Эти ухватки Риббентропа вызывали немало насмешек среди членов комитета, и кто-то из комитетских остроумцев (подозреваю Масарика) переименовал германского посла из Риббентропа в Бриккендропа, что означало в переводе: «бросатель кирпичей». Меткое прозвище крепко приклеилось к представителю гитлеровской Германии…
Ограниченность и грубость Риббентропа часто ставили его в смешное положение. Помню такой случай. Во время одной из острых схваток с Риббентропом я сказал:
Не успел я закончить фразу, как Риббентроп злобно зарычал – не воскликнул, а именно зарычал:
Сидящие за зеленым столом сразу насторожились. Я остановился на мгновение и затем, глядя в упор на Риббентропа, заявил:
– Ах так?.. Вы отказываетесь от Генриха Гейне?.. Очень хорошо! Тогда Советский Союз охотно его усыновит.
За столом раздался громкий смех. Риббентроп покраснел и по привычке устремил свой взор в потолок.
Чтобы закончить характеристику персонажей, игравших видную роль в жизни комитета, я должен упомянуть еще об одной фигуре – о нашем генеральном секретаре Фрэнсисе Хемминге. Это был человек лет сорока пяти, грузный, невозмутимо-спокойный, остро-наблюдательный. Ом все видел и слышал, что творилось за зеленым столом, все помнил, обо всем мог представить исчерпывающую информацию. Как профессиональный чиновник (Хемминг в течение двадцати лет выполнял функции секретаря при многих министрах и во многих учреждениях и организациях), он не принадлежал ни к каким партиям и не любил высказывать открыто своих политических убеждений. В Англии чиновники по закону должны быть беспартийны, чтобы одинаково хорошо работать с правительствами любого состава. В Хемминге этот принцип беспартийности заходил так далеко, что он даже в мыслях не позволял себе каких-либо определенных суждений по тому или иному политическому вопросу.
Я упоминал, что Хемминг сочувствовал испанским демократам, но это было сочувствие вообще, без ясных линий. Мозг Хемминга был так тренирован, что он с величайшей легкостью улавливал самые противоположные взгляды и умел находить для них чрезвычайно «обтекаемые» формулировки; в результате пропасть между ними как-то затушевывалась, сглаживалась.
Хемминг был особенно великолепен, когда приходилось составлять официальное коммюнике о только что закончившемся заседании комитета или подкомитета. Он с полуслова ловил пожелания каждого участника заседания, сразу же облекал их в приемлемую для большинства словесную форму, в случае каких-либо возражений мгновенно вносил изменения, что-то прибавлял, что-то убавлял и в конце концов клал на стол удовлетворяющий всех документ.
Хемминг был также превосходным организатором всей канцелярской (и не только канцелярской!) части комитета. Если, скажем, заседание комитета или подкомитета кончилось в 6 часов вечера, то уже к 9 часам все его участники получали у себя в посольстве присланные с курьером ротаторные копии стенографических протоколов. Мне всегда это казалось почти чудом.
А вот другой пример. Когда комитет решил приступить к выработке первого плана контроля (речь о котором пойдет в следующей главе), Хемминг в течение недели представил на рассмотрение не только схему такого плана, но и целую книгу сложнейших расчетов финансового, административного и технического характера. В этой области Хемминг был настоящий маг и волшебник, и я не раз публично воздавал должное его изумительным организаторским способностям[38].
И еще один любопытный штрих. Этот идеальный секретарь и администратор, как и многие из англичан, имел свое приватное «hobby» (чудачество), которое никак не относилось к его служебным обязанностям. Хемминг был страстным исследователем-энтомологом. В тот самый 1936 год, когда он стал секретарем комитета по «невмешательству», его избрали также секретарем Междуна – родной комиссии по зоологической номенклатуре. А в 1938 году, когда комитет по «невмешательству» был поглощен созданием второго плана контроля (о чем тоже речь пойдет ниже), Хемминг параллельно выполнял функции генерального секретаря Международной конференции по защите флоры и фауны Африки.
