«Девятка» вернулась очень быстро и с визгом затормозила напротив вишнёвой машины клиента. Задняя дверь распахнулась. Вылезли лобастый очкарик, которого Доценко уже видел, и миловидный мальчик лет двенадцати, в аккуратном джинсовом костюме и зелёной майке. Оставив дверцу открытой, очкарик подвёл мальчика к «девяносто девятой», что-то сказал седому и сел обратно. Обойдя вокруг капота, мальчик залез на переднее пассажирское сиденье, и вишнёвая машина, развернувшись, неторопливо миновала чёрные «девятки», освещённый угол забора, мягко скользнула на гравий пустыря и замерла между кустами сирени. Погасли фары.

— Внимание! — во всех рациях раздался напряжённый голос Петрова. — Через минуту начинаем. Повторяю, через шестьдесят секунд начинаем. Время пошло.

Доценко переложил пистолет из наплечной кобуры в боковой карман брюк. Ещё раз посмотрел на свой объект — вишнёвую «девяносто девятую», скользнул взглядом по другим машинам, поднялся и пошёл. Пора!

В маленьком позолоченном портсигаре лежали десять набитых марихуаной папирос. Выбрав по какому-то признаку третью слева, Джон закурил и с наслаждением затянулся, одновременно опуская спинку своего кресла.

— Ещё кто-то едет, — равнодушно отметил его водитель, и Джон обернулся.

По проспекту Ударников, со стороны жилых микрорайонов, к ним быстро приближался какой-то автомобиль. Очень быстро. Жёлтые пятна горящих фар скакали вверх-вниз, когда машину подбрасывало на ухабах. Присмотревшись, Джон определил, что это белая «шестёрка» и в салоне сидит один водитель. Их клиенты на таких машинах не ездили.

— Включи мотор, — приказал Джон водителю, машинально опуская портсигар в карман.

Было уже поздно. «Шестёрка» затормозила рядом, бок о бок, и сразу же распахнулись дверцы. В салоне оказался не один водитель.

— Стоять! Милиция!

Ковалёв и Николаев подскочили к «командирской» машине, а Петров, стоя около своей, направил пистолет на другую.

Моторы обеих «девяток» взревели одновременно. Николаев коротко взмахнул сжатым в руках автоматом. Металлический приклад вдребезги разнёс боковое стекло и воткнулся в подбородок водителя, завалив его на колени Джона.

Ковалёв успел обежать машину, распахнул переднюю пассажирскую дверцу и выволок ошалевшего главаря наружу. Джон сделал вялое защитное движение руками. Колено Ковалёва с ходу врезалось ему между ног, и он заорал удивлённо-испуганно, но тут же замолчал, когда на затылок опустилась рукоять пистолета, и потерял сознание.

«Чернявый» не оказал никакого сопротивления, и это ему немного помогло. Получив несколько тычков под ребра, он счёл за лучшее завалиться на асфальт, ошарашенно повторяя: «Все, все, ребята, тихо!»

Вторая «девятка» сорвалась с места, несмотря на предупреждение Петрова, но он и не рассчитывал на другое. Проводив машину сочувственным взглядом, Дима бросился помогать товарищам.

Перекрывая дорогу пытающейся удрать «девятке», из-за угла забора выполз просевший зелёный «Москвич», перевалил через поребрик и замер, клюнув носом. Двое оперов встали перед машиной, один предупредительно поднял автомат.

Водитель «девятки» вывернул руль вправо. Чиркнув бампером по бордюру, машина выскочила на тротуар и, не проехав трех метров, врезалась носом в куски бетонного поребрика, после чего замерла, надсадно взревев двигателем. Прежде чем смять грудью рулевое колесо, водитель успел подумать, что ещё утром здесь ничего не лежало, а потом острая боль волной прокатилась по его телу, и он потерял сознание, безвольно откинув голову на спинку кресла. Его пассажир при ударе потерял очки и оторопело пытался нащупать их между сиденьями. Его выволокли из салона и швырнули на асфальт. Закинув руки за голову и раскорячив ноги, чувствуя, как чьи-то неласковые руки прошлись по его спине, вокруг пояса и под мышками, он подумал о том, что так быть не должно, и почему-то вспомнил свою жену.

