Александр Мазин

Белый клинок

Солдат, солдат, глотни вина

Во славу всех богов!

Да будет кровь твоя красна,

Красней, чем у врагов!

Глотни, солдат, и дай глотнуть

И мне, солдат,– за нас!

Сегодня топчем пыльный путь,

А завтра топчут нас!

Глотни, солдат, вкус у вина,

Всегда, солдат, хорош.

А кровь тем больше солона,

Чем больше ее льешь.

Чтоб ты, солдат, приятней пах,

Ты пей, солдат, и пой!

А девки в южных городах —

Толпой, солдат, толпой!

У нас, солдат, Судьба одна.

Молись, солдат, Судьбе!

Чтоб фляга ввек была полна,

И руки – при тебе!

Придут другие времена,

А ты солдат – живой!

Глотни, солдат, глотни вина!

Домой, солдат, домой!

Вино, солдат,– жена и брат:

Глотни – и ты согрет.

А дом, солдат…

Придешь, солдат,

А дома-то и нет.

Солдат, солдат, глотни вина

Во славу всех богов!

Да будет кровь твоя красна,

Красней, чем у врагов!

Конгская песня

Книга шестая

ЧЕРНЫЙ ОХОТНИК

«И было так: пало Небо на землю и обратилось Место Жизни в Место Гибели. Я видел, как изливался огненный дождь с окрыленных колесниц. Я видел, как падали они на землю огненным дождем. И канули в море дворцы, и обратились в золу тучные нивы. И горела кожа земли. Я видел, как рушились горы и вставали горы по слову Последнего Повелителя Махд-Шагош. Но и Он пал.

И я говорю так: прошли века и пройдут века. И настанет день, когда от Огня и Камня, в месте Жизни и Смерти возродится Он, исполненный гнева. И вновь поплывет по Небу Бури его огненная колесница-дракон. И падет Пламя на Камень, и взрастет на камне Семя Зла. И живые позавидуют мертвым. И одно лишь сможет умерить Пламя Гибели: Живая Песнь, Чистая Кровь и Колыбель Грёз. Я, Глас Истинного, говорю: так будет!»

Фахри Праведный Эдзамский. Я говорю!

ЮГ. ГИБЕЛЬНЫЙ ЛЕС.

ГОД ТЫСЯЧА ОДИННАДЦАТЫЙ.

…Истока Зеленой реки, той, что на Побережье называют Проклятой, Тилод достиг к вечеру двадцать восьмого дня. Топь кончилась. Сменив живой островок на связанный лианами плот, Тилод отдался на волю неспешного течения. Он плыл по зеленой воде, разделившей бурлящее Жизнью и Смертью Вечное Лоно, страшный Гибельный лес. Он смотрел на разноцветье сплетающихся крон и знал, что скрывается за ними. Потому что он жил там, в этом страшном лесу. И звали его тогда не Тилодом—Зодчим из Фаранга, а Несмехом. Черным охотником Вечного Лона. Двадцать лет назад… Двадцать лет назад, когда он впервые увидел эту мутную теплую зеленую воду…

ЮГ. ГИБЕЛЬНЫЙ ЛЕС. ДЕВЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО ВТОРОЙ ГОД

ПО ЛЕТОИСЧИСЛЕНИЮ ИМПЕРИИ. ЗА ДВАДЦАТЬ

ЛЕТ ДО ПРИХОДА ОСВОБОДИТЕЛЯ.

Двадцатипятилетний Тилод стоял на корме, у флагштока, и, перевесившись через фальшборт, смотрел с высоты тридцати локтей на жгут кильватерной струи, цветом напоминающий зеленый мрамор, что привозили в Фаранг с Межевых гор. Еще два месяца назад Тилод и предположить не мог такой перемены судьбы. Ведь он только что достиг предела своих мечтаний. Он, родившийся на земляном полу деревенской хижины, в четырнадцать лет потерявший родителей, не имевший ни влиятельных друзей, ни богатых родственников, стал самым молодым зодчим Фаранга! О большем Тилод не мечтал. Не хотел он большего, его вполне устраивало то, что есть. Но Судьба не спрашивает, хочет человек или не хочет. Потому, когда сорок восемь дней назад пересеклись пути сотника Бентана и зодчего Тилода, ни тот, ни другой не знали, что им уготовано Судьбой.

