Костя кивнул и отвернулся к окну. Они только что вернулись из больницы. Пока Костя разговаривал с племянницей, Дима больше двух часов ждал его в машине.

С самого начала разговор не получился. Войдя в палату, Костя выложил на тумбочку конфеты и фрукты, и Катя кивнула ему в знак благодарности, но посмотрела на него такими пустыми, равнодушными глазами, что он сразу забыл все слова, подготовленные заранее, в течение тех дней, пока встреча откладывалась. Пустой взгляд выражал так много, что все вопросы отпадали. Там, на жёстких сиденьях джипа и на влажной траве парка, она была одна. Никто не понял её и не помог тогда. Тем более никто не поймёт и не поможет сейчас. Только вот за что ей все это? За что её наказали?

Смешавшись, Ковалёв попытался воспользоваться старым проверенным способом и достал пачку сигарет, но Катя все тем же негромким равнодушным голосом заметила, что в палате не курят. На вопросы о самочувствии она ответила односложно, как говорила врачам и приходившим раньше милиционерам. В конце концов Ковалёв, используя накопленный при общении с другими потерпевшими опыт и стараясь забыть, что лежащая рядом на больничной койке девушка — его родственница, смог перевести их вялый диалог на события той ночи.

Оторвавшись от панорамы унылого больничного сада, которую она изучала в течение последних минут, Катя посмотрела на него.

— Вы хотите знать, что там случилось? Это чтобы посочувствовать по-родственному? Или для чего? А-а, поняла. Вы их будете искать. Заведёте дело и будете туда бумажки вклеивать. А потом найдёте и посадите, да? Чтобы они не смогли ни с кем больше так поступить, да? А они будут, значит, сидеть и жалеть, что так нехорошо сделали.

— Думаю, они будут жалеть, — невнятно ответил Костя, разглядывая свои руки. Они мелко подрагивали, а ладони вдруг стали липкими.

— Вы думаете…— Катя слегка повысила голос, и в нём, впервые за весь разговор, появились какие-то эмоции. — А вот я так почему-то не думаю! Да они смеются над вами и вообще плевать хотели на то, что вы думаете. Что-то, когда надо, вы ничего не думаете, можете только пьяных на улице собирать и штрафы себе в карман сдирать. А когда надо, так вас и нет никого! Думают они…

— Знаешь, Катя, я это все уже сто слышал, и ничего нового ты не сказала. Я ведь сюда не ругаться пришёл. Я-то в чём перед тобой виноват?

— А я? Я в чём виновата?

Костя молчал. Руки у него дрожали всё сильнее. Он осторожно вытер их о брюки и сцепил в замок.

— Нет, я действительно виновата. Потому что дурой была! Мне это очень доходчиво объяснили. Был там один любитель пообъяснять, все говорил и пепел на меня с сигареты стряхивал. Очень хорошо рассказал, за что меня так сделали и что будет, если я где-нибудь рот раскрою.

— И что же будет?

— А ничего не будет. Вообще ничего. Носилки будут, номерок на ноге и похороны в закрытом гробу.

— Ты этому, конечно, поверила?

— Вы бы тоже поверили, если бы там были.

Костя вздохнул. Он много раз думал о том, что было бы, окажись он в то время в парке.

— Вообще-то лучше уж они меня сразу бы убили. Зато теперь буду знать, как себя вести. В кого верить и кого бояться. Жалко, что вы не слышали, что они о вас говорили.

— Говорить можно многое. Если они ничего не боятся, чего же они в парк поехали?

Катя помолчала. Задумчиво посмотрела в окно, потом повернулась к Косте.

— Одного они всё-таки не учли. Мне теперь уже не страшно. Мне теперь всё равно. Только как вы все мне надоели! Вы хотите знать, что там было? Хорошо! Меня сделали трое ребят. У них это очень здорово получилось, я думаю, они остались удовлетворены. Но вас ведь всех интересуют подробности? Хорошо, слушайте! Только все равно ведь вы ничего не сможете…

Она рассказала о случившемся с ней кратко, но очень ярко, не упустив ничего из того, что смогла запомнить. Рассказ сопровождался равномерным гудением и помаргиванием неисправной лампы дневного света, укреплённой на потолке.