Все это заняло меньше минуты.

Подкравшись к «девяносто девятой» и притаившись в кустах шиповника, Доценко разглядел низкорослую фигуру Симанюка — своего коллеги из ОУРа. Жестами распределив роли, Доценко подобрался к водительской дверце.

В салоне машины играл магнитофон, выдавая звуки популярной много лет назад мелодии. Доценко достал удостоверение и поправил в кармане пистолет, твёрдо решив стрелять по колёсам, если водитель попытается скрыться. Глубоко вздохнул. Симанюк замер у правой дверцы, ожидая команды.

Начали! Ударив кулаком по стеклу, Доценко рявкнул: «Милиция! Выйти из машины!», после чего рванул ручку. Дверца была заперта, и Доценко уткнулся носом в тонированное стекло, пытаясь хоть что-то разглядеть.

В салоне произошло какое-то движение. Судя по всему, водитель лежал на разложенном переднем сиденье и теперь поднялся. Щёлкнула, занимая рабочее положение, спинка кресла. Магнитофон умолк, и стекло водительской дверцы до половины опустилось. Доценко увидел глаза седовласого мужчины. Особого испуга или каких-либо волнений, кроме досады из-за прерванного занятия, в них не читалось.

— Милиция! — Доценко сопроводил крик ударом кулака по крыше машины. — Выйди из машины, сука!

— Ну-ка, уходите, ребята, — послышался в ответ спокойный голос. — И прекратите свои провокации. Я депутат городского собрания!

В проёме между опущенным стеклом и рамой показалось удостоверение, крепко сжатое пожелтевшими от табака тонкими пальцами. Взгляд опера пробежался по ровным строчкам, удостоверяющим личность, полномочия и привилегии владельца, задержался на ровных печатях и зафиксировал знакомую фамилию: Филимончук. Директор местного ликеро-водочного завода. Депутат. Неприкосновенная личность.

Доценко длинно выругался и сплюнул. Растерянный Симанюк мялся у задней дверцы.

Снова заиграл магнитофон. Скользнув мимо двух замерших оперов, автомобиль выбрался на тропинку и поехал, набирая скорость, по пустырю, прочь от проспекта Ударников.

Продолжая ругаться, Доценко убрал свою «ксиву» в карман. Взметнувшийся у него в голове вихрь мыслей успокоился. Стрелять по колёсам он не стал. Так и не понявший ситуации Симанюк стоял с пистолетом в руке, вопросительно глядя на коллегу.

— Пошли. Вся операция коту под хвост, — пробормотал Доценко и, сунув руки в карманы брюк, побрёл к проспекту.

Вишнёвая «девяносто девятая», притормозив, выбралась с пустыря на параллельную улицу и рванулась от промзоны к освещённым жилым кварталам. Проехав пару перекрёстков, депутат Филимончук остановился и выпустил так и не отработавшего свой гонорар мальчика. Мальчик поплёлся обратно в свой «отстойник», а Филимончук, только теперь ощутив дрожь в коленях и усиленное биение сердца, направился в бар «Золотой невод», где можно было найти всё необходимое для снятия стресса: рюмку холодной водки, бутерброд с икрой и хорошего ласкового друга со странным именем Игоретто.

Задержанных доставили в 14-е отделение милиции. При проведённом в дежурной части досмотре у Джона был изъят портсигар с марихуаной, а у его телохранителя — нож с выкидным лезвием, явно подпадающий под категорию холодного оружия. Две пожилые женщины ожидали приёма у своего участкового инспектора, и после долгих уговоров их удалось привлечь в качестве понятых при составлении протоколов изъятия. Покончив с необходимыми бумагами, оперы отправились в кабинет Николаева, чтобы обсудить создавшееся положение.

