались запрещать в Российской империи. В Пруссии дело доходило до изъятия уже выпущенных тиражей, более того - до обысков и арестов тех, кто эти книги читал…

      Вот только возникает вопрос: о ком писал Генрик Сенкевич? О поляках? И где именно происходят действия его романов? «Огнем и мечом» - на Украине. Много раз в этой книге упоминается Волынь, Львов, Чернигов.
      «Сечь, занимающая незначительное пространство, не могла прокормить всех своих людей, походы случались не всегда, а степи не давали хлеба казакам - поэтому масса низовцев в мирное время рассыпалась по окрестным селениям. Вся Украина была полна ими, и даже вся Русь!…Почти в каждой деревне стояла в стороне от других хата, в которой жил запорожец».
      «Так продолжалось год или два, пока не распространялась весть о каком-нибудь походе на татар, на ляхов или же на Валахию; тогда все эти бондари, кузнецы, шорники и воскобои бросали свои мирные занятия и начинали пить до потери сознания по всем украинским кабакам… Старосты тогда усиливали свои отряды, а шляхта отсылала в город жен и детей».
      Начало действия «Потопа» разворачивается «в Росси-енском повете Литвы».
      Многие дворовые девки главной героини, Оленьки-Александры, легко отличимы от панночек «по языку» - они не умеют говорить по-польски, а только по-русски.
      Анджей Кмитец, главный положительный герой романа - «хорунжий оршанский» - из Орши, что в современной Белоруссии. Этот «оршанский боярин» такой горячий патриот своей малой родины, что, не думая, зарубил на поединке поляка из Короны, который лишь ехидно поинтересовался, ходят ли оршанцы уже на двух ногах, или еще на четырех?
      И дружина Анджея Кмитеца - вся из Оршанской и Смоленской земель.
      Не в нем одном дело… Януш Радзивилл, воевода Ви-ленский, называется еще и «воевода русский».
      В общем, получается, что выдающийся польский националист Генрик Сенкевич описывает подвиги вовсе не предков современных поляков, а русских людей, подданных короля Речи Посполитой, которые своей отвагой и мужеством не раз спасали судьбу этого государства.
      Более того… у Сенкевича все время получается так, что именно русские рыцари играют главную роль в кампаниях, а коренная польская шляхта трусит и предает. Ударили казаки? И самыми сильными противниками казаков оказывается кто? - прибалтийские немцы-наемники и русская шляхта из Великого княжества литовского и русского. Эти - спасают.
      Шведы ставят пушки, атака шляхетской конницы захлебывается, всадники скачут назад. Польская шляхта уже готова пойти под руку шведского короля. Но не русская! Русские не предают, они верны своему королю и своей родине. С неимоверными тяготами они останавливают шведский «потоп», почти затопивший Речь По-сполиту.
      Итак, именно русские подданные польской короны заложили основу для будущих побед Яна Собеского.
      Тоже миф, созданный талантливым пером польского писателя? Нет смысла даже разбираться. Важно - КАКОЙ миф! Какой полезный миф для нашего народа, если только его перевернуть с головы на ноги и правильно прокомментировать!
      Впрочем, как отмечают профессиональные исследователи того периода, исторические основания для этого мифа есть. Русская шляхта в Речи Посполитой была меньше развращена фантастическими привилегиями, чем польская, не была потому так чванлива и высокомерна, была дисциплинированнее и отважнее. И что сейчас важнее всего - была честнее.
      Русские князья - Чарторыйские, Вишневецкие, Огинь-ские, Потоцкие, Сапеги - владели собственными частными армиями, в которых служили и коренные польские шляхтичи. Эти князья были верной опорой для трона и считались людьми большой порядочности и честности. Избираемые польские короли, своего рода пожизненные президенты, не раз отмечали высокие достоинства русских - и боевые, и гражданские.
      В современной Польше об этом помнить не хотят. Зачем? Намного удобнее представить войны XVII века как войны передовой «польской» Польши с отсталой и дикой «русской» Московией. Что славу Речи Посполитой составляли предки вовсе не поляков, а русских, помнить куда менее удобно.
      В современной Польше всех положительных героев Сенкевича считают именно что поляками. Но что можно поделать, если ВСЕ эти герои происходят с территории современных Украины и Белоруссии, и сами о себе ясно заявляют - они русины. То есть русские.

 

 
      У нас в России как-то всегда получается, что россиянин прошлого - это или крестьянин, или солдат, чиновник, офицер, дьяк в московском приказе или сановник в Петербурге. Словом, государев человек. Дельцов, предпринимателей почему-то мы не очень замечаем, а ведь было их немало, и роль их в жизни страны и народа - огромна.
      В XVII веке правительство старалось помогать купцам. В случае государственной нужды купцы могли ссудить государству или его отдельным сановникам совершенно фантастические суммы - тысячи и десятки тысяч рублей. Дойная корова в середине XVII века стоила рубль, изба - два или три рубля, так что эти тысячи рублей - деньги неправдоподобные, громадные. Настоящие состояния.
      Для удобства взимания налогов и организации самих купцов их объединяли в «сотни», закрепляли за сотнями права торговать определенным товаром, внимательно следили за соблюдением этих прав. Весь XVII век отличается огромным вниманием к торговле, к предпринимательству.
      Взять хотя бы Новоторговый устав 1667 год, созданный приближенным царя Алексея Михайловича Афанасием Ордин-Нащокиным. Согласно этому уставу, иностранцы платили сравнительно небольшие пошлины, но только если торговали оптом и в приграничных волостях. По мере продвижения в глубь страны и при переходе к розничной торговле пошлины вырастали очень сильно и становились совершенно непосильными. Волей-неволей иностранцы продавали свои товары, не углубляясь в страну…

      Почему это важно? А потому, что еще Михаилу Федоровичу, отцу Алексея Михайловича, на Азовском соборе 1642 года посадские люди подали такую челобитную:
      «… А торжишка, государь, стали у нас гораздо худы, потому что наши торжишка на Москве и во всех горо-дех отняли многие иноземцы, немцы и кизилбашцы, которые приезжают к Москве и в иные города со своими великими торгами и торгуют всякими товары, а в городех всякие люди онищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод… и мы, холопи твои и сироты, милости у тебя государя царя просим, чтобы тебе, государю… в нашу бедность воззрить».
      Новоторговый устав помогал русским людям. Правительство Руси-Московии в середине XVII века ввело систему, которая во всем мире называется протекционистской. Слово восходит к латинскому слову protectio - защита, покровительство.
      Политику протекционизма, направленную на поддержку национального производства и торговли, проводило великое множество различных правительств в разное время, защищаясь от более сильных соседей.
      Только не надо говорить, что протекционистская политика вызвана слабостью Московии! Дело вовсе не в том, что производства московских купцов были совсем уж слабы и не могли противостоять иноземным.
      Франция, по всеобщему мнению, страна самая что ни на есть «передовая» и «цивилизованная». В этой передовой стране великий экономист Кольбер в своих таможенных тарифах (вторая половина XVII в.) проводил политику жесткого протекционизма, защиты французского производства и торговли от конкуренции бойких иностранцев…
      Вариантов два: или Ордин-Нащокин и Кольбер ввели протекционистскую политику одновременно. Но тогда как же быть с тезисом об отсталости России?!
      Или Ордин-Нащокин, размышляя, как помочь отечественному товаропроизводителю, «подсмотрел», как это делается во Франции. Узнал о таможенных тарифах Кольбера 1664 года, понравилось… И ввел Новоторговый устав одновременно с новым таможенным тарифом Кольбера!
      Но как же быть в этом случае с закрытостью, замкнутостью, «кондовостью» допетровской Руси?! Чтобы узнать, что делается во Франции, надо и языки знать, и понимать происходящее. А чтобы законопроект стал законом, его должна была поддержать Боярская дума. Несколько десятков людей должны были знать, что вводится новый закон и для чего.
      В общем, дикие россияне или нет, цивилизованные или нецивилизованные, но вот факты: «кондовая» допетровская Русь ведет одинаковую экономическую политику, причем одновременно с Францией.
      Поддержанные своим правительством, русские купцы оптом перекупали товары иностранцев в приграничных волостях и потом в розницу или мелким оптом перепродавали в глубине страны.
      Эта система поддерживала русские промыслы и производства, ограждая их от конкуренции. А были промыслы эти громадны, и организованы исключительно по буржуазному принципу.
      Для современного москвича понятия Хамовники и Кадашевская слобода ассоциируются скорее с одним: центр, метро Фрунзенская и Третьяковская, «Золотой остров», элитная недвижимость за сумасшедшие деньги. Однако несколько веков назад это были обычные «рабочие», вернее «мастеровые» районы, где жили и работали ткачи-«хамовники», где создавались первые ткацкие мануфактуры.
      Тогда же появился даже термин «кадашевское полотно», и считалось это полотно ничем не хуже, нежели голландское. Между прочим, так считали вовсе не одни московиты, но и сами голландцы!
      За 76 лет «допетровского» романовского правления, между 1613 и 1689 годами возникло до 60 дворцовых мануфактур, из которых до конца XVII века дожило не более половины. Некоторые ученые полагают, что эти предприятия вовсе и не были мануфактурами: на них использовался принудительный труд подневольных дворцовых крестьян, у них не было стабильной связи с рынком.
      Но во всяком случае, если даже мануфактуры были и «ненастоящие», это были крупные производства, и они уже своими размерами создавали совсем иное, вовсе не средневековое отношение к труду.
      А кроме того, на Московской Руси появились и купеческие мануфактуры - уже совершенно такие же, как в Европе. Так сказать, мануфактуры без малейшего изъяна, самые что ни на есть доподлинные.
      Такими мануфактурами стали в XVII веке традиционные промыслы Руси: рыбные и соляные промыслы низовьев Волги, Севера.

