На следующее утро на заре меня разбудил звон колоколов на башне, и я услышал приглушенное пение хора, в котором звучало сдержанное, но глубокое возбуждение и которое приближалось все ближе и ближе.
      "Мария, благословенна ты в женах! "
      Какое-то тревожное дребежжание появилось в стенах домов, как будто камни ожили и по-своему присоединились к пению.
      "Раньше проход оглашался жужжанием токарного станка, те- перь звуки мучительного труда исчезли, и как эхо, в земле пробудился гимн Богородице", - думал я про себя, спускаясь с лестницы.
      Я остановился в дверях дома. Мимо меня по узкой улице проходила во главе со стариком Мутшелькнаусом плотная, несу- щая горы цветов, толпа празднично разодетых людей.
      "Святая Мария, моли Бога о нас! "
      "Будь благословенна, царица милосердия! "
      Старик был бос, с непокрытой головой. Его одежды странс- твующего монаха некогда были белыми; теперь они сильно изно- сились и были покрыты бесчисленными заплатами. Он шел, как слепой старец, неверной шатающейся походкой.
      Его взгляд упал на меня, застыл на одно мгновение, но в нем не отразилось ни следа узнавания или какого-то воспомина- ния. Его зрачки были устремлены вдаль, параллельно друг дру- гу, как будто он смотрел сквозь меня и сквозь стены в глубину иного мира.
      Он шел странной походкой, и мне казалось, что его ведет какая-то невидимая сила, а не его собственная воля. Он подо- шел к железной решетке, огораживающей сад, распахнул ее и направился к статуе Девы Марии.
      Я смешался с толпой, которая робко и медленно двигалась за ним на почтительном расстоянии и перед решеткой останови- лась. Пение становилось все тише, но постоянно с каждой мину- той в толпе нарастало возбуждение. Вскоре пение превратилось в бессловесную вибрацию звуков, и неописуемое напряжение по- висло в воздухе.
      Я поднялся на выступ стены, с которого мог все хорошо ви- деть. Старик долго стоял без движения перед статуей. Это был жуткий момент. Во мне возник странный вопрос: кто же из двоих оживет раньше?
      Какой-то глухой страх, подобный тому, на спиритическом сеансе, овладел мной. И вновь я услышал голос Офелии в своем сердце: "Будь осторожен! "
      Тут я увидел, что седая борода старика слегка подрагива- ет. По движению его губ я догадался, что он разговаривает со статуей. В толпе позади меня тотчас воцарилась мертвая тиши- на. Негромкое пение шедших сзади умолкло, как по кем-то данно- му знаку.
      Тихий ритмически повторяющийся звон был теперь единствен- ным различимым звуком.
      Я поискал глазами место, откуда он доносился. Робко втис- нувшийся в нишу стены, как будто избегая взгляда точильщика, там стоял толстый старый мужчина, на лысой голове которого красовался лавровый венок. Одной рукой он закрывал себе поло- вину лица, в другой, вытянув ее вперед, держал жестяную бан- ку. Рядом с ним в черном шелковом платье стояла загримирован- ная до неузнаваемости фрау Аглая.
      Нос пьяницы, бесформенный и посиневший, заплывшие жиром глаза едва видны - без всяких сомнений это актер Парис. Он собирал деньги у паломников, а фрау Мутшелькнаус помогала ему в этом. Я видел, как она время от времени быстро нагибалась, робко наблюдая за своим супругом, как будто бы боялась, что он увидит ее, и что-то нашептывала людям, которые при этом сразу механически хватались за кошельки и, не спуская взгляда со статуи Богоматери, бросали монеты в жестянку.
      Дикий гнев охватил меня, и я сверлил глазами лицо комеди- анта. Наши взгляды тут же встретились, и я увидел, как его челюсть отвисла, а лицо сделалось пепельно-серым, когда он меня узнал. От ужаса банка с пожертвованиями чуть было не вы- пала у него из рук.
      Охваченный отвращением, я отвернулся.
