ГЛАВА 12

Чабанов пришел в себя от того, что кто-то несколько раз позвал его по имени и отчеству. Леонид Федорович поднял голову и увидел, что бабина автоответчика крутится, а из телефона доносится знакомый голос:

– Леонид Федорович, вы меня должны помнить еще по обкому. Вас беспокоит генерал-майор Завалишин из МУРа…

Чабанов протянул руку, чтобы включить обратную связь, и увидел, что в ней зажат пистолет. Он положил оружие на тумбочку и нажал кнопку.

– Я слушаю вас, Юрий Афанасьевич, – он сам удивился бесцветности своего голоса, – и хорошо помню.

– Тут к нам пришел, – Завалишин помолчал, – странный человек. Он из нашего города… Он говорит такие вещи… Я хотел бы поговорить с вами.

– Только со мной или?..

– С вами и с глазу на глаз.

– Где?

– У меня на даче. Это ближнее подмосковье, запишите адрес.

Чабанов открыл блокнот и вздрогнул – его пальцы оставили на белой бумаге кровавые следы. Он снял со стены рушник, много лет назад вышитый женой к его дню рождения и вытер им руки.

– Записал. Когда?

– Завтра от двух до трех часов дня, вас устроит?

– Договорились.

Леонид Федорович опустил трубку на рычаги и вдруг понял, что состоит из двух человек. Один воет от ужаса и готов разбить собственную голову об стенку. Другой холоден и рассудительно спокоен. Первый – хочет кинуться к телу любимой женщины, и пустить себе пулю в лоб, чтобы хоть на небесах догнать ее и покаяться. Второй – старательно не замечает тела, лежащего на ковре и, обойдя его, направился в ванную комнату, чтобы помыться перед дорогой. Только здесь, под горячими струями воды, эти два человека слились воедино. Чабанов зарыдал и принялся бить кулаком в стену, даже не замечая того, что после первого же удара кровь потекла из разбитых пальцев и стекает в ванну, смешиваясь с водой. Он пришел в себя не от боли, а от того, что увидел себя, стоящим в окровавленной воде. Леонид Федорович открыл пробку и слил покрасневшую жидкость. Потом шагнул на коврик, старательно вытерся и, аккуратно обработав ссадины и порезы, принялся медленно бинтовать израненную руку.

Из ванны вышел уже другой Чабанов. От первого – у него осталась непроходящая тупая боль в груди, а от второго – жесткий, холодный взгляд человека, пережившего свою смерть. В прихожей он аккуратно перевязал галстук, тщательно обтер и переложил во внутренний карман пиджака свой пистолет и, взяв в руку небольшой чемодан, вышел из дома.

Уже из самолета он позвонил и приказал убрать его квартиру.

– И оформите это как-нибудь поприличней.

Чабанов сидел в кресле переднего салона и совершенно не думал о предстоящей встрече. Он размышлял о том, что слишком медленно и осторожно продвигает своих людей в Кремль. Время требовало другого – решительности и беспринципности. Все, что нельзя купить, нужно было захватить, не считаясь ни с чем.

– Хватит работать в белых перчатках, – проговорил Леонид Федорович вслух, не замечая склонившейся к нему стюардессы.

– Извините, – певучий женский голос заставил его вздрогнуть, – что вы сказали?

Долю секунды он смотрел на нее, не понимая где находится. Потом улыбнулся:

– Вы – прелесть.

Она чуть смутилась:

– Я разбудила вас?

– Нет, нет.

– Будете кушать.

– И пить.

Она искоса взглянула на его соседа:

– У нас только лимонад и минеральная вода.

– Тогда на ваше усмотрение.