«Строенный меч» ^[1] Бентан, прибыл в Фаранг в конце месяца Увядания. Прибыл с двумя сотнями воинов и личным повелением Великого Ангана. Разместив на одном из кораблей фарангской эскадры, быстроходном трехмачтовике «Победитель», свой отряд, сотник с полудюжиной солдат отправился глотнуть вина в самую чистую из ближайших харчевен.

Случилось так, что и Тилод, фарангский зодчий, заглянул туда же: осушить чашку охлажденного вина. И попался на глаза подвыпившему сотнику.

– Какой здоровяк! – Бентан толкнул плечом своего помощника.

Тот без интереса поглядел на толстощекого парня.

– Мясо,– уронил равнодушно.

Но глаза сотника уже загорелись.

– Эй ты! – закричал он зычным голосом военачальника.– Ты, ты!

Из немногочисленных гостей таверны Тилод последним оглянулся на окрик.

– Поди сюда! – сотник призывно замахал рукой.

– Тебе надо – ты и подходи! – отозвался юноша.

К изумлению солдат, Бентан даже не рассердился.

– Нет, ты гляди, какая у него шея! – заорал он прямо в ухо отодвинувшемуся десятнику.

– Один хороший удар.– Десятник был старым воякой и знал цену шеям.

Сотник хлопнул ладонью по столу, оглядел своих солдат.

– Парень нам нужен! – тоном, не допускающим возражений, заявил он.– Такой богатырь!

Солдаты полностью разделяли мнение десятника, но знали: если сотнику в башку запала мысль, вышибить ее невозможно даже дубиной.

Сотник встал. Встал и сам (!) подошел к молодому зодчему. Обняв его (Тилод брезгливо отодвинулся – изо рта сотника воняло, как из пасти парда), Бентан, хитро улыбаясь, сказал:

– Два золотых «дракона» в неделю! – И подмигнул: ни один из его солдат не получал больше одного.

– Отойди! – сказал Тилод.

Деньги его не заинтересовали. Молодой зодчий, он имел втрое больше.

– Ты увидишь мир, парень! – зашел с другой стороны сотник.

Теперь он был убежден – фарангец нужен ему позарез!

Мир Тилода интересовал еще меньше. Ему вполне хватало родного города.

Он стряхнул с себя руку сотника и встал, намереваясь уйти. Бентан опять не рассердился. Он был в восторге от парня! И, само собой, не собирался его отпускать.

– Карман! – бросил он одному из солдат.– Ну-ка, останови его!

Карман, коренастый, темнокожий, ростом едва по плечо Тилоду, заступил зодчему дорогу.

– Притормози, паренек! – лениво произнес солдат.– Командир тебя не отпускал!

Юноша почувствовал раздражение.

– Что мне твой командир! – сердито сказал молодой фарангец и попытался оттолкнуть солдата.

Тот ловко схватил его за руку и заломил за спину. Карман был когда-то борцом, а зодчий – всего лишь деревенским парнем. Но иногда сила тоже имеет значение. Тилод распрямил завернутую за спину руку с такой легкостью, будто его держала девушка. Он стряхнул с себя Кармана, как бык стряхивает дикого пса, и зашагал к двери.

Все, кто был в таверне, притихли, ожидая развязки.

– Ну-ка, парни! Возьмите его! – закричал Бентан.

Он прямо-таки лучился от радости.

Пятеро солдат поднялись с мест. Но еще прежде отброшенный Тилодом Карман вскочил с пола и ударом под колено свалил Тилода. Вот тут зодчий по-настоящему рассвирепел. Он был увальнем, но, рассердившись, двигался достаточно быстро. Прежде чем солдаты обступили его, он снова оказался на ногах и разбросал их, как щенков. Бентан хохотал. Он ни на минуту не усомнился, что его подчиненные сладят с парнем.

Так и вышло. Получив удар рукоятью кинжала повыше уха, Тилод мешком повалился на грязные доски пола.

