- Вот, Имлаанд, это Эленд, - представляет меня Нелли. Эленд, а это Имлаанд Эрхе из Хани, из семьи целителей. Представляешь, родители отправили это создание в первый самостоятельный путь - дойти до Города и войти в Круг Света...
      - Знаю, - отвечаю я. - Многие целительские или жреческие кланы практикуют такое. Так в чем же дело?
      - А дело в том, что Хани отстоит отсюда то ли на восемь, то ли на девять шагов сквозь мироздание. И вот по дороге создание наткнулось на эту самую Арлетт. А она вбила ему в голову, что в Круг Света входить смертельно опасно. И теперь создание не знает, что делать: и в Круг идти боится, и домой вернуться не может, не исполнив заданного. Так и сидит у Влединесс уже полтора месяца. И сидеть здесь ему хреновохреново...
      - Так что можно я у тебя немножко поживу, Эленд? - тихим голосом довершает Имлаанд, краснея от неловкости. - Нелли говорит, что ты добрая...
      - Погоди, - я кладу руку на хрупкое плечико. - Давай сначала разберемся, почему ты боишься войти в Круг. Тебя же послали твои родители, а родители не могут желать тебе ничего плохого.
      - Наверное, не могут, - Имлаанд хлопает длиннющими ресницами. - Но лоини Арлетт тоже не желает мне ничего плохого, а она говорит - Круг отнимет мою свободу...
      Так, эту песенку мы уже слышали и раньше. Ушельцы просто патологически помешаны на свободе. Причем свобода эта понимается ими прежде всего как независимость от любого долга и любой ответственности. И уж никоим образом не как "возможность самому определять пространство принятия решений", как учила меня Лайгалдэ.
      - А почему ты считаешь, что Арлетт желает тебе добра? Она же для тебя абсолютно чужой человек.
      - Меня хотели убить в одном из миров. Кричали - "нелюдь, нелюдь"... А она вступилась, отняла меня у толпы и помогла дойти сюда. Только говорит - мои родители не знают всей правды, потому и послали меня вот так. А правда в том, что Круг не только дает, но и отбирает взамен.
      А вот это уже зацепка! Я быстро оглядываюсь на Арлетт, но та оживленно грузит своих адептов и не обращает ни малейшего внимания на нас двоих - Нелли уже снова убежала с кем-то общаться...
      - А поподробнее не можешь объяснить, Имлаанд? Твои родители наверняка сами входили в Круг, когда были моложе, но ведь они не считают, что потеряли от этого нечто, иначе не послали бы тебя.
      - Я попробую... Лоини Арлетт говорит - у каждого человека есть тень. И так должно быть, потому что не может быть света без тьмы и дня без ночи. Тень нужна, чтобы человек был в равновесии...
      Блинн... Мать моя женщина, а ведь начало срастаться! Эти девчушки на лестнице, помнится, тоже размахивали каким-то Великим Равновесием.
      - ...Но раз это Круг Света, то он и хочет, чтобы люди служили только свету, и делает их как бы своими частичками. Лоини Арлетт сказала - винтиками в машине, но у нас нет машин, я плохо понимаю, что это такое... Вот, а для этого он отбирает у людей тень, и они уже ничего не делают неправильно, потому что знают, как надо. И им уже никогда не больно по-настоящему, а лоини Арлетт говорит - кому не больно, тот не человек.
      - Имлаанд, - перебиваю я, - но почему бы не допустить, что Круг просто делает людей сильнее и умнее? Разве тебе не хочется этого?
      - Да, но лоини Арлетт говорит - слабость есть тень силы. Отними слабость - опять нарушится равновесие. А только человек в равновесии по-настоящему свободен.
      - Так ты боишься потерять свободу? - спрашиваю я как можно ласковее, хотя внутри меня все уже кипит от ярости. Так бы и натравила Стражей на эту Арлетт, но это называется "настучать" и является поступком в высшей степени неспортивным...
      - Нет, я даже не этого боюсь. Просто лоини Арлетт еще сказала, что люди на самом деле делятся на простых и вольных. На тех, у кого можно отобрать свободу, и на тех, у кого нельзя. Первых намного больше, и они, выходя из Круга, даже не замечают, что утратили что-то. А вольные в Круге просто сходят с ума, - Имлаанд опускает глаза и договаривает еле слышно: - И я - из вольных. Лоини Арлетт говорит, что только поэтому и спасла меня, что я - как все они, а не как простые люди...
