Глава 1. ЛАГЕРЬ ЮНЫХ ОХОТНИКОВ

Близ слияния двух великих рек Южной Африки – Оранжевой и Вааль – виднеется лагерь юных охотников. Он стоит на южном берегу реки Оранжевой, в роще вавилонских ив, ветви которых, покрытые серебристыми листьями, ласково склоняются над водой и окаймляют оба берега величественной реки на всем ее доступном глазу протяжении.

Редкой красоты дерево эта вавилонская ива. Даже пальмы – принцы лесов – едва ли превосходят ее изяществом очертаний. В наших краях ее вид навевает печальные мысли: мы привыкли видеть в ней эмблему горя. У нас она называется плакучей ивой, и ее нежная листва серебряным саваном украшает наши могилы. Совсем иные чувства вызывает это прекрасное дерево на безводных плоскогорьях Южной Африки. В этой стране ручьи и реки – большая редкость, и плакучая ива, верный знак присутствия воды, здесь символ радости, а не эмблема печали.

И действительно, в лагере, расположившемся под ее тенью на отмели величавой Оранжевой реки, царит веселье: непрерывные взрывы звонкого и громкого смеха оглашают воздух и вызывают эхо на противоположном берегу.

Кто же смеется там так громко и весело? Юные охотники.

А кто они такие, эти юные охотники?

Давайте пойдем к лагерю и поглядим на них поближе. Сейчас ночь, но яркие вспышки костра позволят нам рассмотреть всех, кто сидит вокруг него. При его свете мы и набросаем их портреты.

Они тут в «полном составе» – все шестеро, и ни одному из них нет еще и двадцати лет. Все это мальчики в возрасте между десятью и двадцатью годами, хотя двое или трое из них, а может быть, и еще некоторые, воображают себя взрослыми мужчинами.

В троих из этой компании вы с первого взгляда узнаете старых знакомых. Это не кто иные, как Ганс, Гендрик и Ян, наши бывшие «лесные ребята».

С той поры, как мы видели их в последний раз, прошло несколько лет, и они порядком выросли, но ни один еще не достиг полной возмужалости. Хоть они уже больше и не «лесные ребята», но все же мальчики. Яна, которого обычно называли «маленьким Яном», называют по-прежнему – и не без причины. Если б он вытянулся во весь рост и стал бы на самые кончики пальцев, то и тогда его затылок едва-едва пришелся бы вровень с верхушкой четырехфутового шеста.

Ганс сделался выше, но, пожалуй, стал тоньше и бледнее. Два года он провел в колледже, где усердно корпел над книгами, и сильно отличился, получив по всем предметам первую награду. С Гендриком произошла заметная перемена. Он перерос своего старшего брата и ввысь и вширь и выглядит почти совсем взрослым. Ему около восемнадцати лет, он прям, как тростник, вид у него решительный и походка, как у военного. Оно и неудивительно: ведь Гендрик за это время больше года прослужил корнетом в полку капских конных стрелков и теперь еще состоит в этом звании, в чем нетрудно убедиться, взглянув на его шапку с золотым шитьем на околыше. Вот все, что можно сказать про наших старых знакомых, «лесных ребят».

Но кто же остальные трое, сидящие вместе с ними у костра? Кто их товарищи? А они, несомненно, не только их товарищи, но и друзья. Кто они? Скажем в двух словах: это ван Вейки, трое сыновей Дидрика ван Вейка.

А кто такой Дидрик ван Вейк? Это тоже нужно объяснить. Дидрик – очень богатый бур-скотовод; каждый вечер в его обширные краали работники загоняют более трех тысяч лошадей и крупного рогатого скота, а овцам и козам его и числа нет. Дидрик ван Вейк справедливо считается самым богатым буром-скотоводом во всем Грааф-Рейнете.

