Минут через двадцать добрались до семьдесят второго километра Северного шоссе. Трасса в этом месте делала двойной закрытый поворот, и по обе стороны от неширокой асфальтовой ленты расстилалась низина, густо испещрённая глубокими оврагами и поросшая чахлым кустарником.

Вооружившись инструментом из своей автомобильной аптечки, Дима внёс необходимые изменения в систему рулевого управления «форда». Освобождённого от верёвок Гошу пересадили на водительское сиденье. В последний раз окинув взглядом длинный, тускло отражающий лунный свет кузов машины, Дима хотел захлопнуть дверцу, но остановился, забрался в салон и вынул из крепления трубку радиотелефона.

— Это нам ещё пригодится, — пробормотал он, пряча её в карман.

Щелчок сработавшего замка раздался одновременно с тихим стоном Сысолятина.

— Ну и воняет же от него, — поморщился Костя, отходя от машины.

Медленно и тяжело чёрный «форд» сполз с асфальта на обочину, а потом, набирая скорость, заскользил по склону, проскрежетал днищем по валунам на краю оврага и на мгновение замер. Задняя часть машины оторвалась от земли, и, в последний раз блеснув катафотами фонарей, «форд» сорвался в овраг. После коротких секунд падения металл и стекло всей массой обрушились на каменистое дно, и на некоторое время наступила тишина, нарушаемая только бульканьем бензина, хлынувшего из открытого бака. Распространившись вокруг машины, бензиновые пары очень быстро нашли заботливо оставленный источник открытого огня. Грохочущий огненный столб взметнулся до самых звёзд, чахлые кустики вокруг оврага мягко приняли на себя оторванные взрывом части, языки пламени, весело разбегаясь, поглотили весь искорёженный кузов.

Сысолятин был уже мёртв. Он сломал шею, и грудная клетка была пробита при ударе о дно оврага.

— Хорошая была машина, — вздохнул Дима, разворачивая свою «шестёрку» в сторону города.

Рано утром, поёживаясь под противным мелким дождём, два инспектора дорожно-патрульной службы ГАИ стояли на дне оврага и хмуро разглядывали останки разбитого и сгоревшего «форда». Зрелище было не из приятных, особенно то, что осталось от человеческого тела. Громко высморкавшись в траву, пожилой добродушный лейтенант задумчиво сказал:

— Третья авария уже здесь. За этот год. В январе двое пацанов, малолетки ещё были, на «мерседесе» разбились. Угнали «мерс» где-то в городе, полихачить, наверное, решили, да ещё и пьяные были… А в марте бизнесмен какой-то, на «девяносто девятой», вместе с семьёй. Тоже пьяный был, из гостей возвращался. Так у него жена и дочка пятилетняя на месте умерли, а сам он живой остался, только ногу отрезали.

Сержант, безразлично пожав плечами, присел на корточки, заглядывая в сплющенное окно салона, и прокомментировал:

— Этот тоже, наверное, бандюган какой-то был. Нажрался где-нибудь, вот и долетался.

Лейтенант, видимо, был о покойном лучшего мнения. Недовольно поджав губы, он сердито приказал:

— Ладно, хватит его разглядывать. Иди вызывай… — И уже более тихо, как будто для себя, пробормотал: — Какой бы ни был, все равно — человек…

Сержант посмотрел на него откровенно скептически, вздохнул и, увязая сапогами в размокшей земле, полез вверх по склону, к патрульной машине. Ночная смена заканчивалась явно не лучшим образом.

К назначенному времени Катя приехала в прокуратуру, нашла нужный кабинет и постучала в приоткрытую дверь.

Следователь Коновалов сидел за своим заваленным бумагами столом, спиной к окну, и что-то увлечённо писал. Подняв голову, он сухо поздоровался, кивнул на свободный стул и продолжил прерванное занятие. Катя села, положила сумочку на колени и, ожидая, когда ею займутся, принялась разглядывать кабинет. Помещение было большим и тёмным. Кроме огромного письменного стола и стульев, там стояли металлический шкаф, сейф, тумбочка с электрическим чайником, стеллаж с книгами и колченогая железная вешалка, на которой сиротливо висели длинный плащ и зонтик. К стене была приколота карта города и области, на которой выделялась территория Правобережного района, жирно обведённая красным фломастером. Через приоткрытую форточку доносился монотонный стук дождевых капель о жестяной подоконник, грохотали трамваи. На столе у следователя горела лампа.