Особое пристрастие Хемминг питал к южноамериканским насекомым, и опубликованный им по этому предмету большой научный труд высоко расценивался специалистами-энтомологами.
Слова, слова и… горы бумаг
Идея контроля за соблюдением невмешательства в испанские дела всеми государствами, подписавшими соглашение, была советского происхождения. Читатель знает, что уже 12 октября 1936 года, то есть через пять дней после первого официального протеста Советского правительства против нарушения этого соглашения фашистскими державами, лорд Плимут получил нашу ноту с требованием о немедленном установлении контроля над португальскими портами.
Такое требование настоятельно диктовалось самой жизнью. Обсуждение в комитете жалоб на нарушение соглашения о невмешательстве при отсутствии действенного контроля сразу же обнаружило всю свою бесплодность. И в конце концов даже представители Англии и Франции оказались вынужденными пойти нам навстречу.
Первый практический шаг был сделан Плимутом 24 октября: английский представитель внес на рассмотрение предложение о присылке в Испанию с «согласия4 обеих сторон» группы нейтральных лиц, которые могли бы по заданиям комитета посылать ему необходимую информацию. А 2 ноября тот же Плимут положил на стол подкомитета уже более разработанную схему контроля, которая в основном сводилась к следующему:
1. Создаются две группы нейтральных лиц, одна из которых размещается в важнейших пунктах въезда в Испанию (морем или сушей) на территории, контролируемой испанским правительством, а другая – в таких же пунктах на территории, занятой мятежниками.
2. В интересах соблюдения полного беспристрастия лица, подобранные в обе группы, утверждаются пленумом комитета по «невмешательству».
3. Лицам, входящим в состав названных групп, в обеих частях Испании предоставляется право надлежащими методами удостоверяться в том, что в страну не ввозится ничего запрещенного соглашением о невмешательстве.
4. Обеим группам вменяется в обязанность доносить комитету о всех случаях нарушения соглашения как по собственной инициативе, так и по предложению комитета.
Правительства стран, участвовавших в подкомитете, в принципе одобрили предложенную схему, но детали ее нуждались еще в разработке. Этому и были посвящены заседания подкомитета 9, 10 и 12 ноября, в ходе которых, пожалуй, впервые обнаружились в полном блеске превосходные качества Фрэнсиса Хемминга и созданного им секретариата. Как я уже отмечал, секретариат с изумительной быстротой и большой точностью сумел определить, в каких именно пунктах необходимо будет установить наблюдателей, каково должно быть их общее число, каким образом они смогут осуществлять связь с комитетом, какие потребуются расходы для осуществления всего плана контроля и т.д., и т.п.
12 ноября, после сравнительно небольших дебатов на пленуме комитета, план единогласно был утвержден. Общая численность персонала по осуществлению контроля определялась в 1000 человек, а сумма потребных расходов примерно в 1 миллион фунтов стерлингов при расчете на год. Наблюдатели комитета на испанской территории наделялись правами и привилегиями дипломатических лиц.
По логике здравого смысла теперь должны были бы приниматься самые срочные меры для осуществления одобренного плана, Однако этого не случилось. Начались несколько странные задержки. Только 23 ноября подкомитет принял формальное решение направить план на рассмотрение «обеими сторонами в Испании», и лишь 2 декабря это решение утвердил пленум комитета. Таким образом, было потеряно 20 дней.
1 Одновременно комитет поручил Плимуту обратиться к британскому правительству с просьбой переслать план адресатам (то есть испанскому правительству и Франко) через свои дипломатические каналы.
Почему?
На это проливает свет мой разговор с бельгийским послом Картье, состоявшийся еще 12 ноября – сразу же после пленума, утвердившего план контроля.
– Ну наконец-то наш комитет сделал что-то полезное, – заметил я.
Картье пренебрежительно махнул рукой и усмехнулся:
– Напрасно мы потратили на этот план столько времени и усилий. Все впустую!
– Почему?
