– Завтра во второй половине дня мы идем в музей, в египетские залы.
      Леди Марджори сделала лицо, какое бывает у Харриет, когда мисс Силвер напоминает ей о том, что пора ложиться спать. Джек добавил:
      – Это очень полезно для моей подопечной, а вашу кузину интересуют древности.
      – Рядом с нашим домом есть какие-то римские развалины. Наверное, они вполне подошли бы, чтобы их показывать гостям, но идти смотреть на мумии? Это ведь мертвые люди! Смотреть на них еще хуже, чем наступить на могилу. А на тех, кто их выкопал, лежит проклятие.
      – Именно по всем этим причинам Харриет страшно хочется пойти туда.
      – Господи, неужели ваша подопечная такая толстокожая?
      Джек рассмеялся.
      – Еще какая толстокожая, скажу вам с радостью. Вы и сами убедитесь в этом, если пойдете смотреть на мертвых египтян. Вы знаете, что жен и рабов фараонов хоронили вместе с ними в пирамидах? Некоторые ученые считают, что заживо.
      Румянец сошел с лица леди Марджори, и Джек пожалел, что пошутил над девушкой, которая, кажется, обладала избытком тонких чувств в отличие от Элли и Харриет… слава Богу. Внучка Монтфорда белокура, синеглаза и округла в соответствии с идеалом высшего общества – и почти такой же ребенок, как Харриет, на пресыщенный взгляд Джека. Но она была леди, поэтому он попросил у нее прощения.
      – И потом, разве не вы только что говорили о своем желании стать смелой? Выше голову, солдат!
      Марджори с недоумением посмотрела на Джека.
      – Прошу прощения. Я привык обучать новобранцев. Я хотел сказать – берите уроки у Макбета и доведите свою храбрость до точки, откуда нет возврата.
      Внучка маркиза выглядела совершенно сбитой с толку.
      – То есть победите свои страхи. Если вы не можете видеть мертвого фараона, вы никогда не сможете противостоять Монтфорду. И вы никогда не сможете выйти за вашего рыцаря без страха и упрека.
      – Я сказала вам, что Гарольд – сын барона, а не рыцарь.
      Джек еще раз извинился, губы у него кривились. Леди Марджори расправила плечи и сказала:
      – Но вы правы. Я так и сделаю. В какое время вы придете? И скажете ли вы моей кузине о моем намерении встретиться с ней?
      – Ну ясное дело. Вы, может, думаете, что с Монтфордом трудно иметь дело, если ему противоречить. Вы еще не знакомы с нашей Элли.
      Леди Марджори плотнее закуталась в накидку.
      – Возможно, я передумаю, если мисс Силвер похожа на моего дедушку. Если моя кузина человек неприятный, не вижу оснований в очередной раз страдать от проявлений чьего-то дурного характера.
      – Вздор. Мисс Силвер вовсе не похожа на маркиза. Она само совершенство, и вы с гордостью будете называть ее кузиной.
      Марджори улыбнулась и сказала:
      – Видите ли, она в такой же степени внучка Монтфорда, что и я, а вы – сын графа.
      – Я прекрасно осведомлен о своих и ваших предках, мисс.
      – Да, но даже моему дедушке пришлось бы согласиться, что это было бы идеально – такое супру…
      – Договоримся на три часа?
 
      Элли отнеслась к возможности познакомиться с кузиной иначе.
      – Не вижу оснований знакомиться с этой молодой леди. – И она развязала ленты шляпы, намереваясь остаться дома, когда Джек и Харриет пойдут в музей.
      – Неужели вам неинтересно?
      – Увидеть, саркофаги? Да. Но я смогу сходить туда и в другой день. Познакомиться с кузиной? Вы уже сказали, что это глупая, избалованная девчонка. Кажется, именно так вы выразились. Да, кажется, вы еще сказали, что она хитрая. Я учила стольких молодых леди вроде этой, что мне хватит до конца дней моих. – И Элли принялась осторожно стягивать дорогие перчатки из мягкой желтовато-коричневой йоркской кожи.
      Джек едва удержался от того, чтобы не помочь ей. Он отступил на шаг, подальше от соблазна, и сказал:
      – Да, но это дружелюбная девчонка, которой хочется знать своих родственников.