      "Она двигается! Она говорит! Святая Мария, моли Бога за нас! Она говорит с ним! Вот! Вот! Она наклонила голову! " - пробежал внезапно по толпе, из уст в уста, хриплый, едва раз- личимый шепот, сдавленный от ужаса увиденного. - Вот! Вот! Сейчас снова! "
      Мне казалось, что сейчас, в одно мгновение, вопль, исхо- дящий из сотен живых глоток, поднимется и разорвет гнетущее напряжение, но все оставались словно парализованными. Только то тут то там раздавались отдельные безумные причитания: "Мо- ли Бога о нас! " Я боялся: сейчас начнется давка, но вмсто этого люди в толпе лишь опустили головы. Многие хотели упасть на колени, но люди стояли слишком близко друг к другу. Неко- торые, обессилив, закрыли глаза, но не падали, поддерживаемые толпой. В своей мертвенной бледности они были похожи на по- койников, стоящих среди живых и ожидающих чуда, которое их воскресит. Атмосфера стала такой магнетически удушающей, что даже легкое дуновение ветра казалось прикосновением невидимых рук.
      Дрожь охватила все мое тело, как будто плоть хотела осво- бодиться от костей. Чтобы не упасть вниз головой со стенного уступа, я уцепился за оконный карниз.
      Старик говорил, быстро двигая губами; я мог это отчетливо различить. Его изнуренное лицо засветилось как бы юношеским румянцем, словно освещенное лучами восходящего солнца.
      Затем вдруг он снова ушел в себя, как будто уловил какой- то призыв. Напряженно прислушиваясь, с открытым ртом и глаза- ми, устремленными на статую, он кивнул с просветленным выра- жением лица; затем быстро что-то тихо ответил, прислушался еще раз и вскинул радостно руки.
      Каждый раз, когда он вытягивал шею, прислушиваясь, по толпе пробежал гортанный ропот, более похожий на хрип, чем на шепот: "Вот! Вот! Она двигается! Вот! Сейчас! Она кивну- ла! "- но никто не двигался вперед. Скорее толпа испуганно от- ступала, отшатываясь, как от порывов ветра. Я наблюдал за вы- ражением лица старика так пристально, как только мог. Я хотел прочесть по его губам, что он говорит. В душе - не знаю, поче- му - я надеялся услышать или угадать имя Офелии. Но после дол- гих, непонятных мне фраз его губы постоянно повторяли одно только слово: "Мария! "
      Вот! Сейчас! Как будто удар молнии потряс меня! Статуя, улыбаясь, склонила голову. И не только она: даже ее тень на светлом песке, повторила то же движение!
      Тщетно я убеждал себя: это только обман чувств; движения старика в моих глазах невольно перенеслись на статую, пробу- дили видимость того, что она ожила. Я отвел глаза, твердо ре- шив остаться господином своего сознания. Затем я снова пос- мотрел туда: статуя говорила! Она склонилась к старику! Сомнений больше не было!
      "Будь настороже! " Я сосредоточил все свои силы на воспо- минании об этом предостережении. И еще мне помогало то, что я ясно чувствовал в своем сердце: нечто неоформленное, но бес- конечно мне дорогое, нечто, что я ощущал как постоянное близ- кое присутствие, хочет воспрянуть во мне, проявиться вовне и обрести форму, чтобы защитить меня, встав передо мной с широ- ко распростертыми руками. Вокруг меня возникает магнетический вихрь, более могущественный, чем моя воля. Все, что осталось во мне от религиозности, и благочестия со времен моего детс- тва, что я унаследовал в своей крови, и что до этого момента безжизненно покоилось во мне, прорвалось, проникая из клетки в клетку моего тела. Душевный ток в моем теле заставлял мои колени подкашиваться, как бы говоря: "Я хочу, чтобы ты пал на колени и поклонился мне. " "Это - голова Медузы", - говорю я себе, но при этом чувс- твую, что мой разум отказывается мне повиноваться. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " И я больше не оказываю сопротивления, и погружаюсь в бездну полного паралича воли. В это мгновение я так ослабе- ваю, что не могу больше управлять своим телом; мои руки сры- ваются с карниза, и я падаю на головы и плечи толпы.
      "Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к пос- леднему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полного пара- лича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не могу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы.
      Как я вернулся к воротам моего дома, я не знаю. Детали по- добных странных проишествий часто ускользают от нашего восп- риятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
      Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня.
      "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В церковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела
      "Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полно- го паралича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не мо- гу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы. Как я вернулся к воротам мо- его дома, я не знаю. Детали подобных странных проишествий часто ускользают от нашего восприятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
      Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня. "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В цер- ковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела так! " и вскоре все слилось в один многоголосый спасительный вопль, который разрядил напря- жение.