– Свяжите его, ребята, и тащите на корабль! – распорядился Бентан.– Да поласковей, хуруги! Из этого мяса я сделаю бойца!

Так зодчий Тилод стал воином-моряком по прозвищу Несмех.

А спустя сорок восемь дней «Победитель» с Тилодом на борту вошел в устье Проклятой и двинулся вверх по реке, вглубь Гибельного южного леса.

Все эти сорок восемь дней молодой фарангец жил словно бы во сне. Каждое утро ему казалось, что сон кончится и он проснется в спальне своего фарангского дома. Сознание Тилода словно раздвоилось. Он учился воинскому искусству, ел, спал, играл с солдатами в гурамскую игру хаг… Но большая часть его «я» онемела, как немеет перетянутая шнуром рука. Сказано: стал моряком-воином. Не совсем так. За сорок восемь дней не сделать воина из новобранца. Несмеха учили натягивать лук, рубить и колоть длинным конгским мечом, знать свое место на корабле – и только.

Тилод стоял на корме, а подгоняемый ветром и веслами «Победитель» полз по мутной зеленой воде между обмелевшими берегами, с которых сползала, выпирала, наваливалась на реку красно-желто-зеленая буйная плоть Юга. Три дня и две ночи в Гибельном лесу. И Тилод начал осознавать, что сон никогда не кончится и придется привыкать в нежеланной судьбе. Гибельный Лес. Оживший кошмар каждого конгая. Даже здесь, посреди широкой реки, Лес старался дотянуться до нежного человеческого мяса. Ночами омерзительные существа вскарабкивались по круглым бортам на палубу и гибли под мечами караульных. Днем крылатые твари, пятнистые южные урги с зубастыми челюстями в локоть длиной, норовили сцапать зазевавшегося моряка. Воины били их из арбалетов, и требовалось не меньше трех болтов^[2], чтобы прикончить такого хищника.

И все-таки здесь, на палубе большого корабля, люди были в относительной безопасности. Но кто из воинов не просыпался по ночам от ужасных воплей? Кто не думал с трепетом о том, что когда-нибудь ему придется сойти на берег?

Так шли они три дня, сжигаемые палящими лучами солнца, сквозь душный, влажный, густой, как студень, воздух Юга, под нескончаемые вопли, стоны, уханье, рев Джунглей.

– О Добрая Богиня,
Пошли нам свежий ветер,
Попутный свежий ветер
Певцам соленых вод.
И пусть беда нас минет,
И пусть нам солнце светит,
И пусть родимый берег
Из синевы встает…– 

пел за спиной Тилода младший кормчий, раскручивая штурвал.

Широкое русло отвернуло вправо, огибая невысокую, густо заросшую лесом гору.

Наверху, в «вороньем гнезде», пронзительно засвистел впередсмотрящий. Тилод поднял голову. Корабль, следуя руслу реки, завершил полукруг. Открылся западный склон горы – голый отвесный обрыв, источенный отверстиями тоннелей и разлинованный уступами террас. Пещерный город.

– Якорь! – скомандовал старшему кормчему капитан и вопросительно посмотрел на командира моряков-воинов.

Бентан напряженно изучал береговой обрыв. Город казался пустым. Ни одного человека ни на террасах, ни в темных отверстиях пещер. Не верил Бентан этой пустоте. Слухи, ходившие на Побережье про обитателей Города-на-Берегу (их еще называли Хозяевами Реки), заставили бы и беспечного держать руку на эфесе меча. В команде «Победителя» беспечных не было. Военный корабль глядел на берег тремя десятками баллист левого борта. Большой корабль с воинским отрядом почти в двести мечей. Не много ли – против каких-то дикарей?

Но во дворце Великого Ангана решили: народец, запросто расположившийся в Гибельном Лесу, может оказаться опасным. Владыка Конга не желал иметь на своей, пусть пока не освоенной, земле никаких независимых селений. Тем более что, по слухам, там были даже беглые ссыльные. В последнее, впрочем, мало кто верил: Гибельный Лес – надежный сторож.

– Спрыснуть их огненным зельем – полезут, как крысы! – возбужденно проговорил солдат, стоящий рядом с Несмехом.