Он посмотрел ей вслед и вдруг страстно захотел увидеть напротив себя полыхающие страстью женские глаза здесь, в самолете, на высоте пяти тысяч метров. По тому как стюардесса ставила стройную ногу на шпильку каблука и чуть-чуть покачивала бедрами, он понял, что девушка чувствует его взгляд, а, может быть, и его желание. Интересно, есть ли на самолете укромные уголки?..Чабанов усмехнулся своему мальчишеству, но продолжал наблюдать за бортпроводницей. Она подошла к занавеси, отделяющей салон, протянула руку, но прежде чем шагнуть вперед, оглянулась и посмотрела на него. В ее глазах что-то сверкнуло, и Леонид Федорович поднялся из кресла. Он в три шага преодолел проход. Острый носок женской туфли виднелся из-за тяжелой серой портьеры. Чабанов шагнул за занавеску. Девушка повернулась к нему. Ему показалось, что она хочет что-то сказать, но он одним движением поднял ее юбку и усадил девушку на узкую полку, заставленную бутылками с минеральной водой. Его твердые пальцы скользнули по черному нейлону ее чулок и замерли на прохладных полосках кожи там, где ее бедра были едва прикрыты лоскутами узеньких трусиков. На него пахнуло тонким ароматом французских духов и огромные голубые глаза девушки слились с небом, заглядывающим в иллюминатор.

Это было как обвал, как стремительно налетевший смерч. Ему хотелось кричать и плакать одновременно. Он дышал полной грудью и задыхался. Он пил сок ее губ и не мог их найти. Потом что-то взорвалось в его груди, в глазах сверкнули молнии, и Чабанов увидел себя стоящим в крохотном закутке, отгороженном от остального самолета тонкими шторами. Стюардесса сидела перед ним на корточках и влажной салфеткой чистила его брюки. Потом она встала и молча оправила его рубашку. Длинные пальцы с серебристыми ноготками пробежали по груди и едва коснулись его щеки.

– Вы – прелесть, – выдохнула она.

Он шагнул в проход и наткнулся на десятки глаз, горевших любопытством. Чабанов усмехнулся и медленно прошел к своему креслу. Через несколько минут стюардесса привезла ему еду и подала кофе в большой чашке. Он поднес ее ко рту и почувствовал аромат любимого армянского коньяка. Леонид Федорович хорошо поел, выцедил коньяк и, откинувшись на спинку кресла, мгновенно заснул. Он открыл глаза уже тогда, когда самолет подруливал к зданию аэропорта.

На пороге VIP зала его едва не сбил с ног здоровенный детина в грязном плаще и нелепой кепке. Чабанов повернулся, чтобы сказать что-нибудь резкое и увидел заросшее многодневной щетиной лицо Боляско.

– Извини, мужик, – прохрипел тот и направился в сторону буфета.

Чуть повременив, в ту же сторону зашагал и Леонид Федорович.

– Откуда? – спросил он, когда Сергей встал за ним в очередь.

– Вы давно не ходите без охраны, – виновато пробормотал Боляско, – время сейчас не то.

– А в самолете? – Он почему-то вспомнил искорки, сверкавшие в глазах стюардессы.

Сергей шмыгнул носом, но промолчал.

– Что тут? – Леонид Федорович подумал, что первый раз рад тому, что кто-то прочел его мысли.

– Яд уже передан во внутреннюю тюрьму. Он получит его на ужин, после смены охраны.

– Хорошо. Возьми людей и незаметно обложи дачу, – Чабанов назвал адрес, – я буду там около часу. Только помни – там везде…

Боляско хмыкнул, и Чабанов понял бессмысленность этих слов.

– Вам нужна машина?

Он хотел ехать на такси, но сейчас подумал, что чем представительнее будет выглядеть его приезд к Завалишину, тем быстрее они договорятся.

– Да и что-нибудь посолидней.

Через тридцать минут он сидел на кожаном сидении тяжелого «Роллс-Ройса» и с удовольствием слушал ровный рокот мощного мотора. Мимо проносились зеленые перелески с проплешинами распаханной земли. Воздух был немного влажен и пах чем-то неуловиммым, но будоражившим кровь.Чабанов дышал полной грудью и радостная возбужденность охватила его. Ему захотелось почувствовать ногами холодную колкую траву, размять в пальцах влажный ком земли и полежать на пригорке, глядя в высокое голубое небо с медленно плывущими облаками. Леонид Федорович нажал кнопку и опустил стекло, отделяющее салон от водителя:

– Сверни на какую-нибудь поляну, – сказал Чабанов, – хочу по траве походить.

Водитель поднял глаза к зеркальцу и согласно кивнул головой. Сидящий рядом с ним широкоплечий парень окинул взглядом дорогу, посмотрел по сторонам и расстегнул ремень безопасности.