Отложив в сторону авторучку, Коновалов собрал бумаги в стопку, сдвинул её в сторону, наклонился к открытому сейфу и из его бездонных недр вытащил тонкую папку. Со дня поступления из отделения милиции переданный ему на рассмотрение материал не пополнился ни одной бумагой. Переговорив с Ветровой, Коновалов собирался вынести постановление об отказе, поставив таким образом точку в этом деле.

Задав дежурные вопросы о самочувствии и получив на них такие же дежурные ответы, Коновалов мысленно выругал себя и перешёл ближе к делу.

— Екатерина Петровна! Вы подали заявление, в котором просите не возбуждать уголовное дело и не привлекать никого к ответственности, так как претензий ни к кому не имеете, верно?

— Господи, ну сколько же можно меня спрашивать об одном и том же? Да, это так, и я это уже сто раз повторяла — и вам, и в милиции.

— Хорошо, я ведь ни в чём вас не упрекаю. Это полностью ваше право. Но давайте внесём полную ясность. Не могли бы вы объяснить причины своего поступка?

Катя посмотрела на следователя таким взглядом, что Коновалов испугался, не перегнул ли он палку. «Вот будет номер, — подумал он, опуская голову и передвигая по столу бумаги, — если она возьмёт и напишет сейчас это проклятое заявление. Её ведь действительно все достали своими вопросами. И чего делать тогда? Дело возбуждать?»

— Что я должна вам объяснить?

— Ну, скажем так: причины своего молчания. Я вижу тут только два варианта: или вы их боитесь, или хорошо знаете. Ведь насилие над вами, назовём это так, я полагаю, всё-таки было. Были эти трое молодых ребят на машине. Но, повторюсь, или вы их боитесь, или это ваши знакомые. И в том и в другом случае я вас вполне могу понять. Время сейчас тяжёлое, и, увы, наша доблестная родная милиция никак не может обеспечить порядок. Более того, как работник надзирающего органа, я могу отметить, что мы, к сожалению, и сами склонны частенько нарушать законность, использовать её, так сказать, в своих интересах… Поэтому я и потревожил вас, хотел сам во всём убедиться. Так вот, я немного отвлёкся. Я могу понять, что вы их боитесь и не надеетесь, что вам помогут. Если вы так действительно считаете, то переубедить вас я не берусь. Но хочу заметить, что в моей практике не было такого, чтобы преступники потом мстили потерпевшим — сами или через своих знакомых. Возможно, где-то такие случаи и имели место, но, повторяю, я с ними не сталкивался. Хотя, как вы знаете, прокуратура занимается только самыми важными и опасными преступлениями — такими, как убийства, изнасилования, похищения людей и другими. Вот… А если это ваши знакомые, то тут вообще все понятно: молодые люди, в чём-то не поняли друг друга… Всякое в жизни бывает. Я прав?

Ожидая ответа, Коновалов достал из кармана «Беломор», тщательно размял папиросу и даже успел прикурить, но Катя молчала.

— Думаю, что я прав. Но послушайте, пожалуйста, ещё. Они ведь ещё и избили вас. Не сами же вы так упали! А по факту нанесения вам телесных повреждений, в том случае, конечно, если они будут отнесены к категории тяжких, уголовное дело может быть возбуждено и без вашего заявления.

— Хорошо! — Катя прижала сумочку к животу, а сама подалась вперёд, сверля Коновалова усталыми злыми глазами. — Хорошо, я вам все расскажу. Все, как было на самом деле. Записывайте!

