Томас Майн Рид

Водяная пустыня

Глава 1. СКВАЙР ТРЕВАНИО

Лет двадцать пять тому назад в Корнуолле умер сквайр^{note 1} Треванио. Он принадлежал к старинному дворянскому роду и считался, судя по той широкой жизни, которую вел, одним из богатых помещиков. Но, когда сквайр умер, оказалось, что имение его обременено долгами, на уплату которых продано было с торгов все имущество покойного. Сыновья его Ричард и Ральф, привыкшие с детства к роскоши, очутились без всяких средств, если не считать той тысячи фунтов стерлингов, которые достались на долю каждого из них, да и то еще им намекнули при выдаче этих денег, что спасением их они обязаны ловкости и неподкупной честности солиситора^{note 2}, который раньше вел дела их отца, а теперь производил ликвидацию имущества.

Несмотря на все уверения солиситора в своей честности, находились люди, в числе их и оба наследника, которые говорили, что почтенный джентльмен попросту ограбил сыновей сквайра Треванио. В таком предположении не было ничего невероятного, потому что по какой-то странной случайности имение перешло в руки этого почтенного джентльмена, предложившего будто бы на торгах наивысшую цену.

Но прямых улик не было, а одних подозрений недостаточно для того, чтобы обвинить хотя бы и заведомого мошенника. Выдавая деньги, солиситор поставил молодым людям непременным условием в известный срок покинуть Корнуолл и жить где угодно, но только не на родине.

Неопытные и в то же время гордые молодые люди, запутанные в сетях судейского крючкотворства, сами не желали оставаться не то что дома – его у них не было, – а в той стране, где чужой человек владел их родовым поместьем, принадлежавшим их предкам, может быть, еще в те времена, когда финикийцы впервые начали посещать их страну.

Не имея возможности оставаться дома, братья решили искать счастья на чужбине, и чем дальше от родины, тем лучше.

Старшему, Ральфу, в это время шел двадцать первый год. Ричард был моложе его года на два. Они получили прекрасное, вполне английское воспитание, при котором умственное развитие идет параллельно с развитием физических сил. Юноши почти не имели соперников среди своих сверстников во всех видах спорта и с детства привыкли не бояться физического труда. Это давало им возможность смело идти навстречу всякого рода трудам и лишениям.

Вопрос был только в том, за что взяться и куда идти. Как и всех молодых людей, их влекла военная служба. В армии или во флоте, благодаря протекции старинных друзей отца, они могли рассчитывать довольно быстро сделать карьеру и через несколько лет считать себя вполне обеспеченными. Но по зрелому обсуждению эти проекты были отброшены. Хороша военная служба, но целью их жизни должно быть другое: они обязаны выкупить родовое поместье. А для этого им необходимо работать, какая бы ни была эта работа, – всякий труд честен, – копить деньги, а затем, когда сделаются богатыми, выкупить у солиситора родовой замок. Они были молоды и сильны, и, конечно, им в голову не приходила возможность неудачи. Надо ехать и как можно скорее. Каждый день, каждая минута – лишняя отсрочка, попусту потерянное время.

– Но куда же мы поедем? – спросил Ричард, младший из братьев.

– В Америку, – ответил Ральф.

– Америка велика.

– Поедем на юг, в Перу, – продолжал Ральф. – А там мы пройдем всю страну, вдоль Анд, от Чили до Панамского перешейка. Мы с тобой уроженцы Корнуолла, и потому самое лучшее нам сделаться рудокопами. Будем заниматься тем же, что дает хлеб тысячам наших земляков. Анды богаты минералами, и мы вместо олова будем искать золото, которое нам с тобой так нужно. Ну, что же? Согласен ты со мной? Едешь в Южную Америку?

– Против поездки в Америку, а тем более в Южную, я ничего не имею. Но сказать тебе правду, брат, я вовсе не сочувствую второй части твоего проекта. По-моему, вместо того, чтобы искать золото, лучше заняться торговлей, – это ведь тоже недурно.