Большое поместье, или ферма, Дидрика ван Вейка граничит с фермой нашего старого знакомого, Гендрика ван Блоома; и вышло так, что Гендрик и Дидрик стали закадычными друзьями и неразлучными приятелями. Встречаются они раза по два на дню. Каждый вечер Гендрик отправляется верхом в крааль Дидрика или Дидрик – в крааль Гендрика ради удовольствия выкурить вместе по громадной пенковой трубке или же выпить по стаканчику брандвейна, настоянного на косточках из собственных персиков. Они и правда настоящие старые товарищи, ибо оба в молодости понюхали пороху и, как все старые солдаты, любят вспоминать разные случаи из своей военной жизни и заново переживать сражения, в которых когда-то участвовали.

Неудивительно поэтому, что их дети тоже близко сошлись друг с другом. Впрочем, между двумя семействами есть еще и узы родства: их матери были двоюродные сестры, так что их дети – так называемые троюродные, а это весьма многообещающий вид свойства, и никому не покажется странным, если в один прекрасный день связь между семействами ван Блоома и его друга ван Вейка станет еще более тесной и нежной. Дело в том, что у ван Блоома (как известно всему свету) есть дочка – прекрасная светловолосая, румяная Трейи; а ван Вейк – отец прехорошенькой брюнетки Вильгельмины – тоже единственной дочери. По игре случая, в каждом семействе оказалось по трое сыновей; но хотя мальчики и девочки слишком молоды, чтобы думать о браке, однако ходят слухи, будто семейства ван Блоома и ван Вейков в очень недалеком будущем породнятся между собой путем двойного брака и что оба приятеля, Гендрик и Дидрик, будто бы против этого отнюдь не возражают.

Я сказал, что в каждом семействе по три мальчика. Вы уже знаете ван Блоомов – Ганса, Гендрика и Яна. Теперь позвольте познакомить вас с ван Вейками. Их зовут Виллем, Аренд и Клаас.

Виллем – старший, и, хотя ему еще нет и восемнадцати лет, по виду он уже вполне сложившийся мужчина. И в самом деле, Виллем юноша весьма крупный, настолько крупный, что ему даже дали прозвище «Толстый Виллем». Его сила соответствует этим размерам – из всех молодых охотников он самый сильный. О своей внешности он не слишком-то заботится. Его одежда, состоящая из просторной домотканой куртки, клетчатой рубахи и необычайно широких кожаных штанов, свободно висит на нем и делает его еще толще, чем он есть. Даже широкополая войлочная шляпа и та сидит на голове, как гриб, а его болотные сапоги несоразмерно велики для ног. Держится Виллем так же непринужденно, как свободна его одежда, и, хотя он силен, как лев, и знает это, он не обидит и мухи, а его мягкий и отзывчивый нрав сделал его любимцем всех окружающих. Толстый Виллем – славный охотник; его ружье, настоящий, самого крупного калибра голландский громобой, всегда при нем; кроме того, он носит с собой громаднейший пороховой рог и сумку, битком набитую свинцовыми пулями. Юноша обыкновенной силы зашатался бы под таким грузом, а Виллему хоть бы что.

Как вы, вероятно, помните, Гендрик ван Блоом тоже славный охотник, и – шепну вам на ушко – между этими двумя Нимвродами установилось нечто вроде соревнования; не скажу – соперничества, потому что для этого они слишком добрые друзья. Любимое оружие Гендрика – винтовка, тогда как громобой Толстого Виллема – гладкоствольное ружье; и оба приятеля, сидя у костра, часто вступают в горячие споры по поводу достоинств этих двух видов оружия. Однако споры их никогда не переходят границ приличия, потому что, как ни распущен и неряшлив Толстый Виллем по своему внешнему виду, по характеру он настоящий джентльмен.

Такой же джентльмен, но куда более подтянутый и изящный, второй из ван Вейков – Аренд. Его замечательная наружность и мужественная красота под стать самому Гендрику ван Блоому, хотя ни в чертах, ни в цвете лица между ними нет сходства. Гендрик – светлый блондин, а Аренд – очень смуглый, черноглазый и черноволосый. Да и все ван Вейки смуглые, так как принадлежат к той части голландских поселенцев, которых называют иногда «черными голландцами». Но темный оттенок кожи очень идет к тонким чертам Аренда, и во всем Грааф-Рейнете не сыскать юноши красивее его.