Закончив рассказ и расписавшись на бланке, Катя вежливо попрощалась и ушла. Слегка ошарашенный Коновалов, забыв про потухшую папиросу, заново вчитывался в неровные строчки объяснения:

«Издевается, дура, — подумал Коновалов, но, без особой злости. — Да и черт с ней… Надо будет не затягивать, списать это побыстрее…»

В дверь громко и уверенно постучали, и сразу вслед за этим в кабинет заглянул гориллоподобный молодой человек в белой рубашке и чёрных брюках, при радиотелефоне и золотой цепочке.

— Можно? Я Гаврюшин.

Встретив непонимающий взгляд следователя, явно не осведомлённого о его персоне, молодой человек ухмыльнулся и продвинулся дальше в кабинет, продолжая тем не менее придерживать дверь рукой.

— Ну, я жалобу подавал. Меня эти… милиционеры избили, вот! Сказали, дело у вас.

Румяная физиономия и необъятные плечи вызывали сомнение в имевшем место зверском избиении.

— Какое дело?

Коновалов поднялся, пошире открыл форточку и, не услышав ответа, раздражённо переспросил:

— Какое дело, молодой человек?

— Вы — Соколов?

Гаврюшин посмотрел на Коновалова подозрительно, как будто следователь порвал это дело и теперь никак не хочет сознаваться.

— Нет, моя фамилия Коновалов. На двери табличка висит. А у Соколова десятый кабинет, дальше по коридору. Там, кстати, тоже написано.

— Ага!

Дверь с треском захлопнулась, и обиженный носитель радиотелефона побежал искать правду в другом месте. Коновалов включил электрочайник и, растирая уставшие пальцы, опять подошёл к окну.

К его удивлению, Ветрова вышла на улицу не одна, а с каким-то мужчиной — лет тридцати, худощавым, в широких джинсах и лёгкой куртке. Обойдя занимавший сразу два парковочных места красный джип, они сели в скромную белую «шестёрку», на заднее сиденье, и сразу уехали. Открывая дверцу и помогая Ветровой сесть, мужчина обернулся и посмотрел на окна прокуратуры. Следователь сразу узнал его: оперативник из РУВД, из «тяжкой» группы. Интересно, он-то здесь при чём?

В машине Ковалёв без лишних разговоров разложил перед Катей три фотографии.

— Смотри.

Снимки были сделаны несколько лет назад, когда Гена, Саша и Вова получали свои паспорта. Несмотря на недолгий срок, изменились они довольно сильно, но по расширившимся глазам и задрожавшим пальцам Кати Ковалёв понял: опознала. Хотя Костя не сомневался в положительном результате, он почувствовал, как учащённо забилось сердце, и отвернулся к окну, чтобы подавить гримасу радости, помимо воли проявившуюся на лице. Дима не отрывал глаз от дороги, но, мельком взглянув в зеркало, увидел Костю и все понял. На скулах у него выступили желваки, дрогнувшие руки вцепились в руль. Катя продолжала рассматривать фотографии. Выделив фотографию Саши, она поднесла её поближе к глазам, и Костя не успел ничего сказать, как она начала плакать, тихо, почти беззвучно. Осторожно протянув руку, он забрал у неё снимки и убрал в свой бумажник.

— Не волнуйся, — проговорил он, застёгивая карман и понимая, что любые слова сейчас бесполезны. — Они все уже умерли. Совсем недавно. А в следующие выходные состоятся похороны.

До позднего вечера Костя и Дима колесили по всему городу и даже ближайшим пригородам, встречаясь в самых разных местах с самыми разными людьми. Это были мужчины и женщины различного социального положения, от достаточно молодых и до почти стариков. Они не были знакомы друг с другом, и объединяло их, пожалуй, только одно: когда-то их дорожки пересеклись с Димой или Костей.. Разговоры длились недолго и заканчивались одним и тем же: назначением новой встречи или договорённостью созвониться. Последняя встреча состоялась в Ильинском посёлке, в пятнадцати километрах от города, где друзья буквально вытащили из постели преуспевающего владельца ИЧП, в недавнем прошлом — мелкого мошенника и вора. Переговорив с ним, они подкрепились любезно предложенными бутербродами с чаем и на своей запылённой «шестёрке» тронулись в обратный путь. В дороге молчали. Накопившаяся усталость и вызванное событиями последних дней напряжение давали о себе знать, но Костя рассчитывал, что через семь-десять дней всё будет закончено и этот срок он продержится.