– И отлично, будь купцом, если хочешь. Но ведь это не мешает тебе ехать со мной в Перу. Ты и сам, я думаю, не раз слышал, сколько англичан разбогатело там, занимаясь торговлей. Для нас самое важное быть по возможности ближе один к другому. Две тысячи фунтов – деньги небольшие, но как мне, так и тебе они дадут возможность начать дело, а там – что Бог даст! Ну, что же? Решай, Дик! Послушайся меня, соглашайся ехать в Перу.

– Хорошо. Я согласен.

– Значит решено. Едем.

Через месяц братья уже плыли на корабле, направлявшемся к юго-западу от мыса Ландс-Энда. Прошло еще шесть месяцев, и наши искатели счастья пристали, наконец, к американскому берегу в заливе Кальяо. Сначала они отправились в Лиму, а оттуда в горы, к бесплодным снежным вершинам под сокровищницами Церро Паско.

Мы вовсе не собираемся рассказывать историю жизни двух братьев со времени высадки их на американский берег. Для этого пришлось бы прежде всего день за днем описать, как провели они первые пятнадцать лет после своего переселения в Америку.

Достаточно будет сказать, что младшему из братьев, Ричарду, скоро надоело вести жизнь рудокопа, искателя золота. Он расстался с братом и, перейдя Кордильеры, проник в великие амазонские леса, или «Montana», как называют эти бесконечные леса испанцы, обитатели Анд.

Потом в компании с несколькими португальскими купцами Ричард спустился вниз по Амазонке, занимаясь торговлей как по берегам этой реки, так и по берегам ее более или менее значительных притоков. Дела его пошли хорошо, и уже через несколько лет он имел возможность открыть собственную торговую контору в цветущем городе Гран-Пара близ устья Амазонки.

Вскоре после этого Ричард женился на красивой белокурой дочери своего соотечественника, который, как и он, занимался торговлей в Пара.

Еще через несколько лет жена Ричарда умерла, оставив мужу всего двух детей, – остальные умерли раньше матери.

Таким образом, через пятнадцать лет после отъезда из Ландс-Энда Ричард Треванио, человек еще молодой, всего тридцати лет, был уже вдовцом с двумя детьми. Он пользовался общим уважением всех знавших его, прекрасно вел свои дела и был настолько богат, что мог вернуться на родину и провести там остаток дней своих в полном довольстве.

Помнил ли он еще данный им некогда вместе с братом обет вернуться в Корнвалис, как только они наживут состояние, и выкупить владение их предков?

Да, он не забыл этого и даже писал уже Ральфу, от которого теперь ждал ответа. Он был уверен, что брат не меньше его жаждет как можно скорее вернуться на родину и не замедлит присоединиться к нему, чтобы вместе ехать в Корнуолл.

Жизнь старшего брата за этот пятнадцатилетний период была менее богата приключениями, и ему не удалось достигнуть таких блестящих результатов. Но если он и не был богачом, то все-таки владел достаточными средствами, позволявшими ему жить совершенно независимо. Как и Ричард, он женился рано, но на туземке – на перуанке замечательной красоты. Она также уже отошла в лучший мир, оставив двоих детей – мальчика четырнадцати лет и девочку двенадцати.

Ральф был готов выполнить заветную мечту всей жизни, тем более, что предложение Ричарда не было новостью, так как в письмах, которыми довольно часто обменивались братья, не раз заходила речь о возвращении на родину при первой возможности.

В последнем письме Ричард предлагал Ральфу, чтобы тот ликвидировал свои дела в Перу и ехал к нему в Пара, откуда они отправятся на корабле в Европу.

Ричард советовал брату вместо того, чтобы ехать по морю вокруг мыса Горна, или перебираться через Панамский перешеек, спуститься по Амазонке и пересечь континент почти по линии экватора.