      Чары развеялись. Шаг за шагом, медленно, как гигантское сто- ногое мифическое чудовище, высвободившее голову из петли, толпа двинулась назад из прохода.
      Последние в толпе окружили старика, протиснувшись мимо ме- ня, и стали отры вать лоскуты от его одежды, пока он не ос- тался почти голым. Они целовали их и прятали как реликвию.
      Когда улочка обезлюдела, я направился к акации, утопая в разбросанных повсюду цветах.
      Я еще раз хотел прикоснуться к месту, где покоился прах моей возлюблен ной. Я ясно чувствовал: это в последний раз.
      "Неужели я тебя снова не увижу, Офелия?! Ни разу больше! " спрашивал я в своем сердце. "Один единственный раз я хотел бы увидеть твое лицо! "
      Порыв ветра доносил из города: " Будь благословенна, царица милосердия! " Невольно я поднял голову.
      Луч несказанного света осветил статую.
      На крошечное мгновение, такое короткое, что удар сердца по сравнению с ним показался мне человеческой жизнью, статуя превратилась в Офелию и улыбнулась мне. Затем снова засиял на солнце каменно и неподвижно золотой лик статуи богородицы.
      Я заглянул в вечное настоящее, которое для обычных смерт- ных является лишь пустым и непонятным словом.
      XIV
      ВОСКРЕСЕНИЕ МЕЧА
      Незабываемое чувство охватило меня, когда я однажды решил взглянуть на наследство моего отца и наших предков. Я обследовал этаж за этажом, и мне казалось, что я спускаюсь от столетия к столетию в средние века.
      Искуссно расставленная мебель, выдвижные ящики, полные кружевных платков; темное зеркало в сияющей золотой раме, в котором я увидел себя, молочнозеленого, как призрак; потемнев- шие портреты мужчин и женщин в старинных убранствах, чей внешний вид менялся в зависимости от эпохи, - во всех лицах было явное семейное сходство, которое иногда, казалось, ускользало, когда блондины становились брюнетами, чтобы затем опять снова прорваться к совершенству изначального образ- ца, как-будто сам род вспоминал о своем истоке.
      Золотые, украшенные драгоценностями коробочки, некоторые из которых сохраняли остатки нюхательного табака. Казалось еще вчера ими пользовались.
      Перламутровые шелковые стоптанные дамские туфельки на высо- ком каблуке странной формы, которые, когда я их поставил вмес- те, вызвали в моем воображении юные женские образы: матерей и жен наших предков. Трости из пожелтевшей резной слоновой кос- ти; кольца с нашим гербом, то крошечно маленькие, как для детских пальчиков, то снова такие большие, как-будто их носил великан. Сюртуки на которых ткань от времени так одряхле- ла, что казалось, дунь на нее - она рассыпется.
      В некоторых комнатах пыль лежала таким слоем, что я утопал в ней по щиколотку, и когда я открывал дверь, из этой пыли об- разовывались горки. Под моими ногами появлялись цветочные ор- наменты и морды зверей, когда я, шагая, очищал от пыли лежа- щий на полу ковер.
      Созерцание всех этих вещей так захватило меня, что я недели мог проводить среди них. Иногда знание, что на земле кроме меня живут еще какие-то люди, полностью покидало меня.
      Однажды, еще мальчишкой, учась в школе, я посетил маленький городской музей, и помню, какое сильное утомление и усталость вызвало у нас осматривание многих старинных, внутренне нам чуждых предметов. Но насколько здесь все было иначе! Каждая вещь, которую я брал в руки, хотела мне чтото рассказать; ее собственная жизнь струилась из нее. Прошлое моей собственной крови было в каждом предмете и становилось для меня странной смесью настоящего и прошедшего. Люди, чьи кости давно разло- жились в могилах, продолжали дышать здесь. Мои Предки, чью жизнь я продолжаю носить в себе, жили в этих комнатах. Их су- ществование начиналось здесь с крика грудного ребенка и за- канчивалось хрипом смертельной схватки, они любили и печалились здесь, веселились и горевали, их сердца были привязаны к вещам, которые и сейчас стоят здесь, такими, какими они их ос- тавили. И эти вещи снова начинают таинственно шептать, когда я дотрагиваюсь до них.
