— Я приехал за своей женой.
Прежде чем Холли успела осознать все происходящее, Эжен толкнул ее вперед, придерживая за платье. Окно сторожевой башни было гораздо уже, чем в ее комнате в Каер Гавенморе, но стройное тело Холли прошло в него без труда. Голова ее закружилась, перед глазами все поплыло, голубое небо и зелень листвы поменялись местами.
— Вы как, соблаговолите подняться наверх, — окликнул Остина Эжен, — или мне спустить ее вниз?
Остин колебался мучительно долго.
— Я поднимаюсь.
— Замечательно. Мои люди проводят вас.
Дьявольские нотки в голосе де Легге встревожили Холли, но она постаралась ничем не выдать своего беспокойства. Прикусив губу, она сдержала готовый сорваться предостерегающий крик, но все-таки вздрогнула, когда древко пики, опустившись на голову Остина, свалило его с коня на землю.
Губы Остина тронула мечтательная улыбка. Он лежал на лугу, покрытом цветами, положив голову на мягкую теплую грудь Холли. Склонившись над ним, жена осыпала нежными поцелуями лоб, ласковым голосом восторгаясь его отвагой, и ее шелковистые кудри щекотали Остину лицо.
— Вставай, безмозглый дурак!
Ему в лицо ударил поток холодной воды.
Открыв глаза, Остин увидел очаровательное личико Холли, искаженное тревогой и беспокойством. В руках у нее была пустая миска, а сам он в одних только штанах сидел в луже воды. Остин дернулся и понял, что руки его прикованы цепями к стене и, судя по косым лучам солнца, падающим на его раскалывающуюся от боли голову, день уже начинает клониться к вечеру.
Зловещая черная тень заслонила солнечный свет. Эжен де Легге, барон Монфор, склонившись над Остином, озабоченно всмотрелся в его лицо.
— Я вызвался лично пробудить вас, сэр, но ваша жена упросила позволить ей оказать вам эту честь.
Остин тряхнул головой, словно огромный косматый мастифф, обрызгав все вокруг. Холли, недовольно вскрикнув, отпрянула назад, выронив миску.
— Только таким образом она и может пробуждать в мужчине хоть что-то, — презрительно скривил губы Остин.
Холли ехидно усмехнулась.
— Сомневаюсь, что других мужчин пробудить так же трудно, как и вас, сэр. И что силы их так быстро иссякают.
— А что может пробудить в мужчине женщина, которая лежит рядом с ним словно холодная селедка?
Эжен, отерев капли воды, попавшие на него, со лба платком, с нескрываемым любопытством взглянул на ссорящихся супругов.
— Сэр, какая именно селедка: живая или дохлая?
— Разумеется, дохлая. Живая, по крайней мере, время от времени хлопала бы хвостом.
Презрительно фыркнув, Холли тряхнула кудрями. Казалось, у нее на любые слова мужа заготовлен язвительный ответ.
— Не живая и не дохлая, а застывшая от отвращения после ваших неуклюжих ухаживаний.
— Это уж точно, застывшая. Боюсь, как бы мой удалец не подхватил смертельную простуду.
— Ваш удалец! Ха! Не льстите себе напрасно.
Остину не потребовалось прилагать особых усилий, чтобы поддерживать эту перебранку. Его прищуренный взгляд был полон обещания расквитаться за это наглое оскорбление.
Эжен встал между супругами, испугавшись, что они вот-вот вцепятся друг другу в горло, лишив его возможности насладиться местью.
— Если вы настолько ненавидите свою жену, Гавенмор, почему же вы так благородно поспешили ей на помощь?
Ледяная усмешка Остина, с которой он обратился к Монфору, была совершенно искренней.
— По той же самой причине, по которой я так благородно поспешил жениться на ней. Золото. Как долго, по-вашему, ее отец позволит мне наслаждаться полученным за его доченьку приданым, если эта безмозглая дурочка умрет? А я, видит бог, заслужил эти деньги, вынужденный столько времени терпеть ее острый язычок.