У Ричарда были две причины предлагать этот путь. Во-первых, он желал, чтобы брат его увидел великую реку, а во-вторых, он хотел познакомить с нею и своего собственного сына.

Сын Ричарда Треванио гостил в это время у дяди на рудниках Церро Паско. Молодой человек отправился в Перу год тому назад на одном из отцовских кораблей, отчасти для того, чтобы увидеть Великий океан, затем великие Анды, страну инков и, наконец, для того, чтобы познакомиться с дядей и двоюродными братом, который был одних с ним лет, и сестрой. В Тихий океан он попал морем. Отец его желал, чтобы он вернулся в Атлантический океан сухим путем или, говоря правильнее, рекою.

Желание Ричарда исполнилось. Ральф не только ничего не имел против, но и сам хотел этого. Рудокоп не меньше своего брата любил приключения, страсти к которым не убило и не охладило даже четырнадцатилетнее пребывание на рудниках холодных гор Церро Паско. Мысль вернуться на родину сделала его как будто моложе, и он с юношеским жаром принялся готовиться к путешествию, которое сулило впереди столько приятных и неожиданных приключений.

Через месяц его дело было уже ликвидировано, и Ральф мог отправиться в путь. Целый караван мулов был нанят для перевозки путешественников и их багажа через Кордильеры. Затем путешественники пересели на бальзу, один из тех плотов, на которых обыкновенно совершаются переезды по Гуаллаге; а когда достигли они Солимоеса, бальза была заменена галатеей.

Несмотря на то, что путешествие по горам было само по себе интересным, мы не будем подробно описывать его, равно как спуск по Гуаллаге и даже путешествие по самой Амазонке в верхней ее части, называемой Мараньон. Мы присоединимся к Ральфу Треванио только в том месте реки, где она становится величественным Солимоесом, и останемся с ним, пока он будет странствовать по этой «водяной пустыне».

Глава 2. ГАЛАТЕЯ

Вечером, в начале декабря 18…, большой шлюп странной конструкции спускался вниз по Солимоесу, направляясь, по-видимому, к небольшому португальскому порту Коари, расположенному на южном берегу реки. Необычный на первый взгляд шлюп назывался галатеей. Это была просто-напросто широкая лодка особой конструкции, с мачтой и парусами; она принадлежала к тому типу судов, на которых обыкновенно путешествуют по Амазонке. На галатее имелась даже каюта, тольдо, покрытая сверху пальмовыми ветвями. От носа до середины лодки шел невысокий барьер, вдоль которого частью стояли, а частью сидели темнокожие люди. Вместо весел они пользовались особого устройства гребками, привязанными к длинным шестам. Экипаж состоял исключительно из темнокожих туземцев, почти нагих, так как на них надеты были только одни белые бумажные панталоны.

Тут же на палубе были видны и пассажиры этого странного судна. Их было шестеро: трое взрослых мужчин и трое детей.

Двое из мужчин были белые, а третий, с черной как сажа кожей, несомненно принадлежал к африканской расе.

Детей, как сказано выше, было на галатее трое. Двое из них – мальчики почти одного роста и, по-видимому, ровесники, а третья – хорошенькая девочка-подросток со смуглой кожей и черными как вороново крыло волосами.

Один из белых был владелец галатеи, Ральф Треванио. Молодая девушка – его дочь; ее звали так же, как и ее умершую мать-перуанку, Розой, но отец и брат обыкновенно называли ее Розитой. Один из мальчиков, тоже смуглый, как и Розита, был его сын Ральф. Второй, с саксонским типом лица, белокурыми волосами и голубыми глазами, был его племянник и носил имя своего отца – Ричард.

В другом белом с первого же взгляда можно было узнать ирландца. Нос как у породистого бульдога, целая копна кудрявых светло-рыжих волос и подмигивающие, улыбающиеся глаза с головой выдавали его с первого же момента. Звали его Том.