      – Эти так называемые родственники успешно игнорировали мое существование всю мою жизнь. Теперь я могу с таким же успехом игнорировать их.
      – Вы, конечно, слишком справедливый человек, чтобы обвинять леди Марджори в антипатиях старших членов семьи. Она всего лишь девочка. Возможно, она пытается залатать разрыв.
      – Без одобрения лорда Монтфорда, даю слово. Я не могу потворствовать непослушанию. Это может дурно повлиять на Харриет.
      – Вам кажется, что Харриет стала послушной?
      – Когда это ее устраивает. И когда некоторые запрещают ей хвалить дрессированных лошадей в цирке, но при этом разрешают восьмилетней девочке попробовать прокатиться на пони стоя.
      – Врач сказал, что рука у нее не сломана.
      Элли принялась стягивать вторую перчатку, словно Джек ничего не сказал.
      – Как вы заметили, леди Марджори молода. Она не понимает, какие неприятности может причинить человек могущественный, богатый и решительный вроде лорда Монтфорда. Он может отречься от нее и лишить приданого, как поступил с моей матерью. Захочет ли возлюбленный моей кузины жениться на ней в таком случае? Или маркиз может отослать ее от тех, кого она любит, к какому-нибудь дальнему родственнику или в свое имение в тропиках. Женщина, особенно молодая женщина, не властна над собственным будущим – над ним властен глава семьи.
      – Эта девочка прекрасно понимает, кто держит в руках вожжи, но она желает поартачиться.
      – Значит, она, кроме всего прочего, еще и эгоистична. Конечно, Монтфорд не может лишить наследства свою наследницу, но он может лишить Денег родителей леди Марджори либо вынудить их уехать из их дома. Будет ли моя кузина рада узнать, что ее родители страдают из-за ее детского упрямства?
      – Значит, ей следует забыть о возлюбленном ее детства и проявить слабость, согласившись выйти замуж за того, кого выберет дед? Монтфорд подыскивает для нее лондонского политического деятеля или дипломата, а леди Марджори предпочитает жить в деревне.
      Элли колебалась, понимая, что в аристократических семьях девочек растят для того, чтобы превратить их в пешки в династических шахматных играх. Она знала также, что у молодых девушек – как и у старых дев – есть свои тайные мечты.
      – А что насчет вас?
      – В качестве перспективного жениха? Монтфорд скорее выдаст девочку за черта, чем за меня. А если вы спросите, где я предпочитаю жить – в городе или деревне, – я отвечу: конечно, в городе. Деревня хороша для охоты или пикников, но больше ни для чего, насколько мне известно.
      – Вы прекрасно поняли, что я говорю о том, что Монтфорд обладает всеми возможностями закрыть ваш клуб, если вы помешаете его планам. Вы сами сказали мне, каким влиянием он пользуется в правительстве. Мировые судьи и половина судов у него в кармане. Он может предъявить сфабрикованные обвинения против «Красного и черного» и против меня. Он может сделать так, что я никогда не найду работу.
      – Нет, этого он не может. Здесь у вас будет работа, пока Харриет нуждается в вас. Вы мне нужны.
      – Это вы так говорите. А что, если вы лишитесь вашего дохода? Или решите послать Харриет в школу? Что тогда? Или, возможно, ее дядя потребует ее к себе. Или ее бабка в Бате настолько оправится, что пожелает общества Харриет. И мне тогда понадобится работа.
      – Вы выдумываете неприятности. Бабка слишком стара, а дядя слишком распутен, на что им нужно, чтобы у них под ногами вертелся какой-то щенок. И вспомните, моя семья не совсем безденежна или бессильна. Алекс может защитить своих и будет их защищать.
      Элли понизила голос и вертела в руках перчатки, не обращая внимания на то, что может их испортить, и тем выдавая свое волнение.
      – Но я не принадлежу к семейству графа Карда, чтобы меня защищать. Я не член его семьи и не работаю у него.