      В одной Соли Камской работало одновременно 200 соляных варниц, добывавших до 7 миллионов пудов (более 110 тыс. т) соли в год.
      Из Астрахани каждый год вывозились до 300 тысяч пудов (4 800 т) соленой рыбы и красной и черной икры.
      Канатные дворы в Вологде и в Холмогорах возникли еще в XVI веке, они быстро восстановились после разорения Смутного времени. Тогда же, при Михаиле Федоровиче, в Архангельске возник совершенно новый Канатный двор, которого там раньше не было. О масштабе этих предприятий говорит хотя бы число работающих на Вологодском канатном дворе - более 400 человек. Это и в наше время не так мало. А Холмогорский двор давал канаты для оснастки четвертой части кораблей английского флота - второго по размерам в мире (после голландского). Как - английского?! А вот так. Канаты из России вывозились в Англию. Без канатов с Канатного двора Архангельска каждый четвертый корабль Британии не вышел бы в море.

 
      Это все - примеры производств, организованных совершенно «по-буржуазному».
      Для канатных производств скупка сырья велась специальными приказчиками, которые «рядились» (т. е. торговались) с крестьянами, порой давали им ссуды под урожай и под будущие поставки - совершенно так же, как это делалось в европейских государствах.
      На соляные и особенно рыбные производства каждый год в летнее время сходилось несколько десятков тысяч временных рабочих. В наймиты шли посадские люди, черносошные крестьяне, частновладельческие крестьяне, холопы, в том числе и беглые, и конечно же, «вольница».
      Крестьяне обычно работали часть года, только чтобы поддержать отхожим промыслом свои хозяйства. Постоянные работники промыслов - это организаторы производства: приказчики хозяина, его доверенные лица. Это и люмпенизированные нищие люди, практически без квалификации, занимавшие положение разнорабочих.
      Это разного рода специалисты, своего рода инженеры и мастера XVII столетия - мастера, умеющие произвести засол разных сортов икры и красной рыбы, знающие инструменты, которыми плетут канаты, или умеющие точно рассчитать количество воды, необходимой для растворения проходящего под землей соляного пласта.
      Историки дружно отмечают для всего XVII века возрастание роли вольнонаемного труда на купеческих мануфактурах и на транспорте - на Волжском, Сухоно-Двинском водных путях. Что означает отрыв производств от крестьянского отходничества, от мелкой крестьянской промышленности, то есть от положения чего-то второстепенного по сравнению с «основным» - земледелием.
      Как оценить все эти явления? А очень просто: как развитие русского капитализма. Как развитие капитализма, протекающее совершенно автономно от европейского и пока что не испытывающего даже отдаленного воздействия своего европейского собрата.

      «Как известно», «допетровская Русь» была страной очень дикой, отсталой и позарез нуждалась в реформах Петра, а главное - в просвещении ее Европой. Что бы мы все без нее, без матушки-Европы, делали?! Страшно подумать.
      Но считая Русь отсталой и дикой, вредно изучать исторические документы. А то мало Новоторгового устава 1667 года… Так и прежний Торговый устав 1653 года может буквально ввергнуть в шок.
      Судите сами: Торговый устав 1653 года предусматривал полное (!) уничтожение внутренних пошлин. Полное и бесповоротное. С 1653 года купец, подданный правительства Московии, мог везти товар из любого конца в любой другой конец нашей громадной страны - от берега Охотского моря до Украины и Прибалтики. Устав уничтожал все внутренние границы, любые границы между бывшими княжествами или боярскими вотчинами. Купец пересекал их, и никто не имел права взимать никаких пошлин с его товара. Платилась одна-единственная, универсальная торговая пошлина - 10 денег с рубля; при том, что в рубле считали 200 денег, пошлина составляла всего 5 % с покупной цены товара.
      Естественно, русский купец, татарский или буддистский платят одну и ту же пошлину, - отметим это, потому что в «цивилизованной» Европе было не так.
      Скажем в «передовой» Франции того же времени торговлю невероятно тормозили внутренние пошлины! Королевское правительство сохраняло их вполне сознательно, помогая вовсе не купцам, а «второму сословию», дворянам. Благодаря внутренним пошлинам дворянство, особенно крупные феодалы, владельцы поместий, ставили внутренние таможни на дорогах, у бродов и на мостах. Едешь, везешь товар - плати! Никакого Кольбера не хватило на эту жадную свору, чтобы пресечь пережитки Средних веков. Только революция 1789 года покончила с этим рвачеством.
      Внутренние пошлины составляли до 30 % покупной цены любого товара, независимо от того, был ли он произведен в самой Франции или ввозился из-за рубежа. До самой Французской революции 1789 года дворяне кормились за счет презренного «третьего сословия», жалких купчишек. Это в нашей дичайшей России правительство поддерживало купцов!
      В Британии, чтобы уничтожить пережитки Средневековья, в 1649 году народ поднялся на восстание, партии беспощадно воевали до «славной революции» 1688 года. Погибло до 100 тысяч человек, государство пережило период невероятнейшей смуты, пришла в хаос общественная и семейная жизнь, и даже после революции «пришлось» высылать из страны религиозных «диссидентов» - протестантов, которые не хотели считать английского короля главой церкви. В Америке основали 13 колоний, по числу конфессий «диссидентов», и первоначально «штаты Америки» так и населялись: у каждой веры - свой штат.
      В другом таком же светоче цивилизации, в «прекрасной Франции», чтобы уничтожить внутренние пошлины и прочие пережитки средневековья, потребовалось поднять восстание против короля, ввергнуть страну в страшнейший хаос. Погибло уже не 100 тысяч человек, как в холодной, мало населенной Британии. В теплой, густо населенной Франции за считанные годы погибло до миллиона человек!
      Само существование Франции как суверенного государства оказалось под сомнением, пока Францию не спас от распада злой Наполеон Бонапарт.
      …А в Московии тот же самый переворот - уничтожение внутренних пошлин и введение национального рынка - происходил совершенно бескровно, введением Таможенного устава, который «царь ввести повелел, а бояре приговорили».

      Правительство допетровской Руси придавало большое значение торговле, производствам и промыслам. Оно живо интересовалось всем этим и готово было поддерживать «своих» торговых и промышленных людей. Новоторговый устав Ордин-Нащокина доказывает, что челобитные посадских людей правительство вовсе не пропускало мимо ушей, не отказывалось их рассмотреть. Оно готово было вполне серьезно отнестись к их требованиям и помочь им. То есть правительство, конечно же, постоянно решало свои проблемы с помощью посадских - и их денег, и их трудов. Но и оно готово было ставить силы государства на поддержку посадских, и здесь тоже мы ясно видим общую работу общества и государства, а не их противостояние.
      Просто «народная» власть. Дикари… Ни убивать друг друга не умеем, ни сидеть друг у друга на шее.

      Легко европейцам! Даже большим странам: Франции и Германии далеко до размеров и разнообразия нашей колоссальной России. Конечно, издалека, из заморских стран плыли в Амстердам и Лондон корабли, везли колониальные товары. Но плыли они в небольшое число городов, а связать саму Францию и тем более Англию внутренними торговыми путями не так трудно. Не трудно довезти колониальные товары из Лондона и Амстердама до самых отдаленных уголков Англии или Голландии.
      В России везти товар приходится на сотни, порой и на тысячи верст. Сохраняйся внутренние пошлины, не будь поддержки у купцов и со стороны государства, и со стороны остального общества, никакой торговли в стране вообще наладить было бы невозможно.
      А торговля была, и какая!

