На следующее утро мы отправились к озеру. Дороги не было. Поэтому шли прямиком через лес. Иногда нам удавалось выйти на просеку. И тогда мы ускоряли шаг, радуясь, что за тяжелые ящики с аппаратурой не цепляются ветки. Для конца апреля было слишком жарко. Моя гимнастерка промокла насквозь, и, когда между стволами деревьев прогуливался ветерок, спина покрывалась гусиной кожей.

— В разгар лета нам пришлось бы тяжелее, — произнес шагающий рядом Дятлов.

Я взглянул на него.

— Здесь же летом трава, поди, по грудь. А то и выше, — пояснил он.

Я согласно кивнул.

— Кащей, — донесся спереди голос Синицына, — а у вас здесь волков много?

— Так ведь тайга же! — пробубнил мужик.

— И что, к дому близко подходят?

— Да вообще-то нет, — замедлил шаг Кащей. — Зимой, бывает, к крайним избам в деревне приближаются. Так ведь там же у каждого корова. У Анфиски вон однажды прямо в огороде следы были…

— У Анфиски!? — сразу переспросило несколько голосов.

Кащей только сейчас сообразил, что сказал лишнее, а потому поспешил объясниться:

— Да, это одна моя старая знакомая…

— Конечно, знакомая, Кащей! Мы ведь понимаем… — послышались приглушенные смешки.

— И к твоему дому подходят? — поинтересовался лейтенант.

— А у меня-то им чего делать? У меня ни коровы, ни козы. Один Филя вон! — охотно вернулся к теме волков Кащей.

Следующие десять минут все молчали.

— А вы это потому про волков спросили, что ночью вой слыхали? — снова подал голос наш проводник.

Здесь мне пришлось удивиться. Я-то ведь думал, что кроме меня никто того воя не слышал, а уж тем более неожиданным было, что Кащей его тоже слышал. Но он-то уж точно спал. Или это печка так смачно храпела?

На вопрос Кащея ответа не последовало. И тогда он заговорил снова:

— Я волчий вой не раз слышал… А такой, как прошлой ночью, впервые!

— Что же в нем было особенного? — взял слово капитан Стриж.

— Волчий вой… он обычный. К нему можно привыкнуть, — пояснил Кащей. — А этот какой-то… жуткий, что ли? В нем что-то от человека было…

Когда мы вышли на берег лесного озера, уже смеркалось. Первые несколько минут мы молча озирались по сторонам. Красота этого затерянного в таежных дебрях водоема была необыкновенной. Окружающий нас ландшафт казался просто нереальным, словно к нему приложил руку искусный художник. Охватившее меня волнение я испытывал разве что при созерцании «Вечернего звона» Левитана или картины Ивана Шишкина «Лесные дали».

— Мать честная! Аж дух захватывает, — произнес Журавлев.

И, пожалуй, эти слова как нельзя лучше передавали ощущение, которое мы все испытывали в тот момент. Редкое спокойствие обволакивало душу, заставляя ее мечтать. Наверное, именно такие места подыскивались в старину для строительства храмов. Этакие оконца в рай, при виде которых хотелось бесконечно долго повторять прекрасное русское слово лепота.

— Теперь понимаю Кащея, — услышал я негромко сказанные Галкиным слова, — просто не хочется верить, что в таком месте может таиться что-то опасное, неведомое…

— Да, — согласился Стриж. — Место здесь действительно волшебное, но ведь и тот остров, на котором рос аленький цветочек, поначалу казался свободным от изъянов.

Свой лагерь мы разбили на живописно выдающемся в озеро мыске. Здесь было достаточно места для палаток. Да и иные бесспорные преимущества на случай спуска на воду лодок были налицо. Со всех же других сторон вплотную к озеру подступал лес. В кустах крякали утки, а над искрящимися в лучах заходящего солнца и спокойно покачивающимся на воде былинками порхали маленькие стрекозы. Журавлев и Синицын возились у самой кромки воды, пристраивая там эхолоты. Когда они закидывали в озеро микрофоны, со стороны казалось, будто они собираются удить рыбу.