Осторожничает сотник Бентан: подойдешь на расстояние залпа – и, кто знает, не получишь ли сам огненное приветствие? Что там, в этих пещерах? А корабль на реке – как на открытой ладони!

– Два десятка – к высадке! – отрывисто приказал «строенный меч».

– Две шлюпки – на воду! – эхом отозвался капитан.

Минута – и две шлюпки, гонимые слаженными ударами весел, понеслись к правому берегу. Гребцы ловко развернули их у нижних террас, высадили солдат и отошли на положенные двенадцать локтей, взмахами весел удерживая лодки на месте.

Шло время. Густая зеленая вода с шорохом терлась о борта стоящего на якоре «Победителя».

С правой стороны реки доносились обычные звуки полуденных джунглей.

Береговой Город безмолвствовал.

– Они нас ждали! – произнес старший кормчий, ни к кому не обращаясь.

– Нормально, моряк! – отозвался Бентан после небольшой паузы.– Разве мы таились?

– Лучше б им держаться вместе! – нахмурился старший кормчий, заметив: перед тем как войти в пещеры, солдаты разбились на четыре группы.

– Обычный порядок,– отвечал Бентан, думая о другом.

Он подошел к ограждению и посмотрел с высокого борта вниз, в мутную воду. Не то чтобы сотник опасался нападения оттуда. Водившиеся в реке твари у любого отбили бы охоту подобраться к кораблю вплавь. Но когда жизнь человека в течение десятка лет постоянно находится под угрозой, у него вырабатывается особое чутье на опасность. Сумел ли сотник разглядеть что-то в текущей воде? Неизвестно. Крохотная стрелка воткнулась ему в верхнюю губу, и Бентан мешком повис на ограждении, а потом, перевалившись через перила, с шумом плюхнулся в зеленую воду. И прежде чем его тело, увлекаемое тяжестью лат, исчезло в пучине, вокруг корабля – слева, справа, сзади, спереди – вскипела вода. Все происшедшее было полнейшей неожиданностью для конгаев. Десятки маленьких стальных крючьев впились в фальшборт. Десятки смуглых стремительных тел выбросились из воды, будто вздернутые привязанными к крючьям тонкими канатами.

Часть солдат от неожиданности даже не успела взяться за оружие. Это на какое-то время сохранило им жизнь. Те же, кто успел выхватить меч или поднять арбалет, умерли сразу. Быстротой нападавшие были подобны демонам. Совершенно голые, вооруженные лишь короткими трубками в полтора локтя длиной, они щедро сеяли вокруг себя смерть – крохотные стрелки с ядом, убивавшим меньше, чем за мгновение. Нападавших было не больше трех десятков, но вся палуба, казалось, заполнилась мелькающими телами.

Несмех был среди тех, кто не сумел приготовиться к бою. Фарангец не успел бы взяться за меч, будь у него и вчетверо больше времени. Ошарашенный, Несмех пару мгновений тупо глядел перед собой, а потом смуглая рука мелькнула у его лица, твердое ударило в лоб, и свет дня погас.

Очнулся Несмех в полутемной душной пещере. Руки и ноги были умело связаны: пошевелить нельзя, но жилы не перетянуты. Голова побаливала. Но не там, куда пришелся удар. Пол пещеры покрывал тонкий слой щекочущей ноздри пыли. Приподняв голову, Несмех увидел еще нескольких человек, связанных, лежащих на полу.

Следующий час Несмех провел, лежа ничком и пытаясь вытолкнуть языком деревянный кляп с дыркой, позволявший дышать, но мучительно растянувший челюсти. А потом в пещере на миг стало еще темнее и в нее вошли двое. Хозяева Реки.

Среднего роста, мускулистые, поджарые, они двигались плавно и быстро, с той грацией и точностью движений, какие отличают подкрадывающихся кошек. Несмеха освободили одним из первых. Узлы, связывающие юношу, были распутаны почти мгновенно. Пока один из туземцев сворачивал веревки, второй быстро и больно прошелся пальцами по телу Несмеха. А потом оба перешли к следующему конгаю. Боль от тычков твердых, как дерево, пальцев прошла быстро, а вместе с ней исчезли и боль в голове, и мучительное оцепенение от долгого лежания на камне.

