Fairleigh (№2) - Укротительница привидений

Мне приятно сознавать, что Вы теперь могли бы гордиться своей ученицей. Знайте, что я всегда останусь всецело преданной Вам Карлоттой Оукли.

P.S. Не знаете ли Вы случайно средства, с помощью которого можно вывести с кожаных ботинок следы от черной смородины?

30 мая 1825 г.

Дорогая тетушка Диана!

Хотя мы сейчас живем в разлуке, я знаю, что вы помните о моем дне рождения, который будет скоро, летом. Я очень надеюсь получить от вас в подарок новую шляпку и «вечные» штаны из чертовой кожи. (Пару полусапожек я тоже приняла бы с огромной радостью.)

Обожающая вас племянница, Лотти.

P.S. Огромный привет дяде Тену и близнецам, пожалуйста, не говорите им про штаны.

4 июня 1825 г.

Дорогой Джордж!

Представляю, как ты должен смеяться, вспоминая что твоя младшая сестра стала – о боже, страшно подумать об этом! – матерью! Ведь ты всегда говорил что я о самой себе с трудом могу позаботиться. Правда, мы оба знаем, что это не совсем так. Я всегда с удовольствием занималась своими племянниками, Николасом и Элли. А еще ты считал, что я недолюбливаю Элли за то, что она как две капли воды похожа на меня саму в детстве. Однако должна признать, что, помимо недостатков, у нее были и серьезные достоинства, среди которых я прежде всего отметила бы рассудильность и уверенность в своей красоте.

Полагаю, что ты был бы удивлен, увидев, какой серьезной я стала дамой. Но я же должна являть собой пример для своей маленькой падчерицы и направлять ее твердой, но любящей рукой.

Так что сохрани в памяти образ той беззаботной девочки, которую ты называл своей сестрой (помимо других слов), и знай, что нежная радость материнства превратила ее во взрослую, умудренную жизненным опытом женщину.

Твоя сестра Карлотта.

P.S. Знаешь, ты был не прав насчет коричневых пауков. Их укус вовсе не смертелен, даже если такой паук по недосмотру попадает в твой башмак.

8 июня 1825 г.

Дорогие Лаура и Стерлинг!

Пожалуйста, простите меня за то, что я давно вам не писала, но все мое время занято нежными хлопотами, связанными с мужем и приемной дочерью. Общение с ними доставляет мне столько радости, что порой бывает трудно выкроить свободную минутку для чего-нибудь другого.

Я знаю, как много сомнений вызывал у вас этот брак, но могу заверить, что у меня появился не только обожающий меня муж, но и любящая дочь. Прощу вас не допускайте даже мысли о том, что мне может быть плохо и меня нужно жалеть. Не выдержу, если вы это себе позволите!

Обещаю впредь писать как можно чаще. А пока прошу представить меня живущей в атмосфере вечного праздника, который может возникнуть только в счастливом союзе мужчины, женщины и ребенка.

Любящая вас Лотти.

P.S. Не пришлете ли вы мне новый желтый зонтик? На старый я неудачно села, и он совсем сломался.

10 июня 1825 г.

Дорогая моя Гарриет!

Прости за отвратительный почерк, но я вынуждена писать, забившись в чулан. (Представь себе свою модную, элегантную подругу сидящей в чулане на перевернутом ведре и держащей на коленях этот лист бумаги.).

Ты спросишь, что я делаю в чулане? Всему свое время, дорогая.

Я огорчилась, узнав из письма Джорджа, что ты после моего отъезда в Корнуолл вернулась домой. Уверяю тебя, что Стерлинг и Лаура были бы только рады, если бы ты погостила у них до конца сезона. Ходила бы на приемы, каталась бы в фаэтоне по парку, флиртовала и танцевала бы на балах, одним словом, получала бы все те удовольствия, которых а лишилась ради одного поцелуя. (Правда, нужно признаться, что это был восхитительный поцелуй!)