      Здесь же был стеклянный угловой шкаф с медалями на красном бархате, золотыми и до сих пор блестящими; с почерневшими се- ребрянными лицами рыцарей, словно умерших. Все они были положе- ны в ряд, каждое с маленькой табличкой, надпись на которой поблекла и стала неразборчивой, но страстное желание исходило от них. Пристрастия, которых я раньше никогда не знал, навали- лись на меня, льстили и вымаливали: "возьми нас, мы принесем тебе счастье. "
      Старое кресло с чудесными резными подлокотниками - само почтение и спокойствие, манило меня помечтать в нем, говоря: "Я хочу рассказать тебе истории старины". Потом, когда я ему дове- рился, меня одолела какая-то мучительная, старческая, бессло- весная тоска, как будто я сел не в кресло, а окунулся в тя- жесть древних страданий. мои ноги отяжелели и одеревенели, как будто парализованный, который здесь сидел целое столетие захо- тел освободиться, превратив меня в своего двойника.
      Чем ниже я спускался, тем мрачнее, суровее и беднее была обстановка. Грубый, крепкий дубовый стол; очаг вместо изящ- ного камина; крашенные стены; оловянные тарелки; ржавая железная перчатка; каменный кув- шин; затем снова комнатка с зарешеченными окнами; разбросанные всюду пергаментные книги, изгрызанные крысами; глиняные ретор- ты, использовавшиеся алхимиками, железный светильник; колбы, в которых жидкости выпали в осадок: все пространство было на- полнено безотрадным светом человеческой жизни, обманчивыми на- деждами.
      Вход в подвал, в котором должна была находиться хроника на- шего перво-предка, фонарщика Христофора Йохера, был закрыт свинцовыми дверями. Попасть туда не было никакой возможности.
      Когда мои исследования нашего дома закончились и я, сразу после долгого путешествия в царство прошлого, снова пришел в свою комнату, меня охватило чувство, что весь с головы до кон- чиков пальцев я заряжен магнетическими влияниями. Древняя ат- мосфера нижних комнат сопровождала меня как толпа призра- ков, вырвавшихся на свободу из тюремных стен. Желания, не исполнившиеся при жизни моих предков, выползли на дневной свет, проснулись и стремились теперь ввергнуть меня в беспо- койство, одолевая мои мысли : "Сделай то, сделай это; это еще не закончено, это выполнено наполовину; я не могу уснуть, пока ты вместо меня этого не сделаешь! " Какой - то голос мне нашепты- вал: "Сходи еще раз вниз к ретортам; я хочу рассказать те- бе, как делают золото и приготавливают философский камень; сейчас я это знаю, тогда же мне не удалось это, потому что я слишком рано умер, "- затем я услышал снова тихие слова сквозь слезы, которые, казалось исходили из женских уст: "Скажи моему супругу, что я всегда, вопреки всему, его любила; он не верит этому, он не слышит меня сейчас, потому что я мертва, тебя же он поймет! "-"Отомсти! Преследуй ее! Убей ее! Я скажу тебе где она. Не забывай меня! Ты наследник, у тебя обязанность кровной мести! "-шипит горячее дыхание мне в ухо, и мне кажется, что я слышу звон железной перчатки. - "Иди в жизнь! Наслаждайся! Я хочу еще раз посмотреть на землю твоими глазами! "-понуждает меня зов парализованного в кресле.
      Когда я изгоняю этих призраков из моего сознания, они ста- новятся бессознательными частичками наэлектризованной жизни вокруг меня, которая исходит от предметов в комнате: что-то призрачно трещит в шкафу; тетрадь , лежащая на краю стола ше- лестит; доски потрескивают, как будто по ним кто-то ступакт; ножницы падают со стола и вонзаются одним концом в пол, как бы подражая танцовщице, которая стоит на носочках.
      В волнении я хожу туда - сюда: "Это наследие мертвых"-чувс- твую я. Зажигаю лампу, потому что наступает ночь, и темнота де- лает мой мозг слишком чувствительным. Призраки как летучие мыши: "свет должен спугнуть их; не следует позволять им боль- ше тревожит мое сознание! "
      Я заставил желания умерших замолчать, но беспокойство приз- рачного наследия будоражит мои нервы.
      Я шарю в шкафу, чтобы отвлечься: мне в руки попадает игрущ- ка, которую мне однажды подарил отец на Рождество: коробка со стеклянной крышкой и стеклянным дном; фигурки из дерева ака- ции: два крохотных человечка, мужчина и женщина, и вместе с ними змея. Когда кусочком кожи трешь по стеклу, они электризу- ются, переплетаются, разъезжаются в разные стороны, прыга- ют, липнут, то кверху, то книзу, а змея радуется и выделывает разные удивительные "па".