      – Неужели же вы думаете, что я оставлю вас на съедение львам? Или что я не могу позаботиться о своих обязательствах? Я сказал вам, что никому не дам вас в обиду, и не дам, даже Монтфорду. – Джек взял у Элли перчатки, пока она окончательно не испортила их. – Я думал, что вы начинаете доверять мне. Вы можете мне доверять, и вы это знаете. А теперь проявите такую же храбрость, проявить какую я призывал вашу кузину.
      – Как, она боится встретиться со мной?
      – Нет, она боится мертвых египтян. Если уж эта глупышка может стать выше своих страхов, вы вполне в состоянии провести один час в ее обществе. Монтфорд никогда не узнает, что эта встреча была запланирована, так что он не сможет обвинить ни вас, ни меня, ни леди Марджори. То есть если он услышит о нашей встрече в музее вообще. Я не могу себе представить, чтобы он услышал о ней, потому что вряд ли кто-то из его закадычных дружков посещает такие места, тем более что сейчас в Лондоне почти никого не осталось. И если Хэпворт из «Лондонского наблюдателя» не пошлет следить за нами, никто не напечатает наших имен в газетах.
      Он отдал ей перчатки, а потом смотрел, как Элли натягивает их, приглаживая на запястьях. Но такое искушение еще можно вынести. Он отвел ее руки в стороны и сам завязал ленты ей на шляпе, задержав руку у ее щеки всего на минуту дольше, чем следовало. Эта минута была необходима для него. Он опустил голову к ее губам, сказав себе, что еще один быстрый поцелуй не сделает его еще большим негодяем.
      Как и в прошлые разы, Элли встретила его на полдороге. Она подалась вперед, закрыла глаза и облизнула губы.
      – Вы еще не готовы? – крикнула Харриет от дверей. – Мы опоздаем!

* * *

      Харриет была взволнована встречей с леди Марджори и сделала ей самый лучший реверанс, не дожидаясь приличествующих представлений. Молодая женщина не была ее родственницей, как она поняла, но могла бы стать дальней свояченицей через брак, если бы надежды, молитвы и пожелания Харриет осуществились.
      – Мой дедушка был виконтом, – похвасталась она леди Марджори, прыгая впереди своей новой знакомой и ее горничной по направлению к двери, которая вела в выставочный зал.
      Леди Марджори вовсе не хотелось идти туда, но ей также не хотелось, чтобы невоспитанная сирота с лицом, испачканным джемом, взяла над ней верх. Ах нет, это же веснушки, вот бедняжка.
      – Мой отец – граф.
      – А про моего папу писали в депешах. Он был герой войны.
      Отец леди Марджори вовсе не был героем, он пребывал в Ноттингэме, предпочитая не встречаться с отцом. Она вздохнула, вспомнив о Гарольде и о своих надеждах на замужество.
      – Ничего особенного, – сказала Харриет, испугавшись, что обидела чувства леди Марджори прежде, чем заручилась согласием молодой женщины помочь ей в осуществлении своих желаний. – У меня дядя – убийца.
      Леди Марджори достала флакон с нюхательной солью и огляделась, ища спасения. Капитан прибыл с большой компанией и теперь разговаривал с Гарольдом у входа в музей. Увидев спутников капитана, леди Марджори еще крепче сжала флакончик.
      Две женщины были одеты в том стиле, который чаще можно видеть на углах улиц, чем в изысканных гостиных, а один из мужчин был, должно быть, боксером или пиратом, такой он был высокий и грубый с виду. Возможно, понадеялась леди Марджори, они всего лишь посторонние люди, выбравшие именно это время для осмотра памятников египетской культуры. Потом высокий человек взял под руку самую маленькую и молоденькую из женщин и сказал:
      – У нас с Пэтси есть свои дела, кэп Джек. Мы вернемся через часик. Я буду ее охранять.
      Дедушка просто удавил бы ее, мать увлажнила бы обеденный стол слезами. Отец заломил бы руки и ушел к своей кормовой свекле. Леди Марджори попробовала встретиться глазами с Гарольдом, давая ему понять, что хочет домой. Потом заметила женщину постарше, в темном платье, с отвратительной шляпкой на голове. Она не походила на женщину легкого поведения – с такой-то внешностью!
      – Кузина Эллисон?