Ужинали мы из своих армейских запасов, не считая домашнего хлеба, заботливо испеченного Кащеем накануне вечером. Разговор сразу же зашел о предстоящих исследованиях. Как всегда, майор Галкин поначалу решил выяснить, какие впечатления произвело на нас это место, и какие соображения возникли у нас уже здесь по вопросу возможного существования в лесном озере неизвестного науке животного. Делал он это неспроста. В таких разговорах уже сразу идет определенный анализ накопившейся информации. Многие спорные вопросы отсеиваются за ненадобностью на основании каких-то новых фактов. Мне нравились такие вот беседы. Люди, которых я знал уже несколько месяцев, буквально на глазах преображались, открывая иной раз совершенно неожиданные стороны своего характера. Было весело наблюдать, как мои товарищи по службе, особенно те, что помоложе, стараются щегольнуть своими знаниями того или иного предмета. Из этого зачастую получались довольно интересные полемики.

— Я склонен считать, что в таком относительно небольшом водоеме недостаточно места для обитания крупного водного животного. Тем более нескольких, — рассуждал лейтенант Синицын. — А ведь прекрасно известно, что выжить с доисторических времен могла лишь популяция существ.

— Совершенно верно, — поддержал его капитан Стриж. — В одном или двух экземплярах какое-либо существо не смогло бы выжить.

— Согласен, — коротко сказал Галкин. — Но объяснения можно найти всему. Я тоже полагаю, что в этом озере никакого пережившего ледниковый период динозавра и в помине нет. Однако это не обязательно должен быть динозавр. Это может быть и любое другое животное, и даже крупная рыба. Последнее, кстати, кажется мне наиболее вероятным. Опять же потому, как уже сказал Синицын, что размеры озера невелики. И все же, давайте рассмотрим другие возможные варианты! — Он поднял вверх указательный палец. — Что, если этот водоем с двойным дном?

— Как это? — задал разумный вопрос внимательно прислушивающийся к разговору Кащей.

— Кащей, — тут же обратился к нему Галкин, — здесь, в округе, это одно озеро? Или имеются еще и другие?

— Километрах в тридцати есть еще одно поменьше. А потом дальше к востоку аж целых три. Те будут много крупнее этого.

— Соответственно, можно допустить, что все эти водоемы соединены друг с другом подземными каналами. Ведь примеров тому сотни. Карстовые породы легко вымываются, и системы подводных пещер местами тянутся на десятки километров. Предположим, что какое-то неизвестное науке животное обитает в подземных резервуарах и выходит в обычные озера крайне редко. Например, чтобы полакомиться именно озерной рыбой. Этим можно было бы объяснить и то обстоятельство, что сообщений о встречах с ним не так уж и много. Таким образом может существовать и довольно крупная популяция животных.

Нам ничего не оставалось, как только согласиться, что эта версия имеет полное право на существование.

— Идем дальше, — продолжал майор. — Что, если мы имеем здесь дело действительно с единичным экземпляром обитающего в озере существа? Разумен вопрос, как такое могло произойти. Вот вам, пожалуйста, одно из возможных объяснений данному феномену. Скажем, где-то в начале века здесь жили пять-шесть особей. Это озеро являлось их охотничьими угодьями. Но в результате какого-нибудь резкого изменения среды обитания они были вынуждены остаться здесь навсегда. К примеру, мог произойти обвал. Это привело к заблокированию выхода в подземные системы и отрезало путь к отступлению, что со временем и привело к вымиранию существ из-за недостатка пищи. И до наших дней дожила лишь одна особь.

— В таком случае у меня тоже есть версия! — обратил на себя внимание старший прапорщик Щеглицкий.

— Давай, — уступил ему место оратора Галкин.

— Зверь, живущий в этом озере — гермафродит! — совершенно серьезно заявил тот. — Какие-то определенные условия, которые имели место только здесь, способствовали развитию в водоеме именно такой формы. Зверь не нуждается в партнере для продолжения рода. Когда приходит время, оно рождает одного детеныша и тут же погибает само.

— Ну, ты бы еще сказал «гомункулюс»! — засмеялся Стриж.

Его поддержали все остальные, за исключением Кащея. Видимо, он просто не был знаком с этим термином. Да это и не удивительно. Не каждый знает, что гомункулюс — это человеческое существо из пробирки. В средневековье алхимики и иные лжеученые упорно распространяли мнение, что, зная нужный состав веществ, можно вырастить человека искусственным путем. Приводились примеры самых разных элементов, входящих в чудо-смесь, вплоть до таких абсурдных, как кровь и экскременты.