— Вам понравилось, дядя? Хотите, я приду в ваше отделение и опять все это расскажу, выступлю в актовом зале? Нет, ещё лучше — покажу. Покажу, как они мне бутылку в… хм… в общем, куда-то засовывали. Очень интересные ощущения!

— Не надо так, Катя, — тихо проговорил Ковалёв, помертвевшими глазами разглядывая трещину на линолеуме.

— А то пошли вы все на… — сорвавшимся голосом сказала Катя, отвернулась к стене и зарылась лицом в подушку. — Господи, как вы все мне надоели! Сегодня утром один приходил, с кожаной папочкой под мышкой. Тоже все уговаривал заявление написать. Господи, вам самим-то не смешно ещё? Писатели… Знаете, я почему-то тому Гене, с джипом, поверила больше, чем вашему писателю с папочкой.

— Ты взрослый человек, Катя, и уже давно решаешь сама, как тебе поступать. Решила так — я тебя отговаривать не буду. У тебя было время подумать, и, может быть, так оно и лучше, не знаю. Но я думаю, они своё получат. Не сейчас — так немного позже, тут время уже роли не играет. Но помоги мне в одном. Я тебя очень прошу об этом, и для меня это действительно важно. Ты дочь моего брата. И хотя бы ради памяти о нём нельзя это так оставлять.

Катя посмотрела на Костю, они встретились взглядами, и на этот раз никто не отвёл глаза.

— Тебе сейчас никто не может помочь. Врачи будут тебя лечить, но с остальным тебе придётся справиться самой. Так уж жизнь устроена, хочешь этого или нет. Это трудно, но другим бывало ещё труднее, а жалеть тебя, сама понимаешь, никто не будет. Подумай хотя бы о матери. Когда убили твоего отца, ей ненамного легче было.

Костя вздохнул. Будучи опером, то есть человеком, чья профессия неразрывно связана с пониманием психологии людей, с умением установить контакт в любой ситуации и обстановке, он неоднократно убеждался, что полученные на работе и успешно применяемые там знания и опыт мало помогают в решении семейных и родственных проблем. Даже с собственной женой поладить не сумел, хотя они и понимали друг друга неплохо, особенно в первые месяцы. А сейчас о чём ещё говорить?

Тем не менее он продолжал говорить, возвращаясь к уже высказанным мыслям, расширяя их и переплетая с новыми.

Убедить Катю он не смог ни в чём, каждый из них остался при своём мнении. Но покидая её палату, Костя уносил в своей записной книжке достаточно подробные приметы троих насильников и их машины. Это было немного, но достаточно, чтобы начать действовать.

Двигаясь по бесконечному больничному коридору, Ковалёв ощущал противный вкус во рту, мелкое дрожание рук и прилипшую к телу мокрую рубашку. Миновав вестибюль и выйдя на широкие бетонные ступени, он сразу закурил, с наслаждением затягиваясь крепким ароматным дымом. Петров, который в ожидании друга слушал магнитолу и листал журнал, включил двигатель, по широкой дуге развернул машину и подкатил к самому крыльцу.

Открывая дверцу, Ковалёв выбросил окурок и полез в карман за пачкой.

— Ну, как? — спросил Дима, уменьшив громкость и давая прикурить от зажигалки.

Костя пожал плечами и после длинной паузы ответил:

— Посмотрим.