Если ты подумала, что я забилась в чулан, скрываясь от разгневанного мужа, то ты ошибаешься. Маркиз чрезвычайно добр ко мне. Иногда мне даже хочется, чтобы он прикрикнул на меня, дав тем самым понять, что помнит о моем существовании. А так, хотя он и изображает из себя настоящего джентльмена, но смотрит чаще не на меня, а сквозь меня, словно не видит. (А я, как ты знаешь, терпеть не могу, когда на меня не обращают внимания.) Нет, в чулан я спряталась от его дочери, десятилетнего монстра, который преследует меня буквально по пятам. Впрочем, долго отсиживаться в чулане мне не придется, через час у нас начнутся «занятия». Как правило, на них мы спрягаем французские глаголы, и моя ученица при этом все время зевает и смотрит в окно. А вчера, придя к себе в комнату, я обнаружила, что все мои чернила – прекрасные чернила! – подменены сапожной ваксой. Сначала я хотела отыскать девчонку и вылить ей эту ваксу на голову, но потом все же сумела сдержаться.

Как относится сам маркиз к проделкам своей дочери? Никак! Выслушает, пошевелит бровями и снова примется читать свою «Таймс». Иными словами предоставил нам полную свободу сражаться друг с другом без его вмешательства, и пусть победит сильнейший!

Мое единственное утешение – роман, который я продолжаю писать урывками по вечерам. (Я ведь уже писала тебе про свой роман.) К счастью, ночи проходят спокойно, и привидение больше не появляется. (Про привидение я тоже писала.)

Постой! Что я слышу? Под чьими шагами застонали вдруг ступени? О ужас! Они приближаются. О счастье! Это не демон, это всего лишь наша новая горничная, которую Марта наняла на свою погибель. Никогда в жизни не видела более неуклюжего создания, чем эта горничная. Она ходит, тяжело ступая, словно краб и оставляет за собой бесчисленные осколки битого стекла. По этому звону и причитаниям Марты можно легко проследить за всеми передвижениями нашего чудища по дому.

Я еще о многом хотела бы рассказать тебе, но меня здесь скоро найдут, это лишь вопрос времени. Ах, милая моя, дорогая Гарриет, как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом!

Навек твоя Лотти.

P.S. Если я найду у себя в туфле хотя бы еще одного жука, клянусь, мой муж будет не единственным в этом доме человеком, которого подозревают в убийстве!

Спустя пару дней после отправки последнего письма на небе проглянуло солнце. Почувствовав наступление настоящей весны, Лотти решила ненадолго сбежать из дома чтобы немного отдохнуть от вездесущей Аллегры.

Подходя к конюшне, она вдруг почувствовала спиной чье-то дыхание и обернулась, чтобы высказать наконец этой несносной шпионке все, что она о ней думает.

Но это была не Аллегра. Вслед за Лотти на тонких лапках неуверенно семенил рыженький котенок.

Лотти отшатнулась так, словно увидела перед собой бенгальского тигра.

– Брысь! – закричала она. – Хватит с меня кошек! Проваливай, дружок, туда, откуда пришел.

И она поспешила вперед, стреляя на ходу из воображаемого ружья.

Котенок, нисколько не смущенный ее отказом, догнал Лотти и ткнулся мордочкой ей в ногу. Лотти застонала, нагнулась и подняла котенка. Он был тощий, жалкий и скорее не мяукал, а крякал, отчего был похож больше на утенка, чем на будущую грозу амбарных мышей.

Из конюшни показался молодой темноволосый конюх. Увидев котенка на руках Лотти, он снял с головы шапку и сказал с поклоном:

– Простите за беспокойство, миледи. Его мать пропала. Оставила его и еще троих котят одних, а они и лакать-то еще не научились.

– Ты сказал, еще троих, Джим? – переспросила Лотти, едва удерживаясь, чтобы не застонать снова.

– Боюсь, что так, – грустно покачал головой парень.

И словно в подтверждение его слов из конюшни высыпали еще три котенка – разноцветные, маленькие, похожие издали на пестрых крыс.

Рыжий котенок забрался тем временем на плечо Лотти, и ей оставалось лишь обреченно вздохнуть.