      Джек представил их друг другу. Леди Марджори твердо взяла кузину под руку, чтобы не быть вынужденной идти с кем-то из мужчин или – Боже упаси! – с одной из женщин.
      Харриет уже заполучила Гарольда в сопровождающие, чтобы кузины могли поговорить наедине.
      – Держу пари, под этими обмотками нет никаких тел, – сказала она.
      – Конечно, есть. Это ведь Британский музей.
      – Ставлю шиллинг, что нет. Они просто говорят, что есть, чтобы пугать детей и полоумных женщин.
      Одна из этих женщин – леди Марджори – висела сейчас на руке Элли и предпочитала не смотреть на гробы и иероглифы.
      – Вы похожи на вашу матушку, – сказала она. – Я узнала бы вас по портрету, на котором изображены ваша мать и мой отец детьми. Он висел в нашем доме.
      – А я думала, что все следы моей матери были изгнаны из дома предков.
      – Дедушка никогда не заходит в то крыло, где живет наша семья в Моунте. Он посылает за нами, когда хочет прочесть нам наставления.
      – Понятно. Все, что у меня осталось от матери, это миниатюра, написанная, когда мои родители только что поженились. Но благодарю вас за комплимент, хотели вы его сделать или нет. Я считала свою мать настоящей красавицей.
      Леди Марджори сморщила носик, но вызвано это было не запахами, стоявшими в зале.
      – Осмелюсь заметить, вы выглядели бы лучше, чем сейчас, если бы избавились от этой ужасной шляпки и носили бы наряды светлых тонов.
      Элл и выдернула у нее руку и принялась изучать витрины со скарабеями.
      Леди Марджори бросила взгляд на витрину и содрогнулась.
      – Это жуки? Они считали, что насекомые бывают священными?
      – Chacun a son gout, – сказала Элл и по-французски, а потом перевела, когда леди Марджори сообщила, что не понимает по-египетски. – Каждому свое. Я гувернантка, не более того, так что мне не нужно украшать, свою внешность.
      – Я знакома с капитаном Эндикоттом, кузина. Очень даже нужно.
      Элли не ответила. Она изучала соседнюю витрину с драгоценностями.
      Леди Марджори заинтересовалась нагрудными пластинами, кольцами и браслетами, но потом они перешли к статуе с головой шакала, стоявшей на пьедестале.
      – Зачем человеку приделали собачью голову? – спросила она. – Как глупо.
      – Я думаю, это бог Анубис. – Элли посмотрела вперед, на Харриет. – Мне, право, следует быть с моей ученицей, проследить, чтобы она усвоила все это.
      – О, Гарольд знает почти все на свете, так что он может ее научить. Он посещал университет – целый год, знаете ли.
      – Как мило.
      Леди Марджори тоже считала, что это мило, и полагала, что их разговор не закончен.
      – Я, возможно, не такая ученая, как вы, – сказала она, в то время как Элли восхищалась статуэткой кошки. – Если говорить честно, образования я не получила почти что никакого. Маме мысль, что меня отошлют в школу, казалась невыносимой, а дедушка и слышать не хотел о том, чтобы я ходила в местную школу с детьми арендаторов. Гувернантке было все равно, делаю я уроки или нет. Тем не менее, я разбираюсь в моде и знаю, что вы нравитесь капитану Эндикотту..
      – Вздор. У вас живое воображение, вот и все.
      – Говорю вам, в таких вещах я разбираюсь. Ведь поняла же я, что подхожу Гарольду.
      Она посмотрела в противоположный конец зала, чтобы перехватить его взгляд, и слегка помахала ему рукой. Гарольд улыбнулся в ответ. То была роскошь разговора без слов, и Элли стало завидно. Она не завидовала богатству кузины, ее туалетам, драгоценностям или титулу, тем более ее молодости, но вот когда мужчина так смотрит на тебя… Она не была настолько стара, чтобы вспомнить свои детские мечты о любви, мечты, которые не давали ей уснуть по ночам, хотя теперь уже было, наверное, слишком поздно.