      Мне приходится укусить себя за руку, чтобы сдержаться. Нет, методика вербовки адептов поражает своим изяществом страх либо сойти с ума, либо оказаться не в числе избранных... Так, я спокойна, я очень спокойна, я не хочу набить морду Арлетт, морду Арлетт набью не я, это сделают и без меня! А я пока буду решать логическую задачку: как объяснить, что такое принцип копирования, детенышу из мира без машин?
      - Знаешь, Имлаанд, Арлетт, кажется, тоже знает не все. Давай я тебе попробую объяснить. Ты ведь доверяешь мне?
      - Ага, - улыбается Имлаанд. - У тебя глаза, как у моей старшей сестры.
      - Так вот, если ты прочитаешь книгу, ты ведь возьмешь из нее нечто. Возьмешь знание, и оно будет уже в двух местах - в книге и у тебя в голове. Но ведь от этого знания в книге меньше не станет, и ее сможет так же взять и прочитать любой другой человек. А теперь представь, что в ту же книгу забралась мышка. Она не будет читать книгу, а просто съест страницу из нее. При этом она тоже получает нечто - пищу себе в брюшко, - но книги становится меньше. Понимаешь?
      - Конечно, понимаю, - кивает Имлаанд. - Это очень просто.
      - А теперь пойми: Круг Света читает входящих в него, а вовсе не ест. Он получил то, что могли дать ему твои родители, и взамен дал им новые возможности. Но ни его, ни их от этого меньше не стало. Так как же он может что-то отобрать у тебя, будь ты хоть трижды из вольных?
      Имлаанд морщит лобик в задумчивости.
      - Ты говоришь так, что хочется верить. Когда народ разойдется, я обязательно спрошу у лоини Арлетт, что она думает по этому поводу.
      - Спроси, - улыбаюсь я. - Но что ты будешь думать, если она скажет тебе, что я говорю неправду?
      - Тогда... Тогда решить смогу только я. Ведь проверить, кто из вас лжет, я не в состоянии.
      - Вот и правильно, - я не отказываю себе в удовольствии прикоснуться к пушистым волосам. - Так всегда и поступай учитывай чужое мнение, но решай самостоятельно. И на всякий случай запомни мой адрес: сектор Девы, улица Седьмая Сосновая, дом шестьдесят шесть, на девятом этаже спросить мадам Гру, а потом Элендис...
      Имлаанд уходит, и теперь я могу не сдерживать более своих эмоций. Трать-тарарать-тарарать и еще раз трать! Если и Маэстине этим закомпостировали мозги - неудивительно, что в Круг Света ее на аркане не затащишь. Сколько я помню, моей милой сестрице всегда нравилось думать, что она не такая, как все, а лучше, талантливее, в общем, избраннее.
      Арлетт тем временем берется за кесмину и начинает что-то вопить - разумеется, тоже о Свободе и Равновесии. Что-то типа: "Дайте белому лебедю черную песню, дайте черному ворону белое небо" - слова абсолютно не запоминаются, напор же такой, что удивительно, как с потолка штукатурка не сыплется. О боги мои, ну где же эта паршивка Маэстина, за какие грехи вы заставляете меня терпеть еще и это!
      "Странник, ты чего такой грустный?" - "Я букву "т" потерял..." Почему им всем так нравится быть проклятыми?!
      - ...Что с тобой? - я и не заметила, как ко мне подкралась эта девчонка в черной шляпе. Похоже, одна из самых верных адепток Арлетт - насколько я помню, та приняла сигарету именно из ее рук. - Тебе плохо?
      - Нет, - бросаю я сквозь зубы. - Просто я не в силах слушать эту песню! "Дайте, дайте..." серому страусу красные ноги, блинн!
      Глаза девчонки неожиданно загораются странным блеском:
      - Я знаю, тебе больно, - произносит она с какой-то неестественной интонацией. - Но ты все равно слушай, слушай - и тебе станет лучше!
