Рахимов молчал. Ему показалось, что он увидел высоко в небе парящий дельтаплан, но он не хотел волновать друга, который и так был озабочен происходящим…

* * *

Чабанов был разозлен. Боляско доложил ему о бессмысленной потере четверых человек и машины.

– Когда мы послали дельтапланериста с соответствующей техникой, – рассказал Сергей, – чтобы он нашел и записал о чем и с кем будет говорить этот странный москвич, они высветили его и ранили. Кроме того, весь дом так прикрывался, что ему не удалось ничего записать. У нас только номер машины, которая подобрала этого человека у гостиницы. Выбрался он на вертолете пограничников. Единственное, что нам удалось узнать, что прощаясь, начальник особого отдела управления погранвойск сказал ему, что через пару дней прилетит в Москву.

– Ну, что ж, – Чабанов пожал плечами, – ищите.

– Похоже ищем не только мы, – в голосе Боляско звучали извинительные нотки, – там была еще одна машина и мотоцикл…

– И что, они оказались удачливее?

– Нет, тоже убиты.

Через три дня полковник Рахимов, поздно вечером возвращался со службы. Он отпустил шофера за пару улиц до дома, чтобы немного пройтись. Сделав несколько шагов, он почувствовал, что кто-то идет за ним. Алишер, не оглядываясь, сунул руку под пиджак и снял свой пистолет с предохранителя. Проиходящее было странным. За многие годы службы никто и никогда не следил за ним. Много раз, когда он воевал в Афганистане, ему приходилось охотиться на людей, но, чтобы самому стать дичью – такого с ним еще не было.

После отъезда Никитина в управлении творилось что-то невообразимое. Люди, хотя бы частично посвященные, в проблемы, связанные с приездом московского начальства, разделились на два лагеря. Часть из них, считавшая что у них одна родина – Советский Союз, верная присяге и своему уже мертвому благодетелю Андропову, сгруппировалась вокруг Рахимова. Другие, уверенные в том, что Союз погиб и Таджикистану придется самому выбирать путь развития и поэтому каждый из них уже сейчас самостоятельно должен позаботиться о будущем своих семей, поддерживали начальника управления. Сам генерал ни о чем подобном даже не говорил. Он давно создал собственное подразделение, укомплектованное родственниками и лично преданными ему людьми и все эти дни боролся с собой, оттягивая момент принятия окончательного решения. Ему хотелось верить, что Москва примет его условия и все останется по-прежнему. А раз так, то ему остается ждать, когда власть в этой, на его взгляд аморфной и коррумпированной до мозга костей республике, упадет ему в руки. Ведь он был единственным человеком, владевшим всеми секретами местной партийной кухни, как и знавший все тайные наклонности ее лидеров. Когда Таджикский ЦК опирался на силу Кремля, пределом генеральской мечты была работа в Москве, с тем, чтобы после выхода на пенсию пользоваться кремлевской поликлиникой и санаторием в Архангельском. А сейчас… сейчас только дурак не набивал карманы золотом и долларами и только дурак не желал взять власть в республике. Он же и то, и другое заслужил многолетней нелегкой службой. Разве для того, чтобы остаться за бортом тонущего корабля, мальчишкой он воевал с бендеровцами? Или проливал кровь в Кашгаре, где по приказу НКВД, дрался с китайскими генералами, помогая уйгурам создать свое государство? Кто еще из знакомых московских генералов ходил с караваном оружия и наркотиков через Гиндукуш? А он ходил и не один раз. Нет, он сполна заслужил то, о чем просил Москву. Просил, а не требовал. Да, просил, создав крепкий тыл и опираясь на далекий Карачи, ведь ничего другого он не мог положить на чашу весов, чтобы уравновесить тяжесть московского Кремля. И этот мальчишка, Никитин – то же знаток Таджикистана. Послужил здесь пять лет, да три года повоевал в Афганистане, а туда же – губы улыбаются, а глаза, как автоматные стволы. Обещал через день – два ответить, но уже прошел третий, а столица все молчит.

