ГЛАВА 18

Эдинбург, Шотландия, 1792 год

Герцогиня Уинтон стояла у запотевшего окна, наблюдая, как потоки воды сбегали по стеклу. Тонкая струйка пара, извиваясь, поднималась из крошечной рюмки у нее в руке, тепло исходило от мраморного камина, и, тем не менее, она дрожала. Холод пробирал ее откуда-то изнутри. Женщина сделала глоток горячего напитка, не принесшего утешения и долгожданного душевного тепла и покоя.

Уличные фонари отбрасывали туманные ореолы тусклого желтого света на блестевшую от дождя мостовую Шарлотт-Сквер. Запруженные шумной говорливой толпой узкие улочки Старого Эдинбурга были бесконечно далеки от этой элегантной симметрии парков и авеню, нареченной Новым Эдинбургом. Железные ворота и оскалившиеся каменные львы сторожили ровные ряды шикарных домов богатых горожан. В темноте парка свет фонарей, освещавших парадные подъезды соседних особняков, мерцал, словно далекие звезды.

Мимо прокатилась карета, разбрызгивая во все стороны мутную воду. Мужчина в шерстяном пальто спешил по тротуару, съежившись под проливным дождем и порывами ледяного ветра. Пруденс с тоской подумала: не бродит ли вот так же где-то и Себастьян — продрогший, промокший и одинокий?

Она закрыла глаза, охваченная воспоминаниями о грозовой ночи, когда они с Себастьяном льнули друг к другу, врасплох захваченные обезумевшей стихией и объятые страхом. Она, не задумываясь, променяла бы свой уют и тепло на возможность вернуться в ту сырую, пыльную хижину и попробовать начать все заново.

Пруденс, как наяву, представила Себастьяна, образцово преданного и внимательного мужа, в роскоши этой гостиной, опирающегося на фортепиано с небрежной грацией, нежно сжимающего руку Триции своими длинными, изящными пальцами, украдкой лукаво подмигивающего Девони.

Пруденс открыла глаза. Ее губы упрямо сжались. Себастьян сделал свой выбор. А она сделала свой, принимая неожиданный, но так запоздавший подарок судьбы.

«Кто эта элегантно одетая женщина, отражающаяся, как в зеркале, в оконном стекле?» — недоумевала она. Печальные глаза незнакомки смотрели на нее. В комнате, наполненной гулом голосов и радостным смехом, Пруденс чувствовала себя совершенно одинокой. Она не узнавала себя в этой непреклонной и холодной, как сталь, женщине, которой предпочла стать. Она заключила себя в каскад кружев и шелка, навсегда похоронив неуклюжую, задумчивую девушку, осмелившуюся когда-то предложить свою любовь Себастьяну Керру. Ее кожа, нежная, как бархат, и прозрачная, как севрский фарфор, притягивала к себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые — женщин, но сердце ее было заковано в ледяной панцирь.

Пруденс коснулась пальцами холодного стекла. Капля дождя скатилась по нему, подрагивая, так похожая на слезу на ее щеке.

Тихий разговор за ее спиной вывел девушку из задумчивости.

— Очаровательное создание, не правда ли? Откуда она приехала?

— Триция держала ее в деревне, — ответил другой женский голос. — Леди Голт клянется, что она хапсбургская принцесса. Знаете, ее тетя ведь когда-то была замужем за одним из этих принцев.

— За кем только Триция де Пьерлон не была замужем! — воскликнула третья женщина. — Племянница не спешит последовать ее примеру. Она получила три предложения после Рождества и отвергла все три. К великому огорчению своей тети, должна заметить. Триция даже устроила ей бурную сцену. Возможно, девушка ждет принца?

— Немного худовата, на мой вкус. Никогда не видела, чтобы она что-нибудь ела на приемах. И даже не носит турнюра.

Пруденс застыла. Проведя три месяца в эдинбургском обществе, она должна была уже привыкнуть к сплетням и любопытным взглядам, но они по-прежнему раздражали ее.

За звоном бокалов с шампанским последовало новое перешептывание. На этот раз Пруденс услышала низкий мужской голос.

— После того, как она осмелилась спорить с ним о нравственности его поэзии, даже Бернс очарован ею. И, говорят, старик Ромни предложил нарисовать ее портрет. Бесплатно!

— Бесплатно? Или без одежды? Она могла бы стать его следующей Эммой Харт.