Ходит слух, будто именно таково мнение красавицы Гертруды ван Блоом; но, вероятно, это только пустые сплетни, потому что прекрасной Трейи всего только тринадцать лет и, следовательно, ей еще рано иметь свое суждение по этому предмету. Впрочем, в Африке девушки развиваются рано, и кто его знает – может быть, тут что-нибудь да есть.

Одежда Аренда отличается хорошим вкусом и ладно сидит на нем. Это куртка из выделанных шкур антилоп-скакунов. Она не только изящно скроена и сшита, но и нарядно отделана узорами из кусочков красивого леопардового меха, широкие полосы которого тянутся вдоль наружного шва штанов, от поясницы до самой щиколотки, что придает всему его наряду богатый и эффектный вид. Головной убор Аренда такой же, как и у Гендрика ван Блоома: военная шапка, на околыше которой вышит золотом сигнальный горн и какие-то буквы; объясняется это тем, что Аренд, так же как и его троюродный брат, служит корнетом в полку капских конных стрелков и, несмотря на свою молодость, солдат он, конечно, лихой.

Нарисуем теперь двумя штрихами портрет Клааса. Клаас того же возраста, что и Ян, и одного с ним роста, но в их фигурах есть существенная разница. Ян, как вы знаете, худой и жилистый мальчуган, тогда как Клаас, напротив, широкоплечий, толстый и коренастый. Он так толст, что два с половиной Яна вряд ли составят одного Клааса.

На обоих надеты суконные куртки и штаны и небольшие широкополые шляпы; оба ходят в одну школу; во всем прочем они совсем не похожи друг на друга, но зато по части птицеловства и тому подобных подвигов оба они большие мастера. У каждого из них только по маленькому охотничьему ружьецу, и поэтому они не надеются убить антилопу или какое-либо другое большое животное; но, как ни малы их ружья, а мне жалко куропаток, цесарок и даже быстроногих дроф, если они, зазевавшись, подпустят к себе этих мальчиков на расстояние выстрела.

Я уже вскользь упомянул, что между охотниками Толстым Виллемом и Гендриком замечается своего рода охотничья ревность.

Такая же ревность, чуть приправленная завистью, издавна существует между обоими птицеловами и временами приводит их к взаимному охлаждению, которое длится, однако, совсем недолго.

Ганс и Аренд не завидуют друг другу и вообще никому на свете.

Ганс для этого чересчур философ; к тому же в знакомстве с естественной историей ему нет равных. Никто из его товарищей и не помышляет о такой учености; ему всегда принадлежит последнее слово во всяком научном споре, возникающем между друзьями.

Что касается Аренда, то он как будто даже не замечает своих достоинств. Красивый, храбрый, великодушный, он вместе с тем простой и скромный малый – юноша, которого нельзя не полюбить.

Вот теперь вы знаете, кто такие молодые охотники.

Глава 2. БУШМЕН ЧЕРНЫШ И КАФР КОНГО

Я уже говорил, что молодые охотники раскинули свой лагерь на южном берегу великой Оранжевой реки. Что же они там делают? Много долгих дней пути отделяет их от границ Капской колонии и еще более – от родного дома в Грааф-Рейнете. Поблизости нет никакого жилья. Ни один белый никогда не заходил так далеко, если не считать купцов; эти люди ради выгод меновой торговли проникают со своими караванами чуть ли не в самые центральные области Африканского континента. Изредка какой-нибудь бур-скотовод, кочуя со своими стадами в поисках пастбищ, случается, забредет в эту отдаленную страну; но тем не менее ее никак нельзя назвать населенной.