Примерно в это же время на парковочной площадке около бывшего универсама № 56, а ныне супермаркета «Ладья», расположенного на оживлённой улице в центре Московского района, остановилась чёрная «Волга» последней модификации с затемнёнными стёклами и двумя длинными антеннами на крыше и заднем крыле. Из машины никто не выходил, и прохожие ещё долго могли слышать доносившуюся из салона мелодию популярного танцевального хита. Потом музыка всё-таки смолкла, и передняя левая дверца открылась, выпуская невысокого худощавого мужчину в очках и светлом джинсовом костюме, с радиотелефоном в правой руке. Направляясь через площадку ко входу в магазин, он, не оборачиваясь, пультом дистанционного управления включил сигнализацию. «Волга» мигнула фарами, а её хозяин, миновав двери, выдернул из общего ряда металлическую тележку для покупок и не спеша двинулся вдоль сверкающих рядов банок, коробок и бутылок.

Это был Серый. Неторопливо ступая по широким проходам, он, не обращая внимания на ценники и интересуясь только качеством товара, складывал в тележку все новые и новые предметы: греческий коньяк, квадратные бутылки виски, коробки соков, салями, упаковку сыра. Около стеклянного прилавка с кондитерскими изделиями он встретился с упитанным лысоватым мужчиной в клетчатой рубашке и мятых белых брюках. Не сговариваясь, они отошли в угол, где и встали, разглядывая выставленные коробки с мороженым. Их беседа длилась не больше трех-четырех минут и велась вполголоса, при этом собеседники ни разу не взглянули друг другу в лицо. Серый угрюмо изучал рекламные картинки, а его визави нервно промокал носовым платком лысину и высокий лоб. В конце беседы в карман его клетчатой рубашки перекочевал обычный почтовый конверт с тремя банкнотами по сто долларов, а Серый добавил в свою тележку ведёрко с земляничным мороженым.

— Да, чуть не забыл, — добавил в последний момент мужчина в белых брюках. — У нас в управлении работает некий Ковалёв Константин Егорович, старший опер в группе по тяжким преступлениям. Три дня назад какие-то ребята изнасиловали его племянницу. В парке, в нашем районе. Она сейчас лежит в больнице на Будапештской улице. От заявления отказалась. Наши поначалу все подключились, нашли это место в парке и какие-то следы, но сейчас все поутихло. И Ковалёв сам успокоился. Может, там какие-нибудь её знакомые были, я не знаю. В общем, дела не будет, но… Папаша её, брат нашего Ковалёва, тоже мент был, участковым работал в 14-м отделении, его убили в девяносто втором году. Девушка эта, Ветрова Екатерина Петровна, живёт вдвоём с матерью.

Серый слегка кивнул головой, подтверждая, что понял и оценил информацию, поправил что-то в своей тележке и пошёл к узлу расчёта. Когда он стоял около кассы, запищала трубка его радиотелефона. Продолжая отсчитывать купюры, он дал несколько коротких указаний, быстро закончил разговор, упаковал покупки в большие полиэтиленовые пакеты и направился к машине.

Его недавний собеседник расплатился у того же кассира, но несколько позже, и когда он вышел из магазина, то чёрная «Волга» уже влилась в поток транспорта, двигающийся по направлению к центру города.

Попав на одном из перекрёстков в «пробку», которую безуспешно пытались ликвидировать два измученных жарой гаишника, Серый открыл банку безалкогольного пива и, мелкими глотками цедя холодный напиток, набрал на трубке номер одного из своих помощников.

К одиннадцати часам вечера, когда Серый сидел в своём кабинете в офисе АОЗТ «Парус» и смотрел по телевизору новый российский боевик, помощник, неслышно ступая кроссовками по ковролину пола, принёс и положил на стол два листа бумаги и конверт, после чего так же бесшумно удалился. Оторвавшись от экрана, где бывший десантник устраивал очередной погром в самом логове наркомафии, Серый внимательно изучил полные установочные данные Ветровой, факты её короткой биографии и сплетни медперсонала. В конверте лежали две поляроидные фотографии Кати. Удовлетворённо хмыкнув, Серый, не вставая с места, запер дверь и выключил телевизор. Развернувшись к боковому столику с компьютером и выставив перед собой банку с полноценным «хольстеном», он принялся заносить на особую, тщательно оберегаемую дискету поступившую информацию.