Дома было одиноко и неуютно. В очередной раз, без всякого предупреждения, отключили горячую воду, и Костя, поужинав безвкусными магазинными пельменями, долго грел воду в кастрюлях, а потом обливался в ванной из ковшика. Ополоснув грязную посуду, он там же, на кухне, выкурил последнюю за день — самую приятную — сигарету и одновременно просмотрел дневную газету. Политика его не интересовала никогда, и, пропустив, как обычно, первые страницы, он просмотрел городские новости и колонку криминальных сообщений. Ничего нового там не было. Репортёры все так же поливали милицию грязью за неспособность справиться с преступностью, а городские должностные лица обещали что-нибудь улучшить или починить.

Погасив свет, Костя прошёл в комнату и почти сразу же уснул. В эту ночь, впервые за последнее время, ему ничего не приснилось.

Рабочая неделя прошла быстро. Во вторник утром в одно из районных отделений поступило заявление о вымогательстве, и друзья подключились к проводимой разработке. В четверг вечером, сразу же после получения требуемой суммы — 3000 долларов, — четвёрка вымогателей была задержана. Прибывший следователь, читая собранный материал, недовольно хмурился. В основе всего конфликта лежало ДТП, в ГАИ не зарегистрированное, случившееся полтора месяца назад. В связи с большой давностью определить, кто был виноват в аварии, уже не представлялось возможным. Задержанные, в отличие от запуганного потерпевшего, твёрдо стояли на своём, поэтому было очевидно, что любой ушлый адвокат, мало-мальски честно отрабатывающий свои высокие гонорары, вполне сможет развалить все дело, сбив его со «скользкой» сто сорок восьмой статьи на «доброжелательную» двухсотую. Тем не менее, уголовное дело возбудили, и глубокой ночью трое бандитов отправились в камеры изолятора временного содержания. Четвёртый, всю «стрелку» благоразумно просидевший в машине, пошёл домой, дав подписку о невыезде.

Спокойно отработав смену в пятницу, друзья опять отправились по тем же адресам, которые посещали в понедельник. Несколько встреч по разным причинам не состоялось, а те, которые были проведены, много времени не заняли, и к девяти вечера друзья вернулись в город. Тем не менее полученной информации было вполне достаточно для того, чтобы приступить к активным действиям. Наиболее весомый вклад внёс жуликоватый владелец ИЧП; сообщённые им сведения являлись поистине бесценными.

— Давай в 14-е заскочим? — предложил Петров. Костя, занятый методичным анализом полученной информации, молча кивнул. Когда Дима припарковал машину на площадке около отделения, план дальнейших действий был готов полностью. Стоя около «шестёрки» и ожидая, когда Петров уберёт магнитолу и запрет изнутри двери, Костя как будто увидел себя со стороны и поразился, с какой жестокостью и спокойствием он спланировал предстоящие мероприятия.

В отделении было спокойно. Дежурный, сидя за своим пультом, приветствовал оперов кивком головы и опять склонился над газетой. Его помощник заносил в книгу учёта задержанных данные алкоголика в клетчатом пиджаке, дремлющего на скамейке возле двери «аквариума». В комнате участковых инспекторов сотрудница ОППН[10] строго выговаривала молодой размалёванной девице, пристроившей на уголке стула свой обтянутый чёрными лосинами худосочный зад и смиренно глядящей в пол. Услышав шаги в коридоре, девица искоса взглянула на проходящих оперов и, не увидев милицейской формы, состроила гримасу: пусть ругает, мне все по фиг!

Дверь в помещение уголовного розыска на втором этаже была открыта, и, ещё поднимаясь по лестнице, друзья услышали густой отборный мат.

— Лёша чем-то недоволен, — вздохнул Петров.