Негр ничем особенным не выделялся; про него можно было только сказать, что он являлся типичным представителем своей расы. Родиной его был Мозамбик, в честь которого и сам негр получил прозвище Мозэ.

Мозэ и Том служили у Ральфа очень давно, еще со времени поселения его в утесах Церро Паско.

Но, кроме людей, на галатее не было недостатка и в других живых существах. Тут были четверорукие, четвероногие и пернатые: лесные обезьяны, полевой скот и птицы. Одни из них разместились на крыше каюты, другие сбились кучей в трюме, третьи примостились на шкафуте.

На мачте и на реях находился целый маленький зверинец, какой можно видеть почти на всех судах, плавающих по величественной Амазонке.

Экипаж галатеи не представлял особенного интереса. Достаточно будет сказать, что он состоял всего из девяти индейцев, восемь из которых, собственно гребцы, занимали место у борта, по четыре человека с каждой стороны, а девятый, исполнявший обязанности капитана и рулевого в одно и то же время, стоял около тольдо. Экипаж этот был нанят не на все время плавания, а менялся, пройдя известное расстояние. Последний экипаж был набран на галатею в порту Эга с обязательством довести ее в Коари, где хозяину галатеи нужно было нанимать другой экипаж из цивилизованных индейцев или тапюйосов.

К несчастью, в Коари не оказалось ни одного из тапюйосов. Все мужчины ушли на охоту и рыбную ловлю.

Ральф Треванио сделал было попытку нанять прежний экипаж еще на один перегон, но индейцы отказались, объясняя, что это противоречило бы их обычаям.

Пробовали было привлечь их обещанием подарков – индейцы отказались. Пустили в ход угрозы – ничего не помогло. Волей-неволей пришлось их отпустить. Только один старый индеец из племени мендруку, для которого законы и обычаи племени эга не были обязательны, согласился остаться, будучи не в силах устоять против крупного вознаграждения, предложенного владельцем галатеи.

Путешественникам предстояло одно из двух: или оставаться в Коари и ждать возвращения охотников и рыболовов, или плыть дальше без гребцов.

Но охотники вернутся не скоро, а Ральфу не хотелось попусту терять время и сидеть в Коари, и он решил плыть без матросов, с условием, что грести будут все без исключения пассажиры и старый индеец, который в то же время будет и проводником.

Галатея отчалила от пристани и снова поплыла по Солимоесу, но однако уже не так быстро, потому что вместо восьми гребцов было только четверо, да и то не все из них с одинаковой ловкостью умели действовать не виданными ими до тех пор странными веслами.

Владелец галатеи исполнял обязанности рулевого. На веслах сидели ирландец Том, Мозэ, старый индеец, которого звали Мэндеем, потому что он принадлежал к племени мэндруку, и Ричард Треванио.

Последний, хотя и моложе всех остальных, был, пожалуй самым лучшим гребцом после старого индейца. Он родился и вырос в Гран-Пара, где полжизни провел на воде, и для него было безразлично, каким веслом грести.

Молодой Ральф, напротив, как истый горец, положительно не мог помочь своим друзьям. Ему вместе с Розитой поручено было заведывание всеми находившимися на галатее животными, а также ведение хозяйства.

Первый день путешествия прошел благополучно: не случилось ничего неприятного.

Галатея делала около трех миль в час. До Гран-Пара предстояло пройти около тысячи миль. Следовательно, в первый же день они уже имели возможность высчитать, как долго продлится их путешествие.

В сущности, если бы они были уверены, что галатея и дальше будет продвигаться со скоростью три мили в час и делать таким образом по семьдесят две мили в сутки, положение их вовсе нельзя было бы назвать печальным. Они могли бы добраться до места назначения дней через двенадцать, – сущая безделица!