Рахимов понимал, что генерал нервничает, не решаясь выполнить то, чем угрожал Кремлю. Кроме того, хотя оба они придерживались прямо противоположных взглядов на жизнь и будущее своего народа, воевать друг против друга не станут. И не от того, что их отцы много лет дружили, и не от того, что женаты на близких родственницах и генерал много лет был учителем и наставником Рахимова. Дело в том, что во время одного боя в Афганистане, вертолет, на котором они оба летели, был сбит и нынешний председатель КГБ республики, тогда еще носивший подполковничьи погоны, три дня на себе выносил Алишера к своим. Рахимов знал, что этот человек считает его своим сыном, да и по характеру не способен ударить в спину. Поэтому и с Москвой он разговаривал в открытую, может быть, тем самым пытаясь подтолкнуть к решительным действиям по защите рассыпающегося Союза.

За спиной шел кто-то из тех, товарищей кого три дня назад убили люди Рахимова на горной трассе вблизи Варзоба. Алишер не разделял мнения своего друга, решившего просто избавиться от преследования и чужих ушей. Рахимов любил докапываться до истоком проблемы, любил допрашивать противника, переигрывая его в уме, логике, твердости. Вот и сейчас, он вошел в под темную арку своего дома и резким движением прижался к стене, надеясь, что преследователь кинется за ним и нарвется на его кулак. Но едва смолкли звуки Рахимовских шагов, как затаился и тот, кто шел за ним. Звенели цикады, ветер, еще не остывший от дневной жары, негромко перебирал ветвями высоких тополей. Неподалеку прошелестела шинами припозднившаяся машина, но человек, только что кравшийся за Рахимовым, не двигался. Это был профессионал.

Алишер перевел дыхание и, держась темной стороны стены, бесшумно прошел к своему подъезду. Его дверь была открыта и, как всегда, приперта булыжником. Лампочка первого этажа перегорела пару недель назад, но свет, падавший с верхней площадки, освещал пустынную лестницу. Рахимов одним прыжком пролетел первые четыре ступни и, скорее почувствовал, чем увидел, кинувшегося на него сверху человека. Полковник выстрелил в нападавшего, нырнул под ногу другого и отбил локтем удар третьего мужчины. Больше он не сумел воспользоваться ни пистолетом, ни приемами ведения рукопашного боя. Что-то с силой ударило его в основание черепа и, проваливаясь в темноту, он понял, что слышал звон спускаемой тетивы.

Он пришел в себя от льющейся на голову холодной воды. И, судорожно всхлипывая, принялся глотать ледяную воду.

– Бас, – голос таджика показался знакомым.

– Хватит, так хватит, – ответили ему по-русски.

Алишер с трудом открыл глаза и увидел себя в прекрасно обставленной комнате. В огромные окна заглядывала полная луна и через полуоткрытые створки тянуло ночной свежестью и прохладой, проходящего неподалеку ручья.

«Дача, – решил он про себя, – богатая дача, скорее всего, принадлежащая русскому. Эти торшеры, гравюры и белые кожаные кресла… »

– Ну, – кто-то нагнулся над ним, – осмотрелись?

Он увидел незнакомого широкоплечего парня. Серые глаза, под коротко стриженной русой головой, смотрели спокойно и безучастливо.

– Наручники мы с вас пока снимать не будем, чтобы вы сами себе не навредили. Хотя мне очень хочется сразиться с вами. За двадцать секунд боя в подъезде вы убили одного человека и серьезно ранили другого. На татами нам было бы о чем «поговорить», ну, да ладно – какие наши годы, может, еще встретимся.

Рахимов повел головой и чуть не вскрикнул от резкой боли, рванувшейся из шеи.

– Там все цело, – теперь в глазах появилась насмешка, – это очень сильный ушиб. Но обо всем потом – мне нужна информация. Я хочу знать совсем немного – что здесь делал этот, так называемый физик и о чем шла речь на таком представительном совещании.