Николаев действительно был недоволен. Прервав свою тираду, он пожал вошедшим руки, а потом опять развернулся к дивану, на котором только что сидел его слушатель — младший оперуполномоченный Сорокин. Однако Сорокин, воспользовавшись паузой, успел выскользнуть в коридор, и через несколько секунд из соседнего кабинета донёсся треск пишущей машинки. Ковалёв сел на подоконник, а Петров занял освободившееся место на диване.

— Достали меня! — Николаев хлопнул рукой по столу. — Представляете?

— Нет, — покачал головой Дима. — Чего у тебя случилось-то?

— А-а, б…дь! Перед Новым годом, в конце декабря, задержали мы двоих уродов. Головин и Черняцкий. Оба лицензированные телохранители, нигде, правда, не работающие. У них с одним бизнесменом заморочка вышла. По их понятиям, задолжал он им некую сумму, а отдавать никак не хотел. Ну, ребята эти ждали, ждали, а потом просчитали адрес бизнесмена и, чтобы проблему-то решить, нагрянули к нему домой. Чтобы легче разговаривать было, прихватили ещё двух бойцов. Пока проблемы денежные решали, отобрали у «терпилы» ключи и документы от машины. Машина, между прочим, «мерседес-190», девяносто третьего года выпуска. Черняцкий и Головин в квартире остались, дальше деньги вышибать, а двое других на машине укатили. «Терпила» умудрился как-то до телефона добраться и по 02 позвонить. Мы прилетели, дверь в квартиру вынесли и повязали всех. Приволокли сюда, следака подключили, он возбудил для начала «вымогательство» и задержал обоих акробатов по «сотке». Пока все путём, да? А вот дальше фокусы начинаются. Ребят этих как ни крутили, но кто были другие двое и куда «мерседес» подевали — они так и не колонулись.

Черняцкий вообще говорил, что остался в квартире потому, что хотел видик посмотреть, а Головину кушать захотелось, и он на кухне сосиски варил. Кстати, он их действительно варил: когда мы в квартиру влетели, он на себя чуть кастрюлю не опрокинул. Ладно. Отсидели ребята свои трое суток по «сотке», и прокурор наш их арестовал. Адвокаты подают апелляцию в суд, и судья их отпускает на подписку. Гуляют ребята на свободе, между делом на работу устраиваются, в какой-то коммерческий центр, менеджерами, чтобы в суд характеристики хорошие принести. Следователь заканчивает дело и отвозит его прокурору, чтобы тот обвинительное заключение утвердил. Вменяется ребяткам «разбой», часть третья, и «вымогательство», часть пятая. Там нижний предел наказания, если не ошибаюсь, пять или шесть лет. Прокурор утверждает обвинительное, ругается, почему это они, с такими тяжкими статьями, на свободе гуляют, и выносит своё постановление: об отмене решения суда и аресте. Бумагу эту присылают для исполнения мне. Ладно, начинаю её исполнять. Но ребята эти живут в пригороде. У нас как обычно: то машины нет, то бензин закончился, а то и просто ехать некому. Но пару раз всё-таки съездили в адреса, потёрлись о запертые двери. А позавчера вдруг зацепили обоих. Запихнули ребят в машину, гоним сюда, пока сподвижники не очухались и отбивать их не бросились. Головин нам по дороге все объяснить чего-то порывается. Мы не слушаем. Приезжаем сюда, заводим их в «дежурку», и Головин достаёт из кармана… Угадайте что?

— Гранату, — предположил Дима.

— А, лучше бы у него граната была — я ему в задницу её и засунул бы. Нет, достаёт он ещё одно постановление суда. Об отмене постановления прокурора, вынесенное через две недели после прокурорского. Наш самый гуманный суд в мире опять освободил их под залог в двенадцать миллионов за двоих. Не смешно? Да один «мерседес», который они отобрали, дороже стоит. Мы их, правда, «приземлили»: суд нам ничего не сообщил, а на копии постановления, которое им выдали, печати не оказалось. Поленились ребята в канцелярию зайти. Но сегодня утром их освободили — приехал адвокат с нужными бумагами и забрал своих детишек. Как, нормально?