Не получив новых инструкций, помощник отправился домой. По пустым коридорам фирмы, поигрывая нунчаками, прохаживался охранник. Иногда он останавливался перед запертой дверью с табличкой «Специалист по маркетингу», но изнутри доносилось только щёлканье клавиатуры, и охранник двигался дальше, продолжая отрабатывать удары и блоки. Он с нетерпением ожидал ухода угрюмого невзрачного человека, ссориться с которым, по слухам, не рекомендовалось никому. После его ухода охранник собирался позвонить своей знакомой, жившей на верхнем этаже того же дома. Широкий кожаный диван в холле, видеомагнитофон с набором кассет и забитый продуктами холодильник помогли бы найти общие темы для разговора и скоротать скучные часы ночного дежурства.

Встроенный в окно кондиционер навевал приятную прохладу, и работа двигалась быстро. Отключив компьютер, Серый убрал дискету во внутренний карман куртки, сжёг листки с отчётом помощника и бросил в мусорную корзину пустую пивную банку. Фотографии легли в тайник, обнаружить который было невозможно и при самом тщательном обыске. Запирая дверь, Серый, как обычно, закрепил на косяке два незаметных волоска для проверки неприкосновенности своего кабинета, сухо попрощался с амбалом в майке и спортивных штанах и вышел на улицу.

Сверкающая «Волга» ожидала его перед входом. Включив магнитолу и открыв люк в крыше, довольный прошедшим днём Серый направился домой.

Выждав для страховки утомительные полчаса, охранник набрал номер, быстро договорился о свидании, выбрал среди кассет эротическую комедию и развалился на диване с банкой «джин-тоника» в руке. Ночь обещала быть приятной.

Увы, далеко не для всех эта ночь оказалась приятной. Кое для кого она оказалась даже последней. За ночь в городе произошло два убийства.

Первое случилось вскоре после полуночи в Палкине, в одной из коммуналок. Жильцы собрались дружно отметить окончание рабочей недели. Выпили одну бутылку, вторую, третью… Сходили к ларькам за добавкой. По дороге компания непонятным образом поредела, но наиболее стойкие бойцы вернулись к столу. Открыли. Разлили. Выпили. Оказалось — простая вода, даже без приятного водочного запаха. Решили идти обратно к ларьку и разобраться. Пока решали, распили вторую купленную бутылку, в которой оказалась если не обещанная «русская водка», то вполне сносная «бодяга». Кто-то уснул прямо за столом. Оставшиеся в строю три мужика и две бабы долго толклись в узком коридоре, не в силах совладать с обилием обуви. Начали ругаться.

Постепенно предмет спора видоизменился, и от вопроса о том, где чьи ботинки, «коллеги» перешли к более актуальной теме: кто виноват в покупке некачественного продукта? Спорили только двое. Их третий товарищ, безошибочно отыскавший свои разношенные туфли по характерному запаху, занялся более интересным делом: укрывшись в нише стенного шкафа, среди уже ненужных, но ещё не пропитых пальто и коробок, он целеустремлённо тискал жену своего соседа, мирно похрапывающего за столом, уткнувшись носом в газету с остатками селёдки.

Спор решился просто: один дал другому в глаз. Тот завалился в объятия своей сестры, молчаливо ожидавшей окончания конфликта, икнул и, восстановив равновесие, прекратил ненужные распри. Зажатая в его руке зелёная поллитровая бутылка с водопроводной водой пришла в соприкосновение с лысой макушкой оппонента. Оппонент упал. Сестра, схватившись рукой за настенное зеркало, закричала. Зеркало скользнуло по стене вниз, ударилось углом рамы о паркет и раскололось. Успевший отыскать свои туфли счастливец от неожиданности вздрогнул и укусил подругу, в результате чего к одному женскому крику присоединился другой, не столь протяжный, но зато со словесными комментариями. Спавший за столом мужчина приподнял голову, вдохнул запах селёдочных голов и внутренностей и прильнул к газете другой щекой.