Что же делают в этой пустыне молодые ван Блоомы и ван Вейки? Наверно, они попросту отправились в охотничью экспедицию.

Эта экспедиция была давно задумана и долго обсуждалась. Со времени знаменитой охоты на слонов «лесные ребята» ни разу не гонялись за зверем. Гендрик был в полку, а Ганс и Ян занимались своими уроками. Аренд ван Вейк был вместе с Гендриком, а Клаас учился, как и Ян. Один только Толстый Виллем время от времени охотился на антилоп-скакунов и других животных, встречающихся в окрестностях ферм.

Теперь же они отправились в большую экспедицию, далеко за пределы населенной части колонии. Родители не противились их желанию. Мальчики получили полное их согласие, а также все необходимое снаряжение. У каждого была хорошая лошадь, и каждые три брата имели свой большой фургон для лагерных принадлежностей; эти же фургоны служили им палатками для ночлега. При каждом фургоне был свой возница и полная упряжка из десяти длиннорогих буйволов; сейчас буйволы и небольшая свора сурового вида гончих находились тут же, в лагере; буйволы стояли привязанные к перекладинам фургонов, а собаки разлеглись вокруг костра. Лошади тоже были привязаны: одни – к колесам, другие – к растущим поблизости деревьям.

Кроме ван Вейков и ван Блоомов, в лагере находились еще два человека, вполне заслуживающих того, чтобы сказать о них несколько слов; они – важные участники экспедиции, без них фургоны превратились бы только в обузу. Это возницы фургонов, и оба они очень гордятся своей должностью.

В одном из возниц вы узнаете своего старого знакомого. Большая голова и выдающиеся скулы, между которыми помещаются плоские, широкие ноздри, маленькие раскосые глазки, короткие курчавые волосы, редкими пучками торчащие на громадном черепе, желтая кожа, приземистая, плотная фигура едва четырех футов ростом, скромно одетая в красную фланелевую рубаху и темные кожаные штаны, – все эти отличительные черты безошибочно напомнят вам старого приятеля: бушмена Черныша.

Это и правда Черныш; и, хотя не один год пролетел над обнаженной головой бушмена, с тех пор как мы видели его последний раз, никаких заметных перемен в Черныше обнаружить нельзя. Редкие кустики коричнево-черных, похожих на шерсть волос по-прежнему украшают темя и затылок Черныша, и они ничуть не стали реже; та же добродушная усмешка расплывается на его желтом лице; он все тот же верный слуга, тот же искусный возница, тот же мастер на все руки, каким был всегда. И, разумеется, Черныш правит фургоном ван Блоомов. Возница фургона ван Вейков так же мало похож на Черныша, как, скажем, василек на медведя.

Во-первых, он на целую треть выше бушмена – ростом он более шести футов. На ногах у него не кожаные чулки – чулок он никогда не носит, – а сандалии: эта обувь ему более привычна.

Цвет лица у него темнее, чем у готтентотов, но не черный, а скорее бронзовый; и волосы на его голове хотя тоже немного смахивают на шерсть, но длиннее, чем у Черныша, и не так курчавы, чтобы можно было подумать, будто они собираются пустить корешки с обоих концов. Нос у Черныша приплюснутый, а у Конго – почти орлиный. Темные пронзительные глаза, ряд белых ровных зубов, губы умеренной толщины и прямой стан придают ему величественный вид в противоположность комической наружности бушмена, короткое и нескладное туловище которого и ухмыляющаяся физиономия вызывают невольный смех.

Одежда этого рослого дикаря не лишена изящества. Она представляет собой нечто вроде короткой туники, стянутой у пояса и спускающейся до середины бедер. Туника эта совсем особенная. Это как бы широкая драпировка или бахрома из длинных белых полос, но не сотканных вместе и не переплетенных между собой, а висящих свободно и густо. Это настоящая одежда дикаря, и состоит она всего-навсего из множества хвостов – белых хвостов антилопы гну, сшитых вместе у пояса и вольно спадающих во всю длину вдоль бедер. Что-то вроде накидки из таких же хвостов на плечах, медные кольца на щиколотках и тугие браслеты на запястьях, пучок страусовых перьев, развевающийся на голове, и нитка бус вокруг шеи дополняют наряд кафра Конго – ибо именно к этому племени романтических дикарей и принадлежит возница ван Вейков. «Что?