Машина притормозила около съезда на проселок и минут через пять въехала под сень деревьев.

– Пойдет, – кивнул Чабанов, и водитель остановил «Роллс-Ройс» под раскидистой березой. Парень на несколько мгновений опередил Леонида Федоровича и, прежде чем тот вышел из машины, заслонив собой дверцу, огляделся. Чабанов хмыкнул – он привык ездить в одиночестве и никогда не задумывался над собственной безопасностью, но, как оказалось, о ней думал Боляско.

«Интересно, эта стюардесса, – снимая туфли и носки, подумал он, – тоже из Сережиной гвардии?»

Прохладная трава приятно щекотала его ноги. Ласковый ветер перешептывался с березовыми листьями. Где-то среди деревьев пели невидимые птицы. Поляна была такой, о которой он только что мечтал. Он увидел небольшой пригорок с отметиной давнего костра, почти скрывшегося под молодой травой и направился к нему. Едва Леонид Федорович скинул пиджак, как водитель, коротко взглянув на него, раскинул одеяло:

– Здесь будет хорошо?

– Да.

– Хотите перекусить?

– Нет, спасибо.

Он лег на спину. Теперь он видел только небо. Оно было таким высоким, что у него чуть-чуть закружилась голова. Леонид Федорович закрыл глаза и куда-то провалился. Это не было сном, как не было и обмороком. Может быть, так дети путешествуют во времени, потому что, когда он открыл глаза, то услышал, что его зовет мать.

– Леня, – ее голос был полон любви и волнения, – где ты, сыночек?

Он вскочил, чтобы кинуться ей навстречу и укрыться в ее добрых и сильных руках.

– Мама!..

В нескольких шагах от него стоял, прижавшись к стволу высокой ели, его охранник. Чабанов увидел в руках парня короткий автомат и пришел в себя.

– Что?!

Юноша улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Сколько время? – Спросил Леонид Федорович только для того, чтобы услышать голос молодго человека.

– Четверть двенадцатого.

– Едем.

Он пошел к машине и услышал за спиной щелчок. Чабанов оглянулся и увидел, что вместо автомата молодой человек держит в руках небольшой дипломат.

Въезд в дачный поселок перегораживали металлические ворота. Водитель притормозил и из будки вышел милиционер:

– Вы к кому? – Спросил сержант, цепким взглядом, окидывая машину.

– Меня ждет генерал Завалишин, – Чабанов опустил стекло.

Милиционер кивнул и вернулся к будке. Леонид Федорович увидел, что он поднял трубку телефона и что-то сказал, глядя на их машину. Потом он положил трубку и вышел к ним.

– Генерал просит вас немного пройтись до его дачи, – в голосе милиционера теперь звучало некоторое уважение, – машину можно оставить на нашей стоянке. Там есть беседка, в которой ваши ребята могут покурить. Он сказал, что ждет вас одного.

Чабанов усмехнулся и согласно кивнул. Они вслед за сержантом проехали ворота и, повернув, заехали на асфальт огороженной площадки.

– Его дача третья по правой стороне, – показал милиционер. Леонид Федорович посмотрел в сторону, указанную сержантом и увидел высокий терем, сложенный из свежих бревен.и увенчанный островерхой крышей.

– Юрий Афанасьевич только-только въехал, – пояснил милиционер, – почти год строил свой домик.

Чабанов кивнул и, взяв в руки свой чемоданчик, пошел по тратуару в сторону дачи Завалишина. Он хорошо помнил этого остролицего подполковника, который когда-то сменил Бегмана на посту начальника областного управления внутренних дел. С его приходом повысились показатели раскрываемости преступлений и в областной печати появились статьи на воспитательные темы, подписанные Завалишиным. Чабанов вспомнил, что однажды первый секретарь обкома даже хвалил подполковника за какую-то идею, высказанную на страницах печати и говорил о необходимости внедрения ее в практику всех правоохранительных органов области. Устойчивого мнения о Завалишине Чабанов не составил, потому что буквально через полгода тот поступил в академию и переехал в Москву. По этому поводу Беспалов пошутил: «Теперь он будет вором с академическим образованием. «

Едва Чабанов подошел к калитке дачи Завалишина, как она открылась и чуть искаженный динамиком голос приветливо произнес:

– Входите, Леонид Федорович.

