А.Мец, И.Кравцова
      Предисловие к книге
      "Владимир Шилейко. Пометки на полях. Стихи"
      Владимир Казимирович Шилейко - ученый-ассириолог с мировым именем, переводчик ассиро-вавилонского эпоса на русский язык, поэт, в 1910-е годы входивший в тесный дружеский кружок вместе с Н. Гумилевым, М. Лозинским, А. Ахматовой, О. Мандельштамом. В 1979 году его поэтика стала предметом фундаментального исследования В. Н. Топорова, охарактеризовавшего Шилейко (наряду с В. А. Комаровским) как "значительного и весьма оригинального" поэта, имевшего влияние на поэтов своего круга: Ахматова и Мандельштам "заметили стихи Шилейко и усвоили себе их уроки" {1}. В. К. Шилейко собственного сборника стихов не издал, и его наследие было известно в основном по публикациям в периодической печати 1913-1919 годов. Основанные главным образом на этих публикациях подборки его стихов были помещены Т. И. Шилейко в собранных ею книгах: "Всходы вечности: Ассиро-вавилонская поэзия в переводах В. К. Шилейко" (1987) и "Через время" (1994){2}; оба издания сопровождались статьями Вяч. Вс. Иванова, который дал глубокую характеристику научных и переводческих достижений Шилейко.
      Подготовленная нами книга - итог обращения к архиву Михаила Леонидовича Лозинского, в котором оказался сосредоточенным почти весь корпус сохранившихся автографов и копий стихотворений Шилейко 1913-1917 годов. 31 стихотворение из этого архива печатается нами впервые. В архиве Лозинского сохранился и макет книги "Пометки на полях", который положен в основу настоящего издания.
      В предисловии даются биографическая канва и абрис научной деятельности В. К. Шилейко, но чтобы составить о последней целостное представление, читатель должен будет обращаться к указанным в примечаниях источникам. Среди дневниковых, эпистолярных и мемуарных свидетельств за наиболее интенсивный период его поэтического творчества, 1913- 1917 годов, представлены и новые материалы к литературной биографии В. К. Шилейко. Суммарные текстологические сведения о материалах Шилейко в архиве Лозинского и справка о составе и принципах подготовки текстов в настоящем издании приводятся в преамбуле к примечаниям.
      За помощь в работе благодарим Н. Т. Ашимбаеву, Н. А. Бурановскую, А. К. Гаврилова, А. Л. Дмитренко, А. А. Долинину, В.А. Житникову, Н.И.Крайневу, Т. И. Краснобородько, Н. А. Розову, Н. А. Фрумкину. Особенную благодарность приносим Т. И. Шилейко - за предоставленные для публикации материалы семейного архива, Н. Н. Казанскому - за деятельное участие в работе над переводами греческих и латинских текстов и их комментированием.
      1
      В. К. Шилейко родился 2 (14) февраля 1891 года в семье поручика 91-го пехотного Двинского полка Казимира Донатовича Шилейко (в отставке с 1892 года, с 1897-го - на должности петергофского уездного исправника) и его жены Анны-Екатерины. Отец был римско-католического исповедания, сын же был крещен по обряду исповедания матери - евангелически-лютеранскому и получил имя Вольдемар-Георг {3}.
      По семейному преданию, он с семи лет начал самостоятельно изучать древнееврейский язык {4}. Вполне вероятно, что интерес к Древнему Востоку проявился под влиянием отца, который окончил Петербургский археологический институт уже в гимназические годы своего сына {5}. В предисловии к книге "Вотивные надписи шумерийских правителей" (1915) Шилейко принес дань благодарности преподавателю гимназии М. М. Измайлову - "некогда вложившему в меня первую и самую сильную любовь - любовь к угасшему солнцу Востока". После окончания (с золотой медалью) Петергофской гимназии он поступил на восточный факультет Петербургского университета "по еврейско-арабско-сирийскому разряду", и здесь сразу же начало раскрываться научное дарование Шилейко. Он увлекся ассириологией, курс которой незадолго до того был введен в Петербургском университете академиком П. К. Коковцовым, изучил клинопись и начал самостоятельно исследовать древности из собрания Н. П. Лихачева - этот труд был им в 1915 году обобщен в книге "Вотивные надписи шумерийских правителей", завязал переписку с крупнейшим знатоком клинописи в России профессором М. В. Никольским и с известным французским шумерологом Франсуа Тюро-Данженом {6}; в 1912-1913 годах он - автор трех статей в авторитетных энциклопедиях {7}. Уже к этому времени относятся и первые свидетельства высокой оценки его дарования. "У нас восходит новое светило в лице Шилейко Мне, конечно, не угнаться за этим быстроногим Ахиллесом", -писал академику П. К. Коковцову профессор М. В. Никольский, консультировавший научные работы Шилейко {8}. Но в те же годы жизнь В. К. Шилейко омрачается потерей отца, умершего в конце 1910 или начале 1911 года, и болезнью: у него начался туберкулез легких, заболевание в те времена неизлечимое. При этих обстоятельствах он в 1914 году окончательно оставляет университет (последний лекционный курс прослушал весной 1913-го) {9} и целиком сосредоточивается на научной работе. С 1913 года он состоит внештатным сотрудником Отдела древностей Эрмитажа. В 1914-м его статьи появляются в специальных французских и немецких журналах. В 1915-м Шилейко издает книгу "Вотивные надписи шумерийских правителей", за которую в следующем году его награждают Большой серебряной медалью Российского археологического общества (членом которого он к тому времени уже был избран. Обстоятельства первых пореволюционных лет, когда наличие диплома на время перестало быть обязательным при занятии должности на государственной службе, благоприятствовали ему. В 1918 году он был принят в штат Эрмитажа {10}, вскоре избран членом Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины, действительным членом Российской государственной археологической комиссии, Российской Академии истории материальной культуры, профессором Петроградского Археологического института. С 1924 года заведовал ассирийским подотделом Отдела классического Востока в Музее изящных искусств в Москве. С 1927 по 1929 год был профессором археологического отделения факультета общественных наук Ленинградского университета (читал курсы аккадского, шумерского и - впервые в России - хеттского языков). В конце 1929 года переселился в Москву окончательно. Полученные звания не изменили характера научной деятельности В. К. Шилейко. Он продолжал интенсивные ученые занятия вплоть до ранней кончины от туберкулеза 5 октября 1930 года.
      2
      Время знакомства Шилейко с М. Л. Лозинским точно неизвестно. 1909 годом помечено посвященное Шилейко стихотворение "Нерукотворный Град" в сборнике Лозинского "Горный ключ" (1916). Дарственная надпись Лозинскому от февраля 1916 года (приведена на с. 12 наст, изд.) фиксирует "год дружеского союза 4", заключение которого выпадает соответственно на 1912 год; возможно, в этом нет противоречия, знакомство могло состояться раньше, чем был заключен "союз" {11}. Но все же вероятнее, что первым знакомым Шилейко в круге Цеха поэтов был Гумилев. Согласно воспоминаниям Шилейко о Гумилеве, написанным по просьбе П. Н. Лукницкого, их знакомство состоялось приблизительно в октябре 1911 года в университетском Музее древностей {12}. К осени 1912 года их интересы сблизились, и имя Шилейко появляется среди участников задуманного Гумилевым "кружка изучения поэтов" наряду с О. Мандельштамом, Вас. Гиппиусом, В. Пястом, М. Лозинским, Лебедевым {13}. Однако в связи с главным начинанием Гумилева - Цехом поэтов - имя Шилейко не упоминалось, и далее до 1914 года, когда его стихи были помещены в последнем выпуске "Гиперборея", материалы, относящиеся к этому кругу, о Шилейко умалчивают {14}. За эти два года (1912-1914) до нас дошли лишь свидетельства о его участии в жизни "Бродячей собаки". Эти свидетельства разрозненны, но позволяют составить некоторое общее представление. У Шилейко был вкус к богемной жизни, и в "Собаке" он быстро стал своим человеком. Его знакомый, впоследствии известный ученый, Н. А. Невский в 1927 году писал Шилейко, вспоминая прошлое: "Нажмите на кнопку ларца воспоминаний, и вы ясно увидите свою собственную фигуру, декламирующую мне "Субботу", посвящающую меня в тайны ассиро-вавилонской и египетской мудрости, увидите себя вместе со мной в "Собаке" или за кружкой пива в какой-нибудь пивной, где вы пишете стихи ночной фее" {15}. Ретроспективно о роли Шилейко говорит также и содержание пригласительного письма на юбилей "хунд-директора" "Собаки" Бориса Пронина, сохранившегося в семейном архиве адресата:
      Дорогой Владимiр Казимiрович!
      На зиггурате, сиречь Мансардiи, жрецов Бела-головочных культов состоится
      АПОКОЛИКИНТЕСИС(греч.)
      торжественное празднование
      "L" - (50) летия
      Borisis Pronini
      7-го Декабря н. ст. сего юбилейного года.
      Посылаем Вам cue evocatio в неложной надежде, что Вы, Милостивый Государь, в труд себе не вмините* (так в автографе.- ред.) учинить о сем во вверенном попустительству Вашему Округе - извещение (примерно: А. А. Ахматовой, Н. Цибульскiй* , Наде Григорович (через Кокошу), А. Кузмину*, Юркуну, Ф. Соллогубу*, А. Головину (в Цар. Селе), Н. Ходотову, Бронштейну Я., Тверскому, К. Петеру, Фомину, Щуко, Лаврентьеву, Клюеву, Кругликовой Е. С., Нельдихену, Мандельштаму, А. Волынскому, Люком, Леонтьеву и Кокоше; Н. Д. Курбаковской, Мосолову и др.; проф.А.А. Смирнову - кот. в 40 лет Бориса написал на лат. языке диплом Doctori aestheticae honoris causa (Доктори эстетице хонорис кауса)).
      Ласкаем себя ближайшей счастливой рандевузицией с персональностью Вашей - 7-го Декабря, и повергаем решпекты высокохудожественной Особе Вашей.
      АрбитЪр елеганцiи Борис Зубакин
      Алексей Радаков
      (В. Пяст){16}
      Маруся.
      MDCCCCCCCCCXXV г.