Я понимаю, что все стоит денег, – он улыбнулся, – или жизни. Ведь не даром же в квартире, где вы живете, нет ни вашей жены, ни ваших детей, ни чемоданов.

Рахимов напрягся и расслабился, снова напрягся и расслабился.

– Вот и школа у нас одна, – продолжал незнакомец, – боюсь, что если бы мы сидели за бутылкой коньяка, то могли бы найти даже общих знакомых.

Алишер молчал.

– Итак, стартовая цена полной информации пятьдесят тысяч долларов США.

Полковник с трудом повел шеей и усмехнулся.

Сероглазый не прореагировал. Он внимательно смотрел в глаза пленника.

– Если вы относите себя к идейным борцам, то мне придется приказать пытать вас. Полковник, подумайте о будущем своих детей. Ведь ничего не может быть пошлее смерти. Поймите, если мы не сможем договориться, то я, зная Азию, буду вынужден после пыток убить вас. Зачем мне лишний мститель?

– Скажите, – Рахимов сузил глаза, – кого вы представляете и почему вас интересует эта информация, может быть, тогда я подумаю над вашим предложением.

– Хотите, чтобы могила была на метр глубже, – здоровяк прикурил сигарету, – или уверены, что используете полученную информацию в будущем?

Алишеру показалось, что в этот раз он програл. В глазах незнакомца ничего не изменилось. Он медленно вынул сигарету изо рта:

– Если мы не сможем понять друг друга, то я вам гарантирую только первое.

– Тогда наш разговор совершенно не имеет смысла, – Алишер постарался вложить в свои слова как можно больше уверенности и презрения.

– Что ж, – сероглазый направился к двери, – я вернусь через полчаса, у вас всего несколько секунд для выбора – жизни или смерти.

Полковник посмотрел в темноту двора и вздохнул полной грудью. Ноги у него были свободны и он не собирался сдаваться.

Хлопнула дверь, закрывшаяся за незнакомцем, и с двух сторон к Рахимову подошли люди. Он попытался вскочить, но боль в шее чуть не опрокинула его. Полковник силой воли отбросил ее, но когда справился с темнотой полубессознательного состояния, то понял, что уже висит в воздухе, подтянутый за руки к потолочному крюку. Его губы были стянуты липкой лентой, а рубашка снята с плеч. Напротив стоял невысокий таджик с одноразовым шприцем в руке.

– Захочешь говорить моргни правым глазом, – сказал он по-таджикски, – сейчас ты немножко потанцуешь на нашей привязи, а мы посмеемся над твоей дуростью.

Он умело выдавил из руки полковника вену и ввел в нее густую желтоватую жидкость. Рахимов, решил, что это какой-то препарат, подавляющий волю и попытался зациклить свои мысли на любимом теннисе.

«Ракетка, мяч, поле», – он не успел повторить этого только что придуманного «заклинания», как жаркая боль прокатилась по его телу. Ему показалось, что все тело вспыхнуло и плавится от невиданого жара. Сам не сознавая того, он закричал, но из под склеенных губ не вырвалось ни звука. Судорога выламывала его суставы и перехватывала горло. В какой-то момент ему показалось, что у него выпали глаза и он ничего не видит, но в следующее мгновенье его веки разжались и Рахимов увидел знакомое лицо. Это был врач из госпиталя МВД, майор милиции. Он силился вспомнить его имя и не мог, тогда Алишер заморгал правым глазом.

– Ай, молодец, – закричал таджик. Он забрался на стул, поднес к губам Рахимова диктофон и сорвал с них клейкую ленту.

– Это что Худояров стал работать против нас? – Свистящим от боли шепотом проговорил полковник, называя имя начальника управления уголовного розыска министерства внутренних дел. Министр был тряпкой и уже несколько месяцев всем его ведомством заправлял подполковник Худояров. Таджик в ужасе отпрыгнул от пленника, вертящегося от боли на вывернутых в суставах руках, но говорящего страшные слова.