Под навесом из зеленого тента один на другой водрузили ящики из-под аппаратуры. Они играли роль столов, на которых были расставлены всевозможные приборы. Ту т же находились две камеры, способные вести съемку и ночью. Они включались автоматически при малейшем движении на поверхности озера, захватывая одновременно и участок леса на противоположном берегу. Несмотря на то что радиус захвата камер был невелик, мое начальство не теряло надежды на успех. Изображение передавалось с полуторасекундным опозданием на два небольших экрана. Дятлов и Синицын довольно долго возились с последними, прежде чем появился сигнал. Поглядывая на экраны из-за спины своих товарищей, я был несколько разочарован. Почему-то я ожидал очень четкого изображения, способного передать и самые мелкие детали. Но не тут-то было. На темно-сером фоне с трудом угадывались контуры отдельно стоящих деревьев и водная рябь, состоящие из крохотных зеленых светлячков. Поймав мой взгляд, Синицын объяснил, что на специальной технике и в лабораторных условиях можно получить и гораздо более качественное изображение объектов. Впоследствии я убедился, что если привыкнуть к игре этих светящихся точек на экране, то можно различать и очертания более мелких предметов. Здесь же стояли и приемники сигналов подводного локатора и микрофонов. От них неприятно пахло паленой резиной. Предназначения остальных приборов я не понимал. Но если учесть, что самой сложной техникой, с которой я когда-либо работал, являлся паяльник, это никого бы не удивило.

Первыми в ночную смену заступили капитан Стриж, старший прапорщик Щеглицкий и я. Я отвечал за костер. Чтобы он не потух. И чтобы мои старшие по званию товарищи в любой момент имели возможность попить свежего кофейку. Они же, расположившись на раскладных стульчиках у импровизированного пульта, следили за показаниями. Ночь была тихой, но ни в коем случае не немой. Она разговаривала с нами голосами птиц, шелестом листвы и негромкими всплесками воды. Лес не спал, он лишь сменил праздничную дневную одежду на строгий вечерний фрак. К костру долетали совиные вздохи, звуки осторожных шагов косули и хлопанье крыльев страдающей бессонницей тетерки. Чтобы не задремать, я негромко отстукивал ладонями на икрах знакомые мне мелодии. Языки пламени ловко выхватывали из воздуха одуревших от едкого дыма мошек. Вдруг за моей спиной кто-то быстро пробежал. Я лишь краем глаза заметил стремительное движение по направлению к лесу. А спиной ощутил движение воздуха. Испуг, вызванный неожиданностью, только теперь рассыпался по телу мерзкими пупырышками. Встретившись глазами с капитаном, я одарил его идиотской улыбкой.

— Что это было? — негромко спросил Щеглицкий.

Я молча обернулся. Выстроившиеся в ряд за моей спиной палатки тоже молчали.

— Наверное, олененок, — предположил Стриж. — Выбежал из чащи, испугался огня и ломанулся назад.

Щеглицкий задумчиво поглядел на него и снова обратился к приборам.

— Майзингер, — с интересом осматривая темную стену деревьев, произнес капитан, — ты бы еще веток пособирал. А то скоро нечем топить будет. — И, повернувшись ко мне спиной, добавил: — Глядишь, и нашего ночного гостя повстречаешь…