Оно было безрадостным. «Клиент» и мальчик, единственные свидетели, были недосягаемы, и доказать теперь состав преступления в действиях задержанных не представлялось возможным. За исключением Джона и Чернявого, которые в какой-то степени должны получить своё. Вопрос только — в какой? За ношение нескольких граммов марихуаны и выкидного ножа в последнее время редко кого арестовывали, а на суде давали условные сроки, если дело вообще доходило до суда. Водителям обеих «девяток» вызвали «скорую помощь», и оба были госпитализированы: один — с переломом челюсти, другой — с травмами рёбер.

Николаев тоскливо составлял в уме рапорт, который придётся писать в ответ на жалобу побитого им водителя. В том, что жалоба поступит, он нисколько не сомневался, и, в принципе, ничего страшного в этом не было. На незаконные действия сотрудников теперь жаловался каждый второй. Составление «отписок» по приходящим жалобам в последнее время стало для Николаева такой же частью работы, как получение от начальства разносов за просроченные материалы или нерегулярная выплата зарплаты.

— Поторопились мы, — сказал кто-то из оперов. — Надо было подождать ещё минут пять хотя бы.

— А что толку? — возразил Петров. — По депутатской машине стрелять же не станешь. И стекла ему не разобьёшь, не говоря уж о морде. Вон в Московском районе постовые задержали какого-то надзирающего прокурора из областной прокуратуры. Он в сосиску пьяный по улице ползал. Рожа разбитая была — наверное, кто-нибудь из водителей его отоварил. Притащили в «дежурку», так он и там драку затеял. Они его в камеру посадили. У него с собой удостоверение было — все затёртое, фотография старая и на соплях держится. Дозвонились до его начальства. Те говорят: «Да, есть у нас такой, нажирается каждый день, но все никак уволить не можем». Через пару часов приехали, забрали его. Вроде бы все нормально. А прокурор этот потом заявил, что его менты избили и обобрали. Прокуратура начала проверку. Оказывается, в камеру его помещать нельзя было. В результате двум постовым — участковому и дежурному — объявили выговорешники, а начальнику отдела — неполное служебное соответствие. Так и здесь. — Петров вздохнул. — Сейчас у нас в перспективе два уголовных дела. Не самый плохой вариант по нынешним временам. Цыгану, с учётом его прошлых боевых заслуг, по идее, должны что-нибудь дать. А притащи мы сюда депутата, так и этих бы двух дел не было. Он бы и себя, и всех остальных уродов за компанию вытащил бы.

— Ладно, — перебил Симанюк. — С этим понятно. А двух пострадавших как спишем? Наверняка ведь пожалуются.

— Проводили задержание по поступившей оперативной информации, — не раздумывая, ответил Петров. — Один оказал неповиновение и пытался помочь скрыться преступнику, так что мы просто были вынуждены применить физическую силу. Если по «наркоте» дело возбудят, то, думаю, здесь все нормально пройдёт. А второй — просто попал в ДТП. Какая-то сволочь навалила куски поребрика на тротуар. И зачем это ей понадобилось?.. Ладно, ближе к делу! Мы с Костей тут ещё доработаем, а остальные как раз успевают по домам.

— Я тоже останусь, — сразу сказал Николаев.

— Отлично, тогда посмотри машины как следует, а мы с Костей начнём с уродами знакомиться.

— Хорошо, только сигаретой угости.

Петров вытащил из кармана пачку «Винстона», угостил желающих и сказал:

— Кто остаётся, оставайтесь, а остальные топайте по домам. Нечего тут высиживать!

— Не повезло, — вздохнул Ковалёв, когда они остались вдвоём. — Кто ж знал, что там этот гомик-депутат окажется?

— Как всегда: чем больше готовишься, тем больше неожиданностей. И хуже результат. С кого начнём?

— С очкарика. Он похлипче других будет.

Привели очкарика. Сидя на жёстком стуле с неудобной гнутой спинкой и стараясь поставить ноги так, чтобы не бросались в глаза трясущиеся колени, он попросил телефон и адвоката. Костя вздохнул. Дима встал с дивана. На разъяснение задержанному его прав и обязанностей ушло минут пять. Пока очкарик переваривал полученную информацию, оперы обменивались мнениями, стоя у открытого окна. Внизу, во дворе, Николаев методично прочёсывал салоны и багажники двух чёрных «девяток».