      18 ноября. Москва. {17}
      Сохранились мемуарные, дневниковые и эпистолярные свидетельства о необычайном остроумии Шилейко и сочинении им шуточных стихов. В. Пяст, на нескольких страницах своих мемуаров упоминающий Шилейко в связи с "Собакой", вспоминал о "жоре", особой "форме" шуточных стихов, которой "нельзя пользоваться без разрешения Шилейко" {18}; Г. Иванов потому же поводу упомянул забавный эпизод: "Желавшие написать "жору" должны были испрашивать у Шилейко разрешение, даваемое с разбором. Так, у меня Шилейко потребовал письменного согласия родителей. "Но мой отец умер". - "Это меня не касается",- ответил изобретатель "жоры" - и не разрешил" {19}. "Можно не любить Шилейко, но нельзя не удивляться его исключительному остроумию", -записал Лукницкий в своем дневнике 23 января 1926 года {20}. В качестве еще одного тому примера приведем его письмо Ахматовой, по времени примыкающее к записи Лукницкого:
      Вторник, 16 декабря 24.
      Дорогая собака,
      здоровы ли Вы? Даются ли Вам кости? Хорошо ли Вам? Вы мне не пишете, и мне тревожно думать, что, быть может, Вы теперь в загоне. Разрешите, обратиться к Вам на языке богов:
      Среди животных лев собакам предосаден:
      Без видимых причин ужасно как он жаден.
      К помянутому льву когда приходят в гости
      Собаки бедные, выпрашивая кости,
      То лев немедленно съедает всех гостей,
      Усугубляя тем запас своих костей.
      Комментарии Вы можете прочесть в глазах хозяйки. Обнимаю Вас от всего сердца.
      Ваш друг и брат В. Шилейко.
      P. S. Хотите к нам в таптанник? По весне
      Вы сможете приехать, мой лебедь! - В. Ш. {21}
      Шилейко был причастен к центральным событиям литературной жизни Петербурга зимы 1913-1914 года - диспутам футуристов. Он оппонировал В. Шкловскому после его доклада "О новом слове" 23 декабря 1913 года: "Шилейко взял слово и, что называется, отчестил, отдубасил, как палицей, молодого оратора, уличив его в полном невежестве, - и футуризм с ним вкупе, - сравнив его, то есть футуризм, с чернокнижными операциями...". В.Пяст передает сценку с оттенком юмора, акцентируя то, как Шкловскому удалось парировать эти выпады шуткой {22}. Возможно, выступление Шилейко было актом солидарности с друзьями-акмеистами - акмеизм, наряду с символизмом, был объектом нападок футуристов.
      Самые ранние датированные стихи В. К. Шилейко помечены 1913 годом. Его поэтический дебют состоялся весной 1914 года на страницах редактировавшегося Н. Гумилевым, С. Городецкими и М. Лозинским журнала "Гиперборей" (No9-10, с выходными данными "ноябрь-декабрь 1913"), два из трех стихотворений Шилейко, в нем помещенных, написаны в январе 1914 года. Не позднее весны 1914-го сложился тот дружеский союз, о котором писала Ахматова: "Тогда же, т. е. в 10-х годах, составился некий триумвират: Лозинский, Гумилев и Шилейко. С Лизой {23} Гумилев играл в карты, они были на "ты" и называли друг друга по имени-отчеству. Целовались, здороваясь и прощаясь. Пили вместе так называемый "флогистон" (дешевое разливное вино). Оба, Лозинский и Гумилев, свято верили в гениальность третьего (Шилея) и, что совсем уж непростительно, в его святость. Это они (да простит им Господь) внушили мне, что равного ему нет на свете" {24}.
      С этого времени дружеское общение между ними становится интенсивным. Апрелем помечена первая из сохранившихся в архиве Лозинского дарственная надпись на оттиске статьи Шилейко:
      "Est, qui nес veteris pocula Massici,
      Nec partem solido demere de die
      Spemit..." (Horat. Od. I)
      Auctoris donum
      W.-G. Schileico
      21.IV.1914
      ("С полной чашей иной сока Массийского
      Час забот уделить любит веселию..." (Горац Од I)
      Дар автора
      В-Г Шилейко
      21.IV.1914) {25}
      По материалам Лукницкого, "весной у Лозинского Шилейко читал отрывки из "Гильгамеша". Это побудило Гумилева заняться переводом поэмы. Вскоре он бросил работу, хотя сделал по шилейковскому подстрочнику около ста строк", а "в середине июля Гумилев, заехав ненадолго из Либавы в Куоккалу, вернулся в Петербург и стал жить на Васильевском Острове (5-я линия, 10) у своего друга Шилейки. Ходили на угол 8-й линии в ресторан "Бернар". Иногда втроем - с Лозинским" {26}. Шилейко разделял патриотический подъем Гумилева и вместе с ним участвовал в манифестациях {27}; его патриотические стихи сентября 1914-го написаны с неподдельным подъемом и искренностью. В сентябре, согласно помете под стихотворением этого времени, он жил во Пскове.
      Публикация в "Аполлоне" (1914. No 6-7), осуществленная, несомненно, при поддержке Лозинского и Гумилева, поставила Шилейко в ряд состоявшихся поэтов. Вторая половина 1914 года и начало следующего были у него временем творческого подъема. В майском номере журнала "Вершины" (1915. No 25) Гумилев поместил посвященное Шилейко стихотворение "Ни шороха полночных далей..." {28}.
      21 ноября 1914 года Шилейко выступил на устроенном в "Собаке" "Вечере поэтов Петроградского Парнаса" {29}.
      К сентябрю 1914 года относятся два его стихотворения, обращенные к Ахматовой, - "Ты поднимаешься опять..." и "Уста Любви истомлены...", отмечающие начало истории их дружбы, любви, брака, развода, снова дружбы. По инскрипту Шилейко 20 марта 1915 года (см. примеч. к стихотворению "Есть вера духа.." в наст, изд., с. 147) можно судить о том, что их литературные отношения к этому времени уже приобрели форму диалога.
      Следующее письмо сохранилось в архиве Ахматовой:
      СПб. 10.IX.1915
      Дорогой Владимир Казимирович, пишу Вам два слова наспех. На днях видел Анну Андреевну. У нее в конце августа умер отец. Она сейчас живет у себя в Царском, просит Вам передать, что была бы рада Вас видать. Она больна и скоро должна уехать в Финляндию или в Крым. Побывайте у ней и от меня очень кланяйтесь.
      Николай Степанович невредим.
      Ваш М. Лозинский.
      Р.S. Маковский вернулся. {30}
      Экземпляр отдельного оттиска второй публикации стихов в "Аполлоне" (1915, No 10) В. К. Шилейко надписал:
      Michaeli L. Lozinskio
      antique olori
      Woldemar С. Schileico
      corvus albatus
      Salutem ae felicitatem
      Datum Urbe, pridie Calendas Martias
      Anno Sodalitatis IIII.
      (Михаила Л. Лозинского,
      старинного лебедя,
      Вольдемар Г Шилейко,
      ворон, рядящийся в белые одежды,
      приветствует и желает счастья.
      Подписано в Граде, в канун мартовских календ.
      Год дружеского союза 4.) {31}
      В первые месяцы 1915 года вышла из печати книга В. К. Шилеико "Вотивные надписи шумерийских правителей", создавшая 24-летнему автору имя в ученом мире. Дарственная надпись другу гласила:
      "Hie situs est Phaeton, currus auriga patemi;
      Quern si non tenuit, magnis tamen excidit ausis"
      Michael Leonidae filio
      Lozinski
      Woldemar G. Schileico
      perpetuam felicitatem
      Martis die 20 A.D.1915
      Petropoli
      ("Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница;
      Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он" {33}
      Михаилу сыну Леонида
      Лозинскому
      Вольдемар Г. Шилеико
      непрестанной удачи
      Марта 20 дня 1915 года
      Петроград)
      Второй экземпляр книги был поднесен хозяйке дома с надписью:
      Татьяне Борисовне
      Лозинской
      приносит свой последний
      белый цветок
      В. Шилейко
      20 марта 1915.
      Воспоминания Т. Б. Лозинской проливают некоторый свет на содержание надписи: "Шилейко подружился не только с М Л, но и со мной. Стихи М. Л. он ставил очень высоко: "Поверьте,- говорил он мне,- их еще не удосужились прочесть, за ними будущее". Он сам писал стихи и любил их декламировать мне; стихи были, конечно, символические, и, хотя я, по неискушенности своей в этой поэзии, половины не понимала, но делала вид, что понимаю, потому что почтительное ухаживание Вл. Каз. и общение с ним мне нравились . Неподражаемо читал он Лермонтова "Последнее Новоселье" голос его до сих пор звучит в ушах. Это не было искусство чтеца, но он вкладывал в это чтение столько силы, столько негодования..." {34}.
      Эмоционально и интеллектуально насыщенные отношения друзей отразились в послании Лозинского:
      Вот он стоит передо мной.
      Он желт, он проницаем глазом.
      Но словно огненной волной
      Крутит и распаляет разум.
      Шилей, спеши в мою обитель
      На Il des Apothicaires
      Ты вкусишь золотой сик'eр.
      Которого бежал Креститель.
      5 мая 1916. {35}
      В 1916 году В. К. Шилейко принимал активное участие в заседаниях "Общества ревнителей художественного слова". Приведем отчет, помещенный в "Аполлоне":
      "Общество ревнителей художественного слова заседание 5 апреля посвятило вопросу о применении в русском стихосложении античных метров. Председательствовал проф. Ф. Ф. Зелинский. Прения несколько неожиданно приняли односторонний характер: почти все ораторы, а именно Сергей Маковский, Н. В. Недоброво, Б. В. Томашевский, Валериан Чудовский и В. К. Шилейко, решительно ополчились против античных метров, доказывая стеснительность их, эстетическую неоправданность и даже принципиальную невозможность в условиях русского языка. Зелинский, соблюдая беспристрастие руководителя прений, лишь очень сдержанно защищал точку зрения, для оправдания которой он так много сделал применением "подлинных" размеров в своих переводах. 19 марта Н. Гумилев читал новое свое драматическое произведение "Дитя Аллаха". Н. В. Недоброво подверг разбору построение действия, В. Н. Соловьев - постановочную сторону, Валериан Чудовский лирические достоинства пьесы, Сергей Гедройц - ее идейную сторону. Затем возник незаконченный за поздним временем спор по стилизационной эстетике, вызванный упреком автору, со стороны В. К. Шилейко, в том, что он не выявил в свой драме никакого достаточно определенного во времени и пространстве момента магометанской культуры, наоборот, смешал хронологические и этнографические данные. В защиту свободы творчества от точной науки выступили М. Лозинский и В. Чудовский.