      Элли понимала, почему леди Марджори готова отказаться от более выгодного брака, почему она готова рискнуть и навлечь на себя гнев Монтфорда. Ее Гарольд, с его целым годом, проведенным в университете, был приятного вида молодой человек, не более того. Он не носил одежду с той же небрежной элегантностью, что и Джек – а кто носил? – не обладал он ни ростом, ни широкими плечами бывшего офицера, ни его легким, уверенным изяществом. Но он, очевидно, любил леди Марджори. И этого было достаточно.
      Судя по его обращению с Харриет, Гарольд будет хорошим отцом. Судя по тому, как он следит за каждым шагом леди Марджори, он будет верным мужем, и они будут с удовольствием предаваться вместе всяким сельским занятиям. В Лондоне он сможет найти свое место, если Монтфорд примет их после свадьбы.
      Или они решат просто подождать, когда его не станет. Ведь маркиз не вечен. Элл и призналась, что это ужасная мысль, но старик так долго был кукловодом, что пришло время кому-то перерезать веревочки, даже если этот кто-то – Смерть со своей косой. Хотя ожидание для молодых людей – вещь тяжелая, особенно для любящих молодых людей.
      Элли предположила, что поэтому-то леди Марджори и оказалась здесь, бросив вызов деду.
      – А вы не боитесь, что Монтфорд придет в ярость, когда узнает, что вы познакомились со мной?
      – О, он никогда об этом не услышит.
      Как же Монтфорд об этом не услышит? Ведь все услышали вопли леди Марджори, когда Харриет стащила повязку со своей забинтованной руки, добавила каких-то тряпок, обмоталась всем этим и превратилась в маленькую стонущую мумию. Если Монтфорд и не слышал криков своей внучки, он явно услышал крики ее матери, когда девушку привезли домой в обморочном состоянии… и привезли ее тот самый ничтожный юнец из Ноттингэма и печально известный владелец игорного дома.
      Разумеется, Монтфорд все слышал.

      – Да перестаньте же вопить, как кошка! – крикнул Монтфорд своей невестке, отчего та заплакала еще громче. – А вы отпустите мою внучку, – приказал он Гарольду, который поддерживал леди Марджори.
      Обморок у нее прошел, но она еще не пришла в себя от восторга, охватившего ее, когда обнаружила себя в объятиях возлюбленного. И теперь возлюбленный отпустил ее так поспешно, что Марджори чуть было снова не упала на пол.
      – Ступайте в свою комнату, – велел ей дед.
      – Но я…
      – Вы помешали мне писать письма, нарушили мои приказания и порвали себе платье.
      Леди Марджори опустила глаза и увидела, что ее любимое муслиновое платье с узором в виде веточек разорвалось у самого выреза. Произошло это, видимо, в тот момент, когда она упала в обморок в музее. Теперь вырез зиял, как раскрытая устричная раковина, обнажая большую часть жемчужной груди. Марджори разинула рот, точно рыба, выброшенная на берег, и бросилась вверх по витой лестнице. Вслед за ней с криками бежали мать и горничная.
      – Вон отсюда! – Маркиз Монтфорд указал Гарольду на открытую парадную дверь. Он демонстративно не обращал никакого внимания на Элли и Харриет, которые ждали на ступенях снаружи.
      Гарольд подошел к ним. Джек тоже хотел подойти, но Монтфорд ткнул скрюченным пальцем в капитана и сказал:
      – А вы идите за мной.
      Если Монтфорд полагал, что Джек бросится сломя голову выполнять его приказание, он сильно ошибался. Джек подошел к Элли и шепнул:
      – Полагаю, он имеет право получить объяснения. Пусть Джеймс отвезет вас домой. Я найму извозчика.
      – Нет, нам нужно всего лишь перейти площадь, а вам понадобится поехать в клуб. Я… мне будет очень жаль, если гнев лорда Монтфорда падет на вашу голову.
      Джек улыбнулся с успокаивающим видом и похлопан себя по голове.
      – Но вы-то должны знать, что моя голова крепкая и выдержит что угодно.
      – И притом пустая, почему и не умеет предвидеть опасность. Из сегодняшней встречи и не могло получиться ничего хорошего.
      – Как мило, что вы обошлись без «я же вам говорила», – сказал он, беря Элли за руку.