– У тебя найдется корзина, Джим? – спроси она.

Для того чтобы остаться незамеченной, Лотти пролезла вместе с корзиной в раскрытое окно на той стороне дома, что выходит к морю. Она отодвинула тяжелы шторы, шагнула в комнату и увидела перед собой большой письменный стол, заваленный бухгалтерскими книгами в темных кожаных переплетах.

За столом сидел ее муж.

Он смотрел на Лотти с неподдельным интересом, словно на вылезающую из стены гусеницу.

Лотти прижала к груди корзину, которую она, слава богу, догадалась завязать сверху платком, и воскликнула с притворной радостью:

– Привет! Ты здесь? – И продолжила как можно громче, стараясь заглушить многоголосое мяуканье: – Прекрасный сегодня день, не правда ли? А я вот ходила, собирала… – Она сбилась, соображая, что она могла бы собирать в таком пустынном месте, и наконец придумала: – Орехи. Целую корзину орехов набрала.

Хайден вежливо улыбнулся и ответил:

– Не позвать ли Марту? Пусть попросит повариху испечь пирог.

Лотти тревожно посмотрела на мужа и быстро возразила:

– Нет, не надо! Не делай этого! Я… я лучше съем их сырыми. Я обожаю грызть орехи.

– Как хочешь, – пожал плечами Хайден и вновь углубился в свои бумаги.

Она потихоньку побрела к двери.

– Карлотта!

– Да?

– Они, наверное, есть хотят, – сказал Хайден, не поднимая головы. – Зайди на кухню, пусть им дадут молока и рыбы.

Лотти окаменела. Аллегра была права, этот человек в самом деле невыносим. Она покосилась на платок, которым была обвязана корзина. Что там говорили Лаура и Диана, готовя ее к первой брачной ночи? Что любящие люди иногда обмениваются самыми неожиданными дарами?

– Вы сами во всем виноваты, милорд, – заявила Лотти, гордо задирая голову.

Наконец-то ей удалось привлечь к себе его внимание. Он даже голову от бумаг поднял.

– Я виноват? – спросил Хайден.

– Да. Потому что испортил сюрприз, который я хотела тебе преподнести. – Лотти приблизилась к столу, обрадованная тем, что ей удалось пробудить в Хайдене какое-то чувство, хотя бы подозрительность. – Я собиралась перевязать корзину красивой лентой и подарить тебе.

Лотти поставила корзину на стол и с ловкостью фокусника сорвала с нее платок. Котята вылезли из корзины и тут же разбежались в разные стороны, ковыляя по столу на своих дрожащих лапках. Хайден выглядел не более обрадованным, чем если бы Лотти вывалила ему на стол выводок гремучих змей. Один котенок, пестрый, не теряя времени, принялся грызть кончик пера, которым писал Хайден, а другой, полосатый, направился прямиком к бутылочке с чернилами.

Хайден с завидным проворством схватил бутылочку. Котенок, не ожидавший такого поворота событий, промахнулся, сорвался с края стола и плюхнулся в корзину для бумаг, откуда сразу же донеслось его жалоб мяуканье.

– Ой, взгляни! – указала Лотги на рыжего котенка.

Тот уже успел забраться по рукаву Хайдена и присосался к пуговице на его сюртуке так, словно обнаружил сосок пропавшей матери.

– Разве это не чудесно? Этот малыш решил, что ты его мать.

– К счастью, я не его мать! – поморщился Хайден оторвал от себя котенка и отставил его на расстояние вытянутой руки. – Благодарю вас за щедрый подарок миледи, но прошу вас поскорее убрать от меня этих… созданий.

Лотти почувствовала себя так неловко, словно опрокинула на себя блюдце со сметаной.

– Не знаю, что мне делать, – сказала она. – может быть, ты позвонишь Марте и прикажешь запечь котят в пирог?

– Не искушай меня, – проворчал Хайден, пытаясь стряхнуть с ноги вцепившегося в брюки полосатого котенка, который к тому времени уже успел перевернуть корзину для бумаг и выбраться на свободу.