– Всякому ясно, что война в Испании не сегодня-завтра прекратится, – с ноткой превосходства в голосе пояснил Картье. – Еще неделя – и Франко станет хозяином Испании… Уверяю вас: мы напрасно трудились. План контроля так и останется на полках дипломатических архивов…
Я невольно вспомнил свой разговор с Черчиллем 5 ноября. Картье был совсем не оригинален в своих суждениях…
Мятежники еще рвались к Мадриду, бои шли по Мансанаресу и в университетском городке, и буржуазный мир не верил, не хотел верить в способность республиканцев устоять. Со дня на день он ждал их падения. Именно поэтому комитет по «невмешательству» в испанские дела, приняв план контроля, не спешил с его осуществлением. Многим хотелось подождать да посмотреть. А может быть, этот план вовсе и не нужно будет проводить в жизнь?..
Лишь к концу ноября окончательно выяснилось, что наступление Франко на Мадрид провалилось и война в Испании начинает принимать совсем не тот характер, который устраивал бы буржуазный мир. Комитет по «невмешательству» с огорчением понял, что план контроля придется все же испытать на практике. И не только испытать, но и заняться его дальнейшим усовершенствованием, ибо 4 декабря Советское правительство выступило с новой чрезвычайно важной инициативой.
Мы раньше других убедились, что Франко явно не хватало сил для победы над республикой даже при условии обильного снабжения оружием из-за границы. Перед ним все острее вставал вопрос: откуда взять солдат? Производить массовые мобилизации в оккупированных районах Франко в тот период еще не решался: слишком велика была ненависть рабочих и крестьянских масс к фашизму! У главаря мятежников оставался единственный выход: просить подкреплений из Германии и Италии. И его просьбы не остались без ответа. Со второй половины ноября в испанских портах, занятых фалангистами, стали высаживаться тысячи немецких «туристов» и итальянских «добровольцев». Гитлер посылал Франко главным образом авиацию, советников и инструкторов, а Муссолини отправлял в Испанию целые войсковые соединения[39].
Конечно Советский Союз не мог оставаться равнодушным к этому расширению германо-итальянской интервенции в Испании, и 4 декабря 1936 года я по указанию Москвы направил Плимуту письмо, в котором говорилось:
«Недавнее прибытие в Кадис и другие удерживаемые мятежниками пункты тысяч германских «добровольцев», посылаемых в помощь мятежникам, настоятельно требует того, чтобы Комитет немедленно предпринял какие-нибудь действия для разрешения данной проблемы. Поэтому, руководствуясь инструкциями моего Правительства, я предлагаю:
1. Чтобы обязательства соглашения о невмешательстве были распространены на отправку в Испанию добровольцев.
2. Чтобы правительства, участвующие в соглашении о невмешательстве, обязались всемерно препятствовать отправке и транзиту добровольцев в Испанию.
3. Чтобы представители правительств – участников соглашения в комитете немедленно обратились к ним за получением согласия на расширение обязательств соглашения о невмешательстве в том духе, как это предлагается в вышеприведенных 1-м и 2-м пунктах.
4. Чтобы на агентов комитета по невмешательству, которые будут назначены в главнейшие пункты въезда в Испанию сушей или морем, возложено было добавочное требование контролировать соблюдение всеми заинтересованными сторонами предложенных выше дополнительных обязательств»[40].
Эта советская инициатива вызвала в комитете большое волнение. Все «демократические» державы во главе с Англией и Францией поддержали наше предложение, и Фрэнсису Хеммингу было поручено подработать к следующему заседанию соответствующую программу мер. Одновременно британское правительство направило в комитет сообщение, в котором указывалось на прибытие в Испанию «все возрастающего числа иностранцев для участия в испанской гражданской войне с обеих сторон» и содержался призыв в срочном порядке найти способы для прекращения этого[41].