      Затем, 24 марта, В. К. Шилейко прочитал свой перевод ассирийского "Хождения Иштар", предпослав чтению вступительный доклад" {36}.
      Шилейко продолжает заявлять о себе как поэте. 26 мая и 12 декабря 1916 года он выступал на "Вечерах поэтов" в "Привале комедиантов". О первом выступлении сохранилась запись графа П. С. Шереметева, в доме которого на Фонтанке Шилейко жил в это время в качестве преподавателя и гувернера его старших сыновей: "Наш Влад. Каз. оказался здесь своим человеком и также говорил свои стихи, и лучше других" {37}.
      Лето 1916 года В. К. Шилейко провел в имении графа П. С. Шереметева в селе Михайловском Подольского уезда Московской губернии.
      Следующее по времени известие о нем находим в письме Гумилева к Ахматовой от 1 октября 1916 года: "Лозинский сбрил бороду, вчера я был с ним у Шилейки - пили чай и читали Гомера" {38}.
      13 января 1917 года В. К. Шилейко выступил в прениях по докладу С. Э. Радлова "Употребление метафоры у Брюсова" в редакции "Аполлона", и в тот же день он был призван в армию {39}. Сохранившиеся в архиве М. Л. Лозинского письма освещают следующий приблизительно полугодовой этап его биографии.
      19.I.17
      Назначен 172 пехотный запасный, везут в Вильманстранд. Пока сижу в этапных казармах, хорошо!
      Шилейко.
      cor mi {41}, вот мой адрес: 172 пехотный запасный полк, 14 рота, 1-й взвод, 2-е отделение, рядовому Вольдемару-Георгу Шилейко. Пышно?
      Я пытался дважды писать тебе со сборного пункта, но образом мало достойным мужа, почему оба письма и были разорваны. Ныне живу -дивной милостью - величественно и просто, через месяц надеюсь просиять в маршевой роте, на что понемногу приобретаю данные и права.
      В отпуск меня отсюда, по-видимому, не пустят, поэтому крепко целую тебя, передай мой самый сердечный привет Татьяне Борисовне и обоим рычащим. Царскосельской ужо скажи, что малодушным меня перед ней не назовет никто.
      Перебираю четки, жду от тебя белой стаи.
      Весь твой Шилейко.
      29 января 17. {42}
      Облегчить военную участь В. К. Шилейко пытались Б. А. Тураев и П. С. Шереметев. Сохранилось письмо Тураева к жене гр. Шереметева, Е. Б. Шереметевой, от 17 февраля 1917 года: "Я виделся вчера с проф. Н. И. Веселовским и с секретарем Археологического Общества проф. Б. В. Фармаковским. Оба они отнеслись к делу вполне сочувственно; Веселовский говорит, что он и сам знает, какой ужас пребывание в Вильманстранде - он оттуда уже извлекал одного своего знакомого. По его мнению, следует обратиться от имени совета Археологического Общества в Главный штаб (ген. Михневич) с просьбой откомандировать Шилейко для канцелярских или переводческих занятий при штабе или где последний найдет нужным. Мы составили пока летучий протокол совета, в котором будет охарактеризована деятельность Шилейко, и он будет разослан для подписи членам, а затем будет направлен и г. Михневичу. Одновременно с этим, мне вчера звонили из Музея Имп. Александра III и сообщили, что сегодня по поручению Вел. Князя у меня о Шилейко затребуют сведения" {43}.
      Насколько действенными были эти хлопоты, мы не знаем. Вскоре свершилась Февральская революция, и в эти дни Шилейко, по его воспоминаниям, "вернулся из полка" (указана точная дата - 22 февраля) {44}. О том, что в эти месяцы Шилейко был (или бывал продолжительное время) в Петрограде, свидетельствует его записка к П. С. Шереметеву, датированная 6 марта 1917 года {45}. 2 мая Б. А. Тураев открыткой, адресованной в Шереметевский дворец, приглашал Шилейко принять участие в заседании по обсуждению экспедиции в Ван {46}; 12 мая В. К. Шилейко подарил М. Л. Лозинскому оттиск своей статьи с дарственной надписью (см. примеч. 32), 25 мая оттиск той же статьи - Е. А. Грековой. Но июньские письма снова отмечают пребывание В. К. Шилейко в полку: к исполнению воинского долга его, очевидно, побуждало чувство личного достоинства - в вышеприведенном письме от 29 января этот мотив заявлен недвусмысленно. Была, вероятно, и еще одна причина: нижеследующие письма адресованы М. Л. Лозинскому из Феодосии, где формировались воинские части для отправки на Закавказский фронт или в Северный Иран, куда ученый должен был желать попасть по мотивам профессионального порядка.
      Прежде чем привести письма летних месяцев, сделаем отступление. Незадолго до призыва в армию В. К. Шилейко собрал книгу стихов "Пометки на полях", подготовив ее к печатанию в издательстве "Гиперборей" - название издательства и год (1916) указаны на титульном листе, и передал ее М. Л. Лозинскому (о книге, основном предмете нашей публикации, говорится в преамбуле к примечаниям). Приблизительно в конце 1916 года М. Л. Лозинский получил от А.Ахматовой авторский оригинал (машинопись) "Белой стаи" для подготовки в том же издательстве. Редакторская работа Лозинского над "Белой стаей" уже была отражена в печати И. В. Платоновой-Лозинской {47}; материалы архива Лозинского указывают на то, что и Шилейко был осведомлен о ходе этой работы: в черновике письма к Ахматовой от 22 января 1917 года Лозинский приводит советы Шилейко, касающиеся изменения редакции одного и исключения двух стихотворений: последнее диктовалось издательской необходимостью сократить объем книги {48}.
      Среди материалов архива Лозинского, относящихся к "Белой стае", имеется лист с латинским текстом, опубликованным в 1977 году М. Мейлахом, который и дал ему верную интерпретацию {49}. Это - шуточный перевод титульного листа и (несуществующих) заглавий разделов (в "переводе" -книг; пятая книга - поэма "У самого моря") "Белой стаи" на латинский язык:
      A. Achmatidis Fiolentinae
      Columbarum
      Libri quinqe
      Petropoli
      Cura el sumptibus Hyperboreorum
      A.D.MCMXVII
      Liber primus - De Мusa
      Liber secundus - De sollicitudine cordis
      Liber tertius - De penatibus et armis
      Liber quartus - De phantasmatis saeculi
      Liber quintus - De Principe
      (А. Ахматиды Фиолентской {50}
      Гол'убок
      пять книг
      Петроград
      Заботой и попечением Гиперборейцев
      1917
      Книга первая - О Музе
      Книга вторая - О тревоге сердца
      Книга третья - О доме и войне
      Книга четвертая - О фантасмагориях века
      Книга пятая - О Принцепсе {51})
      Текст написан рукой Лозинского (на бланке журнала "Аполлон"), но более чем вероятно, что Шилейко был соавтором этого опуса: нам известен экземпляр первого издания "Белой стаи" из частного собрания, где тот же латинский текст вписан рукой Шилейко (с одним разночтением: третья книга "озаглавлена" De terra natali - О родной земле). Следующие письма Шилейко и ответное письмо Лозинского содержат с этим текстом знаменательную перекличку.
      Дорогой мой, вот мой подробный адрес: 35 пехотный запасный полк, 3 рота, 1 взвод, 2 отделение, рядовому мне. Выступаю, вероятно, в середине июля, очень жду корректур. Питаюсь от алтаря и курю месаксуди,- варварски апокопированное "не судите, да не судимы будете". Что до вина, - claudite iam rivos, pueri! Sat prata biberunt. Да и какого еще вина тому, для кого последним человеческим лицом, осанна! было ее лицо. Столько de solli-citudine cordis.
      Ежели русский ворон будет выходить - прогляди, родимый, мою дрянь и сделай какие хочешь поправки,- благо основной текст никак уже не de musa.
      А впротчем, пребываю неизменно к Вам благосклонным
      Шилейко
      16 июня 17. {52}
      Михаил Леонидович, милый!
      Выступаем совсем на днях, вот мой опять измененный адрес: 35 пехотн. запасный полк, 4 рота, 2-й взвод, рядовому мне. Пришли, дружочек. Бога для, корректуру немедля, и то уж боюсь оне {53} меня здесь не застанут. Посылай заказным. Человек-то, надеюсь, от вас уехал? Небом заклинаю - гони его скорей вон. Написал бы ему, и тебе бы, милый, написал, да нехорошо мне немного. Крепко тебя целую. Постоянно твой
      Шилейко.
      26.VI.17 {54}
      5.VII.17
      Дружочек!
      Perlege, non est ista mycenea littera scripta manti, {55} письмо идет из Пскова, завезенное туда моей женой. Ей же принадлежит авторство прилагаемых эффигий {56}. Если доволен - прими. Полк разбрелся, своевольно и вместо марша, на полевые работы, придется просидеть еще месяца два. Пиши или на старый адрес (3 рота Б, 1-й взвод), или (лучше): Феодосия, P R.{57}
      Твой Шилейко.
      2.VII.1917.
      Дорогой друг Владимир Казимирович,
      получил от тебя три послания: два открытых письма от 16 июня и 26 июня (сие получено 24.VII) и запечатленнейший пакет с весточкой от 5 июля, стихами и двумя лицами, получением коих был много обрадован, тронут и взволнован. Спасибо большое тебе, друже, и Софии Александровне, чья "искусная кисть прельстила" мои "зверски очи".
      Не зная еще, что тебе можно писать до востребования, послал тебе корректуру Columbarum по войсковому адресу простой бандеролью, т. к. заказной не приняли. Верно, она пропала. Теперь шлю еще одну, до востребования, заказной бандеролью. Белая Стая отпечатана, остается обложка и брошюровка. Книжку получишь от Человека, с надписанием, из Слепнева, ибо Человек там с конца июня.