Переступав через высокий порог, Леонид Федорович увидел видеокамеру, укрепленную над верхним срезом ворот. Во дворе были разбиты клумбы с розами, а дорожка, ведшая к каменному крыльцу, была обсажена небольшими, пушистыми голубыми елями. Все вокруг было не только ухожено, прелестно, и сделано с чувством меры, но и дорого. Чабанов снова усмехнулся и направился к входу в дом.

– Нравится? – Леонид Федорович поднял голову. В дверях, возвышаясь над гостем, еще остававшимся на плитах двора, стоял Завалишин. Он был одет в генеральские брюки с лампасами, но на плечах вместо кителя красовалась мягкая спортивная куртка.

– Да. – Добро и искренне улыбнулся Чабанов, – я люблю жить на земле, а тут у вас не только воздух, зелень, но и тишина удивительная.

– А домик?

– С виду – настоящие царские палаты.

– Прошу, заходите, тут есть на что посмотреть и внутри.

Гость поднялся по ступеням. Хозяин протянул ему руку и сильно пожал.

– Рад видеть вас в добром здравии, Леонид Федорович. Жаль, что встретится нас заставили чрезвычайные обстоятельства.

– Бросьте, – Чабанов заглянул в серые глаза Завалишина и, как ему показалось, увидел в них искорки торжества, – ничего чрезвычайного в этом нет. Мало ли кому что с дуру привидится.

– Не скажите, – тонкая рука Завалишина распахнула тяжелую резную дверь и они вошли в огромный зал. Он был выполнен в виде охотничьей пещеры с неровным потолком и каменными натеками на стенах. Светильники в виде факелов бросали тусклый красноватый свет на оленьи рога, кабаньи головы и орудия охоты – укрепленные на стенах.. В глубине громадного камина, вырубленного из обломка скалы, весело потрескивали березовые поленья, бросавшие огненные сполохи на косматую медвежью шкуру, лежащую на полу.

– Интересно, – действительно удивился Чабанов, – мне это нравится.

– Я знаю, что вы большой любитель охоты, – хозяин довольно прищурился. – Да только, когда я работал в ваших краях, вы меня с собой не брали. Я тогда чином не вышел.

Чабанов приподнял брови.

– А теперь я узнал, что вы еще и игрок, – продолжал тем же шутливым тоном Завалишин, – и не прочь поиграть на государственном столе, за государственный счет.

Леонид Федорович широко улыбнулся:

– Похоже, мы оба любим острые ощущения, но до такого зала не додумался даже я. У меня крохотная дачка…

– Размером в целый край, – Завалишин подошел к накрытому столу и, указав гостю на стул, стоявший напротив окна, сам сел спиной к свету, – по площади превышающий две Франции и Германии вместо взятые.

– Кто-то сильно недооценивает меня, – Чабанов медленно осмотрел стол. Нежинские огурчики еще сверкали капельками росы, с шашлыка капал жир, а на бутылке водки только проступали капельки влаги…

« Значит в доме кто-то есть и нашу беседу могут записывать, – подумал он – а где Сережа? «

– И, тем не менее, товарищ Беспалов пришел к нам.

– Вы же знаете как сильны и изобретательны больные люди.

– Давайте, по русскому обычаю выпьем после дальней дороги, – Завалишин взял салфеткой запотевшую бутылку водки, наполнил две стопки и поднял свою.

– С приездом!

– За ваше здоровье!

Леонид Федорович взял палочку шашлыка и с удовольствием стал есть нежное, обильно приправленное перцем мясо.

Хозяин предпочел малосольные огурчики и красную икру.

Когда Чабанов опорожнил очередную стопку и отложил в сторону очередную палочку шашлыка, Завалишин, глядя прямо в глаза гостя, сказал:

– Значит вы выбрали для него одну дорогу в дурдом? Это было бы неплохо, если бы тут уже давно не присматривались бы к вашей деятельности. Кое кто здесь давно обижается на неизвестного интеллектуала, развившего бурную деятельность в ваших краях и совершенно не считающегося со столицей. Деятельностью этого человека и его организацией интересовались не только мы, но и государственная безопасность. Теперь, после моего разговора с вашим другом, мы знаем достаточно много, чтобы…

Чабанов потянулся через стол, взял в руки бутылку водки и почти до краев наполнил два стакана.