– Об этом я и не мечтаю, – заверила его Лотти, широко улыбнулась и вышла из комнаты.

Она все еще продолжала улыбаться, пробираясь через холл к лестнице, ведущей на кухню. Надо же попросить для котят немного молока и рыбы! Хотя бы в этом Хайден проявил сострадание. Может быть, со временем ей и впрямь удастся добиться чего-нибудь, следуя инструкциям Лауры и Дианы? Во всяком случае, привлечь к себе внимание мужа ей сегодня удалось.

Возле лестницы, ведущей на кухню, Лотти встретила горничную с растрепанными, вылезшими из-под белого чепца рыжими локонами. Поравнявшись с Лотти, горничная не остановилась, чтобы сделать перед хозяйкой реверанс, как это было положено, но проскочила мимо, чуть слышно извинившись на ходу и отвернув в сторону залитое краской лицо.

Лoтти проводила ее взглядом, покачала головой и направилась дальше.

Она не успела спуститься вниз, как до ее ушей долетели с кухни возбужденные голоса и смех. Лотти перегнулась через перила, желая посмотреть, что там пооисходит, и увидела нескольких слуг и горничных, с интересом рассматривавших какой-то лист бумаги, расстеленный на сосновом столе, вокруг которого они сидели. Жиля, Марты или миссис Кэвендиш Лотти среди них не заметила.

– Прочитай-ка еще разок, Кук, – потребовала одна из поварих, тыча пальцем через грузное плечо рассыльного.

– Сама прочитай, – проворчала Кук, наклоняясь над столом так низко, что ее длинный нос едва не уткнулся в газетный лист.

– Она не умеет, – съехидничал рассыльный. – Мама не научила ее читать.

Повариха сильно ущипнула рассыльного и ответила:

– Зато она научила меня кое-чему другому, верно Мак?

Тут все слуги закатились от смеха, а Кук сказала, протягивая через плечо еще один лист:

– Вот, возьми это. Здесь с картинками.

– О-о-о! – в один голос взревели слуги, выхватывая лист из руки Кук и чудом не разорвав его пополам.

Лотти наклонилась вперед и прищурила глаза, она сгорала от любопытства. Теперь было ясно, что слуги развлекались чтением газеты. Но как она ни крутила головой, смогла лишь разобрать, что на карикатуре изображены двое – мужчина и женщина.

– Хотите послушать, что здесь пишут? – пританцовывая от нетерпения, воскликнула одна из горничных, которая явно умела читать. – Прежде чем вступить с ним в брак, она, как утверждают, переменила немало мужчин, среди которых был сам король.

Многие из слуг при этом ахнули, а горничная тем временем продолжала:

– Ее бывшие любовники как один уверяют, что в любовных утехах она не знает устали и ее тягу к ним можно сравнить разве что с ее амбициями.

Лотти сочувственно покачала головой. Когда-то и сама она набрасывалась на подобные бульварные сплетни, быть может, даже с большей страстью, чем эти слуги, но теперь она не могла испытывать ничего, кроме сочувствия, к той несчастной женщине, на которую обрушились жадные до сенсаций газетчики. Ни одна женщина, какой бы она ни была, не заслуживает такого отношения.

– Ну и ну! – проворчала Кук. – Она хуже паука, который плетет свою паутину, чтобы поймать в нее жирную муху!

– Эй! А вот послушайте-ка! – воскликнула грамотная горничная, разворачивая новый, неизвестно откуда появившийся памфлет. – После жаркой ночи проведенной в греховных усладах, находчивая дочь ректора сумела найти знатного джентльмена, готового откликнуться на ее мольбы.

– По этой картинке не скажешь, что она молится! – рассыльный развернул газетный лист, на котором была изображена молодая женщина с горящими глазами и растрепанной прической. Она стояла на коленях перед глумливо усмехающимся джентльменом, при этом грудь женщины была обнажена. Да, рассыльный прав. Эта женщина точно не молилась.