Происшествие случилось в Октябрьском районе, куда среди прочего входило и беспокойное Палкино, и было раскрыто молодым участковым инспектором вместе с доставившим его многоопытным водителем. В отделение сообщила «скорая», установившая «смерть до прибытия». Все участники застолья находились в квартире и были незамедлительно доставлены в отделение, где ими и занялся дежуривший по району оперативник. Убийца, успевший до приезда милиции проглотить полбутылки оставленного на Новый год коньяка, привычно улёгся на жёсткую скамейку «аквариума» и безмятежно проспал до середины следующего дня. Потом его растолкали и отвели в кабинет, где он, морщась от яркого света, предстал пред грозные, но немного растерянные очи следователя — девушки, успевшей закончить четыре курса заочного отделения Областного юридического института.

Сообщение о втором убийстве поступило в дежурную часть Правобережного РУВД в 01.43. Через несколько минут пришло подтверждение от местного отделения, и дежуривший по своему району Ковалёв выехал на место происшествия.

Ресторан «Сирано» располагался на улице Добровольцев, занимая двухэтажный особняк дореволюционной постройки. Вокруг заведения был разбит огороженный чугунной решёткой маленький садик, к массивным дубовым дверям вели застеленные красной ковровой дорожкой мраморные ступени. Ресторан открылся совсем недавно, но уже успел стать одним из наиболее популярных мест отдыха «новых русских». К сожалению сотрудников Правобережного РУВД, он каких-то триста метров не дотянул до границы с соседним, Ленинградским районом. Находясь, таким образом, на отшибе, он был совсем обделён ласковым милицейским вниманием, а участившиеся за последнее время в его стенах инциденты вызывали устойчивую головную боль у оперов местного отделения. Радикально настроенный Николаев предлагал разбросать где-нибудь неподалёку от ресторанной кухни дохлых собак, чтобы хоть таким способом отвадить неспокойных клиентов, но более здравомыслящие коллеги возражали ему, что это никого не отпугнёт.

У тротуара, перед входом на ресторанную территорию, стоял «уазик» отделения. За рулём дремал водитель, и привёзший Ковалёва старшина отправился к нему, чтобы обсудить общие вопросы.

В просторном холле Костя сразу увидел полного майора в расстёгнутом кителе, с папкой под мышкой, — очевидно, участкового — и Николаева, с которым разговаривал днём в 14-м отделении. Засунув руки в карманы брюк, Николаев переступал с ноги на ногу и исподлобья смотрел на собеседников — холёного мужчину с маленькими усиками в костюме из блестящего материала и спортивного вида молодого человека в зелёном пиджаке. Ковалёв подошёл и остановился рядом. Холёный мужчина, замолчав на полуслове, посмотрел на него.

— Здравствуйте. Районное управление, капитан Ковалёв, — сказал Костя.

— Здравствуйте. Горбачёв Лев Валентинович, директор ресторана.

Возникла пауза. Директору явно не хотелось заново пересказывать то, что он только что говорил Костиным коллегам. Коллеги тоже молчали, и Ковалёв повернулся к Николаеву:

— Лёша, поясни в двух словах, что произошло.

— Пошли, посмотришь.

Майор посторонился, и они, отодвинув тяжёлую бархатную портьеру, заглянули в зал.

Яркий свет, обилие зеркал, тяжёлые столики и дубовые панели стен. В середине зала, на невысокой конструкции из ажурных решёток, была сооружена небольшая круглая площадка с четырьмя столиками — видимо, местами для избранных. Убитый к числу избранных не принадлежал. Он лежал на спине в проходе, рядом с самым обычным столиком в углу, широко раскинув руки и обратив к потолку кровавое месиво, ещё недавно бывшее лицом. Цветастая шёлковая рубашка намокла от крови, а левая брючина задралась, обнажив волосатую щиколотку и полосатый носок.