– Юрий Афанасьевич, давайте пить и говорить прямо, по-мужски.

Завалишин отодвинул в сторону стопку и взялся за стакан.

– Только, прошу меня простить, пусть ваши люди принесут свежий шашлык – этот уже остыл.

– Вы наблюдательны, – усмехнулся генерал и прижал пальцем почти невидимую кнопку, укрепленную в ручке кресла.

Сзади потянуло слабым ветерком, но Чабанов не оглянулся.

– Сандро, у нас шашлык остыл, – проговорил Завалишин.

– Вах, – густой голос с сильным кавказским акцентом заставил Леонида Федоровича улыбнуться, – один секунд.

И почти тот час у края стола появился огромный детина с добрым десятком палочек с шипящим от жара шашлыком.

– Генацвалэ, у тебя удивительный шашлык, – проговорил по-грузински, широко улыбнувшись, Чабанов.

Грузин расцвел от удовольствия, а Завалишин от удивления даже приоткрыл рот.

– Никогда не слышал, что вы говорите по-грузински.

– У каждого из нас много скрытых достоинств, – рассмеялся Чабанов и поднял стакан:

– За наши достоинства и недостатки.

Когда они выпили и Чабанов отложил в сторону опустевшую палочку, Завалишин, откинувшись на спинку кресла спросил:

– Нас интересует только одно – согласны ли вы работать с нами?

– Прежде чем ответить на этот вопрос, я должен знать ваши возможности.

– Это даже не смешно – мы контролируем всю страну.

– Вы говорите о своем ведомстве?

– Естественно.

– Но вы даже не министр, какие гарантии…

– А то, что мы сидим и вы у меня в гостях?..

– Значит вы говорите только от себя?

Завалишин задумался. Его острое лицо стало похожим на клинок, а глаза заискрились. Он некоторое время смотрел на Чабанова, потом опустил веки.

– Будем считать, что «да».

– Тогда у меня лично к вам предложение о сотрудничестве. Ваш звонок, нынешняя встреча, этот сумасшедший, все бумаги и кассеты с его выдумками – благодарность за все это лежит в моем дипломате.

Генерал улыбнулся:

– Это, как говорится, наши с вами земляческие дела.

– Я слушаю вас.

– Ваше спокойствие оценивается в шестнадцать процентов от годовой прибыли.

– Спокойствие столько не стоит.

– Чего вы хотите, разве у вас есть выбор?

– Естественно. Я готов платить вам десять процентов, если вы будете сотрудничать со мной в полном объеме.

– Значит защиты, как таковой, вам мало?

– Юрий Афанасьевич, милейший, я сам в состоянии защитить себя, да и ваш сумасшедший ничего мне не может сделать. Он мне интересен, как музейный экземпляр. Другое дело ваше благорасположение и желание работать со мной. Это дорогого стоит, это я и оцениваю в десять процентов.

Завалишин взял кусочек балыка и задумчиво принялся сосать его, потом отрицательно покачал головой.

– Этот сумасшедший достаточно долго работал одним из ваших заместителей. Кроме того, мы достаточно точно знаем ваши финансовые возможности, поэтому, меньше пятнадцати процентов нас не устаривает.

Чабанов двинул в его сторону свой дипломат:

– Давайте, пока обговорим ваше личное участие и будущее вашего бывшего коллеги.

Завалишин чуть-чуть помедлил, потом, тщательно обтерев руку, открыл чемоданчик. Он взял наугад пачку долларов и, отжав большим пальцем, пролистал ее, потом сделал тоже самое еще с несколькими блоками.

Леонид Федорович, наблюдая за генералом, улыбался.

– Тут?..

– Девять килограммов стодоларровыми купюрами. Я хотел бы сегодня же, еще до ужина, забрать Беспалова и документы с собой.

Завалишин задумчиво закрыл дипломат, потом медленно потянулся к бутылке, налил в оба стакана и, приподняв свой, проговорил:

– Мне нравится ваша широта. Я немедленно прикажу подготовить его для освидетельствования в больнице Кащенко. В три часа за ним должна прийти машина из этой клиники, а там…

Чабанов усмехнулся.