Лотти неожиданно замутило от дурного предчувствия. Но неужели вот это может быть написано о ней? Нет, Стерлинг не допустил бы такого, он просто-напросто поубивал бы этих писак или нашел бы другой способ заставить их навсегда заткнуть свои поганые глотки.

– Неудивительно, что хозяин не спешит пригласить ее в свою постель, – заметил один из садовников. – Наверное, опасается, что она может заразить его дурной болезнью.

– Или выжидает, чтобы посмотреть, не носит ли она под сердцем ребеночка от кого-нибудь из своих прежних дружков!

Снова раздался взрыв хохота, но тут одна из горничных обернулась и резко замолчала. Щеки ее буквально на глазах из пунцовых стали мертвенно-бледными, словно мел. Поначалу Лотти подумала, что горничная перепугалась, заметив ее, но увидела, что та смотрит куда-то выше и левее. Вслед за горничной притихли и остальные слуги.

– Может, кто-нибудь объяснит мне, что все это значит? – прогремели в звенящей тишине слова Хайдена.

Лотти хотела повернуться и убежать, но сильная рука мужа удержала ее на месте. Первым порывом Лотти было прижаться к плечу Хайдена, укрыться под его надежной защитой, но она поборола в себе это желание и осталась стоять, выпрямив спину. Позади Хайдена виднелось рассерженное лицо Марты и бледное как полотно лицо миссис Кэвендиш.

Газеты начали быстро и незаметно исчезать со стола.

– Мы просто слегка развлекались здесь, милорд, – плаксиво заныла Кук. – Мы не хотели ничего плохого.

Хайден заметил газету, которую рассыльный пытался спрятать за спину, и выхватил ее. Но прежде чем он успел развернуть лист, рядом оказалась Лотти.

– Нет! – крикнула она, вырвала газету и поспешно смяла ее в комок.

Хайден спокойно разжал пальцы Лотти, вынул из них бумажный шар и стал разворачивать. Лотти впилась глазами в его лицо.

Хайден быстро просмотрел рисунок, статью и буквально налился кровью. Затем снова скомкал газету и мягко сказал, повернувшись к Лотти:

– Прости. Мне хотелось уберечь тебя от этого.

После этого вся его мягкость мгновенно улетучилась, и он закричал громовым голосом, обращаясь к слугам:

– Кто принес в мой дом эту гадость?

Казалось, что слуги даже перестали дышать. Хайден подошел к Кук и молча протянул ей раскрытую ладонь. Кук также молча достала из-под стола еще один желтоватый газетный лист и положила в руку хозяина. Хайден, не глядя, швырнул газету в пылающий камин. Остальные слуги не заставили себя ждать и дружно принялись швырять в огонь припрятанные газеты.

Когда догорел последний лист, Хайден обернулся и жестко сказал:

– Миссис Кэвендиш, вы персонально отвечаете за поведение прислуги. Будьте любезны, объясните, кто принес в мой дом это… эту…

– Н-но, милорд, – заикаясь, ответила экономка, делая шаг вперед. – Я сама ничего об этом не знала, пока мне не сказала Мегги, а мне она сказала то же, что и вам. Как мне теперь найти виновного?

Марта прищуренными глазами обвела лица слуг – одного за другим, а затем процедила сквозь зубы:

– Предоставьте это мне.

И исчезла в темном коридоре, где были расположены комнаты для прислуги.

Вновь повисла мучительная тишина, а затем кто-то из слуг сказал, указывая пальцем на камин:

– Все, что пишут эти газеты, – чушь, это каждый знает. Мы не перестанем после этого уважать ее.

Хайден шагнул вперед – напряженный, подобранный, и была секунда, когда Лотти подумала, что он сейчас свернет этому слуге шею.

– Ее? Кого ты имеешь в виду, не мою ли жену? – Глаза Хайдена горели таким огнем, что даже Лотти стало не по себе. – Свою хозяйку? Маркизу? Леди, которая имеет полное право всех вас выгнать взашей отсюда, и без всякого выходного пособия и рекомендаций?

Слуги опустили головы, втянули плечи и стали такими ничтожными и жалкими, что Лотти твердо решила про себя никого из них не выгонять. Быть может, этот урок пойдет им на пользу.