— Убитый — Резо Кавтарадзе, бизнесмен, — начал негромко пояснять Николаев, — друг этого Горбачёва. Пришёл сегодня около двенадцати, один, поужинать. Как говорят, раньше всегда приводил с собой какую-нибудь подругу. Любил наших девушек. Поел. Когда собрался уходить и встал из-за стола, его и пристрелили. Киллер вроде бы стоял при входе в зал, где мы сейчас. Вон, видишь, гильзы валяются. Шесть штук. От «Макарова» или от «стечкина», я не знаю, различаются там патроны или нет. Нет, по-моему. Пострелял, развернулся и спокойно ушёл. На улице его, видимо, ждала машина. Пистолет унёс с собой. Сейчас он, наверное, ржавеет где-нибудь в Красной речке. В ресторане было человек двадцать. Все сдёрнули, как только стрельба закончилась. Сам понимаешь, какая тут публика, у них лишний раз с нами встречаться особого желания нет. Большинство удрало, не заплатив, и, по-моему, дорогого Льва Валентиновича это огорчает больше, чем расстрел старого друга. Ресторан входит в ТОО «Клементина плюс», контролируют его «хабаровцы». Из персонала никто киллера якобы не видел.

Николаев достал из пачки папиросу и начал её неторопливо разминать.

— Лёша, а что, охрана у них тут не предусмотрена?

— Ха, охрана! С утра и до нуля на дверях швейцар стоит. В двенадцать пуск посетителей — официально — прекращается, швейцар уходит. Шпана ведь сюда не сунется, и машины угонять никто не рискнёт. «Хабаровцы» «подвесили» тут несколько человек, на подкормку. Числятся экспедиторами, грузчиками. Обычно один или двое трутся где-нибудь поблизости: если проблемы какие возникают, их зовут. Вон тот, в зелёном пиджаке, — «хабаровец». Студент нашего медицинского. Медик хренов! Говорит, зашёл к знакомой официантке; когда услышал стрельбу, побежал в холл, но уже никого не увидел.

— Чего ему бегать-то было, если он простой студент?

— Не знаю. Первую помощь, наверное, оказать хотел. Я так думаю, у них тут «ствол» должен быть. Только не найти, они до нашего приезда все успели попрятать.

Ковалёв кивнул.

— Верно. Какие мысли?

— Мысли самые хреновые. И знаешь, что самое обидное?

— Знаю. Это твоя «земля»[7].

— Правильно! У меня старушкам в подъезде головы проламывают, пенсии отбирают и серьги рвут, а я буду ковырять, кому этот грузин мог дорогу перейти.

— А если не грузин?

— А-а, какая разница. Сам в это дерьмо полез, знал ведь, на что идёт. Он-то хоть пожить успел. А какая-нибудь бабулька всю жизнь пахала на заводе, ждала, когда коммунизм наступит и ей вместо коммуналки квартиру отдельную дадут. И дождалась, что ей кирпичом по голове дали и пенсию её копеечную отобрали. Этот-то, убиенный наш, наверное, за один вечер в ресторане больше просаживал, чем ей государство за месяц платило!

Папироса сломалась у Николаева в руках. Несколько секунд он недоуменно смотрел на неё, потом выкинул в урну.

— Группа, наверное, только к утру будет. Они в Октябрьский выехали, там тоже «мокруха». И что за ночь такая! Хотел домой сегодня нормально уйти, так нет: сначала постовые наркоманов каких-то приволокли, я с ними три часа разбирался, потом это.

Что-то прикинув в уме, Костя предложил:

— Давай сейчас сгребём всех, кто здесь остался, — и ко мне в РУВД. Я с ними сам разберусь. А тебя до дома подбросят, я договорюсь с дежурным, чтобы он машину дал.

— А-а, — Николаев махнул рукой. — Все равно везде опоздал. Лучше потом отгул возьму. Да и тебе одному будет не разобраться.

— Из главка кто-нибудь приедет. Шум-то поднимется — очередное заказное убийство предпринимателя.

— Из главка как приедут, так и уедут. Работать-то все равно нам, они ж на себя наш «глухарь» не заберут. Так что поехали. Директор уже позвонил своему заместителю, тот сейчас должен подкатить, остальных можно всех собирать.