– Документы вы получите завтра в десять часов утра у моего секретаря, запишите адрес .

– Я его запомню. За ними придет мой человек, который назовет мои имя и отчество…

* * *

Беспалов второй раз в жизни сидел в камере. Только теперь это было не станционное отделение милиции, а одиночка следственного изолятора. В этот раз он пришел сюда сам, добровольно. Пришел, потому что не видел иного выхода для своего спасения. К тому же, Беспалов хотел отомстить Чабанову за бессмысленное, с его точки зрения, убийство Шляфмана и Коробкова. По пятам преследуемый людьми из чабановской службы безопасности, он заскочил в проходную МУРа и, не спуская глаз с входной двери, сказал дежурному:

– Я единственный свидетель серьезного преступления и меня преследуют убийцы.

Тот взглянул на него и ободряюще улыбнулся:

– Не волнуйтесь, тут вас никто не тронет.

Уже через пять минут Беспалов сидел напротив дежурного следователя и, не спеша, рассказывал ему об Организации и самых громких ее делах. Еще через некоторое время, офицер прервал его и, оставив одного в комнате, куда-то ушел. Его не было минут тридцать. Все это время Беспалов курил и беспокойно ходил по комнате. Его охватило непонятное волнение и разочарование.

« У тебя не было другого выхода, – уговаривал он себя, – не мог же ты безропотно ложиться под топор чабановских мальчиков. Да и не только о тебе речь, а жена, а дети?! Хотя, может быть, стоило пойти в комитет госбезопаности, а не в милицию..»

Он вспомнил, что, пытаясь избавиться от слежки, выскочил из «Детского мира», как раз через дверь, от которой до одного из подъездов КГБ было всего несколько метров, но, почему-то, прошел мимо, потом заметался по узким Петровским линиям и кинулся к МУРу. Что это было – притяжение родного ведомства, привычка, уважение к столичным сыщикам, которое он питал со времени учебы?..

Сзади стукнула дверь, Беспалов оглянулся и увидел незнакомого сержанта. Тот хмуро взглянул на него и, посторонившись, пригласил выйти:

– Побудете пока в одиночке следственного изолятора, – сказал он, провожая бывшего капитана по длинным лестничным маршам, – пообедаете, потом вас пригласят.

Через четыре часа, когда стрелки на часах подошли к шести вечера, Беспалов понял, что сегодня с ним уже никто не будет говорить. Понял и опять заволновался. Что это было – обычная бюрократическая чехарда или?.. Он вдруг вспомнил, что во время последней встречи Чабанов говорил о том, что их люди вышли на Москву. Тогда он решил, что речь идет о промышленности или министерских чиновниках, но ведь это могли быть и сотрудники МВД. Ему вдруг показалось, что все это время он недооценивал Чабанова. Сейчас он подумал, что, собственно, знает лишь часть Организации, которую можно было бы назвать «военной», но ведь были же еще экономические и идеологические структуры. Кто-то же прикрывал их со стороны властей. Тогда он думал, что все это ограничивается их областью или краем. Тут можно было бы познакомиться во время охоты, партийной конференции, устроить совместную пьянку, но ведь Чабанов каждый день посвящал только одному – расширению сферы своего влияния, а что если?..

Всю ночь Беспалов задавал себе один вопрос: «Чего ему не хватало в той жизни, которую он, уговорив Шляфмана и Коробкова, решил сменить на праздный покой в каком-нибудь тихом уголке планеты?» Просто есть и спать, валяясь на песочке пляжа, он бы не смог. Все остальное неприменно привело бы их в тот самый круг интриг, преступлений и обмана, без которого невозможен современный бизнес. Вот и получалось, что уйдя от Чабанова, они должны были прийти к кому-то другому. Смит, Хофманн или Бенвенутто – как бы его не называли, на каком бы языке он не разговаривал, его сутью бы осталось одно – жажда прибыли… Если же отказаться от нее, то все погрузится в болото застоя, как это произошло с экономикой Советского Союза. И только богатое и развитое общество в состоянии создать законодательную систему, способную удержать в определенных рамках взаимоотношения между людьми, на какой бы ступени государства они не стояли. А он, он, как когда-то на товарном дворе, вновь попытался переучивать взрослых людей, предлагая им вместо привычной жестокой жизни книжные идеи…