Потом общение продолжилось. Примерно через полчаса вдохновенные монологи Петрова и Ковалёва стали прерываться робкими замечаниями очкарика. К этому времени у него не только тряслись колени, но и начала подёргиваться голова. После возвращения Николаева, деловито выложившего на стол свои трофеи — дорогой «бизнес-организатор» Джона и патрон от пистолета Макарова, найденный под сиденьем «командирской» машины, — в кабинете произошло качественное изменение. Монологи перешли в живой, набирающий силу диалог.

Через полтора часа взмокший от напряжения очкарик отправился отдыхать в камеру. Спускаясь по тёмной скользкой лестнице из помещения уголовного розыска на первый этаж и слыша за спиной шаги толстого опера в рубашке с закатанными рукавами, он думал о том, что вернётся к старому своему занятию: мотаться «челноком» в Турцию за дешёвым товаром. Ну её на фиг, эту весёлую бандитскую жизнь!

Разговора с Чернявым не получилось. Он избрал старую проверенную тактику — признавать лишь то, что железно доказано, и упорно стоял на своём. Испуг, вызванный неожиданным появлением оперов и мгновенным задержанием в самом начале прибыльного воскресного вечера, давно прошёл, и, проанализировав ситуацию, Чернявый нашёл её не очень тяжёлой. На все вопросы об организации торговли малолетними проститутками он лишь невинно округлял глаза и клялся в своём полном незнании. А что касается ножа, то он купил его в обычном ларьке и носил на случай, если неожиданно приспичит нарезать колбасу.

Утром Чернявого отпустили. Изъятый у него нож холодным оружием признан не был, так как из-за некачественной сборки клинок не всегда чётко фиксировался в раскрытом положении, и проводивший исследование эксперт решил перестраховаться и вынес отрицательное заключение.

Выйдя из отделения вместе с очкариком, Чернявый завёл его в подъезд ближайшего дома и жестоко избил. Он был уверен, что именно очкарик заложил всю команду ментам. Перекатываясь под ударами пудовых ботинок, несостоявшийся сутенёр все больше укреплялся в желании вернуться на своё прежнее поприще. Получать по роже случалось и там, но уж лучше быть битым одними бандитами, чем и ментами, и бандитами по очереди.

Разговор с Джоном Костя начал в одиночку. Петров и Николаев отправились проверить адрес, указанный очкариком как «отстойник», в котором содержали малолетних проституток в ожидании клиентов.

По прибытии на место они обнаружили пустую однокомнатную квартиру и незапертую дверь. Судя по обстановке, жилплощадь сутенёрам предоставлял какой-то доходяга-алкаш. Полуразломанная мебель периода освоения целины, свисающие клочьями обои, разбитый унитаз. Под колченогим кухонным столом — шеренги пустых бутылок из-под хорошего пива и дорогой водки. Под раковиной — миска с сухим собачьим кормом. В коридоре валялся поводок. Комнату украшали настенный календарь с обнажёнными мужчинами и полдюжины разбросанных повсюду порнографических журналов. На ручке шифоньера косо висел вымпел с профилем трех вождей и затёртым лозунгом. Открыв дверь в ванную комнату, Петров поморщился и поспешил отойти. Судя по запаху, юные проказницы и их старшие друзья пользовались ею не по прямому назначению, а как естественной заменой пришедшего в негодность сортира.

В бельевой тумбочке, кроме ленивых тараканов, Николаев нашёл помятую тетрадь с многочисленными рукописными записями. Какие-то адреса, номера машин, денежные суммы и фамилии. Бегло пролистав страницы, опер сунул тетрадку в карман. Справедливо считая, что порнография — это плохо и с ней надо бороться, Петров прихватил пару наименее затасканных журналов. Чтобы успешно бороться с врагом, его надо хорошо знать.