— А ты пожалуйся прокурору, — предложил Костя. — Пусть он ещё одно постановление вынесет, и ты их опять арестуешь. Ещё на два дня.

— Не, больше нельзя. Они теперь за судом числятся. На конец сентября рассмотрение назначили. Меня свидетелем вызывают. Интересно, что им дадут?

— Расстреляют, наверное, — предположил Дима. — Дали погулять напоследок, а в зале суда возьмут под ручки — и в камеру смертников. Вот в Октябрьском районе троих «чёрных» за разбой квартирный судили. Знаешь, чего они получили? По три года лишения свободы с отсрочкой исполнения на два года. И это по сто сорок шестой, тяжкой, статье!

— На фига же мы тогда работаем, ловим кого-то? — пробормотал Николаев, не ожидая, впрочем, никакого ответа.

Они замолчали. Где-то под окном взвыла автомобильная сигнализация, и Дима встрепенулся:

— Не у меня ли там колеса снимают?

В пятницу вечером Гена заехал к своему другу, владевшему небольшой автостоянкой и ремонтной мастерской. Осмотрев «ниссан», друг задумчиво почесал лысый затылок и предложил:

— Если тебя двенадцать тонн устроят, я за три дня покупателя найду. А если хочешь больше, подождать придётся.

— Давай за пятнашку. Мне не к спеху, я подожду. Устроишь?

— Хм…— Друг ещё раз обошёл вокруг машины, остановился и выразительно посмотрел на то место, где ещё недавно была вмятина. — Честно говоря, не стоит он столько. Я попробую, конечно, но тут можно месяц искать — и никакой гарантии, что найдёшь. Машина не новая, и ты ещё её так изъездил… Ты её сколько, два раза бил?

— Да. Но второй раз ты же сам видел: там фигня была!

— Два раза ты её приложил, и до тебя она, если не ошибаюсь, разок в аварии побывала. Так ведь?

— Да ладно, кто об этом знает!

— Кому надо — узнают, ты ведь её не токарю с завода «Новый русский дизель» продавать будешь. Если не получится, сколько можно скинуть?

— Сам понимаешь, чем меньше — тем лучше. Сбрось пару тонн, если уж совсем глухо будет.

— Годится. А на что ты её менять собираешься?

— Ещё не решил. Может, спортивное что-нибудь возьму.

— Если у меня интересные тачки будут, я позвоню. Ты тоже не пропадай далеко, вдруг покупатель быстро найдётся.

Они распрощались. Гена встретился с кандидатом в свою «бригаду», отужинал за его счёт в китайском ресторанчике и отправился к кареглазой Лене.

Она жила в просторной четырехкомнатной квартире, оставленной ей родителями, на неопределённый срок свалившими за кордон. Папа регулярно высылал немалую сумму в валюте, так что на жизнь хватало в любом случае, а так как Елена обладала приятной внешностью и добрым характером и умела поддерживать нужные знакомства, то жизнь у неё складывалась просто великолепно. Гена не был единственным её поклонником и иллюзий на сей счёт не строил, пропуская мимо ушей заверения Лены в безграничной верности и довольствуясь тем, что по крайней мере не сталкивается с остальными на пороге спальни.

Она приготовила аппетитный ужин, и Гена, чтобы не обижать её, съел полную тарелку салата и гору жареной рыбы. Потом они устроились на диване с бутылкой ликёра и посмотрели по видео новый боевик из жизни полицейских и преступников в будущем веке, где все поменялось местами и ушедшие в глубокое подполье детективы вели отчаянную борьбу с захватившими власть бандитами. Пока Лена принимала ванну, Гена вышел на балкон перекурить. Глядя на холодное синее небо и равнодушные далёкие звезды, Гена вдруг почувствовал лёгкую грусть. Немного удивлённый, он попытался проанализировать своё состояние, но поводов для беспокойства вроде бы не было, и он списал все на обычную усталость.