Хозяева Реки развязали уже многих. Несмех сообразил, что победители оказались среди плененных врагов, без всякого прикрытия, не вооруженные. Это могло быть бесстрашием, беспечностью, полной уверенностью в себе или попросту провокацией. Но, несомненно, это было и вызовом для воинов, привыкших силой решать свои проблемы.

Несмех заметил, что один из уцелевших десятников украдкой обменялся тайными знаками со своими людьми. И солдаты, вставшие на ноги, чтобы размять затекшие тела, будто невзначай приблизились к распутывающим очередного пленника смуглокожим. Те, казалось, не замечали опасности.

Солдаты Конга отлично обучены. Шестеро набросились на двух туземцев практически одновременно. Нападавшие не издали ни звука и, безусловно, должны были обезвредить туземцев быстро и бесшумно, не привлекая внимания тех, кто, возможно, оставался снаружи. Да, никто – ни напавшие, ни Хозяева Реки – не издали ни звука. Больше того, туземцы даже не прервали своего занятия. Стремительное мелькание тел, десяток глухих ударов – и все шестеро конгаев валяются на полу, а туземцы, освободив очередного пленника, переходят к следующему. Будто ничего не произошло.

Такое впечатляет. Других попыток напасть на смуглокожих не было, и, освободив всех, Хозяева Реки вышли.

Теперь у конгаев появилась возможность изучить свою тюрьму. Низкая широкая пещера с единственным выходом – на изолированный карниз шириной около двух шагов и длиной чуть больше десяти. Под ним – обрыв, а тридцатью локтями ниже – река. Желающих прыгнуть вниз не нашлось. Под поверхностью Проклятой обитала смерть. А что туземцы напали на корабль из воды – так на то они и Хозяева Реки. Но даже если бы беглецу и удалось благополучно выбраться на берег, там его уже поджидал Гибельный Лес. В джунглях, на илистом дне Проклятой… Так и так – смерть.

В пещере оказалось сорок шесть пленников. Все – воины. Большинство – из отрядов, высланных на разведку. Эти тоже не успели оказать сопротивление. Не успели даже понять, что произошло. Просто разведчикам вдруг стало трудно дышать, и при этом ими овладело странное веселье. Очнулись уже в пещере. Наверняка без магии не обошлось. О судьбе остальных моряков-воинов и корабельной команды никто ничего не знал. Но предположения были самые мрачные. Впрочем, сейчас пленников больше занимала собственная судьба.

Вскоре стало ясно, что морить голодом их не собираются. Сверху на карниз спустили бочонок с пресной водой и еду. Пища был неизысканная: рыба и сырые плоды. Но зато – в достаточном количестве. Пленники поели. А через час сверху сбросили лестницу, и появившийся туземец знаком предложил всем подняться наверх.

Пленные выполнили просьбу-приказ и один за другим взобрались на широкую террасу двадцатью локтями выше. Здесь их встретили двенадцать Хозяев Реки. Они были очень похожи друг на друга: худые, с кожей, испещренной шрамами, обтягивающей мощные узлы мышц, длинные черные волосы, собранные в пучок на затылке. Вся одежда этих людей состояла лишь из головных и набедренных повязок. Черты смуглых лиц напоминали конгайские, но кожа потемнее. И сами лица живей, подвижней. Когда Хозяева Реки общались друг с другом, выражения сменяли одно другое с огромной быстротой. Это был язык более полный, чем короткие реплики, которыми они обменивались.

Хозяева Реки выбрали из числа пленников девятерых, причем девятым оказался Несмех. Юноша удивился, когда туземец коснулся его груди указательным пальцем. Удивился потому, что восемь уже выбранных были, безусловно, лучшими из воинов.

Туземец был на поллоктя меньше ростом, чем Несмех, в полтора раза уже в плечах. Но юноша ни на мгновенье не усомнился в том, что Хозяину Реки ничего не стоит вышибить из него дух. Худая, жилистая, похожая на лапу парда рука вряд ли слабее толстой мускулистой руки конгая.