Серебристый смех смолк, когда Пруденс выступила из оконного алькова. Она подняла к глазам свои золотые очки, которые висели на цепочке вокруг шеи, и наградила светских дам, бесцеремонно обсуждавших ее достоинства и недостатки, ледяным взглядом. За этот взгляд она получила от придворных острословов прозвище «Герцогиня Уинтер[14]«.

Она отметила, что обе женщины носили на цепочках одинаковые очки.

С той поры, как «таинственная молодая герцогиня» совершила свой эдинбургский дебют, произведя настоящий фурор в обществе, очки со вставленными простыми стеклами стали последним криком моды. Слепое подражание вызывало неприязнь и, одновременно, льстило самолюбию Пруденс.

Под вызывающе дерзким взглядом женщины отступили, оставив витать в воздухе запах своих духов. Полные бедра девушки, объявившей ее слишком худой, плавно покачивались под пышными юбками. Пруденс подозревала, что она тоже не носила турнюра.

Их собеседник, робкий молодой человек с длинными неопрятными волосами, пробормотал извинения и попытался проскользнуть мимо Пруденс. Повелительным жестом руки с зажатым в ней веером она подозвала его к себе.

Он неуклюже поклонился, пробежав рукой по своим локонам.

— Ваша Светлость?

— Лорд Десмонд, … Нед. Нед, не так ли? Молодой человек выглядел очень довольным тем, что его помнили.

— Вы не ошиблись. К вашим услугам, миледи. Чем могу быть полезен?

Пруденс подумала было попросить его встать на голову и удержать бокал с вином пальцами ног, но жестокий порыв прошел. Она дотронулась пальцами до его накрахмаленного рукава.

— Мне хотелось бы обсудить одно пари, случайно услышанное мною прошлым вечером, между вами и молодым мистером Коттоном.

Лорд Десмонд покраснел как рак.

— Коттон — мошенник и бездельник. Не обращайте на него внимания.

Нед Десмонд с легкостью отрекся от своих вчерашних приятелей и высокомерно взглянул на молодых джентльменов, лениво прислонившихся к облицованному камину и заинтересованно наблюдающих за герцогиней Уинтон. Они подняли свои бокалы, адресуя молодому повесе шутливый тост.

Пруденс вывела его из уединенного полумрака алькова под струящийся от тысяч свечей яркий свет, чудесно переливающийся на персиковой дамасской обивке стен.

— Вы обсуждали, — сказала Пруденс, — кому из вас удастся выявить источник моего патента дворянства. Мистер Коттон предположил, что я могла оказать какую-то тайную услугу королю, к примеру, раскрыть готовящийся против него заговор. Вы же утверждали, что я могла оказать иного рода услугу нашему государю.

— Но я не… я никогда… клянусь, я не имел в виду…

Пунцовый от смущения молодой человек трепетно сжал дрожащими, вмиг вспотевшими руками тонкую кисть Пруденс. Не обращая внимания на его замешательство, она продолжила.

— Затем вы поспорили с мистером Коттоном на сумму в сто фунтов, что сегодня первым сможете добиться от меня улыбки.

Они подошли к камину. Молодые люди выпрямились, поправляя галстуки, и галантно поприветствовали Пруденс. Веснушчатый мистер Коттон вертел в руках табакерку слоновой кости.

Пруденс отпустила свою заискивающую жертву.

— Мне очень жаль, лорд Десмонд, но вы должны своему другу сто фунтов.

С этими словами она присела в реверансе и одарила ошарашенного мистера Коттона ослепительной улыбкой. Девушка знала, что ее улыбка смягчила застывшие черты, не рассеивая легкую ауру меланхолии, которую эти мужчины-дети, кажется, находили такой неотразимой.

Пруденс повернулась, чтобы уйти, и услышала, как застонал Нед Десмонд, а мистер Коттон торжествующе вскрикнул и хлопнул его по спине. Девушка приподняла юбки и, гордо вскинув голову, пошла прочь, чувствуя жар их восхищенных взглядов на своих обнаженных плечах. Головокружительный восторг охватил ее от ощущения своей власти над ними.

Себастьян вложил эту власть ей в руки и оставил ее, как заряженный пистолет, ожидающий прикосновения к курку, которого никогда не последует.