Входная дверь в квартиру была металлической. Выйдя на площадку, Дима немного поковырялся в огромном накладном замке, потом захлопнул дверь и удовлетворённо подёргал ручку. Открыть её снаружи стало невозможно.

Вернувшись в отделение, Петров и Николаев застали Ковалёва, с усталым лицом оформлявшего бланк объяснения, и сидящего перед ним в расслабленной позе Джона. Фигура последнего излучала огромное чувство собственного достоинства, и Дима, не выдержав, отвесил ему тяжёлый подзатыльник. Прервав свою речь, в которой любовь к наркотикам объяснялась высокими душевными запросами и убогостью окружающего мира, сутенёр вернул голову в исходное положение, поправил пучок волос на затылке и степенно ответил:

— Не надо меня бить.

Слова были сказаны таким уверенным тоном, что Костя, рассмеявшись, бросил авторучку.

— Бить?! — рявкнул Дима, подходя вплотную и наклоняясь. — Да тебя, сопляк, ещё и не бил никто. А девочками малолетними торговать надо, козёл?

— За «козла» можно и ответить, — проговорил Джон и быстро-быстро заморгал.

Раскрытая ладонь Петрова хлёстко ударила его по щеке. Потом Дима спрятал руки в карманы брюк и отошёл к раскрытому окну.

— Козёл ты вшивый и гнида вонючая, — медленно проговорил он, усаживаясь на подоконник. — Да если я и буду перед кем-то отвечать, так только перед самим собой. Или ты мне про своих «братков» напоминаешь?

— Конечно, тут вы все смелые. А на улице…

— А на улице я тебя просто пристрелил бы, ишак. С большим удовольствием! Чтобы такая сволочь, как ты, больше жить никому не мешала… Что он тут наговорил?

Перегнувшись через плечо Ковалёва, Дима вгляделся в ровные строчки объяснения и забормотал:

— Так… Культяров Евгений Борисович, семьдесят четвёртого года рождения, не судимый, не работающий, прописанный… Папиросы с наркотиком приобрёл у неизвестного азербайджанца на Кузнечном рынке для того, чтобы расширить свой кругозор… Сейчас, засранец, я тебе расширю и кругозор, и всё остальное.

Расстёгивая браслет часов, Дима, специально распаляя себя все больше и больше, пообещал:

— Сейчас мы и про наркотики поговорим, и про девочек тринадцатилетних, и про мальчиков!

Ковалёв и Николаев принялись успокаивать своего коллегу, но этим только накалили обстановку. Несколько минут шла словесная перебранка, за которой притихший Джон следил с замирающим сердцем, так как основным вопросом, обсуждаемым тремя операми с самым серьёзным видом, было то, что в этом кабинете от сердечного приступа недавно уже умер один задержанный, и второй труп будет выглядеть слишком подозрительно. «Да на нём никаких следов не останется!» — обещал Дима, свирепо вращая глазами. Наиболее благоразумный Николаев предлагал какой-то другой способ и напоминал, что задержанный ещё в общем-то ничего не успел сказать и надо дать ему возможность исправиться. Прения Диме надоели, и, схватив со стола огромную хрустальную пепельницу, он бросился к Джону с бешеным криком: «Да я тебе всю матку наизнанку выверну!» Ковалёв и Николаев повисли у Димы на руках, отобрали пепельницу, осыпав остолбеневшего Джона окурками, и выволокли коллегу из кабинета. У самых дверей Николаев остановился, вернулся обратно и сел за стол.

— Ох, ему как в прошлом году голову проломили, так он совсем «отмороженным» стал, — пожаловался опер, промокая лицо носовым платком. — Недавно он одного грабителя «колол», так тот потом в психушку отправился. Но ты не обращай внимания, мы тебя тронуть не дадим. Если что, так ещё ребят снизу позовём. Просто у него дядя — городской прокурор, вот ему все с рук и сходит.

В соседнем кабинете завалившийся на диван Петров издавал какие-то хрюкающие звуки, пытаясь подавить душивший его приступ смеха. Ковалёв сдержанно улыбался и прислушивался к сбивчивому голосу Джона, которого наконец-то прорвало. Николаев едва успевал делать пометки в своём блокноте.