      Она метнула взгляд в сторону Монтфорда, проверяя, заметил ли это старик, и потом слегка пожала руку Джека.
      – Идите и поговорите с его светлостью, пока он не разозлился еще больше.
      Но Джек не собирался плясать под дудку старого лорда. Он поднес к губам руку Элли в перчатке, но повернул ее ладонью кверху и нашел голое место на запястье, между рукавом и перчаткой. И поцеловал это место.
      – Вы не должны этого делать. Лорд Монтфорд, ребенок…
      – Должен. – И Джек снова поцеловал. – А теперь идите.
      Элли взяла Харриет и пошла домой.
      Улыбка Джека стала шире, когда она обернулась и вспыхнула, а Харриет захихикала. Потом улыбка его исчезла, и он последовал за лордом Монтфордом в его библиотеку.
      Монтфорд уселся за массивный письменный стол, не при гласи в Джека сесть. Но тот все равно сел и положил ногу на ногу. Ведь он, как всякий солдат, знал, что лучший вид защиты – это нападение. Джек сказал прежде, чем Монтфорд успел заговорить:
      – В египетском зале не случилось ничего, кроме детской шалости. – Он не дал возможности старику обвинить его, Элли или леди Марджори в заговоре, имеющем целью нарушить его приказания. – Ваша внучка – то есть ваша младшая внучка – невредима. А ее любопытство удовлетворено.
      – Эту курицу заинтересовали древности? Ни за что в это не поверю!
      – Леди Марджори заинтересовала ее кузина, что совершенно естественно, по-моему. А вы сделали мисс Силвер еще более интересной особой, запретив им знакомиться. Вы запретили мисс Силвер приходить сюда, и вы запретили леди Марджори заходить в Кард-Хаус. Они неизбежно должны были где-то встретиться. Запретный плод и все такое.
      Монтфорд оттолкнул письмо, которое писал перед тем, как в холле послышались крики.
      – Вот как? Вы опекаете девчонку Хилдебранд без году неделю и уже настолько Хорошо разбираетесь в воспитании детей?
      Джек стряхнул с панталон пылинки.
      – Я скорее разбираюсь в женщинах. Не важно, молоды они или стары, но мозги у них работают одинаково.
      – Тьфу! Мозгов у них вообще нет. Они не могут даже решить, какое платье на какой бал надеть. Вот почему нужен мужчина, который руководил бы ими. Марджори нужен умный мужчина, а не тот юнец, которого она смогла обвести вокруг пальца, как щенка.
      – Ее возлюбленный кажется достойным малым с хорошей головой на плечах. Он не начал паниковать, когда она упала в обморок, и успел перехватить золотой кубок, который леди Марджори бросила в Харриет, когда увидела, что…
      То есть он не был расстроен ни эмоциональной сценой, которую она устроила, ни тем, что их выгнали из музея. Многие мужчины бежали бы с места событий, бросив свою возлюбленную. Молодой Гарольд остался. Леди Марджори не ошиблась в выборе.
      – Дочь графа может сделать гораздо лучший выбор.
      – Но Гарольд любит ее.
      – Тьфу! – повторил маркиз, захлопнув крышечку на чернильнице. – Я отошлю ее к родственникам ее матери в Корнуэлл.
      – Запретный плод, – снова сказал Джек.
      – Она забудет его, – настаивал лорд Монтфорд.
      – Он поедет за ней.
      – Не поедет, когда узнает, что я лишу ее приданого.
      – Это ведь не подействовало на вашу дочь, не так ли? Мать мисс Силвер вышла за своего ученого, несмотря на ваши приказания и угрозу лишить ее наследства.
      – Тысяча чертей! Мне только хотелось, чтобы маленькая Марджори прошла хоть какую-то школу в Лондоне, прежде чем остановиться на этой деревенщине. Я считаю, что она слишком молода!
      – Но она любит его.
      – А завтра полюбит кого-нибудь другого.
      – Тогда испытайте их чувство, а не отрицайте его. Что вы скажете, если они согласятся подождать шесть месяцев, прежде чем вступят в брак, только бы вы не разлучали их и не встали между ними? – Джек по крайней мере надеялся, что эти болванчики согласятся, раз уж он взялся вести переговоры об их будущем.