Улыбка девушки погасла, ее участие в их глупых играх оставило горький привкус разочарования. Более практичная часть ее натуры находила их ухаживания смешными. Но если они принимали ее сарказм за остроумие, а меланхолию за искушенность, кто она такая, чтобы разубеждать их в этом? По крайней мере, ей не нужно было притворяться глупой. Заброшенная маленькая девочка внутри нее купалась в изменчивых лучах славы и восхищения.

Пруденс прошла между танцующими, направляясь к выходу. Величественные звуки кантаты Баха плыли по залу. Она взяла еще одну рюмку с подноса и выпила ее залпом, словно тепло ликера могло разжать ледяные когти боли, сжимающие ее сердце. Был уже почти февраль, но, казалось, весна никогда не наступит.

Девушка поставила пустую рюмку на стол, испытывая непреодолимое желание убежать ото всех и спрятаться. Но призывный взмах веера Триции остановил ее. Взглянув на изысканное платье тети, Пруденс улыбнулась. Единственной уступкой Триции упрощенным фасонам, навеянным революцией во Франции, были более узкие турнюры. Тете больше не нужно было поворачиваться боком, чтобы войти в комнату.

Пруденс заметила двух мужчин рядом с Трицией и вздохнула. С тех пор, как она получила свое нетрадиционное наследство, Триция возобновила старую компанию по выдаче своей племянницы замуж. Пруденс не только уводила всех поклонников своей тети, но еще и совершила непростительный грех, превзойдя ее в знатности.

Виконт д'Артан поддерживал Трицию за локоть. Именно он устроил для них приглашение остановиться в городском доме Кэмпбеллов. Он был их неизменным спутником со времени приезда, помогая Триции наводить справки у адвокатов о ее пропавшем женихе, и даже терпел Бориса и Блейков, которых Триция попросила сопровождать ее в своем путешествии.

Пруденс подавила невольную дрожь, пробравшую ее при виде виконта. Как в лаборатории, так и вне ее д'Артан был заботлив и внимателен, как отец. Он был болезненно терпелив с ней, даже когда девушка отказалась открыть точную формулу химического соединения, убившего ее отца, до тех пор, пока их исследования не придут к заключительной стадии. Но Пруденс не могла избавиться от чувства отчаяния всякий раз, когда видела виконта. Д'Артан вошел в ее жизнь, а Себастьян из нее ушел. Хотя в этом была только ее вина, напоминала себе девушка. И перекладывать ответственность за содеянное на другого не имело смысла, тем более, что это не поможет исправить ошибки, которые она совершила. Когти боли еще сильнее впились в ее застывшее сердце.

Сейчас все внимание д'Артана было направлено не на нее. Из-под сведенных в серебристую линию бровей он сердито смотрел на мужчину, стоящего рядом с Трицией.

У Пруденс перехватило дыхание от странной щемящей боли при виде статного незнакомца. Черно-зеленый шотландский плед мягкими складками лежал на его широких плечах. Рука в кольцах гордо покоилась на рукоятке палаша. Кожаная сумка свисала с пояса.

Триция доверительно льнула к нему.

— Должна признаться, шотландское чувство юмора мне непонятно, — донесся до Пруденс обиженный голосок тети. — Ужасный стряпчий, с которым мы беседовали вчера, сказал, что мой жених не что иное, как плод моего больного воображения.

— Не призрак, миледи, а, возможно, просто негодяй. — Хрипловатый голос смягчался музыкальным шотландским акцентом, еще не стертым высокопарным английским произношением эдинбургского общества.

Пруденс жадно слушала продолжение его речи.

— Как ни тяжело об этом говорить, но существуют мужчины, которые могут охотиться за вашей красотой.

«Или богатством», — молча добавила девушка. Мужчина был тактичен и очарователен.

Триция шмыгнула носом. Перед ней в одно мгновение появилась пара носовых платков. Она взяла окаймленный кружевом платок, который подал шотландец, и промокнула блеснувшую слезу.

— Я просто не могу поверить в это. Мой жених обожал меня. Он, должно быть, похищен. Он никогда бы не оставил меня по собственной воле.

Пруденс проскользнула между мужчинами и мягко коснулась локтя Триции.

— Мы не получали требований о выкупе, тетя. Но вы должны понять, что жизнь продолжается, даже если мы и не найдем его.

Триция стряхнула ее руку.

— Тебе легко говорить. Ты ведь не потеряла мужчину, которого любила.