      До начала XIX века славилась Макарьевская ярмарка - в 88 верстах ниже Нижнего Новгорода, у Макарьев-ского монастыря. Ярмарка началась еще при Иване IV, и даже в Смуту каждый июль на нее собирались купцы.
      С 1620-х годов, со времени правления Михаила Федоровича, Макарьевская ярмарка становится явлением общероссийского масштаба. Очень уж она удобно располагалась: на перекрестке сухопутных дорог из разных частей страны и важнейшего для Московии водного пути по Волге в Каспий.
      Словно ручейки товаров и денег текут из разных концов страны, перекрещиваясь близ Ма-карьевского монастыря. Из Поволжья везут рыбу, выделанные кожи и соль, из Поморья - соль и деревянные изделия, из Сибири - пушнину и металл, из срединных областей Московии, где урожай удался, - зерно, из Новгорода и Пскова - полотна, из центров народного творчества - те самые Гжель и Хохлому, из Серпуховского уезда и Устюга - изделия из железа.

      В 1816 году пожар уничтожил большую часть деревянных строений на ярмарке, и с 1817 года торг перенесли в Нижний Новгород. Сто лет, до 1917 года, и во времена нэпа, в 1921-1929 годах, собиралась Нижегородская ярмарка.
      На Урале с 1647 года собиралась ярмарка в слободе Ир-бит. Сама слобода - еще совсем молодая, была основана в 1631 году, но это совершенно не мешает новой ярмарке стремительно набирать обороты - в очень уж удобном месте она поставлена. До построения Сибирской железной дороги, то есть до конца XIX столетия, оборот Ирбит-ской ярмарки устойчиво был вторым по объему после Макарьевской, потом Нижегородской. Она также работала даже в годы нэпа и позже - в 1922-1930 годах, это потом уже наступило время, когда «в СССР изменились структура и методы торговли».
      В общем, уже в XVII веке масштабы внутренней торговли были громадны. К чему, спросит читатель, весь этот обширный торгово-исторический пассаж? Да к тому, что история развития русского торгового дела как-то… ставит под сомнение идеи «изначальной генетической» нечестности и порочности русских купцов. Потому что без доверия друг к другу, без совместной дружной работы торговли такого масштаба в нашей необъятной стране наладить никак невозможно.

      Есть такой финский кинорежиссер - Аки Каурисмяки (Aki Kaurismaki). Фильмы у него трагичные и страшные. Смысл их в том, что человек в этом мире никому не нужен, и жить ему решительно незачем. Фильм «Огни городских окраин» (в английском прокате - «Lights in the Dusk») - об охраннике в ювелирном магазине. Ему предлагают денег, он не соглашается. И тогда связанная с ворами блондинка крадет у него ключ от магазина. Лучше бы соглашался на предложения шайки. Теперь после ограбления все улики показывают на него. Парень выходит из тюрьмы и видит, что возвращаться некуда. Все его предали, все от него отступились.
      Но вот вопрос: почему фильм начинается с того, что трое русских пьяниц спорят о Пушкине, Чехове и Горьком? Почему некоторые фразы в фильме произносят на русском языке, без перевода? Например, фразу: «Жизнь Максима Горького в детстве была очень тяжелой»?
      Не сомневаюсь, что Аки Каурисмяки - не сознательный враг России, не агент ЦРУ и не пытался нанести России вреда. Но у него самого, видимо, Россия ассоциируется в первую очередь, с люмпенизированным элементом. С такими интеллигентными пропойцами, которые под парами портвейна выясняют смысл поэтики Пушкина и Чехова.
      Жаль, что и у этого финского режиссера и у других инженеров человеческих душ на Западе русские - никак не люди, способные вести хоть какие-то значительные дела.
      Для Аки Каурисмяки типичные русские - это «интеллигентные» пропойцы. По его мнению, они типичны, своего рода «лицо страны». И ведь не придет в голову никому вывести в фильме людей, которые доверяют друг другу на слово крупные суммы, - как типичных россиян. А они ведь и правда типичнее! Потому что бродяги и пьяницы у нас есть - как же без них? Но они есть во всех странах, их у нас не больше, чем в любом другом царстве-государстве. И нет в их испитых рожах никакой национальной российской специфики.
      Если искать «типичных русских», выразителей духа страны, то это как раз те, кто заключает устные сделки на крупные суммы. Хотите «типичных русских» и желаете «русской специфики»? Тогда покажите не алкаша, цитирующего Пушкина (и что? - мне один бродяга в Вашингтоне Шекспира цитировал), а дельца, заключающего сделку через рукобитье.
      Не обращали внимания? У нас и до сих пор многие сделки никак официально не оформляются.
      Попросит у Вас лично друг крупную сумму в долг. Крупную не «вообще», а крупную именно для Вас. Не важно, сколько это - 10 тысяч рублей или евро, главное, чтобы сумма была для вас значительная. Такая, которую потерять будет жалко. Вы станете заключать на эту сумму кредитный договор? Нет, у нас обычно вообще дадут без расписок, тем более не оформив сделку у нотариуса.
      Многие, наверно, прочитают это место в книге и пожмут плечами: подумаешь. Все так делают! В том-то и дело, дорогой читатель, что не все. На юридически грамотном Западе как раз не принято давать деньги «на доверии», без расписок и нотариата. И вовсе не кажутся нормальному европейцу эти формальности лишними, мелочными и ненужными.
      Так вот, имейте в виду: это и правда очень типичная национальная черта русского народа - вести дела на основании устных договоров. Свидетельствует ли она об «изначальной» вороватости и нечестности, судите сами.
      На Руси XVII века промыслы организовывали купцы, прекрасно умевшие объединять свои капиталы, создавать «обчества» на паях. Эти «обчества», где учитывался вклад каждого и каждый получал доход по вкладу, только одним отличались от акционерных обществ Европы: менее строгим учетом, менее жесткой формализацией.
      На Западе предприниматели регистрировали новую компанию как юридическое лицо, вели протоколы заседаний, выпускали акции. Они нанимали адвокатские конторы для ведения и хранения своих документов, а Биржа аккуратно следила, как поднимается или опускается курс акций каждой компании, и как «идет» тот или иной товар.
      В общем-то с сегодняшней точки зрения это нам кажется более современным и «методологичным», но давайте подумаем: все ли «правильное» с точки зрения бизнеса является столь же правильным с точки зрения человеческих отношений?
      И то, как детально обставляли европейские предприниматели свои «отношения», не говорит ли только об одном: что это была лишь дополнительная «защита от возможного обмана»?
      Ведь признаемся, положа руку на сердце: а для чего в действительности в наш современный век ВООБЩЕ нужны все эти «юридические формальности»? Для чего требуется бесчисленная армия нотариусов и юристов, к чему все эти тонны бумажных договоров, подписи и печати? Ну, конечно, с одной стороны, чтобы не забыть, о чем договорились, чтобы все взаимные обязательства были четко зафиксированы. Но это не главное. Если бы речь шла только о свойстве человеческой памяти «забывать», 99 % договоров не заключались бы вовсе или делались бы «в простой электронной форме».
      И тогда бы миллионы юристов остались без масла на своем куске хлеба. А дело вот в чем.
      Это нужно лишь для одного: чтобы ВСЁ, О ЧЕМ И ТАК ЧЕТКО И ОДНОЗНАЧНО ДОГОВОРИЛИСЬ, еще раз четко записать, зафиксировать, расписаться кровью, скрепить печатями - и запереть в сейфе. А лучше в арендованной банковской ячейке. Вскрыть которую можно только двумя ключами одномоментно в присутствии банковского служащего.
      Знакомая картинка?
      Читатель еще в наивности своей не понял, для чего все эти ухищрения? Элементарно! Чтобы не было легкого соблазна договаривающимся сторонам друг друга ОБМАНУТЬ!
      Увы, никакие договора в наш век не помогают. Все равно обманывают, «кидают», выставляют в дураках.
      Зато наши предки-купцы не утруждали себя ведением протокола, сложностями юридического оформления сделок. Они не имели никакого представления о процедуре выпуска акций или о работе Биржи. И знаете, у них получалось! Частные договоры доверявших друг другу купцов оказывались вполне достаточными для того, чтобы создать «обчество» и вполне благополучно им руководить.
      Собирались купцы обычно не в домах друг друга. То есть ходили и в дома, вели степенные разговоры и порой даже дружили семьями. Но дела вели и сделки заключали… в трактирах.
      Только не надо начинать песни об «извечном русском пьянстве», мол, без стакана купцы договориться не могли. Эту басню мы уже подробно разбирали в предыдущей книге. В трактире, к слову сказать, ВООБЩЕ по большей части нашей истории спиртным не торговали. Наливали в другом заведении, кое называлось - кабак. Трактир же - место для еды и неспешного ЧАЕпития.
      Да и чем, собственно, плохое место для бизнес-переговоров?
      Международная система страхования, кстати, ведет свое начало со сделок, заключавшихся в лондонском кафе Ллойда. Основные сделки американских воротил начала XIX века тоже заключались в кафе и ресторанах на улице Уолл-стрит, в голландской, а затем английской колонии Нью-Йорк - Новый Йорк. И лишь позднее вместо «бизнес-кафешек» на Уолл-Стрит возникли гигантские бизнес-центры, выросли банки и биржи.
      Так что манера договариваться «за чашкой чая» у русских и западных предпринимателей как раз была одна. А разница в другом - в уровне взаимного доверия. Вот европейцы как-то друг другу верят мало. Им нужен нотариат, письменное подтверждение сделки. Нужна бумага, подтверждающая владение своим паем в общем владении, - акция. Нужен нотариус, чтобы фиксировать сделки, и адвокат, чтобы вел дела в суде, не позволял обмануть.
      А русским купцам все это сомнительное счастье казалось не обязательно: они доверяют друг другу, проклятые дикари.
      В XVII веке на акционированном капитале соляных и рыбных производств сколотились колоссальные состояния Г. А. Никитникова, Я. С. Патокина, Д. Г. Панкратьева, Н. А. Светешникова, В. Г. Шорина, О. И. Филатьева и множество рангом пониже.
      В XVII веке в купцы мог пойти любой лично свободный человек, а их было больше половины населения. Среди черносошных крестьян в XVII веке «владельцы черной земли совершают на свои участки все акты распоряжения: продают их, закладывают, дарят, отдают в приданое, завещают, притом целиком или деля их на части».
      Этот крестьянский капитализм зашел так далеко, что возникли своего рода «общества на паях», союзы «складников», или совладельцев, в которых каждый владел своей долей и мог распоряжаться ею, как хотел, - продавать, сдавать в аренду, подкупать доли других совладельцев, а мог и требовать выделения своей доли из общего владения.
      М. М. Богословский писал: «В севернорусской волости XVII века имеются начала индивидуального, общего и общинного владения землей. В индивидуальном владении находятся деревни и доли деревень, принадлежащие отдельным лицам: на них владельцы смотрят как на свою собственность: они осуществляют на них права распоряжения без всякого контроля со стороны общины. В общем владении состоят и земли, и угодья, которыми совладеют складничества - товарищества с определенными долями каждого члена. Эти доли - идеальные, но они составляют собственность тех лиц, которым принадлежат, и могут быть реализованы путем раздела имущества или частичного выдела по требованию владельцев долей. Наконец, общинное владение простирается на земли и угодья, которыми пользуется, как целое, как субъект… Река с волостным рыболовным угодьем или волостное пастбище принадлежит всей волости, как цельной нераздельной совокупности, а не как сумме совладельцев».
      Право же, тут только акционерного общества и биржи не хватает! Или просто они не были нужны?