      "Эти там внутри тоже полагают, что они живут, - думаю я про себя-, и однако это всего лишь некая всемогущая сила заставля- ет их двигаться! " Но почему-то мне не приходит в голову, что этот пример применим и ко мне: жажда действий внезапно одоле- вает меня, и я почему-то доверяюсь ей. Стремление умерших жить является мне под другой маской.
      "Дела, дела, дела должны быть совершены! "-чувствую я; "да это так! Но не те, которые тщеславно хотели осуществить предки"- так я пытаюсь убедить себя, - "нет, я должен совершить нечто неизмеримо большее! "
      Как-будто семена дремали во мне, а теперь прорастают зерно за зерном: "Ты должен выйти в жизнь, ты должен осуществить дея- ния во имя человечества, частью которого ты являешься! Стань мечом в общей борьбе против головы Медузы! "
      Нестерпимая духота воцаряется в комнате; я отворяю окно: не- бо стало похожим на свинцовую крышу, на непроницаемый черный туман. Вдали на горизонте вспыхивают зарницы. Слава богу, приб- лижается гроза. Уже несколько месяцев не было ни капли дождя, луга высохли и днем, когда я смотрю на лес, он колеблется в дрожащих испарениях умирающей от жажды земли.
      Я подхожу к столу и собираюсь писать. Что7 Кому7 Я этого не знаю. Может быть, капеллану о том, что я думаю уехать, что- бы посмотреть мир7
      Я затачиваю перо, сажусь, и тут меня одолевает усталость; я опускаю голову на руки и засыпаю.
      Поверхность стола усиливает в резонансе удары моего пуль- са. Потом это превращатеся в удары молотков, и я воображаю, что стучу топором в металлическую дверь, ведущую в подвал. Когда она падает с ржавых петель, я вижу идущего ко мне старика, и в этот самый момент просыпаюсь.
      Действительно ли я проснулся7 Предо мной в моей комнате стоит все тот же старик, живой и смотрит на меня старческими потухшими глазами.
      То, что я все еще держу в руках перо, подсказывает мне, что я не сплю и нахожусь в здравом уме.
      "Я, кажется, уже где-то видел этого странного незнаком- ца", рассуждаю я про себя, - но почему в это время года на нем меховая шапка? "
      - Я постучал три раза в дверь, никто не ответил, и я во- шел, - говорит старик.
      - Кто Вы? Как Вас зовут? - спрашиваю я, ошеломленный.
      - Я пришел по поручению Ордена.
      Некоторое время я нахожусь в сомнении, не призрак ли это стоит передо мной? Старческое лицо с трясущейся своеобразной формы бородкой так не вяжется с мускулистыми руками тружени- ка! Если бы то, что я вижу, было бы картиной, я бы сказал, что она откуда-то срисована. Что-то странное есть в пропорци- ях этого человека! И большой палец правой руки покалечен! Это мне тоже представляется знакомым.
      Незаметно я прикасаюсь к рукаву этого человека, чтобы убедиться, что я не жертва галлюцинации, и сопровождаю это движение жестом: "Пожалуйста, присаживайтесь! "
      Старик не замечает этого и продолжает стоять.
      - Мы получили известие, что твой отец умер. Он был одним из нас. По закону Ордена тебе как его родному сыну предстоит продолжить его дело. Я спрашиваю тебя: воспользуешься ли ты этим правом?
      - Для меня было бы большим счастьем принадлежать к тому же самому братству, к которому когда-то принадлежал мой отец, но я не знаю, какие цели приследует Орден и какова его зада- ча? Могу ли я узнать подробности?
      Потухший взгляд старика блуждает по моему лицу:
      - Разве отец никогда с тобой об этом не говорил?
      - Нет. Только намеками. Хотя из того, что в час перед смертью он надел орденские одежды, я могу заключить, что он принадлежал к какому-то тайному обществу. Вот все, что я знаю.