Высунувшись из-за плеча Эжена, Холли показала мужу этот самый изящный розовый язычок, о котором он упомянул. Остин заерзал в луже воды, жалея, что выбрал столь неподходящий момент, вспомнив сладостные муки, которые ему пришлось терпеть от этого самого язычка.
Чтобы скрыть овладевшие им мысли, он изо всех сил дернул цепи, словно сейчас больше всего на свете ему хотелось обвить ими нежную шею жены. Правая скоба вознаградила его, подавшись на долю дюйма.
Остин тотчас же прекратил попытки освободиться, увидев, что Эжен достал из-за пояса маленький серебряный кинжал.
— Позвольте успокоить вас, сэр. Вы воспрянете духом, узнав, что я не собираюсь убивать вашу разлюбезнейшую женушку.
Кровь застыла в жилах Остина, когда он представил себе, на какие изощренные пытки способен этот мерзавец.
Эжен, попробовав большим пальцем лезвие, улыбнулся.
— Это вы во время турнира опорочили мое доброе имя перед множеством людей, и это вас я намереваюсь убить.
Испуганное восклицание, вырвавшееся у Холли, едва не выдало обман, но молодая женщина, быстро справившись, радостно захлопала в ладоши.
— Вот здорово! А я-то боялась, что мне суждено веки вечные терпеть этого мужлана!
Даже Эжен изумился, услышав такое проявление кровожадности.
— Напомни зажечь побольше свечей, когда я уложу тебя в свою постель, дорогая.
Остин принялся медленно, но упорно расшатывать правую скобу. Если только ему удастся вытянуть цепь хоть на несколько дюймов, прежде чем Эжен подойдет, чтобы прикончить его…
— Если у вас хватит глупости лечь в постель с этой ведьмой, — сказал он, — то скоро вам придется просить кого-нибудь прикончить вас во время сна. Пожалуй, мне милее смерть, чем жизнь в аду.
Холли бросилась на мужа, стиснув кулаки.
— Дайте мне кинжал, и я расправлюсь с мерзавцем! Избавлю его от страданий.
Эжен обхватил ее за талию.
— Не так быстро, любовь моя. Разве ты не хочешь немного помучить его?
— Что вы задумали? — проворчал Остин. — Вы хотите заставить меня снова спать с ней?
— И не мечтай! — воскликнула Холли.
Она содрогнулась от отвращения, почувствовав, что жесткая хватка Эжена превратилась в похотливые объятия.
— Наоборот, — сказал он, потершись щекой о висок Холли. — Я решил, тебе понравится смотреть, как этим займусь я.
Не отрывая взгляда от глаз Остина, барон скользнул ладонью по пышной груди Холли.
Взгляд Холли также оказался прикован к лицу мужа. От страха у нее перехватило дыхание. Она понимала, что едва заметная дрожь, намек на слабость приблизят конец их обоих.
На лице Остина не промелькнуло ни тени какого-либо чувства. Казалось, это не лицо живого человека, а мраморная маска.
Окинув жену презрительным взглядом, он даже не остановился на руке Эжена, ласкающей ее упругую грудь. Натянув цепи, Остин скрестил руки на груди и зевнул, точно огромный сонный медведь.
— Желаю приятно провести время, Монфор. Только не забудьте разбудить меня, когда закончите.
Разъяренный Эжен с досадой оттолкнул от себя Холли. Та, споткнувшись, упала на колено, но даже не почувствовала боли.
— Вы стоите друг друга, — прорычал Эжен. — Сварливая гарпия и болван-рогоносец. Даже жаль разлучать вас…
Холли просияла, наслаждаясь его раздражением. Но тотчас же ее улыбка погасла, так как Эжен решительно шагнул к Остину, поднимая кинжал.
— Если бы ты только знал, с каким сожалением я дарую быструю безболезненную смерть такому, как ты…
Остин изо всех сил натянул цепи. От нечеловеческих усилий мышцы у него на руках вздулись. Он бросил на Холли умоляющий взгляд. Она прекрасно поняла, что это не просьба о помощи, а приказ оставаться на месте.