– Я узнал тебя, сука, ты работаешь начальником неврологического отделения милицейского госпиталя, сука! Ну, говори, кто тебе приказал пытать меня, Худояров?

Таджик невольно отрицательно дернул головой.

– Тогда кто?!

Глаза истязуемого были так страшны, что врач в ужасе заколотил кулаками по животу качающегося полковника, потом полез на стул, чтобы заклеить тому рот, но споткнулся и грохнулся на пол. Стукнула дверь и сильный удар заставил Алишера задохнуться. Ему снова заклеили рот. Рахимов посмотрел вниз и увидел еще двоих парней, стоящих рядом с врачом.

– Больше я ничего не могу с ним сделать, – проговорил, чуть не плача таджик, – придумайте сами, что хотите.

– Ладно, – один из мужчин оттолкнул его в сторону, – сначала мы сделаем из него боксерскую грушу, а там видно будет. Несколько минут они старательно обрабатывали полковника с двух сторон кулаками. Тот летал от одного к другому, как резиновая кукла, но не чувствовал боли. В нем продолжал гореть костер, разожженный уколом. Рахимов стал чувствовать силу ударов только тогда, когда парням уже надоела эта «игра».

– Давай перекурим, – сел в кресло первый, – пусть этот афганец займется им. Он любит снимать с живого человека шкуру, вот пусть и нарежет его лоскутами, а мы посмотрим.

Второй парень куда-то вышел и через минуту вернулся с широкоплечим, кряжистым мужчиной. Тот поднял голову, и полковник чуть не вскрикнул. Перед ним стоял один из его бывших боевых товарищей по Афганистану – старший лейтенант Стасько, по кличке Чума. Рахимов вспомнил, как тот, выбивая сведения из захваченного ими душмана, вытащил из живого человека кишки…

Чума стоял и смотрел на висящего полковника и тому было непонятно – узнал ли его Стасько.

– Ну, Чума, – проговорил первый парень, пуская дым в потолок, – гад нам попался крепкий, теперь только на тебя надежда.

– Так это он там, в подъезде, Сухого грохнул?

– Ну, – собеседник Чумы поднялся и, медленно прижимая сигарету к соску Рахимова, затушил ее, – и Моржу два ребра в легкие всадил. Если бы не Кошак со своим арбалетом, еще не известно кто бы кого в плен взял.

– Силен мужик.

– А я что говорю? Бери его в оборот, только не убей. Косарь через десять минут вернется. Он нам этого не простит.

Чума повернулся и направился из комнаты.

– Ты куда? – Удивился парень.

– За клеенкой, – пробурчал Чума, – не пачкать же здесь все красным.

Рахимов проводил глазами своего бывшего боевого товарища и посмотрел в окно. Со двора доносились шелест отяжелевших от утренней росы листьев и неустанные трели сверчков. Хотелось жить. Вдруг где-то рядом коротко взлаял автомат. Полковник повернул голову к двери и увидел, что оба парня вскочили с кресел, но в ту же секунду дверь слетела с петель и две короткие очереди опрокинули их на пол. Милиционер успел вытянуть из кармана свой пистолет, но Чума резким ударом впечатал приклад автомата в его лоб. Из головы таджика полетели брызги, вечернившие белую кожу дивана. Стасько поднял автомат и в лицо офицера пахнуло жаром пролетающих мимо лба пуль. Крюк, на котором он висел, вылетел. Чума подхватил пленника на плечо и бегом кинулся по коридору. Алишер видел, как он на ходу подхватил еще один автомат и сумку с патронами. Через секунду они уже неслись на еще темному шоссе в сторону Душанбе. Почти не снижая скорости, Стасько сорвал с его губ ленту и выстрелом перебил наручники.

– Мы еще поживем, майор! – прокричал он, перекрывая свист ветра и шум мотора, врывающиеся в открытые окна.

Алишер нащупал второй автомат, вставил в него рожок, передернул затвор, потом повернулся к своему спасителю:

– Спасибо, старлей!..

– Сочтемься…