Девушка склонила голову, чтобы никто не увидел, как густая краска прилила к ее щекам. Слишком ярко вспыхнули перед ней воспоминания той ночи, когда она пришла в комнату Себастьяна; вспомнились те слова, которые он нашептывал ей; его обжигающее прикосновение. Стыд и сожаление о прекрасных мгновениях смешались в ее душе, и как бы со стороны она отчетливо увидела их сплетенные на атласном покрывале обнаженные тела.

Триция кусала предательски дрожавшие губы, но нашла в себе силы беспечно вскинуть голову и храбро улыбнуться.

— Простите меня, хорошо? — сказала она незнакомцу в шотландской одежде. — Я лишь надеялась на то, что поскольку вы из Высокогорья, то могли что-либо узнать о лаэрде Данкерка.

Мужчина залпом осушил свой бокал с виски.

— Да, я знаю, леди Триция. Я и есть лаэрд Данкерка и являюсь им на протяжении вот уже пятнадцати лет.

Мрачные размышления Пруденс рассеялись, когда она подняла голову и встретилась с мерцающими глазами Киллиана Мак-Кея.

Мужчина метнулся в тень садовой стены, его взгляд был прикован к квадратам окон ярко освещенного огромного дома. Водяные струйки стекали с полей его шляпы. Он подал сигнал, и пять темных фигур перепрыгнули через стену. Где-то приоткрылась дверь, и мягкие, нежные звуки скрипки полились по саду.

— Эти богачи когда-нибудь слышали волынку? — пробормотал гнусавый голос. — Мы же в Шотландии, ради всего святого, а не в Париже.

— Тише, — огрызнулся Себастьян. — Мы окажемся в тюрьме, если ты не попридержишь свой язык.

— Это была не моя идея приехать в Эдинбург.

— Ты предпочел бы подохнуть с голоду в горах? — Себастьян рывком поправил маску на голове Джейми. — Мы уже ограбили там все церкви, кроме церквушки твоего отца.

Джейми презрительно фыркнул, но его раздражение было заглушено толстой мешковиной.

— Я ничего не имел против. Это ты отступил.

— Я скорее ограблю своего деда, чем твоего отца. Это он заморозил все мои счета в Королевском банке. Если бы я мог добраться до денег, мы бы могли укрыться в горах до весны, не нуждаясь ни в чем.

— Но если он первым вычислит тебя, то ты уже не вернешься в горы, верно? Ты окажешься либо в тюрьме, либо в аду, смотря куда он захочет отослать тебя.

Грязь брызнула во все стороны, и Тайни приземлился позади них.

— Если вы двое собираетесь спорить всю ночь, позабыв о деле, мы с успехом можем обойти особняк вокруг и постучать в парадную дверь. Может быть, дворецкий без разговоров впустит нас и без шума позволит обчистить господ?

Джейми выхватил фляжку из-за пояса Тайни, поднял свою маску и сделал большой глоток.

— А-ах! Ничто так не согревает мужчину, как крепкое шотландское виски. Все лучшие части моего тела замерзли.

Тайни ухмыльнулся.

— Небольшая потеря для эдинбургских шлюх.

— Это твое мнение, не их, — парировал Джейми.

Себастьян, услышав одаренный смех среди другой группы своих сообщников, развернулся и зашипел на них, напоминая об осторожности. С пистолетом наготове он повел их вокруг дома, остановившись на секунду, чтобы выпутать свои бриджи из цепких лап розового куста. Светящиеся квадраты створчатых окон и порхающие в танце пары давали им беглое представление о беспечном мире атласа и шелка. Это был жестокий мир, который ничего не отдавал пo собственной воле обнищавшему сыну горца-лазрда. Себастьян повторил этот урок заново за последние несколько месяцев и запомнил его на всю жизнь.

Ему вновь пришлось купаться в ледяных потоках стремительных горных речушек. Дрожать от холода в рваных одеялах. Естъ сухое мясо, такое жесткое, что можно было жевать его часами, прежде чем удастся почувствовать его вкус.

Франтоватого разбойника с большой дороги больше не было, остались только шелковая маска и лоскут шотландки, хранящееся в кармане как амулет, грустное напоминание о счастливом, как кажется сейчас, времени. На его месте теперь был обычный вор и голодный, оборванный человек. То, чего Себастьян Керр хочет, Себастьян Керр должен взять силой. Пруденс Уолкер научила его этому. Теперь он мог позволить себе проявить более жестокие черты своего характера, и все оттого, что женщина не оставила ему ничего, что можно было потерять, кроме свободы и… жизни.