По их трясущимся спинам я догадался, что с чувством юмора у них все было в порядке. Однако мне от этого легче не стало. Переться ночью в лес ой как не хотелось. И все же другого выбора у меня не было. Я вооружился фонариком и двинулся вдоль крайних деревьев. Однако здесь с хворостом было туго, и мне волей-неволей пришлось окунуться в чащу. Я медленно переставлял ноги, прислушиваясь к тому, что творится вокруг. И раз за разом оглядывался. Огонь костра являлся хорошим, но и единственным ориентиром. Однако чем дальше в лес заводили меня поиски сухих веток, тем реже мелькал за спиной успокаивающий свет. В какой-то момент я попросту остановился. Мне даже показалось, что я физически ощутил, что где-то здесь проходит установленная моему бесстрашию граница. Идти дальше я не мог. Как мне не хотелось в эти минуты признаваться в своем бессилии. Да! В бессилии противостоять жуткому страху, который уже вовсю щипал меня за лодыжки. Я стоял, кусая губы, и не знал, что же делать. Свет фонарика ковырял мох у подножия молодой осины. Я почему-то даже боялся осветить им пространство вокруг. Ах, как мне хотелось в эти минуты прикинуться ветошью и не отсвечивать! С другой стороны, я совершенно не понимал, откуда вдруг взялся этот панический страх. Ведь времена, когда, ложась в кровать, я накрывался с головой одеялом, давно канули в детство. Что же происходило со мной? Я закрыл глаза и попытался скинуть с себя сковывающее по рукам и ногам напряжение. И только здесь я почувствовал, что рядом кто-то есть… Хрустнула ветка… Сорвался и упал кусок содранной коры… От предчувствия, что на меня быстро надвигается какая-то опасность, я резко присел. И, видимо, вовремя. Над головой, с жутким треском ломая тонкие стволы молодых березок, пронеслось что-то огромное. Я вскочил и сломя голову бросился к лагерю. Когда до края леса оставалось совсем немного, я споткнулся и полетел на землю. Приземление было неудачным. Я здорово стукнулся о смолистый ствол ели. Боль в плече заставила меня выругаться. Еще не совсем отойдя от удара, я сел. В голове шумело. А первое, что бросилось в глаза, была наполовину оторванная и потому смешно оттопырившаяся подошва моего армейского ботинка. Пораженный этим зрелищем, я даже присвистнул. Шаря лучом света по земле, я огляделся.

— Майзингер! — донеслось со стороны костра. — Ты че там, лес, что ли, валишь?

Я скривился от ноющей боли в плече и в этот момент увидел то, что вызвало мое падение. При этом мои глаза полезли на лоб. Никак не реагируя на окрики Стрижа, и все еще не веря своим глазам, я приблизился к аккуратно сложенной на земле… одежде. В том, что я споткнулся именно об эту горку шмоток, неизвестно откуда взявшихся здесь, не приходилось даже сомневаться. Да ничего другого здесь больше и не было! Но именно это обстоятельство и казалось мне самым невероятным. Ведь если бы я действительно запнулся о какую-то тряпку, то вряд ли бы растянулся на земле в трех метрах дальше. И подошва моего ботинка при этом точно уж не пострадала бы. А «счастливый» обладатель этих вещей, после того, как я о них споткнулся, долго собирал бы их по всему лесу. Но ведь нет же! Аккуратно сложенные тельняшка и армейские штаны даже не были помяты. Превозмогая боль в плече, я присел на корточки и протянул руку к оставленным кем-то шмоткам. Но вместо того чтобы почувствовать мягкую поверхность тельняшки, мои пальцы уткнулись в невидимое препятствие, словно вещи находились под стеклянным колпаком. Это уже было слишком. Я резко отдернул руку. И еще не до конца соображая, что столкнулся с чем-то совсем уж невероятным, отпрыгнул назад. Меня заколотило. Чтобы унять дрожь, пришлось прижаться спиной к дереву и крепко обхватить его ствол руками. При этом пальцы срывались по шершавой поверхности, отчего ладони вмиг покрылись кровоточащими ссадинами. Однако боли я не чувствовал. Мозг просто отказывался воспринимать действительность… Мне понадобилось по меньшей мере десять минут, чтобы хоть немного прийти в себя. Как только я почувствовал себя лучше, тут же двинулся к лагерю. При этом даже не оборачивался на горку окаменевшей одежды. Я лишь старался запомнить это место, чтобы позже, уже при дневном свете, вернуться сюда с моими товарищами. «Уж они-то должны найти объяснения всей этой чертовщине», — думал я. Однако я слишком рано решил, что на этом ночные приключения для меня закончились. Едва я выбрался на освещенную костром площадку перед озером, как встретился глазами с капитаном. Стриж не отрываясь смотрел на меня:

— Что произошло? — озабоченно спросил он.

Старший прапорщик Щеглицкий тут же оторвался от экранов и с интересом взглянул сначала на капитана, а потом на меня.