Вскоре он услышал за спиной лёгкие шаги и постарался докурить сигарету побыстрее. Лена переступила порог, прижалась к его спине и поцеловала в шею. Бросив окурок вниз, Гена повернулся, ответил ей поцелуем в губы, подхватил лёгкое тело на руки и отнёс в уютную полутёмную спальню. Широкая кровать была мягкой и удобной, а специально подобранная музыка и удачное освещение создавали нужное настроение. Не испытывавший поначалу особого желания, Гена понемногу разошёлся, Лена была умелой и чуткой партнёршей, так что, откинувшись через некоторое время в изнеможении на подушки, он почувствовал себя полностью удовлетворённым и быстро уснул. Потушив висевшее с его стороны кровати бра, Лена повернулась на бок и взяла с тумбочки томик «Камасутры».

Часов в шесть Гена проснулся, сходил в туалет, попил на кухне воды и вышел на балкон. Начинался выходной день, и большинство окон соседних домов были тёмными. Переступая босыми ногами на холодном полу, Гена перегнулся через перила и посмотрел вниз, на ползущую по улице поливальную машину. Беспричинная грусть снова посетила его, даже сердце защемило. Вернувшись в комнату и поправив на Лене одеяло. Гена осторожно зажёг свет и долго смотрел в зеркало, с удивлением отмечая, что его лицо, особенно глаза, приобрели какое-то новое выражение. Черты как будто сгладились, стали симметричнее и ровнее. Почесав колючий от щетины подбородок, Гена вернулся в кровать, но долго не мог уснуть и лежал, глядя, как светлеет за окном. В голову лезли обрывки детских воспоминаний, и несколько раз появлялось перед глазами лицо матери. Потом мысли всё-таки смешались, и Гена забылся тревожным утренним сном.

В девять часов его разбудила Лена, и он поднялся, чувствуя себя совершенно разбитым. Завтрак был уже готов и выглядел весьма привлекательно, но Гена поел без всякого удовольствия, а кофе вообще только пригубил. Почему-то ему захотелось поскорее уйти.

Торопливо выскоблив щеки одноразовым станком, Гена холодно попрощался с девушкой и вышел на лестницу. Квартира находилась на восьмом этаже, и он вызвал лифт. Ждать пришлось довольно долго. По пути вниз кабина остановилась и приняла новых пассажиров: молодого тощего парня в больших очках и бульдога на поводке.

Выйдя из подъезда, Гена остановился на верхней ступеньке спускавшейся на тротуар лестницы и, доставая сигареты, посторонился, пропуская собаковода. Бензиновая зажигалка сработала только с пятого раза, видимо, поистерся кремень, огонёк дала маленький и сразу же погасла, так что сигарету пришлось долго раскуривать. Спускаясь по ступенькам, Гена огляделся по сторонам. Парень с бульдогом успел скрыться за углом, и других прохожих на улице не было. Подходя к «ниссану», Гена заранее достал ключи и снял сигнализацию, а потом постоял, облокотившись на раму открытой двери и докуривая сигарету. Бросив окурок в оказавшуюся под ногами решётку канализационного люка, он посмотрел на окна Лены, сел за руль и задумался. Тоскливые предчувствия не покидали его, и это было странно. На предстоящий день ничего серьёзного не планировалось, да и прошедшая неделя никаких новых неприятностей не принесла. Может, с матерью что-нибудь случилось?

На улице появился прохожий. Худощавый мужчина среднего роста, в яркой красной куртке с поперечной жёлтой полосой и широких джинсах. Он шёл, заложив руки в боковые карманы, и, похоже, направлялся в подъезд, из которого Гена только что вышел. Гена задержал на нём взгляд, так как красная куртка была очень похожа на ту, в которой иногда ходил Вова. Потом, встряхнув головой, Гена отвернулся и вставил ключ в замок зажигания.

Подойдя к «ниссану» метров на десять, Ковалёв замедлил шаг, глубоко вздохнул и вытащил из кармана правую руку с трофейным сысолятинским ТТ. Придерживая пистолет у бедра и продолжая идти, он большим пальцем взвёл курок, поднял голову и посмотрел в салон джипа.