      Эти отношения предпринимателя и государства сломали «реформы» Петра I. Действительно, после него дворяне и чиновники последовательно считали себя то ли особым сословием, то ли даже «отдельным» народом… Ровней «черному люду» они себя не числили, помогать купцам и вообще вникать в их презренные делишки решительно не хотели.

      Характерна судьба Ивана Тихоновича Посошкова. Происходил он из оброчных крестьян села Покровское, близ Москвы, которые работали в мастерских Оружейной палаты государева двора. Иван был грамотен, владел многими талантами, навыками, благодаря чему «никогда не празден был и дней своих не терял даром».
      Родился он в 1652 году, а к 1692 переехал в Москву. К концу жизни владел двором в Петербурге, двумя дворами в Новгороде, двумя небольшими имениями со своими крепостными в Тверской и Новгородской губерниях.
      Он изготавливал денежные станки для монетного двора и как лучший механик был представлен царю, открывал нефтяные месторождения, устанавливал фонтаны, изобретал разные воинские орудия, занимался винокурением и торговлей. Незадолго до смерти пытался получить разрешение построить полотняную фабрику.
      Посошков подготовил ряд экономических проектов: «О денежном деле», «О новоначина-ющихся деньгах», он автор нескольких сочинений.

      За несколько месяцев до кончины Петра I Посошков адресует ему рукопись своей книги «О скудости и богатстве».
      В ней Посошков предлагает реформы, которые не только обогатят все сословия, но и само государство. Увы, он не знаком с сочинениями западных экономистов, а посему создает русскую экономическую науку фактически с пустого листа. Он все придумывает сам. Что характерно: для Посошкова экономика - лишь часть общественной жизни, а не самое главное в ней. Не жизнь зависит от экономики, а экономика создается для обеспечения всей общественной жизни.
      Его фундаментальная книга начинается с раздела «о духовности». Православной духовности. Ведь «Священство - столп и утверждение всему человеческому спасению».
      Если общество беднее, то от «неправды». «Российская земля во многих местах запустела, и все от неправды и от нездравого и неправого рассуждения. И какие гибели на-чинятся и все от неправды», - с горечью восклицает он.
      Сегодня многие убеждены, что бизнес и мораль - явления совершенно несовместимые. Точнее, они как бы «из разных измерений». «Бизнес вне морали», - вот основной девиз всех российских «прихватизаторов» да, увы, и большинства политиков.
      Для Посошкова бизнес основывается на нравственности. Сам бизнес, считает Посошков, есть явление нравственное и нужен для того, чтобы в обществе становилось больше «правды».
      Посошков был сторонником народного просвещения, распространения грамотности, ослабления тягот крепостного права, радикальной судебной реформы. Облагать налогами надо всех, в том числе и дворян, описав все их земли. «Дабы на земле Его Императорского Величества никто даром не жил», а все были бы «платежниками» согласно размерам своих земельных владений.
      Купцы и ремесленники да будут соединены в единую корпорацию, которую организует и которой управляет государство. Торговлю надо регулировать, ограничивая ввоз иностранных товаров. Зачем ввозить то, что можно производить в России? Производство тоже надо регулировать, поддерживать сложные, наукоемкие производства. Он советовал Петру также развивать отечественную крупную промышленность: сначала строить казенные заводы по переработке отечественного сырья, а затем передавать их в частные руки с взысканием за них оброка. «Дабы люди богатились, а царская казна множилась…»
      Россия должна торговать готовыми изделиями, а не сырьём, считал Посошков. «Чем им лён да пенку продавать, лутче нам продавать им готовые полотна парусные и канаты, и камордки, и рубки…» Не надо кланяться Западу, не надо везти с Запада каждую мелочь, надо делать самим. Когда у нас разовьется самостоятельное производство товаров и механизмов, иностранцы сами к нам изменятся, станут «ласковее, прежнюю свою гордость всю отложат и за нами станут гоняться».
      Все эти преобразования, по убеждению Посошкова, основаны на принципах православной нравственности и церковной традиции. В них и проявляется духовность.
      Сам Посошков просил Петра держать свое авторство в тайне. Всерьез опасался, что если прознают о его «мизерности», то есть о его «низком» происхождении, то «не допустят… на свете ни мало времени жити, но прекратят живот мой».
      Но, судя по всему, книга до Петра не дошла. В 1725 году Посошкова арестовали по «важной криминальной вине» и заключили в Петропавловскую крепость. Умер Петр, взошла на престол Екатерина I. Уже в годы ее правления, 1 февраля 1726 года Иван Тихонович скончался. Труд его скрывали в Тайной канцелярии, потом он попал в архивы. Весь XVIII век книга распространялась в рукописном виде - «самиздате» той эпохи.
      Ломоносов для Академии наук поручил снять копию с оригинала рукописи «Книга о скудости и богатстве», которая и сохранилась до сих пор. Идеи Посошкова просматриваются в сочинении Ломоносова «О размножении и сохранении русского народа».
      В 1840 году труд Посошкова обнаружил в архивах историк М. П. Погодин. Первая публикация была осуществлена в 1842 году. Погодин поражался смелости обращения простого человека напрямую к императору, тому, как резко он осуждал тяжелое положение крепостных крестьян, которых помещики «стригли яко овцу догола».
      Судьба Посошкова - прекрасная иллюстрация того, как изменилась жизнь при Петре и после Петра. Порождение русского XVII века, Посошков мог стать предпринимателем, состоятельным человеком, видным членом своего общества. Но быстро погиб в новых общественных условиях, при всевластии дворянства и бюрократии.