      Внезапно она умолкает, окидывая меня странным взглядом. Конечно, от местного стандарта "унисекс" мой внешний вид отличается весьма сильно - широкие черные брюки, корсаж на шнуровке, россыпь браслетов и ожерелий и искрящаяся лента на голове...
      - Ты слишком красива, - никогда прежде я не видела у человека такого взгляда - одновременно зрячего и слепого. - Ты не человек, да? Ты не такая, как все люди?
      - А если и так, что с того? - О Господи, неужели она учуяла во мне одну из Братства?
      - Я знаю, - словно в трансе, повторяет она. - Не бойся меня, леди - я выпью твою боль. Я помогу тебе!
      Я стискиваю зубы. О нет, только не это - четыре года небеса хранили!!! Но уже поздно - она скользнула рукой по моему обнаженному плечу и крепко стиснула мою ладонь...
      * * *
      Вынужденное отступление: хотите знать, после чего я на всю жизнь перестала верить в жалость?!
      ...Тогда мне едва-едва исполнилось восемнадцать. Был благословенный конец лета, пора урожая, тягучие золотые дни сразу после Дня Благодарения. Время меда, вина и яблок. Яблок в тот год уродилось на удивление много, крупных, ароматных, с нежной полупрозрачной кожицей - не белой, не желтой, не зеленой, а понемножку всего... И мы с Ауре почти непрерывно ели эти яблоки, и любили друг друга на яблоках, насыпанных для переборки на пол большого деревянного сарая...
      Я не знала, как называлась эта Суть где-то на полпути между Тихой Пристанью и поворотом на Озу. Я не знаю этого и сейчас и зову ее просто - Мир Яблок. Милый мир, к которому очень шло слово "старомодный", что-то сентиментальное с налетом прошлого века.
      Меня затащила туда моя тогдашняя подруга Брендас. Мне тогда позарез нужны были деньги, а Брендас была родом из этого мира и уверяла, что хозяйка поместья Лиловые Луга очень неплохо платит сборщицам фруктов. Я согласилась и не пожалела - это была не работа, а праздник! Упоительное тепло догорающего лета, напоенного всеми ароматами сада, звонкие голоса девушек, веселый смех, торопливая закуска прямо под деревьями - о, как она была вкусна, самая простая еда! Все девушки были местные, из окрестных сел, и я вполне закономерно оказалась самой легкой среди них. Поэтому именно мне все время приходилось взбираться выше других, чтобы достать самые далекие - и конечно же, самые лучшие - яблоки. Лишь мне одной было позволено лазать по веткам - мой вес они выдерживали без труда. Я просто упивалась своей силой и ловкостью, вися на ветках и швыряя яблоки в подставленные подолы, я прямо-таки плясала на этих ветках, и голос мой звенел над садом громче всех прочих.
      Вот там, в этом воистину райском саду, и настигла меня моя первая любовь, настигла весело-недоуменным вопросом: "А кто она такая и почему ее так заметно?" Я свесилась с ветки вниз головой и доходчиво - разумеется, в пределах своей легенды в этом мире - объяснила молодому человеку с темной бородкой, кто я такая. И очень удивилась, когда он пригласил меня вечером прогуляться с ним по берегу реки. Помню устремленные на меня с завистью глаза всех без исключения девушек: "Ну и свезло тебе, Линдас! Это же сам молодой лорд Ауре, единственный сын хозяйки Лугов!"
      Конечно же, я пришла. Еще раз повторяю - мне было только восемнадцать, я всего четыре месяца как знала свое Истинное Имя, и все мироздание представлялось мне увлекательной игрой. И ласковый ко мне мир не обманул меня и на этот раз - Ауре действительно заинтересовался мною как личностью. Любая из девушек в саду, не исключая, пожалуй, и Брендас, с радостью раздвинула бы ноги перед наследником Лугов - но он выбрал меня.
      Сказочные, невероятные два месяца... Каждый вечер мы с Ауре бродили по берегу реки с чудесным именем Онето, по тем самым лугам, которые дали имя поместью, и рощицам, где деревья уже примеряли алые с золотом наряды.