Его онемевшие пальцы сомкнулись вокруг рукоятки пистолета. Скрытый грубой тканью маски, Себастьян холодно улыбнулся.

Пруденс пристально смотрела на Киллиана Мак-Кея, и краска сбежала с ее щек так же быстро, как и прилила.

Этот мужчина был не злобным горбуном, а высоким джентльменом с густой копной волос. Глубокие морщины пересекали его высокий лоб, но плечи были гордо расправлены и удивительно широки для человека его возраста. Девушка опустила глаза, чтобы не дать ему заметить свое восхищение и изумление. Ее взгляд привлекли белые волоски, явно кошачьи, разбросанные по его тяжелому пледу. Был ли это, действительно, тот самый бессердечный великан, который выбросил Себастьяна из его собственного дома много лет назад?

— Значит, вы никогда не слышали о человеке, называющим себя Себастьяном Керром?

Голос д'Артана резко прервал размышления Пруденс и заставил прислушаться к разговору. Едва заметная презрительная усмешка кривила губы виконта.

Невидимая оку, гудящая от напряжения нить протянулась между мужчинами. Мак-Кей помедлил с ответом всего лишь одно краткое мгновение.

— Никогда, — произнес он.

Пруденс поправила очки. Киллиан Мак-Кей встретился с ее холодным, вызывающим взглядом, и этот взгляд красноречиво, без всяких слов уличал его во лжи. Но девушка понимала, что пока она не потрудится объяснить, почему краснела всякий раз, когда при ней упоминался пропавший жених ее тети, она будет хранить молчание.

Триция удивленно раскрыла рот, когда Пруденс положила руку на локоть Мак-Кея и улыбнулась ему.

— Возможно, нам нужно дать время моей тете оправиться от такого потрясения. Вы еще не посещали библиотеку Кэмпбеллов? Она довольно обширна. Не желаете ли прогуляться?

— С огромным удовольствием.

Мак-Кей поднес безвольную руку Триции к своим губам, затем поклонился виконту с насмешливой улыбкой.

— Виконт, всегда рад встрече с вами.

Глаза д'Артана сузились до серебристых щелок, провожая злым взглядом поразительную пару, перед которой расступилась блестящая толпа гостей.

Лампы в библиотеке не были зажжены, и лишь потрескивающий в камине огонь отбрасывал яркие блики на паркетный пол, высвечивал темные стены полированного орехового дерева, загоняя мрак в дальние углы комнаты, и дарил тепло, распространяя в комнате аромат кедровой смолы.

Пруденс присела на узкую кушетку и тщательно расправила шуршащие атласные юбки платья клюквенного цвета. Мак-Кей опустился в кожаное кресло напротив. Несколько долгих мгновений они изучали друг друга в молчании.

Еще будучи молодым человеком, Мак-Кей гордился своим знанием женской моды. Сидящая перед ним девушка отдавала предпочтение более мягкому и естественному стилю, захватившему Лондон и Эдинбург. Было бы преступлением скрывать ее изумительную кожу под слоем белил, как и прятать роскошные волосы под париком. Темная масса была поднята вверх и уложена тяжелыми кольцами вокруг головы. Широкий пояс гармонировал с розовым атласом нижних юбок и подчеркивал тонкую талию. Ее чопорность и строгие манеры были бы смешны у другой женщины, но ее чувство собственного достоинства придавало им странную трогательность. Хотелось бы Мак-Кею быть за пределами того возраста, когда пребывание в такой теплой и интимной атмосфере наедине с красивой женщиной еще может волновать.

Пруденс поправила очки жестом, который, она знала, выдавал ее напряжение, удивляясь, что заставило ее позволить себе такую прихоть.

— Простите меня за чрезмерную смелость, лаэрд Мак-Кей, но я хочу приобрести в собственность небольшой участок земли на севере Шотландии. Этот замок, который вы называете Данкерком, он не может предназначаться для продажи?

Мак-Кей выпрямился в своем кресле. Девушка явно нервничала. Никто в гостиной не называл его по имени.

— Данкерк в настоящее время являет собой печальное зрелище. Это — руины, совершенно никчемное, ничего не стоящее место.

— В таком случае, вам было бы не особенно тяжело расстаться с ним.