У Холли не было времени на поиски оружия. Не было времени, чтобы кричать или читать молитву. Эжен занес кинжал, целясь в грудь ее мужа. Нырнув под локоть барона, Холли бросилась на Остина, обвивая руками его талию, утыкаясь лицом в уютное тепло его груди, ожидая разящего удара кинжала между лопаток.
Если не считать громких ударов сердца Остина, бьющегося у самого уха Холли, в комнате стало тихо, как в склепе. Затем еле слышный смешок вызвал у молодой женщины дрожь. Продолжая прижиматься к груди мужа, она обернулась и увидела разливающуюся по лицу Эжена торжествующую злорадную ухмылку. Она буквально почувствовала, как вокруг ее шеи затягивается невидимая петля.
— Что я вижу? Тебе совершенно безразличен твой муж, однако ты готова пожертвовать ради него жизнью? — Де Легге постучал рукоятью кинжала по подбородку. — Никто не посмеет сказать, что барон Монфор в сердце своем не романтик. Я вознагражу тебя за эту благородную жертву, сохранив ему жизнь.
По щекам Холли хлынули слезы облегчения. Остин потерся подбородком о ее волосы — лишь это проявление чувств было в его власти.
— Живи, Гавенмор, — произнес Эжен, вводя обоих в заблуждение обманчивой мягкостью голоса. — Живи с сознанием того, что всякий раз, взглянув на свою жену, ты будешь вспоминать, как она лежит на спине, раздвинув ноги для другого мужчины. Живи в страхе, что она втайне рада моим ласкам, что стонет не от боли, а от наслаждения. Живи в сомнении, терзаясь мыслью, что ребенок, который родится через девять месяцев, будет не законным наследником Гавенмора, а сыном человека, которого ты презираешь.
Сквозь застлавшую ее взор пелену ужаса Холли увидела, как все мышцы Остина напряглись в бесполезной попытке освободиться. Эжен, приставив ей к горлу кинжал, оторвал ее от мужа, и Остин, взревев от бессильной ярости, натянул цепи.
Холли вырывалась, лягалась и царапалась. Ей уже было безразлично, пробудит ли она в Эжене смертельную злобу. Пусть она умрет, но не заставит Остина вынести то, что для мужчины из рода Гавенморов хуже смерти. Острие кинжала впилось ей в шею.
— Холли, посмотри на меня!
Голос Остина был настолько повелителен, что даже Эжен замер на месте.
Взгляд Остина, обращенный к жене, пылал любовью.
— Послушай, ангел мой. Не вынуждай его причинять тебе боль. — Остин сделал паузу, справляясь с волнением. — Твоя жизнь значит для меня гораздо больше, чем твоя добродетель. Ему никогда не удастся осквернить то, за что я тебя люблю. Для меня ты всегда останешься чистой и невинной.
— Какое благородство! — поморщился Эжен.
Колени Холли подогнулись, когда она поняла, что Монфор одержал над ними верх. Но слова любви, слетевшие с уст мужа, придали ей новые силы.
Она ударила Эжена по гульфику. Барон упал на колено, извергая проклятия, а Холли, вырвавшись из его рук, бросилась к окну.
Она вскочила на подоконник. Ветер трепал ей волосы, прилепил платье к ногам, как и в тот летний день в Каер Гавенморе, когда красота природы напомнила ей, что, несмотря на все невзгоды, жизнь слишком дорога, чтобы расставаться с ней без борьбы. Холли не позволила себе взглянуть на каменные плиты двора.
Вместо этого она оглянулась назад, улыбаясь сквозь слезы человеку, чья вера в нее придала ей мужество продолжать схватку.
— Нет! — прошептал Остин, не в силах оторвать взгляд от нежной улыбки жены. — О боже, пожалуйста, не…
— Не будь дурой, сучка, — бросил де Легге, поднимаясь на ноги.
Но Остин знал, что барон не успеет. Что есть силы он натянул цепи, онемев от ужаса и не замечая крови, выступающей на запястьях.
