Густав Майринк

Испарившийся мозг

Хирам Витт был гигант духа и как мыслитель даже более глубок и велик, чем Парменид. И это совершенно очевидно, поскольку его труды не упоминаются вообще ни одним европейцем.

Ещё двадцать лет назад ему удалось, воздействуя на животные клетки магнитными полями и механической ротацией, на стеклянных пластинках вырастить из них несколько образцов полностью сформированного мозга, причём эти экземпляры, судя по всему, даже способны были к самостоятельной мыслительной деятельности. Но хотя разрозненные сообщения об открытии появились в нескольких газетных публикациях, это не привлекло к его опытам серьёзного внимания в научном мире.

Подобные вещи вообще как-то неуместны в условиях нашего времени. И потом, кому, собственно говоря, нужны в немецких землях самостоятельно мыслящие мозги?!

Когда Хирам Витт был ещё молод и честолюбив, он чуть ли не каждую неделю рассылал один или два экземпляра выращенных с немалыми трудами мозгов в крупные научные институты, чтобы там их исследовали и высказали своё мнение.

В институтах эти штуковины помещали в стеклянные банки и содержали в тепле, и даже организовали для них слушание лекций знаменитого профессора гимназии Аурелиана Клякспапира о мировых загадках Геккеля — последнее, разумеется, лишь после вмешательства весьма влиятельного лица, — но в результате вышел такой конфуз, что от продолжения культурно-просветительской программы поневоле пришлось отказаться. Подумать только — уже во время вводной части лекции большая часть мозгов с громким треском полопалась, другие, несколько раз судорожно вздрогнув, затем тихо сдохли и ужасающе засмердели.

А один, особенно мощный, розовый экземпляр, как говорят, завертелся волчком, разбил свою стеклянную банку и полез на стену.

Суждение, высказанное о представленных мозгах великим хирургом Вазенмейстером, звучало тоже крайне неодобрительно:

— Я понимаю, если бы это были по крайней мере аппендиксы, которые можно вырезать, — заявил он. — Но мозги! В мозгах же нету никаких аппендиксов!

Тем дело и кончилось, и на новом изобретении была поставлена точка.

Всё это случилось несколько лет назад.

Хирам Витт с тех пор не посылал свои мозги никому, кроме ресторатора Кемпинского, поставляя их тому по цене на пятьдесят процентов дешевле, чем в мясной лавке, — и на этот доход жил сам и ставил новые опыты.

И вот однажды сидел он как-то в своей лаборатории, что на четвёртом этаже в доме номер восемь по Чикчирикинской улице, застыв, точно каменное изваяние, перед стеклянным диском, который крутился на стальной оси сложного аппарата с такой скоростью, что мелькал перед глазами в виде светящегося туманного круга.

Всю ночь напролёт Хирам Витт неотрывно следил за ходом эксперимента.

Когда для сокровенных сил природы наступает пора приоткрыть перед человеком свои тайны, они незримой рукой замыкают все пути, через которые его чувства сообщаются с окружающим миром, и тихим шёпотом говорят его душе, где они обретаются, называют своё имя и открывают ему, как их можно вызвать и что ими управляет; им ненавистно присутствие соглядатаев — праздношатающихся на пороге сознания мыслей, третий лишний здесь неуместен.

В такие моменты всё наше существо внезапно охватывает непривычное чувство возбуждённого ожидания, и кажется, будто даже пульс стучит в каком-то небывалом ритме.

Дыхание словно выпадает из привычной жизненной сферы, и вместо грубого атмосферного воздуха какая-то иная стихия — неведомая, невесомая жидкость вливается в лёгкие, питая нашу кровь.

Так и Хирам Витт — затаив дыхание, с замиранием сердца, — казалось, не воспринимал ничего, кроме мерцания и жужжания быстро вращавшегося стеклянного диска, в котором материализовалась рождённая в его голове мысль.

Гулкие, протяжные звуки, которые одинокими совами проносятся по спящим улицам ночного города, не долетали до его слуха.

А незримые руки демона сна, который между вторым и пятым часом утра тихо-тихо поднимается из-под земли, неслышно вылезает из шкафов и две рей и, подкравшись сзади к бодрствующему человеку, машет гигантской чёрной пуховой ладонью на тлеющие искры сознания живых существ, стараясь их загасить, — эти незримые руки бессильно соскальзывали с него, не находя, за что зацепиться.

Робкой поступи утра он не расслышал. Вот уже солнце задвинуло в угол лилипутский свет его лампы — он ничего не чувствовал и не замечал.

Снизу, с оживлённой улицы, неслись пронзительные звуки флейт и громкая строевая музыка — это, сверкая золотыми пуговицами, прошагали через город солдаты.