Девятерым предложили подняться еще выше. На сей раз не по лестнице, а по веревке с узлами. Несмех, взобравшийся последним, имел возможность сравнить движения солдат с пластикой туземцев. Тела Хозяев Реки, казалось, сами взлетали вверх, как будто руки касались веревки только для вида.

Следующий карниз оказался еще шире. Вход же в пещеру – не грубо обработанная каменная арка, а что-то вроде украшенного резьбой портика. Девять конгаев вошли внутрь. Рядом с каждым беззвучно двигался выбравший его туземец.

Шли довольно долго. Свет, шедший снаружи, давно померк, но светились сами стены подземного коридора: тусклое сине-зеленое мерцание, вполне достаточное, чтобы различить, куда поставить ногу.

Коридор кончился. Пленники и их сопровождающие оказались перед занавесом из раскрашенных тростниковых стволов. Хозяева Реки остановились. Они ждали. Несмех мазнул пальцем по стене, и на коже остался сине-зеленый светящийся след.

Занавес раздвинулся. Перед пленниками открылся вход в подземный зал. Пещера оказалась обширной и высокой. Ее светящийся свод был на двадцать локтей выше головы Несмеха. Пол же плавно понижался к середине, и в самом его центре располагалась ровная, почти круглая площадка шагов десяти в поперечнике. Ее ограждал барьер, высотой по пояс Несмеху. Туземцы расступились, и пленники сошли вниз, к центру пещеры. Несмех почувствовал озноб. От волнения. А может быть, оттого, что в пещере было довольно прохладно. Не меньше сотни туземцев смотрели на них. Несмех ощутил их запах, не такой, как у конгаев, и довольно приятный. Так пахнет подогретое дерево. К пленникам подошел человек, значительно превосходящий ростом остальных туземцев. На плечи его была накинута широкая полоса ткани, концы которой опускались ниже набедренной повязки. Человек с лентой оглядел каждого из пленников. Особенно долго он изучал Несмеха. Юноша готов был поклясться: Хозяин Реки, несмотря на полумрак, видит его очень хорошо.

– Воины! – произнес высокий звонким властным голосом.– Готовы ли вы взять свою свободу? – Хозяин Реки говорил на конгаэне. Причем на северном диалекте, не похожем на скороговорку Сарбура^[3] или придыхающую речь Южнобережья…

– Готовы ли вы взять свою свободу?

Пленники молчали.

Хозяин Реки повторил в третий раз.

Тогда один из десятников осторожно спросил:

– Что должны мы сделать?

– Биться! – Хозяин Реки вновь оглядел всех девятерых.– Каждый из вас может биться с одним из тех, кто сегодня вступает на путь Соединения. Это – честь для них.

– С одним из… С одним из вас?

Высокий туземец сделал вид, что не заметил интонации вопроса.

– Вот они! – Он указал рукой на группу туземцев по другую сторону огражденной площадки. Их было девять. И за каждым, так же как и за каждым из пленников, стоял еще один человек. Из-за темноты никто из конгаев не мог толком разглядеть своих предполагаемых противников.

– Оружие? – спросил десятник.

– Их оружие – они сами. Вы можете взять свое.

Десятник, верзила с длинными толстыми руками, несколько оживился. До этого он рассматривал слова Хозяина Реки как предложение почетной смерти.

– Нельзя ли побольше света? – поинтересовался он.

– Света? – Просьба удивила высокого туземца.– Факелы?

Конгай кивнул.

Хозяин Реки отдал соответствующее приказание.

– Что еще? – спросил он.

– Пусть принесут мой меч! – сказал десятник.– И учти: мне нужен именно мой меч! Он…

– Тебе принесут твой меч! – перебил его предводитель.– Что еще?

– Что будет со мной, если я сумею победить? – спросил конгай.

Все девятеро пленников, затаив дыхание, ждали ответа.

– Ты получишь свободу! – спокойно сказал высокий туземец. И, после небольшой паузы.– Ты получишь полную свободу. Такую, какой ты ее понимаешь. Мы проводим тебя – и любого, кто победит,– к берегу моря. И там отпустим. Ты согласен?