Эжен бросился к окну. Время, казалось, остановилось. Холли послала мужу прощальную улыбку, затем, шагнув с узкого подоконника, скрылась из виду.
32
Крик отчаяния вырвался из груди Остина. Нечеловеческим усилием ему удалось расшатать известку и выдернуть скобы из стены. Эжен успел лишь издать сдавленный изумленный крик, но тут же длинная цепь, мелькнув в воздухе, обвилась вокруг его шеи, и раздался отвратительный хруст.
Швырнув обмякшее тело барона на пол, Остин бросился к окну. Вцепившись руками в подоконник, он, зажмурившись, сделал несколько судорожных вдохов, собираясь с мужеством, чтобы взглянуть вниз.
— Остин?
Услышав этот робкий шепот, Остин в ужасе открыл глаза. Веселое голубое небо насмехалось над ним. О господи, Отец Небесный, неужели ему не будет дано ни минуты скорби и призрак его жены тотчас же начнет донимать его?
— Остин!
Второй призыв прозвучал громче и гораздо раздраженнее. Медленно опустив взгляд, Остин обнаружил Холли, повисшую на плюще на расстоянии вытянутой руки от окна. Одна плеть оборвалась, и Холли испуганно вскрикнула.
Боясь поверить в счастливое избавление, Остин протянул руку вниз. Холли схватилась за нее, и ее дрожащие пальцы убедили Остина, что он имеет дело вовсе не с призраком. Сделав усилие, рыцарь одним рывком втянул Холли в окно. Они упали на грязный пол комнаты, крепко обхватив друг друга.
Холли уткнулась губами в шею мужа, словно не веря, что все испытания позади.
— Я уж подумала, ты оставишь меня висеть там весь день. Я не знала, долго ли смогу продержаться. Если бы ты еще немного помедлил, я бы свалилась на землю.
— Ворчи, ворчи, — прошептал Остин, покрывая поцелуями ее родное, милое личико.
— Я поняла, что, если хоть ненадолго отвлеку его, ты разделаешься с негодяем. — Прижав ладони к его груди, Холли с обожанием посмотрела на мужа. — Я верила в тебя…
Остин сразу же стал серьезным.
— И я в тебя, дорогая жена.
Их губы на мгновение слились в нежном поцелуе. Разжав объятия, Холли и Остин заглянули друг другу в глаза, и вдруг комната озарилась золотистым сиянием. Возможно, Остин принял бы это всего лишь за солнечные лучи, упавшие на висевшую в воздухе известковую пыль, если бы…
Прижавшись друг к другу, они изумленно глядели на внезапно появившийся перед ними сияющий женский силуэт. Золотистый нимб волос обрамлял лицо такой непередаваемой красоты, что Холли бессознательно еще крепче стиснула руки мужа.
Остин узнал бы этот голос везде: звучный, мелодичный, слегка насмешливый.
— Мне только это и нужно было, Остин Гавенмор. Чтобы ты поверил в постоянство женского сердца.
Воздух задрожал, но прежде чем видение полностью растаяло, Остин увидел лицо матери. В ее глазах он прочел полное прощение. Его сердце захлестнула благодарность за этот щедрый и неожиданный подарок.
Неземное сияние исчезло, вернув в комнату унылый полумрак. Мышь, встав на задние лапки, нюхала воздух в том месте, где только что была Рианнон.
Остин и Холли зачарованно переглянулись.
— На тебе и правда лежало проклятие, — прошептала Холли, словно царица фей все еще могла слышать их.
— Да. — Он все еще не мог прийти в себя. — Но теперь оно снято.
Холли, радостно всхлипнув, бросилась в его объятия, и Остин прижал ее к себе. Губы их встретились, и в этот момент снаружи послышался зов труб.
Прошло мгновение, показавшееся вечностью, прежде чем они поняли, что эти звуки означают не небесный праздник любви, а призыв к войне.
Поляна наполнилась мужскими голосами, ржанием лошадей, бряцаньем оружия. Остин и Холли, продолжая держаться за руки, вскочили и бросились к окну.