      - Тогда я расскажу тебе... С незапамятных времен на зем- ле существует круг людей, который управляет судьбами челове- чества. Без него давно начался бы хаос. Все великие народные вожди были слепыми инструментами в наших руках, поскольку они не были посвящены в члены нашего об щества. Наша задача сос- тоит в том, чтобы уничтожить различие между бедностью и богатством, между госпоином и рабом, знающим и незнающим, гос- подствующим и угнетеннным, и из той долины скорби, которую называют землей, создать райскую страну, в которой слово "страдание" будет неизвестным. Бремя, под которым стонет че- ловечество, - это персональный крест каждого из людей. Миро- вая душа раскололась на отдельные существа, отсюда и возник такой беспорядок. Из множественности создать единое - в этом и состоит наше желание.
      Благороднейшие души состоят на нашей службе, и время жатвы уже не за горами. Каждый должен быть сам себе жрецом. Толпа созрела, чтобы сбросить ярмо духовенства. Красота - единственный Бог, которому человечество будет отныне молить- ся. Однако она нуждается в деятельных людях, которые укажут ей путь к вершинам. Поэтому мы направили в мир мыслительный по- ток отцов Ордена, который пожаром зажжет мозги людей, чтобы испепелить великое безумие учения об индивидуализме. Это бу- дет война всех за всех! Из пустыни создать сад - это и есть задача, которую мы перед собой поставили! Разве ты не чувствуешь, что все в тебе стремится к действию? Почему ты сидишь здесь и грезишь? Вставай, спасай своих братьев!
      Дикое воодушевление охватывает меня. - Что я должен де- лать? спрашиваю я. - Приказывайте, что я должен делать! Я готов отдать жизнь за человечество, если это необходимо. Ка- кие условия поставит передо мной Орден, для того чтобы я мог принадлежать к нему?
      - Слепая покорность! Отбросить все свои желания! Всегда трудиться для общества и никогда для самого себя! Это путь из пустыни множественности в благословенную страну Единства.
      - А как я узнаю, что я должен делать? - спрашиваю я, ох- ваченный внезапным сомнением. - Если я должен стать вождем, то чему я буду учить?
      - Кто учит, тот учится. Не спрашивай меня о том, что я прикажу тебе делать! Тому, кому Господь дает службу, тому он дает и понимание. Иди и говори! Мысли вольются в тебя, об этом не беспокойся! Готов ли ты принять клятву покорности?
      - Я готов.
      - Тогда клади левую руку на землю и повторяй за мной то, что я тебе скажу!
      Как оглушенный хочу я повиноваться и даже наклоняюсь вниз, но внезапно меня охватывает еще большее недоверие. Я медлю, смотрю... Воспоминания пронзают меня: лицо старика, который стоит здесь, я видел выгравированным на рукояти меча из красного железа, называемого "красным камнем", а искалеченный палец принадлежит руке бродяги, который однажды за- мертво упал на Рыночной площади, когда увидел меня.
      Я холодею от ужаса, но я знаю теперь, что я должен де- лать. Я вскакиваю и кричу старику:
      - Дай мне знак! - и протягиваю ему правую руку для "ру- копожатия", которому научил меня мой отец.
      Но теперь передо мной стоит не живой человек: это просто набор каких-то членов, которые болтаютсяч на туловище, как у колесованного преступника! Надо всем этим парит голова, отде- ленная от шеи полоской воздуха толщиной в палец; еще движутся губы вслед уходящему дыханию... Отвратительная груда мяса и костей.
      Содрогнувшись, я закрываю лицо ладонями. Когда я вновь открываю их, привидение исчезает, но в пространстве свободно парит сверкающее кольцо, а в нем - прозрачные, сотканные из бледно-голубого тумана очертания лица старика в шапке.
      На этот раз из уст призрака исходит голос первопредка.
      - То, что ты сейчас видел, это обломки, развалины потер- певшего крушение корабля, которые плавают в океане прошло- го... Из бездушных останков утонувших образов, из забытых впечатлений твоего Духа лемурообразные жители бездны создали призрак нашего Учителя, чтобы смутить тебя. Его языком они говорили тебе пустые, высокопарные слова лжи, чтобы заманить тебя в ловушку, подобно блуждающим огням, влекущим в смерто- носную трясину, в которой до тебя самым жалким образом уже погибли тысячи таких, как ты, и даже еще более великих, чем ты.
      "Самоотречением" называют они этот фосфорический свет, с помощью которого им удается перехитрить их жертву. Весь ад ликует, когда им удается зажечь этим светом любого доверивше- гося им человека. То, что они хотят разрушить, - это высшее благо, которого может достигнуть существо: вечное осознание себя как Личности. То, чему они учат, - это уничтожение. Но они знают могущество истины, и поэтому все слова, которые они выбирают, истины! И все же каждая фраза, составленная из них, есть бездонная ложь.