Но они знали, что Солимоес течет очень медленно, знали, что все время приходится плыть против ветра, поэтому нечего слишком рассчитывать на паруса, а нужно большей частью идти на веслах. Слышали они не раз, что на Амазонке путешественникам грозят такие непредвиденные опасности, о которых даже понятия не имеют люди, путешествующие по другим рекам, и поэтому далеко не были уверены в таком скором и благополучном окончании переезда.

Отчаливая от пристани в Коари, Треванио вовсе не предполагал идти с наличным экипажем или, вернее, без всякого экипажа до Пара. Дорогой им придется проезжать мимо таких довольно больших поселений, как, например, Бара при устье Рио-Негро, Обидор, Сантарем и некоторых других, где, по всей вероятности, можно будет нанять тапюйосов и заменить ими только что отпущенный экипаж.

Но, чтобы добраться даже до ближайшего из этих поселений, необходимо безостановочно плыть несколько дней, делая к тому же возможно более длинные переезды в течение суток.

Бывший золотопромышленник не виделся с братом годы и теперь, естественно, желал как можно скорее обнять его. Путешествие и так тянулось уже несколько месяцев, а когда, наконец, он видел себя уже у цели, рассчитывая, что самая трудная и опасная часть пути уже пройдена, явилось новое и совершенно неожиданное препятствие. Если неудачи будут преследовать их и дальше, кто знает, когда и как доберется он с детьми до Пара.

В первую ночь после своего отъезда из Коари Треванио дал свое согласие на то, чтобы подъехать к берегу и привязать там галатею к одному из береговых кустов.

Во вторую ночь он не пожелал последовать этому благоразумному совету и решил, несмотря на все доводы, продолжать путешествие.

Ночь выдалась светлая. Луна ярко сияла с безоблачных небес, отражаясь в тихих водах Солимоеса. Ветер, казалось, стих совершенно. Треванио решил воспользоваться благоприятной погодой и дать полный отдых гребцам, которые сильно устали после дневной работы, и не ставить парусов. Как ни медленно течение, но оно все-таки будет подвигать галатею мили на две в час, а это за ночь составит миль двадцать или тридцать. Было бы крайне неблагоразумно не воспользоваться таким благоприятным случаем.

Мэндруку пытался отговорить своего хозяина от этого. Но, к сожалению, его не послушались, может быть, отчасти потому, что не поняли, и галатея тихо стала продвигаться вперед.

Да и чего собственно было бояться? Луна так ярко сияла с безоблачных небес, что даже и при ее бледном свете было видно, что галатея идет по широкому руслу Солимоеса, а не по боковому каналу, образовавшемуся вследствие разлива. Держаться именно середины реки сумеет даже Том, когда придет его очередь стоять у руля, а первую половину ночи будет править сам владелец. Как сказано, так и сделано. Отстояв свою вахту, Треванио передал руль Тому, а сам вместе с детьми отправился на отдых под защиту тольдо. Мозэ и мэндруку, – последний не совсем охотно, – последовали примеру господ и направились в трюм. Птицы и обезьяны примостились как можно удобнее и тоже угомонились вместе с людьми. На галатее была полная тишина, нарушавшаяся только легким шумом воды, которую рассекала медленно продвигавшаяся вперед лодка.

Том не мог считаться опытным и надежным рулевым, но, прежде чем доверить ему управление галатеей, Треванио прочел вновь пожалованному в рулевые целую лекцию и объяснил не только способ управления рулем, но и направление, которого следовало держаться. И Том старался как можно лучше исполнить возложенное на него поручение. Внимательно смотрел он вперед и то и дело поворачивал руль, чтобы держаться середины реки, как приказал ему хозяин Треванио.

Но вот галатея подошла к месту, где река разветвлялась, образуя два рукава.

Куда повернуть: направо или налево? Где настоящее русло? Вот вопросы, которые задавал себе рулевой галатеи.

Сначала у него промелькнула мысль разбудить хозяина и посоветоваться с ним; но, посмотрев внимательно на оба рукава, он решил, что идти надо по тому, который шире, тем более, что и течением лодку влекло туда же.