      Неназываемый журнал еще не вышел. Корректуру твоих стихов в нем я читал, и прочь пошел, и так оставил, ибо менять в них нечего.
      Я получил от Анны Андреевны два стихотворения Гума, присланные из Лондона, которые и переписываю для тебя.
      Как твое здоровье? Боюсь, что твое обыкновение прати противу рожна вредит тебе. Но вспомни при случае мои речи и судилище у печки под председательством Человека.
      Живу я с начала июля в Петербурге, с братом, и тружусь довольно много. Присылай мне время от времени таблетки, они содействуют моему душевному спокойствию.
      Твой М. Лозинский. {58}
      Однако посылка Лозинского уже не застала Шилейко в армии и, почти наверное, в Феодосии: 1 августа он, по указанным в анкете сведениям, из полка "по болезни уволен вовсе" {59}, а 8 августа датирована посланная ему уже по петербургскому адресу открытка Н.А. Невского {60}. Ко времени корниловского мятежа, между 25 августа и 2 сентября, относятся воспоминания Л. В. Шапориной: "По приезде мы как-то зашли в Привал комедиантов к Борису Пронину. Восторженно радостная встреча, Борис был всегда восторженно настроен; по винтовой лестнице поднялись в маленькую уютную комнату, где уже находились Шилейко и Виктор Шкловский. Шкловский был в военной форме, помнится, в солдатской куртке, с георгиевским крестом на груди. Он ходил взад и вперед по комнате, скрестив по-наполеоновски руки. Шилейко его поддразнивал. Говорили о ген. Корнилове, тогда началось его наступление на Петроград. - "Мы выйдем его встречать с цветами", говорил Шилейко. - "Вы, конечно", обращаясь ко мне, отвечал Шкловский, - "как все женщины, готовы целовать копыта у коня победителя". Маленький Шкловский хорохорился. Он рассказывал, что крест получил от Корнилова, но будет бороться против него до последней капли крови. - "За здоровье его Величества", - поднял бокал Шилейко и чокнулся со мной.
      Вл. Шилейко был очень талантливый поэт и египтолог, рано погибший от туберкулеза. Очень красивое лицо, напоминавшее изображения Христа, красивые руки с длинными пальцами" {61}.
      В конце сентября - начале октября Шилейко намеревался продолжить занятия с детьми П. С. Шереметева {62}.
      7 октября он получил "Белую стаю" с дарственной надписью (в скобках показано положение печатного текста):
      Владимиру Казимировичу
      Шилейко
      в память многих бесед
      [Белая стая]
      с любовью
      Анна Ахматова
      ...И жар по вечерам, и утром вялость,
      И губ растрескавшихся вкус кровавый...
      Так вот она, последняя усталость.
      Так вот оно, преддверье Царства Славы!
      7 октября 1917
      Петербург {63}
      Следует упомянуть об относящейся к этому или следующему году дарственной надписи В. В. Розанова на выпуске первом "Апокалипсиса нашего времени": "Удивительному Шилейке с памятью музыки из Ишуа - В. Розанов" {64}.
      Следующему письму предшествовали важные события: в апреле 1918 года В. К. Шилейко был зачислен в штат научных сотрудников Эрмитажа и вскоре начал принимать участие в заседаниях Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины (именно эта коллегия упомянута в письме); подробнее об этом говорилось выше. К сожалению, наиболее содержательную часть письма мы не в состоянии прокомментировать: нам не удалось получить сведений ни о той литературной работе, о которой идет речь в начале письма, ни о "перемене в судьбе" М. Л. Лозинского (несомненно, что Шилейко в письме отождествляет себя с "другом Иова"). Из письма явствует, что Шилейко в это время был материально обеспечен и - по-видимому, для лечения - собирался на лето ехать в Крым.
      Во имя бога милостивого, милосердого! {65}
      Многоуважаемый и дорогой
      Михаил Леонидович!
      Посылаю Вам еще одну "ноту", на этот раз доподлинно последнюю; она, как Вы увидите, еще не окончена, но окончание не превысит одной страницы, да в крайнем случае я и сам с ним как-нибудь справлюсь. Я думаю, что совершенно не стоит писать отдельный перевод: достаточно было бы обозначить его тут же над строками, сокращая слова; - я пойму. Мне все кажется, что я страшно Вам досаждаю несвоевременностью этих приставаний.
      Кстати, насчет "несвоевременности". Теперь я соображаю, что Вы, кажется, были несколько удивлены моим молчанием относительно "перемены в Вашей судьбе". Отвечу на Ваше недоумение (вероятно, только предполагаемое моей мнительностью) переводом текста из Книги: "...И услышали три друга Иова о всех этих несчастиях, случившихся с ним, и пошли каждый из своего места... и сошлись вместе, чтобы пойти выразить ему свое сочувствие и утешить его. И еще издали подняли они глаза свои, но не узнали его; тогда они возвысили голос и заплакали, и разорвали одежды свои, и бросили кверху пыль над своими головами. И они сидели около него на земле семь дней и семь ночей, но ни один не сказал еми ни слова, потому - они видели, что скорбь его была очень велика" (Иов 2, 11-13). От себя прибавлю еще два слова: "ибо они любили его" {66}. И когда один из этих друзей, поощренный жалобой Иова, начал ("Если я скажу тебе слово, я, может быть, сделаю тебе больно, - но кто может
      Перехожу теперь к изложению просьбы, повергающей меня в беспредельное море смущения. Вчера я получил письмо от матушки, заклинающей меня прислать ей денег. А я могу получить их только между 15 и 17 мая (моя ближайшая получка от Н. П. Лихачева за часть составляемого мною каталога его клинописных документов). Если Вы до 17-го (лучше возьму эту дату, 15-го может что-нибудь задержать получку) не уезжаете, если, далее. Вас это не затрудняет и если, наконец. Вы успеете (я должен во всяком случае ехать завтра в Петергоф с поездом 12.40, выхожу из коллегии в 12), Вы, может быть, могли бы снабдить меня до 15-16-17 мая 75 или (что даже лучше) 55 рублями (остальные 20 я, как это ни претит моей душе, попробую взыскать с одного из моих должников, недавно разбогатевшего).
      Кстати о деньгах. Ради Бога скажите мне правду, не понадобятся ли Вам те 200 рублей? Раз я в Петербурге, я могу вернуть Вам их 17-го же мая, или вообще когда Вам угодно; в Крыму же, хотя я вообще не собираюсь откладывать погашение этою долга до осени, мне будет несравненно труднее сделать это; я совершенно не знаю, когда моим патронам будет благоугодно уплатить мне мною заработанное, в июне, в июле, в августе? Право, скажите по совести!
      Ваш Вл. Шилейко.
      10 мая 1918. {67}
      Завершим предисловие беглым обзором дальнейших отношений В. К. Шилейко с друзьями.
      В конце 1917 или в начале 1918 года В. К. Шилейко добился взаимности у Ахматовой: когда Гумилев вернулся в Петроград (апрель 1918), Ахматова чуть ли не в первом разговоре просила его о разводе {68}. В том же 1918-м Ахматова и Шилейко зарегистрировали брак, но вместе прожили недолго {69}. Тем не менее и позднее их отношения оставались не только близко-дружескими, но и в какой-то степени определялись узами брака. "Жила на иждивении Вольдемара Казимировича Шилейко", - сообщила Ахматова Лукницкому в ответ на вопрос о своем материальном положении {70}.
      В 1926 году Шилейко, получив у Ахматовой развод, женился (третьим браком) на Вере Константиновне Андреевой (искусствовед, работала вместе с Шилейко в ГМИИ). В 1927 году у них родился сын, и приблизительно с этого времени В. К. Шилейко жил в основном в Москве.
      С Гумилевым Шилейко поддерживал тесные дружеские связи вплоть до его гибели. Уход Ахматовой к Шилейко на их отношения не повлиял: в те же месяцы шла работа над изданием "Гильгамеша", обширное введение Шилейко к которому датировано в книге 17 июля 1918 года, а вскоре, по воспоминаниям Шилейко, "Николай Степанович потащил меня во "Всемирную литературу" и там очень долго патернировал меня. Я около года считался его человеком" {71}.
      Отношения Шилейко с Лозинским, по воспоминаниям Ахматовой, осложнились в 1918 году: "Когда Шилейко женился на мне, он почти перестал из-за своей сатанинской ревности видеться с Лозинским. М. Л. не объяснялся с ним и только грустно сказал мне: "Он изгнал меня из своего сердца"" {72}. Позднее отношения были восстановлены. Свидетельством этому - еще одно шуточное послание Лозинского:
      Дорогой и досточтимым друг.
      Едучи из Крыма в Петербург
      И блюдя обычаи друзей,
      Я пошел искать тебя в Музей,
      Но нашел лишь память о былом.
      Хладный ионический облом*
      Да в подвале - радость для очей
      Молчаливый митинг Ильичей {73}.
      Оказалось, вы по четвергам
      Никаким не молитесь богам.
      Что же делать? Очень жаль. Пиши,
      Досточтимый свет моей души.
      * копию
      М.Л.
      СПб. 9.Х.1927.
      После смерти В. К. Шилейко М. Л. Лозинский поддерживал переписку и живую связь с его женой и сыном Алешей, о чем свидетельствуют ответные письма В. К. Андреевой-Шилейко, сохранившиеся в архиве Лозинского. Сын был гостем в семье Лозинских в первый послевоенный год; 6 ноября 1946 года Вера Константиновна писала: "Начиная с июля месяца, после возвращения Алеши с женой из Ленинграда, я непрерывно стремилась Вам написать и поблагодарить Вас от души за любезный прием, им оказанный Ему очень понравился Ленинград. Но ведь и естественно, что "туда его влечет неведомая сила". Владимир Казимирович очень не любил Москвы..."