      Там, где тщеславие и жажда власти соединяются в одном сердце, эти призраки тут как тут. И они начинают раздувать эту мрачную искру, пока она не загорится ярким огнем, и пока человеку не почудится, что он сгорает в бескорыстной любви к своему ближнему. И он идет и проповедует, не будучи призван- ным к этому. Так он становится слепым вождем и вместе с кале- ками падает в пропасть.
      Наверняка, они хорошо знают, что людское сердце с моло- дых лет преисполнено злом, и что любовь не может жить в нем, если только она не ниспослана свыше.
      Они повторяют слова: "Любите друг друга! " до тех пор, по- ка они не потеряют смысл. Тот, кто произносит их первым, пре- подносит тем самым своим слушателям магический подарок. Они же выплевывают эти слова друг другу в уши, как яд. Из них вы- растают лишь беды, отчаяние, убийства, кровопролитие и опус- тошение. И эти слова имеют такое же отношение к истине, как чучело к распятию.
      Там, где возникает кристалл, который обещает стать сим- метричным, как образ Божий, там они делаю все, чтобы замутить его. Нет ни одного учения Востока, которое они бы не огруби- ли, не сдалали бы земным, которое бы они не разрушили и не развратили до такой степени, пока оно не превратилось в собс- твенную противоположность. "Свет приходит с Востока" - гово- рят они и тайно подразумевают под этим чуму.
      Единственное дело, стоящее исполнения, - это работа над самим собой. Но они называют это эгоизмом. Они предлагают улучшить мир, но не ведают, как это сделать. Клрыстолюбие у них прикрыто словом "долг", а зависть "честолюбием". И та- кие же мысли они внушают сбившимся с пути смертным.
      Царство раздробленного сознания - это горизонт их буду- щего. Повсеместная одержимость - это их надежда. Устами бес- новатых, они предрекают, как и древние пророки, начало "тыся- челетнего царства", но о том царстве, которое "не от мира сего", и которое не настанет, пока земля не обновится и чело- век не получит новое рождение в Духе - о том царстве они умалчивают. Они лживо укоряют помазанников Божьих, а сами то- ропят последний час,
      Еще до того, как Спаситель прийдет к ним, они уже паро- дируют его. После того, как он уходит от них, они, извращая, посторяют его жесты.
      Они говорят: будь вождем! - хотя знают, что вести за со- бой может только тот, кто стал совершенным. Они все ставят с ног на голову, и лгут, говоря: веди, и тогда ты станешь со- вершенным!
      Говорят: " Кому Бог дает службу, тому дает и понимание"; а они внушают: "возьми службу, и Бог даст тебе понимание! "
      Они знают: жизнь на земле должна быть переходным состоя- нием, поэтому они коварно манят: "делай рай из посюстороннего, хотя прекрасно сознают тщету подобных усилий.
      Это они освободили тени Хадеса и оживили их флюидами де- монические силы, чтобы люди думали, что воскресение мертвых началось.
      Скопировав черты магистра нашего Ордена, они сделали лярву, которая, как призрак, появляется то там, то тут, то в снах ясновидящих, то в кругах заклинателей духов, то как ма- териализованный дух, то как спонтанно произведенное медиумом изображение. " Джон Кинг - Иоанн-Король" - так называет себя призрак тем, кто интересуется его именем, чтобы породить веру, что это и есть Иоанн Евангелист. Они посылают это подобие нашего магистра всем тем, кто, как и ты, созрели для того, чтобы его увидеть., но делают это п р е ж д е, чем это должно произойти на самом деле. Они предвосхищают события, чтобы по- сеять сомнения, как это только что случилось с тобой, и осо- бенно, когда наступает час, когда потребуется непоколебимая вера.
      Ты разрушил лярву, когда потребовал от нее "тайного ру- копожатия". Теперь истинный лик навсегда станет для тебя лишь рукоятью магического меча, выкованного из единого куска крас- ного железа, "кровавого камня". Кто обретет этот меч, для того оживет смысл псалма: "Повесь свой меч на пояс, используй во благо истину, содержи страждущих по справедливости, тогда твоя правая рука сможет вершить чудеса! "