Том выпустил руль, и галатея, повернув направо, быстро направилась к более широкому рукаву и через десять минут настолько углубилась в него, что другого рукава не стало уже видно с палубы.

Но рулевой был так уверен, что следует верной дорогой, что не придал этому обстоятельству особенного значения. Когда галатея вошла в широкий рукав, он снова взялся за руль и направил судно на середину канала, чтобы не потерпеть крушения где-нибудь около берега.

А этого следовало очень и очень бояться. Вид берегов изменился до неузнаваемости. Вместо однообразно ровной низменной полосы по обе стороны виднелись какие-то заливы, бухты; кое-где за узкой полосой земли виднелось дальше опять широкое водное пространство, сообщавшееся с каналом, по которому плыла галатея, только узким проливом. Но вот берега отошли еще дальше, наконец их не стало видно. Река расширилась и вправо и влево; там, где должны были бы находиться берега, виднелись какие-то темные массы, более похожие на купы затопленных в воде деревьев, чем на клочки твердой земли, – целые леса, залитые водой, которая покрывала собой весь видимый горизонт.

По мере того как галатея продолжала свой путь, первоначальное опасение Тома все больше и больше переходило в уверенность. Он уже и сам прекрасно понимал, что судно идет не по Солимоесу, как плыло оно последние два дня, между двумя берегами твердой земли, а по большому водному пространству, границей которого, если только ему не изменяют глаза, служит один бесконечный затопленный лес.

Том, впрочем, старался себя успокоить насколько возможно, придумывая подходящее объяснение странному феномену.

Наконец он остановился на мысли, что может быть галатея находится все-таки еще в Солимоесе, но только здесь берега реки, как он это видел уже не раз раньше на других реках, затоплены водою вследствие периодического разлива.

И только когда водяное пространство, по которому все так же быстро скользила галатея, начало сужаться, превращаясь как бы в канал, кативший свои воды между двумя рядами деревьев, Том испугался, что сделал серьезную ошибку, направив судно по широкому рукаву. Подозрение его наконец перешло в убеждение, когда галатея дошла до такого пункта, где достаточно было протянуть весло, чтобы достать до ближайших ветвей, поднимавшихся над водой. Нет сомнения, он ошибся. Галатея шла не по Солимоесу, который теперь, наверное, где-нибудь далеко в стороне.

Чем больше раздумывал об этом Том, тем больше росло его беспокойство. И это беспокойство помешало ему прибегнуть к единственному остававшемуся в его руках средству спасения – разбудить остальных мужчин и рассказать им, какую он совершил ошибку. Ложный стыд не позволил ему сознаться в небрежном или неумелом исполнении своих обязанностей. Разбуди он их и расскажи откровенно в чем дело, – может и удалось бы тут же поправить его ошибку, происшедшую от неопытности.

Кроме того. Том не прибегнул к помощи других еще и по следующей причине.

Он раньше никогда не путешествовал по Солимоесу и был уверен, что эта река такая же, как и все остальные. Ему казалось, что дальше поток должен будет непременно расширяться, и лодка, хотя, может быть, и не так скоро, но выберется опять в реку. Зачем же тогда будить остальных и слушать их насмешки над его неумелостью?

И вот на основании этих соображений, подкрепляемых надеждой на возможность удачи, Том предоставил галатее идти вперед по течению.

Надежда, по-видимому, не обманула его, – канал действительно расширился, и галатея снова пошла по широкому водному пространству. Рулевой успокоился.

Но, к несчастью, успокоиться ему удалось ненадолго.

Русло опять начало сужаться. Кругом из воды торчали вершины затопленных деревьев. За ними на горизонте виднелись такие же узкие рукава разветвлявшейся реки – если только это была река, – окаймленные купами каких-то необыкновенных деревьев. Прямо перед ним почти на половину своей высоты из воды поднимались гигантские деревья, стоявшие как раз на дороге галатеи.