      Мандельштам, к которому в 1914 году Шилейко обратил стихотворение "Смущенно думаю о нем...", в середине 1920-х нередко встречался с Шилейко у Ахматовой, о чем известно из дневника Лукницкого. Эпистолярный материал дает краткие, но интересные показания о настроениях обоих в середине 1920-х годов. "...Принял Шилейкино приглашенье пить портер в пивной и слушал мудрые его речи Я живучий, говорил я, а он сказал: да, на свою беду..." - писал Мандельштам жене 17 февраля 1926 года; встречное свидетельство - в письме Шилейко к В. К. Андреевой-Шилейко 16 марта 1928 года из семейного архива: "Вчера днем меня на улице окликнул Мандельштам, куда-то спешивший на извозчике. Так странно было с ним беседовать,- как будто мы на асфоделевых лугах сошлись. Viximus, floruimus! {74} Он еще больше меня приклонился долу, и говорили-то мы о мертвецах". В какой-то неясной ассоциативной связи Мандельштам вспомнил Шилейко во время работы над стихотворением "Внутри горы бездействует кумир..." (1937) {75}.
      Возвращаясь к 1910-м годам, времени первого Цеха поэтов и акмеизма, нужно вспомнить сказанное Мандельштамом: "Шилейко для нас был той же бездной, какой для символистов(?) был Хлебников" {76}.
      {1} Топоров В. Н. Две главы из истории русской поэзии начала века: 1. В. А. Кемеровский - 2. В. К. Шилейко: (К соотношению по этики символизма и акмеизма) // Russian Literature. 1979. Vol. 7. No 3. С. 250, 284.
      {2} В этой книге был помещен наиболее полный по тому времени свод стихотворений В. К. Шилейко (46 текстов).
      {3} Согласно свидетельству о крещении в университетском деле:
      ЦГИА СПб. Ф. 11. Оп. 3. Ед. хр. 54827. Л. 11-11 об. (в дальнейшем: Университетское дело).
      {4} См.: Шилейко Т. И. Легенды, мифы и стихи... // Новый мир. 1986. No 4. С. 200.
      {5} Университетское дело. Л. 14 ("Формулярный список о службе..."; годы учебы отца в институте - 1902-1904).
      {6} В семейном архиве Шилейко сохранилось 12 писем Ф. Тюро-Данжена 19111914 годов и одно 1931 года с соболезнованиями В.К.Андреевой-Шилейко в связи с кончиной мужа.
      {7} "Вавилония" и "Клинопись" в Новом энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона (т. 9,1912; т. 21,1915), "Тетраграмматон" в Еврейской энциклопедии (т. 14, 1913), "Иероглифы" в Энциклопедическом словаре издательства "Деятель" (т. 9, 1913).
      {8} Цит. по: Грибов Р. А. Из истории русской ассириологии: В.К. Шилейко (1891-1930) // Очерки по истории Ленинградского университета. Л., 1968. Т. 2. С. 94. Т. И. Шилейко привела цитату из письма Никольского к Шилейко от 6 июля 1912 года: "Дорогой коллега! Я много слышал о Вас от Б. А. Тураева, но, несмотря на лестный о Вас отзыв, я все же думал, что Вы только ученик первого элементарного класса по клинописи, с успехом переходящий во второй, но, получив Ваше письмо, был совершенно удивлен, увидав в лице Вашем готового ассириолога, овладевшего всеми важнейшими позициями в нашей науке и с мужеством и успехом берущегося за решение самых трудных и неразрешимых проблем. От души Вас при ветствую!.." (Шилейко Т.И. Легенды, мифы и стихи... С. 201; полностью письмо опубликовано Н.А.Бурановской в кн.: Петербургское востоковедение. СПб.. 1997. Вып. 9. С. 516-521). Оценка дарования Шилейко как гениального среди сверстников (ниже мы приводим соответствующую цитату из воспоминаний Ахматовой, передавшей оценки Гумилева и Лозинского) исходила из академической среды: ее встречаем в приведенном в примеч. 10 ходатайстве университетского преподавателя Шилейко, доцента Е. Придика; из современных исследователей ее разделяет академик Вяч. Вс. Иванов (Иванов Вяч. Вс. Одетый одеждою крыльев // Шилейко В. К. Через время. М., 1994. С. 17). П. К. Коковцову, Б. А. Тураеву, М. В. Никольскому, Ф. Тюро-Данжену Шилейко выразил благодарность в предисловии к книге "Вотивные надписи шумерийских правителей".
      {9} В. К. Шилейко был уволен из университета 27 февраля 1914 года. По материалам Университетского дела, он не сдал экзамены за
      второй курс (в 1911 году) и в 1914 числился третий год на втором курсе. В деле имеется врачебное свидетельство от 23 сентября 1913 года, разрешающее Шилейко посещать занятия (приведено в статье: Шилейко Т. И. Легенды, мифы и стихи... С. 201) и прошение декана факультета восточных языков академика Н. Я. Марра от 24 сентября 1913 года оставить Шилейко, имевшего незачтенными 4 семестра подряд, еще один год на втором курсе "по болезни", "принимая во внимание успехи, оказанные им в дешифровании документов, на писанных клинописью" (л. 30), на что 4 ноября последовало разрешение Министерства Народного просвещения (л. 6). Впоследствии В. К. Шилейко достиг высших ступеней научной карьеры, и в специальной и справочной литературе о нем этот факт биографии (отсутствие диплома) иногда корректировался (в том числе в Краткой литературной энциклопедии). С другой стороны, преувеличением было на том же основании назвать Шилейко "самоучкой" ("замечательный ассириолог-самоучка, публикации которого не уступали лучшим работам современных ему западных специалистов", см.: Дандамаев М. А. Ассириология // Азиатский музей - Ленинградское отделение Института Востоковедения. М.,1972. С. 535) - В. К. Шилейко с первых шагов своей ученой деятельности работал в тесном общении со своими учителями, виднейшими востоковедами Б. А. Тураевым, П. К. Коковцовым, М. В. Никольским.
      {10} По ходатайству старшего хранителя Е. Придика директору Эрмитажа графу Д.И. Толстому: "Владимир Казимирович один из лучших знатоков клинописи и ассириологии не только в России, но и за границею, и специальные труды его по достоинству оценены европейскими учеными, помещавшими его статьи в своих лучших на учных журналах. Он в течение ряда лет работал над ассирийскими и клинописными памятниками Эрмитажного собрания, и я неоднократно имел возможность убедиться в удивительных и всесторонних познаниях его в области истории, религии и письменности ассирийского народа он знает также прекрасно семитские языки и египетские иероглифы. Ввиду в высшей степени бедственного его материального положения настоятельно прошу Ваше сиятельство исходатайствовать ему одновременно и назначение ему ассистентского оклада жалованья, ибо дать погибнуть столь гениальному и выдающемуся ученому оставалось бы вечным позором для России, не умевшей оценить по заслугам одного из самых достойных своих научных деятелей" (ОР Гос. Эрмитажа. Ф. 1. Оп. 13. Ед. хр. 949. Л. 1-1 об.).
      {11} О времени знакомства Шилейко с семьей Лозинских писала в своих воспоминаниях Т.Б.Лозинская: "Постоянным нашим гостем в годы 1911-1916 был молодой ученый-востоковед В.К.Шилейко" (архив М.Л. Лозинского). Воспоминания написаны ею в 1946 году, и даты в них могут быть неточными.
      {12} Они в изложении (публикатора В. К. Лукницкой?) и в извлечениях содержатся в нескольких публикациях дневников П. Н. Лукницкого, но не включены (как и некоторые другие известные по печати материалы архива Лукницкого) в итоговую двухтомную публикацию: Лукницкий П.H. Acumiana: Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924-1925. Paris, 991; Т. 2. 1926-1927. Париж; Москва, 1997.
      О знакомстве с Гумилевым см.: Лукницкая В. История жизни Николая Гумилева // Аврора. 1989. No 2. С. 111. О встречах и разговорах с Гумилевым в 1912-1913 годах воспоминания Шилейко приводятся в кн.: Гумилев Н. Стихи. Поэмы. Тбилиси, 1988. С. 48 и след.
      {13} По письму К. Мочульского к В. Жирмунскому 22 октября 1912 года, см.: Письма К. В. Мочульского к В. М. Жирмунскому / Вступ. статья, публ., примеч. А. В. Лаврова // Новое литературное обозрение. 1999.No 1 (35). С. 146.
      {14} Остается неизвестным полный текст упомянутых в примеч. 12
      {15} Цит. по: Иванов Вяч. Вс. Одетый одеждою крыльев. С. 13 ("Суббота" - ст-ние "Я думал: все осталось сзади..."). В том же антураже "поэт и вечный студент Ш." предстает в "Петербургских зимах" Георгия Иванова (Иванов Г. Собрание соч.: В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 35; криптоним раскрыт в кн.: Очеретянский А., Янечек Дж., Крейд В. Забытый авангард. Кн. 2. Нью-Йорк; СПб., 1993. С. 277, см. также в рецензии Р. Д. Тименчика на собр. соч. Г. Иванова: Новое литературное обозрение. 1996. No 16. С. 342). Т.Б. Лозинская в цитированных выше воспоминаниях также писала о Шилейко: "Пил он главным образом пиво, проводя целые часы в трактире, в одиночестве".
      {16} Вместо подписи Пяст поставил монограмму, напоминающую буквы гамма и ипсилон греческого алфавита.
      {17} Почти все названные в письме имена известны в связи с "Собакой" по публикации: Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Программы "Бродячей собаки" // Памятники культуры. Новые открытия. 1983. М., 1987. С. 160-257. В.К. Шилейко на приглашение откликнулся и был на чествовании Пронина: Там же. С. 246 (примеч. 51). Письмо написано на бланке "Странствующего Энтузиаста", об этом начинании Пронина см.: Там же. С. 164. Бела-головочных - игра словами Бел (библейский Ваал) - аккадское божество, и белая головка, т. е. водка. АПОКОЛИКИНТЕСИС (греч.) - искаженное АПОКОЛОКИНТОСИС (греч.) (превращение в тыкву, "отыквление") - сатира Сенеки-младшего, пародийный апофеоз императора Клавдия. Evocatio - воззвание, обращение (лат.).
      {18} Пяст В. Встречи / Вступ. статья, подготовка текста и примеч. Р. Тименчика. М., 1997. С. 191. Пяст продолжает, делая оговорку: "...хотя отнюдь не он, а, конечно, неистощимый Мандельштам был автором и изобретателем ее, первого стихотворения, написанного этой формой:
      Вуайажор арбуз украл
      Из сундука тамбур-мажора.
      - Обжора! закричал капрал:
      - Ужо расправа будет скоро".
      {19} Иванов Г. Китайские тени // Иванов Г. Собр. соч. Т. 3. С. 229; об участии Шилейко в сочинительстве шуточных стихов см. там же, с. 227.