Честно признаться, я даже и не знал, с чего начинать рассказывать. К тому же на меня вдруг навалилась такая усталость, что я с трудом удержался на ногах. Видимо, таким образом мой организм отвечал на продолжительный стресс. А посему на вопрос капитана я лишь пожал плечами.

И тут же с противоположного берега озера до нас долетел хруст ломаемых веток и звуки, сопровождающие с огромной скоростью передвигающееся тело. Стриж и Щеглицкий быстро прильнули к мониторам. Я тоже с нескрываемым интересом посмотрел на экраны. Моей усталости словно и не бывало. Первое, что бросилось нам в глаза, был мерцающий силуэт косули или олененка. Зверь делал резкие скачки, неожиданно замирал на месте и нервно крутил головой. А потом на одном из экранов возник силуэт человекоподобного существа. Которое словно бы вынырнуло из небытия. Так мне, во всяком случае, показалось. Однако схожесть с человеком была мимолетной. Лишь в его осанке угадывались знакомые черты. Ибо в его лобастой с по-волчьи оттопыренными ушами голове, в изуродованной страшными наростами и сгорбленной спине, а также в его длинных, с сильно утолщенными икрами, ногах не было ничего человеческого. На наших глазах оно со страшной силой сбило с ног зазевавшееся животное и стало разрывать его на части. Все это было настолько нереальным и жутким, что нам просто не хотелось верить собственным глазам. Долетавшие до нас звуки, однако, никак не соответствовали происходящему на экранах. Это больше походило на возню здоровенного хряка в старом деревенском сарайчике. Мне даже померещилось похрюкивание довольного собой борова. Стриж выхватил из кобуры пистолет и стал наугад палить по темной полосе леса на противоположной стороне водоема. Мы же с Щеглицким не отрываясь следили за происходящим на экранах. Зверь в тот же миг бросил свою жертву и резко повернулся в нашу сторону. Разглядеть существо получше наша аппаратура не позволяла. И все же мне показалось, что я увидел, как сверкнули звериной ненавистью его глаза, прежде чем оно с огромной скоростью бросилось назад в чащу. Звуки стрельбы разбудили остальных. Майор Галкин выскочил из палатки в одних трусах, на ходу пристегивая к автомату рожок.

— В чем дело? — был его первый вопрос.

Капитан Стриж перезаряжал обойму и продолжал зло посматривать в темноту за озером. Мы со старшим прапорщиком ждали, что будет дальше.

Плюнув себе под ноги, Стриж наконец обернулся к остальным:

— Мне кажется, мы устроили охоту не на того зверя, — криво улыбнулся он. — Только что на том берегу какая-то жуткая тварь задрала оленя.

— Какая тварь?

— Представь себе, майор, о двух ногах, — развел руками капитан.

Костер догорал. Однако этого, казалось, никто кроме меня не замечал. Сзади у палаток мелькнула тень. Стриж хорошо отработанным движением вскинул свое оружие.

— О! О! Товарищ капитан, не стреляйте! — раздался из темноты голос Астафьева. — Это всего лишь я.

Стриж опустил руку с пистолетом и тихо выругался. Я, стараясь не обращать на себя внимания остальных, пробрался к костру и стал быстро бросать в огонь оставшиеся ветки. Пламя вспыхнуло с новой силой, осветив все вокруг на добрые двадцать метров. Этой ночью спать уже больше никто не ложился.

Чуть только занялся рассвет, майор Галкин, капитан Стриж, лейтенант Синицын и я отправились к месту ночной трагедии. Нам понадобилось никак не меньше получаса, чтобы туда добраться. Среди забрызганных кровью и местами словно срезанных ножом тонких стволов осины валялись куски мяса. Жертвой неизвестного нам двуногого зверя оказалась, как мы выяснили по останкам, довольно крупная кабарга. Ее маленькие клыки совершенно нелепо смотрелись на оторванной и отброшенной к самой воде голове. Неприятный запах сырого мяса висел в воздухе, привлекая все больше и больше мух.

— Ищите следы! — коротко распорядился Галкин, собирая в целлофановый пакетик длинные пепельного цвета волосы, застрявшие на древесных расщепах.