Мужчина встал и подошел к камину, словно пытался уйти от ее холодного пристального взгляда в поисках тепла. Во всей его фигуре и выражении лица Пруденс уловила упрямую терпеливость, которая дала ему силы ждать пятнадцать лет, чтобы отомстить человеку, укравшему его невесту. Ее сердце екнуло при виде его широких плеч, четко выделяющихся на фоне огня камина.

— Данкерк не продается, — сказал он.

Пруденс не смогла сдержать мольбы в своем голосе.

— Вы — богатый человек. Я знаю, вы владеете большой частью Стратнейвера. Какую же ценность для вас могут представлять старые руины?

Мак-Кей не отрывал взгляда от огня.

— Духовную ценность. Тому виной моя сентиментальность. Женщина, которую я любил, когда-то жила там.

«И умерла там?» — хотелось добавить Пруденс. На какой-то миг ей показалось, что она произнесла эти слова вслух. Но когда Мак-Кей повернулся к ней лицом, в его глазах не было ни ярости, ни горького упрека, а только легкая грусть.

— Мне очень жаль, что я не могу удовлетворить вашего желания, моя дорогая. Но, видите ли, Данкерк не вполне принадлежит мне, чтобы я мог его продать. Я держу его по доверенности для другого человека.

Печальные звуки гобоя вплыли в комнату. Музыка была мрачной и, одновременно, необычайно сладостной, полной противоположностью непрекращающегося дождя за окном.

Пруденс встала.

— Простите меня, лаэрд Мак-Кей. Я не могу просить вас продать то, что никогда вам не принадлежало.

Присев в книксене, девушка выпрямилась и торопливо покинула библиотеку, оставив мужчину стоять перед очагом. Руки Мак-Кея дрожали, и он потянулся к спинке стула. В течение всех долгих лет со времени смерти Мишель, Киллиан Мак-Кей молил о прощении. Но, видимо, Бог посчитал уместным послать ему в утешение не дух сострадания, а ангела-мстителя с фиалковыми глазами и мелодичным голосом. Его узловатые пальцы впились в гладкую кожу обивки, и он склонил голову в безмолвной мольбе, прося у Господа не милосердия, но мужества.

Себастьян отвел назад руку с пистолетом и разбил рукояткой хрупкое стекло. Ловким движением он отомкнул задвижки и распахнул высокое двойное окно. Себастьян гибким движением перебросил свое тело через подоконник и оказался в ярко освещенном зале. Музыка перешла в нестройный гул и резко смолкла.

Пронзительный женский вскрик, заглушенный глубоким обмороком, не нарушил мертвого молчания собравшихся гостей, когда шесть безлицых громил проникли с улицы в зал.

— Оружие на пол, джентльмены, — крикнул Себастьян хриплым от простуды голосом.

На пол к его ногам упал только один пистолет, несколько тростей и зонтик. Голубовласая леди повисла на руках своего мужа.

— А теперь мы хотели бы получить более существенное пожертвование, — добавил Себастьян. — Все драгоценности, золото и деньги в мешки, пожалуйста. Прекрасно… О, просто замечательно, благодарю вас…

Торопливые, громкие шаги грабителей и звонкое позвякивание золотых монет, цепей, колец и карманных часов слышались в гнетущей тишине зала.

Его люди действовали быстро и ловко, так, как он их учил. Они безмолвно двигались от одной группы людей к другой, стараясь не встречаться глазами со своими жертвами.

Себастьяну потребовался один беглый взгляд, чтобы убедиться, что д'Артана среди присутствующих не было. Горькое разочарование подкатило к горлу.

Дразнящий аромат теплой выпечки коснулся его ноздрей. Себастьян старался не смотреть на серебряный поднос с пирожными. Живот его, казалось, прилип к спине. Рот наполнился вязкой слюной. Желудок заурчал. Но если он позволит себе съесть хоть одно пирожное, это закончится их жадным поглощением одного за одним до тех пор, пока поднос не опустеет. А он не хотел, чтобы эти высокомерные господа считали его голодным животным, каким он и был на самом деле, но об этом знал ограниченный круг людей.

Молодой человек с неопрятными волосами помедлил, прежде чем снять массивное золотое кольцо. Себастьян поднял пистолет на уровень его груди. Веснушчатый юноша рядом с ним подтолкнул своего товарища под локоть, призывая повиноваться, и сам бросил в мешок табакерку слоновой кости и увесистый кошелек, который упал на груду драгоценностей, позванивая золотом монет. Себастьян почувствовал странное удовлетворение и даже некоторое сочувствие к веснушчатому парню, заметив бессильную ярость в его карих глазах. Он искренне надеялся, что ему не придется застрелить никого из них до конца этой ночи.