– Нужно быть дураком, чтобы отказаться,– буркнул десятник.– Меня устраивают условия. Они всех устраивают! Так? – Он обернулся к остальным.

Конгаи ответили дружным согласием. Промолчал один Несмех. Тогда фарангцу показалось: его молчания никто не заметил.

Принесли оружие. Каждому из конгаев вручили его собственный клинок. Четверо, пожелавшие получить кинжалы, получили и их. Солдаты, прицепив к поясам мечи, повеселели. Один Несмех продолжал держать оружие в руках.

Принесли факелы и установили вокруг огражденной площадки. Сразу посветлело. Теперь Несмех увидел лицо говорившего с ними Хозяина Реки. Старик. Но из тех, что до самой смерти сохраняют силу. И лицо его было ничуть не похоже на конгайское. Встреть Несмех такого в Фаранге, не задумываясь, сказал бы: подданный Империи, причем, почти наверняка – северной крови, хольдец или рус.

В свете факелов стали различимы и лица будущих противников. Вот тут и солдатам стало немного не по себе: их соперниками оказались мальчики-подростки, не старше четырнадцати лет.

– Я могу убить своего противника…– сказал десятник. Полувопрос-полуутверждение.

– Проигравший умрет от своей руки или примет медленную смерть! – произнес седовласый туземец.

– О! – только и вымолвил десятник.

– Тот, кто покинет место чести,– продолжал Хозяин Реки,– также умрет медленной смертью! Ты понял?

– Да! – воскликнул десятник. Ему не надо было объяснять, что такое – медленная смерть.– Слава Туру! – воскликнул он и перемахнул через ограждение.

С другой стороны то же самое сделал отрок-туземец. В отличие от тяжело ударившего ногами в каменный пол воина, босые ноги мальчика коснулись опоры совершенно беззвучно.

Худенький, большеглазый и нежнолицый, он едва достигал макушкой подбородка конгая. Но глядел смело.

Десятник опять почувствовал подвох.

– Я не…– начал он, оборачиваясь к седовласому.

Маленькое смуглое тело взметнулось в воздух. Десятник еще успел как-то среагировать: обернуться, выхватить из ножен меч… Он был очень хорошим воином, этот десятник. Но враг его перевернулся в воздухе и с коротким яростным вскриком ударил снизу вверх твердой, как железо, пяткой.

Десятник умер через миг после того, как сломанные носовые кости разорвали оболочку его мозга. Но сердце воина ударило еще трижды. И рука с мечом, взлетев вверх, разрубила воздух лучшим из ударов, когда-либо нанесенных ею.

Восемь оставшихся конгаев одновременно выдохнули воздух. Никто из находившихся в зале Хозяев Реки не издал ни звука.

Юный победитель упал на руки одновременно со взмахом меча конгая и, перекувырнувшись, встал раньше, чем тело воина начало падать. Отрок поклонился всем, затем, отдельно,– седовласому и, даже не взглянув на поверженного им десятника, покинул площадку.

Несмех смотрел на Хозяев Реки, мужчин, женщин. Только что конгай про себя осуждал жестокость, с которой они, как полагал Несмех, обрекли на смерть собственных детей. Теперь же он осуждал их за то, что они обрекли на верную смерть его самого.

– Ты! – сказал седовласый второму десятнику.

Тот не шевельнулся. Стоявший за спиной десятника туземец легонько подтолкнул конгая рукой. Несмеху показалось, что десятник боится, но тот просто выжидал. Уступая убитому соратнику ростом и физической силой, он был более ловок, опытен и отлично владел оружием. Он медлил лишь для того, чтобы увидеть своего противника. И как только один из отроков сделал шаг к барьеру, десятник бросился вперед. Перемахнув через ограждение, воин оказался на площадке мгновением раньше, чем его юный противник. Когда же обутые в кожаные сандалии ноги конгая коснулись камня, в правой руке его уже сверкал меч, а в левой – обоюдоострый кинжал в локоть длиной.

Его соперник, худой длинный подросток, был почти такого же роста, что и десятник. Но, в отличие от защищенного шлемом с опущенным забралом, облаченного в стальную кирасу и наголенники солдата, на отроке была лишь набедренная повязка. И голые руки против меча и кинжала.