Заместитель приехал через пять минут. С визгом остановив свой сверкающий новенький «мерседес», он вбежал в холл и голосом плохого драматического актёра вопросил:

— Лева, у нас что, проблемы?!

Директор поморщился.

— Нет, рабочие моменты, — пробормотал Николаев и поторопил: — Лев Валентинович, у нас времени мало, пойдёмте.

Директор, который от избытка переживаний делал круглые глаза, хватался за сердце и не реагировал на звонки своего радиотелефона, пошептался со своим заместителем, потом направился к выходу.

Для охраны места происшествия, в ожидании приезда дежурного следователя прокуратуры и экспертов, оставили двух постовых милиционеров. Тех, кто не успел вовремя удрать из ресторана, отвезли в 14-е отделение, распихав в два безразмерных милицейских «уазика». Перед самым отъездом к ресторану прибыли два молодых человека, удивительно похожих на студента-медика, только в пиджаках другого цвета. Припарковав свою иномарку недалеко от входа, они остались сидеть в машине, слушая магнитофон и приглядывая за особняком.

— О, наши дальневосточные друзья, — прокомментировал Николаев и посмотрел на директора.

Тот отвёл глаза.

Ковалёв и Николаев выволокли бандитов из машины, досмотрели их карманы и перевернули вверх дном салон. На старших братьях студента-медика оказались наплечные кобуры, в которых покоились газовые пистолеты, а между сиденьями машины лежало помповое ружьё. Естественно, всё это было официально зарегистрировано.

Обе стороны отнеслись к инциденту философски. Оперы и не надеялись что-либо найти, а бандиты понимали, что отыскать наган и две гранаты, не зная секретов тайника, в котором они спрятаны, практически невозможно. После перекура Ковалёв и Николаев поехали в отделение опрашивать работников этого самого ресторана, надеясь получить хоть какую-то полезную информацию.

К утру прибыл опер «убойного» отдела главка. Он был крут: служебный белый «форд» лихо воткнул в щель между двумя отделенческими «уазиками», в кабинет вошёл без стука, устало опустился в кресло и небрежно положил на стол радиотелефон, тоже служебный. Разговаривая с Костей, он постоянно поправлял очки в модной оправе и косился на левое запястье, где сверкали тремя циферблатами огромные многофункциональные часы. Полистав протоколы допросов, он несколькими штрихами обозначил план раскрытия преступления и рассказал пару историй из практики отдела. Допрашивать самостоятельно никого не стал, только накоротке, но очень энергично побеседовал с директором, блеснув прекрасным знанием бандитских понятий, «стрелочного» жаргона и пониманием проблем современных предпринимателей. Уходя, пожелал всем удачи и пожал руку почему-то одному только Ковалёву. Николаев в это время что-то писал и выглядел, очевидно, слишком занятым.

— Долго мы ещё будем?.. — поинтересовался директор, опять входя в кабинет.

Ему никто не ответил, и он, разглядывая безвкусные плакаты на стенах, в очередной раз пожаловался:

— Только-только начали подниматься, обороты набирать… Раньше ведь как спокойно было…

— Спокойно? — удивился Николаев, отрываясь от своих бумаг. — А драка с поножовщиной две недели назад, это как, очень спокойно?

— Ну, так ведь тогда мы сами разобрались, никакого заявления не было! — Лев Валентинович непонимающе пожал плечами.

— Сейчас заявления тоже не будет — сказал Костя и, видя недоуменный взгляд директора, пояснил: — Будет протокол осмотра места происшествия. А мёртвые писать не умеют.

В конце концов все задержанные были «отработаны» и отпущены по домам с обязательством явиться по первому вызову. Измученные бесконечной писаниной и игрой в вопросы-ответы, Ковалёв и Николаев устало развалились на продавленном диване и пили кофе, закусывая печеньем, купленным в ночном магазине. Кофе имел отвратительный привкус, печенье не имело никакого вкуса вообще, тем не менее поглощалось и то и другое быстро.