      – Один год, и не делая официального оглашения, чтобы за девчонкой могли поухаживать другие. Учитывая, сколько я выложил за ее гардероб, она может привлечь внимание даже набоба.
      – Они молоды, влюблены и любопытны. Вы, конечно, помните об этом? – Возможно, маркиз был слишком стар, чтобы помнить нетерпеливое дыхание страсти, но благородный человек никогда не забудет о фамильной чести. – Шесть месяцев, если только вы не хотите, чтобы ваши правнуки появились на свет прежде венчания родителей.
      Перо в руках Монтфорда сломалось. А Джек продолжал, уверенный в победе:
      – Если после этого они по-прежнему захотят пожениться, у вас не будет оснований запрещать этот брак, во всяком случае, таких, какие показались бы убедительными леди Марджори. Держу пари, что эти детишки все еще будут по уши влюблены друг в друга.
      – Оказывается, в любви вы тоже разбираетесь?
      Джек снова принялся отряхивать пыль с панталон.
      – Хорошо, шесть месяцев. Но чтобы они не давали заранее никаких обетов, ясно?
      – Я не могу отвечать за них. Вам придется поговорить об этом с Гарольдом.
      – Ба, да этот щенок наделает в штаны, если я подниму голос. Скажите ему сами. Это ведь вы ведете переговоры? Вот и передайте этому тупице, что его заберут в королевскую армию, если он обесчестит мою внучку. – Монтфорд ударил кулаком по столу. – Скажите, что ему уже никогда не придется думать о том, чтобы произвести на свет наследника, если он будет фамильярничать с девчонкой.
      Джек кивнул, хотя ему вовсе не улыбалось вести такой разговор.
      – Я скажу. А что насчет мисс Силвер?
      – Как, он и ее собрался обесчестить?
      Джек понимал, что старик увиливает. Этот феномен и гувернантка? Что за нелепая идея.
      – Вы же знаете, что это не так. Я говорю о дружбе леди Марджори с ее кузиной. Вы по-прежнему будете мешать их отношениям теперь, когда девушки уже познакомились?
      – А вы дадите слово, что не имеете никаких бесчестных намерений относительно ее?
      – Господи, да она ведь еще ребенок и к тому же любит Гарольда. Я никогда…
      – Я не о ней. Такая хитрая бестия, как вы, никогда не заинтересуется глупой курицей вроде Марджори. Если бы я думал иначе, я не подпустил бы вас к ней и на пушечный выстрел. Но Марджори – леди.
      – Как и мисс Силвер. Леди с головы до пят.
      Монтфорд окинул Джека изучающим взглядом.
      – Вы так считаете? Что дочь школьного учителя – леди? Хотя она всего лишь учительница, гувернантка?
      – Мисс Силвер такая же ваша внучка, как леди Марджори. И она благородная женщина в самом точном смысле этого слова.
      Монтфорд встал. Беседа была закончена.
      – Вы играете по-крупному, молодой человек.
      – Молодой человек? Нет, милорд, я не молодой человек. Я взрослый мужчина, человек самостоятельный, и я не отвечаю ни перед кем, кроме как перед Короной и Всевышним; И я картежник. А да будет вам известно, картежники всегда играют по-крупному. И играют, надеясь выиграть.
 
      Джек читал нотацию Гарольду и сам себе казался древним старцем. Бывало, он рассказывал новобранцам о всяких болезнях и об умело обращающихся с кинжалами иностранных воинах, но ему никогда еще не приходилось объяснять другому английскому джентльмену, как нужно вести себя со своей почти нареченной.
      Джеку пришлось сказать леди Марджори, что ее неофициальная помолвка будет продолжаться шесть месяцев, Кэллоуэю – что тому тоже следует подождать полгода, прежде чем делать предложение Пэтси, дабы убедиться, что каждый принял правильное решение. Они, кажется, уже обследовали все темные уголки в Кард-Хаусе и в игорном клубе. Что же до Феддера, то у него раз и навсегда отбили всякую охоту преследовать Пэтси.