– воскликнете вы. – Кафр – возница?» Вам даже трудно вообразить, что кафр – этот воин, как вы его себе представляете, – может исполнять такую лакейскую должность. Однако это так. Множество кафров нанимаются возницами в Капской колонии – можно сказать, тысячи; они там не отказываются от еще более унизительных обязанностей, чем править несколькими парами буйволов, что, кстати, в Южной Африке вовсе не считается чем-то недостойным; напротив, там сплошь и рядом сыновья самых богатых буров, сидя на козлах фургона, размахивают длинным бамбуковым бичом с ловкостью заправских погонщиков. Так что ничего нет удивительного в том, что кафр Конго служит возницей у ван Вейков. Он покинул родину, убежав от деспотического владычества кровожадного чудовища Чаки. Задев чем-то самолюбие этого тирана, Конго должен был спасать жизнь бегством; он направился к югу и нашел убежище и защиту у колонистов. Здесь он сумел стать полезным членом цивилизованного общества, хотя врожденное уважение к старым обычаям заставляло его по-прежнему носить одежду его страны – страны кафров-зулусов. В этом не было ничего предосудительного, и никому не пришло бы в голову упрекнуть его за это. И теперь, когда Конго стоял, набросив на плечи, как римскую тогу, свой широкий каросс из леопардовых шкур, в серебристой тунике, грациозно спускавшейся до колен, украшенный металлическими кольцами, которые так и сверкали при свете костра, он представлял собой благородную фигуру, дикую, но живописную.

Кто мог бы укорить Конго за то, что ему хотелось показать свою стройную фигуру во всей красе национального наряда? Никто. Никто не завидовал красивому дикарю.

Впрочем, нет. Был один человек, не слишком-то расположенный к кафру. Был здесь кто-то, не любивший Конго, – соперник, который не мог равнодушно слышать расточаемые кафру похвалы. И этот соперник был Черныш. Мы уже упоминали о соперничестве между охотниками Гендриком и Виллемом и между Клаасом и Яном. И то и другое не могло идти в сравнение с той постоянной борьбой за первенство, которая завязалась между двумя погонщиками – бушменом Чернышем и кафром Конго.

Черныш и Конго были единственными слугами, взятыми в экспедицию. Поваров и другой прислуги у молодых охотников не было. Состоятельный чиновник ван Блоом (ибо не надо забывать, что теперь он был главным должностным лицом своего округа) и богатый бур ван Вейк, конечно, легко могли предоставить целый штат служащих для каждой троицы охотников. Но, кроме двух возниц, у юношей никакой прислуги не было. И не по причине экономии. Вовсе нет. Просто оба старых солдата, Гендрик ван Блоом и Дидрик ван Вейк, были не из тех, кто склонен баловать своих сыновей излишней роскошью.

«Собрались на охоту, так пусть привыкают к лишениям», – сказали они и отправили в путь своих мальчиков, снабдив их только двумя фургонами, где хранилось все снаряжение и куда можно было складывать добычу.

Да молодые охотники и не нуждались в услугах: каждый умел сделать для себя все необходимое. Даже младшие знали, как снять шкуру и как зажарить на огне грудинку антилопы; другой же стряпни во время экспедиции и не требуется. Здоровому желудку охотника не нужны никакие соусы – их заменяет аппетит; а аппетит лучше всякого соуса, даже приготовленного каким-нибудь искусным поваром со всеми ухищрениями кулинарного искусства.