Для правильного понимания позиции Англии (да и других «демократических» держав) необходимо иметь в виду, что в конце 1936 года лондонские политики еще стремились всячески подчеркнуть свою нейтральность и свое беспристрастие в испанских делах. Война на Пиренейском полуострове только начиналась, и неизвестно было, кто окажется победителем. Большая игра с Гитлером, о которой речь шла выше, не успела развернуться полностью. Давало себя знать и давление на политических заправил Англии со стороны собственного пролетариата, сочувствовавшего Испанской республике. В такой обстановке выгоднее было маневрировать, выступать в образе независимой «третьей силы», которая якобы больше всего заинтересована в скорейшем восстановлении мира на Пиренейском полуострове. Так, 23 ноября 1936 года министр иностранных дел Англии Иден, выступая в парламенте, заявил:
– Политика британского правительства состоит в том, чтобы не принимать никакого участия в испанской войне и не оказывать помощи ни той, ни другой стороне[42].
Тремя неделями позже, 18 декабря 1936 года, тот же Иден в другой своей речи по испанскому вопросу добавил:
– Я хотел бы видеть в Испании правительство, которого желает сама Испания. Этот принцип лежит в основе нашей политики невмешательства. Обязанность всех наций состоит в том, чтобы воздерживаться от участия в испанской ссоре и предоставить Испании самой разрешить свои трудности[43].
Около того же времени британское и французское правительства предложили СССР, Германии и Италии совместно выступить в качестве посредников между воюющими сторонами в Испании. Советское правительство приняло это предложение, но Гитлер и Муссолини его отвергли. В результате англо-французская инициатива кончилась ничем. Однако самая ее возможность была очень характерна для тогдашних настроений в правительственных кругах «демократических» держав. Из этих настроений вытекала и поддержка «демократическими» державами советского предложения, касающегося «добровольцев».
Совсем иначе реагировали фашистские правительства. Они меньше всего хотели распространения соглашения о невмешательстве на «добровольцев». Но в то же время им трудно было открыто выступить против советского предложения. Поэтому представители Германии и Италии прибегли к несколько более сложному маневру: они попытались утопить ясное и конкретное требование СССР в расплывчатом тумане так называемой «косвенной интервенции».
Внезапно Гранди и Риббентроп открыли, что вопрос о «добровольцах» слишком узок, и извлекли на свет божий десятки новых вопросов.
– Что сказать, – вопрошали они, – например, о (финансовой помощи, которую республиканцы получают от сочувствующих им элементов из-за границы? Что сказать о пропаганде, которую коммунисты ведут в пользу Испанской республики по всей Европе? Что сказать о различных выражениях сочувствия Испанской республике, которые то и дело раздаются со стороны писателей, ученых, общественных деятелей в других странах?
И резюмировали: все это различные формы «косвенной интервенции», а значит, должно быть запрещено.
Особенное усердие и даже, пожалуй, искусство в наведении тени на плетень проявлял Гранди. Риббентроп ему только поддакивал. Аргументы фашистских представителей, как обычно, возымели влияние на Плимута и Корбена. В результате 9 декабря 1936 года на пленуме комитета была принята резолюция компромиссного характера. Она принципиально признавала необходимость распространения соглашения о невмешательстве на «косвенную интервенцию», но отмечала, что первоочередной задачей в этой области является борьба с «въездом в Испанию иностранцев для участия в гражданской войне»[44].
Таким образом, фашистским державам не удалось отодвинуть на задний план рассмотрение вопроса о «добровольцах». Однако советскую сторону это не могло успокоить. Прошлый опыт настраивал меня очень скептически в отношении темпов и эффективности работы комитета. А потому я воспользовался случаем и на том же пленуме 9 декабря выступил с резкой критикой его политики. К этому времени исполнилось как раз три месяца существования комитета, что и давало мне повод подвести некоторые итоги.
– Итог нашей трехмесячной деятельности, – говорил я, – лучше всего можно охарактеризовать знаменитым изречением Гамлета: «Слова, слова, слова!» Да, слова, и в дополнение к ним все выше поднимающаяся гора бумаг, тщательно подготовленных и врученных нам секретариатом. Что же касается дел, реальных дел, то где они? Их просто нет![45]
Приведя далее длинную цепь фактов, подкрепляющих этот мой тезис, и подчеркнув исключительную важность проблемы «добровольцев», я закончил свое выступление так:
– Смею высказать надежду, что по крайней мере в вопросе о «добровольцах» наш комитет окажется способным в ближайшем будущем достигнуть каких-либо практических результатов[46].