      Я влюбилась в Ауре почти мгновенно - мне для этого и сейчас-то немного надо, а уж тогда... Я читала ему свои стихи, а он рассказывал мне о столице, где он учился в совсем недавно организованном Политехническом институте, и о первой в стране железной дороге, в прокладке которой он собирался принимать участие... От Онето поднимался туман, а мы сидели на высоком берегу реки, вдвоем закутавшись в его накидку, и мечтали взахлеб. Я рассказывала ему о достижениях моего мира с таким видом, словно это только что пришло мне в голову. Ауре, увлекаясь, иногда начинал набрасывать прямо на песке какие-то расчеты, а после поднимал на меня сияющий взор и говорил, что такой ум - огромная редкость для женщины даже его круга, но еще большая редкость - сочетание такого ума с такой красотой... И все чаще моя рука задерживалась в его руке, и все решительнее мои пальцы пробирались под манжет рубашки Ауре и скользили вверх, к локтю...
      А потом я тайком прокрадывалась в дом, где спали сборщицы, влезала под одно одеяло со ждущей меня Брендас и задыхающимся шепотом излагала ей новые подробности своих похождений. По всем признакам это была та самая воспетая поэтами первая любовь, а такой любви, по строгим канонам Тихой Пристани, была положена верная хранительница тайн, подруга, наперсница и поверенная... Брендас казалась мне идеально подходящей на эту роль - ее дыхание замирало в темноте, и она переспрашивала: "Ну? А что он?" - и вздыхала, не скрывая зависти: "Ох и счастливая ты, Линдас..."
      И когда то, что не могло не случиться между нами, наконец случилось, я не утаила от Брендас и этого - да и разве можно было не похвастаться таким счастьем! Мой светлый лорд, мой самый первый, тот, кто сделал меня женщиной - и я до сих пор благодарна ему за то, как это произошло. Он был всего на три года старше меня, и так боялся своей неловкостью причинить мне боль, и был очень обрадован, когда обнаружил, что замка на моих воротах давно уже нет... в первый раз за все время после ухода с Тихой Пристани я возблагодарила своего гинеколога.
      Это случилось в конце третьей недели наших прогулок. Вскоре начало холодать, и из прибрежной рощицы мы перебрались в сарай-сушильню для яблок. Мы любили друг друга, а потом настежь открывали дверь сарая, и Ауре показывал мне созвездия, называя их именами своей Сути. Так мы и засыпали там, среди густого яблочного аромата, укрывшись его накидкой - в эти ночи я вообще не возвращалась в дом сборщиц.
      И наконец, настал день, когда Ауре надо было возвращаться в город. До начала его занятий оставались три дня.
      О том, что он уже помолвлен с какой-то там Джеммис из соседней усадьбы, я слышала от него и раньше - слышала, но старалась об этом не задумываться. И вот теперь Ауре собрался плюнуть на эту помолвку, предложив мне тайком уехать с ним и там, в столице, обвенчаться...
      В третий раз повторяю - мне было всего восемнадцать лет. А кроме того, я, при всем своем ведьминском свободомыслии, все же выросла на Тихой Пристани!
      На следующий день я, как и было уговорено, в полдень была на холме, под старым буком. Но Ауре не появился и в шесть вечера... Не буду описывать свои тогдашние эмоции - пошло все это и банально, особенно с высоты теперешних моих лет. В общем, где-то около восьми, уже в темноте, я вернулась в дом сборщиц с лицом, покрытым соленой коркой от высохших слез. Одно желание оставалось у меня - ткнуться головой в грудь Брендас и обрести слабое подобие утешения, которое лучшая подруга в такой ситуации просто не может не дать.
      Брендас поджидала меня на крыльце.
      - Явилась! - начала она первая. - Вижу, не удался романтический побег?
      - Ох, Брендас... - я замешкалась, не зная, как лучше начать свои излияния, но их и не пришлось начинать.
      - А между прочим, по твоей милости всех семерых, кто живет в нашей комнате, выгоняют без расчета! Хозяйка сквозь пальцы поглядывала на ваши прогулки с Ауре, но когда узнала, что он хочет обвенчаться с какой-то наемной работницей, приказала ему ехать по реке, а нас...