Молодые люди странствовали уже несколько недель, пока достигли этой стоянки, и хотя они много охотились, но крупной добычи, вроде жирафов, буйволов и слонов, им не попадалось, да и ни одного сколько-нибудь замечательного приключения у них не было. Дня два назад между ними возник большой спор о том, пересекать ли им Оранжевую реку и идти дальше на север в поисках камелопарда (то есть жирафа) и слонов или же по-прежнему следовать вдоль южного берега реки, охотясь за скакунами, каамами и другими видами антилоп.

В конце концов порешили продолжать двигаться на север, пока позволяет время, ограниченное школьными каникулами и отпусками с военной службы.

Курс на север особенно привлекал Виллема, и Ганс его в этом поддерживал. Виллему очень хотелось добраться наконец до слонов, буйволов и жирафов. В этом роде охоты он был еще новичок: до сих пор ему ни разу не приходилось как следует поохотиться за такими гигантами. В то же время Ганс давно мечтал об экспедиции, в которой мог бы познакомиться с новыми, достойными изучения формами растительной жизни.

Как это ни удивительно, но Аренд подал голос за возвращение домой; и еще удивительнее, что охотник Гендрик присоединился к его мнению.

Но так как даже самые неразрешимые вещи поддаются разгадке, если рассматривать их тщательно и терпеливо, то не так уж трудно разгадать причину странного поведения обоих корнетов. Ганс коварно намекнул, что, по всей вероятности, некая брюнетка, по имени Вильгельмина, играет какую-то роль в решении Гендрика; а неотесанный Виллем, всегда говоривший в открытую, так прямо и заявил, что Аренда тянет домой из-за Трейи. В результате всех этих колкостей и намеков ни Гендрик, ни Аренд уже не противились путешествию на север, к слонам, и, покраснев до ушей, с радостью дали свое согласие, лишь бы только скорее прекратился этот неприятный разговор.

Клич «На север!» стал девизом юношей. На север, в страну длинношеих жирафов и могучих слонов!

Молодые охотники остановились на южном берегу Оранжевой реки, против всем знакомого брода, или переправы. Но река внезапно разлилась, и вот они

Глава 3. КАК КОНГО ПЕРЕШЕЛ БРОД

На следующее утро молодые охотники встали чуть свет, и первое, на что обратились их взоры, была река. К их радости, вода спала на несколько футов, в чем они легко убедились по следам, оставленным ею на деревьях.

Реки Южной Африки, как и большинства тропических и субтропических стран – особенно там, где местность гористая, – поднимаются и спадают гораздо стремительнее, чем в странах умеренного климата. Этот внезапный подъем объясняется громадным количеством воды, обрушивающимся за короткий срок во время тропических бурь, когда дождь идет не редкими мелкими каплями, а, тяжелый и сплошной, льет часами подряд, пока вся почва не пропитывается насквозь и всякая речонка не превращается в бурный поток.

О таких дождях дает представление наш летний грозовой ливень; его крупные частые капли в несколько минут превращают канаву в речушку, а колею от повозки – в быстрый ручей. К счастью, эти «спорые» ливни (случается, что во время такого ливня даже светит солнце) никогда не бывают продолжительны. Они у нас длятся не более получаса. Но вообразите, что такой дождь затянулся бы вдруг на целый день или на неделю! Если бы так случилось, мы стали бы свидетелями наводнения, столь же непредвиденного и страшного, какими бывают наводнения тропические.

Неожиданное понижение уровня в реках Южной Африки тоже легко объяснимо – их питают не ручьи и озера, как у нас, а главным образом облака. В тропиках реки редко берут начало от постоянных источников; когда нет дождя, им нечем питаться, и их уровень низко падает. Этому способствуют палящие лучи солнца, под которыми быстро испаряется вода, а также сухая почва, жадно поглощающая влагу.