На поляне происходила ожесточенная схватка между приспешниками де Легге и рыцарями, над головами которых реяли алые с желтым знамена. Во главе всадников под штандартом Тьюксбери скакал на великолепном сером жеребце коренастый рыцарь.
Холли радостно всплеснула руками.
— Это папа прибыл ко мне на помощь!
— Твой отец сохранил бы мне десять лет жизни, если бы сделал это чуть раньше, — со вздохом сказал Остин.
Рыцари в сверкающих доспехах появились на поляне с востока, а с запада ворвалась разношерстная орава валлийцев верхом на могучих битюгах, старых клячах и даже ослах. Вооружены эти люди были кто чем, однако их суровые лица были полны решимости. Их предводителем был не кто иной, как светловолосый молодой человек с забинтованной грудью и левой рукой на перевязи.
— Черт бы побрал этого упрямца! — воскликнул Остин. — Эмрис обещал, что запрет его в замке и не позволит следовать за мной.
— А не сам ли Эмрис скачет позади сына? Он не мог оставить сына без присмотра, — заметила Холли.
При виде стольких вооруженных всадников разбойники, нанятые бароном Монфором, бросились наутек и вскоре скрылись в чаще леса.
Рыцари, возглавляемые графом Тьюксбери, и валлийцы под предводительством Кэри встретились посреди поляны, готовые брать штурмом башню.
Остин вздохнул.
— Нам надо поспешить вниз, пока они не истребили друг друга во имя нашего блага.
Не обращая внимания на протестующее восклицание Холли, он подхватил ее на руки.
— Я боюсь выпускать тебя из рук: вдруг кто-нибудь снова тебя похитит.
Холли приятно было слышать из уст мужа такие слова.
— Теперь, сэр, после того как вы делом доказали свою веру в меня, муки ревности больше никогда не должны донимать вас.
Остин перешагнул через труп де Легге, даже не взглянув на него, и подмигнул Холли.
— Об этом Рианнон ничего не говорила.
— Это моя дочь, поэтому я возглавлю приступ! — раздался на поляне зычный голос графа Тьюксбери.
— Черта с два! — крикнул в ответ Кэри, чья речь была плохо разборчивой из-за разбитой челюсти и распухших губ. — Это моя госпожа! Приступ возглавлю я!
— Ха, приступ! Да ты едва держишься на ногах!
Остин, опустивший Холли у каменной стены, подошел к воинственно настроенному графу и похлопал его по плечу.
Тот, обернувшись, прогремел:
— Не сейчас, парень. Не видишь, я занят?
Остин терпеливо подождал, пока граф снова обернется к нему. Холли не хотела оставаться в стороне от событий и как тень следовала за мужем. Увидев свою дочь, граф широко раскрыл глаза.
— Моя крошка! — воскликнул он, и радостная улыбка засияла на его лице. — Моя милая, драгоценная крошка!
Отец, обняв Холли, покрыл ее лицо поцелуями, и она прильнула к нему, почувствовав вдруг, как сильно по нему соскучилась. Остин тут же приблизился, и Холли испугалась, что двое любящих мужчин сейчас начнут предъявлять друг другу права на нее.
— Папа, как ты узнал, что я здесь? — спросила она, одной рукой обнимая мужа, а другой сжимая руку отца. — Как ты узнал, что я нуждаюсь в тебе?
Рыцари расступились, пропуская носилки с раненым. Лежавший в носилках человек, с трудом приподнявшись, ткнул в свою забинтованную грудь.
— Это я сказал ему.
— Натаниэль! — выдохнула Холли. — О боже, я думала, ты убит!
— И я так думал. — Священник погладил тяжелую цепь. — Но, похоже, удар приняло на себя распятие. — Он виновато улыбнулся. — Надеюсь, я не очень напугал вас. Должно быть, я просто упал в обморок от боли. — Один из рыцарей ухмыльнулся, и Натаниэль с негодованием добавил: — Она была просто невыносимой.
Граф де Шастл гневно взглянул на него.
— Мы прибыли бы сюда гораздо раньше, если бы не заблудились по милости святого отца. Мы были уже на полпути в Шотландию, прежде чем сообразили, что направляемся не в ту сторону.