      В первую минуту я ничего не поняла. Ничего я не поняла и во вторую, ибо была просто оглушена. И только в третью минуту мой ум, так ценимый Ауре, пробудился от романтической спячки.
      - А откуда хозяйка вообще знает об этом, а? Ауре должен был уехать как всегда, никаких особенных хитростей мы применять не собирались. А кроме нас, о побеге было известно только...
      - Да мало ли от кого! Кто-то из девчонок по дурости сказал чересчур громко - вот и нашлись уши, которые услышали... Кто ж знал, что она не станет разбираться, а выгонит всех!
      - Кто-то из девчонок? - все мои слезы моментально высохли, в лицо ударила волна жара. - А кто разболтал девчонкам? Не ты ли, подруженька?! Я же тебе одной говорила, подальше от чужих ушей...
      - Да господи, что ты такого рассказала, чего никто не слыхал? Девчонки и сами к нему под бок не прочь были, они за тебя, между прочим, переживали искренне, расспрашивали меня...
      - И ты отвечала?!
      - А что тут такого? Или делать ловко, а чтоб другие знали - неловко?
      Тогда я еще не знала, насколько деструктивен бывает мой гнев - не помня себя от ярости, я рванула Брендас за волосы... Вспыхнули они мгновенно - я и понять ничего не успела, еще раза два ударила наотмашь по чему попало... И только когда занялся ее шейный платок, и на ее дикий вопль начали выскакивать из дома другие девушки, я сама завизжала как ненормальная и бросилась бежать - все равно куда, только подальше, ибо в тот момент я сама до полусмерти перепугалась того, что натворила...
      После этого я месяц отсиживалась у Пэгги, не решаясь сунуться ни в Авиллон, ни в Мир Яблок. Сейчас я поступила бы иначе, но тогда стыд сковал всю мою логику, как лед ноябрьские лужи. Этого месяца хозяйке Лиловых Лугов хватило на то, чтобы ускорить брак сына и его нареченной Джеммис. Когда я снова объявилась в Мире Яблок, было слишком поздно, и то, что Ауре обещал никогда не забывать меня, было воспринято мною не как утешение, а как утонченное издевательство. Меня, женщину конца двадцатого века, эта покорность материнской воле оскорбила в лучших чувствах.
      Если вдуматься, все это было для меня только благом хороша бы я была, так рано связав себя семьей, да еще на такой Сути! Но тогда это просто не приходило мне в голову. Я действительно безумно любила Ауре и потому не помнила себя от горя.
      В таком состоянии я вернулась в Город-для-Всех - и обнаружила, что никто из моей прежней компании не подает мне руки. Это было не просто осуждение - нет, отлучение от всего совместно пережитого, лишение права на уважение, клеймо навеки! Я пыталась хоть в ком-то найти сочувствие, но все, как один, тащили из перманентной депрессии невинно пострадавшую от моей руки красавицу Брендас. То есть бывшую красавицу - мои прикосновения оставили борозды страшных ожогов на ее лице и шее. До сих пор гадаю - известно ли было им, _за что_ я ударила Брендас, или нет? Или им просто было все равно?
      (Между прочим, сейчас я знаю не меньше десяти целителей, которым под силу уничтожить такие рубцы без следа. И никогда не поверю, что никто из них тогда не знал - хотя бы одного...)
      Боль от потери Ауре слилась для меня с болью от потери друзей в одну чашу - и не думаю, что та, которую Спаситель просил пронести мимо него, была сильно горше... Вот после этого-то я раз и навсегда утратила веру в три вещи: в романтическую любовь до гроба, в так называемых лучших подруг и в людскую жалость.
      Ибо все эти девочки и мальчики с горящими глазами утешают того, кого считают достойным утешения, но никак не того, кто и вправду в нем нуждается. Того, кого боль толкает веной на бритву, но не того, кому она вкладывает в руки меч. Того, кто умеет эффектно страдать, но не того, кто больше любой непристойности стыдится собственной слабости! А я... я же тогда совсем не была сильной, но все равно сумела выкарабкаться без посторонней помощи, сама - слава богам, учеба у Лайгалдэ и в Ордене отвлекли меня от моей маленькой трагедии. И с тех пор я и воспринимаю как оскорбление любую жалость по отношению к кому бы то ни было.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.