 
      Основу современной политэкономии заложил шотландец Адам Смит.
      Адам Смит родился в 1723 году в небольшом шотландском городке Киркальди в семье таможенного чиновника. Ему было три года, когда Посошков сгинул в Петропавловке.
      Мальчик прекрасно учился и много читал. В 14 лет он поступил в университет города Глазго, в 28 лет сам стал профессором. Главная книга его жизни оказала колоссальное воздействие на умы общества. По всеобщему мнению, Адам Смит сумел объяснить всем, что же такое экономика.
      Не только основные идеи Адама Смита, даже его многие афоризмы повторяют до сих пор. Например, «невидимая рука рынка». В России он тоже непререкаемый авторитет.
      Свое учение Адам Смит назвал политической экономией; ее и преподают в наше время, и в России в том числе.

      По мнению Адама Смита, рынок должен быть свободен от эмоций и ограничений, от пут нравственности, религии, предрассудков и государственного вмешательства. Главный двигатель рынка - эгоизм людей, которые хотят обогатиться.
      «Не от расположения к нам мясника, пивовара или булочника ожидаем мы нашего обеда, а от пристрастий их к собственным выгодам. Мы обращаемся не к гуманным их чувствам, а к эгоистическим. Мы говорим не о наших чувствах, а об их выгоде». Логику человеческих поступков по отношению к другим людям, по его мнению, можно объяснить формулой: «Дай мне то, что мне нужно, и ты получишь то, что нужно тебе».
      Человек, природный эгоист, стремится как можно лучше обеспечить себя материальными благами. Адам Смит подробно изучает, откуда берутся и какими бывают эти блага, категории частнособственнической хозяйственной деятельности: прибыль, рента, капитал, рынок труда и другие. Его интересует природа роста капитала в частных руках, а тем самым в руках общества и государства.
      В экономическом учении Смита закон спроса и предложения есть основа человеческих взаимоотношений. Если каждый станет преследовать свой эгоистический интерес, то «невидимая рука» рынка в конце концов сделает богатым и все общество.
      А целостная личность человека? Его духовный мир, а ценности, которые не купишь? Все не экономическое, объясняет Адам Смит, - это частное дело индивида. В экономике нет никакой целостной личности, да там она и не нужна.
      Такой «хомо экономикс», средоточие утробных эгоистических интересов, не ждет добрых поступков от своих близких и не оказывает их другим. Он разумно преследует свою выгоду и твердо знает, что ничего не получит даром, но и сам ничего не дает и не делает даром.
      Политическая экономия Смита сделала его знаменитым. Его буквально носили на руках. Наверное, он действительно сказал что-то очень важное людям того общества, в котором жил. Видимо, правильно определил его основные закономерности, характер взаимоотношений в нем людей.
      «Беда» в том, что даже в западном обществе политическая экономия Смита в «чистом виде» «работает» не всегда. Реформы начала 1990-х годов показали, что и в России не удается запустить механизм, который Адам Смит наблюдал в Шотландии конца XVIII века.
      Явлинский и Гайдар объясняли нам, что все дело в нашей собственной отсталости. Вот догоним передовой Запад, и все сразу станет в порядке. Но в том ли дело? Может быть, нашу экономику описывает какая-нибудь другая теория?
      Может, такую теорию мы легко найдем у Ивана Посошкова?
      А разница между теоретическими воззрениями профессора Смита и мастерового и купца Посошкова была значительна.

      Во-первых, повторюсь, Посошков считал, что деньги, материальное богатство, экономика - вовсе не главное в жизни общества.
      Больше стяжания вещественного богатства мы должны «заботиться о невещественном богатстве, то есть истинной правде». «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов», - призывал Посошков. Только при общем согласии и христианской любви друг к другу «вси обоготятся», а царские сокровища «соизлишествам наполнятся, потому, что правда никого не может обидеть», «правде - отец Бог и правда вельми богатства и славу умножает…»
      Адам Смит, как человек практичный, никогда не забивал себе голову подобной православной ерундой.
      Во-вторых, Посошков не считал предпринимателей главными людьми в обществе и государстве. Есть люди, которые должны заниматься экономикой, а другие вовсе и не должны.
      В-третьих, Посошков - большой сторонник сильного, богатого государства.
      Центральную роль в обществе, по его мнению, должно играть монархическое государство и сам монарх, располагающий всеми возможностями для достижения «общего блага» всех сословий. Государство даже может произвольно определять стоимость золота и серебра и вообще всего на свете. Он мечтает и о том, что государство в состоянии установить «естественную, справедливую цену», причем рекомендует решить вопрос очень просто: «Буде кто взял цену… излишнюю, взять штрафу да высечь батогами или плетьми, чтобы впредь так не делал».
      Как мы видим, основатели новой науки экономики в Европе и России отличаются друг от друга не только и не столько по отношению к земле или производству, сколько по мировоззрению.
      Какая уж тут «невидимая рука» рынка.
      Имеет смысл сравнить взгляды Адама Смита и Ивана Посошкова в виде таблицы.
      Что тут сказать? Взгляды Посошкова современному человеку могут казаться наивными и даже детскими, в то время как Адам Смит выглядит практично и убедительно. Все это так. Но не будем отрицать, нравится это кому-то или нет, что тысячелетие православия все же сформировало определенный тип поведения людей. Без учета народной психологии ни экономические, ни какие-то иные реформы не достигнут в России успеха. Нам чужд «экономический человек» Адама Смита, лишенный чувства сострадания, любви к ближнему. Для которого всякое вмешательство в экономику - посягательство на «естественную свободу» человека.
      Нам ближе образ государства как единого Дома, в котором живут разные сословия, разные люди и идеи. В котором экономика - не цель, а средство.
      Печально, что сочинения Ивана Посошкова стали известны слишком поздно. Зато книгу Адама Смита в России ожидал шумный успех. В 1802-1804 годах в переводе русского посла в Лондоне С. Воронцова эту книгу издали в четырех томах в России. Под ее влиянием была написана работа «Опыт теории налогов» декабриста Н. И. Тургенева (опубликована в 1818 г.). С тех пор развитие России и русской общественной мысли во многом определялось идеями Адама Смита и его последователей.

      Однако национальные традиции вести дела на основе устного договора не умерли и после Петра. Русской политэкономии, увы, не возникло. Но многие купцы и деловые люди жили по-прежнему, по старинке. Невзирая ни на какого Адама Смита. Читаешь Мамина-Сибиряка и Мельникова-Печерского - и словно переносишься в русский XVII век. Герой книги Мельникова-Печерского «В лесах», мастеровой Алексей, выходец из заволжских лесов, впервые оказывается в Нижнем Новгороде, заходит со своим пожилым и более опытным земляком, дядей Елистратом, в нижегородский трактир.

      «Все дивом казалось Алексею: и огромный буфетный шкап у входа, со множеством полок, уставленных бутылками и хрустальными графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по сажени в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще стерлядями…»
      В этом же трактире, вызывающем удивление Алексея, «…сидят все люди почтенные, ведут речи степенные, гнилого слова не сходит с их языка: о торговых делах говорят, о ценах на перевозку кладей, о волжских мелях и перекатах. Неподалеку двое, сидя за селянкой, ладят дело о поставке пшена из Сызрани до Рыбной; один собеседник богатый судохозяин, другой кладчик десятков тысяч четвертей зернового хлеба…»
      Такие же диковинные современному «новому русскому предпринимателю» нравы предстают и в среде, которую описывает Иван Шмелев. Здесь речь идет о других купцах, московских, но колорит тот же. Хотя бы взять эпизод, когда купец страшно удивляется, почему билетов на аттракционы продано мало, а денег приказчик сдал намного больше, чем полагается по билетам? А потому, объясняет приказчик, что слишком много людей хотело кататься на санках и каруселях. Деньги он брал, а билеты отрывать не успевал. Потому и денег больше, чем можно ожидать, считая проданные билеты.
      Впрочем, не одни купцы жили и вели дела на Руси. Герой Н. А. Некрасова - то ли крестьянин, то ли мелкий чиновник, не поймешь. Да и так ли уж это важно? Интереснее, что в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Ермил Гирин противостоит как раз отрицательному персонажу - совершенно «ненародному» купцу.
 