— Сэр, вам ведь известно, насколько жалкими являются мои познания в географии. — Помрачнев, Натаниэль поднял взгляд на башню. — А где барон?
— Он больше никому не причинит вреда, — сказал Остин.
Священник и граф де Шастл одобрительно кивнули. Кэри, прихрамывая, подошел к ним и похлопал Остина по плечу.
Граф перевел взгляд с лица дочери на Остина.
— Пойдем, дитя мое, — произнес он тоном, не допускающим возражений, — тебе пора вернуться домой. Обняв мужа, Холли положила голову ему на плечо.
— Мой дом в Каер Гавенморе.
Остин нежно поцеловал жену, преисполненный благодарности.
— Не будем так поспешно отказываться от приглашения твоего отца, дорогая. Думаю, нам не помешает крепко выспаться на мягких перинах.
Мелькнувшая у него на губах лукавая улыбка предупредила Холли, что и мыслей у него не было о крепком сне.
— Я не возражаю, — пробормотал Кэри, потирая ребра.
— И я тоже, — обессиленно вытянулся в носилках отец Натаниэль.
Когда супруги проходили мимо, священник схватил Холли за руку. Молодая женщина ощутила, как напрягся ее муж, но печальная тень в глазах отца Натаниэля уступила место улыбке.
— Надеюсь, вы позволите от всей души благословить… вас обоих.
Получив благословение священника и отца Холли, Остин подхватил жену на руки и, уткнувшись ей в шею, прошептал:
— Полагаю, сегодня вечером у тебя будет время познакомиться с одним моим другом. Некий мастер Флагшток горит желанием получить удовлетворение за все оскорбления, запятнавшие его честь.
— Смею заверить тебя, я с огромным удовольствием успокою тщеславие твоего приятеля, — шепнула в ответ Холли.
Услышав ее звонкий смех, молодой рыцарь из свиты графа де Шастла, откинув забрало, приветственно поднял копье и, покраснев, воскликнул:
— Да здравствует леди Холли, самая красивая женщина Англии!
Остин обвел всех гневным взглядом, и приветственные крики оборвались. Он с непередаваемой нежностью посмотрел на свою жену, и у Холли перехватило дыхание.
— Да здравствует леди Холли, — провозгласил Остин, и его голос далеко разнесся в хрустально-прозрачном воздухе, — обладательница самого прекрасного сердца!
Голоса англичан и валлийцев слились воедино в восторженном крике. В тот момент, когда Остин усаживал Холли на коня впереди себя, раздались радостные звуки фанфар, и все, изумленно переглянувшись, посмотрели в небо, откуда и донесся этот торжествующий гимн любви.
Эпилог
— Холли Фелиция Бернадетта де Шастл!
Увидев спешащего к ней через лужайку мужа, Холли спрятала улыбку, опустив глаза на шитье. Красивое лицо Остина было недовольно нахмурено, в то время как трехлетняя девочка, которая удобно устроилась на плечах у папы, что-то весело болтала, склоняясь к его уху.
Остин остановился на самом краю ковра, обогнув по пути корзину, в которой спала его новорожденная дочь, и взмахнул перед Холли свитком пергамента.
— Ты знаешь, что это такое?
Отложив рукоделие, Холли рассеянно накрутила на палец черный локон шестилетней дочери, задремавшей у нее на коленях.
— Это письмо от барона Глостера, — выдвинула она предположение. — Рассуждения о погоде. Сплетни о новой любовнице короля. Жалобы на его бесконечные болезни…
Остин развернул послание, но ему пришлось оторвать руки дочери от своих глаз, чтобы прочесть его.
— "Не считайте меня назойливым, Гавенмор, но мне уже не раз приходила в голову мысль, что ваша старшая дочь составит хорошую партию безутешному вдовцу". Ну да, безутешный вдовец! Ему следовало бы сказать, старый повеса!
Глухо заворчав, Остин скомкал послание.
Дочурка радостно захлопала отца по волосам.