Каждый думал о своём. Николаев с тоской вспоминал о запертой в сейфе горе материалов, многие из которых уже были просрочены, Ковалёв решал, как лучше распорядиться двумя предстоящими выходными днями. Допив кофе, они поставили кружки на пол около дивана и закурили. Николаев решил плюнуть на все бумаги и отправиться домой. Ковалёв наметил круг лиц, на встречу с которыми придётся потратить уже начавшуюся субботу, а в воскресенье решил выйти на работу. Делать дома ему было нечего, просто отдыхать он сейчас был не в состоянии.

В субботу утром Вову разбудил телефонный звонок. Открыв глаза, он посмотрел на часы: 09.40, — и беззлобно выругался. Кому приспичило звонить так рано! Вставать с кровати ужасно не хотелось, хотя он в общем-то выспался. «Позвонят ещё три раза, тогда отвечу», — решил Вова. Дважды звякнув, аппарат умолк, и Вова, довольно улыбаясь, подобрал с пола пульт дистанционного управления и включил телевизор. Шла музыкальная программа, и, пристроив к стене подушку, он уткнулся в экран.

Отзвучала песня, и упорно молодящийся корреспондент, изо всех сил старавшийся скрыть свой зрелый возраст, приступил к интервью с членами группы. Четверо молодых людей — с одинаковыми причёсками и одинаковыми после разгульно проведённой ночи лицами — клялись в любви к спорту, искусству, в вечной дружбе и уважении друг к другу. Специального покроя куртки добавляли их плечам необходимую ширину, а полупрозрачные белые брюки максимально выпячивали мужские достоинства. Когда какой-нибудь солист, отвечая на очередной предельно несложный вопрос, в растерянности умолкал и беспомощно шарил глазами по залу, корреспондент услужливо подсказывал потерянное слово. Иногда интервью прерывалось фрагментами музыкальных клипов или концерта, посвящённого дню рождения одного из ребят. Откупорив на сцене бутылки с шампанским, музыканты принялись поливать зрительный зал, сопровождая сие действие хохотом и весёлыми комментариями: «А нечего было в партер садиться!» Потом их показывали в ночном клубе, где они продолжали веселиться в том же духе. Задумчиво посмотрев на их куртки с подложными плечиками и выпирающие из тонких брюк коленки, Вова подумал, что, окажись он с ними в кабаке, за такие дела просто набил бы им морду.

Лежавшая на тумбочке пачка сигарет оказалась пустой, и, откинув одеяло, Вова пошёл на кухню. В коридоре около зеркала он остановился, разглядывая свой торс. Впечатление было не очень благоприятное. Всё-таки он опять начал заплывать жирком. Надо не лениться и возобновить тренировки. Переведя взгляд ниже, он остался доволен гораздо больше. Как бы то ни было, но здесь он явно не уступал ребятам из телевизора. Да и в остальном — пусть толстоват, но, случись какая проблема, он их порубит, как слабых одуванчиков. Повернувшись боком, Вова напряг бицепс, расслабился, потом, присев, резко взмахнул ногой так, что та оказалась намного выше подбородка. Нет, он ещё вполне ничего, не утратил боевой формы!

На кухне Вова взял новую пачку «Кэмел-лайтс», приготовил бутерброды и пошёл обратно в комнату. Когда он проходил мимо телефона, аппарат опять зазвонил. Вова, чертыхнувшись, взял трубку:

— Алло!

— Доброе утро! Позовите, пожалуйста, Вову.

Незнакомый женский голос приятно удивил его.

— Слушаю вас внимательно.

— Вовочка, здравствуй! Ты меня, наверное, не узнаешь. Это Алла Сергеевна, твоя школьная учительница. Помнишь?

Он не смог сдержать удивления. Конечно, он её помнил. Она была их классным руководителем и вела историю. За годы, прошедшие после окончания школы, он видел её только один раз, когда заглянул на вечер встречи выпускников. Зачем же он ей сейчас понадобился? И как она его новый телефон узнала?