Молодые охотники увидели, что Гарипа (таково туземное название Оранжевой реки) за ночь спала на несколько футов. Но как знать, можно ли через нее переправиться? Брод, которым пользовались готтентоты, бечуаны, торговцы и изредка буры-скотоводы, находился именно здесь, однако какова его глубина была теперь, никто из наших путешественников не имел понятия. Никаких знаков, по которым ее можно было бы определить, нигде не было видно. Дно тоже нельзя было разглядеть, так как вода вследствие разлива стала желто-коричневого цвета. Может быть, тут было всего три фута глубины, может быть, шесть, а течение так быстро, что пускаться вброд, не удостоверившись предварительно в безопасности перехода, было более чем неблагоразумно.

Между тем всем хотелось скорей перейти реку. Но как сделать это без риска?

Гендрик советовал переправиться верхом. Если реку нельзя перейти, ее можно переплыть. Он вызвался переплыть первым. Толстый Виллем, не желавший уступить Гендрику в отваге, вызвался тоже. Но Ганс, самый старший и самый осмотрительный из всех, с советами которого всегда все считались, решительно этому воспротивился. Такой эксперимент может оказаться гибельным, сказал он. Если глубина тут большая, лошадям придется плыть, а стремительное течение может отнести их ниже брода, где берег высокий и крутой. Выбраться из реки там невозможно, и лошадь со всадником утонут.

Кроме того, доказывал Ганс, если всадник даже и выплывет на другой берег, то буйволы с фургонами все равно не переплывут, а отправляться без них нет никакого смысла. Поэтому лучше немного подождать, пока река не войдет в свои берега. Убедиться в этом можно по прекращению убыли воды, и выяснится это не далее, как завтра, так что потеряют они всего только один день.

Ганс рассуждал здраво, и совет его был умный. Гендрик и Толстый Виллем должны были признать его правоту и согласились с его доводами. Но Виллему так хотелось поскорей добраться до слонов, бизонов и жирафов, что он готов был решиться на переправу не глядя ни на что. Гендрик склонялся к тому же просто из любви к приключениям – главным недостатком Гендрика была его чрезмерная храбрость.

Несомненно, оба рискнули бы переправиться вплавь, если б не упряжки, перетащить которые было немыслимо. Поэтому юноши волей-неволей согласились подождать еще один день.

Однако им не пришлось ждать не только дня, но даже и часа. Через час фургоны, буйволы и они сами уже прошли брод и двигались по равнине, расстилавшейся на том берегу.

Что же заставило их так неожиданно изменить свое решение? Каким образом убедились они, что брод проходим? Этим они были целиком обязаны кафру Конго.

Пока молодые люди спорили, Конго стоял на берегу и один за другим бросал в воду большие камни. Все подумали, что он просто забавляется или же совершает какой-нибудь дикарский обряд, и не придали этому ни малейшего значения. Один только Черныш внимательно следил за действиями кафра, и выражение его лица изобличало самый живой интерес.

Наконец несколько грубых восклицаний и громкий, презрительный смех бушмена обратили на Конго внимание молодых охотников. – Эй ты, долговязый дурак! Глубину меришь? Вот выдумал, глупая твоя башка! Ха-ха-ха! Ну и болван! Ха-ха-ха!

Кафр даже бровью не повел, услышав эти оскорбительные речи. Он спокойно продолжал бросать камни, но бросал их не как попало, а с каким-то определенным расчетом. Молодые люди, заметив это, тоже стали за ним наблюдать.

Как только камень падал в воду, Конго каждый раз быстро нагибался, приникал ухом чуть ли не к самой воде и, застыв в этой позе, казалось, вслушивался в звук падения. Когда звук замирал, он бросал новый камень, но уже на более дальнее расстояние, потом опять нагибался и слушал.

– Что это затеял ваш кафр? – спросил Гендрик у Виллема и Аренда, которые были хозяевами Конго и лучше других должны были разбираться в его поступках.

Те, однако, тоже были в недоумении. Наверно, это какое-нибудь заклинание

– Конго знает их множество. Но ради чего все это делается? Бог его ведает. Впрочем, предположение Черныша казалось им правдоподобным – кафр как будто и на самом деле вымерял глубину брода.