Том наконец решил лучше остановиться, чем следовать по неверному пути. С силою налег он на руль, рассчитывая повернуть галатею и идти назад по старой дороге. Но из-за силы течения, а также неверного, обманчивого света луны ему не удалось направить галатею в канал, из которого они только что вышли. В отчаянии он бросил руль и оставил галатею на произвол судьбы плыть, куда понесет ее течение.

Наконец он решил разбудить хозяина и остальных мужчин и позвать их на помощь; но прежде чем он набрался храбрости это сделать, предоставленная сама себе галатея вдруг наткнулась на верхушки деревьев затопленного леса и в ту же минуту остановилась.

Треск ломавшихся ветвей разбудил экипаж. Треванио вместе с детьми в тот же момент выскочил из тольдо.

Треванио был не только встревожен, но просто поражен при виде всего случившегося. С таким же выражением лица стоял около него и Мозэ. И только один старый индеец мэндруку, казалось, ясно понимал, в чем тут дело; взволнованным голосом, в котором слышалось больше испуга, чем удивления, повторял он:

– Гапо! Гапо!

– Гапо! – вскричал Треванио. – Что это такое, Мэндей?

– Гапо? – повторил за ним Том, видя по беспокойству индейца, что он был причиной страшного бедствия. – Что это такое, Мэндей?

– Гапо? – недоумевающе тараща глаза, повторил то же восклицание и Мозэ.

Мэндруку молча вытянул руку, показывая на воду, как бы желая сказать, что эта вода и есть гапо.

Но на галатее не только индеец знал, что такое гапо. Знал о существовании гапо и молодой Ричард Треванио, племянник золотопромышленника.

– Это ничего, дядя, – сказал он, желая успокоить всех остальных, успевших уже заразиться страхом индейца, – это значит только, что ночью мы сбились с правильного пути, попали из Солимоеса в боковой канал и теперь плывем по лесу, затопленному водою. Вот и все. Особенно страшного тут ничего нет.

– Затопленный лес!

– Да! Все эти кусты, которые вы видите кругом, совсем не кусты, а вершины громадных деревьев, затопленных разливом воды. Галатея запуталась теперь в ветвях сапукайи (sapucaya), или бразильского орешника (ibirapitanga). А вот вам и доказательство – орехи!

С этими словами Ричард протянул руку, чтобы сорвать громадной величины орех, похожий на кокосовый. Но в ту минуту, когда он отламывал его от ветки, скорлупа, игравшая роль сумки, лопнула, и оттуда на крышу тольдо градом посыпались крупные орехи.

– Индейцы называют их обезьяньими горшками, – продолжал рассказывать юноша, показывая опустошенную сумку, – потому что обезьяны очень любят эти орехи.

– Но гапо! – перебил его Треванио, видя, что лицо старого мэндруку продолжает оставаться все таким же мрачным.

– Так называют индейцы ежегодные разливы Амазонки, – тем же спокойным током отвечал Ричард. – Вернее, мне следовало бы вам сказать – Pingoa Geral.

– Но чего же тут нам бояться, скажи мне, пожалуйста? Мундей напугал всех нас, да и сам он до сих пор не успокоился. Не можешь ли ты мне объяснить, чего, собственно, он боится?

– Верно, я не могу вам этого объяснить, дядя. Не раз мне приходилось слышать страшные истории про гапо. Говорят, что тут живут какие-то жуткие чудовища, громадные водяные змеи, великаны-обезьяны… Признаюсь, я не очень-то верю всем этим россказням, но тапюйосы верят всему с первого же слова… а если судить по лицу старого мэндруку, то и он тоже верит и в чудовищ, и в змей, и в обезьян…

– Молодой хозяин ошибается, – перебил Ричарда старый индеец. – Мэндруку не верит в чудовищ, но он верит в змей и обезьян потому, что сам видел их.