Его взгляд снова метнулся к пирожным. Шесть месяцев назад он мог бы быть гостем на таком собрании, потягивать шампанское и, смакуя, откусывать маленькими кусочками сладкое, тающее во рту пирожное.

Лавина нежеланных воспоминаний, сминая, обрушилась на Себастьяна. Он вспомнил трепетное прикосновение кончиками пальцев к свежим, как розовые лепестки, губам Пруденс; жар ее дыхания; сладость ответного поцелуя. Но это было в другом мире и с другим мужчиной. С мужчиной, который был настолько глуп, что позволил паре предательских аметистовых глаз вскружить ему голову.

Тень упала с лестничной площадки. Взгляд Себастьяна устремился вверх. Улыбающийся д’Артан стоял на ступеньках лестницы, слегка опираясь на перила.

Себастьян сделал три больших шага к лестнице, когда резная дверь в конце зала открылась и Пруденс Уолкер невольно оказалась в самом центре ограбления.

ГЛАВА 19

— Милостивый Боже, — благоговейно выдохнул Тайни, нарушая тишину.

Джейми начал было креститься, затем вспомнил, что он неверующий. Его внезапный страх перешел в ужас, когда Себастьян порывисто повернулся лицом к видению в дверях.

Время остановилось. Пальцы Себастьяна конвульсивно нажали на курок пистолета. Будь тот взведен, он прострелил бы себе ноги. Пруденс, как на картине, написанной любимым художником его деда, застыла в обрамлении позолоченной рамы дверного проема. Свет обтекал ее контуры золотистым ореолом, пробуждая к жизни мерцание старого золота ее волос, мягко высвечивая линии тонкого лица, очерчивая стройную белую шею и тонкую талию. Он зажег разноцветные молнии на бриллиантовой броши, скалывающей ее кружевное фитю у тонкой ложбинки между грудей.

Себастьян помнил мягкость этой кожи, хрупкость и грацию этого тела. Но перед ним была не та чопорная, гордая женщина, которую он видел последний раз в грязной нортамберлендской темнице. Наверное, это неземное, изумительно прекрасное создание было плодом его бурных фантазий. Себастьяну показалось, что он грезит наяву. Сбылся самый сладкий сон — перед ним стояла женщина его мечты. Нежный тепличный цветок не увял, а наоборот, пышно расцвел в его отсутствие. Осознание своей заброшенности заставило Себастьяна остро почувствовать злость и отчаяние сильнее, чем он мог представить.

Пруденс окинула встревоженным взглядом комнату и закусила губу. Она не увидела Трицию. Д'Артан, должно быть, проводил тетю наверх после пережитого ею потрясения.

Фигуры в капюшонах окружили застывших гостей, держа в руках открытые мешки. Что это за новая игра? Пруденс не знала, что ей предпринять: остаться в зале и принять участие в этой странной игре или лучше будет держаться подальше от этих зловещих фигур в масках.

Девони Блейк съежилась за огромным горшком с раскидистой веерной пальмой. Пруденс склонилась к ней и прошептала:

— Во что мы играем? Жмурки? Фанты?

— Ограбление, — процедила Девони сквозь стиснутые зубы. — Мы играем в ограбление.

Пруденс нахмурилась, пытаясь вспомнить правила игры. Было просто невозможно запомнить все эти светские развлечения и забавы. Она внимательно оглядела зал, только сейчас заметив пистолеты, засунутые за пояса мужчин с мешками.

— О, ограбление!

Девушка бросила взгляд через плечо, пытаясь найти спасительный выход из создавшейся ситуации и призвать на помощь констебля.

Но было уже слишком поздно. Один из грабителей заметил Пруденс и направился в ее сторону. Грубая маска из мешковины скрывала его лицо. Широкие поля потрепанной шляпы затеняли глаза. Поношенная полотняная рубашка была туго натянута на широких плечах. Тяжелые шаги мужчины гулко раздавались в тишине зала, и его компаньоны в изумлении застыли, наблюдая, как тесная, разряженная в шелка и бархат толпа расступилась перед ним, образовав широкий проход.

Сердце Пруденс нервно забилось.