– Послушай, Конго! – крикнул Толстый Виллем. – Что это ты там делаешь, старина?

– Молодой хозяин! Конго смотрит, очень ли тут глубоко, – ответил кафр. – А разве так можно узнать?

Кафр утвердительно кивнул головой.

– Тьфу! – воскликнул Черныш, которому стало завидно, что его соперник возбуждает к себе интерес. – Ничего этот старый дурак не добьется, вс„ одни глупости!

Конго оставил без внимания эти насмешки, хотя, конечно, они его задевали, и продолжал бросать камни, стараясь, чтобы каждый следующий упал дальше предыдущего.

Наконец, когда последний камень упал на расстояние одного или двух ярдов от противоположного берега реки, ширина которой была здесь более ста ярдов, он отошел от берега и, обратившись к молодым охотникам, заявил твердо, хотя и почтительно:

– Минхеры, брод можно перейти сейчас.

Все недоверчиво посмотрели на него.

– Какая тут глубина, как ты думаешь? – спросил Ганс.

Вместо ответа кафр положил руки на бедра. Это обозначало: «Вот досюда».

– Долговязый! Да тут в два раза глубже! – сердито крикнул Черныш. – Видно, ты хочешь нас утопить, старый дурак?

– Тебя утопить недолго, а больше я никого не утоплю! – ответил кафр и презрительно скривил губы, меряя взглядом низкорослого бушмена.

Молодые охотники громко расхохотались. Черныш почувствовал укол и несколько растерялся.

– Как же, болтай больше, старая рожа! – сказал он наконец. – Какой умник

– целое представление устроил! Фургоны пропадут, несчастные буйволы утонут – тебе этого хочется? Вода ему по пояс, ишь что выдумал! Коли по пояс, так лезь в воду, сам лезь! Ха-ха!

Черныш вообразил, что этим вызовом он нанес кафру сокрушительный удар. Конечно, Конго не отважится пуститься вброд, хоть и уверяет, будто тут неглубоко. Однако надеждам Черныша не суждено было сбыться; его ожидало полное посрамление.

Охотники с любопытством смотрели на Конго: как-то он поступит? Но Черныш не договорил еще своих насмешливых слов, как кафр, бросив быстрый взгляд на юношей, вдруг круто повернулся и в два прыжка сбежал к реке.

Все поняли, что он собирается переправиться на тот берег. Многие вскрикнули, требуя, чтобы он отказался от своей затеи.

Но в зулусе уже разгорелся дух отваги – он даже не слышал предостерегающих криков. И все же он не кинулся в реку очертя голову, а приступил к своему делу обдуманно и осторожно. Перед тем как войти в воду, он подобрал с земли громадный камень, весивший не менее пятидесяти килограммов. К общему изумлению, он поднял этот камень высоко над головой и, выпрямившись во весь рост, смело шагнул в воду.

Скоро всем стало ясно, для чего понадобился ему этот камень: своим добавочным весом он помогал ему бороться с быстрым течением. Остроумная выдумка Конго увенчалась полным успехом, и, несмотря на то что вода местами доходила ему до пояса, не прошло и пяти минут, как уже он, целый и невредимый, стоял на другом берегу.

Его приветствовали восторженные крики, к которым только Черныш не присоединил своего голоса. А когда кафр благополучно вернулся тем же путем, он был встречен новым взрывом восторга. Тотчас буйволы были запряжены, молодые люди вскочили на вмиг оседланных лошадей, и скоро фургоны, буйволы, собаки, лошади и охотники беспрепятственно перешли реку и продолжали свой путь на север.

Глава 4. ПАРА ЧЕРНОГРИВОК

Пока молодые охотники следовали вдоль южного берега Гарипы, их путешествие не отличалось обилием приключений; но как только они немного продвинулись на север, произошло событие, достаточно интересное, чтобы быть отмеченным в этом рассказе. Случилось это во время первого же привала после переправы.