Через полчаса Джон иссяк. Николаев взглянул на свои записи и вздохнул. Информации было много, но вся она представляла интерес чисто познавательный.

С «посадкой» Джона возглавляемое им предприятие по организации «быстрого малолетнего секса» на какое-то время прекратит своё существование, но в конце концов найдётся кто-то следующий, однако это уже будет по-другому и в другом месте. Раньше в городе ничего подобного не было. Идея принадлежала Джону, и он сам смог претворить её в жизнь, сам набрал помощников и «рабочих», сам подобрал клиентуру и создал репутацию. Кое-что, но совсем немного, он платил «омским» за «крышу». О причинах столь серьёзной скидки он предпочёл умолчать, но Николаев понял сам, просмотрев содержание вишнёвого «бизнес-организатора» и найденной в «отстойнике» тетрадки. Предоставляя услуги работниц всем желающим, Джон передавал информацию о своих клиентах «омским». А те, аккуратно выбрав жертву, начинали её «доить», благо бедные люди к Джону не обращались. При таком раскладе, если не «пережать» самому, можно было не опасаться ни милиции, ни каких-либо других защитников. Даже депутату, несмотря на его неприкосновенность, не поздоровилось бы, обнародуй кто-нибудь информацию о его вечерних похождениях. Кроме того, получая от жертвы деньги, «омские» мягко советовали не прерывать отношений с Джоном, продолжать пользоваться его услугами и, более того, рекомендовать это невинное развлечение всем желающим.

Обо всём этом Джон говорить Николаеву не стал, но пришедший ему на смену Ковалёв принял эстафету и довёл дело до конца.

Вскоре пришёл ответ от экспертов. Изъятые папиросы содержали наркотик, и количество его превышало минимум, необходимый для возбуждения уголовного дела. Пообщаться с Джоном приехали оперативники РУОПа. В качестве подарка им были вручены «бизнес-организатор» и потрёпанная тетрадь, содержащие много интересной информации об интересных людях.

Судя по всему, Джон удалялся с поля надолго. Может быть, навсегда.

Но ни он, ни его подчинённые отношения к Кате Ветровой и случившемуся с ней не имели. Данных о причастности к этому кого-то из клиентов тоже не нашлось.

Искать предстояло в другом месте.

Знать бы только где.

Наступило утро понедельника. Игорь Петрович Юрьев собирался на работу. Приняв душ, он растёрся махровым полотенцем и теперь, стоя перед висящим в ванной зеркалом, неторопливо брился. Плавающие лезвия мягко скользили по щекам и подбородку, снимая отросшую за выходные дни щетину, покрытую тонким слоем специальной пены. В голове вертелся мотив из надоевшей телерекламы. На кухне, передавая новости, бормотало радио.

Настроение было хорошим. Через две недели Юрьев собирался уйти в отпуск и надеялся, что теперь уже ничто не помешает его планам: три недели на курорте в Болгарии, а потом ещё несколько дней у одной знакомой, имеющей собственный дом под Анапой. Конечно, она намного старше его, да и природа обделила её как красотой, так и интеллектом, но зато — дом, море, машина, фрукты и никаких забот. Недавно Юрьеву наконец удалось поправить своё пошатнувшееся материальное положение, полностью рассчитаться со своими партнёрами по бизнесу и даже отложить некоторую сумму, которую он собирался приятно потратить в Болгарии. В Анапе проблем с деньгами у него уже не будет. Конечно, надо бы вернуть деньги этой идиотке Алле, но… Есть много «но».