Это не Чабанов убил Шляфмана и Коробкова, а он – Беспалов. Это он внушил себе и им призрачные мечты о каком-то заморском рае, в котором они смогут жить, как добрые и честные люди. Они, прямо или косвенно, убившие десятки людей. Они, создавшие почти идеальную машину порабощения и переработки всех человеческих пороков в золото. Ведь это он, Беспалов, разработал для Чабанова подпольную Организацию. Он сам создал монстра, который теперь пытается уничтожить его. И сейчас, предавая Чабанова, он, собственно, предает самого себя.

Замкнутый круг. Чтобы вырваться из него, надо быть схимником или отшельником и поселиться там, где совсем не бывает людей. Ведь даже простейшее состязание, обычная шахматная баталия наносит человеку моральную и физическую травму. Он проиграл – значит в чем-то уступает другому… Но и уйти от этого нельзя. Нельзя же создать мир, где все во всем равны, где нет борьбы, где нет соперника – там нет жизни. Эволюция, в конце концов, это способность выживать в экстремальных условиях, оставляя после себя более приспособленные к жизни существа. Но если это так, значит человек только своим видом и способностью к созданию для себя относительно идеальных условий жизни отличается от животного, от зверя. Значит в крови, слезах и насилии, он оттачивает свою способность к дальнейшей жизни. От безвыходности этого умозаключения, граничащего с идиотизмом, порождающим в его душе желание выть и биться головой об стены, он встал с кровати и принялся ходить по камере. В его душе было пусто и темно…

К утру Беспалов пришел к твердой уверенности, что все, что он сделал за последние несколько дней было невиданной ошибкой, за которую, в лучшем случае, он заплатит своей жизнью. Если бы он мог, то вернулся бы в квартиру Чабанова и попросил у него прощения.

Сразу после завтрака его вызвали на допрос. Несколько часов Беспалов рассказывал о том, что знал, рассказывал тут же жалел об этом. Перед самым обедом его отвели в камеру и оставили в покое. Около трех дверь камеры открылась.

– Выходите, – теперь перед ним стоял прапорщик. В его взгляде Беспалов прочел какую-то брезгливость, но молча прошел вперед. Дежурный привел его в комнату, выходившую окнами во двор и вышел. Почти тот час открылась другая дверь и Беспалов увидел двоих солдат:

– Выходи! – Скомандовал один из них и положил руку на кобуру с пистолетом.

Беспалов шагнул за порог и увидел в двух шагах от двери машину «скорой помощи».

– Вас отвезут в больницу, – Беспалов повернулся на голос и увидел незнакомого офицера, державшего в руках тоненькую папку, – на обследование.

Здоровенный детина в белом халате подписал какую-то бумагу и открыл дверцу машины, приглашающе кивнув Беспалову головой. Тот, чувствуя какое-то волнение, шагнул вперед и, только просунув голову в салон узнал мужчину. Беспалов толкнулся обеими ногами, пытаясь выпасть из машины, но сильный удар солдатского сапога швырнул его вперед.Он успел сгруппироваться, чтобы не врезаться головой в металлическую стойку. Острая боль в плече окатила его жаром злости и отчаяния. Краем глаза Беспалов увидел медленно поднимающуюся ногу и, не оглядываясь, резко дернул нападавшего за щиколотку. Тот взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах. Рывок тронувшейся с места машины придал мужчине дополнительное движение и он сильно ударился об захлопнувшуюмся дверцу. Беспалов катнулся по полу в сторону второго мужчины, который только успел приподняться с откидного сидения. Бывший капитан схватил противника за обе ноги, но тот, стремительно взмахнул руками и сильная боль пронзила уши Беспалова. Губы его непроизвольно разжались – крик боли и ярости вырвался из мчавшейся по Москве «скорой помощи». Почти ничего не видя, пленник, ударил обеими ногами в нависающее над ним тело. Ему показалось, что он услышал хруст костей, но страшный, рубящий удар, обрушившийся на его шею, погасил сознание Беспалова.