      {20} Лукницкий П. Н. Acumiana. Т. 2. С. 18. Еще один каламбур Шилейко конца 1920-х годов: "Анна Андреевна ездила в Москву, где между прочим ей предложили принять участие в руководстве работой Ленинградского отделения ВОКСа. Шилейко сказал: - Ну тогда в Москве будет ВОКС populi, а в Ленинграде-ВОКС Dei" (Гинзбург Л. Человек за письменным столом. Л., 1989. С. 74. ВОКС - Всесоюзное общество культурных связей с заграницей).
      {21} РНБ. Ф. 1073. Ед. хр. 1891. Шилейко жил в это время в Москве, Ахматова - в квартире Шилейко в Мраморном дворце, где на ее попечение был оставлен сенбернар Тап (Таптан).
      {22} Пяст В. Встречи. С. 184. Шкловский также вспомнил этот эпизод в кн. "Жили-были" (М., 1966. С. 259). Диспут проходил в "Бродячей собаке", см.: Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Программы "Бродячей собаки". С. 221. В. Пяст во "Встречах" дает несколько стилизованную портретную характеристику Шилейко: "Насколько он выглядел молодым, настолько старым, ветхим, согбенным под каким-то безмерным бременем лет казался другой частый гость "Собаки", поэт и ученый Шилейко. Шилейко еще гимназистом вступил в переписку с Лондонскими египтологами и ассириологами; он, еще не кончив университета, был чуть ли не действительным членом Академии Наук (куда, например, многолетний профессор и декан филологического факультета Ф. А. Браун был допущен лишь в качестве научного сотрудника ). Шилейко, как и его единственный в Петербурге учитель, покойный профессор Тураев,- и то могший научить чему-нибудь Шилейко лишь в филологическом, отнюдь не в лингвистическом отношении,- оба они напоминали зараз и бородатых воинов с вывернутыми плечами с архаических древнегреческих сосудов и с ассирийских росписей, - и оживших египетских мумий, несущих на себе весь прах веков под своими длинными сюртуками современного покроя" (С. 183-184). Л.Рейснер в "Автобиографическом романе" солидарное отношение Цеха поэтов к ее стихам, "пропитанным гарью близкого социального пожара", передает через реакцию В.К.Шилейко ("Полный отвращения, Шилейко направился к выходу"), приписывая ему тем самым одну из доминирующих ролей в выступлениях Цеха в "Бродячей собаке", и приводит характеристику, основанную, вероятно, на действительных его "собачьих" импровизациях: "Востоковед и ученый, он любил стих в оправе времени, видел Блока, пишущего рунами, размеренного Брюсова в рельефе на металлических кованых воротах Фив, Андрея Белого в тех неразгаданных письменных знаках, которые опоясывают обломки мертвых городов, памятники рас, исчезнувших с лица земли, или могилы друидов" (Из истории советской литературы 1920-1930-х годов: Новые исследования и материалы. М., 1983 (Литературное наследство. Т. 93). С. 208). Приведем также портрет В.К.Шилейко из "Пережитого" Елены Афанасьевны Грековой (1875-1937) писательницы, жены известного хирурга И. И. Грекова: "Очень интересным гостем моих вторников был В. К. Шилейко, ученый-ассириолог, поэт и остроумнейшая личность. Бледный молодой человек с поднятыми плечами, сутуловатый, в очках, красивый, но без нескольких зубов, с палочкой, он говорил почти шепотом. Странный вид, точно выходец из тьмы далеких тысячелетий, которые он изучал, вроде какого-нибудь шумерийца Алилиены. Он был женат на художнице С.А.Краевской, впоследствии женился второй раз на Анне Ахматовой. Я знаю, что первой жене он запрещал пудриться, завивать волосы и делал сцены в духе Шекспировского мавра. Изучение тысячелетних вотивных надписей не изменило сердца с его слабостями.
      До революции Шилейко жил у графа Шереметева на Фонтанке, где теперь Арктический институт, преподавателем его детей. Какие-то знакомства в бывших аристократических кругах расстроили его, можно сказать, свели с пути . Встретив его, я, желая поднять его веру в себя, начала ему говорить о его способностях, о том, что одаренные люди должны служить человечеству.
      - Что такое человечество и где оно? - насмешливо спросил меня Шилейко.
      - Как что такое человечество?
      - А помните,- отвечал чудак,- в старое время в "Ниве" и в подобных журналах появлялись объявления: "Если кто-нибудь соберет известное количество марок, то получит сервиз". Кто выдаст его? Так и человечество,продолжал Шилейко. - Где его искать, что это такое?
      Разумеется, он думал о человечестве, может быть, более, чем я, но любил поострить.
      И он часто отвечал мне остротами. Однажды после лета, приехав с дачи, я встретила его - что вы поделывали летом?
      - Я пил пиво, - отвечал он, как всегда нараспев и очень тихо, и, как всегда, желая меня, очевидно, поразить или рассмешить.
      - Что же, вы считаете это занятие делом?
      - Позвольте мне ответить маленькой сказочкой Андерсена,- отвечал Ш.,- в одном доме жил ученый, булочник и домовой. Домовой любил книги и булочки. Однажды ученый собрал книги и уехал. Домовой, любивший книги, растерялся, но невольно вспомнил о вкусных булочках и понемногу успокоился..." (частное собрание, С.-Петербург).
      {23} Здесь ошибка чтения рукописи или описка Ахматовой; правильно "Лозей" (дружеское прозвище Лозинского, также "Лозинька"); речь идет именно о нем, а не об упоминавшейся ею выше Лизе Кузьминой-Караваевой.
      {24} Ахматова А. Лозинский // Ахматова А. Сочинения: В 2 т. /Сост. М. М. Кралин. М., 1997. С. 139. Ниже еще два замечания о Шилейко: "Лозинский был образованнее всех в Цехе (о шилейкинском чаромутии не берусь судить). Шилейко толковал ему блию и Талмуд". Ср. в "Воспоминаниях" В. С. Срезневской: "Шилейко был другом Гумилева и Ахматовой. Их так и называли: триумвират. Причем роль Цезаря, пожалуй, больше всего подходила Коле. Не знаю, кто был Брутом..." (Искусство Ленинграда. 1989. No 2. С. 55).
      {25} Перевод из Горация - В. Орлова. Примечателен выбор цитаты для надписи - первая ода Горация обращена к Меценату. Надпись - на отдельном оттиске статей: Tete d'un demon assyrien a I'Ermitage Imperial de Saint-Petersbourg; Notes presargoniques // Revue d'assyriologie et d'archeologie orientale. 1914. Vol. 11.
      {26} Гумилев Н. Стихи. Поэмы. С. 53. К тому же времени и месту относятся воспоминания Ахматовой: "Мы вместе поехали в Петербург. Несколько дней у папы провела (а он у Шилейко был, и даже одну ночь я потом ночевала у Шилейки). Вообще эти дни мы проводили с Шилейко и Лозинским" (Лукницкий П. Н. Acumiana. Т. 1. С. 100-101).
      {27} Гумилев Н. Стихи. Поэмы. С. 56.
      {28} В "Колчан", однако, эти стихи Гумилев поместил без посвящения. В архиве Ахматовой хранился отдельный оттиск "Письма о русской поэзии" из "Аполлона" (номер неизвестен) с дарственной надписью Гумилева Шилейко (Лукницкий П. Н. Acumiana. Т. 2. С. 335).
      {29} См.: Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Программы "Бродячей собаки". С. 237.
      {30} РНБ. Ф. 1073. Ед. хр. 1899.
      {31} Противопоставление Лозинского ("старинный лебедь") себе ("ворон, рядящийся...") показательно для самоощущения Шилейко, но ср. также у Ахматовой: "Убежденно говорит о себе: "Я черная...". В подтверждение
      {32} Приводим остальные инскрипты из архива Лозинского:
      Маиво другу Лазынски
      дару сие лист
      штабы он мине
      Помнил
      21-ого декабря 1916 году
      Шилейка В. Каземиро
      (На отдельном оттиске статьи "Из Лихачевского собрания" (Сборник в честь гр. Уваровой. М., 1916)).
      Слова Наммахни: "все превратно в этом мире, но в вечность смотрятся осла моих четыре".
      12 мая 17 Шилейко
      Михаилу Леонидовичу Лозинскому
      (На отдельном оттиске статьи "Две досаргоновские таблетки в Московском Музее Изящных искусств" (Сборник в честь Мальмберга. М., 1917).)
      Наммахни - собственное имя, клинописный текст о выдаче ему ослов из конюшни приведен в этой статье; позднее стал патеси (правителем) города Лагаш; слова о вечности отнесены, по-видимому, к факту сохранности дошедшей через века таблетки. Надпись самого Наммахни и сведения о нем Шилейко привел в статье "Ассириологические заметки", опубликованной в издании: Записки Восточного отделения Русского археологического общества. Т. 25. Пг., 1921. С. 138-139).
      Михаилу Леонидовичу Лозинскому
      с сердечным приветом
      Шилейко
      6 марта 1918
      (На отдельном оттиске статьи "Фрагмент из Богазкёя в собрании Лихачева" // Записки Восточного отделения Русского археологического Общества. Т. 25. Пг., 1918 (тираж отпечатан в 1921)).
      {33} Цитируются (с некоторыми неточностями) "Метаморфозы" Овидия, кн. 2, ст. 327-328. Перевод С. В. Шервинского.
      {34} Архив Лозинского.
      {35} Архив Лозинского, черновой автограф завершенного текста. Впервые напечатано: Ахматова А. Поэма без героя. М., 1989 (с неточностью в тексте).
      {36} Аполлон. 1916. No 4-5. С. 86. Двумя годами ранее Шилейко переводил и эпос о Гильгамеше. В нашей статье нет возможности остановиться на достижениях Шилейко-переводчика, приведем лишь компетентную характеристику: "Замечательный русский ученый В. К. Шилейко был первым, кто перевел всю ему известную совокупность древнемесопотамских поэтических текстов на русский язык. Тогда, в 20-е годы, аналогичных собраний переводов на новых европейских языках не было. Они появились лишь к новому времени. Но ни одному из подобных европейских изданий не удалось воплотить такого соединения одаренности переводчика с научным
      проникновением исследователя, которое было уникальным свойством Шилейко. Поэтому, несмотря на значительные собственно филологические достижения переводчиков новейшего времени, поэтические результаты В. К. Шилейко остались непревзойденными" (Иванов Вяч. Вс. О поэзии древнего Двуречья // Всходы вечности: Ассиро-вавилонская поэзия в переводах В. К. Шилейко. М., 1987.