Невольно усмехнувшись, Игорь поспешно отдёрнул руку со станком и, только убедившись, что пореза не осталось, продолжил бритьё. Во-первых, это его первый настоящий отпуск за последние три года и первый выезд за границу. А во-вторых, она сама виновата, со своим постоянным желанием близости и неукротимой фантазией. Он ведь тогда не смог вовремя прервать свидание именно из-за её тяги попробовать что-нибудь новенькое. Попробовали… Попробовали так, что он пропустил важную встречу и потерял тысячу долларов. Половина суммы была его, но другая половина принадлежала компаньонам — старшему лейтенанту из расположенной в городе строительной части и милиционеру, постоянно дежурящему на центральном городском рынке. Если по поводу своих пятисот баксов Игорь мог горько вздохнуть и забыть, то пятьсот чужих надо было отдать, и отдать быстро. Что он и сделал. За счёт Аллы. И не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Сидела бы дома со своим мужем-шоферюгой, так и проблем бы никаких не возникало, разве что из-за недосоленного супа. А за новые впечатления и удовольствия надо и платить иногда. Зато в следующий раз умнее будет, а с деньгами уж выкрутится как-нибудь. Самое неприятное заключалось в том, что иногда на работе ему приходилось с ней встречаться. Но, даже вернувшись из отпуска, до сентября он её больше не увидит, а в октябре-ноябре он планировал вообще уволиться из роно и заняться бизнесом. Благо есть уже какой-то опыт и связи налажены.

Покончив с бритьём, Игорь тщательно промыл дорогой станок, подарок ещё одной «использованной» дурочки типа Аллы, смыл остатки пены с лица и протёр кожу лосьоном. Он нравился себе и, что самое главное, нравился женщинам, которые очень часто ему помогали и которых он спокойно оставлял, когда помощь становилась не нужна.

Завтракал Игорь недолго, гораздо больше времени ушло на то, чтобы одеться. Его гардероб был невелик, но состоял только из качественных, престижных вещей. Лёгкий костюм, белоснежная рубашка, со вкусом подобранный галстук, который подарила та же машинистка, которая была у него до Аллы. А может, и одновременно с ней, теперь уже не вспомнить. Сверкающие туфли и дорогой солидный «дипломат».

Оценив в зеркале свой внешний вид. Юрьев остался доволен. На мелкого чиновника из роно он походил в последнюю очередь, ни дать, ни взять — преуспевающий, твёрдо вставший на ноги бизнесмен средней руки.

Погасив в коридоре свет, Игорь легко сбежал по лестнице и вышел на залитую солнцем улицу.

На Вову, сидевшего за рулём припаркованной неподалёку «семёрки», внешний уверенный вид Юрьева впечатления не произвёл.

— Внимание, он вышел, — проговорил Вова, поднося ко рту микрофон рации. — В зелёном костюме и с черным чемоданом. Сейчас прикуривает. Понял?

— Понял, понял!

Впечатление было такое, будто собеседник спрятался на заднем сиденье, а не сидит в кабине грузовичка «авиа», застывшего у тротуара в двухстах метрах впереди. Вова удовлетворённо отложил рацию и включил зажигание.

Выйдя из подъезда, Юрьев одобрительно посмотрел на стоящую под самыми окнами иномарку редкой спортивной модели, равнодушно покосился на расположившиеся неподалёку красные «Жигули», закурил и энергично двинулся к перекрёстку. Он очень надеялся, что производит впечатление человека, идущего на автостоянку за собственной машиной, а не спешащего на автобус. Игорь давно уже мечтал о собственной машине, но пока средства позволяли рассчитывать только на развалюху выпуска семидесятых годов, и он терпеливо ждал. Ждал, твёрдо уверенный в том, что через год-другой сделает себе и машину, и просторную квартиру, и многое другое.

Впереди, возле тротуара, стоял синий с белой крышей фургон «авиа». Из выхлопной трубы вился сизоватый дымок.

Не доходя до него нескольких метров, Юрьев бросил в лужу окурок и переложил «дипломат» в правую руку. Он шёл по отработанному графику, чтобы успеть в роно точно к началу рабочего дня и не провести там ни одной лишней минуты.