Надежда эта осуществилась лишь отчасти. Из-за упорного саботажа со стороны фашистских держав и подозрительной терпимости Англии и Франции рассмотрение проблемы «добровольцев» шло в комитете через пень колоду, и только два месяца спустя было наконец принято решение о запрещении «добровольчества» с 20 февраля 1937 года.
Так было зафиксировало на бумаге. А как обстояло дело в действительности, увидим ниже…
Раздраженные своей неудачей в отношении «добровольцев», фашистские державы попытались взять реванш на другом направлении. 12 января 1937 года Риббентроп и Гранди подняли на заседании подкомитета вопрос об «испанском золоте». Фашистские представители стали требовать, чтобы в порядке борьбы с «косвенной интервенцией» комитет установил контроль над расходованием золотого запаса республики, депонированного в иностранных банках. Смысл предложения был ясен: наложить лапу «невмешательства» хотя бы на ту часть испанского золота, которое хранилось в Лондоне и Париже, и таким образом еще более затруднить республике приобретение за границей столь нужного ей вооружения.
Советское правительство решительно выступило против этого проекта. Риббентроп и Гранди долго не хотели сдаваться. На заседаниях подкомитета 18 января, 2 и 22 февраля, 1, 8, 16 и 23 марта, 28 апреля и 18 мая они вновь и вновь возвращались к «испанскому золоту». Постепенно под их нажимом Плимут и Корбен, относившиеся вначале отрицательно к предложению фашистских держав (ведь тут были затронуты священные права собственности!), стали как-то «слабеть» и даже провели через подкомитет решение о создании специальной «комиссии юристов», которая должна была подработать «приемлемый для всех компромисс».
Стало ясно, что представители «демократических» держав готовы пойти на далеко идущие уступки Риббентропу и Гранди; над средствами испанского правительства за границей нависла серьезная опасность. Но СССР остался непоколебим, и так как все решения комитета должны были приниматься единогласно, то из злостного намерения фашистских держав ничего не вышло. Риббентроп и Гранди даже не рискнули довести дело до голосования. «Испанское золото,» осталось в руках законного испанского правительства…
Я, впрочем, опять немножко забежал вперед. Возвращаюсь к описанию событий в хронологической последовательности.
Итак, 2 декабря 1936 года комитет обратился к британскому правительству с просьбой довести до сведения «обеих сторон в Испании» план контроля за соблюдением соглашения о невмешательстве. На то, чтобы получить только предварительные ответы от правительства Испании и генерала Франко, потребовалось двадцать дней. 23 декабря 1936 года документы эти обсуждались на пленуме комитета.
Ответ испанского правительства, исполненный достоинства, носил примирительный характер. Подчеркивая демократическую законность своих полномочий и факт своего международного признания, республиканское правительство энергично отстаивало свое право покупать за границей оружие, нужное ему для подавления мятежа. Вместе с тем в ответе заявлялось, что правительство готово пойти навстречу комитету и предоставить ему «все возможности для обнаружения нарушителей соглашения»[47].
Совсем иначе звучал ответ Франко, подсказанный, конечно, фашистскими державами. Чтобы у читателя составилось более ясное представление о предмете, я позволю себе процитировать несколько фраз из моего выступления на пленуме 23 декабря:
– К обширному собранию документов комитета Франко прибавляет еще один, который можно охарактеризовать лишь как смесь скудоумия и наглости. Вместо того чтобы дать определенный ответ – принимает ли он хотя бы в принципе предлагаемый план или нет, этот карманный генерал милостиво возвещает нам, что будет продолжать изучение сообщения комитета по «невмешательству»…
Указав далее на то, что новоявленный «фюрер» не постеснялся «распечь» британское правительство, выступившее в качестве почтальона между ним и комитетом, я перешел к вопросам, которые Франко адресовал уже самому комитету:
– Франко, например, спрашивает: должны ли агенты комитета по «невмешательству» «интересоваться только поступлением в Испанию военных материалов, или они должны также убирать с фронтов большие запасы оружия, купленного на золото, украденное в Испанском банке, и на выручку от других ограблений банков и частных домов»?.. Намерен ли комитет по невмешательству «учредить агентов во французских портовых городах, являющихся теперь центрами снабжения и вербовки для различных красных псевдоправительств, поддерживающих анархию, царящую на территории, еще не занятой национальной армией»?.. Что за язык! Что за выражения!..[48]
Из ответа Франко с полной ясностью вытекало, что мятежники не согласны допустить наблюдателей комитета на территорию, находящуюся под их властью. Тем самым рушилась вся организационная основа, на которой был построен план контроля.