— Мой папа — мишка-ворчун!
— Папа не мишка-ворчун, Гвинни. С тех пор как король вернул ему титул, он — граф-ворчун. — Спустив дочь на землю, он поручил ее заботам няньки, а сам опустился на ковер рядом с Холли. Его лицо помрачнело. — Уже началось, да? Я надеялся, что у нас впереди будет еще пара спокойных лет. Холли успокаивающе положила голову на плечо мужа.
— Ты же знаешь, это неизбежно. Фелиции и Бернадетте уже по восемь. Остин нахмурился.
— Где близняшки?
— Дядя Кэри учит их стрелять из лука.
Остина передернуло.
— Надеюсь, он надел кольчугу.
— Уверена. По-моему, ему хватило того раза, когда девочки уронили ему на голову горшок с цветами. С тех пор я ни разу не видела его без шлема. А потом они спалили северную башню, решив пожарить в очаге каштаны.
Остин покачал головой.
— Уму непостижимо, как им удалось запихнуть в дымоход простыню…
Откусив нитку, Холли что-то буркнула в ответ. Ей была гораздо больше по душе просторная светлая зала, которую построили на месте башни. И дверь в эту залу запиралась только тогда, когда им хотелось уединиться на несколько драгоценных часов и побыть подальше от глаз любопытного потомства.
Остин, взъерошив волосы спящей дочери, провел пальцем по пухлой щечке малышки.
— Они все такие красавицы.
И если раньше в голосе его звучало бы отчаяние, то теперь в нем слышались гордость и удивление от того, что они с Холли произвели на свет этих очаровательных девочек. Даже отец Остина успел понянчить первую внучку. Рис Гавенмор мирно скончался во сне. Теперь он покоился под покрывалом из анемонов рядом со своей женой, обретя наконец покой.
Холли провела рукой по серебристым волосам на висках мужа.
— Боюсь, в ближайшие несколько лет тебе предстоит узнать, что существуют более страшные мучения, чем те, что одолевают мужчину, у которого красивая жена. Например, тебе придется отваживать женихов от шести красавиц-дочерей. Надеюсь, ты не станешь воображать, что на тебе до сих пор лежит проклятие.
Остин заключил жену в объятия.
— Ты и наши девочки всегда будете моим благословением. Он поцеловал жену, мгновенно воспламенив неугасающее чувство.
Нежные ласки супругов прервал стук копыт.
— Остин, этого не может быть! — воскликнула Холли, увидев появившегося на фоне достроенных крепостных сооружений всадника в полных боевых доспехах.
Ее муж, пожав плечами, посмотрел на нее с хитрой улыбкой, перед которой она никогда не могла устоять.
— Доспехи подарил твой отец, а мне пришло в голову, что хоть одна из наших дочерей должна уметь самостоятельно отваживать назойливых ухажеров.
Стройная всадница уверенно осадила коня и сняла шлем. По спине ее рассыпался каскад черных, как смоль, волос.
— Мама, я видела, как ты целуешься с папой. Как можно! — Вскинув носик, девушка презрительно фыркнула. — Никогда не буду целоваться при людях.
Остин усмехнулся.
— Вся в меня!
Всадница, развернув коня, пустила его галопом, бесстрашно обогнув на полном скаку угол крепостной стены. Остин и Холли проводили взглядом старшую дочь.
Девушка унаследовала от матери изящество и гордый нрав, а от отца — умение владеть оружием и мужество. Менестрели и поэты уже провозгласили черноволосую голубоглазую леди Айвори самой прекрасной девушкой Англии. Холли с радостью была готова уступить этот титул своей старшей дочери, зачатой двенадцать лет назад на мягчайшей пуховой перине в замке Тьюксбери…
КОНЕЦ
Примечания
1
Chanson — песня (фр.) — (Здесь и далее прим. пер.)
2
Английская мера веса, равная приблизительно 6,3 кг.
3
Игра слов, основанная на том, что в английском языке слово «holly» имеет значение «остролист», а «ivy» — «плющ».
4
Hollylock — мальва (англ.).