      С. 14-15). Перевод "Хождения Иштар" был тогда же принят "Аполлоном" и набран - в архиве Лозинского сохранились корректурные экземпляры верстки перевода для последнего номера журнала (1917. No 8-10); в журнале перевод опубликован не был.
      {37} Кравцова И. Анна Ахматова в Фонтанном Доме // Новое литературное обозрение. 1994. No 8. С. 210-212. П. С. Шереметев был председателем Императорского Общества любителей древней письменности и членом-корреспондентом Императорского Московского Археологического Общества (следовательно, коллегой Шилейко по этому обществу, куда последний был избран членом-корреспондентом в январе 1916 года). "Вполне возможно, что предложенное ему место воспитателя явилось результатом стремления материально поддержать подающего надежды ученого" (Там же. С. 210). Рассказ В. К. Шилейко об одном эпизоде его жизни этого периода привел (со слов Ахматовой) в своей книге А. Найман: "Перед революцией он был воспитателем детей графа Шереметева и рассказывал Ахматовой, как в ящике письменного стола в отведенной ему комнате, издавна предназначавшейся для учителей, обнаружил папку с надписью "Чужие стихи" и, вспомнив, что в свое время воспитателем в этой семье служил Вяземский, понял, что папка его, поскольку чужие стихи могут быть только у того, кто имеет свои" (Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 79). И. Г. Кравцова в цитированной статье привела экспромт неустановленного автора:
      Султан сидел в дыму кальяна,
      Перебирая четок нить.
      Ушел Шилейко слишком рано.
      Чтоб Шереметевых учить.
      Перебирая четок нить,
      Султан читал стихотворенье.
      Чтоб Шереметевых учить.
      Уменье нужно и терпенье.
      Выскажем предположение (разделяемое и Н. А. Бурановской) о том, что автором этих стихов был М. Л. Лозинский.
      О жизни Шилейко в доме графа Шереметева писал (с обычными для его "бульварного", по характеристике Ахматовой, стиля смещением акцентов и грубой карикатурностью) Г. Иванов в очерке "Магический опыт", целиком посвященном Шилейко и написанном как отклик на его смерть (впервые: Сегодня (Рига). 1932. No 301; см. в кн.: Иванов Г. Собр. соч. Т. 3. С. 374-382). "Экзотические" детали биографии Шилейко у Г. Иванова (дед - полковник русской армии, перешедший к польским мятежникам; получение крупного наследства от погибшего "приятеля детства" (вскоре промотанное); "кафедра египтологии где-то в Баварии", которой Шилейко пренебрег), разумеется, требуют критической проверки и скорее примыкают к "мифу" о Шилейко, складывавшемуся в 1910-е годы. В то же время центральный эпизод очерка поездка к "магу", - возможно, имел реальную основу. В корпусе клинописных текстов большой объем занимают заклинания и предсказания; специалисты интерпретируют их, изучая в том числе и современную аналогичную практику; соответствующие тексты Шилейко переводил и сам (вошли в книгу "Через время"). Ср. также замечание Ахматовой о "чаромутии" Шилейко в примеч. 24.
      Выступление Шилейко 12 декабря анонсировалось в газетах "День" и "Речь", см. также: Конечный А. М., Мордерер В. Я., Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Артистическое кабаре "Привал Комедиантов" // Памятники культуры. Новые открытия. 1988. М., 1989. С. 133; кроме Шилейко, было объявлено об участии Г. Адамовича, М. Зенкевича, Г. Иванова, М. Лозинского, В. Пяста и др.
      {38} Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. М., 1989. С. 369.
      {39} Его имя значится в конспекте выступлений на этом собрании, хранящемся в фонде Б. М. Эйхенбаума в РГАЛИ, о чем любезно сообщил нам Р. Д. Тименчик. В анкете личного дела (ОР Гос. Эрмитажа) В. К. Шилейко указал, что был призван в армию 13 января, уволен по болезни 1 августа 1917 года.
      {40} Почтовая карточка. Отправлена из Петрограда (адрес: Здесь. Каменностровский 73). Вильманстранд - город в Выборгской губ., на берегу озера Лапвеси (ж.-д. станция Симола).
      {41} Сердце мое (лат.).
      {42} При письме конверт с адресом Лозинского (Каменноостровский 73). Обратный адрес не указан. Татьяна Борисовна и рычащие - жена и дети М. Л. Лозинского; о Т. Б. Лозинской см. в примеч. к ст-нию "С полуотравой мадригала..." наст, изд., с. 149-150).
      Царскосельская- А.Ахматова. Четки... белой стаи. Подразумеваются поэтические сборники Ахматовой: четвертое издание "Четок" вышло в конце 1916 года в издательстве "Гиперборей", первое издание "Белой стаи" в это время готовилось М. Л. Лозинским к печатанию.
      {43} ЦГИА РФ. Ф. 1088. Ед. хр. 807.
      {44} Гумилев Н. Стихи. Поэмы. С. 61.
      {45} Кравцова И. Анна Ахматова в Фонтанном Доме. С. 214.
      {46} Семейный архив Шилейко.
      {47} Платонова-Лозинская И. В. Летом семнадцатого года... (о дружбе А. Ахматовой и М. Лозинского) // Литературное обозрение. 1989. No 5.
      {48} В архиве Лозинского сохранились гранки также и второго издания "Белой стаи" с пометами Шилейко стилистического характера (аналогичные пометы на дарственном экземпляре - см. примеч. 63); вопрос о том, учитывались ли его предложения Ахматовой, требует изучения. Здесь уместно напомнить о ряде реминисценций из стихов Шилейко у Ахматовой (указаны в цитированной статье В. Н. Топорова).
      {49} Мейлах М. Неизданное стихотворение Анны Ахматовой // Анна Ахматова. Стихи. Переписка. Воспоминания. Иконография. Ann Arbor, 1977. С. 73-74. Публикатор справедливо соотнес этот текст с родственными примерами: "Все это перекликается с известной "Антологией античной глупости", сочинявшейся в кругу "Цеха поэтов" и
      "Гиперборея", или вспомним латинский перевод некрасовских строк "У купца у Семипалова живут люди не говеючи...", которые по памяти цитировала в поздние годы Ахматова, приписывая их, кажется, Лозинскому:
      Heptadactilus mercator
      Servos semper nutrit carne..."
      Дополним эти наблюдения выдержкой из малоизвестных воспоминаний Я. Н. Блоха в записи Ю. Офросимова: "Каждый год 8 февраля, в день основания Петербургского университета, романо-германское отделение устраивало традиционный обед, на котором участники произносили речи на всевозможных "живых" и "мертвых" языках и диалектах. Для одного такого обеда поэт М. Л. Лозинский - брат Г Л - перевел на латинский "Что ты спишь, мужичок". Начинался перевод так:
      Quid vernis sephiris dormis rustice vir...
      Мандельштам тут же за обедом перевел это обратно на русский: "Под зефиры весны Что ты спишь, сельский муж..." - и так далее, до конца.
      Между прочим, из среды кружка романо-германистов, с которым был очень близок "Цех поэтов", возникла так называемая "Антология античной глупости"...". (Офросимов Ю. О Гумилеве, Кузмине, Мандельштаме... // Новое русское слово. 1953.13 декабря).
      {50} Латинский "перевод" дает в имени автора и названии книги родительный падеж вслед за конструкцией в издании "Белой стаи". Встречает трудности "обратный перевод" "фамилии" Achmatis из-за необычного способа передачи на латинский; М. Мейлах в цитированной работе назвал его "забавным": "...звучит как современная греческая фамилия в латинизированном оформлении". Наш "обратный перевод" обусловлен предположением, что интенцией авторов, по смыслу и созвучию, было создать латинский эквивалент для "Ахматиды" - Ахматова, как известно, возводила свою генеалогию к хану Ахмату. Суффикс указывает на генеалогию (ср. Багра
      тиды, Аршакиды). См. у Ахматовой в одной из автобиографических заметок: "Этот Ахмат, как известно, был чингизидом" (Ахматова А. Сочинения: В 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 240). Греческие и латинские корни в фамилии Ахматовой искали и за пределами упомянутого тесного дружеского круга, см.: Пяст В. Встречи. С. 111. Фиолентская - от названия мыса Фиолент (под Херсонесом), упоминающегося в поэме "У самого моря" (М. Мейлах в цитированной работе дал несколько иной перевод - "Фиолентинка").
      {51} Подразумевается "царевич" из поэмы "У самого моря"; авторы "перевода" не воспользовались эквивалентами этого слова в латинском, и мы предполагаем у них интенцию обыграть основное значение слова "принцепс" первый , при созвучии "принцепс" - "принц".
      {52} Почтовая карточка, адресована в редакцию "Аполлона" (Разъезжая, 8). Питаюсь от алтаря. Не ясно, подразумевает Шилейко реальные обстоятельства своей армейской жизни или обыгрывает выражение "алтарь отечества".
      Месаксуди. Здесь - в качестве марки курительного табака, от фамилии владельца табачной фабрики в Керчи и магазина в Петербурге (Невский, 72) К. И. Месаксуди. Апокопированное - от апокопа, что означает усечение (отпадение) звуков в конце слова, например "чтоб" вместо "чтобы". "Не судите... будете" - Мф, VII. В целом в этих фразах, по-видимому, обыгрывается созвучие слов месаксуди и не судите, при том, что в первом слове "приставка" ме по звучанию совпадает с отрицанием
      при повелительной форме глагола (в этой форме "не судите") "ме" в древнегреч. языке, а "окончание" те мыслится "апокопированным".
      Claudite iam rivos, pueri! Sat prata biberunt. - Закрывайте канавы, мальчики! Луга уже напоены вдосталь (лат.) (Вергилий, Буколики, экл. 3, а. 111).