Казалось бы, отсюда естественно вытекало решение в самом срочном порядке переделать план с учетом невозможности осуществления его в прежних формах. Однако комитет поступил иначе. Корбен выступил с предложением, чтобы державы, пользующиеся влиянием в том или другом «испанском лагере», приложили усилия к принятию плана контроля как он есть. Французского посла поддержали все другие члены комитета (кроме меня), после чего последовало решение: дать «обеим сторонам в Испании» время для размышления и подождать их окончательных ответов.
Эти окончательные ответы, которые, как и следовало ожидать, не содержали ничего нового по сравнению с предварительными, попали на стол комитета или, точнее, подкомитета лишь 28 января 1937 года. Таким образом, потеряв бесплодно свыше месяца, подкомитет счел нужным наконец приступить к выработке новой схемы контроля.
Но тут встал вопрос: что и как надо переделывать в старой схеме, оказавшейся непригодной ввиду сопротивления Франко? Об этом шла дискуссия на заседании подкомитета 28 января, и в конце концов все пришли к единодушному выводу, что контроль должен осуществляться по сухопутным и морским границам Испании, но вне территории самой Испании. Конкретно это означало, что на суше контрольные посты комитета должны быть установлены на территории Франции и Португалии, а в море контрольным патрулям из военных судов держав, участвующих в комитете, предстояло все время крейсировать на определенном расстоянии от испанских территориальных вод.
Неутомимый Фрэнсис Хемминг, предвидя по целому ряду симптомов невозможность осуществления плана контроля в его первоначальном виде, заранее подготовил второй вариант, построенный в духе тех выводов, к которым пришел подкомитет 28 января. Рассмотрев этот новый вариант, подкомитет признал его приемлемый и поручил секретариату в самом срочном порядке приступить к детальной разработке предложенной схемы. Но представители фашистских держав опять постарались создать как можно больше затруднений и препятствий.
Упомяну здесь лишь о двух наиболее острых случаях.
Первый случай касался Португалии. Вдохновляемая из Рима и Берлина, она категорически отказалась допустить на свою территорию контролеров комитета. В течение трех недель шли безуспешные переговоры между комитетом и португальским правительством. Наверное, они так ничем и не, кончились бы, если бы не вмешалась Англия – эта традиционная покровительница Португалии. В результате был достигнут компромисс: португальское правительство согласилось допустить на свою территорию около 130 контролеров, но только в качестве агентов британского правительства (а не комитета), и обязательно из числа лиц британской национальности. Эти агенты должны были подчиняться британскому послу в Лиссабоне и лишь через него сноситься с комитетом.