- …сиротскую
Держал Ермило мельницу
На Унжже. По суду
Продать решили мельницу:
Пришел Ермило с прочими
В палату на торги.
Пустые покупатели
Скоренько отвалилися.
Один купец Алтынников
С Ермилом в бой вступил,
Не отстает, торгуется,
Наносит по копеечке.
Ермило как рассердится -
Хвать сразу пять рублей!
Купец опять копеечку,
Пошло у них сражение:
Купец его копейкою,
А тот его рублем!
Не устоял Алтынников!
Да вышла тут оказия:
Тотчас же стали требовать
Задатков третью часть,
А третья часть - до тысячи.
С Ермилом денег не было,
Уж сам ли он сплошал,
Схитрили ли подьячие,
А дело вышло дрянь!
Повеселел Алтынников:
«Моя, выходит, мельница!»
«Нет! - говорит Ермил,
Подходит к председателю. -
Нельзя ли вашей милости
Помешкать полчаса?»
«Что в полчаса ты сделаешь?»
«Я деньги принесу!»
«А где найдешь? В уме ли ты?
Верст тридцать пять до мельницы,
А через час присутствию
Конец, любезный мой!»
«Так полчаса позволите?»
«Пожалуй, час промешкаем!»
Пошел Ермил; подьячие
С купцом переглянулися,
Смеются, подлецы!
На площадь на торговую
Пришел Ермило (в городе
Тот день базарный был),
Стал на воз, видим: крестится,
На все четыре стороны
Поклон, - и громким голосом
Кричит: «Эй, люди добрые!
Притихните, послушайте,
Я слово вам скажу!»
Притихла площадь людная,
И тут Ермил про мельницу
Народу рассказал.
 
      А рассказав эту историю, крикнул Ермил Гирин на всю площадь:
 
«Коли Ермила знаете,
Коли Ермилу верите,
Так выручайте, что ль!…»
И чудо сотворилося:
На всей базарной площади
У каждого крестьянина,
Как ветром, полу левую
Заворотило вдруг!
Крестьянство раскошелилось,
Несут Ермилу денежки,
Дают, кто чем богат.
Ермило парень грамотный,
Да некогда записывать,
Успей пересчитать!
Наклали шляпу полную
Целковиков, лобанчиков,
Прожженной, битой, трепаной
Крестьянской ассигнации.
Ермило брал - не брезговал
И медным пятаком.
Еще бы стал он брезговать,
Когда тут попадалася
Иная гривна медная
Дороже ста рублей!
Уж сумма вся исполнилась,
А щедрота народная
Росла: «Бери, Ермил Ильич,
Отдашь, не пропадет!»
Ермил народу кланялся
На все четыре стороны,
В палату шел со шляпою,
Зажавши в ней казну.
Сдивилися подьячие,
Позеленел Алтынников,
Как он сполна всю тысячу
Им выложил на стол!…
Не волчий зуб, так лисий хвост, -
Пошли юлить подьячие,
С покупкой поздравлять!
Да не таков Ермил Ильич,
Не молвил слова лишнего,
Копейки не дал им!
Глядеть весь город съехался,
Как в день базарный, пятницу,
Через неделю времени
Ермил на той же площади
Рассчитывал народ.
Упомнить где же всякого?
В ту пору дело делалось
В горячке, второпях!
Однако споров не было,
И выдать гроша лишнего
Ермилу не пришлось.
Еще, он сам рассказывал,
Рубль лишний - чей бог ведает! -
Остался у него.
Весь день с мошной раскрытою
Ходил Ермил, допытывал:
Чей рубль? да не нашел.
Уж солнце закатилося,
Когда с базарной площади
Ермил последний тронулся,
Отдав тот рубль слепым…
 
      
      Вот и разберись с этой Россией… То - «воруют-с…», а то - образ Ермила Гирина… То - веселое хихиканье интеллигенции, а то вдруг - образы купцов, рукобитием решающие сделки на перевозку «десятков тысяч четвертей зернового хлеба». ЧЕМУ ВЕРИТЬ?!
      А может, дело тут в особенностях русского народного характера, о котором тоже есть у Некрасова? И тоже в поэме «Кому на Руси жить хорошо»? Потому что история про Ермила Гирина имеет неожиданное продолжение. Не идеальный это человек. Был за ним грех: управляя имением князя Юрлова, сдал вместо своего брата в рекруты другого - некого «сына Ненилы Власьевны».
      Но совершив подлый поступок… И для кого?! Для собственного брата… Не смог Ермил Гирин жить дальше:
      Стал тосковать, печалиться,
      Не пьет, не ест: тем кончилось,
      Что в деннике с веревкою
      Застал его отец.
      Тут сын отцу покаялся:
      «С тех пор, как сына Власьевны
      Поставил я не в очередь,
      Постыл мне белый свет!»
      А сам к веревке тянется.
      Справедливость восстановлена: брат Ермила Митрий сдан в рекруты, сын Ненилы Власьевны вернулся. Мир не осудил Гирина, крестьяне готовы видеть его и дальше управляющим.
      Однако после этого
      Ермил не скоро справился,
      С год как шальной ходил.
      Как ни просила вотчина,
      От должности уволился,
      В аренду снял ту мельницу
      И стал он пуще прежнего
      Всему народу люб:
      Брал за помол по совести,
      Народу не задерживал,
      Приказчик, управляющий,
      Богатые помещики
      И мужики беднейшие -
      Все очереди слушались,
      Порядок строгий вел!
      Действительно… Раз в жизни совершил человек несправедливость - и не может самому себе простить. Может, так обстоит дело не с одним Гириным? Может, во всей России у нас так?
      Наворовали в России за всю нашу историю на копейку - а вот орем и шумим на десять рублей уже которое столетие. Как Ермил Гирин, не можем простить себе малости?

       Рябушинский и Шлиман

 
      Как мы видим, и биржа в трактире, и устные сделки продолжают существовать весь XIX век. Более того, русским купцам решительно не нравился нотариат. Многим из них казалась обидной необходимость «излишне» фиксировать на бумаге то, о чем уже договорились. Тем более заверять написанное. А то как получается?! Мало того, что и так я дал слово. Еще и бумагу подписал - уже великая крайность. А тут договор еще заверяют, ставят печати, то выходит - окружающие сомневаются в моем слове?! Кому-то надо доказывать, что я намерен исполнить сказанное?! А кто-то будет проверять меня, сверяя сделанное по написанной бумаге?! Обидно-с…
      Мне не удалось установить, какая часть сделок еще в начале ХХ века проходила без юридического оформления, но было их очень, очень много. Рассказывая о вороватой по своей природе России, теоретики нашего воровства в упор не видят разбросанных по всей нашей классике упоминаний колоссального веса «честного купецкого слова».
      Герой Шишкова Прохор Громов - убийца, преступник, полуделец-полубандит. Но и он, внук грабителя на больших дорогах, убийца женщины, овладевшей его тайной, дает - и сдерживает! - честное купецкое слово. Наверное, никак нельзя иначе.
      Другой регион, другой климат, другие люди. Не Сибирь, а Волга. Но и в «Бесприданнице» Островского звучит «честное купецкое слово». Герои могли бы давать его по более приличному поводу, но это уже второй вопрос. Дал купец такое слово - и держит. И никому не приходит в голову, что он может вести себя иначе.
      Так же ведут себя и московские купцы у Ивана Шмелева.
      Проходной герой Куприна, молодой неопытный помещик, заключил невыгодный договор, сильно переплатил за погрузку арбузов на баржу. Хотел бы он расторгнуть договор, отказаться, нарушить уже данное слово, «кинуть», современным языком, схитрившего подрядчика.
      - Бросьте, убьют, - сказали ему.
      Вот так. За нарушенное слово можно заплатить и собственной жизнью.
      Неужто купцы не совершали нечестных поступков, не врали и не присваивали чужих денег?! Наверняка, бывало и это. И бывало на каждом шагу. В «Семейной хронике» Гарин-Михайловский прекрасно описывает сложные чувства молодых инженеров, которые должны принимать подряды при строительстве железной дороги. И очень хочется быть мелочно-честными, и - подведешь хороших людей. После того как вешается разоренный ими мелкий подрядчик, парни начинают и приписывать, и раздувать объемы сделанного… Жульничество, конечно.
      Но здесь принципиальный вопрос: а что более характерно? И что важнее? Мелкие приписки, чтобы люди могли заработать и покрыть свои убытки, или мужественный, тяжелый труд по строительству полотна железной дороги? А ведь без этого мужественного труда - без колоссального труда - и железных дорог в России не было бы.
      Это, конечно, интересный вопрос… На подрядах при строительстве железных дорог воровали - это факт. Громадные состояния Полякова, других откупщиков в глазах «приличного общества» были «нечестными». Но, тем не менее, за считанные годы Россия стала могучей железнодорожной державой!
      Колоссальный Транссиб от Урала до Тихого океана построили за рекордно короткий срок.
      При строительстве БАМа если и воровали по-топорному, «по-советски», то точно куда меньше. При строительстве БАМа не было частных подрядов, хапуг-поставщиков и хитрованов-строителей. Не было. А строили БАМ в десятки раз медленнее Транссиба, при том, что техника уже в 1930-е годы, тем более в 1960-1970-е была совсем не та, что в начале ХХ века.
      Шли наборы энтузиастов, выдавались комсомольские путевки, в городах висели красивые плакаты, изображавшие строителей БАМа. А строительство еле продвигалось.
      Но и советские темпы - не худшие…
      В наше время. Страшно сказать. Мы вообще за 20 лет с начала реформ 1985 года что построили? Кроме узкоколейки из Челси в Ноттинг-Хилл для более удобного общения наших лондонских переселенцев, вообще способны мы хоть на что-то?!
      Что же до купцов - лидеров воровства… Действительно, золотым дном были подрядные работы. Но только почему-то больше всех воровали… Ах, как это неприлично. Как это политически некорректно… Но воровали чаще всего - не русские… Точнее выразимся: не православные… Вот ведь как…
      Чуть ли не величайшего подрядчика-ворюгу за всю историю Российской империи звали Генрих Шлиман. Имя, хоть убейте, но не нашенское.
      Генрих Шлиман, сын бедного священника из немецкого городка Нойбуков (Neubukow) (род. 6 января 1822 г.), с детства истово мечтал о двух вещах: о богатстве и о том, чтобы найти Трою. Да, ту самую Трою в Древней Греции, о которой писал слепой Гомер. Трою, которую осаждали ахейцы 10 лет, пока не захватили ее с помощью небезызвестного деревянного коня. Стихи Гомера он слышал в лавке, где вынужден был работать еще мальчиком. В лавку заходил вечно нетрезвый клиент, бывший учитель греческого и латыни. Маленький Генрих подливал ему винца, и пьяница читал наизусть «Илиаду». Красота стихов покорила Шлимана, заставила его навсегда увлечься Гомером, Древней Грецией и Троей.
      Чтобы искать Трою, нужны деньги. Шлиман пытается уехать в Южную Америку: говорят, там легко создаются новые состояния. Корабль попал в шторм, Шлиман оказался в числе 9 спасшихся. Не судьба… Юноша работает в торговой конторе в Амстердаме и истово учит иностранные языки. Учит изнурительным, варварским способом, заучивая наизусть непонятные для него тексты. За два с половиной года с таким ноу-хау, от которого бы рыдали все профессора МГИМО, но - все же, что значит немецкое упорство - осваивает русский, английский, французский, голландский, испанский, португальский и итальянский!!! В 1846 году Генрих Шлиман отправляется в качестве агента крупной торговой фирмы в Петербург, где, спустя год, открывает свое собственное дело.