Тут на кухню вернулась Марта, причем не одна, а с рыдающей молоденькой горничной, которую она тащила за руку. Лицо горничной было почти целиком скрыто под съехавшим на лоб чепцом. Собственно говоря, можно было рассмотреть лишь пару дрожащих губ и покрасневший от слез кончик носа.

– Я нашла того, кто это сделал! – торжественно объявила Марта. – Стоило щипнуть ее пару раз, как эта мерзавка призналась, что именно она притащила целый портфель, набитый этими газетенками. Ну, а теперь проси прощения у хозяйки, дрянная девчонка, а затем отправляйся укладывать свои вещи.

С этими словами Марта вытолкнула провинившуюся горничную вперед и сорвала у нее с головы чепец.

На свет показались жидкие бурые пряди волос, а с ними – некрасивое, распухшее от слез лицо.

– Гарриет! – ахнула Лотти, вглядевшись в горничную.

– Лотти!

И Гарриет бросилась в объятия подруги, едва не сбив ее при этом с ног.

12

– Миледи, что вы делаете? – испуганно спросила Марта. – Неужели вы в самом деле знаете эту паршивку?

– Еще как знаю, – ответила Лотти, крепко прижимая к себе плачущую девушку. – Эта паршивка – моя лучшая подруга, мисс Гарриет Димвинкл, а ее отец – судья в Кенте.

– Судья? – Марта попятилась назад, и Кук поспешила подставить ей табуретку.

Старая няня тяжело опустилась на нее, заранее готовая к тому, что теперь ее отдаднаползали друг на друга. Глаза Марты остекленели, словно уже видели перед собой мрачную тюрьму, затерянную в глухих болотах.

Миссис Кэвендиш недоверчиво хмыкнула и заметила не без злорадства:

– Тебе нужно было послушать меня. Говорила же что нельзя брать в дом эту глупую… – она перехватила предупреждающий взгляд Лотти и немедленно исправилась, – …эту милую девушку.

Немедленно появились еще два стула, на один из которых Лотти усадила свою подругу, а на второй уселась сама.

– А я думала, что ты уехала домой, в Кент, – сказала она, беря в ладони руки Гарриет. – Каким образом ты оказалась здесь, в Корнуолле?

– Да, да, мне тоже очень интересно было бы услышать ответ на этот вопрос, – сказал Хайден, вытаскивая из кармана носовой платок и протягивая его Гарриет. Затем он прислонился спиной к камину, сложил на груди руки и приготовился слушать.

– Я сбежала, – всхлипнула Гарриет. – Сказала герцогу и герцогине, что возвращаюсь домой, но на самом деле и не собиралась делать этого. Я знаю, как расстроились бы мои родители, возвратись я домой. Они-то надеялись, что мне удастся найти себе мужа и наконец-то можно будет сбыть меня с рук.

– Но как же ты добралась сюда одна, без сопровождающих? – спросила Лотти.

– Твоя сестра посадила меня в карету, отправлявшуюся в Кент, но я вышла через вторую дверь, и купила билет до Корнуолла. Никто и не заметил моего исчезновения, – и Гарриет громко высморкалась в платок Хайдена.

– Бедняжка, – сказала Лотти и поправила волосы на голове Гарриет. – А где твои очки?

– В карете я сняла их, чтобы протереть, положила на сиденье, и тут же на них сел какой-то толстый джентльмен. Он их раздавил, но даже не извинился и назвал меня растяпой.

На глазах Гарриет снова засверкали слезы. Лотти сжала руку подруги и поспешно спросила стараясь опередить новый поток рыданий:

– А почему ты сразу ко мне не пришла? К чему было устраивать весь этот маскарад?

Гарриет покосилась в сторону Хайдена и ответила:

– Я боялась, что он отошлет меня к родителям, – и добавила тихим шепотом, наклонившись к уху Лотти: – Или сделает так, чтобы я вовсе исчезла.