Второй случай касался СССР. Как уже говорилось выше, новым вариантом плана предусматривался морской патруль вокруг Испании. Но какие державы должны были участвовать в патрулировании? Риббентроп и Гранди настаивали, чтобы к этому были допущены лишь Англия, Франция, Германия и Италия. Фашисты решительно возражали против несения морской патрульной службы военными кораблями СССР. Напротив, Советское правительство принципиально требовало своего полного равноправия в этом отношении. Плимут и Корбен заняли весьма подозрительную позицию: не солидаризируясь открыто с фашистскими представителями, они в то же время уклонялись от прямой поддержки СССР. В комитете и подкомитете дебаты по этому вопросу замяли почти весь февраль. Однако твердость, проявленная Советским правительством, заставила отступить его явных и скрытых противников. В конечном счете комитет принял решение, что участвовать в морском патрулировании могут все державы, подписавшие соглашение о невмешательстве. СССР, таким образом, одержал принципиальную победу. Но затем произошло то, чего в комитете никак не ожидали. На заседании подкомитета 26 февраля по поручению Советского правительства я сделал следующее заявление:
«Ввиду того, что сейчас принципиально признано право каждого члена соглашения о невмешательстве, если он того пожелает, участвовать в морском контроле, правительство СССР в настоящее время не претендует на фактическое использование этого права, ибо оно не заинтересовано ни политически, ни в других отношениях в нахождении своих морских сил в Средиземном море или Атлантическом океане на большом расстоянии от своих морских баз»[49].
Когда я огласил это заявление, за столом подкомитета в первый момент воцарилось недоуменно-Настороженное молчание. Потом из груди многих невольно вырвался вздох облегчения, а мой сосед швед Пальмшерна, пожав под столом мою руку, шепнул:
– Ваше правительство маневрировало поистине блестяще…
Действительная причина нашего отказа от практического участия в морском патруле заключалась в том, что поблизости от Испании мы не имели собственных баз, а пользоваться французскими или английскими не хотели из опасения возможных в тогдашней обстановке провокаций, которые только еще больше накалили бы международную атмосферу. В сложившихся условиях мы были вполне удовлетворены принципиальным признанием нашего равноправия в осуществлении морского патрулирования у территориальных вод Испании.
Нам удалось добиться и еще некоторых успехов. После длительного нажима со стороны СССР 16 февраля 1937 года пленум комитета принял два очень важных решения: о запрещении посылки в Испанию каких бы то ни было «добровольцев» начиная с 21 февраля 1937 года и о введений в действие плана контроля на суше и на море в ночь с 6 на 7 марта[50].
С этого момента подкомитет развил лихорадочную деятельность. Достаточно сказать, что между 16 февраля и 8 марта состоялось 12 заседаний подкомитета, а сверх того почти непрерывно работали различные комиссии и подкомиссии. Недаром в понедельник 8 марта, докладывая пленуму комитета окончательный вариант разработанного подкомитетом плана контроля, Плимут не то с сожалением, не то с гордостью заявил: «Мы работали в субботу до позднего часа»[51]. Он не нашел лучшего доказательства необыкновенного усердия подкомитета. Еще бы! Насмарку пошел священный английский «Week end» («конец недели»), забыты были гольф и крикет, которыми обычно развлекаются в это время британские политики и государственные люди. Куда уж дальше!
Самый пленум 8 марта, заседавший утром и вечером, в свете последующих событий представлял очень любопытную картину. Конечно, план контроля был принят единогласно почти без прений. Конечно, представители Англии и Франции произнесли в данной связи весьма оптимистические речи. Это было, так сказать, в порядке вещей. Менее обычным оказалось поведение германского и итальянского представителей. Бросалось в глаза, что на столь важное заседание комитета не явились ни Риббентроп, ни Гранди. Их заменяли лица второго ранга – советник посольства Верман от Германии и советник посольства Крола от Италии. Это наводило на некоторые размышления. Зато, как бы желая парировать возможные сомнения, оба советника расточали самые неумеренные восторги. Они пытались даже облыжно приписать фашистским державам авторство и инициативу в разработке плана контроля. Советник Верман, между прочим, сказал: – Мое правительство искренне надеется, что меры, которые намечено принять, будут способствовать скорейшему прекращению несчастной и жестокой гражданской войны, приносящей так много страданий испанскому народу, да и другим странам… Я особенно рад, что вопрос о добровольцах, впервые поднятый в августе 1936 года германским, итальянским и португальским правительствами, ныне нашел свое решение. К. сожалению, еще не установлена точная дата введения в действие плана контроля в полном объеме, но я надеюсь, что мы в самом срочном порядке установим такую дату… Германское правительство с самого начала высказывало пожелание, чтобы ни одна держава не вмешивалась в нынешний конфликт в Испании[52].