      De sollicitudine cordis - о тревоге сердца (или "от тревоги сердца") (лат.), фраза отсылает к названию "книги" в "Белой стае" в латинском "переводе", приведенном в тексте предисловия. Ежели русский ворон будет выходить. Шилейко
      подразумевает себя (см. самохарактеристику в дарственной надписи
      на оттиске из "Аполлона": "ворон, рядящийся в белые одежды", наст, изд., с. 12) и свою книгу, см. ответное письмо Лозинского и примеч. к нему.
      Не de musa - не от музы (или "не о музе") (лат.), ср. название "книги" в "Белой стае" в латинском "переводе" в тексте предисловия). Впротчем... благосклонным. Фразеологически оформленная концовка писем (от вышестоящего лица к нижестоящему) XVIII века.
      {53} Местоимение женского рода множественного числа замещает здесь, вероятно, Columbae, см. в ответном письме Лозинского.
      {54} Почтовая карточка, адресована в редакцию "Аполлона". Помета Лозинского: "Получено 24.VII." Человек (здесь и в ответном письме Лозинского) - Ахматова; беспокойство Шилейко было вызвано состоянием ее здоровья (в 1915 году у нее обнаружился туберкулез) - из ответа Лозинского явствует, что Ахматова уже в Слепнево.
      {55} Прочти их, / Ведь не микенской рукой писано это письмо (цитата из "Героид" Овидия, 5, 1-2, у автора письма с неточностями; приведенный перевод исправного текста - С. А. Ошерова).
      {56} В это письмо (с описью вложений) были вложены два портрета В. К. Шилейко работы его жены - эффигии, от греч. effigies - портрет, изображение, и автограф стихотворения "В простосердечии на воздухе целебном...". На обороте портрета в профиль Шилейко пометил: "подлежит возврату"; на обороте портрета в три четверти - "возврату не подлежит". Письмо было адресовано в редакцию "Аполлона". Обратный адрес: Псков. Запсковье. Постников ул. д Красавина, от Софии Александр. Шилейко. Почтовый штемпель: Псков 13.7.17.
      {57} До востребования (фр.).
      {58} Автограф - РНБ. ф. 1073. Ед. хр. 1899. Запечатленнейший - игра словами "запечатанный" (ценное письмо было запечатано пятью массивными сургучными печатями) и "запечатленный" (относится к двум портретам Шилейко работы его жены, см. примеч. 56). На Софье Александровне Краевской Шилейко был женат первым
      браком, они были повенчаны 9 июня 1913 года (свидетельство в Университетском деле, л. 46). Сведений о ней удалось собрать мало: училась в Академии художеств, с 1904 (?) преподавала рисование и чистописание, преимущественно в Василеостровской и Коломенской женских гимназиях. В 1914-1915 годах "Весь Петербург" указывает ее адрес: "Васильевский Остров, 5 линия, д. 10", совпадающий с Шилейко, - он уже приводился нами выше. В 1916-1917 годах справочник дает адрес: "Лермонтовский пр., 10". Этот брачный союз, по-видимому, играл малую роль в жизни Шилейко; Ахматова сообщала Лукницкому интимные сведения об этом браке (Лукницкий П. Н. Acumiana. Т. 2. С. 182-183). Т.Б.Лозинская в уже цитированных воспоминаниях писала: "Неожиданно для своих друзей Шилейко женился на женщине много старше его. Н.С.Гумилев шутил, что он женился в благодарность за то, что она воспитала его мать. Конечно, такой брак не сулил ничего хорошего". С. А. Краевской было посвящено стихотворение "Глаза, не видя, смотрят вдаль...", см. наст, изд., с. 95. Columbarum. Речь идет, несомненно, о сборнике стихов B.К.Шилейко, корректуру которого он просил выслать в письме от 26 июня. Лозинский называет его книгу Columbae (Голубки) - так же, как названа в вышеприведенном латинском "переводе" "Белая стая"; может быть, это название мыслилось в их дружеском общении как универсальное для книги стихов вообще.
      "Белая стая", состоит из разделов ("книг"). Человеком Лозинский здесь называет Ахматову (так же Шилейко называет ее в письме от 26 июня). Неназываемый журнал. Речь идет, возможно, об издании, проектировавшемся В. М. Жирмунским, см.: Кофейня разбитых сердец: Коллективная шуточная пьеса в стихах при участии
      О. Э. Мандельштама. Stanford, 1997 (Stanford Slavic Studies. Vol. 12). C. 9. Два стихотворения Гумилева - возможно, "Стокгольм" и "Так вот и вся она, природа...", посланные Ахматовой при письме от июня 1917 года (Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. С. 371, примеч. 12). Брат - Григорий Леонидович Лозинский. Таблетки - глиняные таблички с клинописными текстами (подразумеваются переводы этих текстов, над которыми работал Шилейко).
      {59} ОР Гос. Эрмитажа. Ф. 1. Оп. 13. Ед. хр. 949. Л. 2.
      {60} Семейный архив Шилейко; здесь имеются августовские письма и других корреспондентов.
      {61} Шапорина Л. В. "Хочу записывать дела наших дней..."/Публ. В. Ф. Петровой // Рукописные памятники [Российской национальной библиотеки]. СПб, 1996. Вып. 1. С. 130-131. Шилейко был в "Привале комедиантов", как и ранее в "Бродячей собаке", своим человеком; он находился в "Привале" в ночь на 25 октября, когда посетители услышали залп "Авроры", см.: Рыков А. Мои встречи с Мейерхольдом // Художник и зрелище. М., 1990. С 327.
      {62} По черновику письма Шилейко к Е. Б. Шереметевой, цит. в указанной статье И. Г. Кравцовой (С. 212). Из этого письма также следует, что Шилейко был приглашен на штатную должность в Музей императора Александра III в Москве.
      {63} Частное собрание, С.-Петербург; в этот экземпляр В. К. Шилейко вписал латинский текст, о чем упоминалось в предисловии выше. В нем содержатся и другие записи и пометы Шилейко.
      {64} Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. С. 186. Согласно мемуарам Е. А. Грековой "Пережитое" (см. примеч. 22), Шилейко познакомился с Розановым в доме Грековых: "Однажды этот молодой ассириолог встретился у нас с В. В. Розановым, писавшим тогда об Египте. Розанов очень обрадовался этой встрече. Оказывается, он давно мечтал о ней. Разговор этих двух людей был настолько учен, что некоторые из присутствовавших потихоньку удалились в другую комнату, утомленные этой премудрой беседой. Когда Розанов ушел, Шилейко сказал: "Василий Васильевич по обыкновению своеобразно интересен, в высшей степени оригинален, но ничего не
      знает о Египте"".
      {65} В.К.Шилейко дал здесь свой перевод помещенного выше текста на арабском языке; с этой фразы начинаются все суры Корана.
      {66} Фраза на иврите и ее перевод на русский язык.
      {67} Письмо вложено в конверт с адресом: Румянцевская площадь, д. 1, кв. 7 - вероятно, от более раннего письма.
      В архиве Лозинского сохранилась недатированная записка, примыкающая, вероятно, к теме последней части письма:
      "Получил чеком на В-Камский банк, сегодня взять не могу, приходится завтра. Мне стало хуже. Уезжаю (благодаря Вам) 23-го наверное.
      Ваш Вл. Шилейко.
      P.S. Простите за краткость, я совсем расстроен. Переводы возьму сам, или передайте принесшему это.
      Вл. Ш."
      {68} Лукницкий П.Н. Acumiana. Т. 1. С. 144. Воспоминания В. С. Срезневской о знакомстве с В. К. Шилейко, пришедшемся на это время, см.: Искусство Ленинграда. 1989. No 2. С. 54-55. Тесно связан с Шилейко цикл Ахматовой "Черный сон", вошедший в "Anno Domini", и некоторые смежные стихотворения тех лет. Созвучны мотивам этих стихов сведения, записанные П. Лукницким со слов Ахматовой в
      дневник, в том числе о теневых и интимных сторонах жизни Шилейко. Одно из стихотворений, "Как мог ты, сильный и свободный...", в первой публикации (1922) было посвящено В. К. Шилейко. Другое, "Косноязычно славивший меня..." (1913), принятое Шилейко на свой счет, было ему, возможно, лишь переадресовано, см.: Тименчик Р. Анна Ахматова: тринадцать строчек // De Visu. 1994. No 5-6. С. 66.
      {69} Согласно сведениям, приведенным в решении Народного суда Хамовнического района Москвы об их разводе (8 июня 1926 года), брак был зарегистрирован в нотариате Литейной части Петрограда в декабре 1918 года (семейный архив Шилейко). От В. К. Шилейко Ахматова ушла к А. С. Лурье приблизительно в конце 1920 года.
      {70} Лукницкий П.Н. Acumiana. Т. 1. С. 20.
      {71} Гумилев Н. Стихи. Поэмы. С. 67. В студии художественного перевода при "Всемирной литературе" В. К. Шилейко читал, по его воспоминаниям, ритмику, замещая Гумилева (Там же. С. 67-68). Опубликовано подписанное Лозинским, Гумилевым и Шилеико свидетельство Н. П. Колпаковой об окончании курсов при студии, датированное 15 сентября 1919 года, и ее воспоминания, согласно которым на курсах Шилеико "читал мифологию и античную литературу" и "вел занятия по переводу с немецкого" (Колпакова Н. П. Страницы дневника // Об Анне Ахматовой. Л., 1990. С. 119-120).
      {72} Ахматова А. Лозинский. С. 142-143.
      {73} Музей - Государственный музей изящных искусств, где Шилейко в те годы заведовал подотделом, см. справку в начале предисловия. В подвале музея, согласно комментарию А. В. Шилейко (сообщен Н. А. Бурановской), хранились изготовленные какой-то мастерской бюсты В. И. Ленина.
      {74} Мы жили, цвели (лат., от древнеримских надписей на могильных камнях: Vixit - жил).
      {75} Мандельштам Н. Я. Комментарий к стихам 1930-1937 гг. // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воронеж, 1990. С. 270-271.
      {76} О. Мандельштам в записях дневника и материалах архива П. Н. Лукницкого // Звезда. 1991. No 2. С. 111 (запись от 30 января 1925 года). Взятое под вопрос слово "символистов", записанное Лукницким по памяти, вероятнее всего, и на самом деле ошибочно, здесь могло быть "футуристов" или "будетлян".