– И все же, мисс Димвинкл, как ни любопытно слушать о ваших приключениях, хотелось бы узнать зачем вы притащили в мой дом эти дурацкие газеты? – сурово спросил Хайден.

– Их продавали возле гостиницы, в которой я ожидала почтовую карету. Я потратила все оставшиеся деньги, до последнего шиллинга, чтобы скупить их как можно больше. Мне хотелось, чтобы как можно меньше людей смогли прочитать их. А сами газеты я собиралась сжечь при первой же возможности.

– Но так и не сожгли, – вежливо напомнил Хайден.

– Если честно, то я про них просто забыла. Закрутилась с приборкой, полами, посудой…

– …щипками, – дополнила Лотти, одарив Марту укоризненным взглядом.

– А кто их украл из моего чемоданчика, я не знаю, – беспомощно пожала плечами Гарриет. – Кто мог это сделать?

– И в самом деле, кто это мог сделать? – пробормотала Лотти, стискивая зубы. Слишком поздно она поймала на себе внимательный взгляд Хайдена, слишком поздно. Ее муж, не сказав ни слова, вышел из кухни. Лотти ничего не оставалось как только последовать за ним.

Аллегру они нашли в классной комнате. Девочка сидела за партой и старательно переписывала с черновика арифметические примеры в чистую тетрадь. Сегодня ее испачканные грязью чулки были аккуратно натянуты, а волосы перетянуты зеленой лентой. Точно такой же лентой были перевязаны и остатки волос на голове куклы, сидевшей за партой рядом со своей новой хозяйкой.

Увидев входящую в комнату Лотти, Аллегра вежливо встала и сказала:

– Добрый день, мамочка. Пора начинать урок?

– Немного погодя, – заметил Хайден, входя в классную комнату вслед за Лотти.

Тень Хайдена упала на парту, а улыбка на лице Аллегры мгновенно растаяла.

– Вы ничего не хотите нам сказать, юная леди? – спросил Хайден.

Аллегра медленно дописала колонку цифр и только после этого отважилась поднять голову. Ей все уже было понятно.

– Не скажу, что мне жаль, что так получилось, потому что на самом деле мне вовсе не жаль, – сказала она. – Я решила, пусть все знают, на ком ты женился, папа.

– Ты еще слишком молода и, вероятно, и не понимаешь, что все, написанное в газетах такого пошиба, – это ложь, злая ложь, – сказала Лотги, стараясь держать себя в руках. – А делается это для того, чтобы продать наивным читателям как можно больше экземпляров подобного вранья.

Девочка сунула руку в парту и вынула оттуда один газетный лист. Судя по многочисленным чернильным отпечаткам маленьких пальцев, эту, потертую уже по краям газету, читали не раз и не два.

– А что вы скажете о такой истории? Может быть это тоже ложь? – спросила Аллегра и принялась читать вслух дрожащим голосом: – «Многие до сих пор помнят о том, чем закончился брак лорда Оукли с очаровательной Жюстиной дю Лак. Думается, что его новой жене следует быть начеку. Известно, что жен Кровавого Маркиза отделяет от смерти всего лишь один шаг со скалы. Иногда они делают его сами. Иногда им помогают шагнуть в бездну».

В первый момент Лотти не решилась посмотреть в лицо Хайдену. Она затаила дыхание, ожидая его реакции. Она думала, что он рассмеется и скажет дочери, что это очередная пущенная газетчиками утка, или просто прикажет ей выбросить из головы этот вздор Судя по выражению глаз, Аллегра ждала от него того же самого. Причем ждала гораздо дольше, чем Лотти.

Наконец Лотти не выдержала и повернулась к Хайдену.

– Иди в, свою комнату, Аллегра, – приказал Хайден. Его лицо оставалось при этом совершенно непроницаемым, словно в маске. – Иди и оставайся там, пока я за тобой не пришлю.

Из горла Аллегры вырвался какой-то странный хрип. Она бросила газету на пол и молча вышла за дверь. Хайден окинул Лотти ледяным взглядом и ушел вслед за дочерью.