– Но ведь вы же не боитесь их, Мэндей? – спросил ирландец.

Индеец вместо ответа смерил Тома презрительным взглядом, одним из тех, которые умеют бросать только индейцы.

– Так в чем же дело, объясните мне? – снова спросил Треванио. – Галатея, насколько я могу судить, ни капельки не пострадала. Что же мешает нам обрубить ветви, сойти с этого места и затем выбраться из гапо и плыть опять по Солимоесу?

– Хозяин, – возразил мэндруку, сохраняя все тот же серьезный тон, – это совсем не так легко, как вы думаете. Для того, чтобы обрубить ветви, нужно не больше десяти минут, – в этом случае вы правы. Но выбраться из гапо – другое дело. Это протянется много дней, а может быть и недель, да и то еще, если нам суждено когда-нибудь выбраться отсюда. Вот причина, почему старый мэндруку так встревожен.

– О! Так вы думаете, что нам трудно будет разыскать дорогу к реке?

– Не только думаю, а уверен. Если бы не это, не о чем было бы и задумываться. Все дело в том и заключается, чтобы найти дорогу в реку.

– Во всяком случае, ночью нечего и пытаться сделать это, – продолжал Треванио. – Луна скоро скроется, и мы только еще больше запутаемся. Как вы думаете, Мэндей?

– То же самое, хозяин: ночью идти некуда. Надо дождаться рассвета. Тогда и решим, что делать.

– Ну, так идемте все спать, – объявил Треванио, – старайтесь набраться сил за ночь: завтра будет много работы. Галатею караулить нечего, – она, по-видимому, крепко запуталась в ветвях.

Ричард рассказывал о гапо только понаслышке. Но мэндруку, как и многие из тапюйосов, к которым он принадлежал, хорошо знал гапо и, если бы ему не мешала свойственная всем индейцам замкнутость, он мог бы многое порассказать об этом удивительном феномене.

Затопленный во время наводнения лес видел каждый, – в этом явлении нет ничего необычного. Через некоторое время вода спадает, и залитая еще так недавно земля быстро высыхает.

Но затопленные леса в Южной Америке – совсем другое дело. Здесь оказываются под водой сравнительно незначительные пространства твердой в обычное время земли, поросшей или не поросшей лесом; гапо представляет собой громадный водный бассейн, со дна которого поднимаются вековые деревья. Наводнение продолжается не днями или неделями, а в течение целых месяцев, годов, а в некоторых местах вода и совсем никогда не спадает.

Затопленный лес тянется на целые тысячи миль вдоль берегов Солимоеса. Он совсем не исследован и почти так же мало известен, как и ледовитые океаны у полюсов.

Лишь индейцы на своих утлых пирогах бороздят его вдоль и поперек. От них только и можно узнать что-нибудь про гапо. Но в их рассказах к истине нередко примешивается и вымысел. Индейцы, между прочим, передают как достоверный факт, что леса гапо дают приют не только животным, но и человеку. Жилища устроены на ветвях наподобие птичьих гнезд. Горе тому, кто попадает в руки постоянным обитателям гапо, – за редкими исключениями все они людоеды.

Проводниками при переездах через гапо служат прибрежные тапюйосы, которые хорошо знают разветвления каналов.

Местами каналы эти расширяются, и образуются большие водные пространства, похожие на громадные озера, берега которых теряются за горизонтом. Переезжая через эти озера, направление пути определяют по солнцу.

Но не всегда удается благополучно переправиться через них. Здесь нередки туманы, бури и грозы. Волны заливают лодку, бросают ее как щепку и наконец разбивают о стволы гигантских деревьев. Немало людей гибнет в гапо в такую погоду среди этой пустыни, по которой вместо столбов песка носятся вырванные с корнями гиганты подводного лесного царства и одним могучим ударом погребают доверившегося обманчивой стихии неосторожного путника.