      Двадцать лет потребовалось Шлиману для того, чтобы добиться осуществления своей первой мечты: сколотить состояние. За эти годы он выучил еще польский, шведский, новогреческий, арабский и латынь. В 1863 году купец I гильдии, почетный гражданин России Генрих, или Андрей Аристович Шлиман, директор Императорского государственного банка отходит от дел.
      Довольно! Пора осуществлять вторую великую мечту!
      В 1866 году всего за шесть недель Шлиман освоил древнегреческий язык и наконец-то прочитал «Илиаду» в оригинале. Молодец! Невероятно целеустремленный человек! В 1868 году Генрих Шлиман едет в Грецию и начинает искать Трою.

      Для него Гомер - высший авторитет, он ищет Трою, понимая буквально его описания местности. Холм Гис-сарлык идеально соответствует описаниям. В апреле 1870 года Шлиман начинает раскопки и обнаруживает останки городов, расположенные один над другим. Который из них Троя?! Естественно тот, который больше всего похож на описания Гомера.
      15 июня 1873 года, в последний день раскопок Трои, Генрих Шлиман обнаружил клад с множеством золотых изделий. Эту находку он назвал «Кладом Приама».
      Даже погребен Шлиман как истинный грекофил и или-адоман, естественно, в Греции, в Афинах.
      Все эти факты повторяются во множестве биографических книг.
      Шлиман - пример целеустремленности и мужества, верности раз выбранной цели и энергии и последовательности, мужских качеств и природных способностей. Совершеннейший человек! Образчик всех добродетелей. Нравственный и умственный гигант. О «подвиге Шлимана» частенько рассказывают немецким школьникам, явно имея в виду назидательное: будешь себя вести правильно, станешь, как Шлиман.

      Вот только об одном не написал ни один из официальных биографов «Андрея Аристови-ча», потомственного почетного гражданина России. О том, откуда именно взял он свой «стартовый капитал».
      А мы расскажем. Дело в том, что «заработал» он его ну совершенно не романтическим способом: на поставках в русскую армию во время Крымской войны. Сапоги оказывались с картоннымиподметками, шинели разлезались в руках, крупу можно былосразувыбрасывать… Но зато хорошо было в карманах у самого Шлимана и утех военных чиновников, которые принимали его поставки. Шлиман был не жадный, делился охотно, иэто сделало его аферыдолговечными: слишкоммного людейбылив них прямо заинтересованы.
 

Транссиб. Первый поезд пришел в Иркутск.

На строительстве железных дорог обогащались безумно, но и Россия с невероятной скоростью покрывалась сетью стальных магистралей

 
      Такая вотистория, тоже в своемроде назидательная. И вот что интересно: при всемфеерическомворовстве поставщиков времен Крымской войны история не сохранила памяти о каком-нибудь поставщике Иванове или ворюге Петрове.
      Вопрос, как принято говорить, философский: а сохранилась бы память о ворюге-поставщике Шлимане, если бы он впоследствии не «нашел» Трою? Которая, как выясняется, тоже не совсем Троя.
      Можно ли простить энергичному исследователю его «первородный грех»? Нравственно ли развивать науку на деньги, заработанные на лжи, обмане, в конечном счете, поте и крови наших солдат?
      У вас, читатель, есть ответ на эти вопросы?

 
      Во всех обществах и во все времена деловые люди - не самые доверчивые члены общества. Обмануть их можно, конечно, но трудно. Владелец любого капитала или быстро научится распознавать нечестного человека, или этого капитала лишится. Третьего не дано.
      Но вот в России бывает и такое. «Купил» один купец колокольню Ивана Великого в Москве. Как? А очень просто… Прибыл он то ли из Самары, то ли из Астрахани, или из Арзамаса… Не очень важно, откуда. Походил по Москве… И приглянулась ему колокольня. Ходит купец, прикидывает - как бы ему колокольню эту купить. А к нему подходит человек: что, купец, понравилась тебе башня? Слово за слово и говорит новый знакомый: башня это моя, но мне она вроде и не очень нужна, могу продать…
 

Ф. Алексеев «Колокольня Ивана Великого». Начало XIX в.

Трудно поверить, но были времена, когда выше этой колокольни в Москве строить было запрещено.

Кто сомневается в мудрости наших предков, советую проехать, например, в Москве на Воробьевы горы, точнее, на улицу Мосфильмовская осмотреть последние высотные шедевры столичного зодчества

 
      В ближайшем же трактире сговорились о цене, и стал купец «счастливым обладателем» колокольни Ивана Великого в Кремле. Напомню: вести дела в трактирах и ресторанах, заключать устные сделки на крупные суммы было самой обычной практикой. Вместо нотариата служило использование гербовой бумаги. Самая дорогая была 10 рублей за лист. Красивая была бумага, с яркими водяными знаками, очень белая, с золотыми и багровыми государственными гербами, с золотым обрезом по краю.
      На этой самой дорогой бумаге можно было заключать сделки на любые суммы - все они признавались законными. Печати, естественно, не ставились. Зачем? Бумага-то не простая, гербовая. Выпили по случаю заключения сделки. Как же по такому случаю не выпить и не поесть?! В общем и целом - идиллия.
      Это на другой день, когда счастливый «владелец» колокольни пришел вступать во владение, было много веселого шума и крика. Самому же купчине было, конечно, не так весело, как всем остальным. Имя купца называют разное. То Акинфиев, то Ануфриев. Как и город, из которого он прибыл в Москву. И сумму, в которую обошлась колокольня: то 5 тысяч рублей, то 10, а то даже 20 тысяч.
      Самое же невероятное в этой истории, что все в ней - чистая правда.
      Вездесущие газетчики много писали былей и небылиц об аналогичных историях, похожих махинациях с «элитной недвижимостью» в русских столицах.
      «Продавали» и Марсово поле в Петербурге. И дом генерал-губернатора в Москве. Странно, что ни разу не продали Зимнего дворца и Московского Кремля… Это единственная «недоработка».
      Колокольню Ивана Великого покупал Ануфриев из Самары. Марсово поле - Акинфиев из Арзамаса. Особняк генерал-губернатора - некий Фролов из Екатеринбурга. Купец II гильдии, между прочим! Предприниматель с многотысячными оборотами.
      Что удивительно, все «покупатели» и помыслить не могли, что их новый знакомый - просто жулик. Называет себя человек купцом? Значит, купец. Говорит, что владеет этим зданием? Значит, владеет. Оказавшись обманутыми, бедолаги искренне не понимали: как же так?! Им казалось невероятным, что взрослый мужчина, да еще столичный, мог вот так нагло врать среди белого дня.
      Вывод может быть только один: эти люди и сами не обманывали, и их никогда не подставляли таким образом. Они были решительно не готовы к любому «лохотрону», потому и попадались на совершенно анекдотическую уловку.
      Что немаловажно: никогда за всю историю Европы никто не всучил приехавшему из глуши графства Норфолк коммерсанту ни Вестминстерского аббатства, ни Лондонского моста, ни крепости-тюрьмы Тауэр.
      И во Франции купец из Марселя или Бретани не покупал ни сады Тюильри, ни Малый Трианон в Версале.
      И в США не продали никому из Орегона или Кентукки ни Капитолийского холма с постройками, ни левого крыла Белого дома.
      С чего бы это?