Близость отточенной стали к смуглой коже, обтягивающей ребра юного бойца, вызвала у Несмеха внутреннюю дрожь. Чтобы изгнать ее, конгаю пришлось напомнить себе об исходе первого поединка.

Десятник сделал пробный выпад мечом.

Его противник даже не потрудился уклониться.

Тогда конгай отступил на шаг и всем своим видом показал, что намерен лишь ждать атаки.

Несмеху казалось нелепым надеяться, что безоружный подросток кинется на вооруженного до зубов опытного воина.

Десятник ждал. И отрок заколебался. Он предпочел бы встретить атаку, а не начать ее.

Десятник выжидал.

Юный туземец быстро шагнул в сторону. Клинок в согнутой руке конгая последовал за ним. Отрок сделал еще один короткий шаг, потом качнулся вправо и, уловив движение меча, стремительным броском покрыл разделявшее их расстояние. Меч метнулся навстречу, и отрок, поймав плоскость клинка ладонью, отвел оружие от себя, вернее – себя от него. Уйдя вниз, он уклонился от удара кинжалом, зацепил ногой ногу десятника и рванул к себе. Десятник упал. Но, падая, ухитрился рассечь лоб противника шипом боевого браслета. Кровь залила глаза юного бойца, а десятник перекатился набок и ударил его мечом по ноге. Отрок не успел отдернуть ногу достаточно быстро. Стальное лезвие разрубило стопу. Рана была ужасна. Несмех ждал, что юный воин упадет. Но тот не упал. Напротив, с такой силой ударил кулаком в забрало шлема своего врага, что сбил его с ног.

Не будь туземец ранен, второго десятника постигла бы участь первого. Но кровь ручьем лилась из ноги юного бойца, и он был не в состоянии нанести смертельный удар. К чести десятника, тот не стал ждать, пока противник окончательно потеряет силы. Лежа, он метнул кинжал. Отрок поймал его на лету, но воспользоваться оружием не успел. Почти одновременно с броском конгай привстал на колено и вонзил меч в левую подмышку отрока. Точно в сердце.

Тихий шелест прокатился по залу. Десятник встал, обтер клинок платком и опустил в ножны. Потом подошел к убитому, вынул у него из руки кинжал. Сделав это, десятник обернулся к седовласому.

– Ты свободен,– произнес тот лишенным эмоций голосом.

Конгай кивнул, перепрыгнул через ограждение и стал неподалеку от своих соратников.

Четверо туземцев подхватили тело убитого и унесли его так же, как перед этим – тело первого десятника.

– Ты! – седовласый указал на одного из конгаев.

Третий солдат, воодушевленный успехом предшественника, бодро перемахнул через ограждение. Но, в отличие от своего командира, он не стал ждать нападения, а сам набросился на своего юного противника, едва тот оказался внутри, за барьером.

Длинный меч со свистом рассек воздух, и… солдат свалился в беспамятстве, получив точный и сокрушительный удар в нижнюю часть голени.

Подросток вопросительно взглянул на седовласого.

Тот стоял с каменным лицом.

Тогда отрок просто уселся на пол, скрестив ноги, и стал ждать. Спустя минуту солдат зашевелился. Подросток повернул к нему круглую голову с пучком черных волос на затылке. Он смотрел, как конгай садится, трет ладонью ногу, озирается по сторонам…

– Ты волен умереть от своей руки! – сказал седовласый.

Солдат засмеялся.

– Закончи уж! – сказал он и бросил свой меч отроку.

Тот поймал меч. Конгай сбросил шлем, похлопал себя по шее и снова засмеялся, вернее, захохотал, широко разевая рот.

Отрок метнул меч. Солдат продолжал хохотать. Он не уклонился, и широкий клинок вошел в разинутый рот, разом оборвав смех.

Четвертый, пятый, шестой, седьмой поединки неизменно заканчивались гибелью конгаев. Лишь одному из моряков-воинов удалось легко ранить своего противника. Другие не сумели даже прикоснуться к своим убийцам.