Если честно, то я не совсем понял, что же он имел в виду. Дело в том, что еще влажная от утренней росы поверхность почвы была вся покрыта глубокими отпечатками. То есть не увидеть их мог разве только слепой. Но уточнять задания, видимо, никто и не собирался. Синицын и Стриж тут же приступили к осмотру. Я незаметно пожал плечами и присоединился к ним. Та там, то тут на земле угадывались копытца кабарги и очертания крупной ступни. Однако в районе пальцев отпечатки были совсем неясными. Можно было подумать, что скакавшее между деревьев на двух ногах нечто будто нарочно натянуло себе на конечности ласты. Внутренности жертвы неприятно скользили под солдатскими ботинками. И мне приходилось внимательнее обычного смотреть, куда я ступал.

— Майзингер, — обратился ко мне майор Галкин, — мне необходимы зарисовки этих длинных ран на голове оленя. — Он указал пальцем так, будто целился из пистолета.

Я кивнул в знак согласия и, прислонившись спиной к чудом оказавшемуся не залитым кровью деревцу, занялся набросками. Впервые в своей жизни я не испытывал удовольствия от рисования. Мертвая голова кабарги смотрела на меня затянутым мутной пленкой глазом, и мне казалось, что она внимательно наблюдает за моими действиями. Карандаш быстрее обычного летал по бумаге. А пошлые мысли в голове выстраивались в очередь, чтобы сообщить мне очередную глупость типа: а не пойти ли тебе, Вячеслав, после службы в помощники к судмедэкспертам. Я только и успевал отмахиваться от них. И, видимо, я в эти минуты действительно мотал головой. Потому как оказавшийся поблизости Стриж ни с того ни с сего справился о моем самочувствии.

Офицеры продолжали осмотр. Синицын по колено залез в воду и теперь что-то высматривал в густых зарослях осоки.

— Что там, лейтенант? — окликнул его Галкин, заметив, что Синицын, словно хорошо выдрессированный охотничий пес, замер в напряженной позе.

— Пока еще не знаю, но там что-то есть.

Он переступил с ноги на ногу и, по-стариковски кряхтя, полез в кусты. Заинтригованные недомолвками лейтенанта, мы приблизились к воде.

— А-а-а-а! — протянул Синицын, извлекая из осоки часть кабарги, оказавшуюся грудиной.

Мясо потемнело, и вода с него капала уже не смешанная с кровью.

— Очень интересно, — заглядывая между разверзнутых ребер, произнес лейтенант, — а сердце-то, сердце-то отсутствует.

Мы склонились над ужасной находкой Синицына.

— Может, утонуло? — предположил я.

— Да нет, — пожал плечами Стриж, — оно бы наверняка всплыло. И тут же сам спросил лейтенанта: — А в кустах больше ничего нет?

Тот отрицательно покачал головой.

— Хм, — задумчиво произнес Галкин.

— Майзингер, — посмотрел на меня капитан Стриж, — мне это только кажется, или мы и в самом деле не видели, чтобы существо успело что-то сожрать?

— Я видел только, как оно разделалось со своей жертвой, — ответил я. — А потом вы стали стрелять, и оно ретировалось.

— Значит, с собой утащило… — скребя подбородок, предположил Галкин.

Мы продолжили поиски чего-нибудь интересного, надеясь еще найти пропавшее сердце животного. Но провозившись на берегу до обеда и изрядно измазавшись в оленьей крови, так больше ничего и не обнаружили. Уставшие и голодные, мы вернулись в лагерь. Воронян вместе с Кащеем готовили шулюм. Из походного котла струился великолепный, будоражащий воображение проголодавшихся, запах. За время нашего отсутствия Кащей успел наловить в лесу рябчиков. И теперь со знанием дела помешивал густое варево, раскрывая старшему сержанту все новые и новые секреты охотничьей кухни. Воронян внимательно слушал своего «наставника», а его хитрые кавказские глаза при этом таинственно светились. Что касалось новых рецептов, он никогда не отказывался от возможности обогатить свои знания в этой области.

— Стриж, Щеглицкий, Майзингер! — раздался громкий голос майора Галкина, — Давайте прямо сейчас, до обеда, ко мне!