Хайден бешено гнал жеребца по вечерним пустошам, ему нужна была эта скачка, он хотел устать, выплеснуть накопившуюся в нем энергию. Хотя при этом отлично понимал, что, сколько ни скачи, ему никуда не убежать от взгляда Лотти, не забыть выражения ее лица когда она повернулась к нему на пороге классной комнаты.

После смерти Жюстины Хайден ловил на себе много взглядов – любопытных, подозрительных, осуждающих. Со временем он научился не замечать их, окружил свое сердце броней, но сегодня эта броня была пробита.

Куда же ему сбежать от вопрошающего, требовательного взгляда Лотти, что ему ответить на ее безмолвный вопрос, ударивший его сильнее пули?

Хайден натянул поводья, придержал жеребца, развернул его на краю болота и направил назад, к дому. Нет он ничуть не боялся свернуть себе шею, он просто не хотел рисковать жизнью ни в чем не повинного животного.

Ему давно пора было усвоить, что Лотти не пасует ни перед чем и готова принять любой вызов. Даже для него, человека, привыкшего за последние четыре года рассчитывать каждый свой шаг и следить за каждым словом, это казалось удивительным, невыносимым. Это задевало его до глубины души.

Хайдену порой хотелось увидеть в глазах Лотти страх, ненависть, отвращение, в конце концов. Разве он не заслужил всего этого своим поведением? Однако казалось, что она по-прежнему готова поверить ему, и эта возможность оказывалась для Хайдена еще большим искушением, чем сводящие с ума изгибы тела Лотти. И эта возможность таила в себе огромную, ни с чем не сравнимую опасность.

Хайден наклонился к шее жеребца, заставил проехать мимо дома и направился к скалам, чтобы напомнить самому себе, сколь высокой бывает плата за любую уступку.

«Она стояла на самом краю скалы, глядя на бескрайнюю пучину моря. Внизу на прибрежные камни одна за другой накатывали волны, разбиваясь и вскипая белой пеной. От земли поднимался холодный туман, он оседал на ночной рубашке, и тонкий шелк все туже прилипал к высокой груди и стройным бедрам стоявшей на обрыве женщины. Она промокла, замерзла, но не уходила от обрыва. Она размышляла о превратностях судьбы, о своей странной, запутанной жизни. Одна часть ее существа желала сбежать от ночной тени, распростершей свои крылья над мрачной землей, вторая жаждала обхватить темную пустоту раскинутыми руками и слиться, улететь вместе с ней в неведомую даль.

Женщина медленно повернулась. Он был здесь. Она знала, что он должен быть здесь, и вот уже его тень обрисовалась на сумрачном фоне ночного неба. Когда он подошел ближе, женщина отступила назад, сделав еще один шаг к бездне. Бежать? Они оба знали, что сбежать ей невозможно. Она не могла противостоять ему, как не может прилив устоять перед притяжением Луны. Оказавшись в сильных руках мужчины, женщина подняла лицо и раскрыла свои губы навстречу его поцелую.

Сначала поцелуй его был нежным, затем сделался страстным, обжигающим. Женщина прижалась к телу мужчины, полностью отдаваясь его воле, готовая исполнить любое его желание. Она стонала от мучительной сладкой боли, когда его руки касались ее губ, груди, горячей влажной плоти между слегка разведенными ногами. Но если прежде поцелуй мужчины требовал от женщины ее тела, то сегодня ставка в их любовной игре была гораздо выше – ее душа.

Ветер взмахнул своими крыльями, словно пытаясь вырвать женщину из объятий мужчины, но она лишь сильнее прижалась к нему. Она верила ему до последней секунды, до того мига, когда он оторвал губы от ее рта и легко оттолкнул от себя. Женщина вскинула руки, но они повисли в пустоте, и последним, что увидела она в своей жизни, было лицо мужчины – прекрасное, холодное лицо.

А затем она падала, падала, падала вниз, в кипящее море и прощальный крик долгим эхом отдавался в ее собственных ушах».

Лотти проснулась от крика и выпрямилась за письменным столом, чувствуя, как тело покрывается ледяным потом.