 

      Сейчас слово «панама» забывается. Сейчас про панаму знают только, что это такая летняя шапочка. Но еще в начале XX века «панама» была синонимом жульничества в особо крупных масштабах. Связано оно и правда с маленькой латиноамериканской страной, лежащей на Панамском перешейке. В этом месте Атлантический океан ближе всего к Тихому - всего 65 километров.
      Идея прокопать в этом месте канал возникла еще в 1550 году у португальского путешественника Антонио Гальвао. И после него не выходила из головы многих предпринимателей-энтузиастов, что и не удивительно: плавание вокруг южной оконечности Америки, мыса Горн, было не только долгим, но и опасным. Одно дело - гонять парусники и пароходы вокруг всего Южноамериканского материка, тратить несколько недель, а то и месяцев. Совсем другое - не покидая ласковых тропиков, проплыть рукотворным каналом из Атлантики в Тихий океан или обратно. Выгодность мероприятия очевидна.
      Сложность в том, что принадлежал Панамский перешеек Колумбии. Эта латиноамериканская республика возникла еще в начале XIX века, и колумбийское правительство категорически не хотело пускать в свою страну американцев и европейцев.

      Множество агентов всех европейских держав шныряли вокруг присутственных мест Колумбии. Но безнадежно: колумбийское правительство бдительно приглядывало, чтобы никому ничего не досталось.
      Трудно сказать, почему колумбийцы так не хотели давать никаких концессий «проклятым гринго» и допускать их в свою страну на любых, даже самых, казалось, выгодных, условиях. Наверное, сильно подозревали, что им самим от этого ничего хорошего не светит.

 
      Пробить брешь в этой колумбийской стене смог человек по заслугам знаменитый и в высшей степени достойный - французский аристократ Фердинанд де Лессепс. Де Лессепсы служили королям несколько столетий, дав миру несколько действительно выдающихся военачальников и дипломатов. Семья известна так же, как в России - Голицыны или Долгорукие.
      Фердинанд Лессепс лично себя прославил таким грандиозным проектом, как построение Суэцкого канала. В 1854 году вице-король Египта Саид-Паша подарил Фердинанду де Лессепсу концессию на прорытие канала между Красным и Средиземным морями. Дело громадной, поистине мировой важности! Не плавать вокруг Африки, как плыли из Санкт-Петербурга, например, на Аляску корабли кругосветной экспедиции Резанова-Крузернштерна-Лазарева в начале XIX века, а из Европы - через Средиземное море, через канал в Красное и прямо в Индийский океан!
      Лессепса поддерживал Император Франции Наполеон III, деньги на строительство канала собрали легко. Расчеты оказались верными - и инженерные, и коммерческие. В 1859-1869 годах шло строительство. С 1870 года канал запустили в эксплуатацию. Всего через 4 года эксплуатации ровного как стрела 161-километрового канала строительство полностью окупилось, и канал начал давать чистую прибыль.
      Это было невероятно выгодным делом, и к тому же - частью преобразования мира, прогресса, торжеством европейской науки и техники, власти человека над природой, Европы над сонным Востоком.

      Слава Лессепса гремела больше, чем в наше время - Билла Гейтса. И по заслугам!
      …А в 1875 году Лессепс загорелся новой идеей: идеей Панамского канала! Отказать ТАКОМУ человеку Колумбийский конгресс не смог. В 1878 году Лессепс созвал в Париже Международный географический конгресс, на котором обсуждались разные проекты создания канала.
      Задача была не так проста, как кажется: Суэцкий-то канал рыли на плоской, как стол, местности. А Панамский перешеек - это джунгли, пересеченная местность, болота, скалистые холмы. Бурные реки петляли по трассе, разливались после дождей.
      Одни ученые стояли за создание подземного туннеля. Другие считали, что надо построить железную дорогу и перевозить корабли посуху из океана в океан. Самый реалистичный проект был - строить канал с несколькими шлюзами.
      Но сам Лессепс возразил ученым: надо строить канал на уровне моря! Такой же, как Суэцкий! У этой идеи не было ни одного сторонника ни в среде географов, ни в среде инженеров, ни среди финансистов. Но авторитет Лессепса победил. «Везунчик» он или не «везунчик»?!
      Итак, решили копать канал на уровне моря, прогрызаясь сквозь горы и осушая болота. Печать всего мира освещала рекламную поездку Лессепса по зоне строительства будущего канала. Лессепс заявил, что строительство продолжится 12 лет и потребует 600 миллионов золотых франков. После этой кампании стало пустяком основать «Международную компанию по строительству межконтинентального Панамского канала» и продать 600 тысяч акций - каждую по тысяче золотых франков.
      Быстро выяснилось, что джунгли Центральной Америки мало похожи на идиллические пустыни Ближнего Востока. Малярия и желтая лихорадка косили рабочих, реки разливались, снося постройки и механизмы, во влажном климате машины выходили из строя, в горном массиве Кулебра приходилось пробивать траншею глубиной 55 и шириной 90 метров.
      Но силы природы меркли в сравнении с главным: с фантастическим, невероятным воровством людей, стоявших у финансовых рычагов этой эпопеи.
      Одного из них звали Корнелиус Герц. Начинал он скромно, как медицинский жулик. Именно что медицинский! В английском языке есть специальное слово quack - «квэк» - медицинский шарлатан. Удивительное дело! Русский язык в таких тонкостях «почему-то» совершенно не нуждается. Отсталые мы…
      Все болезни К. Герц лечил исключительно электрическим током. Последствия, думаю, предсказать нетрудно, даже не зная подробностей. Вскоре Корнелиус Герц бежал в Европу, потому что в США его объявили Wanted - то есть человеком, которого разыскивает полиция. Что характерно: и такого слова в русском языке нет… С чего бы это?!
      Впрочем, увез с собой Герц немало. Это видно уже из того, что он начал поддерживать политических деятелей, включая будущего премьер-министра Франции Жоржа Клемансо и добрую половину депутатов парламента. Как поддерживать? «Раскручивая» их в своей газете и давая деньги на избирательные кампании. Стало быть, деньги у него были, и немалые.
      Вместе с обер-жуликом Герцем работали другие такие же. Они организовали просто феерическое воровство на строительстве Панамского канала. На одних приписках можно было обогатиться: если верить документам, по затратам прорыли по крайней мере три канала! К тому же зарплата рабочих постоянно урезалась, покойников месяцами показывали как живых, и они (на том свете, вероятно) исправно получали зарплату.
      Денег катастрофически не хватало. Они таяли. Строительство канала никак не хотело продвигаться.
      Последовали новые займы в 1881… 1883… 1884 годах. Людям широковещательно врали через прессу, рассказывая о громадном масштабе работ, о скором завершении строительства…
      Гром грянул в 1886 году: стало известно, что за все время работы, с 1881 года, прорыто меньше одной шестой всей протяженности канала. Акции «Международной кампании по строительству межконтинентального Панамского канала» рухнули с треском.
      В 1887 году окончательно стало очевидно, что строить канал на уровне моря бессмысленно даже и пытаться. Лессепс обратился к инженеру Александру Гюставу Эйфелю. Тому самому! Эйфель как раз заканчивал строительство своей знаменитой башни. Может, он поможет?
      Лессепс просил Эйфеля подготовить проект канала со шлюзами… Точно такой, от которого он отказывался.
      Эйфель проект подготовил. Рассчитали, сколько нужно денег. Оказалось, нужны еще 1 миллиард 600 миллионов золотых франков, кроме уже потраченного.