Пробило двенадцать часов, и на гавкающий уличный шум обрушился рык колоколов, и только тут рука Хирама Витта протянулась к крутящимся колёсам и остановила машину.

В углублении стеклянного диска обнаружился маленький человеческий мозг, а от него, как убедился Хирам, бросив быстрый взгляд, отходил крохотный отросток нервного волокна — начальный зачаток спинного мозга!

От волнения всё закружилось перед глазами Хирама Витта.

Вот оно! Вот!

Нашёл! Наконец-то он нашёл последнее недостающее звено цепи математических, чисто мыслительных величин, определяющих оси мироздания!

Это — всё!

Сверх этого — ничего, никакого ядра, вокруг которого группируются свойства, только равновесие порождающих чисел, и в их соотношении кроется единственный корень всякой жизни. Всё зримое, ощутимое, сила тяготения — всё исчезло! Исчезло как ошибка в расчётах!

Головной мозг относится к спинному мозгу, как сила тяготения к центробежной силе. Такова оказалась разгадка главной тайны!

Да, да, правильно поняв это и зная простые приёмы, можно перевести это в зримую и ощутимую форму — «материальную», как её называют дураки.

Хирам Витт растерянно озирался вокруг, смущённый обуревавшим его потоком мыслей, которые, как взволнованное море, бушевали в его душе.

Надо было сориентироваться в том, к чему он сейчас пришёл, он чуть было не испугался, когда его взгляд упал на голое человеческое тело у противоположной стены, которое он за двадцать лет с великим трудом вырастил из крошечных клеток, как фикус, и которое теперь предстало перед ним взрослым, наделённым сознанием существом. Хирам Витт весело улыбнулся: «Ещё одна из моих бесполезных работ! Зачем было выращивать тело? Достаточно создать головной и спинной мозг, и какая мне тогда нужда утруждать себя подобными пустяками?»

И подобно тому, как призрачный Дикий Охотник, не зная покоя, мчится со своей призрачной сворой вдогонку за оленем, так и его душа, захваченная причудливыми мыслями, устремилась в фантастическое будущее: скоро он сможет сделать так, чтобы по его воле исчезали из мироздания небесные тела, подобно тому, как под действием общего делителя распадаются целые скопища громадных числовых масс.

Стоголосое «ура» взорвало уличный воздух, Хирам Витт отворил окно и выглянул наружу.

Какой-то бродяга в военной фуражке с павианом в офицерском мундире подъехали на извозчике и, окружённые обступившей их полукругом восхищённой толпой и почтительно замершими полицейскими, разглядывали фасад дома.

И тотчас же эта парочка — хозяин вслед за павианом — пустилась вверх по громоотводу, вскарабкалась на второй этаж, разбила окно и залезла в квартиру.

Спустя несколько минут они стали вышвыривать из окна одежду, мебель, вслед за этим несколько чемоданов, опять вылезли на карниз и принялись карабкаться выше на третий этаж, где повторился прежний спектакль.

Хирам Витт тотчас же догадался, что его ожидает, и торопливо выгреб из карманов все деньги и ценности, какие были при нём.

В тот же миг обезьяна и бродяга показались на подоконнике и вскочили к нему в комнату.

Я, — начал бродяга, — я…

Да, да, я уже понял, господин капитан. Вы — тот мошенник, который вчера захватил ратушу в Кёпенике, — перебил его учёный, не дав закончить.

В первый момент бродяга растерялся, но затем гордо указал на ярко-красное седалище павиана и произнёс:

— Присутствие этого господина в форме служит подтверждением легитимности моих действий.

«Да уж! — подумал Хирам Витт. — Седалищу в наше время действительно стали придавать чересчур много значения». Ни слова не говоря, он протянул бродяге четыре марки и пятьдесят пфеннигов, серебряную цепочку от часов и три выпавшие из зубов золотые пломбы:

— Это всё, чем я могу вам помочь.

Бродяга заботливо завернул добычу в бумагу, сунул в карман и заорал:

— Молчать, скотина! Стоять смирно!

И в то время как господин Хирам Витт стал перед ним навытяжку, павиан и бродяга с достоинством перемахнули через подоконник и удалились.

Внизу вновь раздалось громкое «ура» полицейских, приветствовавших появление обоих военных в мундирах.

Учёный печально вернулся за лабораторный стол:

— Что поделаешь! Ничего не остаётся, как только поскорее изготовить шесть штук мозгов для Кемпинского, чтобы возместить понесённый ущерб. Впрочем, один, кажется, ещё остался от вчерашней партии.

С этими словами он вытащил из-под кровати и поставил на стол тарелку с великолепным живым мозгом.

Он запустил вращающийся стеклянный диск и уже собрался снова приняться за работу, как вдруг в дверь энергично постучали и одновременно весь дом потрясло глухое, мощное рокотание.