Но график оказался сорванным, и на свою работу в этот день Игорь так и не попал. Когда он проходил мимо синего «авиа», пассажирская дверца кабины распахнулась, и выскочивший оттуда парень с ходу ударил его резиновой дубинкой по голове. Удар был рассчитан точно и сразу лишил Юрьева чувств, но упасть ему не дали. Тот же парень подхватил Игоря под руки и проворно оттащил к задним дверцам фургона, которые кто-то уже успел открыть. Внутри фургона ждали ещё двое, которые умело приняли и швырнули в угол бесчувственное тело с «дипломатом». Дверцы фургона захлопнулись, парень с дубинкой успел занять своё место в кабине, и машина плавно отошла от тротуара.

— Отлично, — проговорил Вова по рации, обгоняя на своей «семёрке» фургон. — Никто нас не видел. Едем, куда договаривались. Поосторожнее с гаишниками.

Понедельник вообще тяжёлый день, но этот понедельник оказался для Игоря Петровича Юрьева просто неподъёмным и сломал его на всю жизнь.

Когда он пришёл в себя, фургон уже остановился. Задние дверцы были открыты, и Юрьев увидел зелёную лужайку, строгие сосны и заросшее камышом озеро. Сам он лежал на боку на грязном полу фургона, сведённые за спину руки стягивали наручники, а брюки, вместе с трусами, оказались спущены ниже колен, и его собственный ремень туго перехватывал щиколотки. Голова разламывалась от боли, в ушах непрерывно стучало, глаза с трудом фокусировались на отдельных предметах. Рядом никого не было.

Юрьев попытался пошевелиться. С трудом подавив стон, он сумел подползти к передней стенке и сесть, прислонившись к ней спиной. Он ничего не понимал. Видимо, произошла какая-то нелепая ошибка, его просто с кем-то перепутали. В самом деле, кому он нужен, кто станет его похищать? Бред какой-то! Нет, точно, ребята обознались. Вот черт! Как бы с ними объясниться? И как они воспримут свою ошибку? Просто отметелят и бросят здесь, в лесу, или отправят в бессрочное подводное плавание? Ну надо же так влипнуть! Наверное, выйди он из дома на пять минут раньше или позже, ничего бы этого не было.

Снаружи донеслись голоса. Двое мужчин, о чём-то переговариваясь, приближались к машине.

Юрьев напрягся, пытаясь уловить хоть что-то из их разговора. Даже стук в ушах куда-то пропал. Голоса приближались, становились чётче. Они говорили… Они говорили о какой-то пьянке. Вернее, один говорил о том, как после субботней попойки переспал с мулаткой, а второй слушал, изредка вставляя короткие замечания. Юрьев ждал. Голоса становились все громче, и наконец Игорь увидел двух парней, подошедших к распахнутым дверцам фургона.

— О! Гляди, бля, оклемался! — обрадовался тот, который переспал с мулаткой. Он был одет только в синие спортивные брюки и кроссовки на огромных воздушных баллонах, мускулистый торс покрывали жёсткие чёрные волосы и разводы цветных татуировок, а лицо могло выдержать прямое попадание торпеды.

Второй, менее высокий, но такой же широкоплечий, одетый в полосатую футболку и голубые джинсы, молча кивнул.

— Слушай, Зуб, сходи позови Толстого, а я пока поговорю с человеком, объясню, как он не прав, — распорядился татуированный и легко запрыгнул в фургон. Казалось, пол прогибается под тяжестью огромных ног в кроссовках с развязанными шнурками.

— Ну чего, козёл, совсем обалдел? — добродушно спросил татуированный, присаживаясь на корточки рядом с Игорем. — Место своё забыл, а, гнида парашная?

— Р-ребята, это ошибка, — пробормотал Игорь, и громадный, покрытый волосами кулак врезался ему в подбородок. Тёплая кровь потекла из разбитых губ и закапала на белоснежную рубашку.

— Ха, козёл, — почти ласково проговорил татуированный. — Кто ж тебе тут ребята? Охренел совсем, да?

— Вы ошиблись, — упрямо пробормотал Игорь и зажмурился, ожидая следующего удара. Но его не последовало.

— Да ты че? В чём это мы ошиблись, а, дядя? — Собеседник покрутил головой и убеждённо проговорил: — Нет, это ты ошибся. Офигенно ошибся. Только, наверное, ещё не понял. Да?