Когда мы расселись в палатке майора, тот достал записную книжку и стал заносить в нее наши показания. Как и стоило ожидать, они походили друг на друга, что те две капли воды. Но ничего странного в этом и не было. На экранах монитора все мы видели одно и то же.

— Значит, — задумчиво произнес майор, — вначале появилась кабарга…

— Это не совсем так, — подал голос Стриж. — Минут за сорок до появления оленя, кто-то или что-то на большой скорости пересекло наш лагерь.

Глаза Галкина удивленно округлились.

— Точной информацией на этот счет мы, к сожалению, не располагаем. Движение было очень быстрым. Мы толком ничего не увидели.

И только здесь я вспомнил о странной окаменевшей одежде там, в лесу. У меня аж дух захватило. Я поразился, что начисто забыл об этом. Хотя тут же и засомневался, а видел ли я все это в действительности. А очередной фрагмент воспоминаний вообще лишил меня дара речи. «Ведь на меня прошлой ночью было совершено самое что ни на есть нападение!» — пронеслось в голове. Это походило на какой-то страшный сон. Я впервые в жизни потерял контроль над собственной памятью! События двенадцатичасовой давности всплывали перед моим внутренним взором с таким трудом, как если бы они имели место в моем раннем детстве.

— Товарищ майор, товарищ майор! — боясь снова все забыть, затараторил я. — Я видел такое…! Вы мне просто не поверите!

И я стал торопливо, беспрестанно запинаясь рассказывать о том, что мне пришлось пережить ночью в лесу.

К моему невероятному сообщению все отнеслись на удивление серьезно. Хотя мне бы уже стоило к этому привыкнуть. Ведь для того когда-то и было создано это подразделение, чтобы внимательно изучать и очень серьезно относиться к любым феноменам.

— Что же это была за одежда? — поинтересовался Галкин.

— Тельняшка и армейские штаны.

Наступило молчание. Майор что-то быстро записывал в книжку. Капитан Стриж опустил голову на грудь и прикрыл глаза. А Щеглицкий кусал нижнюю губу.

— Придется тебе, рядовой Майзингер, денек-другой без ботинок походить, — продолжая писать, сказал Галкин. — Ну да ничего, я тебе новые привезу. А эти мы в качестве улики конфискуем.

После этих слов мы все дружно посмотрели на майора.

Подняв на нас глаза, он пояснил:

— После обеда мы с Астафьевым уходим в деревню. Кащей нас проводит. А оттуда мы с лейтенантом постараемся добраться до райцентра.

— А… — попытался что-то сказать Стриж.

— А вы, капитан, продолжаете наблюдение. И быть начеку!

— Товарищ майор, — обратился к Галкину Щеглицкий, — за кем же нам теперь наблюдать?

— За озером… и его обитателями. Мы здесь работать только начали, товарищ старший прапорщик!

— А как же этот? — удивился Стриж.

— Капитан! — будто не услышав вопроса, проговорил Галкин. — Ты мне лучше собери все записи прошлой ночи! — И потом обратился ко мне: — Майзингер, сможешь показать нам то место в лесу, где ты споткнулся?

Как мы уже и догадывались, никакой окаменевшей одежды в лесу не оказалось. Хотя я безошибочно привел Стрижа и Галкина к тому месту, где умудрился избежать нападения. А потом, по едва заметным следам, туда, где здорово ударился плечом. Сразу после обеда Астафьев ушел собираться. Майор отвел Кащея в сторонку и о чем-то негромко с ним беседовал. Стриж тем временем раздавал указания, кто и когда заступает на дежурство. Выслушав распоряжения на свой счет, я отправился в лес за дровами для костра. Капитан пожелал, чтобы запаса последних хватило на всю ночь. А посему я уже настроился на многочасовую прогулку. У крайней палатки я, однако, замедлил шаг. Мне показалось, что я услышал, как кто-то тихо ругается. Я обернулся. Галкин продолжал разговаривать с Кащеем. Воронян мыл посуду в озере, а остальные уже вовсю возились у импровизированного пульта. Я обошел палатку и тут увидел лейтенанта Астафьева. Позеленевший от напряжения, он раз за разом сплевывал. Я уже было собирался спросить, все ли у него в порядке, как его на моих глазах вырвало. Тогда, стараясь не привлекать его внимания, я поспешил скрыться в густой тени деревьев.