Гена почувствовал его взгляд. Медленно разжав пальцы, он выпустил ключ зажигания, откинулся на спинку кресла и повернул голову. Они встретились глазами, и Гена понял, что его сейчас убьют, и понял за что — других поводов последнее время не давал, а на длительный срок в его мире месть не откладывали. Раскаяния не было. Только злость. Злость на самого себя и судьбу-злодейку. «Как лоха дешёвого кинули», — подумал Гена в свои последние мгновения и чуть не крикнул в сторону приближающегося стрелка: «Чего тянешь? Очко играет? Давай, жми!» Хотя умирать ему, конечно же, не хотелось…

Ковалёв вскинул правую руку, поймал в прицел хрящеватый тонкий нос бандита и плавно нажал на спуск. Три хлёстких выстрела разорвали утреннюю тишину пустынной улицы.

Гена умер от первой пули. Она вошла ему в левый глаз, пронзила головной мозг и черепную кость, расколола боковое стекло автомашины и впилась в стену дома. Две другие пули завалили труп на бок.

Ковалёв исчез так же неожиданно, как и появился. Спустя несколько секунд после выстрелов, когда равнодушные жильцы подошли к окнам и осторожно выглянули сквозь тюлевые занавески, из-за угла дома с рёвом вылетела красная «семёрка», круто повернула, царапнув бампером о поребрик, и, набирая скорость, понеслась по улице прочь от места происшествия. Самые внимательные наблюдатели успели заметить часть цифр замызганного номерного знака и болтавшуюся за задним стеклом жёлтую плюшевую обезьянку.

В милицию позвонили сразу несколько человек, и вскоре около расстрелянного «ниссана» затормозил первый патрульный автомобиль. Приблизившись к джипу, участковый инспектор местного отделения закинул на плечо автомат и с нескрываемой злостью сказал:

— Опять эти бандюки чего-то поделить не могут.

Оторопевшая Лена сдержала первый порыв выбежать на улицу, отошла от окна, села за стол и, нашаривая трясущимися руками пачку сигарет, заторможенно подумала о том, что ей лучше ни во что не вмешиваться: Гене её слезы уже не помогут… Полгода назад один её хороший друг после совместного ужина в ресторане оставил её в вестибюле, чтобы она не мокла под проливным дождём, а сам пошёл на стоянку за своей машиной и взорвался, когда включил мотор. Теперь — Гена. Прямо под окнами квартиры. Да что же это такое-то?

Оперативно-следственная группа прибыла на место происшествия довольно быстро и с ходу занялась привычным делом. Флегматичный и всего навидавшийся судебно-медицинский эксперт, натянув резиновые перчатки, осматривал труп гражданина Овчинникова Геннадия Алексеевича и монотонно диктовал следователю прокуратуры, устроившемуся на жёстком сиденье «уазика» с бланками протоколов на коленях. Эксперт-криминалист, присев на корточки, деловито осматривал кусок поребрика, задетый «семёркой», и вполголоса давал пояснения стажёру, которого мутило от вида первого в его жизни трупа. Стажёр усердно кивал головой, но думал лишь о том, куда можно отскочить, если начнётся рвота, и слова наставника пропускал мимо ушей. Вокруг джипа с распахнутыми дверьми и копошащимся внутри экспертом ходили начальник РУВД с двумя заместителями, постовой милиционер отгонял любопытных зевак, а оперы обходили соседние дома в поисках свидетелей. Возле своих автомашин толпились корреспонденты городских газет, двух радиостанций и телеканала, ожидали информации и оживлённо обсуждали убийство. Не раскрыв в своей жизни ни одного преступления, они безапелляционно относили данное к разряду «заказных» и, переливая из пустого в порожнее, строили версии и рассматривали дальнейшие перспективы. По последнему пункту мнение соратников было единым: убийство никогда не будет раскрыто, что в очередной раз подтвердит бездеятельность и некомпетентность милиции.