Хирам Витт сердито отодвинул стул:

— Что же это сегодня делается! Никакого покоя!

Тут дверь распахнулась, и в комнату, чеканя шаг, вошёл бравый офицер от артиллерии, а за ним следом несколько рядовых.

— Ну-с, штафирка! Это вы тут мозгушник? Молчать, скотина! Смирр-на! Ррруки по швам!

Хирам Витт покорно встал и, растерянно поелозив руками по своим бокам, наконец, точно по внезапному наитию, засунул их между ног.

Офицер скривил рожу:

— Ну-с, молодчик! Рехнулся, что ли? Сказано — по швам! Не знаешь, где на брюках шов?

— Пардон, но у моих брюк такой фасон — шов на внутренней стороне; я не резервист и не знаю, о какихшвах идёт речь, — неуверенно промямлил учёный.

«Что вам вообще от меня угодно? — хотел он продолжать. — Здесь только что побывал господин капитан из Кёпеника. Или это вы — сапожник Фойгт из Кёпеника?»

Но не успел он и рта открыть, как бравый офицер перебил его:

— Ну-с! Вот-с! Удостоверение!

И Хирам Витт прочёл:

Начав читать, он с первого взгляда уже по почерку понял, что пишущий страдает параличом мозга в начальной стадии.

Он отвесил офицеру низкий поклон.

Между тем ритмические толчки, сотрясавшие дом, всё приближались, и наконец в комнату, любопытствуя, всунулось круглое пушечное рыло.

Впрочем, это было уже излишне, поскольку учёный больше не выражал никаких сомнений, а когда капитан, махнув рукой, нечаянно выронил из кармана листок с аптекарской прописью, на которой чётко значилось «сульфат цинка», уверенность, отражавшаяся на его лице, стала ещё твёрже.

— Ну-с! Мозгушник Витт, возраст: шестьдесят лет, профессия: индивидуум, проживает по адресу:

Чикчирикинская улица, дом восемь. На протяжении двадцати лет вы делаете искусственных людей, верно? — вопросил бравый офицер, снял с себя шлем и небрежно нахлобучил его на лежащий на столе мозг.

Учёный утвердительно наклонил голову.

— И хде они? — продолжил допрос офицер.

Хирам Витт указал на прислонённого к стене голого человека.

— Состоит на воинском учёте?

Учёный с удивлённым видом ответил «нет».

— У, разгильдяйская морда! — рявкнул офицер и махнул рядовым, которые по его знаку начали хватать вещи и выносить стулья, перины, одежду, аппаратуру, а под конец прихватили заодно и искусственного человека.

— Может быть, вставим ему мозг, раз уж его забирают на военную службу? — спросил Хирам Витт, поняв, что тут ничего не попишешь, и приподнял с тарелки шлем.

Но то, что он увидел, так поразило его своей неожиданностью, что он выронил шлем.

Мозг, который там только что лежал, теперь вдруг исчез, а на его месте… на его месте лежало рыло.

Косое рыло с лихо закрученными кверху усами.

Хирам Витт в ужасе уставился на тарелку.

В голове закрутилась бешеная свистопляска.

Вот, оказывается, как быстро влияние воинского шлема сказывается на человеческом мозге, превращая его в рыло!

Или тут действует какая-то иная причина?

Может быть, острое металлическое навершие шлема вызвало своего рода галопирующую мозговую чахотку, от которой мозг испарился? Наподобие того, как присутствие громоотвода способствует истечению скопившегося в земле электричества?

Не потому ли на острие полицейского шлема насажен сверху шарик, чтобы не допустить подобного испарения? Пожалуй что нет! Иначе это имело бы заметные следствия. Следствия… Заметные… Бургомистр Кёпеника… Павиан… Ноль разделить на ноль будет единица. Караул! Спасите! Это безумие! Спасите, я схожу с ума!

И Хирам Витт пронзительно закричал, завертелся волчком и грохнулся, растянувшись, лицом об пол.

Бравый офицер, рядовые и пушка давно ушли. Квартира опустела. В уголке скорчился на полу Хирам Витт, с идиотской улыбкой на устах он перебирал пуговицы на пиджаке и твердил, как считалку: «Капитан Пей-на-Шармакк, сапожник Фойгт, Сапожник Фойгт, капитан Пей-на-Шармакк, чёт — нечет, чёт — нечет, сульфат цинка, чёт, размягчение мозга, капитан Пей-на-Шармакк, сапожник Фойгт».

В конце концов несчастного отправили в сумасшедший дом, но безумие уже не отпустило его. В тишине воскресных дней можно слышать, как он распевает: «Дойчлянд, дойчлянд юююбер ааалес, юбер алее ин дер вельт».